Отправлено: 13.05.14 21:44. Заголовок: Сердце не камень

Время действия - ноябрь 1837 года и далее.

Место действия - Санкт-Петербург.

Участники - Ксения Ларионова, Игорь Комаровский.

 Отправлено: 24.11.14 14:19. Заголовок: Это был приговор, не..

Это был приговор, не подлежащий обжалованию. На измученном лице Комаровского, против воли мелькнула улыбка. Софи всегда думает, что знает этот мир лучше всех остальных. Но доля правды в ее словах на сей раз была, следовало это признать. Особенно там, где речь шла о любовных терзаниях. Она никогда не рассказывала, но интуитивно Жорж всегда догадывался, что сведения о том, каковы они бывают на вкус, милая кузина черпает не только из любимых женщинами книжных романтических историй. Теперь же она будто бы подтверждала своими доводами те тайные думы, что посещали Жоржа практически каждую минуту, стоило лишь ему оказаться с собою наедине.

Сколько бы он ни старался забыть княжну, вряд ли это будет возможно. Странно, но понимание простого факта, что Ксения прочно заняла место не только и не столько в его голове, сколько в сердце, пришло к нему именно теперь, когда он читал это письмо от ее матери. А иначе, отчего именно оно так болезненно сжалось от одной лишь мысли о возможности ее потерять? Перед внутренним взором вдруг отчетливо встала печальная картина из прошлого: измученная тяжелой многодневной лихорадкой Анна, умоляющая его в полубреду лишь об одном: «Отпусти!» И рядом он сам, тот, который не смог ее удержать. Но видит бог, второй раз этой ошибки он не допустит!

Когда Денис Брониславович вернулся из детской, его встретили новостью, что Софи и доктор завтра прямо с утра намерены отправиться в Ларионовку. Барон, которого жена заранее предупредила о настоящем положении дел, передернул усами и ответил, что сейчас же распорядится заложить экипаж на утро.

- Заодно, душа моя, и батюшку твоего проведаем, – заметил он, обращаясь к жене, после того, как уговорился с ее кузеном, что заедут они за ним не позднее восьми утра. А уже к обеду следующего дня столичные гости были на подъездах к Царскому Селу.

 Отправлено: 01.12.14 21:35. Заголовок: Один из первых дней..

Один из первых дней наступившего года, когда безумная вереница увеселений – к немалому облегчению Ксении, признаться, уже порядком от них уставшей, наконец-то схлынула, княжна решила посвятить разбору корреспонденции, накопившейся за праздничные дни, надо сказать, в немалом количестве. Как всегда, много и часто писали родственники, однако всего за месяц, проведенный в столице, круг общения мадемуазель Ларионовой стал существенно шире и без учета членов ее немалого семейства. Из Петербурга в Ларионовку теперь прилетали еще и послания от новых знакомых, которыми Ксения обзавелась за время работы в клинике Буяльского, от старых друзей, связи с которыми возобновились и обновились. Писали даже благодарные пациенты, каким-то образом умудрившиеся выведать ее адрес. И княжна была всерьез намерена ответить каждому из них.

Исполнить задуманное, впрочем, оказалось не так-то просто. Стоило лишь углубиться в написание очередного письма, как дверь в комнату, где устроилась за письменным столом княжна, открывалась, и в нее с очередным подносом, на котором помещалась очередная же чашка, банка или тарелка с целебным снадобьем, вплывала маменька. Безусловно, приятно, когда о тебе заботятся. Когда делают это искренне и с любовью – приятно вдвойне, но когда внимание становится чрезмерным, порой хочется хотя бы немного побыть вне его. Потому Ксения, которая из-за своей болезни вот уже почти полторы недели стоически сносила ураган материнской заботы, сегодня чувствовала от нее некоторое утомление. Хотя и старалась изо всех сил держать себя в руках, позволив себе лишь иронически заметить, принимая от княгини новую порцию редьки с медом, что вскоре, вероятно, с ней случится одно из двух – либо зажужжит по-пчелиному, либо на голове вырастет пучок листьев, как у редьки, которую только что вытащили из грядки. Мария Львовна, усмехнувшись, лишь заметила в ответ, что главное – это чтобы Ксеничка не обзавелась пчелиным жалом. Остальное они с отцом переживут. И этим умело заставила дочь, прочитавшую в ее словах вполне прозрачный намек на собственную дерзость, смущенно замолчать и опустить глаза в письмо, которое она как раз держала в руках, собираясь еще раз перечесть прежде, чем писать ответ.

- Это ведь от баронессы Долмановой? – спросила Марья Львовна, заметив на конверте хорошо знакомый ей почерк. Ксения кивнула и вновь взглянула на мать. – Что пишет наша милая Софи?

Несколько удивленная ее вопросом, потому что знала, что княгиня и сама состоит с ее подругой в оживленной переписке, Ксения все же вкратце рассказала ей Сонины новости. Про новогодние балы – взрослый и детский, что недавно прошли в доме Долмановых и на которых поочередно блистали в роли хозяек вначале маленькая Ника, а после ее матушка. Про подарки Дениса Брониславовича жене и детям. Про письмо от Ивана Денисовича с рождественскими и новогодними поздравлениями – на сей раз из Каира…

- А как поживает тот её кузен, который заезжал к нам прошлым летом, доктор Комаровский? О нем она ничего не пишет? – поинтересовалась вдруг маменька, заставив Ксению на миг растеряться. Впрочем, сообразив, что ничего «такого» об их отношениях с Игорем Владиславовичем княгиня иметь в виду не может, так как мало что знает об этом, тотчас же и успокоилась. Однако причину любопытства она все-таки решила уточнить. На всякий случай.

- Ах, да ничего особенного! – как-то уж слишком равнодушно махнула рукой Мария Львовна. – Просто спросила. Вспомнилось что-то, как мило мы все вместе проводили с ним время летом.… Не правда ли, это было чудесно! А еще он тогда так помог мне с суставами! С тех пор почти и не беспокоят, слава богу!.. Вот уж Его милостью настоящий-то доктор, не то, что иные!

- Вы правы, матушка, - без лишних комментариев просто ответила Ксения, врожденное чувство справедливости которой не позволяло отзываться о врачебном искусстве Комаровского плохо даже теперь. Но развивать эту тему она не хотела. Потому дальше сказала, что о нём Софи ей ничего не пишет. И это было правдой. Хотя и не означало, что Ксения совсем ничего не знает об Игоре Владиславовиче с тех пор, как они расстались. На деле, благодаря письмам приятельниц из благотворительного общества, она была неплохо осведомлена о том, как протекают его рабочие будни, а родные и близкие сообщали также кое-что интересное про его досуг. Например, Сашенька с восторгом писала, как на маскараде у Демидовых доктор пригласил ее на мазурку и вдвоем они после получили награду как пара самых грациозных танцоров. Или Нина, которая упоминала где-то, что видела Жоржа в одном из салонов любезничающим «с той дерзкой Басмановой, ты ведь ее помнишь?..» Ксения, конечно, помнила. И новости эти весьма болезненно задевали ее сердце, заставляя что-то внутри него неприятно сжиматься. Даже будучи совершенно уверенной, что предложение руки Комаровского напрочь исключало возможность того, что к ней прилагается его сердце, она все равно чувствовала горькое разочарование оттого, что Игорь Владиславович так легко… утешился в обществе иных женщин. И даже вновь выигрывает танцевальные турниры – без нее. С другой стороны, все это лишь полностью подтверждает тогдашнюю Ксенину правоту. Да только не лучше ли было бы здесь разочароваться… Однако какой смысл жалеть об этом теперь, когда уже ничего не поменять и не исправить?

Задумавшись, она даже не заметила, как маменька удалилась восвояси, видимо, решив-таки её пощадить и дать довершить начатое. По привычке слегка покусывая кончик пера, собираясь с мыслями, княжна приготовилась писать Соне ответ. Вывела приветствие, обыкновенные вначале всякого письма фразы и уже готовилась перейти к главному, если, конечно, таковым можно было считать всерьез все их незначительные деревенские новости. И тут в её дверь вновь тихонько постучали. На сей раз это была Ариша – молоденькая и потому еще робкая горничная, которую совсем недавно взяли служить в дом из деревни. Войдя в комнату, она доложила, что княгиня Мария Львовна срочно просит дочь спуститься в гостиную. Отложив в сторону перо, Ксения вздохнула и виновато взглянула на исписанный лишь на треть лист, словно бы извиняясь перед Софи за то, что ответ на ее письмо, и без того не быстрый, придет еще на какое-то время позже. Однако шансов на то, что получится дописать его днем, а не поздно вечером, когда родители уже лягут спать, по всей видимости, просто не было.

- А она не сказала, зачем?

- Так ведь гости у нас, Ксения Константиновна!

- Гости?! Странно, я совсем не слышала, что к дому подъехали сани!

- Да что ж странного, барышня, коли ваши окошки в другую сторону от парадного крыльца глядят?

- И верно! А кто из соседей приехал, Ариша? – в том, что с визитом к ним именно сосед, княжна почти не сомневалась. «Только…» – Не Иван ли Кондратьевич Макарский? – «… не ровен час?»

- Нееет, барышня! Не знаю я этих господ, не видала прежде! Да они, поди, из столичных! Барыня красивая такая, сама беленькая, в шубейке атласной, и муж ее, видать – важный, усатый, а еще…

- Да неужто, Соня и Денис Брониславович к нам пожаловали?! – воскликнула Ксения, даже не дослушав Арину, резво подскочила с места и почти бегом покинула комнату.

Уже на подходах к лестнице, снизу – из гостиной, стали отчетливо слышны знакомые и милые голоса – звонкий и нежный Сонин и звучный бас барона. Беседа, судя по всему, была оживленная. И княжна с улыбкой уже предвкушала, что тоже через минуту к ней присоединится. Спускаясь по старым крутым ступеням, она, однако, была вынуждена замедлиться и смотреть под ноги, придерживая юбки, чтобы ненароком не выкатиться навстречу гостям кубарем. Соня бы, наверное, и не удивилась, памятуя о вечной Ксениной неуклюжести, а вот Денис Брониславович…

- Софи, дорогая! Вот удача! А я как раз тебе писала письмо! – достигнув, наконец, последней, ступени, княжна подняла глаза, и тотчас застыла на месте. Рядом с родителями и Долмановыми стоял ни кто иной, как Игорь Владиславович Комаровский!

- Но что вы… – сообразив, что едва не сказала глупость, княжна резко осеклась и медленно пошла навстречу улыбающимся ей друзьям. Вернее, улыбались все, кроме них с Комаровским. – Мне не сказали, что вы тоже у нас, Игорь Владиславович. Я рада вас видеть.

 Отправлено: 03.12.14 00:50. Заголовок: Всего несколько меся..

