Отправлено: 26.08.15 19:23. Заголовок: Как странно: мы не влюблены

Время - осень 1840 - 1841 год.

Место - Берн, Интерлакен, Ивердон.

Участники - Маргарита и Алексей Головины.

 Отправлено: 16.06.16 20:47. Заголовок: Всю сознательную жиз..

Всю сознательную жизнь Маргарита терпеть не могла обмороки. Половина из тех, которые ей довелось видеть, были бездарным притворством, а настоящие вызывали самые противоречивые чувства. В первую очередь, никакого сочувствия к несчастным: какая радость в туго зашнурованном корсете, если вечер запомнится лишь чередой провалов в памяти и слабостью? Во вторую - насмешка над чувствительными дамами и барышнями, готовыми потерять сознание от одного косого взгляда. В третью - раздражение: попробуй-ка интриговать, если каждую четверть часа мешком валишься на пол! А из собственного опыта, который должен был стать единичным недоразумением, но, к сожалению, так некстати повторился, Марго искренне возненавидела беспомощность. Она сильная, она со всем справится, и хлопотать над ней не надо, поэтому, придя в чувство и обнаружив над собой перепуганного Алёшу, Маргарита отчётливо скрипнула зубами. Была бы одна - уже ругалась бы вполголоса, проклиная духоту, усталость и неудачное стечение обстоятельств, но в присутствии мужа стоило держать язык за зубами.

- Ничего, - стоило только поднять голову, как перед глазами всё опять поплыло. - Всё в порядке.

Оставив мысль сию же минуту вернуться к прерванному занятию, Марго громко вздохнула. На полу было холодно, жёстко и чрезвычайно неудобно. От липкой влаги на коже сделалось до тошноты противно, запутавшиеся в волосах шпильки кололи затылок и шею, и вернуть самообладание оказалось непосильной задачей. Прекрасно понимая, что на её лице, умеющем застывать до каменной неподвижности, теперь отражаются все обуревающие её эмоции, Маргарита никак не могла успокоиться. Одно выражение сменялось другим, ресницы дрожали, на лбу вдруг резко обозначились глубокие складки - следы терзавших её дум и сомнений, мучительно кривился рот, не знающий, какие подобрать слова, чтобы дрожащие губы прекратили, наконец, бессмысленно глотать воздух. Этот обморок словно вскрыл нарыв, в мгновение ока извергший столько недобрых воспоминаний, что остаться к ним равнодушной было решительно невозможно. Она так устала прятаться за беззаботной маской, лишь бы не напугать суровым видом окружающих, которым знать о её тревогах было вовсе не обязательно. Проклюнувшийся было росток жалости к себе следовало вырвать с корнем - привычное дело, но Маргарита почему-то медлила.

- Я не смогу танцевать этой зимой.

Сообщать новость вот так, лёжа на полу почти под самой рождественской елью и упираясь виском в колено мужа, не хотелось. Это было слишком даже для них: Марго и Алексей, конечно, привыкли к любым, даже самым нелепым и глупым обстоятельствам, сопровождавшим то или иное событие в их жизни, но хоть что-то нужно было сделать правильно? Или хотя бы попробовать, потому что Головин выглядел так, будто его вот-вот хватит удар, а становиться вдовой она не собиралась. Попытавшись встать, она едва не оперлась ладонями на осколки игрушек, но Алёша успел перехватить их. Горячие ладони едва не обожгли её замёрзшие руки, и, набрав полную грудь воздуха, Маргарита чётко произнесла:

- Я жду ребёнка.

 Отправлено: 18.06.16 01:52. Заголовок: Какое уж там «в поря..

Какое уж там «в порядке»! Пристально глядя на Марго, наблюдая за тем, как с калейдоскопической быстротой сменяют друг друга эмоции на ее обычно совершенно невозмутимом лице, Алексей лишь сильнее убеждался, что случилось нечто очень серьезное. Если не сказать хуже. Но что? Что Маргарита так усердно пытается от него скрыть, изо всех сил изображая, что ей уже лучше, хотя по-прежнему не имеет сил даже подняться на ноги – попыталась было, да вновь была вынуждена лечь… А вдруг, это какая-то болезнь? Ну и что, что оба они еще достаточно молоды, и за все время, что Алексей знал свою жену, та вряд ли болела чем-нибудь серьезнее простуды – во всяком случае, у него на глазах. Порой тяжелые болезни подкрадываются совершенно незаметно, долго исподволь развиваются, чтобы после навалиться на человека невыносимым бременем совершенно внезапно. Как сейчас на Марго этот чертов обморок.

Чувствуя, как снова холодеет изнутри, Алексей еще внимательнее посмотрел на супругу, словно пытаясь выискать в ее лице признаки этой самой опасной болезни, которую успел навоображать для нее буквально за пару минут. Хотя, вроде бы, отродясь не отличался наклонностями к подобному кликушеству. Да и вообще был по жизни большим оптимистом.

Между тем, Маргарите, вроде бы, стало немного легче. Правда, по всему выходило, что лишь физически. Алексей совершенно не понял, о каких танцах идет речь – и к чему Марго с ним об этом сейчас заговорила. А потом она, вставая, и словно ничего не замечая по сторонам, едва не порезалась об осколки стеклянных игрушек, что загадочно мерцали вокруг, щедро рассыпанные по полу, вывалившись из корзинки.

– Осторожнее, ты же поранишься!

Схватив супругу за руки, Головин вновь с сомнением и опаской на нее покосился, затем бережно перехватил за плечи, помогая встать. Маргарита подняла к нему лицо, взгляды их встретились и тут она произнесла то… что произнесла!

- Ребенка? Ну, слава богу! – с облегчением воскликнул Алексей, с плеч которого словно бы свалился пудовый камень. – А я-то уж испугался, решил…

Пустившись было в объяснения по поводу природы своих недавних страхов и нисколько не отдавая себе отчета в только что услышанном, внезапно осознав, наконец, его смысл, Головин вдруг осекся и недоверчиво мотнул головой:

- Нет, стой. Что-что?! – тупо уставившись на Маргариту, он все-таки переспросил. Она повторила – столь же спокойным и будничным тоном, каким обыкновенно сообщала самые обычные вещи. – Но… как?!

После этого вопроса во взгляде Марго, кажется, промелькнуло нечто, вроде сочувствия.

- Да нет! Собственно, как – это как раз понятно! Но так быстро… Господи, душа моя, но это же... замечательная новость!

Шумно выдохнув, Алексей отступил на шаг и рефлекторно взъерошил волосы. Затем опять глубоко вздохнул и положил ладони на плечи Марго, притягивая ее, молчаливую и какую-то словно бы безучастную, к своей груди. Целуя в макушку и попеременно недоверчиво усмехаясь, он некоторое время просто не выпускал супругу из объятий. Затем – слегка отстранился и, склоняясь к лицу, поймал взгляд:

- Я безумно рад, Марго! Пусть это будет девочка. Хочу еще одну дочку. А… ты? – вдруг прибавил он осторожно, не спуская с нее глаз. – Ты ее хочешь? Не сердишься на меня за то, что так вышло?

 Отправлено: 28.06.16 21:42. Заголовок: - Ещё одну... - Медл..

- Ещё одну... - Медленно, скорее, рассуждая вслух, нежели отвечая на вопросы, повторив за Алексеем, Маргарита смутно представляла, что говорит. В том, что Алёша был совершенно искренен и не обманывал её из желания успокоить, она не сомневалась. Больше похоже на то, что сам не заметил, как проговорился. Марго видела, что отношения мужа и дочери теплеют с каждым днём: не прилагая никаких особенных усилий (а то и благодаря их отсутствию), Алексей ухитрился заслужить уважение и едва уловимую симпатию Катрин. Он был спокоен и добр, она тихонько за ним наблюдала, постепенно поддаваясь магическому обаянию Головина, но не теряя головы. Видя, что всё действительно важное для неё осталось без изменений - ласки и внимание матери, любовь брата и уроки музыки, Катя приняла Алексея в число близких людей. Заметив однажды, как, буквально на несколько мгновений позабыв об остальных, её дочь и муж обменялись шутливыми репликами, продолжившими какой-то только им известный разговор, Марго позволила себе поверить, что всё будет хорошо. И, кажется, всё в самом деле было хорошо, если из уст растерянного и изумлённого Алёши вырвались именно те слова, которые она услышала.

- Да. Я тоже хочу ещё одну дочку. Или сына - Георгий становится предсказуем, - смешок был больше похож на всхлип, но глаза её оставались сухими. - Да и поздновато сердиться, ты не находишь?

Ещё девочкой решив, что враньё - не всегда безусловное зло, Маргарита не видела ничего плохого в том, чтобы солгать теперь. Объяснять Алёше, что она не была рада ни одной своей беременности, было слишком утомительным занятием, успех которого был весьма сомнителен. Так уж вышло, что в погоне за минутным удовольствием, ради иллюзорной возможности вновь ощутить себя если не любимой, то хотя бы желанной, привыкшая жить одним днём Марго вовсе теряла разум. Расплатой становились беременности, воспринимать которые иначе как дело она не могла. Долгое, тяжёлое, требующее душевных и физических сил дело. А дела требовали, чтобы их улаживали. Выбранный для этого способ был самым сложным и опасным, но она никогда об этом не задумывалась. Ни о какой любви к ещё не рождённому ребёнку или его отцу и речи быть не могло. Любовь к детям приходила позже, когда отдохнувшей после родов Марго приносили маленький свёрток в украшенном кружевом одеяльце, любовь к их отцам - никогда. Дела решались в срок, без каких-либо эмоций, да и о том, что изначально дети были помехой, как-то очень быстро забывалось. Привязанность крепла с каждым днём, и уже очень скоро Маргарита была уверена в собственной к ним любви - безусловной, жертвенной и приносящей радость - и в способности справиться с любыми обстоятельствами и целым земным шаром, если хоть на мгновение ей покажется, будто детям что-то грозит.

- Я... Я тоже не думала, что это случится так быстро. Но я не сержусь. Правда, ни капельки не сержусь, - она позволила себе слабую улыбку.

Я растеряна, я испугана, я удивлена твоей радости и понятия не имею, что со всем этим делать.

Впервые в жизни страх, испытываемый ею, был сильнее Маргариты. С того дня, как она узнала о ребёнке, Марго ни на мгновение не могла перестать бояться. Она бы затруднилась сказать, что было тому причиной: неизвестность никогда её не пугала, бояться родов она отвыкла, да и рано ещё было о них беспокоиться, а укрепившееся благодаря замужеству положение в обществе должно было стать гарантом незыблемого спокойствия. Но ни разу до этого она не чувствовала себя настолько бессильной и зависимой от человека, имеющего возможность распорядиться её жизнью, как ему заблагорассудится. Маргарита чувствовала, что с каждым днём всё меньше доверяет мужу. Она сомневалась в Алёше, была уверена, что не может на него рассчитывать, и не верила, что он сможет защитить их, с таким трудом нашедших тропинку друг к другу. От таких размышлений становилось больно и даже стыдно, но Марго не льстила себе, что за вниманием и нежностью мужа может стоять нечто большее, чем просто забота о своей собственности. Красивой и плодовитой собственности, вызывающей у хозяина законную гордость. Правда, о том, что будет много позже, когда её красота станет лишь воспоминанием, или чуть погодя, когда изнурённая ожиданием Маргарита превратится в призрак себя прежней, она предпочитала не думать: так недолго совсем раскиснуть и лишиться последней брони. А плодовитость... Что же, пусть радуется, имеет право. Хотя меньше всего на свете она ожидала, что Алексей сочтёт новость замечательной.

- Только не говори никому пока, ладно? - Марго неторопливо сняла со своих плеч руки мужа и спрятала пальцы в его ладонях. - Не хочу, чтобы знали.

 Отправлено: 02.07.16 02:19. Заголовок: Марго задумалась, пр..

Марго задумалась, прежде чем дать ответ. Ненадолго, всего на какое-то лишь мгновение. Но Алексей, который очень внимательно следил за выражением ее лица, все же успел заметить промелькнувшую по нему тень сомнения, природа которого осталась до конца не понятной. Как и собственное, неприятно царапнувшее изнутри, ощущение, чем-то похожее на обиду. Хотя обижаться было, наверное, глупо. В конце концов, возможно, Марго просто… боится? И, между прочим, имеет полное на это право! Как большинство холостых мужчин – не докторов, Алексей всю жизнь пребывал в изрядном неведении относительно того, через что приходится проходить женщинам ради возможности стать матерью. И потому испытывал род ужаса – пусть даже священного и благоговейного, перед всем, что связано с вопросами вынашивания и тем более рождения детей. Но как быть, раз так уж получилось, что за тридцать два прожитых на свете года ему еще ни разу не довелось наблюдать эти, безусловно, естественные вещи в непосредственной от себя близости. В родительской семье он был младшим сыном, Дуняша после замужества приезжала к ним с матушкой в гости всякий раз уже с очередным, готовым, младенцем – Алексей никогда не видел ее беременной. То же самое и с Марго. Хотя, видит бог, в последнем случае и в последний раз он бы, пожалуй, предпочел видеть и знать. Своевременно, а не через шесть лет, да еще и фактически случайно… Да только что теперь об этом? Главное, что судьба, кажется, дала ему еще один шанс, чтобы все исправить. И уже точно сделать все, как нужно. Потому, даже если Маргарита не слишком радуется – хоть теперь уже и старательно демонстрирует, что это не так, он – Алексей, будет радоваться за двоих. И ждать этого малыша – кем бы он там на самом деле ни был: мальчиком, или девочкой, тоже станет… ну да, за двоих! Пусть и звучит это лишь глупой патетикой, так как всю основную «работу» в результате все равно, конечно, придется сделать именно Марго. Но тут уже, простите, ничего изменить нельзя при всем желании!

