Перевалиться-то Глеб перевалился, но что случилось потом! Ужас какой-то! Сначала дорогу в спальню Идалии ему преградил женский крик, причем такой высоты, что голова князя тут же перестала соображать и снова разболелась. Но это было еще не все! Вслед за этим его схватила сильная мужская рука и… И этого оказалось достаточно, чтобы выпустить на свободу всю Глебову ревность, что скопилась в нем за последнее время. Другой мужчина! Ночью! В спальне моей жены! Убью! – эти мысли в одно мгновенье заполнили его голову, вытеснив оттуда боль.
Силы князя вдруг утроились, и для начала он ударил соперника головой в лицо. Целился он в нос ближе к переносице, зная, что такой удар может быть смертельным, но противник оказался шустрым молодым человеком и успел отреагировать, из-за чего получил всего лишь в подбородок. Ничего, второй удар будет сильнее и точнее, - утешил себя Глеб, сжимая и поднимая кулаки. Любовник попался словоохотливый: все чего-то говорил про чью-то мать и …
- Что еще за Глеб Егорыч такой? – вревел князь и хорошим ударом кулака отправил напавшего на него негодяя в горизонтальное положение. – Ах, здесь еще и Глеб Егорыч спрятался? А ну, выходи! У меня и для тебя кулак найдется!
Ответом ему стал протяжный женский визг, донесшийся со стороны алькова. Глеб с трудом сфокусировал взгляд на кровати и увидел там два женских лица, испуганно смотревших в его сторону. Вот это я напился, - подумал он. – Аж в глазах двоится.
- Как же ты могла? – обратился Глеб к той половине своего видения, которое было похоже не Идалию. - Как же ты могла? Что этот человек делает посреди ночи в твоей спальне? Чего ты нашла в этом… в этом…
Он махнул рукой в сторону соперника, который за те мгновения, пока Глеб произносил свои обличающие неверную жену слова, успел вскочить на ноги и снова броситься к нему.
- Глеб Егорыч! Это же я! Кондрат! Посмотри на меня! Неужто не узнаешь? – спросил любовник. - Ах, так я тебя еще и узнавать должен? – возмущение Глеба достигло экстремальной точки. – Хочешь сказать, что мы знакомы? Все! Дуэль! Немедленно! И не до первой крови, а…
Глеб развернулся к обидчику, но так как он сделал это слишком резко, то сразу же стал заваливаться на него.
- … а до смерти одного из нас, - закончить фразу ему пришлось уже в объятиях любовника Идалии, который при столь близком рассмотрении оказался … - Кондратище! Это ты, старый болван? На кого же ты меня покинул, дружище? - Я, Глеб Егорыч! Я! – судя по облегчению, прозвучавшему в голосе Глебова молочного брата, тот обрадовался встрече не меньше князя. – Я тебя держу. Обопрись на меня. Вот так! Чего это ты, Глеб Егорыч, так напился? Не припомню за тобой такого. - Да вот, понимаешь… женился я, а жена …
Конец этой фразы так и не прозвучал. Слишком много лет Кондрат Зорин был опорой и поддержкой для Глеба Стрижевского, и как только последний вновь почувствовал рядом надежное плечо старого друга, то у него сработал инстинкт, который через 150 лет русские люди назовут «автопилотом». Как только князь осознал, что Кондрат рядом, он позволил себе расслабиться, уснув прямо у него на плече, и не слышал, как тот оправдывает его перед Идалией.
- Идалия Николаевна! Умоляю, не подумайте плохого про моего барина! Он не такой! Он не пьет совсем. Видите, как быстро вырубился… Организмы у него совсем к самогону не приучены. И он хороший. Он тут ругался на вас по-всякому… Но это не со злобы… Любит он вас… Ревнует… Это все из-за ревности этой проклятой… Простите его, а? Не выкидывайте на улицу, а? Он проспится, а утром повинится… Уж я то знаю… Он отходчивый. Он добрый… Спросите у любого его дворового… Мы ж за него морду даже царю-батюшке набьем, если понадобится… Простите его, Идалия Николаевна! Поговорите с ним утречком, а?
Отправлено: 20.11.10 23:15. Заголовок: - Да ты что несешь-..
- Да ты что несешь-то, Кондрат?! Не видишь, испугалась Идалия Николаевна вусмерть! - воскликнула Глаша, которая так же, как и ее супруг, сейчас обнимала и прижимала к себе, точно маленькую девочку, свою хозяйку. - Любит-ревнует, понимаешь, а как самого себя зовут - не помнит! Послал же господь наказание! На улицу его вынеси, да под куст какой положи, отходчивого, чай, лето, не застудится! А проспится - пусть, вон, к себе домой отходит!
Что касается князя Стрижевского, о котором горничная баронессы сейчас высказывалась столь непочтительно, то его, мирно дремлющего на руках у Кондрата, это совершенно не задевало. Зато сам Кондрат изрядно осерчал сейчас на свою жену, потому что, как бы Глеб Егорыч не куролесил и не чудил, сей верный паладин по-прежнему продолжал питать к своему бывшему барину братские чувства. В чем лишний раз можно было убедиться по тому, как яростно он бросился отстаивать его интересы перед баронессой фон Тальберг.
- Без бабьих советов разберусь, что делать! - рявкнул он в ответ на длинную Глашину тираду.
Но горничная Ида была всегда девицей бойкой, да и в замужестве боевитости не утратила. Потому, аккуратно подложив под спину Идалии Николаевны несколько подушек, чтобы ей было удобнее сидеть, встала, подбоченясь, и надменно взирая сверху-вниз на сидящего на полу Кондрата ехидно протянула:
- Оно конеееечно! Все вы без наших советов здоровы глупости-то творить! - имея в виду, кажется, не только свои собственные отношения с мужем.
Тем временем, и мадам фон Тальберг, уже вполне опомнившаяся от потрясения, заговорила. И голос ее звучал неожиданно резко, громко и даже сердито:
- Так, вы двое, немедленно прекратите, а то я не посмотрю, кто теперь вольный, а кто крепостной, отправлю на конюшню, розгами сечь! - Кондрат с Глашей, прежде ни разу не слыхавшие, чтобы баронесса повысила на кого-либо из них голос, переглянулись и действительно замолчали. Видать, разозлилась не на шутку барыня!
А Ида, в самом деле, в этот момент была очень сердита. На слуг, совершенно потерявших чувство реальности происходящего. Настолько, чтобы устраивать семейные сцены у нее на глазах; на Глеба - этого чертова идиота, который, не пойми, для чего, устроил эту глупую эскападу; на себя - что так остро на все это отреагировала. В пансионе ее с детства учили сдерживать эмоции, и в этом искусстве юная мадемуазель Лассовская быстро превзошла своих соучениц-пансионерок, но нынешней баронессе фон Тальберг слишком надоела эта маска. Впервые она ощутила это настолько остро, что хотелось визжать и топать ногами. Впрочем, возможно, это были всего лишь издержки ее нынешнего положения. Поэтому Ида очередной раз взяла себя в руки, медленно и осторожно поднялась на ноги, проверяя, не кружится ли голова - нет, все в порядке - и проговорила спокойным голосом, в котором, тем не менее, слышались стальные нотки:
- Глаша! Позволь напомнить, что хозяйка в этом доме пока еще я. Поэтому и что делать с Глебом Георгиевичем - решу сама. А ты теперь пойдешь в комнату для гостей и приготовишь для князя постель, поняла? - горничная сделала почтительный книксен, не решаясь произнести ни слова этой новой, незнакомой ей Идалии Николаевне, которая уже обращалась к Кондрату. - А ты отнесешь туда барина, уложишь и останешься при нем неотлучно всю ночь. Возьми все, что нужно - солей нюхательных... не знаю, что там в таких случаях дают. Но чтобы к утру князь уже мог стоять на ногах!
- Разберемся, барыня! - пробасил детина, легко водружая почти бездыханное тело Стрижевского себе на плечо, торжествующе посматривая на жену, ибо был страшно доволен, что Идалия Николаевна приняла именно его сторону.
- Вот и разбирайтесь! А теперь - оставьте меня одну.
Кондрат не подвел. На другое утро в столовую, где баронесса завтракала, вошел почти обычный на вид Глеб Стрижевский. "Почти" - потому что был он до зелени бледен и с темными кругами под глазами, но при этом - гладко выбрит, причесан и облачен в идеально сидящий английский сюртук. Такое чувство, что Кондрат ночью бегал к нему домой, а может, посылал кого? Потому что Ида была абсолютно уверена, что одежды Глеба в ее доме быть не могло. Да, это был почти обычный Стрижевский, но не только во внешности его можно было заметить перемену - выражение глаз. Холодно-надменное - такое оно было, когда они расстались там, в Неаполе, бессмысленное и мутное - вчера... Сегодня он смотрел на нее грустно и немного виновато. Впрочем, у Ида вовсе не было желания думать над тем, что может означать сия перемена.
- А, это Вы! - холодно откликнулась она и жестом предложила присесть за стол, что Стрижевский и сделал. Лакей, прислуживающий за трапезой, немедленно метнулся к нему, но Глеб жестом остановил его. С минуту они вместе с Ида молчали, а потом она кивнула слуге, чтобы оставил их одних с князем, и когда тот удалился, произнесла. - И как же мне следует понимать вчерашнее происшествие, Глеб Георгиевич?
Отправлено: 26.11.10 17:27. Заголовок: Утром, помимо ставше..
Утром, помимо ставшей уже традиционной головной боли, князя Стрижевского мучали три вопроса:
1. Кто я? 2. Где я? 3. С кем я?