Всего несколько месяцев назад Комаровский впервые ехал в Ларионовку по этому же Царскосельскому тракту. А сколько перемен произошло с той поры! И касались они не только пейзажа, который, впрочем, тоже выглядел теперь совсем иным из-за снежного покрова, спрятавшего под собой поля, укутавшего белыми шапками голые деревца и добавившего пышности без того косматым темно-зеленым елям. Переменилось настроение, с которым Игорь Владиславович совершал свое новое путешествие из Петербурга. Тогда, не ожидая от своего визита ничего особенного, он ехал к Ларионовым лишь затем, чтобы исполнить свой врачебный долг т обещание кузине. И кто бы мог поверить, что все это так круто переменит его участь! А не поехал бы тогда, возможно, и не случилось бы в его жизни встречи с Ксенией Константиновной. Не было бы, может, в ней вновь и Шебалина с Вершинским. И всей последовавшей за этим нелепой чехарды, верно, тоже бы не произошло. Но кто знает это наверняка?! Но и теперь, чем меньше оставалось ехать до имения Ларионовых, тем сильнее душу Комаровского охватывали сомнения – нужно ли ему было соглашаться на новый визит, примут ли его там?

Первый час пути все трое попутчиков провели в молчании. Барон Долманов, едва удобнее устроился в экипаже и закутался в шубу, сразу же и уснул, быстро сомлев от тепла грелки у своих ног. Соня и Жорж не спали, но и вести бесед не пытались, все это время молча разглядывая пейзаж за окном. Когда же Денис Брониславович проснулся, то разговор все же завязался – и весьма оживленный. Хотя, главным участником его был сам барон. Он подробно рассказывал о новых законопроектах, о проблемах механизации на своих заводах, просил Жоржа помочь ему с проектом новой больницы для его рабочих… Комаровский вначале слушал его внимательно и даже отвечал впопад. Но когда экипаж свернул с главного тракта на просёлок, ведущий к княжескому имению, вновь сделался рассеян и полностью углублен в себя, испытывая при этом давно забытое чувство, знакомое большинству тех, кто когда-либо был студентом и ожидал своей участи перед началом особо трудного и важного экзамена, или же волновался и заикался, отвечая на вопрос обожествляемого при жизни учителя. Чувство, при котором сердце сбивается с ритма, а желудок совершает непонятные кульбиты. Не понимая, что с ним происходит, Жорж решил вначале, что его просто укачало. Но после рассудил, что дело все-таки в волнении и сомнениях терзавших его душу. Кажется, его состояние было очевидно и кузине. Осознавая, что в ближайшее время, должно быть, решится судьба двух дорогих ей людей, она искренне пыталась отвлечь его от этих тревог, да только легче Жоржу все равно не становилось, хоть он и был ей за все очень признателен.

Ларионовы – князь и княгиня, которые первыми вышли навстречу гостям, встретили их радостными возгласами и бурными расспросами о делах и здоровье. Жоржа Мария Львовна приветствовала с особенной радостью, походя припоминая все счастливые моменты его предыдущего приезда, тут же поясняя их чете Долмановых и попутно призывая супруга подтверждать ее слова. Особенно те, что касались невероятных врачебных талантов доктора Комаровского. Здесь свое бурное согласие поспешил выразить и Денис Брониславович. Однако Жоржу уже было не до их комплиментов, потому как все его внимание было поглощено звуком торопливых шагов, приближающихся в этот момент наверху к лестнице. Сама Ксения Константиновна показалась на ней через минуту, сияя неподдельной радостью и улыбаясь. Но едва лишь заметила среди гостей Комаровского, огонь этот немедленно угас. А улыбка на губах из искренней стала скорее формальной, натянутой. Да и слова полностью подтверждали мысль доктора о неуместности его приезда.

- Я тоже рад видеть вас, сударыня. Тем более – рад видеть вас здоровой. Ведь мне давеча сообщили, что вы серьезно больны и отказываетесь принять помощь докторов. Поверьте, я бы тоже не решился к вам навязываться, но меня уговорили приехать сюда… Как вижу, без особой на то надобности.

Внимательно выслушивая эти объяснения, Ксения, тем не менее, смотрела не на него, а на Марию Львовну. И взгляд ее пылал таким возмущением, что Комаровскому, наконец, все стало совершенно ясно.

- Моя вина! Вы уж простите грешницу, Игорь Владиславович! – воскликнула вдруг княгиня, чьи щеки под негодующим взглядом дочери запылали, словно маков цвет, бросаясь к нему. – Изболелось по упрямице материнское сердце, не знала, что еще сделать, чем помочь – совсем ведь лечиться не желает! Это сейчас уже лучше выглядеть стала, а предыдущие-то дни! Бледная, худющая, кашляет, словно каторжанка! Уж вы не обессудьте за эту ложь, ибо во спасение! Не откажите, осмотрите, посоветуйте лекарство – такое, чтоб уж наверняка!

- После, Мари! Все после! – запротестовал князь, заметив замешательство между Комаровским и дочерью, - Ну что ты на Игоря Владиславовича прямо с порога насела? Вот чаю выпьем, а после уже и к делу можно! Пойди лучше, да распорядись, чтоб слуги пошевеливались – негоже дорогих гостей голодными держать. Ксеня же пусть проводит Софью Аркадьевну в порядок себя с дороги привести, а мы с господами у меня в кабинете пока дожидаться станем. Верно я рассуждаю, Денис Брониславович?

Барон, ухмыльнувшись в усы, согласился, и на некоторое время все расстались. Встретились уже за столом, накрытым не менее хлебосольно, чем в первый приезд Жоржа. Но на этот раз ни одно угощение его не радовало. Да и в беседе он почти не принимал участия – до тех пор, пока речь не зашла о недавнем пожаре в Зимнем. Особенно после того, как барон рассказал, что Игорь Владиславович был там и все видел своими глазами. И тут уж Комаровскому, на которого тотчас посыпались многочисленные вопросы, было никак не отмолчаться.

 Отправлено: 08.12.14 22:12. Заголовок: Отцовское предложени..

Отцовское предложение пришлось как нельзя кстати. Признаться честно, Ксения и сама буквально горела желанием хотя бы ненадолго оказаться наедине с подругой. Потому, едва лишь представилась такая возможность, чуть ли не волоком потащила Соню за собой наверх, чтобы первым же делом задать главный интересующий ее вопрос: зачем они с маменькой всё это устроили? Однако баронесса держалась на удивление стойко и упорно твердила, что совершенно не понимает, о чем речь: никакого письма от Ксени, где та – по собственному утверждению, описывала истинное положение дел, она в Петербурге не получала. А дошло лишь тревожное послание от княгини Марии Львовны, после которого, крайне взволнованная, она бросилась к кузену за советом и помощью, а он, выслушав, сразу сказал, что должен ехать в Ларионовку лично.

- Прямо так тебе и сказал?! – не веря своим ушам, Ксения пристально смотрела в глаза подруге, которая немедленно и с готовностью закивала, подтверждая ее слова. – Сам? – После этого уточнения удивилась уже сама Софи, заметив, что сейчас совершенно ее не понимает. Что необычного в желании доктора помочь больному? Тем более если речь идет о всерьез заболевшем друге. Они ведь с Комаровским друзья, Ксения сама это ей триста раз повторила в их последнюю встречу… После этого княжна была вынуждена сбавить пыл и прекратить свой допрос с пристрастием, ибо просто не нашла, что возразить: действительно ведь говорила! Правда, ни слова не упомянув про то, во что вылилась эта «дружба» после.

Извиняясь перед Софи за резкость тона, она, тем не менее, продолжала внимательно наблюдать за тем, как меняется выражение лица или глаз подруги, но та была на удивление спокойна и даже будто бы равнодушна. Но что-то в этом спокойствии все равно казалось Ксении крайне подозрительным…

Когда они вдвоем вернулись в трапезную, где за столом уже успели собраться вместе и хозяева, и остальные гости, все вновь странным образом сложилось именно так, что Игорь Владиславович оказался ее соседом. Однако за все время, проведенное рядом, они с ним вряд ли произнесли и десяток слов, обращаясь непосредственно друг к другу. Да и то – слов самых общих, вроде предложения отведать какое-нибудь очередное блюдо или передать соль. Впрочем, когда речь зашла о недавнем пожаре в Зимнем дворце, которому доктор оказался сперва очевидцем, а после и активным участником борьбы с его последствиями, Комаровский сделался более разговорчив, рассказав много интересных деталей и подробностей происшествия, коих здесь, в деревне, узнать было просто неоткуда. Впрочем, большую часть этого увлекательного повествования Ксения прослушала. Понимание того, какой опасности подверг себя Игорь Владиславович, пускай и твердит он теперь, что не сделал ничего особенного – пострадавших почти не было, а те, что все же получили травмы и ожоги, вполне обошлись бы и без его помощи, накрыло Ксению душной волной страха совершенно внезапно. Страха, пусть запоздалого, но от этого не менее сильного, почти парализующего. Господи, оказывается, она ведь могла потерять его! Так же, как когда-то потеряла Митю.

И буквально следом за этим осознанием на грани прозрения, тотчас последовало новое, поразившее еще сильнее: только что она легко и просто поставила рядом главную трагедию своей жизни, хотя и почти пережитую – и… вымышленную, пусть и вполне возможную. Посчитав их одинаковыми по значимости! Тем самым, выходит, признавая равными по значимости и двух ее главных участников?! Настоящего и вымышленного. Вот только кто из них настоящий на самом деле?

Понятный и удобный в своей предсказуемости мир, в котором Ксения прожила почти тридцать три года, рушился буквально на глазах! Но события этого, происходящего прямо сейчас, в эту самую минуту, когда остальные обитатели привычного мира княжны Ларионовой, как ни в чем не бывало, пили чай и с интересом обсуждали, насколько быстро удастся вновь отстроить после пожара Зимний дворец, не видел и не чувствовал никто!

Неужели она… вновь… любит?! Любит – по-настоящему? Без детской восторженности, с широко открытыми глазами, понимая все недостатки, сложности характера, неумение выражать чувства… о чем там еще говорила Софи – все равно любит этого мужчину?! Того, который сидит рядом с нею и спокойно, обстоятельно отвечает на миллион вопросов, обрушившихся на его бедную голову, даже не понимая, что Ксения его… любит?..

- Доченька, ты что молчишь, или не слышишь, что я говорю?

Голова шла кругом. И это была не фигура речи. От шума в ушах она действительно не слышала, о чем ее только что спросила мать. И потому теперь могла лишь беспомощно молчать в ответ, чтобы после – столь же растерянно – вдруг повернуться к Комаровскому. И столь же внезапно вдруг встретиться с ним взглядами.

Бесконечно долгие несколько секунд они внимательно смотрели друг на друга, а потом Ксения вдруг медленно отложила в сторону салфетку, которую до того нервно комкала в руках, встала из-за стола и, мотнув отрицательно головой в ответ на встревоженный вопрос князя, все ли с нею в порядке, вдруг опрометью бросилась вон из комнаты.

 Отправлено: 09.12.14 01:37. Заголовок: Ложь во спасение, ко..