- Спасибо, - ответил он без обиняков и вновь поцеловал ее в макушку. Затем, не выпуская до конца из объятий, отодвинулся и пристально осмотрел с ног до головы, словно после долгой разлуки.

Поняв причину этого взгляда, Марго усмехнулась и сказала, что старается он совершенно напрасно – теперь еще слишком рано, чтобы можно было заметить со стороны. Алексею ужасно хотелось спросить, а когда – когда станет видно? Но, несколько смущенный ее проницательностью и собственным невежеством, задать этот вопрос он все же постеснялся, опасаясь, что супруга запишет его в конченные идиоты и совсем перестанет уважать… Ничего, все узнает в свое время… Хотя, вот, кстати: если бы не сегодняшний обморок – как долго сама Марго намеревалась хранить от него и на этот раз свою тайну? И говорила ли о ней уже кому-нибудь еще?

Словно прочитав его мысли, она вновь заговорила. И опять ее слова показались Головину, мягко говоря, странными. Впрочем, говорят, что для дам «в положении» это обычное дело. И, видимо, ему уже надо начинать привыкать – то ли еще будет. Правда, привыкать – не значит полностью подчиняться сумасбродству. Но и спорить – последнее дело. Марго будет волноваться, сердиться – а разве пойдет это на пользу ей или малышу?

И потому, выслушав супругу до конца, Алексей прежде всего согласно кивнул:

- Разумеется, душа моя. Это, конечно же, исключительно твое право – выбрать день и час, когда мы расскажем родственникам, - он мягко улыбнулся и поднес к губам ее руки, попеременно поцеловав запястье каждой из них.

Затем улыбка его вдруг сделалась немного хитрой, а в глазах заблестели веселые искры. Но голос по-прежнему был совершенно серьезным, когда, помолчав еще минуту, Головин вдруг прибавил:

- Однако учти, что не стоит с этим уж слишком затягивать. В конечном счете, нам ведь все равно придется как-то объяснять, где мы взяли еще одного ребенка? Но к тому времени вряд ли успеет созреть новый урожай капусты, - вздохнув, он пожал плечами, будто бы, в самом деле, сожалея о том, что так вышло, продолжая одновременно напряженно раздумывать над иными вариантами. – Конечно, останется еще шанс спихнуть все на пролетавшего над домом аиста. Но, боюсь, что не все в Ивердоне сочтут эту версию убедительной. И тогда все же придется признать, что граф и графиня Головины – о, ужас! – делят супружеское ложе. Ну, хотя бы изредка. Представляешь, что о нас тогда станут говорить?!..
Не выдержав более, Алексей расхохотался и снова посмотрел на жену:

- Марго! Ну, это же ерунда, право слово! Я чертовски счастлив, что вновь стану отцом! И мне не терпится как можно скорее поделиться своим счастьем с нашими родными и близкими, потому что уверен: они тоже будут рады. Что в этом плохого?! Так поступают все люди. Почему ты не хочешь?

 Отправлено: 13.07.16 21:58. Заголовок: Честно говоря, Марго..

Честно говоря, Марго искренне любила смотреть, как Головин смеётся. В первую очередь, потому, что он никогда не обижал её своим смехом, даже когда бессовестно гоготал над неосторожно доверенными ему девчоночьими глупостями. А во вторую... Сложно было остаться равнодушной, замечая, как смех касается сперва его глаз, как из глубины зрачков разбегаются по сине-серой радужке хитрые искорки, а морщинки становятся резче, будто талантливый скульптор одним точным ударом высекает их из строгого мрамора. Но Маргарита не обманывалась этой строгостью, благо, Алёша не слишком походил на каменную глыбу, очень быстро меняя серьёзное выражение лица на лукавую рожицу. Её ответная улыбка не заставляла себя ждать, невольно отражая его веселье и не дожидаясь слов, но доверяя им. Сегодня же, несмотря на уморительную речь, нижняя губа досадливо выдвинулась вперёд, придавая графине сходство с маленькой обиженной девочкой, а в глазах появилось сердитое и упрямое выражение, прекрасно знакомое всем близким людям.

- Не понимаю, почему ты придаёшь этому событию такое значение, - насупившись, она отвела взгляд, а потом попятилась, вынуждая мужа разомкнуть объятия. Без уютного кольца его рук сразу сделалось легко и холодно дышать. Её тянуло обратно, словно магнитом, но Марго осталась на месте, вполоборота наблюдая за блестящими обёртками конфет так пристально, словно они могли вдруг исчезнуть. Происходящее начинало тяготить её. Очень хотелось сказать что-нибудь едкое, обидное, сдёрнуть Головина с небес на землю, поскорее закончить этот разговор и заняться, наконец, уцелевшими ёлочными шарами. Наверное, не стоило говорить о ребёнке сейчас, но кто бы мог подумать, что всё так обернётся?

- Разве того, что ты знаешь, недостаточно? - Маргарита села на табурет под елью. - Воля твоя, но я никак не пойму, зачем спешить, если скоро всё станет заметно.

В отличие от картины, услужливо нарисованной послушным воображением, сцена неприятно затягивалась. Куда приятнее было бы обменяться репликами, как выстрелами, и вернуться к насущным делам. Но, растерявшись от эмоциональности Алёши (пожалуй, давненько она не видела его настолько взбудораженным), Маргарита могла только раз за разом прокручивать в голосе очевидную, но нисколько не пугавшую её угрозу: по ёлке наверняка будет заметно, когда Головиным стало не до игрушек и золочёных орехов.

- Не пойми меня неправильно, но я хочу ещё немного пожить в тишине и покое. Нам его не хватало в последнее время, не находишь? И, поверь мне, ещё долго не будет хватать, - она горько усмехнулась.

Во время трёх предыдущих беременностей ей действительно не хватало покоя, и если дела, деньги и отчёты управляющих вызывали какое-то приятное чувство, то внезапное любопытство людей, которым в обычных обстоятельствах не было до неё никакого дела, заставляло призвать на помощь всё невеликое хладнокровие. Любая реакция, кроме безмолвного равнодушия, вызывала нешуточное раздражение, не говоря уж о настойчивых попытках той или иной дамы сосватать Маргарите своего врача. Если же прибавить к этому необходимость расставлять швы на платьях, а то и шить новые, да ещё и вынужденный отказ от прогулок, потому что отекшие ноги не влезали ни в одни ботинки, то становилась ясно, почему в столь деликатном положении Марго превращалась в ещё большую фурию, чем обычно. Хорошо было хотя бы то, что никто из петербургских знакомых об этом не знал: она забиралась достаточно далеко и пряталась достаточно хорошо, чтобы избежать паломничества соотечественников к своему порогу. Плохо - что остальные считали своим долгом высказаться и за себя, и за тех, кому повезло меньше. Поэтому, раз уж ничего нельзя изменить, Маргарита предпочла бы, чтобы суета вокруг неё началась как можно позже. А для этого нужно было держать рот на замке, избегать обмороков и вообще вести себя так, будто ничего не происходит, до тех пор, пока живот не начнёт появляться в комнате прежде неё самой.

 Отправлено: 14.08.16 03:01. Заголовок: Желание побыть в тиш..

Желание побыть в тишине и покое – было то, что Алексей всегда хорошо понимал в других, хотя никогда особенно не стремился к этому лично, будучи человеком открытым и общительным. Конечно, с возрастом, потребность в компании друзей и просто более или менее близких приятелей, которых в юности вокруг всегда толпилось превеликое множество, значительно сократилась. И все же, в этом они с Марго всегда значительно разнились. Хотя, может показаться странным, что одна из признанных светских львиц, хозяйка модного салона и в иные – теперь уже, правда, миновавшие времена, едва ли не всеобщая притча во языцех, графиня Рольберг в душе своей, кажется, все это не слишком любила. А в иные минуты даже признавалась чуть ли не в глубокой нелюбви ко всему человечеству – за малыми из него исключениями. Одним из коих являлся Алексей, которому случалось тогда еще в качестве друга детства и просто удобной и привычной «жилетки», порой выслушивать эти откровения. И они его отнюдь не шокировали, а часто даже и вовсе веселили. Нынешняя Марго имела, может, чуть меньше поводов ненавидеть свое окружение и гораздо больше – чтобы хотеть покоя. Но, признавая это на словах, в душе своей Алексей все равно недоумевал: о чем идет речь здесь, в Ивердоне, где его жена – всеобщая любимица? А кроме того, постоянно рядом с нею есть он, который во многом для того и существует, чтобы защищать ее от любых видов беспокойства?

Впрочем, пытаться выяснять это прямо теперь, было явно ни к чему. Потому, в ответ на слова Марго, он лишь кивнул и сказал, что примет любое ее решение как руководство к действию. После чего они вдвоем собрали обратно в корзинку уцелевшие игрушки и, как ни в чем не бывало, продолжили наряжать елку, закончив далеко за полночь. Как и обещал, Алексей больше ни единого раза не заговорил с Маргаритой об ее деликатном положении, но при этом – более ни на секунду и не выпустил её из поля зрения до самого последнего момента, когда, поцеловав супругу на сон грядущий, удалился в собственную спальню. На всякий случай.

Утро Сочельника выдалось дождливым и пасмурным. Но в доме, охваченном предпраздничной лихорадкой, совершенно не было место тоскливому настроению. Вопреки опасениям Марго, отчего-то убежденной, что из-за их вчерашних приключений убранство ёлки несколько пострадает, Катя и Жорж были в восторге. Приведенные гувернанткой в гостиную, взявшись за руки, они так и замерли на пороге с раскрытыми от удивления ртами, едва только увидели результат вчерашних совместных родительских стараний. Алексей Романович же, стоя у окна рядом с расположившейся в кресле женой, глядя на них с улыбкой, попутно раздумывал, как эти мальчик и девочка отнесутся к тому, что вскоре узнают и о других, так сказать, их плодах – более ранних? Обрадуются, или, может, напротив, растеряются? И как, вообще, они с Марго расскажут им о скором прибавлении в семействе? Должен ли он присутствовать, или она сама? Глупые, должно быть, вопросы, но для Головина, по сей день не имевшего в своей жизни такого опыта, они имели немалое значение. И, вместе со многими другими, занимали его голову до самого утра, так и не позволив толком уснуть.

Спала ли нынешней ночью Маргарита, он не знал. А спрашивать было как-то нелепо – в конце концов, это лишь для него известие о ее беременности стало новостью. Возможно, женщины воспринимают такие вещи более естественно, особенно, если все это происходит с ними не в первый раз. Но выглядела она, как всегда, прекрасно. Об этом Алексей, уж конечно, сказать не забыл, потому даже был вознагражден за свой комплимент поцелуем… и чуть насмешливым взглядом в придачу. На том утренняя порция жениных нежностей оказалась исчерпана. И в другой раз он, возможно, потребовал бы еще, но теперь…

Тем временем, опомнившись от первого изумления, дети вновь стали сами собой. И было довольно забавно наблюдать за несходствами в их характерах, особенно ярко проявляющимися на фоне отличных от повседневности обстоятельств. Так, Катя теперь медленно ходила вокруг ёлки, внимательно рассматривая игрушки, осторожно трогая их, а также колкие смолистые и пахучие ветки, кончиками пальцев, тихонько, про себя, должно быть, восхищаясь. А вот Жорж, быстро обежав ее вокруг, уже вовсю интересовался аккуратно разложенными у изножья свертками подарков, выясняя, который и кому предназначен, и нельзя ли уже теперь заглянуть «вооон в ту коробку». И это было настолько похоже на его собственную детскую повадку, что Алексей Романович готов был рассмеяться: в свое время его точно так же мучила необходимость ждать Рождественского утра. Что плохого, чтобы не откладывать приятное на завтра, а порадоваться уже прямо теперь?

Как правило, матушка разрешала, не умея ни в чем отказать своему любимцу. А на следующий день Алёшка неизменно находил под ёлкой еще один сверток…

Пользуясь минутой, когда дети ненадолго выбежали прочь, он со смехом рассказал об этом супруге.

- Вот с тех самых пор я, видимо, и уверен, что все и всегда должно получаться исключительно по-моему. Не берусь судить о методах маменькиного воспитания, хотя Дуняша всегда говорит, что они порочны и поэтому я вырос теперь такой вот остолоп… Мне же кажется, что она просто немного завидует, - с этими словами он опять улыбнулся и, опустившись на корточки рядом с креслом, чтобы их с Маргаритой лица оказались на одном уровне, с невинным видом поинтересовался. – Ну, а что думает по этому поводу нынешняя графиня Головина?

 Отправлено: 24.08.16 21:12. Заголовок: - Что было нечестно ..

- Что было нечестно не предупредить, какой крест мне предстоит нести, - Марго взяла его лицо в ладони. - Какого самовлюблённого и самоуверенного остолопа я беру в мужья.