Первые два вопроса возникли как-то сами собой, а третий был вызван громким храпом неизвестного существа, доносившимся из-за изножия кровати, на которой Глеб спал. Ворча и ругаясь не нескольких языках, князь заставил себя принять вертикальное положение и заглянуть туда, откуда доносились звуки. Эта простое на первый взгляд действие породило в больной голове князя еще один вопрос:
4. Где я раньше видел этого человека?
Словно почувствовав на себе пристальный взгляд, неизвестный проснулся и без промедления вскочил на ноги.
- Глеб Егорыч! – затараторил он. - Доброе утро! Ну, спасибо тебе. Мало тебе, что ты со своей женой не в ладах, так ты еще и меня под монастырь подвел… Из-за тебя я с Глафирой разругался в пух и перья.
Какая жена? Какая Глафира? Какой монастырь? – вопросы размножались в голове князя словно кролики. – Ох, как же мне плохо!
- Выпей, княже! – перед лицом Глеба появилась кружка с вонючей кислятиной. – Это я ночью к тебе домой сгонял, костюм вот для тебя принес и рассолу. Знатный рассолец! Марфа прислала. Уж как она порывалась со мной сюда придти, но я не позволил. Еле удрал от нее. Вот баба, а!
Через 10 минут после принятия «лекарства» память Глеба восстановилась почти полностью. Он вспомнил все, кроме того, что произошло с ним накануне вечером. Но, как обычно, на помощь пришел Кондрат.
- Ну, ты вчера выдал!.. Влез посреди ночи в окно спальни Идалии Николаевны и начал искать там любовников. - И как? Нашел? – спросил Глеб довольно робко, больше всего опасаясь, что Кондрат ответит утвердительно. - Да ты чо? Какие любовники? – взвился Кондрат. – Идалия Николаевна – женщина порядочная. - А почему у меня костяшки на руке ноют? – спросил Глеб. – Я с кем-то дрался? - Ага. Сперва выдал мне по морде, а потом еще и на дуэлю вызвал. - Я? – удивлению Глеба не было предела. – Не может быть! Я противник дуэлей. - Ага, рассказывай. Я сам своими ушами слышал. Не веришь, спроси у баронессы. - Она не баронесса, - Глеб резко осадил Кондрата. – Она княгиня Стрижевская. Понял? - Как не понять? Ты, Глеб Егорыч, не рассиживайся тут. Ступай к своей княгине и помирись с нею, а то меня жена из-за тебя из дому гонит. Выбирай, говорит, или я, или князь твой. Выставила мне какой-то «ульти» матом. Я и не знал, что она так ругаться умеет. Ох, бабы! Вот народец! - Как думаешь, Идалия меня простит? – спросил Глеб.
Этот вопрос заставил Кондрата замолчать и задуматься.
- Простит конечно, но не сегодня. Моя то, вон, как развыпендривалась, а она всегда с твоей пример берет. Но ты не отступай и не медли. Сдается мне, что бар… ой, княгиня уезжать собирается. - Как уезжать? Куда? - Не знаю. Она это в секрете держит. Даже Глафире ничего не говорит. А может, и говорит, но жена мне досталась… та еще молчунья.
Через полчаса Глеб спустился в столовую. Идалия была уже там. Взгляд, которым она его встретила, мог бы заморозить.
- И как же мне следует понимать вчерашнее происшествие, Глеб Георгиевич? – спросила она голосом, который тоже не согревал. - Ну, что я могу сказать в свое оправдание? Сейчас я не в том состоянии, чтобы строить далеко идущие планы и говорить красивые слова, поэтому просто скажу то, что чувствую. Идалия! Да, я ревнивый, обидчивый, злой… Да, я жестоко посмеялся над вашими чувствами ко мне. Да, я недостоин прощения и заслуживаю наказания. Но вы не представляете, как я сожалею, что не прислушался к своему внутреннему голосу и пошел на поводу у светских сплетников, представивших мне вас в черном свете. Вы не представляете, как я сожалею о том, что наговорил вам в Неаполе. Вы не представляете, в каком аду я живу с того момента.
После этих слов Глеб помолчал несколько мгновений, а потом добавил уже с теплой улыбкой:
- И вы не представляете, как я счастлив, что встретил и полюбил вас. Мне даже подумать страшно, что было бы со мной, не познакомься я с вами на том балу у Крестовских. Пожалуйста, простите меня… Примите меня таким, какой я есть и сделайте меня лучше…
Отправлено: 28.11.10 03:57. Заголовок: Стало быть, не показ..
Стало быть, не показалось… «А ведь он, действительно, сожалеет о том, что сделал!» - подумала Ида, молча выслушивая слова извинения и раскаяния, несущиеся из уст мужчины, сидящего напротив нее за столом. В дантовой «Божественной комедии» предателям и изменникам предназначался последний, самый страшный – девятый круг ада. Нет, Ида вовсе не желала Стрижевскому попасть в него. Тем более что знала, этот человек не верит ни в ад, ни в рай. Что же, не верит в ад после смерти, получает его при жизни. Справедливо, наверное… И ее уязвленное самолюбие должно теперь ликовать. Однако же – никакого удовлетворения Ида не испытывала. Напротив, ей было жаль… да, жаль Глеба! И она не могла понять, откуда взялась эта жалость к тому, кого следует презирать, а возможно и ненавидеть? Глеб все говорил, и говорил, а она рассматривала его красивое лицо и думала о том, что еще пару недель назад даже не стала бы его так долго слушать. Собственно, так и вышло в их прошлую встречу – она ведь выгнала его из дома, велела никогда не приходить. А теперь – выслушивает его и при этом может сохранять спокойствие… Да, именно спокойствием можно было назвать ее нынешнее состояние. Злость и досада по отношению к нему ушли, – и Ида была только рада этому, ибо всегда верила, что подобные чувства разрушительны и для того, кто их испытывает, а не только для того, на кого направлены. Но и других она в себе к Глебу, даже если бы вздумала это делать, наверное, не сыскала бы. Потому, дослушав до конца его наполовину исповедь, наполовину – любовное признание, лишь слегка пожала плечами и кивнула:
- В последнее время мне тоже кажется, что самый страшный ад люди способны устраивать себе и друг другу именно на земле. А потому – искренне сожалею, что Вам приходится переживать подобное. Также я рада, что, наконец, кому-то удалось развеять Ваши заблуждения относительно моей воображаемой вины в смерти друга. Моих слов Вам было недостаточно… Пусть это станет Вам уроком. Возможно, теперь Вы станете хоть изредка верить не только фактам, но и тому, что подсказывает сердце. Иногда это может быть полезно, как видите, - Ида вздохнула и взглянула Стрижевскому прямо в глаза. – Что же касается всего прочего, то вынуждена разочаровать. Во мне нет задатков педагога, Глеб Георгиевич, потому я вряд ли смогу сделать Вас лучше. Даже, если бы и имела такое желание. Но проблема в том, что и желания такого у меня нет. А еще – я не верю Вам, князь! Понимаете, я больше не верю Вам! И не думаю, что это когда-нибудь изменится. Давайте не будем мучить друг друга далее. Я принимаю извинения и более не стану думать о Вас дурно. Но ничего общего между нами быть уже не может, увы… Прошу, уходите, князь. И не ищите больше встреч со мною. Слишком поздно.
Отправлено: 07.12.10 17:32. Заголовок: Ответ Идалии показал..
Ответ Идалии показался Глебу приговором судьи, но винить ее за жестокость он не мог. Сам виноват – сам и расплачивайся.
- Ну, что же! Если таково ваше желание, то я ему подчинюсь. Прощайте! - сказал он, встал из-за стола и покинул столовую. За дверью на него набросился Кондрат и спросил с надеждой в голосе: - Ну, как? Простила? - Нет, - сухо ответил Глеб. – Ты знаешь, где моя карета? Скажи кучеру, чтобы подавал. Я уезжаю. - Глеб Егорыч! Ну как же так? – застонал Кондрат. – Может, мне с тобой поехать, а? Не хочу я тебя предавать. - Нет, - отрезал Глеб в ответ. – Я уничтожил свое счастье, но не хочу уничтожать твое. Оставайся. Теперь твой дом и твоя семья здесь. - А ты еще вернешься? - Нет. - А как же ты жить-то будешь без нее? - Как раньше.
Да, как раньше, - повторил Глеб, сидя в экипаже. – Мне уже невпервой жить с разбитым сердцем и загонять свои чувства в каменный мешок. Справлюсь. Если уж я разлюбил Тессу, то разлюблю и Идалию.
Но не тут то было! Город и природа словно сговорился постоянно напоминать Глебу об этой женщине. Куда бы он ни отправился, везде мелькал ее призрак. То встретится дама в платье такого же цвета, какое было на ней при их последней встрече, то попадется девушка с такой же грациозной походкой, то послышится ее голос, то ветерок принесет ее запах, то капли летнего дождя на стекле сольются и нарисуют ее портрет. Нет! С этим надо было что-то делать. Будь у Глеба занятие, то можно было бы с головой погрузиться в него, а так … Хоть волком вой…
Последней каплей стало посещение Третьего отделения. Глеб давно собирался заскочить туда, чтобы лично поблагодарить Аристарха Воеводина за проделанную работу, но тот был в отпуске. И вот наконец князь получил записку от секретаря о том, что его бывший помощник вернулся и приступил к своим обязанностям. Глеб без промедления нанес ему визит, а на обратном пути решил прогуляться по знакомым до боли коридорам, повидаться в бывшими сослуживцами, узнать новости, послушать, о чем говорят люди… И услышал такую новость, что у него волосы на голове зашевелились: в Питер вернулся Арсеньев!
