Дворянство пушкинской поры

1. Имя.

Марк Анатольевич Шебалин.

2. Возраст.

37 лет.

3. Характер.

Тонкий психолог, легко находит общий язык с пациентами и другими окружающими его людьми, знает цену своему обаянию и нередко им пользуется. Обладает безупречными манерами, умеет представить себя наилучшим образом, при желании – красноречив, при этом о себе говорить не любит, предпочитает вызывать на откровенность собеседника. Не злой, но и не особенно отходчивый. Обиды помнит долго, хотя не подает вида. Достаточно широко образован, хорошо владеет немецким и французским языками. Естественно, знает также латынь и греческий. Эстет и сибарит. Любит музыку, театр и светские развлечения.

4. Внешний облик.

Телосложения сухого, крепкого, высокий и представительный мужчина. Тёмные волосы, карие, почти черные глаза, очень подвижная мимика, из-за чего на лбу хорошо заметны продолговатые морщины; крупный выразительной формы нос, как говорят, «орлиный»… Черты лица на первый взгляд невольно заставляют предположить примесь восточной крови, возможно, кавказской или даже цыганской. Однако родился и вырос Марк Анатольевич в Петербурге и родни – во всяком случае, ему известной, среди представителей кавказских народов не имеет.

5. Биография.

Нельзя сказать, что Шебалин с детства имел своей главной мечтой спасти человечество от всех болезней. Определился с выбором жизненной стези он довольно поздно, лет в шестнадцать и скорее под влиянием мимолетного настроения, патетически заявив как-то в ответ на вопрос отца касательно будущего занятия, что более всего хотел бы приносить людям пользу – и сам не совсем представляя, что конкретно имеет в виду. Военная карьера при этом его не привлекала совершенно, чиновничья – тем более. Потому выбор, в конце концов, был сделан в пользу поступления в Императорскую медико-хирургическую академию, учеба в которой, впрочем, буквально с первых же дней неожиданно сильно увлекла Марка. К тому же, быстро выяснилось, что у него действительно большие способности в этой сфере. На первых порах изрядно помогала и прекрасная память: там, где однокашники ночи напролет зубрили анатомию с физиологией, Марку порой хватало два-три раза повторить вслух мудреные латинские названия, чтобы наутро с легкостью отвечать выученное на семинаре. Через пару лет, когда время самой упорной и мучительной зубрежки, наконец, закончилось, и свободнее себя почувствовали даже закоренелые двоечники первых курсов, учеба и вовсе превратилась для Марка в удовольствие, которое он вскоре стал довольно активно совмещать с другими, не менее приятными для себя занятиями. Обаятельный и общительный, к тому же – спасибо добрым родителям, совершенно не нуждавшийся в средствах заводила большинства студенческих пирушек, в какой-то момент Шебалин не заметил, как эта часть его жизни оттеснила учёбу на второй план. Тем не менее, полученного на первых порах багажа знаний пока хватало, чтобы по-прежнему оставаться в числе хорошо успевающих студентов, да и новое все еще схватывалось на лету. А руки – об этом открыто говорили многие преподаватели, призывая образумиться и вновь вернуться, пока не слишком поздно, к серьезной учебе, у Марка уже тогда были «золотые». Это же твердил, однако чаще всего не выбирая изысканных выражений, и лучший – с первого курса академии – друг Жорж Комаровский. Как двое диаметрально противоположных в большинстве случаев по своим взглядам на жизнь молодых человека смогли завязать столь тесную дружбу, непонятно. Но еще во время учебы в академии они, осознав себя достаточно самостоятельными, чтобы не нуждаться более в родительской опеке, даже снимали на двоих одну квартиру, более походившую на составленную из двух комнат монастырскую келью. Впрочем, как это порой случается с юношескими дружбами, оказалась она не настолько долговечной, как выглядела со стороны. Со временем Жорж стал немного раздражать Шебалина своим занудством и нежеланием поддерживать его веселые компании. При этом и сам Марк не слишком-то стремился общаться с новыми товарищами Комаровского, среди которых встречались довольно странные типы, ведшие весьма опасные вольнодумные речи. Но и бог бы с ними, с речами, если бы сразу несколько из этих приятелей не оказались после привлечены к суду по делу о декабрьском бунте 1825 года на Сенатской… Для них с Комаровским тогда все закончилось, правда, благополучно. Незадолго до того, как все произошло, Жорж уехал учиться в Париж, так что никаких вопросов к нему у жандармов не было. А вот Марку, оставшемуся в Петербурге, все-таки пришлось после несколько раз наведаться в здание у Цепного моста и выдержать там пару неприятных бесед, еще более отвративших его от политики вообще и всяческого вольнодумия в частности. После возвращения Комаровского они вновь ненадолго поселились вдвоем в своем прежнем студенческом жилище. Но теперь, кажется, их уже не объединяло ничего, кроме общей работы, где каждый также шел своим путем, хотя и весьма успешно. Практика у Амюсса, с точки зрения Марка, много дала Комаровскому. Также он видел, что Жорж начинает опережать его в мастерстве хирурга и в глубине души переживал по этому поводу, хотя внешне старался не подавать виду, полагая подобные чувства недостойными и постыдными. В конце концов, после одного неприятного и крайне болезненного для своего самолюбия инцидента, Марк принял непростое для себя решение оставить хирургию. Тогда же они окончательно поссорились с Комаровским, отказавшем ему в поддержке и понимании в той трудной жизненной ситуации.
А дальше все сложилось… нет, совсем не плохо, а даже напротив. Пережив предательство друга – а поступок Жоржа он воспринял именно как предательство, не меньше, Марк начал вновь отстраивать свою жизнь. Вскоре женился, и весьма удачно. Еще через пару лет обзавелся частной практикой – способности и врачебный талант все еще были при нем, несмотря на некоторые обстоятельства, которые он, впрочем, со временем окончательно переборол. Главным же его талантом по-прежнему было умение общаться с людьми. Обходительного и толкового, да к тому же обаятельного внешне доктора быстро заметили пациенты. По большей части обеспеченные люди их круга, которым было приятнее обращаться за помощью к ровне, а вовсе не к немецким выскочкам неизвестно какого роду-племени. Так, к тридцати семи годам, Марк Анатольевич Шебалин сделался одним из самых известных – и богатых столичных докторов, для полной силы сияния праведнического нимба которому не хватало теперь разве что участия в новомодном повсеместном увлечении благотворительностью.

6. Игровые планы.

Разобраться со старыми долгами.

7. Связь с вами.

Администрация в курсе.