Ложь во спасение, которую Софья произносила с такой искренностью, что сама мадам Семенова позавидовала бы ее таланту, казалось бы, подействовала на Ксению должным образом. По крайней мере, она спустилась вниз уже не такая нервная, какой была в самом начале. И все же, ее настроение и рассеянность были заметны окружающим.

Жорж же и вовсе не узнавал в притихшей и замкнувшейся барышне прежнюю Ксению. Конечно, можно было бы уже привыкнуть к тому, что от настроения она могла меняться совершенно неожиданным образом. Могла быть мягкой и покорной, вызывая в душе какие-то совершенно домашние воспоминания. А могла превратиться в столь решительную особу, что от взгляда ее по спине невольно струился холодок. И все же, она была прекрасна. Этот взгляд с поволокой, этот едва заметный румянец…

- Игорь Владиславович, вы почти ничего не едите! – горестно восклицала Мария Львовна, и Жорж тут же демонстративно накалывал на вилку новый кусок. Но едва хозяйка дома отворачивалась, снова опускал его на край тарелки. Это сидение за столом казалось бесконечно долгим. Однако Жорж сомневался, что получит шанс остаться с Ксенией наедине и после обеда. Этот проклятый предлог в виде врачебного осмотра…. Нет, она не согласится на подобное даже ради спокойствия родителей. Вся эта затея – ерунда, думал Комаровский, все больше впадая в отчаяние и периодически лишь рассеянно улыбаясь Софи, которая время от времени бросала в его сторону странные взгляды, смысл которых он никак не мог понять.

Рассказ о пожаре, казалось бы, развлек всех за столом. Получив возможность не терзаться сомнениями хотя бы на время, Жорж увлеченно и подробно говорил о недавнем происшествии. При этом из всего услышанного впечатлительную Марию Львовну почему-то более всего заинтересовала судьба спасенных от пожара вещей, которые после еще три дня лежали прямо на снегу у Александрийского столпа, и ничегошеньки не пропало, кроме одной золотой цепочки. И ту вскоре дворник нашел, сметая снег. Впрочем, рассказав о главном, в дальнейших рассуждениях Комаровский участия почти не принимал. Тем более после того, как случайно взглянув на Ксению, вдруг заметил, что с ней явно творится что-то неладное. Не решаясь обратиться к ней с прямым вопросом при всех, он еще с минуту исподволь прислушивался, как прерывисто она дышит, будто бы никак не может нормально вздохнуть. С тревогой наблюдал, как побледнели вдруг ее щеки, а глаза, напротив, блестят, словно от лихорадки; как до побелевших от напряжения костяшек, она сжимает в руках льняную салфетку, лежащую на коленях…


- Я никуда вас не отпущу! Ишь, чего вздумали. Вечер уже близится, стемнеет скоро, а вы до вашей Андриановки, дай боже, к ночи приедете! Мало того, что отца перепугаете, так не дай Бог, ночью в дороге беда какая-нибудь приключится. Заночуете у нас! Верно ведь я говорю, Ксеня? – княгиня окликнула дочь дважды, но та смотрела будто бы сквозь нее невидящим взглядом и молчала, должно быть, лишь по затянувшейся паузе, в ходе которой все остальные собравшиеся за столом, обратили на нее свои удивленные взгляды, поняла, что должна что-то ответить. Но даже тогда, вместо слов лишь мотнула головой и повернулась к Комаровскому. И то, что Жорж сумел прочесть в ее глазах, заставило его сердце на мгновение сжаться от страха и одновременной отчаянной и безумной надежды. А еще через минуту она вскочила из-за стола и исчезла прочь из комнаты. И лишь изумленные родительские возгласы ей вслед подсказывали Комаровскому, что все это происходит с ним на самом деле.

- Жорж!.. - тихое, почти шепотом обращение Софьи, вывело его из оцепенения. Резко поднявшись из-за стола, доктор обернулся к князю.

- Если позволите, я пойду, взгляну, все ли с княжной благополучно, - после чего, не дожидаясь разрешения Константина Павловича, оставив кузине и опешившему не меньше остальных барону, объяснять происходящее родителям Ксении, решительно вышел следом за княжной. Вот только куда было идти дальше? Остановившись ненадолго в раздумьях прямо за закрытой дверью столовой, он пытался представить, где Ксения могла бы искать убежища в таком большом доме? Не придумав сходу ничего умного, он просто быстро двинулся вперед, через комнаты, едва не сбив с ног в неровен час оказавшуюся на его пути девушку-горничную, на подносе которой тотчас испуганно зазвенели фарфоровые приборы.

- Куда пошла княжна? – даже не извинившись, что было для него обыкновенно несвойственно, спросил Жорж. И девица, округлив глаза, мотнула головой в направлении лестницы. Перешагивая ступени через одну, через несколько секунд он был уже наверху, где вскоре увидел её.

Ксения стояла посреди коридора второго этажа, неподалеку от дверей одной их верхних комнат. Одной рукой она опиралась на стену, вторую же ладонь прижала к животу, будто стараясь невольно оттянуть душивший ее лиф платья, при этом сильно наклоняясь вперед. Испугавшись, что она вот-вот лишится чувств, Комаровский бросился к ней и едва успел подхватить, обнимая за талию и прижимая спиной к своей груди.

- Ну тише, тише! Обопрись на меня, и пойдем. Все будет хорошо, - ощущая, как Ксения дрожит всем телом, Игорь Владиславович толкнул ближайшую дверь и вошел вместе с нею в маленькую и уютную комнату, которая оказалась курительной князя. В приглушенном плотными шторами свете взгляд невольно выхватил маленький столик, инкрустированный перламутром, явно привезенный с Востока, турецкий ковер на стене, поверх которого висели перекрещенные сабли. На каминной полке – стопку из нескольких книг, которые хозяин дома, верно, любил перечитывать в минуты досуга… Тут же, у окна стояла кушетка, к которой Жорж и препроводил княжну, после чего помог там устроиться удобнее и принялся растирать своими руками ее ладони. Такие холодные, что можно было подумать, будто Ксения только что держала в них пригоршню снега. Княжна совершенно не сопротивлялась его действиям, была в сознании, однако Жоржа не покидало ощущение, что она не совсем отчетливо понимает, что с нею происходит в эту минуту. Согрев ее руки, Жорж стал озираться в поисках графина с водой, но, пожалуй, в этой комнате воду вряд ли держали. Зато на глаза, наконец, попался большой поднос с целым арсеналом графинов, наполненных разнообразными и явно спиртными напитками. Оставив на пару мгновений княжну, Игорь Владиславович поднялся и стал по очереди открывать каждый из них, стараясь по запаху определить, какой может оказаться менее всего крепким. Выбрав, в конце концов, какой-то темно-вишневый ликер, он налил его в рюмочку и вернулся к Ксении.

- Выпей, - она послушно приняла напиток из его рук, поднесла к губам и осушила одним глотком, тотчас же следом сморщившись и зафыркав, словно сердитая кошка. По всему выходило, что слабых напитков князь Ларионов не признавал. И, глядя на его дочь, ощутившую всю крепость домашней настойки на собственном горле, Жорж не смог сдержать невольной усмешки. Улыбался он и в тот момент, когда вновь присел на корточки перед кушеткой, пытаясь поймать взгляд Ксении. Который, меж тем, сделался не таким отсутствующим. И был теперь скорее испуганным, но одновременно выжидающим. Отставив куда-то в сторону протянутую ему пустую рюмку, не сводя взгляда с лица Ксении, доктор вновь взял ее ладони в свои. Они тоже стали чуть теплее. И теперь уже Жорж не тер их, чтобы согреть, а скорее просто нежно поглаживал кожу кончиками пальцев, думая о том, насколько же она все-таки хрупкая, нежная и беззащитная! Говорить не хотелось. Хотелось без лишних слов вновь прижать ее к себе – и никуда больше не отпустить, даже если начнет противиться. Но Жорж понимал, что нет лишних слов. Есть только правильные и неправильные. И теперь он обязан найти именно те, которых она от него ждет.

- Знаешь, говорят, если кто-то ушел из твоей жизни, это означает, что он уступил свое место кому-то другому. Я однажды признался тебе, что я фаталист. Что судьба сама решает, чему быть в моей жизни, а чему нет. Это ложь, а даже если это и было когда-то правдой, я больше так не хочу. Хочу сам принимать решения, хочу, чтобы жизнь моя была такой, какой сделаю ее я, и тот человек, который будет со мной рядом. А я хочу, чтобы рядом со мной была ты – ты одна! Всякий раз новая – нежная, немного дикая, смелая и испуганная. Но всегда – любимая!

Руки княжны вновь дрогнули в его руках, и Жорж сильнее сжал ее ладони, будто боялся, что она сейчас опять начнет вырываться. Но она сидела и молчала, глядя на него своим удивительным, будто бы плывущим взглядом. Губы Комаровского вновь дрогнули в улыбке.

- Выходи за меня, Ксеня, - это ее домашнее, почти детское имя сорвалось с его губ так легко и естественно, будто иначе он к ней никогда и не обращался. Впрочем, кто знает, может и вправду, обращаясь ней в своих мыслях, и даже не признаваясь себе в этом, он всегда звал ее именно так, звал к себе?

 Отправлено: 09.12.14 23:25. Заголовок: Ксения знала, понима..

Ксения знала, понимала, что ведет себя, словно сумасшедшая, знала и о том, что после ей будет стыдно вспоминать это малодушное бегство и неловко смотреть в глаза тем, кто стали его невольными свидетелями, но она не могла иначе. Слишком большим было свершенное ею только что открытие, слишком грандиозной казалась возможная перемена участи. И потому она просто должна была ненадолго вновь оказаться одна, получив хотя бы маленькую паузу, чтобы если и не принять до конца, то хотя бы поверить, что происходящее с нею – явь, а не игра воображения.