Ах, так вот в чем дело! – рвал и метал Глеб на пути домой, который проделал пешком. – Вот почему мои извинения, мольбы и просьбы не были услышаны! Мадам узнала о возвращении своего бывшего возлюбленного и решила разыграть из себя невинную овечку, “забыв” о своем “небольшом” замужестве! Ничего, господа! Я вам быстро напомню про него. Сегодня же отвезу документы о нашем браке в питерскую консисторию на утверждение! Посмотрим, как она будет выкручиваться!
Однако дома Глеб поостыл. Раньше он всегда гордился тем, что никогда не принимал решений, основанных на эмоциях. Но это было так давно… Еще до встречи с баронессой фон Тальберг! Успокоившись и все обдумав, Глеб решил отказаться от своих планов, ведь он обещал Идалии не искать больше встреч с нею. Пусть она живет, как хочет. Может быть, она найдет свое настоящее счастье с Арсеньевым, а мне лучше уехать и оставить ее в покое. И боясь передумать, Глеб собрал прислугу и объявил всем, что уезжает в Стрижики.
Теперь ничто не держало его в Питере. День отъезда был уже назначен, но до его наступления надо было написать несколько писем, попрощаться с друзьями и сходить на могилу Ивана фон Тальберга. Сделать это следовало уже давно, но Глеб все время откладывал этот визит. Но теперь час настал.
Солнечные лучи не проникали в склеп фон Тальбергов с тех самых пор, когда были возведены его стены, поэтому в этот жаркий летний день он встретил Глеба прохладой. Здесь, погребенные землей и пылью веков лежали несколько поколений Ванькиных предков, сам Ванька и … его сын Алексей. И ее сын тоже. Ох, Ваня! Что же ты наделал! Ты ведь не только себе жизнь испортил…
Отправлено: 09.12.10 19:33. Заголовок: Последнее происшеств..
Последнее происшествие с участием Глеба, когда он явился к ней через окно, заставило Ида несколько интенсифицировать и без того активный процесс приготовлений к отъезду. Бог знает, что еще может прийти ему в голову, рассуждала баронесса. Да и времени, когда еще возможно скрывать от всех ее нынешнее положение, оставалось все меньше. Глаша все еще довольно туго шнуровала ее корсет, поэтому заметить округлившиеся формы баронессы мог разве что очень внимательный наблюдатель. И все же, нужно было спешить. Благо, что чувствовала она себя вполне хорошо: тошнота по утрам пошла на убыль, а постоянная необходимость заниматься делами совершенно не оставляла времени для грустных размышлений о своей жизни. По сути, единственным напоминанием Идалии Николаевне о ее беременности, кроме, как уже было сказано, намечающегося – особенно без корсета – животика, были порой случающиеся с ней кратковременные обмороки. Доктор говорил, что это в ее положении – вполне обычное явление и вовсе не стоит волноваться, а вместо этого, просто больше отдыхать и думать о будущем малыше. Собственно, одними лишь думами о нем, ребенке, и была обусловлена вся нынешняя деятельность баронессы фон Тальберг, и обмороки эти изрядно ей, прежде никогда не испытывающей подобных неудобств, изрядно мешали. Но делать было нечего, приходилось терпеть. Впрочем, никаких особенных потрясений, способных вызвать эту неприятную реакцию организма, в ее жизни, к счастью больше не происходило. Князь Стрижевский более не докучал ей своим обществом. Поэтому вскоре Ида окончательно поверила в то, что он, наконец, оставил ее в покое – и успокоилась. Впрочем, нет. Иногда мысли о Глебе возникали в ее голове. Отчего-то Ида порой пыталась представить, чем он теперь занимается, где бывает, думает ли о ней… Она не пыталась гнать подобные помыслы из головы, понимая, что это невозможно, во-первых, а во-вторых – не нужно. Плохо о Глебе Ида старалась не думать. Зачем? Это разрушает изнутри и совсем не приносит облегчения. Пусть живет, как знает и как может, а у нее отныне другой путь.
К концу июня все ее приготовления, наконец, оказались закончены. Оставалось сделать лишь несколько визитов – деловых и дружеских. А еще – перед отъездом из России, у Идалии Николаевны было еще одно не исполненное дело. Да и не дело вовсе, в принципе. Повеление сердца, которое она все никак не решалась выполнить, потому что понимала, что после этого уже точно будет сделано все… Однако настал-таки день, когда, взяв с собой два букета цветов, баронесса фон Тальберг отправилась на Лазаревское кладбище, где находился фамильный склеп семьи ее мужа. Разумеется, она намеревалась поклониться и его надгробью, Ивана давно не было в живых, что уж вспоминать ему былые прегрешения? Но главной причиной, по которой баронесса ехала туда, было желание навестить сына Алешеньку, который упокоился там же, немногим раньше своего беспутного отца.
День выдался жарким, даже в легком летнем платье Идалия Николаевна страдала от зноя, который сделался для нее весьма сложно переносим. В одной руке держа раскрытый белый кружевной зонтик, которым защищалась от палящих летних лучей, в другой – цветы, баронесса медленно брела среди рядов крестов и надгробий. Наконец, впереди показалась фамильная усыпальница фон Тальбергов. Подумав о том, что, вероятно, хотя бы там сможет ненадолго спастись от жары, Ида несколько ускорила шаг и вскоре уже взялась за бронзовую ручку двери, намереваясь потянуть ее на себя, но в этот момент дверь сама подалась вперед, на баронессу, и с легким скрипом открылась. От неожиданности, женщина в ужасе отпрянула и едва не уронила цветы вместе с зонтиком. Тот, кто вышел из склепа, впрочем, вовсе не относился к потустороннему миру. Однако встреча с ним для Ида казалась едва ли более желанна, чем свидание с фамильным привидением семьи ее покойного мужа. Это был Глеб. И, кажется, он не меньше самой Ида, удивился этой встрече. Ее же сейчас занимал только один вопрос: что он здесь делает?! Но задать его вслух немедленно она не смогла. Возможно, это был всего лишь эффект внезапности - ну, не испугалась же она Стрижевского, в самом деле?! Но в этот момент в ушах у Ида предательски зашумело, к горлу подступила предательская дурнота... И, выронив-таки из рук все, что в них держала, баронесса фон Тальберг, сделавшись в мгновение одного цвета с каррарским мрамором своего семейного склепа, стала медленно оседать в обморок...
Отправлено: 13.12.10 17:40. Заголовок: Глеб довольно долго ..
Глеб довольно долго просидел в склепе. Сам не знал, для чего. Может, ждал, что Иван ответит ему на все те вопросы, которыми он засыпал его могилу? Но не сидеть же там вечно… Пришло время сказать «прощай» и отправиться домой. Выйдя на солнечный свет из подземного сумрака, Глеб ослеп на несколько мгновений, а когда зрение вернулось к нему вновь, он … словно получил удар обухом по голове. Прямо перед ним стояла Идалия!
Что это? Призрак? – не поверил он своим глазам, быстро закрыл их и тряхнул головой в надежде, что видение исчезнет. Но оно не исчезло. Мало того, оно стало падать в обморок!
- О, Господи! Нет! – воскликнул Глеб и бросился к Идалии, чтобы не дать ей упасть на землю. – Ида!
Успел! Но что дальше? Глеб растерялся. Не стоять же вот так посреди кладбища с женщиной на руках? Что делать? Куда бежать? Кого звать на помощь? Надо везти ее к доктору! – мелькнула мысль. Но сейчас почти полдень, и застать Илью дома почти нет шансов, а других докторов Глеб и не знал вовсе. Отвезу ее домой, - решил он, - а там посмотрим.
Глаза кучера немного округлились, когда он увидел своего барина, выносящего с кладбища тело женщины, не подающей признаков жизни. Если бы у Глеба сейчас было время пожалеть, что на козлах сидит не Кондрат, то он непременно бы это сделал, но…
- Чего расселся? – рявкнул он на своего возницу. – Открывай дверцу и гони домой. Быстрее!
В карете Глеб уложил Идалию на сиденье, а сам встал на колени около ее ложа. Дотронувшись до ее руки, он поразился тому, какой холодной она была.
- Ида! Девочка моя! – шептал он, растирая и целуя ее пальцы в надежде вернуть им тепло. – Что с тобой? Ну, открой глаза. Ну, пожалуйста. Ну, не бойся меня. Я больше никогда, слышишь, никогда не причиню тебе зла. Господи! Да что с ней такое?
Отправлено: 13.12.10 17:49. Заголовок: Как только князь объ..
Как только князь объявил о том, что возвращается в Стрижики, у Марфы выросли крылья. Теперь она не ходила по дому, а летала. Наконец-то он вернется домой! – думала она, задыхаясь от счастья. – Родные стены быстро его вылечат.
У Марфы было множество причин, чтобы сомневаться в здоровье князя. Из Ивропов Глеб Егорыч приехал сам не свой… Почти такой же, как из той дурной Англии, куда его посылали учиться. Ходит по дому, как малахольный, все думает о чем-то. Задашь ему вопрос, а он словно и не слышит. Переспрашивает каждый раз. Да еще история с женитьбой какая-то непонятная. Где жена то? Куда делась? Разве можно такого мужика без присмотру оставлять? Уведут же! А еще он и пить начал! Ну, это вообще ни в какие ворота не лезет! А на днях тут Кондрат объявился. Пришел среди ночи, баран этакий, весь из себя такой загадошный. На вопрос «Где князь?», ответил грубо так, мол, не твое дело. Но Марфу не проведешь! Она его выследила до какого-то дома на Фонтанке. Правда, еще не успела узнать, кто там живет, да это ей и не нужно. Скоро, очень скоро князь уедет из Питера в Стрижики, и начнется у Марфы совсем другая жизнь.