Поцелуй прервал грозящий стать бесконечным поток детских воспоминаний: Алёша мог рассказывать о своей семье часами, и обычно Маргарита с удовольствием его слушала, но не сегодня. Сегодня у них не было свободных часов, которые можно было провести наедине, предавшись безделью. А несколько минут, бессовестно украденных у предпраздничной суеты, лучше потратить на терпко пахнущую одеколоном мужа нежность. Топот детских ног заставил их отпрянуть друг от друга, и мгновение спустя в гостиную ввалились многочисленные коробочки и свёртки. Георгий не справился с доверенной ему миссией, а потому даже растерялся, не зная, просить ли прощения у сестры и гувернантки или собирать рассыпанное по полу с невозмутимым видом. К счастью, приготовленные детьми подарки не пострадали и заняли положенное им место под елью. Дав клятвенное обещание ничего не открывать до завтрашнего утра, Маргарита расцеловала детей и передала сына Алексею: пусть резвятся, раз уж в Сочельник нет уроков и в ожидании праздника невозможно заниматься никакими делами. А она с Катрин ещё раз проверит, всё ли готово к маскараду, назначенному на второй день.

От вчерашней хандры не осталось и следа. Не то успокоившись, не то просто потратив слишком много сил на попытки заснуть в ставшей вдруг очень неудобной кровати, Марго никуда не торопилась, а просто наслаждалась происходящим. День тянулся бесконечно и промелькнул в одно мгновение: кажется, только что она, отправив дочь за нотами, ковырялась в предназначенном ей подарке, так и не сумев вскрыть хитро склеенную обертку, а для неё уже сыграли маленький концерт и теперь тянут за руку прочь. В столовой, где уже зажгли свет и накрыли стол к чаю, обнаружился и Алёша, которого совсем забыли предупредить о традиции собираться за столом не только по воскресеньям и в дни именин. Воздав должное кулинарному таланту Джулии, сумевшей даже нелюбимое Маргаритой ананасное мороженое превратить в шедевр, очень быстро исчезнувший из вазочки, Катя и Жорж отправились спать в надежде приблизить рождественское утро, Марго убедилась, что собаки заняли своё место у дверей детской, и ушла переодеваться, рассудив, что лучше дожидаться гостей, будучи абсолютно уверенной в собственном совершенстве, чем в панике запрыгивать в платье, заслышав голоса на крыльце.

Семейство Девиер и Гордеев явились одновременно.

- Не иначе как Володя стоял на запятках кареты, - успела шепнуть мужу Маргарита перед тем, как радостно приветствовать прибывших. Едва обмен объятиями, поцелуями и любезностями стих, подарки перекочевали из рук в руки, а гости расположились со всем возможным удобством, Марго усмехнулась уголком рта, заметив, как Анюта смотрит на Гордеева втрое чаще обычного, а Дуняша старательно делает вид, будто ничего особенного не происходит. Не происходит, как же! "Карманный доктор" лучился таким самодовольством, что мог бы затмить и самого графа Головина, хотя ранее Марго полагала это невозможным.

- У меня... у нас есть для вас новость, - Володька приосанился и, с честью выдержав насмешливый взгляд Маргариты, продолжил. - Мы с Аней... Анной Сергеевной хотим объявить о своей помолвке.

- Надеюсь, предложение было достаточно традиционным? - Алёша не смог промолчать, Марго громко фыркнула, а Евдокия Романовна была готова испепелить взглядом их обоих, должно быть, прекрасно помня, на что намекает брат. Анюта и Гордеев переглянулись, и жених осторожно подтвердил:

- Да. Даже стреляться не пришлось, - он подмигнул приятелю.

- Ты бы промахнулся, - если кто-то и верил в долготерпение и доброту графини Головиной, то после этой реплики точно распрощался с иллюзиями. Однако радость в голосе, когда Маргарита собралась с мыслями и всё-таки озвучила непривычно многословное поздравление, была неподдельной. Пожалуй, выдержать жалобы счастливого жениха будет легче, чем стенания сомневающегося влюблённого. Особенно, если она сумеет его занять чем-то, кроме переживаний за устройство торжества и остальные несущественные мелочи; в конце концов, эгоистка она или нет?

- Честно признаться, нам тоже нужно кое о чём вам сообщить, - Марго не удержалась от лукавой улыбки, и наконец-то позволила себе поверить, что всё будет хорошо.

 Отправлено: 26.08.16 00:10. Заголовок: Несмотря на то, что ..

Несмотря на то, что потратил немало сил, чтобы убедить Марго сделать это как можно раньше, решение супруги сообщить родне о грядущем прибавлении в их семействе именно теперь оказалось для Алексея Романовича несколько неожиданным. Возможно, по причине меньшего врожденного эгоизма, а может – оттого, что в глубине души он чувствовал, что не стоило делать этого в день, который его племянница с полным правом могла полагать днем собственного триумфа и потому, возможно, не слишком желает делить его с кем-то другим. Пусть даже этим «кем-то» окажется объект ее неистового восхищения. А с той самой минуты, как Марго сказала, что вновь ждет ребенка, акцент сегодняшнего торжества несколько сместился. И немалая доля внимания тотчас же переключилась со счастливой невесты на не менее счастливую – во всяком случае, хотя бы внешне – будущую мать. Даже Володька, казалось, ненадолго забыл о своем жениховстве и присущей ему большую часть времени, по мнению Головина, общей придурковатости, и вдруг сделался неожиданно серьезен, пустившись было с характерными докторскими интонациями расспрашивать Марго о ее самочувствии. Благо, был вовремя остановлен будущей тёщей, которая лишь так, как сама она всегда умела, деликатно, но не без сарказма намекнула на то, что в гостиной все еще присутствует особа, которой пока не следует знать всех подробностей будущей, несомненно, счастливой семейной жизни. Во всяком случае, пока Гордеев не доведет до конца то, на что сегодня получил предварительное согласие. Выделив интонацией слово «предварительное», Дуняша тонко улыбнулась. И затем, кажется, к всеобщему вящему облегчению, резко сменила тему, как ни в чем не бывало, принявшись говорить о том, что кто-то из местных жителей поведал ей, будто нынешняя осень и зима в Ивердоне выдались необычайно дождливыми, куда больше обычного.

- Потому теперь, когда моя помощь уже, наверное, не так нужна тебе, Алёша, - в этом месте графиня на миг нахмурила брови, упреждая попытку брата немедленно возразить, - да-да, не спорь, это правда – раз уж у нас сегодня выдался такой вечер откровений. И правда, которая ничуть меня, впрочем, не расстраивает: в конце концов, чем еще заниматься скромной немолодой вдове, если не стремиться всячески облегчать жизнь своих родных и близких…

Конечно, если придираться, то в словах этих, пожалуй, можно было бы заподозрить не только изящный повод напроситься на очередной комплимент по поводу того, как она выглядит, но и тончайшую шпильку в адрес невестки, которая в годы своего успешно миновавшего вдовства, как известно, пробавлялась отнюдь не одним лишь подвижничеством во славу родни. Но Алексей, понимавший, что это, возможно, маленькая месть Дуняши за то, что Марго невольно отвлекла на себя часть внимания от Анюты и ее помолвки, придираться не стал. Мадам Девиер, тем временем, продолжала говорить о том, что нынче вновь задумалась о возвращении в Италию, которую все еще так и не разучилась считать по многолетней привычке родной.

- Особенно теперь, когда уже все мои дети выросли и достаточно устроены в жизни, - поворотившись к дочери, она ласково улыбнулась. – Разумеется, не в ближайшее время, потому что…

- Потому что в ближайшее время мы все равно вас никуда и не отпустим, дорогая графиня! – воскликнул Гордеев. – Даже и не думайте!

- Во всяком случае, пока не познакомишься с новым племянником или племянницей, - в тон приятелю прибавил Алексей Романович. – Ведь, правда, душа моя? – покосившись на несколько приумолкшую супругу, он едва заметно ей подмигнул, а потом опять посмотрел на Володьку. – Это все равно ведь произойдет раньше, чем вы поженитесь! К слову, а когда планируется свадьба и написали ли уже о помолвке дяде в Россию? Я буквально вижу, как, читая ваше письмо, он попыхивает трубкой, ухмыляется в усы… А потом говорит жене: «Смотри-ка, дорогая, а Володька-то наш оказался пронырливее, чем все мы до сих пор считали! Вон, какой умнице и красавице сумел запудрить мозги!»

Должно быть, ему довольно удачно удалось изобразить интонацию отставного поручика, потому что на этом месте все, кто присутствовал в гостиной, включая и самого «проныру», дружно прыснули, а затем расхохотались. И от этого чуть заметная напряженность последних минут окончательно испарилась, освобождая сердца и души от всего ненужного и наносного и оставляя место лишь светлому ощущению наступающего праздника.

 Отправлено: 24.09.16 22:41. Заголовок: Заметив, что в десят..

Заметив, что в десятый раз читает одну и ту же строчку и не понимает ни слова, Маргарита сдалась. С досадой отшвырнув ни в чём не повинную книжку, женщина мрачно уставилась на рояль, который, казалось, сердитым блеском корпуса безмолвно упрекал её в чём-то. Озябшие пальцы взлетели к виску, привычно разнывшемуся на смену погоды, и, удостоверившись, что никто не посмел нарушить её одиночество, Марго тяжело вздохнула.

По-настоящему серьёзных причин для недовольства окружающим миром у неё не было, но те, что имелись, вызывали нешуточное раздражение. Нависшие над домом дождевые тучи лишь дразнили редкими просветами неба, неустанно поливая Ивердон мелким, противным дождём, порой сменявшимся ледяной крупой, но нисколько не похожим на снег. А по снегу Маргарита скучала куда сильнее, чем раньше, до очередного появления в её жизни Алексея. Раньше от возвращения в Россию её удерживала возможность встречи с ним, но после чудесного превращения в графиню Головину видимых препятствий не осталось, кроме одного, о котором не говорили вслух: положение их сына оставалось неопределённым. Георгий о том, конечно же, не знал и знать не мог, а потому во время прогулок беззаботно трещал обо всём на свете, щедро делясь новыми знаниями, полученными от гувернера. Даже будучи погружённой в свои мысли, Марго не могла не заметить, что идея нанять месье Лорана, обласканного и расхваленного семьёй господина мэра, оказалась удивительно удачной: уже пожилой человек, он сохранил не только гибкость ума и лёгкость движений, позволяющую всюду успевать за своим малолетним подопечным, но и детскую живость повадок, интерес ко всему вокруг и не ожесточившееся сердце. Жорж был в восторге от наставника, и мать вполне разделяла его мнение: привычка подслушивать под дверью никуда не делась, и порой Маргарита часами простаивала у классной комнаты. Потом, очнувшись от чар, наведённых глуховатым, но выразительным голосом, ругала себя за бесцельно потраченное время, но наперёд знала, что придёт снова.

С дочерью всё было не так радужно. Маргарита по сей день неприятно морщилась от воспоминаний, но кто бы мог подумать, что ей станет дурно на глазах у дочери? Немудрено, что Катя испугалась до полусмерти, пока горничная бегала за водой, а побледневшая мать прижимала к вискам платок, смоченный розовым одеколоном, который ещё недавно терпеть не могла, а теперь всюду носила с собой. Кое-как справившись с волнением, Марго принялась осторожно объяснять причину недомогания, про себя досадуя: в прошлый раз было много проще - и в обмороки она не падала, и Катрин приняла новости о грядущем пополнении очень легко. А сейчас что? Опять страх в глазах, напугавший уже саму Маргариту. Прикосновение к немного округлившемуся животу было каким-то ломаным, словно девочка делала это через силу, да и то, с каким удивлением она посмотрела на мать, когда та привычно, без малейших сомнений поцеловала её перед тем как отпустить в детскую... Сначала Марго не придала этому значения, списав всё на вызванное неожиданным известием ошеломление, но время шло, а дочь не только не оттаяла, но и даже немного отстранилась от неё. Прятала под одеялом руки, хотя раньше всегда хватала Маргариту за запястье, задерживая её подле себя, когда та приходила пожелать детям спокойной ночи. Прекратила ластиться, с неподдельной тоской и завистью наблюдая за братом, не стеснявшимся лезть с нежностями к родителям и вознаграждаемым ответной лаской и вниманием. Последней каплей стал замолчавший рояль: Катрин категорически отказывалась садиться за инструмент, и ни посулы, ни угрозы, на редкость комично звучавшие в устах мягкосердечной мадемуазель Элен, не могли переломить упрямства девочки. Она отказалась объяснять своё поведение матери, и теперь графиня терялась в догадках, чем Катя занимает освободившиеся часы.