Ноги сами повели ее наверх, туда, где отдельно от «парадных» комнат, предназначенных впечатлять воображение гостей княжеского особняка, находились частные покои самих хозяев. И во всем их большом доме не было для княжны места любимее и спокойнее. Места, где она ощущала бы себя в большей безопасности. Здесь прежде были их с братьями детские, позже перешедшие племянникам, спальные комнаты родителей, апартаменты самой Ксении и, конечно, самая уютная комната на земле – отцовская курительная. Маленькой девочкой она любила пробираться туда украдкой и благоговейно разглядывать всевозможные чудесные предметы, собранные Константином Павловичем, казалось, со всего света: маленьких восточных божков из драгоценного нефрита, кривые турецкие сабли, привезённые князем из военных походов – такие острые, что, как утверждали братья, могут разрубить пополам наброшенный на них сверху газовый платок, чудесные книги с красивыми картинками и, конечно, коллекцию отцовских мундштуков самых разных форм и материалов. Именно в эту комнату бежала она обыкновенно прятаться, когда хотела, чтобы ее никто не нашел. Но сегодня, то ли от особого волнения, то ли из-за не вылеченной до конца болезни, мешавшей дышать полной грудью вкупе с беспощадным корсетом, сил добраться до излюбленного убежища ей совсем немного не достало. Чувствуя, как сердце, об умении которого вести себя подобным образом, княжна много лет не вспоминала, мелко трепещет чуть ли не в горле, Ксения с удивлением думала о том, что сейчас, должно быть, потеряет сознание – этого с ней тоже не случалось много лет. А уж нынче было и вовсе некстати. Пытаясь унять напрочь сбившееся дыхание, Ксеня стояла, упираясь рукой в стену, и прислушивалась к неумолимо приближающимся со стороны лестницы шагам. Уже понимая, кто это, она не могла взять в толк, как именно он догадался, где ее искать. Боялась – и одновременно была счастлива, что теперь, наконец, все решится…

Прошло еще несколько секунд, и сильные мужские руки бережно обхватили ее за талию, а голос – хорошо знакомый, но все равно какой-то новый от неведомых прежде совсем особенных интонаций, тихо произнес что-то ласковое и успокоительное. Полностью отдаваясь в его власть, Ксения прикрыла глаза и прижалась затылком к плечу Комаровского, позволяя ему отвести себя туда, куда он хотел. Так они оказались в отцовской курительной. А дальше Ксеня мало что помнила – до тех пор, пока обжигающий горло напиток, который она доверчиво выпила из протянутой Игорем Владиславовичем рюмки, не заставил ее, наконец, очнуться и испуганно посмотреть на доктора, чье лицо сейчас было так близко, что княжна, вероятно, впервые могла рассмотреть его настолько хорошо. Устроившись на корточках у оттоманки, на которой полулежала сама Ксения, он смотрел на неё немного снизу и улыбался, наблюдая за тем, как она невольно морщится, пытаясь перебороть горечь вишневой настойки. Заметив, что взгляд Ксении приобрел большую осмысленность, доктор, верно, решил, что она окончательно пришла в себя, и вновь сделался серьезен – и заговорил о серьезных вещах. Но он ошибался, потому что Ксения почти не слушала его слов, внимательно рассматривая, как пробившийся сквозь прореху в морозном узоре на стекле вечерний солнечный луч ласково перебирает чуть взъерошенные пряди светлых волос Игоря Владиславовича. Как, запутавшись затем в его ресницах цвета спелой ржи – таких длинных, почему она не видела этого раньше?! – он мягко скользит по абрису его лица подсвечивая едва заметные чуть отросшие волоски на щеках и подбородке… Внезапно Ксении захотелось повторить этот маршрут. Высвободив одну ладонь из теплых рук мужчины, только что сказавшего главные для каждой женщины на земле слова и напряженно ожидающего ее ответа, она медленно потянулась к лицу Игоря Владиславовича и невесомо провела по его щеке и виску кончиками пальцев, заставив резко выдохнуть и затаить дыхание. Потом улыбнулась и, не сводя счастливых глаз с его лица, коротко кивнула, лишь этим выражая свое согласие.

 Отправлено: 10.12.14 23:08. Заголовок: Совсем легкий наклон..

Совсем легкий наклон головы, и прядь волос у щеки Ксении едва заметно шевельнулась – Жорж скорее угадал, чем увидел это. Затем ее губы чуть приоткрылись, но с них не слетело ни единого звука. И Комаровский, не сводящий с лица княжны напряженного взгляда, был приговорен терзаться неведением еще пару бесконечных мгновений, не в силах понять, что она думает и что хочет ему ответить. Ведь даже глаза ее, совершенно заворожившие его еще в день знакомства, сейчас смотрели с каким-то невыносимо загадочным выражением. Было ли это сложной игрой вечернего света, который оставлял причудливые тени на ее лице, или же Ксения просто оказалась слишком поражена происходящим, однако сейчас она выглядела совсем другой, не такой, как прежде. Ее прикосновение, такое легкое, что его можно было бы не заметить, будто теплый летний ветерок, скользнувший по коже, заставил Жоржа прикрыть глаза и на миг забыть, как дышать. След от прикосновения горел, словно по щеке провели раскаленным углем, но в тот же самый момент все его существо наполняла неизъяснимая легкость.

Все еще ощущая кожей тепло ее руки, Жорж повернулся, и губами прижался к ладони Ксении, скользнув затем чуть выше, к запястью, где под тонкой кожей бешено бился пульс. Открыв глаза, он увидел, что она слегка склонилась, приблизившись так, что можно было почувствовать ее дыхание. И тогда, все еще удерживая руку княжны, он поднялся, увлекая за собой и ее. Ни одного звука, ни одного слова не было произнесено между ними до сих пор, но слова и не требовались. Впервые, наверное, доверившись своим чувствам, Жорж угадывал каждую невысказанную ею мысль. Теперь уже именно он касался лица Ксении, жадно разглядывая и изучая вновь ее, казалось бы, такие знакомые черты и любовался все более открывающейся ему красотою. При этом румянец на щеках самой Ксении с каждым мгновением становился ярче, и в какой-то момент, видно смущенная столь пристальным вниманием, она опустила ресницы. Именно тогда он и поцеловал ее.

Ладони Ксении при этом мягко легли ему на грудь, будто еще какое-то мгновение она колебалась или хотела оттолкнуть его, но уже секунду спустя, отбросив сомнения, она сама обвила шею Комаровского и полностью отдалась своим желаниям. И в этом они с ним были едины: осыпая поцелуями лицо и шею любимой, Жорж вновь и вновь возвращался к ее губам, кажется, самым нежным на свете. И мир вокруг них двоих в этот момент если и не растворился полностью, то приобрел весьма размытые очертания, лишившись понятия времени и пространства. Потому, полностью потерявшись друг у друга в объятиях, они могли бы простоять, наверное, целую вечность, если бы откуда-то снаружи – из соседней вселенной, не донеслись шаги и взволнованные голоса.

…Дальше удерживать встревоженную Марию Львовну в столовой Соня уже не смогла, а следом за княгиней настойчивое желание узнать, что происходит в его доме, с его дочерью, изъявил и сам Константин Павлович. От служанки, которая до того повстречалась Комаровскому, они все вместе выяснили, что Ксения и доктор поднялись наверх, куда затем сразу же и устремилась вся их взволнованная процессия. Дверь в курительную князя оказалась приоткрыта, и через мгновение всеобщему вниманию представилась весьма любопытная картина: стоящая возле кушетки, опираясь рукой об ее спинку Ксения, на вид крайне взволнованная, но, судя по смущенной улыбке, приятно. И сам Игорь Владиславович рядом с нею, который, однако, немедленно двинулся навстречу князю Ларионову, стоило тому лишь переступить порог комнаты, замерев на месте и опешив от решимости, отчетливо написанной на лице доктора.

Не давая заговорить кому-либо другому, не оставляя также даже возможности спросить о происходящем, Жорж обратился к нему первым:

- Константин Павлович, князь! Я только что имел честь просить руки княжны, и она ответила согласием… Я понимаю, что всего лишь обыкновенный доктор, и не могу дать Ксении Константиновне даже половины того, что она заслуживает по праву рождения. Но я могу сделать ее счастливой. Могу – и буду любить ее до конца своих дней, - голос Жоржа дрогнул на последних словах, но взгляд, устремленный на суровое лицо князя, был спокоен. – И потому я смело прошу вашего благословения на этот союз.

 Отправлено: 21.12.14 00:07. Заголовок: - Это хорошо, что по..

- Это хорошо, что понимаете, молодой человек! – голос опомнившегося от удивления Константина Павловича прозвучал неожиданно сурово, заставив сердце Ксении тревожно сжаться, а саму княжну – напряженно наблюдать за отцом, пытаясь предугадать, что он скажет дальше. Но на нахмуренном лице пожилого князя, чья исполинская фигура почти на голову возвышалась над остальными присутствующими в этот момент в комнате, не отражалось ни малейшего намека на улыбку. При виде этого зрелища Ксения мгновенно выпала из счастливого дурмана последних минут в суровую действительность, и еще сильнее затрепетала от волнения, лихорадочно придумывая, что будет делать дальше – после того, как отец откажет Комаровскому. А в том, что князь намерен поступить именно таким образом, она уже почти не сомневалась. Повисшая после первой ответной реплики Константина Павловича пауза оказалась к тому же столь продолжительной, что княжне вполне хватило времени, чтобы сполна ощутить, какой выбор ей придется сделать через несколько минут. Родители или Жорж. Ее собственная, родная семья – или та, которую они могут создать вместе с мужчиной, который, кажется, единственный из всех, кто напряженно ждал продолжения спича князя Ларионова, не выглядел при этом смущенным или озадаченным столь жесткой реакцией, а оставался спокоен и невозмутим, прямо и открыто глядя в глаза своему оппоненту. И Ксения, чей взгляд тревожно метался между мужчинами, замершими друг напротив друга, даже сквозь волнение и страх едва могла сдержать восхищение и гордость тем, как он держится в этот напряженный момент.

- Не знаю, известно ли вам, доктор, но княжеский род наш свою историю от Рюрика ведет, потому предками своими я всегда гордился. И детей тому же сызмальства учил, включая и княжну Ксению. Но прежде учил отличать гордость от кичения, особливо, если сам пока ничего славного для рода своего сделать не успел… Знаю я, Игорь Владиславович, что кровей вы не царских, однако ж – дворянин! И имя предков своих каждый день богоугодными трудами прославляете, помогая людям. Так что извиняться – даже косвенно, что мой пращур раньше вашего на службу государем призван был, не надо. Не главное это. Важнее всего мне иное: чтобы Ксения счастлива была за человеком надежным и благородным. За таким, которому, покидая этот мир, не страшно будет оставить дочь, единственную и любимую, отраду всей жизни и склона дней ее…

- Батюшка! – не выдержав более, княжна бросилась к отцу, прижимаясь к его груди, как когда-то в детстве. Всегда бесконечно добрый и готовый, кажется, душу вынуть ради сыновей и дочери, князь прежде никогда не говорил так откровенно о своих чувствах. Даже Ксения, которая в семье считалась – да и была, пожалуй, на самом деле, всеобщей любимицей, ни разу не слышала из его уст подобных слов. И потому, уже догадавшись, что чаша незримых весов ее судьбы склонилась в нужную сторону, чувствовала глубочайшее облегчение и вместе с тем – нестерпимый комок в горле. – Ну что вы такое говорите, боже мой?!

- Дело говорю, дочка, а ты не перебивай, – Константин Павлович приобнял Ксению одной рукой и, ухмыляясь в усы, хитро взглянул на нее сверху вниз, – ежели уж всерьез надумала-таки покинуть старика-отца, так дай хоть поворчать ему, да напоследок покуражиться… Ну-ну, полно, успокойся! Пошутил я, пошутил, слышишь! – похлопывая дочь по плечу, князь тихо рассмеялся и вновь посмотрел на Комаровского, который по-прежнему держался отменно, но, кажется, был все же немного растерян. – Так вот, Игорь Владиславович. Если и есть на свете человек, которому я бы спокойно и без сомнений отдал свою дорогую Ксению – так это, несомненно, вы! Потому, если она сама этого желает – а также, если не возражает супруга моя, Марья Львовна… Да только где ж она, к слову сказать?!