Работы по дому в связи со скорым отъездом князя было мало, и Марфа проводила свободное время в мечтах, сидючи на окошке, выходящем на парадное крыльцо дома Стрижевских. В деревне то Глебу Егорычу будет хорошо! Сходит он на охоту со старым князем, порыбачат вместе на зорьке, съездит с мужиками в ночное, посидит у костра и все его городские неурядицы растают, словно мартовский снег. А если все это не поможет, то сходит в баньку. Это вам не питерская ванна. Банька – это лекарство от всех хворей. И душевных в том числе. И Марфа представила, как будет парить Глеба Егорыча березовыми и дубовыми вениками. Уж эту работу она теперь никому не уступит.
Однако мечты Марфы были прерваны на самом интересном месте: карета князя на огромной скорости подлетела к крыльцу, и из нее, не дожидаясь, когда подбежавшие лакеи откроют дверцу, выскочил Глеб Егорыч. Отчего же такая спешка? Марфа уставилась в окно и увидела, как князюшка вытаскивает из кареты сомлевшую молодую девушку и со всех ног спешит с ней в дом. Ох, не к добру, - подумала Марфа и пошла разбираться в ситуации.
Когда она прибежала в прихожую, князя там уже и след простыл. Лакей, стоявший у входа, шепнул Марфе:
- Он понес ее в малую гостиную.
- Марфа! – воскликнул Глеб Егорыч, едва увидев ее на пороге комнаты. – Помоги! Я … Я не знаю, что нужно делать… Может, за доктором послать? - Надо было сразу ее к доктору везти, - проворчала Марфа и решила прощупать почву на предмет того, кем приходится князю эта молодая особа. – Вы, княже, подумали о репутации этой девушки перед тем, как везти ее к себе домой? Ох, боюсь, вам теперь придется на ней жениться. - Я уже на ней женился, - ответил Глеб Егорыч, опустился на колени около дивана, на котором лежала сомлевшая незнакомка, и погладил ее по волосам. – Ну, чего ты стоишь столбом? Принеси … не знаю… солей каких-нибудь нюхательных. - Нету у нас солей для энтого дела, - обиженно буркнула Марфа. – Матушке вашей они уже ни к чему, а вам они вообще без надобности. - Так сделай что-нибудь! – в голосе князя звучало отчаянье.
Марфа внимательно посмотрела на князя. Странно! Он был весь какой-то взбудораженный, нервенный, дерганный, но в то же время… счастливый! Еще бы! Узнал, небось, что жена в тягости, вот и счастлив, - подумала она ревниво. – Ой, а какую гангрену то он в жены взял… Тьфу! Ни рожи, ни фигуры, ни здоровья нормального. Сомлела, понимаешь…Ах, какие мы нежные…Ну, раз княже просит сделать «что-нибудь», то пусть и получит «что-нибудь».
И не проронив ни слова, Марфа наполнила водой стакан, набрала ее в рот и уже было собралась выплеснуть ее на лицо новоиспеченной княгини, но …
- Не смей! - прошипел на нее Глеб Егорыч. Он вскочил на ноги и вырвал из руки Марфы стакан с водой. – Я сам. - Да вы не волнуйтесь, княже. Она скоро очухается. Дело то обычное, - ответила Марфа, добавив своему голосу язвительные нотки, и направилась к двери. - Не буду вам мешать.
Перед тем, как покинуть комнату, она оглянулась и увидела, как князь, снова встав на колени, протирает мокрым платком лицо своей жены.
Приятное прохладное прикосновение влажной ткани к коже ее лица, наконец, вернуло Идалию Николаевну в реальность из зыбкого мира спутанного сознания, в котором на этот раз она пребывала отчего-то особенно долго. Но, видимо, не до конца. Ибо первой мыслью ее было, что это все же очень хорошо, что Глеб здесь. Глеб, который позаботится о ней и их малыше … Его серые глаза внимательно изучали выражение лица Ида и не было в них привычной прохладной отстраненности, лишь только тревога, желание помочь и… нежность? Та самая нежность, с которой он теперь губами прижимался к ее пальцам, стремясь поцелуями отогреть их, ледяные, несмотря на жару. Ида захотелось вдруг чем-то отплатить ему за эту ласку и заботу, но что она могла сейчас сделать? Разве что улыбнуться ему, показав тем самым, что ей уже гораздо лучше, что она рада тому, что он рядом… Рада?! Ну, нет! Окончательно приходя в себя, мадам фон Тальберг стерла улыбку с губ и, высвободив свои руки из рук Стрижевского, присела на диване, несколько растерянно оглядываясь по сторонам.
Это странно, но за все время их знакомства Идалия Николаевна никогда не бывала в доме князя – тот всегда приезжал к ней на Фонтанку сам. А у нее все как-то не было случая. Вот, стало быть, и представился. По-видимому, она теперь находилась в одной из гостиных особняка, комната была не слишком большой, и, на вкус Ида, несколько мрачноватой. Впрочем, какая ей разница? Задерживаться здесь она не собирается.
- А где моя шляпка? – вопрос ее был столь неожиданным, что Глеб Георгиевич, до того молча взиравший на нее, и теперь как-то не нашелся, что ответить и пожал плечами. Во взгляде его вновь промелькнуло беспокойство: действительно ли она полностью оправилась от обморока? Поэтому Ида посчитала нужным дать пояснения. – Князь, не волнуйтесь, я вовсе не повредилась рассудком, – проговорила баронесса уже мягче, даже с некоторой иронией, осторожно поднимаясь при этом на ноги, проверяя, миновала ли проклятая слабость, из-за которой она оказалась в столь нелепом положении. К счастью, голова больше не кружилась, да никакой дурноты Идалия Николаевна не чувствовала. – Этот нелепый обморок, верно, следствие жары, помешал мне осуществить задуманное. А именно – навестить могилы сына и мужа. Однако сейчас со мной все в порядке, поэтому я намерена продолжить задуманное, отправившись вновь на кладбище. Без головного убора это будет неудобно – не столько даже по соображениям этикета, бог с ним, сколько просто боюсь, что вновь напечет голову. Теперь понимаете?
Спокойный, даже несколько деловитый тон, каким баронесса теперь разговаривала со Стрижевским, кажется, обескуражил его не меньше, чем, если бы Ида вдруг ударилась перед ним в истерику. Может, даже больше. Но чего он ждал? Что она с криком: «Мой спаситель!» бросится ему на шею? Безусловно, следовало поблагодарить его за оказанную помощь, что Идалия Николаевна и сделала, когда они вдвоем уже вышли из дома. Также – в весьма сдержанных выражениях. За помощь и за то, что дал ей свой экипаж, чтобы доехать вновь до Лазаревского кладбища, а потом и домой. На самом деле, Ида попросила найти ей извозчика, но Стрижевский наотрез отказался это сделать, заверив, что она может пользоваться его каретой, сколько понадобится – и этим нисколько не стеснит, ибо никуда он сегодня больше не собирается из дому. Здесь же, на одном из сидений экипажа, Идалия Николаевна обнаружила свою пропажу. Ее шляпа из венецианской соломки мирно покоилась там, видимо, забытая в спешке, когда князь привез Ида к себе.
- Ну вот, теперь я окончательно пришла в нормальное состояние, - улыбнулась она, завязывая под подбородком шелковую ленту, прекрасно осознавая при этом и некоторую двусмысленность сказанных слов, понятную и Глебу Георгиевичу, который кивнул и тоже усмехнулся, но как-то грустно. – Что же, прощайте, князь. И еще раз – благодарю за все.
Он захлопнул дверцу и велел кучеру трогаться, сам при этом остался стоять на пороге, провожая экипаж взглядом, в котором Ида так же успела заметить грусть. И ей вдруг показалось, что это чувство каким-то неведомым образом перелилось оттуда прямо к ней в душу, рождая там какую-то необъяснимую тоску. Не о чем тосковать! Все вышло так, как она сама хотела. Послезавтра она уедет из Петербурга навсегда и никогда больше не увидит Глеба. Забудет окончательно, все, что между ними когда-то было и начнет новую жизнь. Вот только почему так больно и тоскливо от этих «навсегда» и «никогда», которые, подобно двум острым осколкам, колют и ранят сердце? Сердце, которое Ида, все это время так старательно учила ничего не чувствовать…
Отправлено: 24.12.10 18:07. Заголовок: Глеб и в самом деле ..
Глеб, и в самом деле, был счастлив. Ведь он уже не надеялся увидеть Идалию, а тут вдруг такой подарок Судьбы – неожиданная встреча. Правда, он был несколько подпорчен ее обмороком, но ... это как посмотреть. Не случись этого с Идалией, Глеб не привез бы ее к себе домой, и ему никогда бы не досталась ее теплая улыбка, осветившая все вокруг и подарившая надежду на примирение. Как там в народе говорят? Что у трезвого на уме – то у пьяного на языке. Конечно даму после обморока не следует приравнивать к пьяному, но что-то общее между ними есть. Ведь Идалия улыбнулась Глебу, еще не придя в себя окончательно, когда еще не успела надеть на себя маску светской дамы и гордой брошенной жены. А это значит, что надежда есть! И Глеб был счастлив.
Теперь, милая, можешь сколь угодно разыгрывать из себя неприступную крепость, но я тебе не поверю. Даю тебе еще неделю на то, чтобы понадувать губки, а потом приступлю к осаде, если быстрый штурм не помогает, - думал Глеб, с широченной улыбкой наблюдая за тем, как Идалия садится в его карету. А потом стоял и смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом.