Алёша, к счастью, таких тревог не доставлял. Марго беспокоило, как сырая погода скажется на его здоровье, но Головин, казалось, замечал дождь только тогда, когда дело касалось его супруги: лишь бы не промокла, лишь бы не простудилась, лишь бы не поскользнулась на обледеневших от холодного ветра садовых дорожках. Пока положение позволяло выезжать, муж старался держаться как можно ближе и неохотно оставлял её, вынужденный удалиться вслед за остальными гостями в кабинет хозяина. Дамы млели, наблюдая за проявлениями взаимной привязанности молодых супругов, а Маргарита в преддверии грядущей скуки старалась запомнить и прочувствовать эти шелестящие, сверкающие, благоухающие вечера как можно лучше. За исключением обмороков и головокружения, избавить от которых, по уверениям доктора Гордеева, должны были продолжительные прогулки, Марго чувствовала себя прекрасно. Уговорив Алексея вернуться в супружескую постель, она перестала мучиться бессонницей, сны снова сделались лёгкими и светлыми, и, привычно укладывая голову на плечо мужа, она с какой-то особенной радостью и умиротворением предвкушала, как однажды положит его ладонь на свой живот и с затаённой улыбкой станет наблюдать за меняющимся выражением его лица: вряд ли Алёша останется равнодушным, чувствуя, как шевелится его ребёнок. Потом, конечно, позовут старших детей, Жорж наверняка надолго прилипнет к матери, а Катрин... Хотелось бы верить, что к этому сроку Катрин прекратит хандрить, вернётся за рояль и тоже обрадуется, но пока Маргарите ничего не оставалось делать, кроме как ждать, терпеливо расспрашивать дочь о делах и настроении и раз за разом перечитывать так и не задерживавшиеся в памяти строчки.

 Отправлено: 23.10.16 23:22. Заголовок: В середине февраля н..

В середине февраля нового, 1841 года, из Петербурга, наконец, пришло долгожданное известие, обещавшее радикальным образом поправить несколько тоскливое общее настроение, установившееся в последние пару недель в доме супругов Головиных. В основном, конечно, из-за необычайно сумрачной и дождливой, по словам коренных обитателей Ивердона, погоды. Но также и оттого, что не в лучшем расположении духа теперь довольно часто пребывала сама его хозяйка. Впервые переживая рядом с беременной женой ее ожидание, Алексей, конечно, старался делать все, чтобы оно было как можно более легким и приятным. Однако моментами все чаще казалось, что Марго, возможно, даже и раздражает столь усилившаяся опека с его стороны. Привыкшая быть максимально независимой, она не хотела даже здесь – на законных правах, показать своей слабости. Или же просто настолько боится ему этим надоесть? Так или иначе, но оба этих варианта казались Головину весьма обидными, потому что – оба – в одинаковой мере будто бы подвергали сомнению его право мужчины и мужа заботиться о своей жене. Какими бы ни были резоны вступления в этот брачный союз. Разумеется, заговорить с Маргаритой на подобную тему он бы ни за что не решился. Зато однажды ненароком, сам того не желая, поделился с сестрой. Дуняша выслушала его, как всегда, внимательно. И, вопреки ожиданиям, даже не упрекнула в избытке себялюбия. Зато спокойно объяснила, что всякая женщина куда большее, чем мужчина, дитя природы. И в определенные важные периоды жизни, такие как беременность, например, последняя часто берет контроль над рассудком и чувствами своих дочерей, чтобы как следует подготовить к грядущему материнству с его неизбежными тревогами и трудностями. Поэтому, если Марго желает уединения, не стоит ей в этом перечить. Равно как не стоит и намеренно отодвигаться – если вдруг вновь захочет его поддержки. Собственно, так Алексей после этого разговора и поступал. И, о чудо, все вновь вроде бы начало налаживаться! Сегодняшней же новостью он и вовсе намеревался жену по-настоящему обрадовать. Суть ее была в том, что дядюшка Евгений Александрович все-таки добился того, что еще полгода назад казалось невозможным в свете недавно принятых в России порядков усыновления и признания детей, рожденных вне законного брака их родителей. Каким образом – генерал не сообщил, грозился рассказать при личной встрече, теперь же писал, что решить эту задачу в плане тактики и стратегии оказалось сложнее, чем выиграть иное сражение. Прямо при этом заметив, что взялся устранять последствия племянничьих эскапад «исключительно из уважения к незабвенной Елене Вахтанговне, которой было бы слишком горько знать, что внук ее не имеет возможности носить по праву родовую фамилию и титул…» Откровенно раздраженная интонация, буквально сквозившая в этих словах, тем не менее, заставила Головина понимающе усмехнуться. Он много раз задумывался о том, почему именно этот дальний, в общем-то, родственник, с которым и разговаривать-то лично за всю жизнь доводилось от силы, дай бог, десяток раз, всегда был и остается рядом в наиважнейшие и поворотные моменты его судьбы. Со временем, на этот счет стали появляться определенные догадки, но делиться ими Головин не спешил даже с Марго. В конце концов, по мере взросления начинаешь понимать, не только ты сам, но и твои родители имеют право на собственные тайны… Так что и нынче Алексей Романович намеревался ограничиться прочтением вслух лишь той части дядюшкиного письма, где генерал писал, что вопрос о Жорже решен, хотя и требует непременного личного присутствия графа Головина в России для завершения всех необходимых бюрократических процедур. Приехать требовалось как можно скорее. И это было то, что также предстояло жене сообщить. Но как лучше преподнести – вначале или после того, как расскажет про сына, Алексей пока не сообразил, задумчиво шагая с зажатым в руке конвертом в сторону музыкальной гостиной, где, как сказали, теперь находится его жена.
Марго, и верно, была там, сидела в своем любимом кресле возле окна. Остановившись в дверях, Головин, как всегда, невольно залюбовался ее профилем, склоненным над какой-то книгой. Он с юности напоминал ему изящно вырезанные в камне головки старинных камей, и оставался четким и не «поплывшим» даже теперь, когда вся остальная фигура графини заметно округлилась. Что было уже хорошо заметно даже за многочисленными слоями одежды и всевозможными ухищрениями, которыми дамы обычно как можно дольше стремятся маскировать свое «интересное положение», будто есть в нем нечто постыдное или противоестественное.

- Что читаешь, душа моя? – подойдя к ней ближе, Алексей склонился и привычно прижался губами к макушке супруги, одновременно заглядывая ей через плечо в раскрытую книгу. – Впрочем, погоди… лучше сначала новость. Не волнуйся, хорошую! – заметив мгновенно промелькнувшую по ее лицу тень тревоги, поспешно прибавил он.

Затем присел на корточки прямо перед нею, взял за руки, снова пристально поглядел в глаза и вдруг широко улыбнулся:

- Марго, дядя Евгений Александрович нынче сообщил, что вопрос о признании нашего Жоржа моим законным сыном будет решен в ближайшее время нужным нам всем образом… Ну, скажи же скорее, что ты рада?

 Отправлено: 24.10.16 20:56. Заголовок: Иногда Маргарита дел..

Иногда Маргарита делала вид, что не сразу замечает появление мужа. О нём могли предупреждать звонкие голоса детей и почтительные приветствия прислуги, поднявшие головы собаки и знакомый звук шагов, но она не поднимала головы и прятала улыбку в уголке рта лишь потому, что ей нравилось чувствовать на себе взгляд Алёши. Так случилось и сегодня, и, дождавшись традиционного поцелуя в макушку, Марго лукаво улыбнулась.

Соблазн соврать и сказать, что читает она не что иное, как печально известную Головину "Памелу", был велик. Привезённый из отчего дома подарок зятя не раз становился оружием, летая по комнатам петербургского особняка и неумолимо настигая провинившегося. Если провинившимся бывал сам Алёша, задача усложнялась выбором: всерьёз навредить кузену Марго не хотела, а потому или расчётливо промахивалась, или великодушно позволяла Головину поймать книжку, которая от такого непочтительного обращения однажды развалилась на отдельные листы прямо у него в руках. Похоронив несчастную в камине, на следующий день Алёша добыл точно такой же томик и преподнёс ей вместе с другими романами Ричардсона. Попытке Маргариты немедленно придушить его помешали только разобравший её смех и его клятвенное обещание больше так не делать. Книжки отправились на полку и с тех пор мирно покрывались пылью в доме на Итальянской. А сегодня в руках графини оказалось сочинение, чрезмерно популярное среди людей, никогда не видевших России и революций. Марго долго отказывалась от сомнительной чести знакомиться с "Записками учителя фехтования...", но восторженный кюре был неумолим. В самых изысканных выражениях выразив резкое неприятие попыток любым способом романтизировать событие, одна мысль о котором вызывает у неё животный ужас даже по прошествии многих лет, Маргарита сдалась и приняла книгу с условием немедленно вернуть её дарителю по прочтении. Держать дома подобную дрянь она была категорически не согласна, но лёгкий слог автора оценила и даже поймала себя на мысли спросить Алёшу, как всё было на самом деле. Конечно, Марго этого не сделала: Алексей был жив, а остальное её не интересовало ни тогда, ни сейчас. Кроме того, она была абсолютно уверена, что революция в Петербурге мало отличалась бы от того, что довелось пережить в первый год вдовства ей, вынужденной бежать из Льежа во Францию с новорождённой дочерью на руках. И что кюре за пять лет знакомства нисколько не поумнел, оставшись патетически настроенным дураком с плохим вкусом.

Захлопнув книгу, графиня Головина вскинула голову: традиционный поцелуй в макушку ей нравился, а вступление, которым Алёша предварял новости, - нет. Встревожившись, она внимательно искала в его лице какие-нибудь признаки, способные хоть что-то подсказать.

- О хороших новостях можно и не предупреждать, - успокоившись, она спрятала озябшие пальцы в руках мужа и приготовилась слушать. Пару мгновений спустя ей нестерпимо захотелось по старой памяти огреть мужа книгой, но уже по другой причине. - Конечно, я рада! Нет, ты всерьёз думал?.. Алексей!

Не сдержавшись, она легонько боднула его в лоб и тут же утратила воинственное настроение. Мягко поцеловав Алёшу, Маргарита крепко обняла его и не сразу расцепила руки, несмотря на очевидное неудобство позы. Если Георгия признают законным сыном графа Головина, то... всё? Неужели все страхи и тревоги, о которых он была вынуждена молчать годами, позади? Неужели Алексей сумел добиться этого, находясь здесь, рядом с ней? Неужели их заботы и волнения отныне не будут выходить за рамки тех, что известны любым другим родителям? Неужели теперь можно дышать свободно, беспокоясь о детях даже меньше обычного?

- Словами не передать, как я рада. Спасибо, - чуть помолчав, она немного отстранилась. - Погоди, а Катя? Алёша, что сказали про Катрин?

 Отправлено: 06.11.16 23:58. Заголовок: Несмотря на то, что ..

Несмотря на то, что вот уже лет двадцать всему остальному миру он был известен как граф Головин, Алексей Романович, или как минимум Алексей, Марго никогда не называла его полным именем. Впрочем, иногда Алёшей Головина звали еще старшая сестра и покойница-матушка, но даже из их уст это имя никогда не казалось ему таким приятным и по-домашнему уютным, как в те моменты, когда срывалось с губ Маргариты. Поэтому нынешнего ее «Алексея», пожалуй, можно было бы вполне считать эквивалентом какого-нибудь крепкого ругательства… Если не знать достоверно, что и другие, более общепринятые образцы обсценной лексики, ей тоже были известны. В самом узком кругу и всегда исключительно по делу Алексей это слышал… пару раз в жизни – и от этого лишь сильнее Марго восхищался. Теперь же, тоже ничуть ни обидевшись, он лишь притворно нахмурился, приняв заслуженное – а и верно, нечего тут интриговать на пустом месте – наказание в виде легкого тычка в лоб и еще шире улыбнулся, обнимая жену и с трудом при этом балансируя на носках, чтобы ненароком на нее не рухнуть и не напугать еще не рожденного сына. Или дочь. В своих временами довольно ожесточенных, хотя и несерьезных спорах на тему пола будущего ребенка, супруги Головины до сих пор так и не достигли консенсуса, уверенные накрепко лишь в том, что младенец, кем бы он там ни оказался, все равно будет желанным и любимым.

- Тихо-тихо! Ты меня повалишь! – выпущенный женой из объятий, Алексей Романович отстранился и, наконец, поднялся в полный рост. – Да за что спасибо? – он удивился, совершенно всерьез недоумевая. – Моей-то заслуги в этом вовсе никакой… Разве в том, что Жорж в принципе родился, - в этом месте его губ вновь коснулась добродушная усмешка. – Потому если захочешь, можешь сделать свою приписку к моему ответному посланию для генерала. Думаю, ему будет приятно. Что же касается Катрин, то о ней в нашей переписке речи не было ни теперь, ни раньше. Зачем? Марго, Катя – по закону твоя воспитанница. А так как ты теперь – моя жена, стало быть, нет никаких препятствий, чтобы нам ее удочерить. Без всяких осложнений.

Пожав плечами, он развел руки, словно фокусник, который только что показал зрителям удачный трюк.

- Но радует меня сейчас все-таки больше всего, знаешь, что? – при этих словах Маргарита снова взглянула на него вопросительно. – То, что хотя бы вот этот наш отпрыск, - кивнул Алексей, указывая на ее заметно округлившуюся талию, - родившись на свет, получит свое имя и фамилию без всяких ухищрений и выкрутасов… Из-за которых, в частности, мне вскоре, видимо, придется на некоторое время оставить тебя в Ивердоне одну. Дядя также пишет, что для завершения всех необходимых процедур понадобится мое личное присутствие в Петербурге… так что давай, говори, что тебе оттуда привезти, душа моя? И, как думаешь, чему бы особенно обрадовались дети?