Обернувшись, и не обнаружив княгини, до этого стоявшей у него за спиной, Константин Павлович вопросительно воззрился вначале на Софи, а затем на барона, который только и мог, что недоуменно развести руками, дескать, не видел, не знаю. Было, и в самом деле, довольно удивительно, что весьма грузная и уже лет тридцать, как не отличавшаяся бесшумной ангельской поступью Марья Львовна вдруг оказалась способна так быстро и неслышно перемещаться в пространстве. Однако буквально в ту же самую минуту она вновь возникла в дверном проеме, держа перед собою небольшой старинный образ в драгоценном окладе.

- Здесь я, Котенька, где ж быть-то?! Скоро уж пятьдесят годков, как здесь, с тобой рядом! Просто решила время попусту не тратить, дожидаясь, пока ты детей до полусмерти пугать не утомишься, а сходить покуда за иконой, которой еще прабабка моя дочь свою на брак благословляла, - спокойно проговорила она, иронически поглядывая на мужа и лишний раз тем демонстрируя, от кого из родителей их дети унаследовали неплохо развитую интуицию.

- Да ведь не пугал я, Мари, господь с тобой! Я ведь с самого начала был только за… Еще летом… - теперь уже Константину Павловичу пришел момент растеряться, но княгиня, которая в ответ на невольно выданный секрет сперва было нахмурилась, но после лишь рукой махнула и с улыбкой увлекла за собой Ксению. Подведя ее к Комаровскому, она вложила руку дочери в его руку. После чего молодые люди вместе, словно по команде, послушно опустились перед нею на колени – и были тотчас же благословлены.

- Будьте счастливы, дети мои! Живите долго, любите друг друга и почитайте. А нам с князем Константином Павловичем пообещайте поскорее подарить новых внучат! Да не одного, а побольше!

 Отправлено: 23.12.14 20:55. Заголовок: Стоять, и ждать реше..

Стоять, и ждать решения своей участи в присутствии сразу стольких людей было… непривычно. Однако ни малейшего сомнения, что поступает единственно так, как и должен, Жорж не испытывал. Не смущала даже возможность получить отказ – за последние месяцы не раз приходилось порой выслушивать куда более неприятные вещи и преодолевать гораздо большие трудности. Потому, пока Константин Павлович сверлил его лоб суровым взглядом из-под бровей, достойным самого Юпитера, Комаровский, давно угадавший в этом человеке открытую и чистую душу, почти не волновался. Спокойно и без лишних слов он ожидал развязки, невольно затаив дыхание лишь когда уже были произнесены решающие слова, а Ксюша, не выдержав напряжения, кинулась в объятия отца. Именно в тот момент Жорж, наконец, позволил себе улыбнуться и, покуда все вокруг были заняты поисками княгини Ларионовой, неведомо куда исчезнувшей из комнаты, отвести взгляд от своей нареченной и ее родителя, посмотрев на кузину. Софи стояла у стены, сложив перед собой руки, точно послушная ученица. И только взгляд, светившийся невероятным лукавством, выдавал тщательно сдерживаемое ликование.

Все, что случилось вслед за этим, в памяти Жоржа запечатлелись калейдоскопом ярких, сменяющих друг друга картинок. Мария Львовна, которая благословляет их с Ксенией старинным образом Богоматери, крепкие объятия старого князя, после – Дениса Брониславовича, смеющиеся глаза Софи… и среди всего этого невероятное, пронизывающее все существо счастье, что отныне она всегда будет рядом с ним.

Не стоит и говорить, что на следующий день Долмановых из Ларионовки никто даже не подумал отпустить восвояси. Мария Львовна просто не могла себе представить без них праздничный обед в честь обручения дочери, да барон с баронессой, впрочем, и не отказывались. Оказавшись позже наедине с Софи, которую полагала одной из главных своих сообщниц, мадам Ларионова наконец-то смогла открыто порадоваться успешному завершению своей маленькой интриги. Однако Софья Аркадьевна, не желая признавать своего в ней участия, лишь улыбалась и утверждала, что не видит совершенно ничего неожиданного в помолвке Жоржа и Ксении, а все случилось именно так, как и должно было произойти…

В вечер после объяснения новоиспеченным жениху и невесте так и не удалось больше побыть вдвоем, зато почти все следующее утро они провели практически наедине. Мария Львовна занималась устройством обеда, Софи помогала ей, попутно занимая беседами и разделяя счастливое волнение о предстоящих свадебных хлопотах. Князь и барон Долманов также нашли для себя занятия. А влюбленные наконец-то получили возможность вдоволь наговориться – ведь тем для невозможных прежде по своей откровенности бесед у них было предостаточно. Жоржу хотелось, чтобы Ксения знала о нем все. Потому, не подозревая, что, благодаря усилиям Софи, большая часть этих историй княжне была уже известна, он подробно рассказывал ей и о своей несчастливой первой любви, и о том, что в действительности связывало его с Шебалиным и Вершинским, и про трагедию с сестрой. Ксения слушала его, не перебивая. Но даже в ее молчании Жорж уже научился различать самые разные оттенки эмоций: интерес, удивление, сочувствие, но всегда – понимание и поддержку. При этом о себе она по-прежнему рассказывать не торопилась. Впрочем, Жорж не настаивал, потому что был уверен, что однажды это непременно произойдет.


Спустя два дня после своей помолвки доктор все-таки был вынужден вернуться в Петербург, куда Ларионовы собирались прибыть всей семьей в конце текущего месяца. В городе на него тотчас обрушился поток совершенно непривычных и прежде неведомых забот. По счастью, рядом были сестра и кузина, взявшиеся рьяно помогать изрядно растерявшемуся перед их наплывом будущему мужу, и тем буквально спасли его от отчаяния. Первой и основной задачей оказался поиск нового жилья, которое стало бы достойно называться их с Ксеней домом. Выбор, в конечном счете, остановился на небольшом особняке, что располагался на набережной Малой Невы. Парадные окна его смотрели прямо на реку и прилегающую улицу, а жилые покои, напротив, были обращены во двор, где предыдущие хозяева когда-то разбили крошечный сад в китайском стиле, с беседками, напоминающими пагоды, горбатыми мостиками и причудливыми фонтанами. Определившись с самим домом, внутреннее убранство Комаровский, тем не менее, полностью оставил на усмотрение будущей жены, потому что хотел видеть здесь уют, полностью созданный ее руками. Об этом – среди прочего важного и не очень, Жорж рассказывал Ксении в своих ежедневных письмах, которые исправно отправлял в Ларионовку до дня новой встречи. Послания эти, писаные простыми, без витиеватых любовных клятв и признаний, словами, могли бы показаться слишком сдержанными для влюбленного мужчины – равно как и те, что также ежедневно приходили в ответ, напоминая скорее дружескую беседу, чем переписку будущих супругов. Но удивительным образом оставались при этом глубоко интимными и полными невысказанных вслух желаний, отчего их все же вряд ли можно было бы отнести к обычной корреспонденции…


Как и было задумано, княжеское семейство прибыло в Петербург в конце января. Свадьбу наметили на Красную горку – пожалуй, слишком быстро по меркам их круга, но ждать дольше никто не желал. Потому хлопот, помимо пошива подвенечного платья, было достаточно и у самой Ксении, а также ее матушки. Так что видеться с нареченной слишком часто у Комаровского не получалось и в столице, хотя практически каждый свободный свой час он отныне готов был проводить в доме ее родителей. Приезжал туда, как и водится, всякий раз с приятным подношением для Ксении, внезапно обнаружив для себя новое удовольствие наблюдать, как она радуется его маленьким подаркам, впрочем, ничуть не нарушающим правил допустимого между невестой и женихом. Это мог быть и редкий среди зимы букет свежих фиалок, и любимые Ксенией сладости, или еще что-либо в подобном духе. Но однажды, проходя мимо лавок Гостиного двора, в одной из стеклянных витрин Жорж увидел нечто совершенно восхитительное – тончайшая, похожая на сказочную паутину шаль из алансонского кружева, сплетенная из небеленого шелка, показалась настолько необычной, что доктор тотчас же решил купить ее. А на другой день, преподнеся свою находку Ксении, выразил скромную надежду, что то та, может быть, не откажется дополнить ею свой свадебный наряд.

 Отправлено: 28.12.14 02:34. Заголовок: Новость о помолвке к..

Новость о помолвке княжны Ларионовой и столичного доктора распространилась в округе со скоростью лесного пожара в жаркий летний день, сделавшись на время любимым предметом разговоров по всем будуарам и гостиным и отодвинув на задний план – страшно сказать – даже недавний пожар в Зимнем дворце. А ведь в иной ситуаций он оставался бы главной темой не только зимы, но может быть и всего года. Однако теперь об этом происшествии если и вспоминали, так только в связи с тем, что доктор Комаровский принимал героическое участие то ли в его тушении, то ли в спасении пострадавших – информацией об этом охотно снабжала желающих познакомиться с женихом Ксении Константиновны соседей, потоком устремившихся в Ларионовку, княгиня Мария Львовна. И Жорж, который первое время честно объяснял каждому из посетителей, что не совершил никакого особенного подвига – да и поводов к этому, в общем-то, не представлялось, в конце концов, просто махнул рукой и смирился со своим героическим нимбом, покорно выслушивая восхищенные ахи и охи и сохраняя удивительное терпение. Ксения, присутствовавшая при этих разговорах, хорошо понимала, чего оно стоит Комаровскому. Потому, помимо веселья – при виде того, как старательно он маскирует любезной улыбкой скуку, а порой и раздражение, испытывала законное чувство гордости за подобное бесконечное самообладание. Когда же начинала чувствовать, что и его мера уже на исходе, просто украдкой слегка сжимала его руку – обнаружив некоторое время назад, что, оказывается, способна влиять на настроение Жоржа умиротворяющим образом даже столь незатейливым действием.