Возвращаясь в дом, князь одним прыжком преодолел все ступени лестницы, вбежал в открытую дверь, где налетел на Марфу. Та стояла, уперев руки в боки, и, похоже, наблюдала за расставанием четы Стрижевских.
- Марфуша! Спасибо тебе! – воскликнул Глеб и на радостях попытался приподнять женщину. Но Марфа – это не Идалия. Оторвать ее габариты от земли может только Геркулес, поэтому после неудачной попытки, он просто обхватил руками ее голову, расцеловал ее в обе щеки, легко шлепнул по мягкому месту и убежал в кабинет.
Эта сцена произошла на глазах у дворецкого, который остолбенел от увиденного и даже забыл, куда направлялся. На его памяти не было такого, чтобы младший князь Стрижевский тискал прислугу по углам!
- Глеб Егорыч! – спросил он через несколько минут, заглянув в кабинет князя. – А мы китайские вазы будем в Стрижики забирать? А то везти в такую даль их страшно, а оставлять - еще страшнее… - В Стрижики? – озадаченно переспросил его Глеб. – Ох, я и забыл, что собирался уезжать… Вот что, Кузьмич! Распаковывай все обратно! Я остаюсь в Питере!
Утро следующего дня началось с того, что Глеб пересчитал дни, оставшиеся до «осады», и насчитал шесть. А не многовато ли? Шесть – число какое-то непутевое. Пять – намного лучше! Все решено! Пять дней и начинаю. К вечеру того же дня «пятерка» каким-то непостижимым образом округлилась до «четверки», которая, в свою очередь, тоже была признана «непутевой». Три дня! «Тройка» – это то, что нужно! Счастливое число! – думал Глеб, засыпая. – Через три дня увижу Идалию… обниму ее… получу от нее… Эх, скорей бы!
Скоротать следующий день Глебу помогли бывшие сослуживцы по Третьему отделению, которые прослышали, что он решил покинуть Питер, и нагрянули в гости, чтобы попрощаться. Однако после новости, что Глеб никуда не уезжает, прощание мгновенно преобразилось во встречу и закончилось поздно вечером обильными возлияниями, которых Глеб постарался избежать.
В последний день свободной жизни он не знал, куда себя деть. Сначала решил было покомандовать слугами, которые снова возвращали дому жилой вид, но эта попытка была пресечена Кузьмой Кузьмичом, который от обиды за то, что князь оттирает его от работы, «слег». Чтобы «вылечить» старика, Глебу пришлось спрятаться в своем кабинете, но вскоре его и оттуда выгнали Елена с Марфой, заявившиеся, чтобы сделать там уборку.
- Шли бы вы, княже, погуляли, - буркнула Марфа. В последнее время она пребывала в дурном настроении и разговаривала с Глебом сквозь зубы. – Нечего тут пылью дышать. - Так дождь собирается, - сказал Глеб в жалкой попытке оставить за собой последнее убежище. - А вы во дворике погуляйте.
Короче говоря, выгнала. Но Глеб был не в обиде. В конце концов, Марфа была права: прогулка на свежем воздухе – это тоже хороший способ убить время. Погода на улице была так себе. Сгустившаяся духота говорила о том, что приближается гроза, и уходить далеко от дома не имело смысла. Глеб решил воспользоваться советом Марфы и погулять по двору. Настроение у него было замечательным: меньше, чем через сутки, он нагрянет в гости к Идалии и … не уйдет оттуда, пока она его не простит.
Дождь полил сразу, как из ведра. Под его освежающими струями Глебу вдруг захотелось сделать что-нибудь этакое… мальчишеское… такое, чего от него никто не ждет. Он бросил взгляд на дом и увидел, что окно в его кабинет открыто настежь. Женщины, видимо, так увлеклись уборкой, что с началом дождя забыли его закрыть. Кабинет находился на первом этаже, но довольно высоко. А не залезть ли мне в окно, как тогда у Идалии? И совершенно не задумываясь о том, что подумают о нем слуги, Глеб разбежался, оттолкнулся от земли, зацепился, подтянулся и оказался на подоконнике.
Отправлено: 24.12.10 18:38. Заголовок: Марфу распирало от в..
Марфу распирало от всего, что она успела увидеть и узнать за последние дни. Ей жуть, как хотелось поделиться новостями, но с кем? С дворовыми бабами? Нельзя. Они тут же раззвонят о них по всему дому. С мужиками? Еще хуже. Это гады похуже баб. С Кузьмичом? Да ну его! Не заслуживает энтот аспид, чтобы Марфа с ним по душам разговаривала.
А поговорить было о чем. Во-первых, выяснилось, куда пропал Кондрат. Оказывается, этот негодник женился, да не на абы ком, а на служанке свежеиспеченной мадам Стрижевской. Вечером того же дня, когда княгиня столь гордо умотала от князя, Марфа наведалась к тому дому на Фонтанке, до которого намедни выследила Кондрата, покрутилась там и все разузнала. Кондрат там теперь как бы управляющий, но на самом деле делами заправляет не он, а его женушка – лахудра, почище князевой жены-гангрены. Но главное то, что по всему выходило так, будто княгиня собирается уезжать из Питера. Как же это может быть, если князь уже никуда не едет?
Во-вторых, от Марфы не укрылось, что Глеб Егорыч и энта его “жена” состоят в нешуточных контрах. Ну, бывает, конечно. Милые бранятся – только тешатся. Но Глеб Егорыч-то вон перед нею ковриком стелется, а она нос задирает и отворачивается. Чем же это он ей так насолил? Тем, что беременной ее сделал? Бедняжка! Ох, как же ему с бабами не везет.
В-третьих, получается, что княгиня собирается сбежать от князя. И не одна, а с дитём. Как быть? Предупредить Глеба Егорыча? Оно конечно можно, но разве дворовой бабе следует соваться в семейную жизнь господ? А если он потом помирится со своей гангреной, то Марфа окажется крайней. А может, не говорить ничего Глебу Егорычу, а? Пусть княгиня уезжает! Баба с возу – кобыле легче. Скатертью дорога!
Промучившись этим вопросом пару дней, Марфа не выдержала и решила посоветоваться с Еленкой. Несмотря на то, что никогда не были закадычными подругами, в энтом деле они выступали на одной стороне. И вот, когда они обе оказались наедине во время уборки кабинета Глеба Егорыча, Марфа выложила Елене все, как на духу.
- И самое главное, не знаю говорить ли ему, что она уже того… ну, понимаешь, да? Беременна! – сказала Марфа под конец.
И надо же было такому случиться, что именно в этот момент в окно кабинета запрыгнул Глеб Егорыч! Лицо веселое, довольное такое, глаза смеются, мокрые от дождя волосы растрепаны… Словно мальчишка, честное слово! Только рогатки не хватает. Впрочем веселым его лицо оставалось недолго. Услышал таки, заяц ушастый, последние слова Марфы. Окинул обеих женщин придирчивым взглядом, а Еленку в особенности, и спросил строго:
- Это кто здесь беременный?
Марфа уже знала, что в подобных случаях врать нельзя. Глеб Егорыч – опытная ищейка. Если он взял след, то уже не отцепится, пока правду не узнает. Он этому на прежней службе выучился. Говорят, немало он там хвостов прищемил жулью всякому.
- Марфа! Отвечай! – прикрикнул князь. - Нууу… эта… княже! – Марфа решила немного потянуть время, чтобы подобрать правильные слова. - Отвечай немедленно! Одним словом! – Глеб Егорыч спрыгнул с подоконника и направился к женщинам. – Кто? - Вы, княже! - выпалила Марфа, как на исповеди.
Отправлено: 31.12.10 16:31. Заголовок: - Ты… Ты точно увере..
- Ты… Ты точно уверена? – переспросил Глеб Марфу уже в пятый раз. Он сидел в кресле, ошеломленный свалившимися на него новостями, и пытался уложить их в голове. Получалось плохо. - Нет, я просто уверена… Точно уверенной может быть только вашя княгиня, - проворчала Марфа. – А я могу только смотреть и делать выводы. Но если молодая здоровая женщина вскорости после свадьбы начинает бухаться в обморок, то тут даже к этому вашему доктору Кузе ходить не надо… Ежу понятно, что она в тягости. - Марфа, ты точно уверена? – еще раз спросил Глеб. - Да чо вы заладили одно и то же? Поезжайте к ней да сами спросите, - буркнула она в ответ. – Сказать, чтоб карету закладывали? - Нет, скажи, чтобы оседлали Степного Ветра. Верхом быстрее будет. Я только переоденусь, - последние слова князь произнес уже в дверях.
Через четверть часа Степной Ветер - лучший жеребец из конюшни Стрижевских – остановился перед парадным крыльцом дома покойного генерала Лассовского на Фонтанке. Глеб спрыгнул на землю, бросил повод подскочившему лакею и бегом направился к двери:
- Доложи Идалии Николаевне, что приехал князь Стрижевский, - сказал он лакею. – Чего стоишь? Бегом! - Госпожи баронессы нету дома, - прозвучало в ответ. – Они уехали. - Я тебе сейчас покажу «уехали»!!! – нервы у Глеба были уже на пределе, и он схватил лакея за лацканы ливреи. – Говори, где она! - Не могу знать…
Только время теряю, - понял Глеб. – Надо найти Кондрата. Уж он-то мне скажет, где Идалия.