Заговорив об отъезде, Алексей намеренно первым делом завел речь именно о подарках, словно подспудно стремился замять, загладить другую, напрямую связанную с этим тему – неизбежное и, как думается, весьма продолжительное расставание. Мысль о котором, признаться, неприятно царапала душу с того момента, как впервые прочитал письмо Евгения Александровича. И отогнать которую почему-то все никак не удавалось даже при постоянном самоубеждении, что все это – ерунда. И займет не так уж много времени. Кроме того, возможность после долгого отсутствия побывать дома, в России. Увидеть Петербург, по которому успел, к удивлению для себя, порядком соскучиться в маленькой и тесной, точно коробчонка, Швейцарии, которую так и не научился считать своей родиной.

- Сильно расстроилась? – вновь присаживаясь рядом с женой, Алексей склонился, пытаясь поймать ее взгляд. Затем взял в свои ее ладони и попеременно прижал к губам. – Понимаю. Сам уезжать не хочу. Но взгляни иначе – закончим со всем этим, и можно будет вернуться в Россию. Не сразу, конечно, когда родится наш первый «официальный» Головин и вы оба достаточно с ним окрепнете… Ты ведь как-то говорила, что мечтаешь вновь увидеть снег?

 Отправлено: 10.11.16 22:35. Заголовок: Снег шёл всю ночь. Т..

Снег шёл всю ночь. Так же, как и вчера, и ещё одну ночь до этого. Всю минувшую неделю, просыпаясь, Маргарита неизменно видела спальню белее и светлее, чем было на самом деле. Но уже к обеду снег таял, обнажая уродливые чёрные проплешины опустевших цветников, заточенных в обледеневшие каменные бордюры, и Марго не находила себе места до самого вечера, часами простаивая у окон. Однажды застигнув её за этим занятием, Володька разъярился, но сумел немногое: приказал лакеям переставить мебель так, чтобы рядом с каждым окном стояло по креслу, да лично проверил, чтобы не дуло сквозь щели в рамах. Наблюдение за погодой сделалось чуть более сносным, и его не могли испортить даже многочисленные жалобы на необычный для начала марта холод. Дети возвращались с прогулки румяными, свежо и сладко пахнущими тающим снегом, и, целуя замёрзшие щёки, носы и лбы, запертая в комнатах Маргарита отчаянно им завидовала.

- Если у Вашего сиятельства нет более никаких замечаний... - Не дослушав, она махнула рукой. Ей немедленно подали стопку гербовой бумаги, поставили на стол внушительный канделябр, разогнавший полумрак кабинета, и предусмотрительно отступили, зная, что читать Маргарита будет долго. Она почти наизусть знала подготовленный документ, но всегда проверяла каждую буковку, за что неизменно получала один и тот же комплимент, формулировка которого нисколько не менялась с годами. Перечитав написанное и удостоверившись, что всё сказанное верно и не допускающим двусмысленного толкования образом перенесено на бумагу, Марго поставила подпись и поднялась на ноги.

- Ваши последовательность и внимательность, Маргарита Матвеевна, делают вам честь, - её гость с величайшей осторожностью и тщанием запаковывал листы завещания, с опаской поглядывая на раскачивавшиеся в саду деревья.

- Я рада, что вы смогли приехать так быстро.

- Именно об этом вы просили в письме, - поцеловав ей руку и попрощавшись, он покинул дом, а графиня вновь устроилась в кресле. Через минуту в кабинет вошла горничная с подносом и в сопровождении мрачного, как нависшие над Ивердоном тучи, доктора Гордеева. В одной руке Володька держал небольшой саквояж, другой зажимал окровавленный нос, едва сдерживаясь, чтобы не начать гнусавить при прислуге. Блестящие даже при свечах штиблеты оказались изрядно ободраны, из чего Маргарита сделала вывод, что сегодня "карманный доктор" едва не попал в число увечных, чьи ушибленные, вывихнутые и даже сломанные конечности в последнее время занимали все его мысли. Но услышать проклятия в адрес собственного крыльца она ожидала меньше всего.

- Ну, не знаю, что там могло обледенеть, - Марго едва сдерживала смех. - Ты ведь велел мне носа не высовывать на улицу...

- И не высунешь до апреля, - пригрозил разгневанный Гордеев. - Ни тебе, ни мне, не говоря уж о нотариусе, которому ты велела примчаться сюда из - подумать только! - самого Петербурга, это не нужно... Пей отвар, пока не остыл.

К сожалению, он был прав, и Маргарите пришлось проглотить все возражения вместе с кисловатым травяным чаем, надоевшим ещё месяц назад. Больше него надоели только обмороки, в эту беременность сделавшиеся каким-то проклятием. Как назло, она дважды теряла сознание во время разговора с Дуняшей, и ей стоило большого труда упросить графиню Девиер не обращать внимания. Евдокия Романовна сделала вид, что согласилась, но взгляд, которым она смотрела на невестку, сделался тревожным и цепким. С ухудшением погоды вернулась мигрень, а от вида отёкших пальцев хотелось плакать. Вынужденно переместив обручальное кольцо на мизинец, Марго могла только надеяться, что ей не придётся оставлять украшение в шкатулке. Маргарита плохо спала, чувствовала себя разбитой и никак не могла успокоиться.

Как и было условлено, Алёша написал ей, как только добрался до Петербурга. Ответное письмо было весёлым и чуточку легкомысленным, но с этого дня она стала ещё сильнее тосковать по мужу. Иной раз - до слёз, тисками сдавливающих грудь и обжигающих глаза. Дома стало совсем тихо, и, хотя Катя вернулась к прежним занятиям музыкой, ничего не могло вернуть домочадцам прежнюю радость. Марго боялась признаться себе, что размякла: ей было слишком хорошо с Головиным, чтобы быстро взять себя в руки и решить, что без него ничем не хуже. Увы, она успела привыкнуть к его заботе и поддержке, к разрастающейся внутри нежности, которую никак не хватало духу выжечь, к словам, от которых невольно становилось тепло на душе... К мысли, что, наверное, она обречена любить его, что бы ни случилось. И, засыпая под утро в белой от выпавшего за ночь снега тишине, Маргарита каждый раз надеялась проснуться от ласкового поцелуя в макушку.

 Отправлено: 24.11.16 20:35. Заголовок: Настоящая зима, о ко..

Настоящая зима, о которой они с Марго теперь ностальгировали, все чаще вспоминая среди серой швейцарской слякоти огромные сугробы в Марьино, в которых им было так весело барахтаться детьми, вызывая ужас и панику своих гувернеров, звенящий от мороза воздух и синеватые долгие сумерки, та самая, в реальность которой уже почти не верилось, заявила, что она есть на самом деле еще в Польше. Должно быть, именно там, успев уже от всего этого отвыкнуть, Алексей Романович умудрился немного простыть. Однако, не видя в этом особого затруднения, продолжал свое путешествие в Петербург. Да только на подъездах к Ковно, замечая, что непослушный «Лексей Романович» все сильнее кашляет, Гаврилыч учинил ему форменный разнос, перечислив заодно, кажется, все вины и прегрешения Головина перед собственным здоровьем за целую жизнь. Как истинные, так и вымышленные. А в довершение всего, напомнил, что он теперь женатый человек и отец большого семейства, потому попросту не смеет поступать с «барыней Маргаритой Матвеевной и бедными детишками» подобным свинским образом. Собственно, именно последний довод, в конечном счете, и склонил чашу весов в нужную – естественно, не самому Алексею Романовичу, а его верному паладину и коварному манипулятору заодно – сторону. Так случилась первая из целой череды заминок на пути из Швейцарии в Россию. Хотя, следует сказать, что из всех прочих она единственная вышла такой долгой и мучительной. Но и эти две недели на захудалом постоялом дворе под Ковно едва не свели Головина с ума своей невыносимой скукой и однообразием. Кроме того, изрядно раздражала необходимость врать Марго, которую он не хотел волновать известиями о болезни, потому теперь был вынужден нещадно эксплуатировать свою фантазию, в красках описывая существующие лишь в ней ужасающие и непрерывные бураны, якобы мешавшие путникам отправиться дальше. Но вот, наконец, свершилось чудо: личный тиран графа Головина счел, что тот уже достаточно здоров для дальнейшей поездки и, с божьей помощью, тронулись дальше на север. Однако на родине Алексей Романович оказался лишь к концу марта.

Старая холостяцкая квартирка на Большой Садовой, в которой еще до отъезда решено было остановиться в Петербурге, встретила владельца холодом и запустением. Однако всего за несколько часов Гаврилыч привел ее в достойный вид: сдернул с мебели чехлы, убрал в комнатах и жарко натопил печи. А после даже успел добежать до любимой, сколько припоминалось, ресторации своего барина и принести оттуда еды, ибо метаться по лавкам в поисках нужных продуктов, а после еще кашеварить – что старый ординарец, к слову, также умел при необходимости, времени уже не оставалось.

Сам же Алексей Романович, между тем, также решил не тратить его понапрасну. И, едва отдохнув и переодевшись с дороги, сразу отправился к Демуту, где по своему обыкновению живал в Петербурге его влиятельный родственник, который тоже недавно прибыл из Грузии в столицу, где, по собственной версии генерала, у него имелись некоторые дела в Военном министерстве. Но Алексей в глубине души подозревал, что дело не только в них.

Как и следовало ожидать, встретил его Евгений Александрович вовсе не отеческими объятиями. Обычно сдержанный в эмоциях, как и подобает военному, даже несколько суховатый, он, тем не менее, как и обещал еще в письмах, сделался весьма экспрессивным в выражениях, когда взялся лично, с глазу на глаз, характеризовать поступки племянника в течение последних лет. Поэтому самым мягким из эпитетов, которые Алексей услышал в тот вечер из его уст, был, пожалуй, «обалдуй», остальные же были явно не из тех, которые следует повторять вслух, да еще при дамах. Не потерпев ничего подобного от других, на сей раз Алексей Романович проглотил собственную гордость. Не в последнюю очередь потому, что в глубине души был со многим из сказанного согласен… Впрочем, обрушившийся на его голову гнев оказался, словно морской бой, скоротечен. И дальше Евгений Александрович вновь сделался привычно спокоен, а после уже даже с интересом расспрашивал его о сыне и жизни в Швейцарии. Поговорили, разумеется, и о делах, к которым было решено приступить уже завтра. На том и разошлись. Вечером, вернувшись домой и пребывая в довольстве и приятном удивлении от устроенного Гаврилычем почти привычного прежнего уюта, Алексей написал Марго свое первое письмо из Петербурга, где во всех подробностях описал разговор с дядей, разумеется, избегнув при этом ущемляющих его достоинство деталей, а также намеченный ими план совместных действий, который, вроде бы, действительно позволял закончить все дела так быстро, чтобы вернуться в Ивердон еще до апрельских именин Алексея Романович. Но жизнь, как всегда, внесла свои коррективы.

Не сталкивавшиеся прежде в таком объеме со столичной бюрократической волокитой, знавшие о ней больше понаслышке, двое офицеров – отставной и действующий, Головины были поражены ее масштабами. Иногда Алексею Романовичу даже начинало казаться, что все эти столоначальники больших и малых масштабов намеренно издеваются над ним. Или же таким образом вымогают мзду, которую, он, признаться, уже был бы и рад дать, лишь бы все побыстрее закончилось и можно было вновь поскорее увидеть семью: поболтать с детьми, обнять Марго… Странно, но почему-то именно теперь, среди бесконечных хождений по инстанциям, Алексей вдруг абсолютно четко осознал, что из осознанного и рационального выбора ради всеобщего удобства, это как-то незаметно превратилось в совершенно естественную потребность. Безусловно радуясь встрече с родным городом, с привычной обстановкой, с прежними товарищами, которых тоже, конечно же, навестил, он все равно ощущал, что его удовольствие будто бы неполное - из-за того, что нет рядом тех, с кем бы он хотел его разделить. При этом - все еще не решался признаться себе, как в действительности называется то чувство, которое заставляет его судорожно перебирать полученные поутру с почтой стопки конвертов и газет в поисках одного-единственного, подписанного знакомым тонким и острым – вот уж, действительно, свидетельство характера, почерком и расстраиваться всерьез, если его вдруг не находится. Хотя писала ему Марго часто, практически каждый день. Потому иногда, догоняя друг друга по пути из Ивердона, приходило сразу несколько конвертов – и тогда перед мысленным взором Алексея возникала более полная и объемная картина домашних событий. Он особенно любил такие дни. При этом, как ни странно, они почти ничего не писали друг другу о себе. Лишь краткие упоминания о собственном благополучии. Никаких намеков на переживаемые в разлуке эмоции. Но даже сквозь привычные, немного иронические комментарии порой проскакивало то неуловимое нечто, что оба все еще слишком боялись упоминать вслух. Возможно, и для того, чтобы ненароком не спугнуть…

Меж тем, дело Алексея Романовича, наконец, сдвинулось с мертвой точки. Это была хорошая новость. Плохая же состояла в том, что вернуться в Ивердон до дня своего рождения, вопреки данному жене обещанию, он все-таки не успевает.

 Отправлено: 04.12.16 22:32. Заголовок: "Mon Ange, я не ..

"Mon Ange, я не устану повторять, что тебе не стоит так тревожиться. Наоборот, это я должна волноваться, будет ли петербургская весна достаточно бережно с тобой обращаться. Пожалуйста, постарайся не вызвать подозрений у господина Комаровского; не сомневаюсь в его благих намерениях, но не хочу проводить в Ивердоне следующую зиму.

В доме так тихо, что я слышу, как Катрин шуршит нотами в музыкальной гостиной. Ей подарили ещё одни; на этот раз Шопена, и я начинаю путать очередную его прелюдию с песнями Шумана. Иногда Катя вовсе не делает перерывов и играет их одну за другой часами, и только Жоржу под силу убедить её покинуть инструмент. Я могла бы приказать не мучить фортепиано и себя так долго, но не решаюсь. Если бы ты видел, как она безмятежна, как сильна, как красива в это время, когда знает, что никто не прервёт её занятий..."

- Марго, - воспользовавшись заминкой, Володя изловчился и захлопнул фарфоровую чернильницу, для надёжности прижав крышку ладонью. Маргарита пристально на него посмотрела, но, ничего не добившись, отложила перо и откинулась на спинку кресла. Ладони обняли живот, но ребёнок и не думал успокаиваться. Если так пойдёт, то через двадцать лет он будет очень хорошо танцевать и очень быстро бегать, а ей останется вздыхать, сокрушаться и сердиться на Алёшу за то, что его младший сын не смог перенять у него ничего полезнее привычки волочиться за каждым хорошеньким личиком. Головин, разумеется, будет категорически с этим не согласен, и...

- Марго, - повторил Гордеев, стараясь скрыть нервозность, но безостановочно барабанящие по письменному прибору пальцы выдавали его. - Меня беспокоит...

У неё немедленно испортилось настроение.

- Иными словами, ты не знаешь, в чём дело, - улыбка вышла злой. - А я скажу в чём. Ты продержал меня в доме всю зиму, а теперь трясёшься надо мной, будто я хрустальная. Отсюда и обмороки, и бессонница, и всё остальное, а ты отчаянно трусишь и пугаешь меня. Ну, разве не так?

Не уловивший логики и опешивший от подобного натиска Гордеев кивнул.

- Так что беспокоиться не о чем, - она отогнула его послушные пальцы и обмакнула перо в чернила. - И верни мне того Володю, которому я не боялась доверить свою жизнь.

***

По мере того, как в одном ящике стола стремительно убывала бумага, другой так же быстро заполнялся письмами. Сначала, отвыкнув писать Головину, она не могла выдавить из себя ни строчки: просить мужа не покупать Жоржу барабан в подарок казалось несусветной глупостью по сравнению с тем делом, которое заставило Алёшу покинуть Ивердон. Но постепенно вспомнив, как когда-то пересказывала любую мелочь и доверяла все тайные думы и желания, она попала в ту же ловушку, что и много лет назад. И если перо почти рвало бумагу, то лишь от того, что Маргарита оберегала шаткое равновесие их благополучия и умышленно пропускала рвавшееся встать перед подписью "люблю". А ещё ей приходилось переписывать письма, и вовсе не из-за помарок и клякс: Марго не пачкала бумагу, но иногда писала отнюдь не то, что следовало бы. Взять хотя бы пространные и бессвязные излияния, нет-нет да и портившие стройный, строгий рассказ. "Я загадала, чтобы ты привёз с собой весну. А если она тебя обгонит, то буду ежечасно просить у неё сирени и твоего возвращения". Или: "Никак не могу отказаться от привычки проводить время в твоём кабинете. Боюсь окончательно перебить запах твоей кельнской воды своими духами, но уйти не могу; это выше моих сил, ведь только там я чувствую себя в безопасности вроде той, что дарят твои объятия". Ну, не бред ли? Комкая очередной листок, графиня Головина криво улыбалась, воображая реакцию мужа на такое письмо, и брала себя в руки. Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы вспомнить, как прятать мысли и чувства, оставаясь при этом предельно откровенной, а потому письма в Петербург очень скоро перестали казаться ей изощрённой пыткой.

К концу апреля и дождей, вымывших Ивердон до блеска, Марго была неприятно удивлена тем, что тоска по Алексею сделалась нестерпимой. Ей, легко переносившей разлуку, когда у неё не было на Головина никаких прав, было необыкновенно грустно теперь, когда на пальце блестело надетое им кольцо. Маргарите казалось, что она зря теряет время, которое - она точно знала - можно было бы употребить куда лучше: на осторожную, тщательно вымеренную, чтобы не доставить неудобств, любовь к Алёше. Проходили недели, жалость к себе росла, и она с каждым днём всё больше боялась не сдержаться при встрече и сказать ему слишком много - или не произнести ни слова.

Глядя на себя в зеркало, она впервые видела не себя - побледневшую ещё больше кожу, тёмные круги под запавшими глазами и потерявшие блеск волосы, всё норовившие сбиться в такие колтуны, что их было проще выстричь, чем вычесать, а круто изогнутую в пояснице спину и круглый живот. "Карманный доктор" неустанно хмурился и порывался написать кому-то из обучавших его профессоров в Берлин, да так и не собрался (или просто не поставил Маргариту в известность). Ребёнок был очень подвижным, не раз заставляя её охать и морщиться, а о крепком и здоровом сне она уже и забыла. Было легче, когда старшие дети с трепетом и восторгом касались её живота, вздрагивая или даже взвизгивая, когда чувствовали шевеление внутри. Очень скоро Катя и Жорж взялись придумывать малышу имена, каждый день принося матери целые списки, неизменно вызывавшие у неё приступ веселья: зная не так уж много имён, пригодных для православного обряда крещения, они раз за разом предлагали что-то вроде Коринны или Венсана, тогда как сама Марго ни разу не ломала голову и называла детей первым приглянувшимся в святцах именем. Поступить так же она собиралась и в этот раз.

Май обрушился на неё тяжёлыми ветками сирени, в великом множестве расставленными по вазам, простудой сына и участившимися визитами Дуняши с дочерью. Вынужденный томиться в кровати Жорж однообразно выпрашивал то мороженое, то разрешение поиграть с собаками, то обещание посадить его на настоящую взрослую лошадь. Марго крепко стояла на своём, но отбивалась без азарта, подсчитывая в уме дни до возвращения Алёши - и до рождения младшего его отпрыска, измучившего её едва ли не сильнее тоски и одиночества. Она не умела выразить своих чувств, но была очень благодарна золовке за её уютное молчание и скрип вышивальной иглы, входящей в туго натянутую на пяльцы ткань, и Анюте за весёлый, похожий на мягкую и тёплую ладошку щебет. Девушка хорошела день ото дня, ещё больше расцветая в присутствии Володи, и, вспоминая себя в её возрасте, Марго только ласково усмехалась да завистливо вздыхала: везучая!

С того дня, когда в очередном письме Алёша сообщил о благополучном завершении всех дел и назвал точную дату отъезда из Петербурга, Маргарита не могла бороться с подступавшими в любое мгновение грёзами. То чудилось, что муж стоит в дверях, улыбаясь усталой, немножко виноватой улыбкой, то слышался с парадного подъезда звук подъезжающего экипажа, то, проходя мимо детской, она улавливала в разговоре детей слово-другое. Марго воображала, как Головин поцелует ей руку, будто они и не расставались на долгие месяцы, или клюнет губами висок с выбившейся из узла прядкой, обнимет Катрин, подхватит на руки Жоржа и... На этом её фантазия иссякала, и, тряхнув головой, она возвращалась к делам, удивляясь лезущей в голову сентиментальной ерунде.

Алексей приехал поздним вечером, когда дети уже давно спали, да и она уже устроилась в кровати, клюя носом, но не теряя надежды почитать хотя бы немного. Вскоре книга выпала из рук, голова склонилась на подушку, и даже шум, доносившийся из приоткрытого по тёплому весеннему времени окна, нисколько её не тревожил. Хлопнула входная дверь, на лестнице раздались шаги, застучали хвостами собаки, сторожившие детскую. Сквозь сон Марго слышала голоса за стеной, в обычно пустовавшей спальне мужа, и только когда дверь открылась, бесшумно повернувшись на хорошо смазанных петлях, а на лицо упал тусклый свет зажжённых в соседней комнате свеч, она распахнула глаза, не проснувшись и не понимая, что происходит.

- Алёша?..

Головин подошёл и сел на край постели, безошибочно нашарив спрятанную под одеялом руку. Щурясь от кажущегося слишком ярким света, Маргарита потянулась к призраку, бывшему на самом деле человеком из плоти и крови, тёплым, живым, пахнущим табаком и усталостью, и оказалась в его объятиях. На его щеках и бороде осела горькая дорожная пыль, превращавшаяся в грязь, когда он целовал её глаза и ресницы, мокрые от невольно выступивших слёз. И тихий голос, всё повторявший:

- Я дома, Марго, теперь я дома, - был краше самой совершенной музыки.

 Отправлено: 13.12.16 02:34. Заголовок: В конце апреля, в Пе..

В конце апреля, в Петербурге еще далеко до настоящей весны и тепла, равно, как и до этого любимого им с детства, странного времени призрачных белых ночей, вспомнить ощущение которых Головину хотелось бы, пожалуй, больше всего. Но даже ради них засиживаться в России, конечно, никто не собирался. Хотя и дела его здесь все не кончались. Так что порой, расправившись с очередной бюрократической препоной и устало валясь в кресло перед камином с традиционной порцией коньяку в руках, Головин чувствовал себя едва ли не рыцарем, сразившим еще одного дракона на трудном пути к своей принцессе. И потому, к моменту, когда стало ясно, что пора паковать сундуки обратно в Ивердон, Алексей Романович уже нормальным образом рисковал либо избыточно пристраститься к алкоголю, либо... сделаться философом. Что, к слову, в конечном счете, еще не факт, что лучше для близких, окружающих такого человека. Но, к счастью, обошлось. Его миновали и первая, и вторая чаши. А к середине мая, наконец, слава богу, получилось отправиться и домой, в Швейцарию… Да-да, все-таки, домой.

Понимание того, что дома он лишь там, где в данный момент времени находится его жена, пришло к Алексею как раз в те самые одинокие весенние петербургские вечера. И это следовало признать их единственным по-настоящему благоприятным результатом. Помимо железной – отныне – уверенности, что сделаться пьяницей ему, видимо, не суждено даже в самых трудных жизненных обстоятельствах.

Перебирая от дорожной скуке в уме все известные мифологии, он так и не смог вспомнить, существуют ли в них какие-нибудь специальные боги, покровительствующие путешественникам, но готов был выдумать их сам – дабы затем истово просить поспособствовать, чтобы хоть обратная дорога прошла без тех приключений, которыми оказался так богат его зимний путь из Европы в Россию. Впрочем, помощью ли божией, или волей человеческой, на сей раз доехали действительно на удивление быстро. Тем не менее, тяжелый экипаж с графскими гербами Головиных на дверцах, покрытый пылью сотен верст пройденных за это время дорог, устало качнулся и замер в темноте перед ажурной кованой оградой ивердонской виллы, когда все ее обитатели, должно быть, уже разошлись по своим спальням. Однако не прошло и пяти минут, как дом на глазах начал оживать: зажглись огни на первом этаже, после загремели, открываясь, замки и засовы…

Алексей не стал дожидаться, пока ему откроют дверь экипажа, выскочил сам. И, прихватив лишь небольшой ручной саквояж с самыми важными документами, быстро пошел к дому, смиряя нетерпеливое желание плюнуть на подобающую возрасту и положению степенность, и просто-напросто, как в юности, пробежать это расстояние от ворот до порога виллы, с которого навстречу уже спускались лакеи с зажженными масляными лампами в руках. Отмахиваясь на ходу от их приветственных речей, Головин, наконец, вошел в дом. В холле заспанная горничная Марго присела в реверансе и сказала, что графиня уже легла. Ну, разумеется! Он и не ждал, что в вечно сонном Ивердоне, где жизнь заканчивалась с закатом солнца, да еще в нынешнем своем положении, Маргарита станет полуночничать без особой на то причины. Но желание увидеть ее – прямо теперь, не дожидаясь утра, было слишком сильным. И, приветственно щелкнув по двум черным мокрым носам, также, будто бы из воздуха, соткавшимся в холле вместе со своими обладателями, потрепав затем белоснежные загривки, Алексей, теперь уже не видя смысла сдерживаться, перескакивая через две ступеньки, преодолел лестницу, ведущую на второй этаж. Туда, где находились жилые комнаты.

Марго проснулась почти мгновенно. И, спустя еще минуту, напрочь забыв о твердо данном себе обещании не тревожить сон супруги, а только взглянуть и на цыпочках выйти, Алексей уже прижимал ее к себе – целуя, куда ни попадя, бормоча какие-то нелепые сентиментальные фразы, давно уже не свойственные ему в обычной жизни. До одури счастливый – и одновременно смущенный своим счастьем, которое никак не желало помещаться в определенные ему когда-то скромные рамки «дружеской привязанности».

Однако когда первая волна радости понемногу схлынула, и Алексей смог, наконец, толком рассмотреть Марго, на смену эмоциональному подъему тех минут постепенно пришла леденящая сердце тревога. Дело было вовсе даже не в том, что она была как-то по-особенному бледна, отчего глубокие голубоватые тени под глазами выглядели просто устрашающими. И не в том, что парадоксальным для своего нынешнего положения образом, казалась скорее осунувшейся, чем располневшей. Особенно сейчас, в постели, под одеялом и всеми этими кружевами ночной сорочки. Но она словно бы… погасла изнутри! Алексей хотел, но не мог найти более точного определения тому, что видел, желая обо всем немедленно знать, и при этом одновременно боясь обидеть любопытством. Поэтому, в конце концов, с тревогой глядя в глаза, спросил лишь об одном:

- Душа моя, скажи, ты… хорошо себя чувствуешь?

 Отправлено: 30.12.16 22:29. Заголовок: Маргарита прекрасно ..

Маргарита прекрасно знала, что выглядит далеко не так хорошо, как та женщина, которой привык любоваться Алёша. Она хотела верить, что в полутьме этого не будет заметно, но его цепкий взгляд отнял надежду. Желания кокетничать и напрашиваться на лживые комплименты Марго в себе не чувствовала, да и радость от возвращения мужа была слишком сильна, чтобы немедленно вывалить на него ворох жалоб на плохое самочувствие. И что мог бы Алёша с этим поделать? Погрозить пальцем не родившемуся ещё ребёнку?

- Чудесно, - соврала она без малейшей заминки. - Не обращай внимания, просто устала беспокоиться о тебе... Но теперь-то не придётся, правда?

Её пальцы безостановочно рисовали на плечах и руках Алёши причудливые узоры, невольно выдавая сомнения: не сон ли это? Но Головин доказывал реальность происходящего ласковыми словами, осторожными прикосновениями, улыбками - растерянными и счастливыми. Да и пытливый взгляд, говорящий: "Я сделаю вид, что поверил, но обязательно выясню, что творится", - не мог ей пригрезиться. Всё время дотрагиваясь до лица напротив, удерживая его в ладонях, чтобы не вздумал вертеть головой и мешать ей им любоваться, неуловимо изменившимся после долгих месяцев порознь, Маргарита успокаивалась. На глазах теряя нервозность, она никак не могла отпустить от себя Алёшу, несмотря на усталость и сонливость. Отяжелевшие веки смыкались, но, опустившись на подушки, она не забывала вставлять ироничные комментарии к рассказу мужа об удачно завершившемся деле. Ей было всё равно, что он уже писал обо всём и много подробнее, что она уже была знакома с Петербургом из десятков писем, бережно хранящихся в ящике стола, и хотелось лишь одного: чтобы Алексей сидел рядом и говорил, говорил, говорил, вместе со словами вливая в её уши полузабытое ощущение безмятежности. Марго послушно закрыла глаза, доверчиво отдаваясь волшебству причудливой колыбельной, и на пути в страну грёз всё ещё чувствовала руку мужа в своих волосах. А утром её разбудили восторженные вопли сына и - кто бы сомневался - барабанный бой.

С возвращением Алексея время вновь обрело правильный ход. Ни дни, ни ночи не казались чрезмерно длинными или слишком короткими, дела решались не быстро и не медленно, а точно в срок. Маргариту оставили тоска и печаль, потому что причина их теперь стала причиной воодушевления и счастья. Даже тяготы последних недель беременности она, кажется, переносила гораздо легче, с безмятежной улыбкой, то прятавшейся в глазах, то возвращавшейся на губы, глядя вокруг. Всё наполняло её счастьем: собаки, сунувшиеся под руку за лаской, взгляд мужа, блестяще сыгранный дочерью сложный пассаж или голос сына, доносившийся откуда-то из зеленеющих крон садовых деревьев. Дивившийся её беззаботности Гордеев раз за разом выслушивал неизменное:

- Я так долго грустила, что теперь никак не могу нарадоваться, - и не решался потревожить Марго сомнениями. Умная, проницательная и никогда не тешившая себя иллюзиями Маргарита будто ослепла, сознательно не замечая ничего, что могло доставить ей неудобство. Изведав достаточно боли, она научилась находить счастье в её отсутствии, а поводы для настоящей радости и вовсе становились подарками судьбы. Так чего же ещё желать, когда дети здоровы, дела в порядке, а она наконец-то рядом с Алёшей? Когда она может видеть его, говорить с ним, касаться, не отравляя себя воспоминаниями? Они строили планы на переезд, спорили об имени малыша, сидели вечерами на веранде, обнимая детей, и были абсолютно, безудержно счастливы, так и не решившись признаться друг другу, что является тому причиной. И когда ранним утром девятнадцатого июля у Марго начались схватки, никто не сомневался в благополучном исходе.

Помня наказ Володьки послать сперва за мадам Моро, пожилой акушеркой, которую боготворили и побаивались все без исключения врачи Ивердона, Маргарита ничуть не беспокоилась, а к Гордееву отправила лакея с запиской лишь для того, чтобы не вздумал уехать на весь день за город с семейством Девиер. Однако "карманный доктор" примчался всего через три четверти часа, подмигнул акушерке и выдворил Алексея, приказав не путаться под ногами, не пить преждевременно коньяка и сделать более жизнерадостную физиономию.

***

Тихий плач младенца, топот множества ног, носившихся по лестнице то с полотенцами, то с горячей водой, то со льдом, тяжёлые шаги в коридоре - к полуночи всё стихло, но в ушах Гордеева до сих пор отдавался страшный, пронзительный крик, который он не сможет забыть до конца жизни, проживи хоть сто лет. И, перемешиваясь с едва слышным шёпотом мадам Моро: "Слишком быстро, месье, слишком быстро", - сводил его с ума. Тяжёлый запах крови пропитал одежду и волосы, спрятался в закатанных выше локтя рукавах рубашки и под ногтями, напрасно вычищенными жёсткой щёткой. Нужно было как-то подняться из кресла, в котором Владимир провёл последний час, дойти до двери, стараясь не споткнуться об один из позабытых тазов с красной водой, и выйти из этой чёртовой комнаты, но он медлил, не решаясь отвести взгляд от тонкой кисти, безвольно свесившейся с измятой постели. Наконец, он набрался храбрости и, пошатываясь от усталости, побрёл прочь. Поднеси ему кто-нибудь зеркало, Гордеев, не задумываясь причислил бы обладателя этого сизого лица к мертвецам, но он был ещё жив, поэтому должен вести себя так, как подобает живым. Замерев у самого порога, он напряжённо вслушался в тишину за спиной и вышел из комнаты.

- Я сделал всё, - трясущаяся челюсть не делала речь Владимира разборчивее, но прислонившийся к косяку Головин его понял. - Остальное - в воле Господа.

 Отправлено: 04.01.17 00:51. Заголовок: Заполненное лишь тре..

Заполненное лишь тревогой, да жалобными стонами, что теперь почти беспрерывно доносились из-за двери, разделявшей их с Маргаритой спальни, время быстро утратило для Головина привычный отсчет. Секунды превратились в нервные, торопливые затяжки. Папиросы, что одна за другой истлевали в сизый пепел, зажатые в подрагивающих от нервного напряжения пальцах, стали минутами, а быстро заполнявшиеся горой окурков пепельницы, которые Гаврилыч уже устал менять на чистые, вздыхая с каждым разом все более сокрушенно, но не решаясь ничего барину по этому поводу сказать, сделались для Головина часами напряженного ожидания.

Решительно вытуренный прочь из комнаты супруги строгого вида акушеркой, которую вероломно поддержал и появившийся вскоре после нее Володька Гордеев, посоветовавший много не пить, а еще лучше – пойти куда-нибудь развеяться, дабы не крутиться под ногами и не мешать, Алексей Романович, тем не менее, все эти часы практически безвылазно провел в своей спальне. Иными словами, совсем рядом – лишь через стенку от места, где разворачивались основные события, надеясь, что Марго ощущает его присутствие и ей от этого хотя бы немного легче. Тем не менее, то, что это, в сущности, все, чем он сейчас может ей помочь, буквально сводило его с ума, заставляя бесцельно метаться по комнате и вновь тянуться за очередной папиросой, в тщетной надежде смирить волнение, пока сердце, и без того ухающее куда-то вниз от каждого нового мучительного стона за стеной, не рвануло, словно обезумевшая лошадь, в непрерывную дикую скачку.

Наконец, следом за очередным… уже даже и не стоном, а каким-то животным, отчаянным воплем, от которого у него ощутимо зашевелились на голове волосы, вдруг наступила тишина, а следом за ней послышался хриплый, похожий на кошачье мяуканье, плач младенца. С трудом вдохнув и выдохнув, Головин вскочил со стула, на котором притулился, измаявшись бегать от одной стены до другой, и в два скачка вновь оказался у двери, разделявшей супружеские спальни. Прижимаясь щекой к полированному дереву, он пытался расслышать хотя бы что-нибудь в приглушенном гудении голосов, когда дверь неожиданно распахнулась.

Застигнутый врасплох, он невольно отшатнулся от возникшей перед ним мадам Моро и машинально пробормотал слова извинения.

- Vous avez une fille, monsieur le comte!¹ – невозмутимо, словно бы и не увидела ничего странного в его поведении, она еле заметно улыбнулась и на вытянутых руках приблизила к нему сверток, где среди кружев с трудом можно было рассмотреть крошечное сморщенное багровое личико, впрочем, привлекшее внимание новоиспеченного отца лишь на одно мгновение. Потому что сразу после этого он попытался было проникнуть в комнату супруги, но был тотчас остановлен резким окриком мадам Моро. – Non, non, vous ne pouvez pas!²

- Но почему? – растерявшись, он проговорил это по-русски, тщетно стараясь заглянуть в узкий просвет приоткрытой двери за ее спиной. – Je veux voir ma femme. Laisse-moi!³

- Pas maintenant, monsieur. Il vous faudra attendre!⁴

С этими словами она удалилась, и Головин вновь остался один. Ждать.
Когда заветная для него дверь вновь отворилась, за окнами уже заметно стемнело.

- Что? – коротко спросил он у Гордеева без всяких предисловий, невольно отмечая про себя, что никогда прежде не видел его таким измученным.

- Похоже, твоя дочь так торопилась на этот свет, что совсем не думала о здоровье своей матушки и… - начал он было, но Головин, поморщившись, остановил его жестом.

- Слушай, скажи, как есть, мне не нужны эти сказки!

- Хорошо. Неправильное положение плода и стремительные роды, - ответил Владимир так же тихо, хмуро глядя ему в глаза. – Так понятнее? – Головин кивнул и тоже нахмурился, по привычке складывая руки на груди. – Ребенок родился за два часа – это слишком быстро… Открылось кровотечение и все остальное время мы с мадам Моро делали все, что только могли, чтобы его остановить. На данный момент это вроде бы удалось. Но Марго потеряла слишком много крови. И если все, не дай бог, опять начнется…

- Но ведь ты только что сказал, что сделал все, что мог!

- Сказал. И сделал, черт возьми! – воскликнул тот с неожиданной горячностью. – И попрекать меня этим ты не смеешь!

- Прости, - качнув головой, Алексей вздохнул и хлопнул его по плечу. – Я и не думал… К ней можно?

- Иди, - Гордеев чуть посторонился, давая дорогу, и Алексей медленно вошел в ярко освещенную десятками свечей комнату, направляясь к кровати, посреди которой, укрытая до подбородка одеялом - под ним едва угадывались очертания ее тела, лежала его жена.

- Марго? – произнес он сдавленным шепотом, ощущая, как горло в один миг будто бы сжало невидимым кольцом.

- Я дал ей снотворное. Вряд ли она тебя сейчас слышит.

- Неважно… - откликнулся Алексей, не в силах отвести взгляд от ее совершенно белого, осунувшегося лица, делая еще несколько неуверенных шагов в сторону кровати. И когда дошел, осторожно опустился на колени у самого ее изголовья. – Спичка…

Детское, полузабытое это прозвище, вынырнув из каких-то глубин памяти, само по себе сорвалось с его губ. Зажмурившись, словно стремясь отогнать наваждение, Алексей схватил выпроставшуюся из-под одеяла тонкую, почти прозрачную, холодную руку и прижался к ней лицом...

- Monsieur le comte, je dois changer un sac de glace⁵, - тихий, ровный голос акушерки, слегка тронувшей его за плечо, заставил недоуменно обернуться.

- А? – мадам Моро повторила свою просьбу, сопроводив ее для верности еще и взглядом, указующим на живот Маргариты. – Ах, да, конечно! Прошу вас!

Поспешно поднявшись, Алексей отошел в сторону, уступая место у постели супруги, наблюдая за тем, как, поставив на край кровати таз со свеженаколотым льдом, пожилая акушерка деловито и спокойно откинула край одеяла, собираясь исполнить задуманное, но вдруг замерла и вскинула взволнованный взор на стоящего неподалеку Гордеева.

- Monsieur docteur, ici bientôt! Il semble, tout a commence encore!⁶


_________________________________________

¹ - "У вас дочь, господин граф" ( здесь и далее - фр.)
² - "Нет-нет, вам туда нельзя!"
³ - "Я хочу видеть свою жену. Пустите!"
⁴ - "Не теперь, месье. Нужно подождать."
⁵ - "Месье граф, мне нужно сменить пузырь со льдом."
⁶ - "Месье доктор, скорее сюда! Кажется, все снова началось!"

 Отправлено: 05.01.17 22:37. Заголовок: Совместный пост. Гл..

Скрытый текст

Совместный пост.

Глянец свежей крови отмёл последнюю надежду Владимира остаться тем же везунчиком, которым он полагал себя до этого дня. В самом деле, его пациенты, люди, в общем-то, на редкость здоровые, не требовали от врачебного искусства ничего сложнее банального ремесла: капли от желудочных колик, тёплое питьё от кашля и приятная беседа от слёз. Приятная и необременительная практика, во время которой, правда, вспоминаются годы учёбы, полные таких премудростей, какие никогда в этом спокойном и сонном местечке не понадобятся. И меньше всего на свете можно было ожидать, что извлекать их из памяти придётся по вине Марго, отличавшейся богатырским здоровьем, несмотря на наплевательское к нему отношение.

- Ты - вон! - Владимир закружил вокруг кровати, не обращая внимания на теснимого из спальни графа. Гордеева занимали лишь алые пятна, тревога в глазах разучившейся беспокоиться по пустякам акушерки и шёпот, проклятый шёпот, никак не шедший из головы, а обретавший всё новые и новые смыслы.

"Слишком быстро, месье, слишком быстро".

Он не успевал ни молиться, ни богохульствовать. Симптомы выстраивались, словно гвардейцы на парад, безучастно наблюдать который он не мог. Природная осторожность пасовала перед желанием помочь, сделать хоть что-то, способное остановить этот неторопливый переход в иной мир, где бессильны все людские знания. Но ловя в свои руки дрожащие кисти родильницы, едва чувствуя на холодном запястье слишком быстрые удары пульса, с тревогой вслушиваясь в неглубокое и частое дыхание, видя стремительно разливающуюся по коже бледность, граничащую с синевой, и отчаянно боясь потерять самообладание, Гордеев всё чётче понимал: выхода нет.

Отойдя от постели, серой в предрассветных сумерках, Владимир малодушно тянул время. Мадам Моро, которую он ещё ночью отправил проведать новорождённую, а после велел отдохнуть, вернулась с новой порцией льда и вопросительно посмотрела на врача. Гордеев махнул рукой и шагнул в соседнюю комнату.

- Она умирает, - и задохнулся так и не озвученным: "Мне жаль".

В глубине комнаты громко ахнула и зарыдала Анюта, по-детски зажимая рот ладонями. Алексей, стоявший у раскрытого окна, зажав в зубах очередную папиросу, почти бездумно – от усталости и напряжения – наблюдая за тем, как вступает в свои права новый день, медленно обернулся. И в тот же самый миг, отложив в сторону неизменное рукоделие, поднялась из кресла старшая графиня Девиер. Минувшим днем, вдвоем с дочерью, она совершила давно запланированную поездку в Аванш, чтобы осмотреть руины римского амфитеатра и другие, уцелевшие с античных времен, памятники древней столицы Гельвеции, потому о драматических событиях в доме младшего брата узнала лишь поздним вечером, в районе полуночи. Сразу после этого, даже не переодеваясь, они с Анютой отправились к Головиным, где оказались как раз тогда, когда Маргарите вновь стало хуже.

- Какое несчастье, боже мой! – бесшумно переместившись к окну, подле которого все еще обретался Алексей, она взяла его за руку, мягко, но крепко, как когда-то в детстве – одновременно страхуя от возможного падения и удерживая возле себя. – Но Владимир, как же так, неужели больше совсем ничего нельзя сделать?

Под тремя устремленными на него взглядами: умоляющим, Анютиным – похоже лишь она, наивное дитя, всерьез верила в то, что он способен творить чудеса; испытывающим и серьезным, будущей тещи – от него, как всегда, захотелось сделаться совсем крохотным и куда-нибудь спрятаться, а лучше вовсе исчезнуть, и странно пустым – Алёшкиным, Гордеев почувствовал себя смертником, стоящим перед расстрельной командой.

- Я сделал всё, - тем не менее, медленно и раздельно, словно для глухих, повторил он слова, которые однажды уже слышал от него Головин. – Всё, что мог.

И почти тут же едва не оказался на полу, устояв в вертикальном положении лишь потому, что Алексей, который, вдруг, неожиданно выдернул руку из руки сестры и резко рванулся к нему, крепко держал его за грудки.

- Какого черта, Володя?! Какого черта ты говоришь и думаешь сейчас о себе?! Ты о Марго лучше еще раз подумай. И о трех детях, что останутся без матери, если ты сейчас же не придумаешь ничего дельного! – сквозь зубы процедил он, не сводя глаз с лица опешившего Гордеева, и с силой его встряхнул. – Ну же, давай, шевели мозгами?!

Гордеев отвёл взгляд и принялся по одному отгибать удерживавшие его пальцы. Если граф верил, что подобным способом добьётся требуемого, то никакую проблему нельзя было всерьёз считать таковой: потряси врача - и дело само решится. Помедлив, словно сомневаясь, что его слова дошли до адресата, Головин разжал руки, и Владимир отошёл в противоположный конец комнаты. От провожавших его взглядов плечи сами горбились, но он упорно держал спину прямо.

- Есть средство, - усевшись на подоконник, он заговорил с графиней Девиер. - Я читал, что англичанам удаётся излечивать умирающих от потери крови. Они просто вливают в вены кровь другого человека, и... иногда это помогает.

- Как часто? - Евдокия Романовна схватывала суть на лету. - Маргарита... ей это поможет?

- Недостаточно, - его слушали очень внимательно, в такой звенящей тишине, что слова, казалось, заполняли весь дом. - Я читал о шестерых выживших, но одному Богу известно, сколько умерло на самом деле... Это может помочь, или хотя бы дать шанс, или усугубить страдания... Я никогда этого не делал, и чужие слова - вот вся наша надежда. Алексей, твоя жена умирает. Она умрёт, если я ничего не сделаю, или сделаю что-то неправильно, или умрёт просто потому, что уже поздно что-либо делать.

 Отправлено: 07.01.17 01:37. Заголовок: - Ума вы, что ли, ли..

- Ума вы, что ли, лишились – причем сразу оба?! – глядя попеременно то на старшую сестру, то на Гордеева, которые с деловитым видом обсуждали нечто, казавшееся совершенным бредом, он не мог поверить своим ушам. – Ну ладно еще он, но ты-то, Дуняша! Ты же должна понимать… Нет! Это невозможно. Должен быть еще какой-то выход!

Нервно запустив пятерню в волосы, Алексей принялся расхаживать туда-сюда по комнате под красноречивое молчание Владимира и Евдокии Романовны. И потому тишину, воцарившуюся теперь в комнате, нарушали лишь тихие всхлипы Анюты, которая тем более не смела вставить ни слова в столь напряженный разговор.

- А что думает сама Марго? – вдруг проговорил Головин, оборачиваясь к доктору. – Ты ей-то самой говорил про этот… способ?

- Да ей, видишь ли, сейчас как-то не до судьбоносных решений, - откликнулся тот со своего «насеста», заставив своей истинно врачебной, мрачной иронией вновь потемнеть от гнева взгляд собеседника. Оценить ее прямо сейчас Головин был не в состоянии. – Она…

- Мы поняли! – вновь вступила в разговор графиня Девиер. Подняв ладонь, она послала Гордееву предостерегающий взгляд, затем опять подошла к брату. – Алёша, мне кажется, нужно попробовать, - голос ее звучал при этом так мягко, как никогда прежде, но за этим «мне кажется» Головин столь явственно услышал: «ты должен», что невольно поёжился.

Видит бог, он никогда не боялся принимать решений. Но то была его жизнь, его собственная судьба, а здесь…

- У меня есть время подумать? – это было похоже на попытку утопающего уцепиться за соломинку. Алексей прекрасно это понимал. И видел, что это понимают все остальные присутствующие.

- Я не знаю, - честно признался в ответ Гордеев. На сей раз совершенно серьезно. – Но в любом случае, поторопись.

… Он не слишком точно понимал, как именно и почему оказался в той части дома, где располагались детские спальни. Теперь их было уже три. Мимолетное воспоминание о том, как всего несколько месяцев назад вчетвером весело спорили, наперебой доказывая в каких тонах оформить новые апартаменты, заставило сильнее сжать зубы. Вместе с детьми, Алексей тогда голосовал за «мальчишеские» оттенки, Марго же, смеясь, настаивала, что будущей мадемуазель Головиной вряд ли придется по вкусу голубой. Впрочем, и розовый тоже, что так банально, а ведь это, наверняка будет совершенно необычная девочка…

С появлением в комнате хозяина дома, новоиспеченная кормилица, молодая, пышущая здоровьем крестьянка из ближайшей к Ивердону деревни, почтительно встала и поклонилась. И, когда Алексей попросил ее ненадолго выйти, бесшумно исчезла. Подойдя к завешенной белоснежными кружевами люльке, он заглянул внутрь – и, внезапно обнаружив, что «мадемуазель Головина» не спит, а бодрствует, взирая на него спокойным, не по-младенчески собранным и пристальным, как показалось, взглядом, едва не отпрянул от неожиданности. Непонятно, чем именно, но в эти несколько мгновений, в которые они внимательно изучали друг друга, дочь неуловимо напоминала Алексею Елену Вахтанговну. Не найдясь, что сказать: агукать или даже просто делать пальцами «козу», под таким взглядом казалось форменным идиотизмом, Головин лишь слабо улыбнулся и, опустив обратно кружевной полог, тяжело вздохнул – и тут же услышал за спиной какой-то шорох. Решив, что это вернулась кормилица, он взглянул через плечо.

- Ты… что? – оставив колыбель, Алексей торопливо метнулся к двери. В проеме ее, в одной длинной ночной сорочке, из-под которой торчали босые ноги, безмолвно стояла Катя. – Почему босиком, заболеешь!

Недолго раздумывая, он потянулся, намереваясь подхватить ее на руки – ну и что, что тепло и середина лета, дети ведь вечно умудряются где-то простыть…
Но, решительно мотнув головой, девочка отступила на шаг назад.

- Ну, ладно! – он кивнул и поднял руки. – Но хотя бы на полу холодном не стой, иди сюда, здесь… ковер, вон есть…

Наблюдая за тем, как она вошла и, игнорируя остальную имевшуюся в комнате мебель, села прямо в центре указанного им плотного ворсистого ковра, поджав колени к подбородку, все еще растерянный и не знающий, как себя вести, Алексей Романович тихо затворил дверь. А затем, недолго думая, опустился рядом с девочкой.

- Ты здесь давно? – спросил он после того, как вместе минуту помолчали. Катя отрицательно покачала головой. – Ночью спала? – еще один отрицательный кивок. – Понятно… Сестру уже видела?

- Да. Нам с Жоржем еще вчера вечером дядя Владимир разрешил взглянуть. Она красивая.

- Как ее мама… И старшая сестра! – для чего-то поспешно прибавил Алексей Романович, хотя явно никто не ждал от него комплиментов.

- Мама сильно больна, да?

- Да, - он не видел необходимости лгать.

- А если… Бог заберет её к себе, вы поедете в Россию?

- Возможно…

- И увезёте Жоржа и сестричку с собой?

- Разумеется… нет, стой! – Алексей недоуменно повернулся к девочке. – Почему только их? А ты… ты разве не захочешь ехать?

- Нет, дело не в этом. Просто… они оба – ваши дети, а я… у меня только мама… и если…

Внезапно он понял. Но, напрочь захлебнувшись неописуемым никакими человеческими словами чувством, накрывшим, как волна, с головой, далеко не сразу смог произнести хоть что-нибудь в ответ, глядя прямо перед собой и пытаясь вернуть себе для начала способность даже не говорить – дышать!
А потом просто, крепко, изо всех сил, обнял худенькие плечи и спину с птичьими, выступающими под тонкой рубашкой лопатками.

- Я тоже у тебя есть, глупенькая. Я – есть, и всегда буду, ты запомни это, пожалуйста… И больше никогда, слышишь, никогда не вздумай помыслить иначе! Ты поняла? – странным, хриплым, задыхающимся шепотом проговорил он, наконец. И – не увидев, а скорее, почувствовав согласный кивок прижатой к груди щеки, а потом и робкое ответное объятие, улыбнулся. Вышло криво – губы предательски дрожали, но Катя, к счастью, видеть этого не могла.

А спустя еще минуту, когда волнение немного улеглось, на смену ему вдруг пришла долгожданная и совершенная кристальная ясность. Отстранив от себя дочь, Алексей внимательно и серьезно посмотрел в ее широко распахнутые темные глаза:

- Слушай. Мне сейчас нужно будет срочно отойти. Сможешь приглядеть за сестрой, пока не вернется кормилица?

- Конечно!

- Спасибо! – поцеловав ее в щеку, он вскочил на ноги и бросился к выходу, сопровождаемый удивленным взглядом Катрин, которая явно хотела узнать, что вдруг стряслось, но все еще робела. Однако ему было уже не до объяснений. Потом. Теперь важней другое, и дай бог, еще не слишком поздно. – Только никуда не уходи! Но потом сразу к себе в постель! Я проверю!

В спальне, куда Головин почти вбежал через некоторое время, почти ничего не изменилось. Несмотря на раскрытые окна, по-прежнему крепко пахло табаком и несчастьем, разве что утро, окончательно вступив в свои права, уже успело позолотить пол и стены первыми лучами недавно взошедшего над горизонтом солнца.

- Где он?! – Дуняша молча указала на соседнюю комнату и, не останавливаясь, прогоном, Алексей проскочил мимо нее прямо туда. Гордеев, сидевший у стола, подперев кулаком подбородок, при его появлении тут же вскочил на ноги. – Я не слишком поздно? С дочерью говорил… Володь, давай все же попробуем, а?! Сделай все, что нужно. И будь, что будет!