Вообще же, за те две недели, что Комаровский был в Ларионовке, они с Ксенией практически ежедневно открывали друг в друге что-то новое, проводя огромное количество времени наедине. Особенно после того, как чета Долмановых покинула поместье и отправилась-таки в гости к отцу Софи. В те прекрасные для княжны дни и сами ее родители, не сговариваясь, мудро отступили немного в сторону, позволяя дочери сполна ощутить новое, почти неизведанное ей прежде, положение счастливой возлюбленной и невесты. Насладиться им, запомнить на всю свою жизнь,. Невзирая даже, что подобная вольность с точки зрения этикета могла бы показаться кому-нибудь предосудительной. Особенно на фоне скоропалительного сватовства и быстрого объявления даты грядущего венчания. Впрочем, здесь в кои-то веки во благо княжны сыграл ее отнюдь не юный возраст – равно как и зрелые годы жениха. Ибо отдельные условности, как оказалось, имеют над мнением людей власть лишь до определенной границы, в том числе и возрастной. Сами жених и невеста бремени прожитых лет своих отнюдь не ощущали. Ксения после не раз говорила, что не улыбалась и не смеялась так много, как в те две недели, наверное, уже лет двадцать, а сам Комаровский немного смущенно признавался, что отродясь столько никому о себе не рассказывал. При этом нельзя сказать, что они вовсе не спорили. Так, узнав об истинной причине давней размолвки с Шебалиным, Ксения откровенно призналась Жоржу, что не считает его поступок в той ситуации бесспорно правильным и единственно возможным. Хоть это и не умаляет всей подлости попытки мести, которую предпринял в ответ Марк. Комаровский же продолжал утверждать, что поступил так, как был должен. После чего, сказав друг другу еще что-то резкое, они с Ксеней даже поссорились. На целых десять минут, в течение которых не разговаривали и не смотрели друг на друга, пока Комаровский не признал, что в одном Марк ему все-таки очень сильно в жизни помог – предоставив возможность подойти к пониманию истинной природы своих чувств к Ксене. И уже только за это он почти готов его простить.

Естественно, совместное времяпровождение их не ограничивалось одними лишь пространными беседами. Как и все другие влюбленные, вне зависимости от возраста, с каждым днем они все сильнее начинали нуждаться не только в том, чтобы просто видеться – но и во взаимных прикосновениях, объятиях, поцелуях. Все это быстро стало неотъемлемой и, пожалуй, самой приятной частью их ежедневных свиданий. Но если в прочих вопросах Ксения чаще всего могла так или иначе сравниться с Жоржем в своих познаниях, то здесь ей приходилось полагаться отнюдь не на них, а скорее на природные инстинкты и интуицию. Тем доставляя своему возлюбленному порой не только радость, но также и немалые трудности в стремлении удержать себя в рамках, допустимых между мужчиной и женщиной, еще не связавшими себя узами Гименея… Когда же Комаровский уехал в Петербург, эта скрытая от посторонних глаз, потаенная часть их отношений закономерным образом перетекла в письма, адресованные друг к другу, которые лишь на первый взгляд были вполне обычными ежедневными бытописаниями, но для самих адресатов содержали достаточно понятных лишь им сладостных намеков и приятных воспоминаний.

В конце января, когда Ксения вместе с родителями вновь приехала в Петербург, время, в отсутствие Жоржа в Ларионовке катастрофически замедлившееся, вновь побежало с прежней скоростью, и даже ускорилось, подгоняемое огромным, как выяснилось, количеством предсвадебных хлопот. Пышного и помпезного торжества не хотел никто из будущих новобрачных. Однако семейства с обеих сторон, включая и прочую родню и знакомых, не пригласить которую сочлось бы ужасным оскорблением и попиранием устоев, были столь обширны, что мечта о тихой скромной свадьбе в узком кругу близких все больше представлялась Ксении и Жоржа родом утопии. Уже теперь большой дом Ларионовых на Моховой был полон людей. В середине февраля вместе с женой-гречанкой приехал в Петербург средний из старших братьев Ксении, Андрей Константинович, служивший шестой год по военно-дипломатической части в Русском Императорском посольстве в Османской Империи и любовно прозванный за то в семье «наш басурманин». А к концу месяца обещался быть из Ниццы Никита Константинович вместе с женой и детьми. Встречи с Татой Ксения ждала, немного волнуясь. Из-за Мити, конечно. Не то, чтобы боялась, что она, его родная сестра, будет на нее обижена – в конце концов, это просто глупо. Тем не менее, все доводы рассудка разбивались о внутреннее беспокойство и неуверенность, которую Ксения, как ни старалась, никак не могла до конца побороть. Впрочем, волнение оказалось напрасным: едва ступив на порог, Тата первой бросилась поздравлять ее, говоря, что лишь теперь чувствует себя по-настоящему счастливой.

Так, незаметно, за всеми многочисленными радостными событиями и делами, и промелькнул остаток этой удивительной для княжны зимы. А следом минула и очень ранняя в наступившем году, апрельская Пасха, которую, вернувшись от Всенощного богослужения, Ларионовы встречали за огромным праздничным столом, впервые за несколько лет собравшись сразу все вместе.

До дня Ксениной свадьбы оставалась всего одна неделя.

 Отправлено: 01.01.15 14:16. Заголовок: Незадолго до свадьбы..

Незадолго до свадьбы в Петербург стала съезжаться родня, о которой прежде Жорж даже не подозревал. Доверив Анастасии составить список приглашенных, он и не предполагал, что сестра надумает упомнить при этом всех их московских тетушек и астраханских кузенов, рассчитывая лишь на приезд братьев, один из которых, состоявший в чине флотского капитана, жил в Севастополе, а второй обитал в Орловской губернии. Поэтому, даже когда те вместе с женами, а также целым выводком племянников и племянниц, о многих из которых дядюшка Жорж только по письмам и имел представление, наконец, явились в столицу, этого уже оказалось премного. А уж когда собрались все остальные, пришлось устраивать специальный обед, чтобы всех между собой хотя бы немного перезнакомить до главного торжества. Которое, между тем, в один из дней внезапно оказалось под угрозой срыва. А все дело в том, что примерно за неделю до дня венчания жених и невеста вновь умудрились всерьез поссориться.

Началось, впрочем, все вполне невинно. Прогуливаясь вдвоем с Жоржем по саду возле их будущего дома и обсуждая ближайшие планы, княжна вдруг затронула тему, которая, видимо, из-за всей этой предсвадебной кутерьмы, оказалась как-то задвинута на задний план и не возникала в разговорах со дня, когда состоялось их объяснение. Речь шла о возвращении Ксении к работе в больнице. С момента приезда вместе с родителями в город, она еще ни разу там не была. И даже не говорила о том, что хочет вернуться. Потому Комаровский однажды с облегчением решил, что блажь эта окончательно оставила ее кудрявую головушку, да и забыл о ней напрочь, не желая опять разбудить, кажется, накрепко уснувшее лихо. И вот теперь Ксеня вдруг заявила, что намерена продолжить службу в клинике сразу после возвращения из свадебного путешествия! Потому что в противном случае просто так, без дела сидеть дома ей будет, видите ли, невыносимо скучно!

- «Без дела»?! – Комаровский даже остановился и замер на месте, уставившись на невесту, которая неспешно шла впереди него, с нескрываемым удивлением. – Но позволь, душа моя, какое же тут безделье? Прямо после возвращения тебе как хозяйке нужно будет всерьез заниматься устройством нашего дома, да и после, поверь, хлопот будет предостаточно. Но даже если бы и не они, я все равно запрещаю тебе возвращаться в больницу!

В том, с какой интонацией и какими словами Жорж произнес все это, была его первая ошибка. Мгновенно вспыхнув от негодования, Ксюша тотчас же ответила, что запрещает ему что-либо ей запрещать – отныне и впредь. А когда он напомнил, что подчиняться воле супруга – не прихоть, но обязанность всякой женщины, сказала, что пока не жена ему, а если так пойдет, то и не факт, что станет. Не сдержавшись, и заметив по этому поводу, что вольному воля, Комаровский совершил вторую ошибку, которая грозилась стать роковой. Со словами «Да и ради Бога! Видеть тебя больше не желаю!», барышня Ларионова отвернулась, после чего, едва не столкнув его с дороги, направилась к ожидающему ее на набережной экипажу. А Комаровский даже и не подумал броситься вдогонку. Вместо этого молча проводил ее взглядом, а затем, все еще пылая от гнева, с размаху пнул ни в чем не повинный розовый куст рядом с дорожкой. Зато когда шум колес экипажа Ксении затих вдалеке, и в тишине пока еще голого и пустынного сада беззаботно зачирикала какая-то пичужка, вдруг ощутил такой приступ тоски и гадливости по отношению к себе, что едва сдержал рвущееся наружу проклятие. Дурак. Чертов идиот: два раза подряд наступить на одни и те же грабли!

Не желая терять времени, и тем – усугублять их с Ксенией ссору, Комаровский поспешно вышел на улицу и запрыгнул в первый подвернувшийся экипаж, приказав извозчику везти себя на Моховую, к Ларионовым. Открывшая ему дверь горничная ожидаемо сказала, что княжна не велела никого нынче принимать. Но Жорж и не подумал уйти. Усмехнувшись, он все равно шагнул через порог и тем вынудил бедную девушку уступить себе дорогу. Уже шагая по холлу, он услышал, как горничная тихо сказала вслед, что княжна теперь в оранжерее.

 Отправлено: 01.01.15 19:26. Заголовок: Возмущению Ксении н..

Возмущению Ксении не было предела. Ну, надо же, он запрещает! Ей! И нет бы какую-нибудь ерунду, ненужную прихоть вроде нового платья или очередной драгоценной побрякушки – если вообще возможно представить, чтобы Ксении пришло бы в голову их у него выпрашивать. Но нет, он пытается запретить делать то, что по-настоящему имеет для нее значение, даже прекрасно зная, насколько это важно. А значит – попросту не уважает в ней личность, запрещая, по сути, быть самой собой и пытаясь уже теперь переделать ее, превратить в ту, кем Ксения никогда не была и кем никогда не хотела стать. Светской бездельницей, главное занятие которой – изводить своими придирками домашних слуг, а главная мечта – красиво нарядиться и блистать на очередном балу. А ведь она была совершенно уверена, что, несмотря на мелкие разногласия, нормальные в отношениях всех людей, в главном Жорж ее всегда будет поддерживать! И вот…

С этими горькими мыслями и обжигающими душу сомнениями, преследовавшими ее всю дорогу – после того, как она покинула Комаровского, княжна и вернулась домой. Жена Андрея, встретившаяся ей в холле, конечно же, сразу заметила ее расстроенный вид, и попыталась было выяснить, в чем дело. Но Ксения, пробегая мимо нее, лишь отрицательно мотнула головой, а когда невестка двинулась следом, нервным, но решительным жестом остановила ее, сказав, что желает сейчас побыть одна. Хотя и понимала, что в одиночестве ей вряд ли станет лучше, скорее наоборот. Но объяснять что-то, отвечать на вопросы, выслушивать советы… Это было бы вдвойне невыносимо.

В оранжерее, где княжна, в конце концов, оказалась, рассчитывая, что в этот час там вряд ли можно застать кого-то из членов семьи, было тепло и влажно, словно летом, после сильного ливня. Присев на одну из скамеек, Ксения накрыла ладонями горящие щеки и зажмурилась, прислушиваясь к своим мыслям, пытаясь сконцентрироваться и понять, что делать дальше. Разорвать помолвку и отменить свадьбу? Нет, даже теперь, в нынешнем нервном состоянии подобная глупость ей в голову бы не пришла. Однако проблема – серьезная и пока не имеющая решения – от этого меньше не становилась. И имя ей было Жорж Комаровский. Один Господь знает, как она любит его – и как при этом он порой способен ее взбесить! Ну почему так?! Почему он совсем не хочет ей уступить? Она ведь не просит многого, не хочет повелевать им и готова подчиняться во всем. Почему же и он не готов поступиться хотя бы малостью, нелепым предрассудком – ради того, чтобы просто позволить ей быть самой собой. Той, кем он ее и полюбил?!

Губы княжны предательски задрожали, а глаза вдруг защипало. Не желая расплакаться, она поспешно запрокинула подбородок вверх, желая «загнать» назад вот-вот готовые пролиться слезы. И, в конце концов, справилась со своей слабостью, но на душе от этого легче не стало. Припомнив давние наставления нянюшки, которая всегда говорила, что лучшее лекарство от всех душевных страданий – найти себе какое-нибудь занятие, Ксения осмотрелась по сторонам.

Оранжерея в их городском доме была любимой маменькиной отрадой и гордостью. И потому содержалась слугами в образцовом порядке даже в отсутствие княжеского семейства в столице. Впрочем, Марья Львовна порой не брезговала заниматься любимыми растениями и собственноручно. А Ксения, по ее разумению, обязана была ей в этом помогать. И неважно, что княжна совершенно не чувствовала к этому склонности. Чтобы не расстраивать маменьку, всякий раз, когда той приходила причуда правильно обрезать «вон тот куст», она обыкновенно покорно брала в руки ножницы и делала все, что ей говорила княгиня, участие которой в процессе, как правило, руководством и ограничивалось. Теперь же Ксения была даже благодарна маменьке, обнаружив, что та не успела пока за всеми прочими заботами уделить внимание излюбленной забаве. И большой кустарник английских роз, которым мадам Ларионова, как правило, занималась сама, действительно, выглядит немного запущенным. Отыскав в закутке с инструментами садовые ножницы, Ксения принялась за дело, с удовлетворением ощущая, что старая нянюшка была права – и ей действительно стало спокойнее.

Увлеченная своим занятием, она, тем не менее, не упустила момент, когда стеклянная дверь оранжереи скрипнула, а песок негромко захрустел, отмечая приближение хорошо знакомых неторопливых и размеренных шагов.

- Зачем ты пришел? – проговорила княжна, не оборачиваясь к Жоржу, который, в конце концов, остановился у нее за спиной, и продолжая свое занятие. – Мне кажется, что на сегодня мы уже достаточно сказали друг другу. И теперь лучше бы взять хотя бы небольшую паузу?

 Отправлено: 01.01.15 21:15. Заголовок: - Затем, что не могу..

- Затем, что не могу долго быть с тобою в ссоре. И что сказанное мною недавно вовсе не то, что я действительно желал сказать. Но что же поделать, если мы с тобой неисправимые упрямцы и не можем слушать друг друга спокойно?!

Ответом был звук, похожий на приглушенное шипение, услышав который Комаровский беззвучно усмехнулся. Ксения к нему пока так и не повернулась, так что заметить, что своим гневом скорее забавляет будущего супруга, не могла. А иначе, конечно, непременно бы высказалась и на этот счет. Но вместо этого лишь еще пару раз звонко чикнула ножницами, и на пол оранжереи с розового куста упали сразу несколько веток. На одной из них Жорж приметил еще не сформовавшийся до конца бутон и наклонился, чтобы его поднять. Разглядывая несчастный побег, которому так и не дали возможности вырасти, чтобы украсить куст своим прекрасным цветком, доктор испытал к нему почти что сострадание. Ксения, тоже заметившая, что срезала лишнего, прекратила кромсать кустарник и замерла на месте, по-прежнему стоя к нему спиной.

- Вот что, давай-ка отложим на время твой предмет разрушения? – с этими словами мужчина мягко забрал у нее ножницы и, не отпуская руки, повел затем к маленькому диванчику. Она пошла без сопротивления. Но плотно сжатые губы и холодный взгляд должны были ясно указать Комаровскому, что он все еще не прощен, а выслушивают его лишь из-за снисхождения. Понимая всю серьезность момента, Жорж все же не мог удержаться от улыбки и погладил ее ладонь, после чего поднес к губам и поцеловал, - Ты удивительно хороша, даже когда на меня сердишься. Но все-таки, нам надо поговорить серьезно, - прибавил он следом, но прежде стянул с себя пальто, перчатки и шляпу. В оранжерее во всем этом уличном облачении ему сразу стало нестерпимо душно, а раздеться на входе, торопясь сюда, он не успел.

- Послушай, я знаю, что не имел права запрещать заниматься тем, что доставляет тебе… удовольствие? Тем, что ты считаешь правильным и полезным. Но вскоре мы поженимся, и будет неправильно, если ты продолжишь работать в больнице в своем прежнем качестве, потому что… Послушай, пожалуйста, дай мне договорить до конца! Не перебивай хоть сейчас! – запнувшись в ту секунду, когда Ксения открыла рот и набрала воздуха, намереваясь возразить, Комаровский посмотрел на нее умоляюще. Это ли оказало на нее благотворное действие, или же просто надоело спорить, однако добиться своего Жоржу все-таки удалось. Ответив хмурым взглядом на его взгляд, Ксения промолчала, а он через мгновение продолжил развивать начатую прежде мысль. – … Потому что у нас лечатся очень… разные люди. И каждый раз, когда ты входишь в палату к очередному пациенту, мне приходится волноваться, не обидит ли он тебя, не причинит ли вреда. Особенно после истории с Вершинским… Бог мой, да на его месте там мог оказаться кто угодно! А ты порой так доверчива и безрассудна в своем стремлении помочь, что мне просто иной раз становится страшно думать о том, что кто-то может воспользоваться всем этим в дурных целях… Я, конечно, понимаю, что переубедить тебя не удастся. А если продолжу упорствовать, то обоюдное упрямство, боюсь, и вовсе доведет нас до беды. Поэтому подумал, почему бы нам не пойти на разумный компромисс? Может быть, ты слышала что-нибудь о докторе Арендте? Два года назад по его инициативе открыли госпиталь для детей из неимущих семей*. С Буяльским они, правда, друг друга на дух не переносят**, я же встретил его впервые еще у Пушкиных. И отношения у нас сложились вполне добрые, потому, если бы ты согласилась, я мог бы попросить Николая Федоровича взять тебя к нему в помощницы – ведь тамошним больным помощь и ласка нужны не меньше, если даже не больше, чем нашим…

---

*31 декабря 1834 (12 января 1835) года по инициативе лейб-медика под патронатом императора Николая I больница была открыта в доме Оливье недалеко от Аларчина моста, во дворе была устроена часовня для панихид. Проект учреждения больницы для малолетних детей из неимущих слоев, подверженных инфекционным и детским болезням был разработан в конце 1833 года. Авторами проекта стали врачи Н. Ф. Арендт, К. И. Фридебург и сенатор А. И. Апраксин. Первая в России педиатрическая больница получила название «Императорская Николаевская детская больница».

**Пикуль В. С. в своем произведении «Добрый скальпель Буяльского», дополняет портрет лейб-медика Николая Арендта — его конфликтом с хирургом И. В. Буяльским. «Сорок долгих лет продолжалось незавидное соперничество лейб-хирурга Арендта с Буяльским. Сорок лет Арендт заявлял: — Я приду к больному, если там не будет Буяльского!»

 Отправлено: 03.01.15 23:05. Заголовок: - Так и не создавал..

- Так и не создавал бы для этого поводов! – пробурчала Ксения под нос, делая вид, что чрезвычайно увлечена своим занятием и даже не обернувшись к Комаровскому, подошедшему, между тем, совсем близко. Настолько, что когда он усмехнулся, одна из прядок, как обычно выбившихся из прически княжны, всколыхнулась и защекотала кожу шеи, заставив едва заметно передернуть плечами. Должно быть, по этой же причине она случайно срезала вместе с засохшими ветками кустарника и пару живых, что Жорж не преминул отметить в своей обыкновенной иронической манере. На деле, уже совершенно не сердясь на него – особенно после того, как он первым пришел мириться, Ксения, тем не менее, не торопилась демонстрировать торжество победительницы, а напротив, продолжала делать вид, что обижена. Потому, когда Комаровский предложил присесть и поговорить, лишь молча кивнула и последовала за ним. А Жорж, между тем, продолжал демонстрировать все новые грани смирения и миролюбия. И после очередного комплимента в ее адрес, сопровожденного, к тому же, легким поцелуем в ладонь, теплый ток от которого, однако, тотчас же распространился буквально по всему телу, Ксения не выдержала и широко улыбнулась:

- Ты врун и льстец. Я вовсе не красавица и мы оба это знаем! – ответила она и, не обращая внимания на призывы к серьезному разговору, вдруг потянулась и поцеловала Комаровского в нос, словно бы ставя тем финальную точку в их ссоре. После чего вновь быстро отстранилась и просто села рядом, сложив на коленях руки и показывая, что приготовилась внимать всему, что он желает сказать.

Надо сказать, что терпения «внимать», как всегда в случаях, когда Жорж садился верхом на своего любимого конька и начинал в очередной раз рассуждать, что для Ксении правильно, а что нет, княжне хватило совсем ненадолго. И потому вскоре ей вновь захотелось накинуть ему на голову платок – чтобы успокоить, словно растрещавшегося в клетке попугая. Ну сколько же можно? Только что помирились, а он опять ведет себя так, будто Ксене шестнадцать, а не ровно в два раза больше, и она ничего не понимает в жизни! С трудом сдержавшись – лишь ради того, чтобы не разжигать вновь только что погашенный конфликт, она шумно выдохнула и покачала головой, жестом предложив Комаровскому продолжать – в ответ на просьбу не перебивать его. Однако уже почти без всякой надежды на взаимопонимание. После того, как он немного разъяснил суть своих волнений, Ксене, правда, стали немного яснее его мотивы. И другая на ее месте даже, наверное, чувствовала бы благодарность за такую заботу… Испытывала ее, конечно, и сама Ксения, которая, устав сопротивляться, чувствовала, что уже почти согласна отказаться от своего желания продолжать работу в клинике, здраво рассудив, что при всей необходимости, она не стоит разрушенной надежды на счастье – здесь Жорж, увы, был совершенно прав. Чтобы сохранить их отношения, одному все-таки придется уступить. И раз уж это для него настолько важно, она найдет для себя какое-нибудь другое занятие. Вне стен больницы.

Не слишком-то вслушиваясь в его долгую речь, Ксения задумчиво кивала, делая вид, что со всем согласна. И ждала лишь момента, когда Жорж договорит, чтобы сообщить ему о своем решении. Вернее, о том, что примет как данность то, что он для нее решил. Но тут…

- И ты действительно меня туда отпустишь? – потухший было взгляд, печально устремленный себе под ноги, вновь вспыхнул надеждой, когда Комаровский заговорил о возможности работать в педиатрической больнице Арендта, про которую Ксения, правда, слышала совсем немного, однако мгновенно загорелась этой идеей, найдя ее просто великолепной. Жорж улыбнулся и пожал плечами – почему бы и нет? И она тут же в ответ накинулась на него с объятиями и благодарностями, чуть ли не плача от радости.

С явным удовольствием отвечая на все заслуженно выпавшие на его долю лобзания, в перерывах между поцелуями, Комаровский как-то умудрялся продолжить свой рассказ. Потому, когда речь зашла о застарелом конфликте Арендта и Буяльского, бурная радость княжны немного спала.

- Хорошо, предположим, что Николай Федорович согласится. Но что скажет Илья Васильевич? Как отнесется к подобной «измене»? А вдруг это как-то отразится на его отношении к тебе? Этого бы я совсем не хотела…

 Отправлено: 05.01.15 11:44. Заголовок: - Отпущу, - улыбаясь..

- Отпущу, - улыбаясь, подтвердил Жорж, с нежностью отвечая на поцелуи невесты. Как мало, оказывается, нужно, чтобы сделать ее счастливой! Одно слово – и вновь улыбается, а в глазах появился прежний блеск. Конечно, соглашаясь, Комаровский в душе лелеял и свой собственный тайный умысел, надеясь, что долго всем этим ей заниматься не придется. Даст бог, скоро у них пойдут собственные дети, и Ксене будет уже не до шефских визитов в больницы. Но говорить об этом прямо теперь было бы, пожалуй, лишним, а уж после она и сама должна будет понять. Вопрос же об отношениях с Буяльским его даже несколько развеселил. Ответив ей таким же, как и ее недавний собственный, поцелуем в нос, Жорж принялся терпеливо, словно маленькой девочке, пояснять княжне очевидную истину: Илья Васильевич – человек взрослый и разумный. И если даже они с Арендтом и недолюбливают друг друга как люди, то как врачи, несомненно, признают мастерство друг друга. Потому, исполняя обязанности при больнице Николая Федоровича, Ксения, наоборот, завоюет еще большее расположение у Буяльского.

После этого они на какое-то время замолчали и разглядывали друг друга, а после, не сговариваясь, вдруг рассмеялись. Именно в этот момент в оранжерею тихонько проскользнула старая княгиня, которой уже было доложено и о суетливом возвращении дочери в скверном настроении, и о странном визите доктора Комаровского. Потому, увидев их вместе в прекрасном расположении духа, Марья Львовна вздохнула с облегчением, уверившись, что домашние переполошились явно из-за какого-то пустяка, после чего, наконец, решила обнаружить себя и, тихонько кашлянув, привлекла внимание Ксени и Игоря Владиславовича. Это оказался последний вечер, который Жорж провел в доме Ларионовых в качестве жениха их младшей дочери. Больше, до свадьбы, им с невестой видеться не дозволили, и общаться между собой вновь приходилось лишь письмами.

После Пасхи, которая как всегда, знаменовала собой приход новой весны, казалось, вновь ожил и забурлил после долгих зимних холодов весь город. Звонили особым торжественным, праздничным, звоном колокола во всех соборах, по улицам, пешком и в экипажах, перемещались нарядные и веселые люди. А те петербуржцы, что в этот год решили связать себя брачными узами, старались успеть сделать это непременно на Красную горку, памятуя о древнем, хоть и не совсем признаваемом церковью обычае, сулившем, в случае его исполнения, особенно крепкий и счастливый семейный союз.

Что касается Ксении и Комаровского, то они уже давно решили принести друг другу клятвы именно в этот день, намереваясь сделать это у алтаря Спасо-Преображенского собора, который стоял неподалеку от старой холостяцкой квартиры Жоржа, и прихожанином которого он давно являлся. Еще до обеда вся небольшая площадь перед ним оказалась сплошь заполнена нарядными экипажами. На «скромную семейную свадьбу», как и предполагалось, собралось едва ли не полстолицы. И теперь, в ожидании прибытия невесты, пользуясь хорошей погодой, гости шумно переговаривались и прогуливались в небольшом сквере неподалеку. В самом же соборе, как и полагается, стояла торжественная тишина и полумрак, пахло ладаном и свечным воском. И ароматы эти, прежде частенько навевавшие на Жоржа тоску, теперь прочно связались в его сознании и последующих воспоминаниях с ощущением наступающего счастья, хотя и смешанного с понятным волнением. Потому что, приехав намного раньше Ксении, даже понимая рассудком, что тревоги его смахивают на паранойю, он буквально извелся, ожидая прибытия невесты, чуть ли не каждые пять минут доставая из кармана часы, чтобы в очередной раз убедиться – времени у нее еще предостаточно. Наблюдая за этой маетой, старший брат - шафер уже не раз подшучивал над ним, а батюшка призывал к терпению. Жоржу же хотелось на все наплевать и лично отправиться за Ксеней, чтоб уж наверняка знать, что она приедет. Наконец, двери собора отворились и на фоне залитой ярким солнцем улицы, в проеме появились две фигуры. Старый князь показался Комаровскому темным контуром, потому что лица его со света различить было невозможно. Но рядом с ним находилось настоящее дивное видение – почти прозрачное облако, окутанное ореолом золотистого света. Затаив дыхание, Жорж двинулся навстречу, и лишь когда подрагивающая ладонь легла в его руку, окончательно поверил, что рядом ним его земная невеста, а не ангел.

 Отправлено: 05.01.15 21:51. Заголовок: В день свадьбы на Кс..

В день свадьбы на Ксению снизошло ощущение удивительного покоя и умиротворения. Понимая, что довольно странно для женщины не волноваться в подобной ситуации, с самого момента пробуждения она прислушивалась к себе и своим внутренним ощущениям. Однако так и не смогла обнаружить в заполнившей все существо гармонии ни одной лишней нотки, звучащей даже слабым диссонансом. После чего, решив, что все в порядке, успокоилась окончательно, предоставив возможность дергаться и суетиться тем, кто с утра и до момента отъезда в церковь, окружал ее и заботился о том, чтобы все прошло на самом лучшем уровне. И лишь за семейным завтраком вдруг как-то внезапно осознав, что нынче он для нее – вот так, без специального повода, скорее всего последний в отчем доме, княжна немного взгрустнула. Впрочем, грусть эта казалась легкой и светлой, словно туманная дымка, окутывающая летом перед восходом солнца сырые низины в окрестностях Ларионовки. Но даже она не укрылась от внимания родственников, пристально наблюдающих за Ксеней, желая предугадать каждое желание будущей новобрачной в самый счастливый для нее день. Потому Никита, отведя ее в сторону после того, как все, наконец, поднялись из-за стола, а Ксении пришла пора подниматься в свою комнату и переодеваться в подвенечный наряд, вдруг взял ее за руку и, внимательно заглянув в глаза, вдруг спросил, совершенно ли она уверена в своем решении? Прибавив через мгновение, что даже сейчас еще не поздно отказаться и все отменить – и никто в семье ее за это ни на секунду даже не осудит. Вначале опешив от удивления, Ксеня рассмеялась, и принялась объяснять ему причины своей задумчивости. Зато Тата, подошедшая осведомиться, в чем дело, узнав о сути их разговора, едва не отвесила своему дражайшему супругу оплеуху, не на шутку осерчав и потребовав у Никиты немедленно извиниться перед младшей сестрой за свою глупость и бестактность. А саму Ксению умоляя не обращать на него, ничего не понимающего в женских чувствах, никакого внимания. Пожалуй, это был единственный момент, слегка выбившийся из плавного, но постепенно нарастающего по мере приближения к главному событию, течения этого дня. И после, быстро объяснившись с братом и невесткой, расцеловавшись со всеми в сотый раз и в тысячный – уверив Никиту и всех остальных интересующихся и сомневающихся в его лице, что бесконечно счастлива и очень любит своего жениха, Ксеня, наконец, отправилась собираться.

В будуаре, вместе с собравшимися там представительницами женской половины семейства Ларионовых, а также несколькими горничными и одним, но самым знаменитым в городе куафёром, ее уже дожидалось аккуратно разложенное на кресле роскошное шелковое платье цвета слоновой кости, украшенное янтарно-золотистого цвета блондами. Дополнить его предстояло сотканной из тончайших кружев невесомой фате, которую следовало прикрепить к небольшому венцу из флердоранжа. А подаренную Жоржем шаль Ксения намеревалась накинуть на плечи, открытые новомодным, слишком низким, чтобы появиться в нем в церкви просто так, декольте, скрепив ее на груди повторяющей узор венка брошью.

Сборы были тщательными и неторопливыми и заняли почти три часа. Зато, увидев дочь в полном убранстве, старая княгиня не смогла сдержать слез восхищения, а невестки – довольных восклицаний. Сама же княжна, когда ее подвели к большому зеркалу, чтобы она смогла оценить результат всех этих усилий, едва смогла узнать себя, обыкновенную, в этой идеальной, словно дорогая немецкая фарфоровая кукла-принцесса, незнакомке. Впрочем, стоило лишь ей улыбнуться – как всегда немного смущенно и растерянно, и серебристая амальгама вновь явила миру хорошо известную ему княжну Ларионову, которой, правда, уже совсем скоро предстояло навсегда уступить свое место госпоже Комаровской. Вот уже несколько дней, как Ксения пыталась приучить себя к своей будущей новой фамилии – и все еще находила это странным и немного забавным: как это она вдруг перестанет быть Ларионовой?! Впрочем, главное – это ведь не фамилия. А в том, что сумеет несмотря ни на что остаться самой собой, Ксения была совершенно уверена.

Гости, собравшиеся перед главным входом в храм, где вот-вот должно было свершиться таинство венчания, встретили появление невесты под руку с гордым отцом в парадном генеральском мундире, восторженными восклицаниями и даже аплодисментами. Зная, что приглашенных будет достаточно много, Ксения все равно была потрясена количеством людей, окруживших их буквально со всех сторон. Проходя мимо них к ступеням храма, она улыбалась и наугад кивала приветствовавшим ее знакомым и незнакомым, которых едва-едва могла видеть из-за неважного зрения и дополнительной ему преграды в виде опущенной, как и полагается, до момента принесения свадебной клятвы, фаты. Но счастливое лицо своего жениха, его сияющие глаза и торжествующую улыбку – в тот момент, когда отец вложил ее руку в его ладонь, рассмотрела сразу и отчетливо, мгновенно запечатлев их в своей памяти на всю оставшуюся жизнь. А потом они с Жоржем вдвоем пошли к алтарю и, спустя совсем немного – или это, может быть, просто так показалось? – времени, седой священник с улыбкой во всеуслышание назвал их супругами перед Богом и людьми. Однако до конца поверить, что все это так, и ее новая жизнь уже началась, Ксения смогла лишь на другое после свадьбы утро, проснувшись раньше мужа, смешно посапывающего рядом, лежа на животе и подсунув под щеку ладонь. В тот момент, когда легко коснувшись губами его крепко смеженных и чуть подрагивающих во сне золотистых ресниц, вдруг ощутила, как сладко сжалось от нежности и любви ее так долго и упорно молчавшее сердце. И как тепло и радостно становится на душе от осознания, что лишь теперь они действительно и полностью принадлежат друг другу. Отныне и навсегда.