Кондрат тоже куда-то запропастился и за него пришлось «отдуваться» его жене Глафире – горничной Идалии. Но та отказалась отвечать на вопросы князя и молчала, словно воды в рот набрала. Ну, ладно, - решил Глеб. - Не хочешь по-хорошему, придется по-плохому. У меня на допросах еще и не такие «молчуны» раскалывались.
- Иди, собирай вещи, - приказал Глеб Глафире. – Послезавтра в 7 часов утра вы с Кондратом должны явиться к моему дому. Поедете вместе со мной в Стрижики. - С чего это? – горничная вскинула голову. – Никуда мы не поедем, и вы не можете нас заставить. Мы с Кондратушкой теперича вольные. - Ага, - согласился Глеб с недоброй улыбкой. – Вы с Кондратушкой вольные, а вот его родители и братья все еще являются моими крепостными. Передай своему мужу, если он откажется ехать со мной, то я этой же осенью сдам всех его братьев в рекруты. Уверяю тебя, чтобы этого избежать, Кондрат не только поедет, он даже побежит впереди моей кареты вместе с тобой. Знаешь, а тебе будет хорошо в Стрижиках. Баба ты крепкая, здоровая, будешь за свиньями ходить. - Нет, - залепетала несчастная. – Я не могу за свиньями… Я… горничная барыни. - Ничего, - успокоил ее Глеб. – Научишься. Если ты справлялась с барыней, то и со свиньями управишься. Они не такие капризные и не такие упрямые. - Не хочу, - заплакала женщина. – Не хочу к свиньям… - Тогда говори, куда уехала Идалия Николаевна? - Она на корабль поехала, - Глеб с трудом разобрал ответ, потому что Глафира уже рыдала навзрыд. – Чтобы в Америку уплыть… - Откуда отплывает корабль? – спросил Глеб почти ласково. – Из Питера? Только не это! Только не это! Господи, я поверю в тебя, только дай мне возможность ее вернуть! - Нееее,.. – всхлип, - Из… - Глафира наморщила лоб и задумалась на несколько мгновений, которые показались Глебу бесконечными, - из Ревеля, кажется. - Молодец! Умница! Успокойся. Так и быть: оставлю вас с Кондратом в Питере. Только напомни мне, когда она уехала? - Вчера днем.
Значит, она еще в дороге. В ее положении надо ехать очень аккуратно и почаще отдыхать, следовательно, кучер гнать не будет. Если отправиться верхом, то можно догнать. Ну, Степной Ветер, не подведи. Вперед!
Глеб догнал карету Идалии уже под Нарвой. Сто верст изматывающей скачки, во время которой он давал отдых только своему жеребцу, но не себе. Пока Степной Ветер восстанавливал силы на постоялых дворах и почтовых станциях, Глеб метался из угла в угол, чувствуя себя беспомощным. Чтобы занять себя хоть чем-нибудь, он обдумывал свой будущий разговор с Идалией. С чего ему начать? С упреков в том, что она скрыла от него свое положение? Нет! Никогда! Это был верный способ отпугнуть ее еще больше. Может, броситься к ней в ноги и молить о прощении? Тоже глупо. Он уже просил и не раз. К тому же ему не давал покоя вопросы: А если она не согласится вернуться к нему? Если продолжит свой путь? Как ее удержать? Не силу же применять?
И вот цель его погони уже близка. На последнем постоялом дворе ему сказали, что карета с гербом барона фон Тальберга уехала отсюда всего полчаса назад. Глеб мысленно похвалил себя за то, что в пути не стал менять Степного Ветра на тех полудохлых кляч, которых ему предлагали взамен на почтовых станциях. Что ни говори, а в погоне этому жеребцу не было равных в скорости, силе и выносливости.
- Ну, давай, мой хороший! – обратился он к своему помощнику. - Потерпи еще немного! Вернемся домой – прикажу кормить тебя одним овсом. Полчаса! Всего полчаса, и мы ее догоним. Вперед!
Вскоре Глеб увидел впереди на дороге небольшое облако пыли, которое поднималось вслед неспешно двигающейся карете, запряженной парой лошадей. Сквозь эту пыльную дымку нельзя было разглядеть детали, но сердце само подсказало князю, что перед ним карета его жены. Пришпорив жеребца, Глеб поравнялся с каретой, заглянул в окно и увидел в нем спящую Идалию. На душе сразу стало спокойно. Догнал! Поставив Степного Ветра посреди дороги, Глеб заставил возницу остановить лошадей. Спешился, кинул ему повод, коротко приказал привязать жеребца позади кареты и нырнул внутрь. Пыльный и грязный с дороги, в мятой одежде, которую не менял уже пару дней, насквозь промокший от собственного пота и весь пропахший потом Степного Ветра. Но такой счастливый, что снова видит перед собой свою Идалию.
- Привет, дорогая, - улыбнулся он, упал на сидение рядом с нею и поцеловал ее в щеку. – Давно не виделись. Я скучал.
Мерное покачивание кареты в такт ее неторопливому ходу, монотонный пейзаж за окном и весьма заунывные напевы кучера, которыми тот периодически развлекал себя, навевали тоску на невеселую и без этого Идалию Николаевну. Отъезд, а вернее, расставание с близкими, которых она оставила в Петербурге, дался ей тяжело. Особенно расстроилась ее отъездом Варюша, которая все никак не могла понять, для чего уезжать так далеко, а не в ту же Европу. «В конце концов, можно было бы погостить в Лондоне, у моих родителей… Сколько хочешь, ты же знаешь, как они к тебе привязаны, - когда же Идалия Николаевна попыталась возразить, что не желает стеснять своим долгим присутствием обитателей дома на Мэнсфилд-Стрит, то у нее и на это был ответ. – Тогда езжай к Бересфордам! Там огромный дом и просторное имение. Дядя Хью и особенно тетушка Агния будут очень рады, ведь они еще в прошлый приезд все зазывали тебя к себе. Давай, я напишу им письмо! Зачем ты так торопишься с этой Америкой?!» Но Ида была непреклонна, расставаться с любимой подругой, какой уже успела стать для нее Варю, было трудно, но и эту связь придется разрушить, чтобы начать новую жизнь. А еще Глаша, которая вдруг начала причитать и голосить при расставании, будто бы на похоронах, право слово…
Большую часть пути, который успела проделать, Ида провела в некой полудреме, периодически, впрочем, проваливаясь в глубокий сон. Когда просыпалась, несколько раз предпринимала попытки читать, но всякий раз быстро откладывала книгу из-за подкатывающих приступов дурноты, возникающей от какой-никакой, но тряски при езде и прыгающих от этого перед глазами строчек. И тогда всякий раз приходилось приказывать кучеру останавливаться, чтобы можно было выйти, подышать воздухом и вновь ощутить под ногами твердую почву, а перед глазами – неподвижную, а не движущуюся картину мира. Из-за всего этого, да плюс стоянки на почтовых станциях, путешествие несколько затягивалось. Но баронесса не переживала. Выехала она заблаговременно, поэтому опоздать на корабль в Ревеле была не должна.
До Нарвы экипаж мадам фон Тальберг добрался без всяких приключений. В самом городе Идалия Николаевна переночевала в гостинице, с тем, чтобы с рассветом следующего дня продолжить путь. На новых местах она всегда спала не слишком хорошо, поэтому вскоре после того, как выехали за пределы города, измученная бессонницей, забылась на мягком сиденье собственного экипажа. И спала достаточно крепко, чтобы открыть глаза, лишь услышав громкое лошадиное ржание и ощутив, как резко дернулась, останавливаясь, карета, из-за чего Ида сама чуть по инерции не соскользнула на пол, но удержалась. Первой мыслью было, что на дороге возникло какое-то неожиданное препятствие. Но тут до ее слуха донеслись возмущенные восклицания кучера, а в ответ – сухие, отрывистые приказания, сделанные голосом, который она не могла не узнать. Но он просто не мог быть здесь! Ида прикрыла глаза и покачала головой, чтобы прогнать нелепое наваждение, а когда открыла их вновь, дверца экипажа уже распахнулась, и в нее ворвался – иначе и не скажешь, Глеб Стрижевский, собственной персоной. Растрепанный, весь в дорожной пыли, он, ничуть не интересуясь, рада ли она этой встрече, уселся рядом с обескураженной Идалией Николаевной, блеснул беззаботной улыбкой и поцеловал ее в щеку, приветствуя, так, будто они расстались десять минут назад и отношения их притом были безоблачны, подобно июньскому небу.
- Как ты здесь оказался?! – только и смогла проговорить в первую минуту их встречи баронесса, от удивления вновь переходя на «ты», но потом, мгновенно приходя в себя – насколько это вообще было возможно, воскликнула уже с гневом в голосе. – Что вам от меня нужно, князь?! Кто сказал вам, как меня найти, и кто дал право вести себя, точно… разбойник! Кто вообще дал вам право вмешиваться в мою жизнь? Я не понимаю мотивов вашего поступка, но в любом случае, прошу покинуть мой экипаж и позволить мне следовать далее.
- Тсссс, - прошептал Глеб, обнял Идалию и поцеловал в губы, прервав тем самым словесный водопад негодования, который она обрушила на него. – Слишком много вопросов. Не надо так. Успокойся. В твоем положении вредно волноваться.
Услышав эти слова, Идалия заметно напряглась, вырвалась из его объятий и отвернулась к окну. Это окончательно убедило Глеба, что Марфа была права в своих подозрениях. И он продолжил. Голос его звучал тихо и нежно.
- Да, я все знаю. И на твой вопрос «Кто дал мне право вмешиваться в твою жизнь?», отвечаю: наш ребенок. Ида! Что ты делаешь? Сними ты эту маску холодности и неприступности. Стань нормальной женщиной из крови и плоти, которая умеет проявлять свои чувства, а не прячет их. Если ты не в состоянии сделать это ради меня, то сделай это ради ребенка! Ты вообще о нем думаешь? На какую жизнь ты его обрекаешь? Думаешь, если увезешь его из России, то сделаешь его счастливым? Одумайся! Американское высшее общество сформировалось не так давно, и, уверяю тебя, оно намного чопорнее нашего. Тебе приятно будет вращаться в свете, где твоего ребенка за глаза будут обзывать бастардом? Прошу тебя, вернись ко мне. Давай обвенчаемся в первой попавшейся церкви. Если ты не сможешь со мной жить, то я тебя отпущу. Но позволь мне быть рядом с малышом. Прошу тебя…
Отправлено: 03.01.11 01:44. Заголовок: Итак, он знает… Ида ..
Итак, он знает… Ида даже не пыталась угадывать, кто предал ее на этот раз. Какая разница – одним предательством в ее жизни больше, одним меньше. Она не собирается возвращаться назад, а этому иуде – лишь Бог судья. Прижав к губам, все еще горящим от поцелуя Глеба, дрожащую ладонь, она слушала его слова, отвернувшись к окну. Что оставалось делать, ведь ей некуда было деваться, негде спрятаться. Наверное, Глеб нашел бы ее даже на Луне, если бы ей удалось туда добраться. Если чего-то хочет, он всегда добивается своего. Всегда… Цель оправдывает средства. Тоже – всегда. Раньше целью была она сама, теперь у него есть новая цель – ее ребенок. «Их» ребенок! Какой бред! О чем он вообще говорит?!
Из-за мрачных мыслей, заполнивших ее сознание в эти минуты, Идалия Николаевна, в самом деле, почти не слышала слов Стрижевского. Они доносились до нее, словно бы откуда-то издалека, поэтому смысл их так же понимался ею далеко не сразу. Однако чем дальше она его слушала, тем больше осознавала, что Глеб, увы, прав. Его доводы, как всегда, логичные и четко выверенные, точно тяжелые гранитные плиты, ложились на душу, раздавливая под собой песочные замки надежд, которые она так любовно возводила все это время. И лишь с одним Ида не могла согласиться – с его обвинениями в свой адрес. Поэтому, когда князь замолчал, медленно обернулась к нему и, глядя прямо в глаза, прошептала:
- Не смей! Не смей обвинять меня в холодности и неприступности! Кто угодно, но не ты! Ты – человек, который забрал, вытащил из груди мое сердце и уничтожил его! Раздавил носком своего до блеска начищенного сапога! Что ты знаешь о чувствах, Глеб?! Ты – мраморное изваяние в человеческом обличье, настолько уверенный в собственной правоте всегда и всюду, что даже теперь считаешь, что смеешь чему-либо меня учить! Ах, нет, как же я могла забыть?! Ты же просил у меня прощения! – вдруг воскликнула Ида с горьким сарказмом, воздела ладони и посмотрела вверх. – Трубите в трубы, серафимы! Глеб Стрижевский признал свою ошибку! И – что?! Ты считаешь, что уже только поэтому я должна простить тебя, и обо всем забыв, припасть к твоим ногам? По-твоему, я слишком холодна? Вероятно, твое торжество все еще неполное, оттого, что ты не видел, как я плачу? Так вот: ты этого и не увидишь!
Но надо было такому случиться, что именно после этих слов из глаз Ида, вырываясь наружу вместе с рыданиями, хлынули сплошным неудержимым потоком слезы. Она попыталась закрыть лицо ладонями, чтобы сдержать только что данную себе – и ему клятву, но разве возможно было это сделать теперь? Глеб, до того молчаливый, вероятно, обескураженный таким всплеском эмоций у той, кого считал на это неспособной, кажется, растерялся еще больше. Но быстро очнулся и опять попытался привлечь Ида к себе. Она же вновь стала вырываться, но в этот раз он не позволял ей высвободиться из своих объятий, терпеливо принимая удары сжатых в кулачки рук баронессы, ее проклятия в свой адрес, мольбы отпустить, оставить, наконец, в покое, не терзать больше душу своим появлением… Он слушал ее, шептал что-то успокоительное, укачивал, как ребенка в своих объятиях, прижавшись губами к ее затылку, когда Идалия, обессилев от слез, стала успокаиваться в его руках и уткнулась лицом ему в грудь. Когда же, подобно тому, как от летнего грозового ливня остается слабый и тихий дождик, от ее истерики остались лишь тихие редкие всхлипы, он вновь повторил просьбу не уезжать, не оставлять его. И Ида, ничего не говоря вслух, лишь согласно кивнула, по-прежнему пряча лицо на его груди.
- Плачь, плачь, моя хорошая, - шептал Глеб, целуя волосы Идалии. – Плачь сильнее. Пусть вместе с этими горькими слезами тебя покинут обида, боль и недоверие. Пусть все плохое уйдет… А если что и останется, то пусть… Я люблю тебя такой, какая ты есть. Только прости меня… Я понимаю, что это трудно, но ты все же постарайся. Хорошая моя… Ну, давай, еще пару слезинок… Это только на пользу и тебе, и малышу!
Никто из них так и не понял, сколько времени они просидели вот так, в обнимку, но по всей видимости, довольно долго, потому что кучер вдруг начал проявлять нетерпение.
- Ну, что там, господа? Мне ехать или стоять? – проворчал он. - Разворачивайся и поезжай обратно в Нарву, - крикнул ему Глеб, а потом снова склонился над ушком Идалии. – Девочка моя! У меня есть идея… Только умоляю, выслушай ее до конца, прежде чем объявлять меня сумасшедшим.
Разглядеть ее слабую ответную улыбку в темноте кареты было невозможно, но Глеб почувствовал ее.
- Мы… Нет! Я и только я все сделал неправильно. Я ошибся во всем. Ты была права, когда гнала меня прочь, потому что невозможно строить будущую жизнь на таком непрочном основании, как наши прошлые отношения. Прощение – это конечно хорошо, но этого мало. Давай начнем все сначала. Вот сейчас приедем в Нарву, устроимся в гостинице… Не волнуйся, в разных номерах. А завтра утром заново познакомимся. Как ты? Согласна?
Жизненный опыт, здравый смысл, логика умоляли ее не верить словам Глеба. Однажды он уже говорил ей слова любви, они были ложью. Кто поверит солгавшему однажды? Разве что тот, кто хочет ему верить? Тот, кто любит? И, стало быть, если так – она все еще любит Глеба, если ее глупое сердце, вопреки доводам разума, принимает за правду все слова, которые он сейчас ей шепчет?
Ида, действительно, улыбнулась, но это была скорее улыбка от осознания неизбежности: Глеб никогда не изменится. Да, он признает все свои ошибки, миллион раз попросит за них прощения, но никогда, никогда не станет другим. Он всегда будет стремиться к тому, что считает правильным именно для себя, и простые человеческие чувства, вроде той же любви, всегда останутся для него лишь слабостями, которые он себе позволяет. И отдаться этой слабости полностью он не сможет никогда. А ведь Ида в детстве мечтала, что однажды в ее жизни появится человек, для которого она сможет стать всем миром. Что за безрассудная мечта? Но мечты имеют право на безрассудство, в отличие от тех, у кого в голове они порой рождаются. Наверное, Глеб любит ее на самом деле. Просто он устроен так, что даже его душевные порывы выглядят, будто бы он долго и тщательно их планировал, а ей хочется романтики. Хочется странных и смешных поступков влюбленного, но не таких, чтобы после за них нужно было просить прощения, а таких, чтобы просто потом посмеяться над ними вместе. Ведь, в ее жизни почти не случалось ничего подобного!
Обо всем этом Ида думала, пока Глеб продолжал высказывать вслух все, что она сама давно знала - в четком соответствии с тем, что она от него и ожидала. Просил прощения, признавал, наконец, ее правоту… Это была ее победа, но торжества она не чувствовала. И вдруг… Его идея устроить «повторное знакомство» выглядела по-настоящему сумасшедшей, настолько непохожей на все, что Глеб делал и говорил до этого, что Ида замерла в его объятиях, жадно прислушиваясь к каждому последующему слову: поехать обратно в Нарву? Устроиться в разных номерах?
- Но твое обещание отпустить меня, если ничего не выйдет, все еще в силе? – осторожно спросила она, немного отстраняясь и пристально вглядываясь в лицо Глеба в темноте экипажа. Он пожал плечами и с готовностью кивнул, мол, зачем спрашивать еще раз, если он дал слово? - Ну… давай попытаемся? – робко прошептала она тогда, переводя задумчивый взор в окно и вновь прижимаясь виском к его плечу, вовсе не уверенная, что поступает правильно. Так же, как и в том, что понимает, для чего вообще на это согласилась. Однако попробовать очень хотелось.
Спустя пару часов, карета баронессы фон Тальберг вновь остановилась у порога гостиницы, которую Идалия Николаевна покинула сегодня на рассвете. А еще спустя несколько минут, мадам баронесса с досадой рассказывала удивленному ее возвращением портье, что в дороге с каретой случилась некая поломка, из-за которой кучер сказал, что стоит вернуться обратно в Нарву. Ибо путь впереди еще неблизкий, и лучше уж задержаться на пару дней в городе, где есть хорошие мастера, чем отдаться на волю случая и потом рассчитывать на помощь какого-нибудь доморощенного умельца из ближайшей к месту, где их застанет неприятность, деревни.
Служитель отеля нашел доводы путешественницы очень разумными, предложил ей несколько номеров на выбор, а пока она отправилась осматривать их вместе с его помощником, занялся новым постояльцем. Он появился в холле вскоре после баронессы фон Тальберг, но терпеливо дожидался своей очереди.
- Чем могу служить Вам, милостивый государь? – с учтивой улыбкой и поклоном обратился он к господину, который стоял, отвернувшись к окну, и что-то там разглядывал, пока дама полностью не рассказала о своих злоключениях и не отправилась на второй этаж, где располагались жилые номера. Тот обернулся, посмотрел на него, и портье тотчас же уверился, что не ошибся, обращаясь к нему с таким подчеркнутым почтением. Ибо, несмотря на несколько потрепанный, точно после быстрой и долгой скачки, костюм, вид мужчина имел строгий и даже несколько надменный. – Изволите комнату абонировать? Или апартаменты?
– Изволите комнату абонировать? Или апартаменты? – спросил служащий гостиницы.
Если честно, то Глебу было уже все равно, где его поселят, лишь бы там была ванна с горячей водой, кровать и кто-нибудь, кто приведет в порядок его одежду за то время, пока он будет отдыхать. Да еще, пожалуй, ему нужны перо, чернила и бумага, чтобы написать записку старому приятелю еще по виленской гимназии Мишке Снегиреву. Помнится, тот хвастался, что является сыном градоначальника Нарвы. А вдруг его еще можно отыскать по этим воспоминаниям? Мишка был нужен ему позарез. Те деньги, что оказались у Глеба при себе, когда он рванул из Питера вслед за Идалией, уже подходили к концу, и ему срочно следовало пополнить их запасы. Мишка – человек нежадный. Он поможет.
Как только Идалия скрылась на втором этаже гостинице, Глеб почувствовал, как на него навалилась просто жуткая усталость. Два дня напряженной скачки и нервного напряжения не замедлили напомнить о себе. Пока нужно было о ком-то заботиться, князь еще держался, но как только все его подопечные оказались устроены (Идалия в номере гостиницы, а Степной Ветер в хорошей конюшне), он почувствовал, что готов упасть на пол и уснуть. Они договорились с Идалией, что поужинают вместе, и ему следовало срочно отдохнуть, чтобы предстать перед нею в своем лучшем виде.
Приняв ванну и из последних сил сопротивляясь подступающему сну, Глеб по-быстрому написал записку Мишке и вызвал посыльного. Тот оказался смышленным пареньком лет пятнадцати, который быстро понял, кому надо отнести письмо. Как только за ним закрылась дверь, Глеб упал на кровать и уснул.
Отправлено: 11.01.11 19:43. Заголовок: Он ехали вместе почт..
Он ехали вместе почти до самой Нарвы, однако на подъездах к городу, Глеб покинул Ида, оставив ее одну в экипаже, а сам вновь оседлал коня и, выждав некоторое время, не спеша, отправился следом за ней. Этого требовала «игра», которую они договорились устроить. Незнакомцам не должно вместе появляться в отеле, который они решили выбрать местом своего пристанища и «случайной встречи», не так ли? Да и позже, когда князь появился с холле, оба старательно пытались не смотреть друг на друга, это было несколько сложнее, но они справились.
Расставаясь, Ида и Глеб договорились, что спустятся в холл в шесть часов вечера, после чего, пойдут гулять по Нарве и поищут место, где можно пообедать. Она совершенно не знала города, однако Стрижевский уверил мадам фон Тальберг, что, в отличие от нее, бывал здесь в те времена, когда служил у Сперанского и много путешествовал по стране с деловыми целями. Так что, по его шутливому уверению, сгинуть в Нарве они были, вроде, не должны.
В условленный час, предварительно отдохнув и переодевшись, Идалия Николаевна спустилась в холл. Гостиница была большая, поэтому прямо там же имелось подобие кофейни, где посетители могли спокойно посидеть, если надо было кого-то ждать, и даже перекусить. Баронесса взяла себе чашку кофе и некоторое время поглядывала то в окно, с любопытством рассматривая улицу, то украдкой бросала взгляды в сторону лестницы, потому что Глеб все никак не шел, несмотря на то, что назначенный час уже давно наступил. Это было совсем не похоже на педантичного Стрижевского. Поэтому Ида вскоре ощутила некоторую растерянность. Проще всего было бы подойти к портье и, расспросив того, в каком номере остановился князь, подняться наверх и посмотреть, куда он запропастился. Но так могла сделать лишь княгиня Стрижевская. Для баронессы фон Тальберг подобное было неприлично. Совершенно дурацкое положение. Ида, по привычке, уже начинала сердиться на Глеба: мог бы потрудиться сообщить ей, где живет, в конце концов! Спустя полчаса, она уже почти в открытую стала наблюдать за лестницей, а заодно и за теми, кто входил в холл с улицы, возможно, он куда-то уходил? Вскоре дверь отворилась очередной раз, и оттуда к стойке портье подошел мальчик-посыльный, которого Идалия Николаевна в следующую минуту готова была уже расцеловать. Потому что юноша этот поинтересовался как раз тем, что так занимало саму баронессу, а именно, где живет Глеб Георгиевич Стрижевский, которому он имеет передать письмо, причем – лично в руки. Портье назвал номер, посыльный побежал исполнять свое поручение дальше, и Ида с трудом дождалась, пока он вновь появится в холле – уже без конверта. Стало быть, Глеб у себя? Тогда – почему не идет сюда?
Выждав еще несколько времени, баронесса рассчиталась за кофе, встала из-за столика и неторопливо направилась через холл обратно к лестнице, как будто так изначально и было задумано. В коридоре второго этажа было пустынно и тихо, как во всякой гостинице. Дойдя до двери, на которой был указан номер, названный портье, Ида замерла и прислушалась к тому, что происходит за ней. Никаких звуков оттуда не доносилось. Тогда она тихонько постучала, никто не откликнулся. Постучала громче – эффект тот же. Но ведь письмо-то было вручено в «собственные руки»! «Что за игры, в конце концов?» - с некоторым раздражением подумала баронесса, решительно взялась за ручку двери, которая неожиданно легко повернулась – дверь была не заперта, поэтому бесшумно открылась перед нею. И тут Идалия Николаевна увидела, что на пороге, видимо, подсунутое до того под дверь находчивым мальчишкой, лежит то самое письмо. А тот, кому оно было адресовано, мирно почивает на кровати, совершенно безучастный к тому, что происходит вокруг. На губах у Ида мелькнула улыбка: ну, что за безрассудство! Заснуть в номере, даже не закрыв дверь на замок! С другой стороны, если бы он проявил рассудительность, разве попала бы она сюда?
Тихонько пройдя на цыпочках от двери, Идалия Николаевна через минуту оказалась рядом с Глебом, который не отреагировал на ее появление, продолжая мирно посапывать, лежа на животе, прижавшись щекой к подушке. Вероятно, он видел во сне что-то приятное, потому как выражение лица было мечтательным и довольным. А еще – странно беззащитным. Наверное, оттого, что, когда спим, мы не носим наших привычных масок… Полюбовавшись на Глеба еще немного, Ида, повинуясь внезапному порыву, вдруг протянула ладонь и очень осторожно провела кончиками пальцев по его волосам:
- Эх, ты! Горе-кавалер, – прошептала она, усмехнувшись уже беззлобно, даже нежно, потом столь же бесшумно, как и вошла, покинула комнату, сохраняя на устах все ту же улыбку.
Глебу снились замечательные сны, один лучше другого. Пару раз ему явилась Идалия, дотронулась до его волос, улыбнулась, коснулась его своим ласковым голосом. Ох, как ему не хотелось просыпаться, но все же надо. Ведь они договорились отужинать вместе.
Глеб с неохотой открыл глаза и осмотрелся. Комнату, которую он снял, была небольшой, но приятной. Чья-то заботливая рука опустила занавеси на окнах, через которые пробивался свет угасающего дня. Видимо, это дело рук служащего гостиницы, который принес одежду князя, постиранную, выглаженную и почищенную. Глеб потянулся к часам, чтобы узнать сколько там времени, но обнаружил, что его «Брегет» не вынес двухдневной скачки и остановился. Ну и пусть, - подумал князь. – Спущусь и подожду Идалию внизу.
Но она уже ждала его в кофейне. Поймав ее взгляд, Глеб не смог сдержать улыбку. Она была такая красивая, такая домашняя, такая нежная! Сидела за столиком у окна, освещенная … утренним солнцем! Утренним? Сделав это неожиданное открытие, Глеб словно споткнулся и замер на месте. Не может быть! Он перевел взгляд на окно и быстро представил себе положение гостиницы относительно частей света. Солнце было на востоке! Неужели уже утро? Неужели я проспал весь вечер, ночь и проснулся только утром? Я пропустил наш ужин! Вот лопух! Что она теперь обо мне подумает?
Первым делом Глеб хотел броситься к Идалии, чтобы извиниться, но взгляд, которым она смотрела на него, остановил его. Нет, в нем не было упрека, не было обиды, но было напоминание. Ах, да! Мы же договорились с утра делать вид, что пока незнакомы. Ну-с, милая, давай поиграем в эту замечательную игру.
В этот час в кофейне было немного посетителей, и Глебу не составило труда занять столик с видом на самую красивую женщину. Не сводя с нее нахально-извиняющихся глаз, он заказал себе завтрак и продолжил сверлить ее взглядом, обдумывая при этом вопрос, как с нею познакомиться. Будь они в Питере, это было бы легко. Там полно общих знакомых, которые могли бы представить их друг другу. Но они не в Питере, а в Нарве! Как быть?
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 50
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума