Отправлено: 22.06.15 23:53. Заголовок: Искупление

Время - 1891, 1896 и затем - 1898 год.

Место - Петербург, далее - Астраханская губерния.

Участники - Ольга Веригина, Александр Веригин, Степанида Лисицына, Иван Прозоров, НПС.

 Отправлено: 23.06.15 22:23. Заголовок: 10 марта 1891 года. ..

10 марта 1891 года.

Граф Дмитрий Платонович Чернышев слыл человеком сдержанным, совершенно не подверженным вспышкам внезапного гнева и не признающим какое-либо насилие. Воспитав троих детей, двое из которых были мальчишками и еще теми сорванцами, доводившими своими выходками до дрожи гувернеров и бонн, он сумел избежать телесных наказаний. Слово и дело, по твердому убеждению опытного дипломата, были куда более действенной мерой. Однако ныне его почти невозможно было узнать в разъяренном господине, который с покрасневшим лицом и вздувшимися на лбу жилами крепко сжимал предплечье молоденькой барышни, по чьим залитым слезами щекам он мгновение назад влепил одну за другой целых три пощёчины, и продолжить экзекуцию над которой ему мешала сейчас только супруга, повисшая на другом его плече, удерживая карающую отцовскую десницу.


- Я ее убью! Своими руками вытрясу жизнь из этой мерзавки!

- Да что случилось-то?! Что на вас обоих нашло? – растерянно лепетала графиня Мария Николаевна, которой никто ничего не объяснил ни тогда, когда Чернышевы спешно покинули дом графа Эссмена, где малым кругом праздновали десятилетие правления Государя, ни после, когда Дмитрий Платонович силком затолкал дочь в экипаж, сам сел напротив нее и, едва дождавшись супруги, велел кучеру немедля ехать домой. Всю дорогу он грозно молчал, лишь периодически волком смотрел на Ольгу, а та, опустив глаза, разглядывала оборки своего платья, продолжая, как и отец, игнорировать испуганные вопросы Марии Николаевны. Сразу же после того, как подъехали к дому, граф вновь, чуть ли не за косы, потащил дочь вверх по ступеням парадного крыльца, не заботясь о том, что она может ненароком оскользнуться на сыром мраморе в своих тонких бальных туфельках. Ольга просила отпустить ее, но отец не слушал, продолжая решительно волочь ее за собой вплоть до двери собственного кабинета, где и случилась после семейная сцена, какой стены фамильного особняка Чернышевых еще прежде не видели

- Что случилось?! Вот у нее и спроси – что случилось! – брезгливо оттолкнув от себя дочь, граф освободился от цепких пальцев жены и отвернулся, - Это твоя вина, несомненно! Ты слишком много ей позволяла!

- Моя вина?! – Мария Николаевна испуганно переводила взгляд с мужа на дочь, - Да в чем же?

- Я его люблю и никогда не откажусь от него! – вдруг выпалила Ольга прямо в спину отцу, и тот снова резко к ней обернулся. Те же самые слова он впервые услышал час тому назад в одном из кабинетов дома Эссмена, где застал свою дочь и секретаря французского посла, графа де Колиньи, за весьма пикантным занятием.

Вообразив в первое мгновение, как любой отец, что над его дочерью совершается насилие, он бросился к переплетенной в страстных объятиях паре, схватил за шиворот француза и отшвырнул его прочь к стене, дернувшись затем к противоположной, где у Эссменов была помещена коллекция холодного оружия, и хватаясь за первую попавшую под руку саблю. Но тут Ольга – его дочь! – внезапно закричала, чтобы он не смел этого делать, ибо все, что Дмитрий Платонович только что увидел, происходило по любви! И «любовь» эта, с позволения сказать, длится уже почти полгода! Замерев на месте, граф не знал, что и говорить, но тут, встревоженный шумом, в комнату ворвался вначале хозяин дома, а затем и его супруга вместе с графиней де Колиньи, которую озадачило длительное отсутствие супруга в гостиной, где происходил прием. С этой минуты грандиозный скандал стал, казалось, неизбежен. Но, благодаря титаническим усилиям самого Эссмена, а также французского посла, также присутствовавшего на приеме, немедленного позора все-таки избежали. Супруги де Колиньи через черный ход покинули дом и уехали в посольство, а следом за ними тем же путем отправились и Чернышевы, ведомые главой семейства, который чувствовал в тот момент, как буквально на глазах рушится весь его привычный мир. Его собственная карьера в министерстве, карьеры обоих сыновей, старший из которых служил адъютантом при великом князе Михаиле Александровиче, а второй буквально на днях ожидал назначение на должность в Министерстве иностранных дел – все вот-вот могло рассыпаться, словно карточный домик, из-за неподобающего поведения его младшей дочери - шлюхи! Конечно, когда эта новость станет достоянием петербургских салонов, этого слова употреблять никто не станет, но какой бы синоним благородные дамы не придумали, а суть истории не меняется. И позор ляжет не только на голову этой паршивки, но и на всю их семью в целом.

- Замолчи, дрянь! На собственную репутацию тебе плевать, но братья твои причем же?! Анатоль теперь должен будет покинуть службу! А Павел?! Дрянь! С этой минуты у меня нет больше дочери! В монастырь сошлю, в Сибирь отправлю! С глаз долой! - Ольга уже попятилась было к двери, чтобы исполнить волю отца, которая вполне совпадала с ее собственным желанием последнего времени. Но Дмитрий Платонович вдруг приказал остановиться и разразился новой тирадой, в которой вновь не стеснялся в выражениях. Отчаявшись остановить его, несчастная Мария Николаевна забилась в угол комнаты и беззвучно плакала, горестно поглядывая то на мужа, то на дочь, наконец-то осознав, какая катастрофа ее настигла. Но тут оказалось, что самое худшее всех ждет еще впереди. Замолкнув на полуслове, граф Чернышев судорожно схватился рукой за жесткий крахмальный воротник сорочки, словно тот мешал ему свободно дышать, затем, резко посерев лицом и страшно вращая глазами, неловко повалился прямо на пол своего кабинета.

Все дальнейшее Ольга помнила плохо – она расслышала матушкин крик, потом в комнату прибежали слуги, засуетились вокруг хозяина, а она все продолжала стоять и смотреть на отца, который беззвучно открывал рот и глядел на нее уже с немым упреком. Через какое-то время, сама не зная, как, Ольга очутилась в своей спальне. Она слышала, как приехал доктор, как носились служанки, исполняя его и матери распоряжения. Затем появился Анатолий, старший ее брат, чей низкий гулкий голос было слышно даже из спальни матери. Но все это будто не касалось самой Ольги, которая могла сейчас думать лишь только о собственной личной драме.

 Отправлено: 24.06.15 22:21. Заголовок: - И все-таки наиболе..

- И все-таки наиболее предпочтительным средством для купирования непосредственно приступа стенокардии я полагаю именно амилнитрит. Это быстро и эффективно. В то время как надежность вашего любимого нитроглицерина в ургентных случаях еще до конца не изучена.

Скрипучий стариковский голос заставил Веригина отвлечься от задумчивого созерцания меняющегося вслед за размеренным движением экипажа привычного городского вида и удивленно взглянуть на своего старшего коллегу, восседающего напротив с видом императора на троне.

- Но как же так, Иван Алексеевич! Мюррел¹ в своих исследованиях уже пять лет, как доказал, что нитроглицерин не просто эффективнее, но и действует более продолжительно, нежели амилнитрит, да и Андерсон² с ним вполне согласен…

- Ах, голубчик, вот вечно вы закидываете меня этими басурманскими фамилиями, когда убедительных аргументов не имеете! Знаю, читал, что проводятся исследования, что есть результаты. Но мы-то с вами не в лаборатории, по грешной земле ходим, живых людей пользуем, а не с пробирками и мензурками возимся. Так что надежнее полагаться на то, в чем до конца уверен. К тому же, не в мои годы новым трюкам учиться. Вот передам вам совсем своих пациентов, и станете лечить их новыми методами, - склонившись вперед, Стадницкий взглянул на собеседника поверх своих маленьких, круглых очков, придававших оратору отчетливое внешнее сходство с обер-прокурором Святейшего Синода, и с едва заметной ухмылкой на тонких губах прибавил. – Всех, коим посчастливится дожить до времени, когда старый ретроград уступит место поборнику прогресса.

- Да полно вам, Иван Алексеевич! – досадливо поморщился в ответ Александр и вновь отвернулся к окну. Несмотря на завидное самообладание и «змеиную», как утверждали некоторые, холодную кровь, он был весьма раздражен. И не хотел возобновлять старый спор, от которого, признаться, порядком успел устать, давно осознав всю бесперспективность дальнейшей дискуссии.

«Поборник прогресса»… В устах знаменитого петербургского интерниста, в ассистентах у которого Александр состоял вот уже пятый год, с некоторых пор это словосочетание сделалось едва ли не ругательным, хотя прежде Иван Алексеевич был одним из лучших – и знаменитейших столичных докторов. Потому Веригин счел большой удачей получить вскоре после окончания академического курса личное приглашение Стадницкого занять при нем место помощника. К тому же тот почти сразу стал говорить, что со временем, отойдя от дел, передаст Александру не только накопленный опыт и знания, но и своих многочисленных пациентов, немалую часть которых, надо сказать, составляли люди известные не только в Петербурге, но даже в России и в Европе.

Вначале жаловаться было действительно грех. Иван Алексеевич щедро делился тем, что знал и умел, Веригин многому у него научился. Однако последние года два все отчетливее ощущал, что окончательно перерос в себе этап ученичества и хочет, наконец, пойти дальше сам. Должно быть, то же самое ощутил в нем и старый интриган Стадницкий, который теперь почти постоянно говорил о вот-вот грядущем уходе на покой, но на деле… только лишь говорил. Отчего Веригин чувствовал себя порой ослом, перед мордой которого хитрый погонщик закрепил сочную морковку, заставляя идти вперед и тащить дальше тяжелую повозку. А «повозка» - то есть практика, которую Александр вел за Стадницкого практически полностью, действительно была довольно тяжелой и занимала почти все время, включая номинально свободное. Себе же Иван Алексеевич оставил лишь самых богатых и знаменитых. Их он консультировал исключительно сам. То ли из уважения, то ли из материальных соображений, хотя последнее предположение Александр старался гнать от себя прочь, полагая неприличным и неподобающим.

Нынче они ехали как раз к одному из таких пациентов, важному чиновнику Министерства Иностранных Дел. Последний много лет уже страдал от приступов болезни Гебердена³, и прежде Стадницкий обычно обходился во время своих визитов к нему без помощи молодого коллеги. Но нынче отчего-то предложил отправиться вдвоем. И Веригин, конечно, согласился. Отчасти из любопытства, ибо еще никогда прежде не бывал в подобных домах. Хотя стенокардия – она, собственно, не делает различий между простым портовым грузчиком, надорвавшим сердце тяжким физическим трудом, и важным государственным мужем, переволновавшимся по поводу склоки на очередном заседании своего министерства. Примерно одинаково при этом выглядят и родственники страдальца. Растерянные и напуганные, они с волнением и надеждой взирают на врача и ждут от него добрых известий, что все будет хорошо – где бы дело ни происходило, в лачуге или дворце, наподобие того, возле которого, в конце концов, затормозил везущий двух докторов экипаж.

Хозяева встретили их прямо в холле. Это были немолодая, похожая на англичанку, стройная дама в темном платье и мужчина, годами, верно, ровесник самому Веригину, должно быть, сын графа Чернышева – так звали самого их нынешнего пациента. При появлении доктора Стадницкого они тотчас же принялись рассказывать о несчастье, постигшем их мужа и отца:

- Ах, Иван Алексеевич! На вас вся надежда. По-всякому бывало, но так сильно – никогда прежде! – страдальчески заламывая руки, горестно восклицала графиня, пока все вместе шли к покоям ее супруга. Стадницкий кивал, горестно вздыхал, называл ее «матушкой» и убеждал немедленно успокоиться. – Главное, понять не могу, что стряслось! Не признается! Верно, что-то секретное, по службе, что даже мне сказать невозможно…

Веригин и граф Чернышев-младший молча шли за ними следом. И в этот момент Александр как раз случайно взглянул на своего спутника, заметив, как лицо его исказила недобрая гримаса. Однако, почти мгновенно овладев собой, он вновь сделался невозмутим.

- Маменька, прошу вас, - тихо, но настойчиво произнес он, касаясь ее плеча, словно желая остановить, - давайте нынче позволим докторам сосредоточиться и собраться с мыслями, а наши предположения относительно причин происшествия обсудим позже…

- Да-да, конечно, ты прав, Анатоль! – осекшись на полуслове, она мелко закивала, и далее молчала до тех пор, пока не пришли на место.

В спальной комнате графа Чернышева пахло сердечными каплями и отчаянием. Сам Дмитрий Платонович находился в постели в полусидящем положении и был серовато-бледен лицом, лоб которого покрывали крупные капли пота. При появлении докторов и родных он медленно открыл глаза и даже попытался улыбнуться, чтобы подбодрить супругу, но по расширенным зрачкам и плотно сжатым челюстям было ясно, что несчастный по-настоящему страдает.

- Простите, господа, что побеспокоил вас во внеурочное время. Так уж вышло… - поприветствовав вошедших, произнес он с трудом и поморщился, неосознанно прижимая ладонь к левой половине груди.

Постановка диагноза не составила большого труда, налицо были все признаки ишемического приступа. В этом Александр был совершенно с Иваном Алексеевичем согласен. Однако дальше все пошло не так гладко. Обычная в таких случаях дозировка амилнитрита, раствор которого Стадницкий накапал прямо на чистый носовой платок и поднес затем к лицу больного для вдыхания паров, намереваясь устранить сосудистый спазм, не дала ожидаемого эффекта. Боли не прекращались и легче Дмитрию Платоновичу, чье мужество в болезни уже успело вызвать у Веригина симпатию и уважение, отнюдь не становилось. И тогда Александр решился предложить попробовать свою методику, причем обратился с этим не к Стадницкому, а к самому Чернышеву, который, естественно, согласился. И вскоре дело пошло на лад. Спустя час приступ стенокардии у Дмитрия Платоновича полностью купировался, а еще через два часа – после того, как выслушали все благодарности от больного и его родственников, а также выпили в гостиной неизбежного чаю и отправились, наконец, восвояси, Александр узнал, что он… уволен. И что иметь дел с ним Иван Алексеевич более не желает, ибо никогда прежде не встречался со столь «вопиющим нарушением врачебной этики».


_________________________________________

¹ - У. Мюррелл, профессор фармакологии и терапии в Вестминстерском госпитале. Знаменит тем, что первым использовал нитроглицерин при стенокардии в 1876 году, хотя в то время он был занесен в Британскую фармакопею лишь как лекарственное средство от повышенного кровяного давления.
² - У. Макколл Андерсон, профессор, английский врач, одним из первых сообщивший об эффекте регулярного приема нитроглицерина в 1881 году.
³ - старинное название стенокардии

 Отправлено: 29.06.15 22:40. Заголовок: Переполох в доме Чер..

Переполох в доме Чернышевых постепенно стихал. Марию Николаевну, заставив прежде выпить успокоительных капель, которые оставил для отца Стадницкий, Анатолий Дмитриевич отправил спать, вызвавшись провести ночь, дежуря у его постели. Хотя прежде он все же желал поговорить с Ольгой. Но здесь графиня проявила несвойственную ей строгость и запретила ему это делать, заявив, что на сегодня в этом доме ссор уже предостаточно.

Что касается самой виновницы всех сегодняшних происшествий, то остаток вечера Ольга просидела в собственной комнате, забравшись с ногами в кресло и даже не заботясь о том, чтобы снять вечерний наряд и бальные туфли. Ей было жаль себя до невозможного, обидно от незаслуженных – конечно же, незаслуженных! – обвинений отца. Ведь она действительно любит Анри, а он обожает ее. А его жена… Боже мой, да всем в Петербурге известно, что у графини де Колиньи, которая, кстати, на семь лет старше супруга, чахотка и прогнозы докторов неутешительны! Разумеется, когда все случится, сразу пожениться они с Анри не смогут, придется выждать положенное время траура, но дальше-то ничто не помешает им соединиться в счастливом союзе! Отец же в своем слепом гневе, будто не слышит всех этих вполне разумных доводов и готов даже отречься от неё из-за нелепых светских условностей. Как же она несчастна!

Впрочем, со временем гнев и обида девушки все же уступили место совсем иным чувствам – страху и стыду. Стараясь не думать о том, что сейчас происходит в комнате отца, она упорно гнала прочь страшную мысль, что ее поступок может стать причиной его смерти. Карьеры старших братьев Ольгу волновали значительно меньше, но жаль было и их. Ни Павел, ни даже привыкший вечно задаваться Анатоль, не заслужили такого позора. Но как бы там ни было, а молодой организм юной графини, знал только один способ побороть все страхи. Так что очень скоро она задремала и проспала в кресле до самого рассвета, из-за чего новое утро закономерным образом началось с ломоты во всем теле.

С трудом разогнув затекшие за ночь руки и ноги, Ольга вызвала горничную. Но когда та вошла – бледная, старательно отводя от ее лица глаза, вновь ощутила, как они будто бы свинцом наливаются от мгновенно охватившего всю ее сущность панического ужаса: неужели?! Замерев на месте, она боялась произнести вслух рвущийся с губ вопрос. К счастью, верно, догадавшись, Глаша быстро развеяла ее страхи:

- Вашему батюшке стало лучше, Ольга Дмитриевна, но он пока спит. А вот Анатолий Дмитриевич велел сразу же доложить, когда вы проснетесь, – умолкнув, горничная взволнованно посмотрела на свою барышню, после чего почти шепотом добавила, - Только я ему еще не говорила.

Прикрыв на мгновение глаза, Ольга с облегчением вздохнула: слава богу! Избавившись, наконец, от вчерашнего наряда и велев Глаше готовить ванну и новое платье, барышня Чернышева села к своему бюро и принялась писать письмо. Теперь, когда жизнь отца была вне опасности, она тревожилась о другом, не менее важном для нее человеке, жизни которого может угрожать совсем невымышленная опасность. Ведь после вчерашнего скандала кто-то из мужчин ее семьи просто обязан будет потребовать у Анри сатисфакции. И скорее всего это будет Анатоль, который чуть ли не больше самого их отца помешан на всех этих глупых так называемых «законах чести». У него есть высокопоставленный покровитель, который сможет при необходимости защитить от серьезного наказания, полагающегося за дуэль. Но даже он вряд ли сможет предотвратить в этом случае его отставку. Впрочем, все это такие мелочи в сравнении с тем, что Анри может погибнуть! Брат прекрасный стрелок, и вряд ли промажет с расстояния двенадцати шагов, а надеяться на выстрел в воздух с его стороны в нынешних обстоятельствах просто утопия. Тем не менее, просить возлюбленного пренебречь условностями и принести все необходимые извинения, Ольга не посмела. Вместо этого сама умоляла простить за оскорбления, которые нанес ему в пылу гнева граф Чернышев, а еще напоминала о своей вечной любви и клятвах, которые они давали друг другу, и советовала беречься, не покидая ближайшее время своей квартиры при консульстве.

Запечатав конверт, она упросила Глашу тайком отнести его домой к де Колиньи, а сама решила еще некоторое время из осторожности не покидать спальни даже после того, как с утренними процедурами было покончено. Но настороже был и Анатоль. Глаша не успела еще дойти даже до черного входа, когда Анатолий Дмитриевич вырос перед ней, словно стена и заставил отдать ему письмо, с коим в руках вскоре сам вошел в спальню сестры.

- Да как ты посмел! – воскликнула Ольга, увидев у него конверт, и бросилась его отбирать, но едва не упала, когда тот отпихнул ее от себя.

- Ты, позор нашей семьи, сядь и слушай! Я знаю, что тебе плевать на всех, кроме самой себя, но, слава богу, на свете есть еще люди, для которых существуют понятия чести и совести.Нынче утром, еще восьми не было, к нам приезжал Михаил Николаевич*. Он привез от своего отца добрую весть, что граф де Колиньи и его супруга еще ночью отбыли из Петербурга. Так что – писала ты ему напрасно. Еще, Михаил Николаевич, - Анатолий намеренно называл свое приятеля и однокашника по имени-отчеству, тем самым подчеркивая важность сообщаемой новости, - сообщает, что Эссмены сумели убедить гостей в том, что ваш отъезд с бала был связан с тем, что уже на приеме отец почувствовал себя плохо. А супруги Колиньи вынуждены покинуть пределы Империи по личным причинам – здоровье графини в сыром Петербурге сильно ухудшилось.

Из всего сказанного, больше всего ошеломленную Ольгу потряс отъезд Анри. Неужели он смог вот так просто уехать и даже не попытаться сообщить ей об этом, неужели он не послал ей хоть крохотной записки? Может быть, и ее успел перехватить Анатоль? Или же он просто не успел и напишет в дороге?
Анатоль, тем временем, не прекращал сыпать на нее упреки и обвинения. Причем, делал это не так, как отец: говорил тихо, но язвил при этом куда больнее и искуснее.

- Все, хватит! – не выдержав, воскликнула она, наконец. – Я уже поняла твое отношение ко мне, равно как и то, что для этой семьи я больше не являюсь равноправным членом. Так что, не нужно утруждать себя такими долгими разговорами. Можешь уходить!

- И это все, что ты хочешь сказать? Ни раскаянья, ни извинений?! Да, ты воистину бесконечно порочна!

После брата в комнату пришла графиня. Как любая мать, Мария Николаевна считала, что ее девочка виновата куда меньше, чем утверждают мужчины, пыталась ее пожалеть. Но жалость матери и ее слепая глупость взбесили Ольгу настолько, что она, без стеснения, выложила ей все, включая самые шокирующие, подробности своего романа. После чего, как до того брата, настоятельно попросила оставить ее в покое и уйти прочь.

Так она сделалась в своей семье настоящим изгоем. Даже слуги, кроме, разве что, Глаши, теперь позволяли себе смотреть на барышню с укоризной. Не желая видеть этих взглядов, все дни напролет девушка проводила в своей комнате и лишь время от времени, когда знала, что ее никто не застанет, покидала убежище, чтобы дойти до библиотеки и взять себе какую-нибудь книгу почитать. Ожидаемого письма от Анри она так и не получила, хотя Глаша клялась, что лично каждый день просматривает всю доставляемую в дом почту.

Все это вместе привело к тому, что Ольга, лишенная привычной своей жизни, все больше впадала в тоску. Ей хотелось выть, хотелось сбежать из этого ада. Но сделать это было невозможно.

---

*Михаил Николаевич Гирс (22 апреля 1856 — 27 ноября 1932, Париж) — русский дипломат, посол в Константинополе и Риме, тайный советник, гофмейстер.
Сын Николая Карловича Гирса (9 [21] мая 1820, близ м. Радзивилова — 14 [26] января 1895, Петербург) — русский дипломат, министр иностранных дел России в 1882—1895 годах; действительный тайный советник (16 апреля 1878[1]), статс-секретарь (1879), почётный член Петербургской Академии наук (1876).

 Отправлено: 30.06.15 23:19. Заголовок: Ближе к полудню одно..

Ближе к полудню одного из следующих дней – первых дней свободы, как сразу же мысленно определил для себя наступившую пору Александр, наконец-то, впервые за долгое время получивший возможность как следует выспаться, в его скромную квартиру явился лакей в форменной ливрее Чернышевых. Почтительно вручив доктору письмо от своего барина, он прибавил, что граф Дмитрий Платонович велел ему сразу не уходить, а дождаться ответа. Несколько озадаченный подобной настойчивостью, Александр Глебович тут же, на пороге, вскрыл конверт и быстро, по диагонали, пробежал взглядом верхние строки послания, исполненные глубочайшей благодарности «за спасение жизни». Тут Веригин едва заметно поморщился, он всю жизнь терпеть не мог этого патетического тона. Впрочем, дальше, где Чернышев, наконец-то, вновь стал изъясняться нормальным человеческим языком, а не высоким штилем, содержалось кое-что любопытное. Граф просил навестить его нынче для повторного осмотра, а также для некого «важного разговора». Еще в письме содержалось приглашение разделить с Чернышевыми «маленькое домашнее торжество в честь счастливого избавления главы семейства».

Без труда догадавшись о поводе к разговору – вероятно, граф намерен и впредь пользоваться его врачебным искусством, что было, несомненно, лестно и приятно, Веригин, тем не менее, не совсем понял для чего нужно все прочее. В своей практике он почти всегда находился с пациентами в ровных и хороших – но не личных отношениях, полагая дружбу с больным лишним и даже мешающим в деле врачевания. Любой доктор подтвердит, что нет хуже каторги, чем лечить друга, или, упаси господь, родственника. Но отказать сразу было неловко и, пожалуй, даже невежливо. Потому, отпустив слугу со словами ответной признательности, уже вечером Веригин вновь поднимался по широкой мраморной лестнице графского особняка.

Встречали его с почестями, всей семьей. Помимо самого Чернышева, доктора в гостиной приветствовали уже знакомые ему графиня, граф Анатолий Дмитриевич, второй сын, представленный Веригину впервые, и совсем юная барышня, младшая дочь, которая, как показалось Александру, держалась несколько скованно. Или же просто страдала от застенчивости, что нередко случается с молодыми девицами ее возраста. Потому Веригин намеренно старался почти не обращать на нее внимания, дабы не смущать еще больше. Но отметил, конечно, про себя необычную светлую, будто жемчужную, красоту этой изящной блондинки, имя которой – Ольга – сразу же врезалось в его память. Хотя обыкновенно Веригин и мучился чудовищной рассеянностью во всем, что касалось чужих имен, а особенно отчеств. Притом, что лица запоминал с первого взгляда и практически навсегда.

Дмитрия Платоновича в гостиную вывезли пока в специальном кресле – уходя накануне, Веригин строго-настрого запретил ему передвигаться самостоятельно, но выглядел больной сегодня не в пример лучше, чем в первую встречу. После короткого общего разговора, доктор и пациент вновь ненадолго уединились в кабинете графа Чернышева, где был произведен повторный осмотр, по результатам которого Веригин с удовольствием констатировал, что налицо улучшение не только внешнее, но и по объективным показателям:

- Пульс ритмичен и хорошего наполнения, тоны сердца более отчетливы… поздравляю вас, граф, кажется, нам удалось, как минимум стабилизировать ваше состояние, - с улыбкой проговорил он, убирая свой стетоскоп в саквояж. – Дальше все в ваших руках. Я оставлю пропись на нитроглицерин, в аптеке сделают нужную форму, будете принимать при малейших признаках ухудшения самочувствия. Ну и, конечно, полный покой еще как минимум на две недели, прежде всего это касается служебных дел. После посмотрим. Теперь же домашний режим, приятное общение с близкими… Что-то не так? – заметив, как по лицу Дмитрия Платоновича от этих слов, будто темное облако, промелькнуло раздражение, Веригин вопросительно приподнял брови.

- Нет-нет, доктор! Все хорошо – вашими стараниями, и далее, надеюсь, тоже будет, - поспешно откликнулся Чернышев и принялся застегивать сорочку. – Поговорим лучше о вас.

- Обо мне?

- Да, Александр Глебович. Видите ли, я человек прямой и не люблю ходить вокруг да около. Слышал, у вас возникли проблемы, которым – в некотором роде – я имел несчастье стать причиной? – покончив с одеванием, Дмитрий Платонович умолк и пристально посмотрел на Веригина, который в ответ вздохнул и нервически дернул уголком рта, показывая, что ему неприятен этот разговор.

- Благодарю за участие, граф, но я бы не хотел…

- Понимаю вас. Равно как и ваше упорное нежелание говорить о своих неприятностях – в этом мы с вами весьма похожи, доктор, - усмехнулся Чернышев и продолжил, - однако хотел бы закончить свою мысль. И уж поверьте, старого мастера дипломатических дискуссий, вроде меня, вам все равно не превзойти в умении убеждать! Впрочем, думаю, что особенных усилий и не потребуется. Это как раз то, что я и хотел с вами обсудить…

Он оказался прав. Не прошло и получаса, как Александр и сам был почти уверен в том, что в желании Дмитрия Платоновича помочь молодому и талантливому врачу открыть собственную практику, действительно, нет ничего особенного, кроме естественной человеческой благодарности.

- Конечно, сам я в этом ничего не понимаю, дорогой доктор. Но знаю многих людей в нашем городе, которые будут рады оказать вам любое необходимое содействие. Как говорится, талантам надо помогать. Уверен, то, что вы оказались здесь вчера – настоящий знак свыше. Причем, не только для меня, но и для вас… Рад, что мы пришли к взаимопониманию. А теперь достаточно о делах, за столом нас, поди, уже заждались!

«Маленькое семейное торжество», единственным гостем которого был Александр, на деле оказалось застольем столь изысканным, что, войдя в столовую вместе с Дмитрием Платоновичем, которого сам прикатил туда в плетеном кресле на колесиках, доктор невольно замер от удивления. Прежде ему еще не случалось бывать в великосветских домах в своем нынешнем качестве. И весь этот блеск начищенного столового серебра, хрусталя и фарфора с фамильными гербами на белоснежной скатерти немало его смутил. Впрочем, Чернышевы держались настолько радушно и просто, что вскоре Александр почувствовал себя так, будто водил с ними дружбу как минимум два десятка лет. Его непрерывно угощали, умоляя попробовать кусочек все новых и новых блюд, с интересом расспрашивали семье, интересовались, почему он выбрал именно терапию, а не, скажем, хирургические болезни своей специализацией:

- О хирургах ведь пишут, как о новых героях нашего времени, отважно постигающих тайны мироздания, - говорил ему Анатолий Дмитриевич, поясняя причины своего любопытства.

- Ну не всем же быть героями? – мягко улыбался в ответ Веригин. – Я просто никогда и не чувствовал в себе героических устремлений. А терапия полна не меньших загадок, которые порой разгадать даже сложнее уже только потому, что не имеешь возможности видеть суть проблемы перед глазами – как хирург, который ланцетом рассекает для этого ткани.

- Что и говорить! – рассмеялся, услышав его ответ, Павел Дмитриевич. – Эти хирурги так и норовят что-нибудь отрезать, нет бы дать больному порошок, или капли, чтобы само отпало!

- Поль, ну что за ерунду ты говоришь! Не обижайтесь, Александр Глебович! – с укоризной взглянув на сына, Мария Николаевна перевела на него извиняющийся взор.

А Веригин и не обижался, смеялся вместе со всеми. Точнее, со всеми, кроме Ольги Дмитриевны. Она и за столом продолжала вести себя так, будто все остальные, собравшиеся вокруг него люди, ей чужие. Вопросов гостю не задавала, почти на него не смотрела… Впрочем, Александр заметил, что никто из родственников особенно не общается и с нею. И это было странно. Но доискиваться до причин подобной обструкции он бы ни за что не решился и при более близком знакомстве, а уж теперь-то и подавно.

После ужина все вместе переместились вновь в гостиную. Улучив один из моментов, Веригин все-таки решился заговорить с неприступной красавицей. Хотя, сам до конца не понимал, для чего ему это так необходимо. Она вновь была немного в стороне от всех. Стояла возле небольшого салонного рояля и задумчиво перебирала лепестки пышного букета белых лилий в тонкой изогнутой высокой вазе, которая чем-то напоминала ее собственный силуэт – столь же утонченный и хрупкий.

- Любите лилии? – воспользовавшись тем, что оба сына и отец Чернышевы увлеченно заговорили о каких-то служебных новостях, а графиня ненадолго покинула гостиную, Александр Глебович подошел к мадемуазель Ольге и стал рядом с нею, прислоняясь спиной к изгибу блестящего черным лаком корпуса инструмента, по привычке складывая руки на груди. – Некоторые дамы находят их аромат слишком резким. А мне вот нравится… Это ведь наверняка ваш инструмент? – обернувшись, он указал взглядом на рояль. – Сыграете для меня сегодня что-нибудь?

 Отправлено: 01.07.15 22:15. Заголовок: Это было своеобразно..

Это было своеобразной пыткой или родом наказания, придуманным семьей. Ольга спустилась к обеду, но весь вечер ломала голову – зачем она понадобилась им за столом? Ведь ее общество было им неприятно. Для родителей она была живым свидетельством их позора, старший из братьев тоже смотрел презрительно, а каждое его слово, казалось, несло в себе цель задеть ее побольнее. Разве что Поль держался чуть дружелюбнее, да и то – лишь оттого, что ему не рассказали и половины случившегося.

К обеду был приглашен доктор, но к удивлению Ольги – это был не Стадницкий. Почему вместо Ивана Алексеевича появился этот новый мужчина, барышня Чернышева сумела понять лишь в ходе короткой беседы, которая состоялась в гостиной. Александра Глебовича ей представили, но особого интереса он у нее не вызвал. Кивнув из вежливости, Ольга почти сразу же вновь забыла о его существовании.

Обед же прошел обычным манером и опять-таки, ей не было особого дела до разговоров за столом. Если к ней обращались, что происходило крайне редко, Ольга, конечно, отвечала, иногда невпопад. Время от времени, поднимая глаза от тарелки, она ловила обращенный к ней немного удивленный и сочувственный взгляд нового доктора. Он явно не знал, чему должен сопереживать и делал это скорее интуитивно, но девушку раздражало даже это ненавязчивое сочувствие. Кто вообще дал ему право считать, что она нуждается в его поддержке, думала она с раздражением, разглядывая узор на кромке салфетки, и все сильнее желая исчезнуть – раствориться в воздухе. Или хотя бы просто встать и выйти из-за стола, подняться к себе в комнату и закурить. Лишь бы не присутствовать при этом глупом и невыносимом фарсе в кругу людей, которые ей глубоко противны. Да где уж там! Еще днем, через Анатоля, отец строго-настрого приказал ей присутствовать на обеде и вести себя подобающим образом. Угроза наказания Ольгу, впрочем, почти не страшила. Тем более что ничего по-настоящему серьёзного отец придумать так и не сможет: не выпускать ее из дома, отправить в дальнее имение? Да она и сама бы туда с радостью теперь уехала, что делать в столице, когда рядом нет Анри?

Ужин закончился, но пытка продолжалась, и пока графиня Чернышева отдавала слугам распоряжения о чае и десертах, а отец и братья принялись обсуждать грядущее франко-русское соглашение, сама Оля попыталась спрятаться в самом дальнем углу комнаты. Но и здесь ей не дали покоя. В ту минуту, когда воспоминания унесли ее прочь из этого дома, в маленькую квартирку, где на столе всегда стояли лилии, ее потревожил чей-то голос. Он не принадлежал ни братьям, ни отцу, и тем более – возлюбленному, которого девушка вновь представила, словно наяву. Досадуя на невежу, посмевшего вторгнуться в ее грезы, Ольга обернулась. Доктор…

- Нет, не люблю, - отчеканила она в ответ на его вопрос, стараясь интонацией дать понять Александру Глебовичу, что вовсе не горит желанием вести с ним светские беседы. Но тот будто не заметил ее резкого тона и высказал вдобавок пожелание услышать ее игру, - Я не играю на публику, только для себя, - опять соврала Ольга, так как славилась своими музыкальными талантами и даже принимала участие в благотворительных концертах. Подняв глаза на Веригина, который, кажется, наконец, догадался, что ему не рады, она в упор посмотрела ему в глаза, попутно впервые толком разглядев. Высокий, темноволосый и совершенно заурядный – не на чем даже вниманию остановиться. А уж костюм… Общаясь с людьми особого круга, прежний доктор, Стадницкий, старался соответствовать им и внешне, и манерами, одевался с аристократическим лоском. А этот... совсем простак. Правда, глаза у него были интересные, точнее – взгляд. Цепкий, будто уже что-то подметил, уже что-то узнал и вот-вот сейчас это расскажет. Не дожидаясь, когда это произойдет, Ольга круто развернулась и прошла к креслу, взяла книгу и, открыв ее где-то на середине, сделала вид, что читает. Пусть думает, что хочет, он ей не интересен!

Заметив одиноко стоящего Александра Глебовича, младший из сыновей Чернышева позвал его, предлагая разрешить их с братом спор.

 Отправлено: 02.07.15 02:38. Заголовок: - Что же, очень жал..

- Что же, очень жаль, - откликнулся Веригин и удивленно пожал плечами, будучи несколько озадачен столь яростным афронтом. Спокойно выдержав долгий и довольно угрюмый взгляд, который, вместе с резкостью тона, составлял значительный контраст с ангельской внешностью Ольги Дмитриевны, он с учтивым поклоном чуть посторонился, давая ей дорогу. А через секунду вдруг, неожиданно для себя, коротко улыбнулся, искренне развеселившись над тем, как старательно эта юная «колючка» желает показать, что он для нее – пустое место. Впрочем, вполне возможно, что так оно на самом деле и есть…

В одиночестве, тем не менее, Веригин остался совсем ненадолго. Заметив, что гость заскучал, Анатолий Дмитриевич жестом пригласил его присоединиться к их с отцом и братом беседе относительно блестящих перспектив какого-то важного соглашения между Российской империей и Францией, о котором Александр если что-то и слышал, или видел упоминание на первых полосах газет, то не придал особенного значения. Из периодических изданий куда больше его интересовали научные медицинские журналы, а политика, напротив, находилась где-то на периферии сознания, почти не оказывая, как казалось, влияния на повседневную жизнь. Так что для Чернышевых в этом смысле он вряд ли мог быть интересным собеседником, в чем честно и признался, когда сказал Дмитрию Платоновичу, что не имеет ровным счетом никакого мнения насчет обсуждаемых ими вопросов.

- Увы, господа, я скучный человек, - развел он руками, шутливо извиняясь перед собеседниками. – Жизнь моя состоит из весьма узкого круга событий и повседневных вопросов, которые приходится решать по мере их поступления. А политика, дипломатия – это все слишком высокие и непонятные для меня сферы!

- Но вы ведь должны интересоваться чем-нибудь, кроме медицины? Невозможно ведь целыми днями читать одни лишь научные статьи и разговаривать с пациентами об их симптомах, этак можно и умом подвинуться! – удивился Павел Дмитриевич. Самый молодой из всех мужчин в своей семье он, по-видимому, обладал и наиболее открытым и общительным нравом, и более остальных понравился Александру, несмотря на разницу в возрасте.

- Ну отчего же, я знал таких людей! – рассмеялся Веригин. – Хотя, ваша правда, они были весьма… как бы это сказать? Своеобразны? Что касается меня, то нет, жизнь, конечно, состоит не только из работы… - «Врешь ведь, как дышишь!» - сию же минуту язвительно откликнулся на это утверждение внутренний голос, но Александр упорно не желал его слушать, старательно доказывая собственную «нормальность». – Я, как и все, имею и иные пристрастия. Люблю читать книги, посещать концерты… оперный театр…

- О, так вы тоже любите оперу? – воскликнула только что вернувшаяся обратно в гостиную графиня Мария Николаевна, присоединяясь к их разговору. – Это замечательно! Ведь наш Павел Дмитриевич настоящий ценитель этого вида искусства! У нас, знаете ли, в Мариинском даже абонирована собственная ложа, бываем там едва ли не каждую неделю всей семьей! И вы часто туда ходите?

- Последнее время – не очень, - после некоторой паузы ответил Веригин, ощущая себя кретином, который только что сам загнал себя в ловушку.

Оперу он, и в самом деле, любил, однако последняя премьера, которую довелось видеть воочию, случилась, кажется, году в семьдесят пятом, в последний визит в Париж. Тамошние друзья потащили его тогда в «Опера-Комик», обещая нечто из ряда вон выходящее, скандальное, но Александр не нашел в постановке о жизни испанской цыганки ничего необычного, кроме того, разве, что в ней слишком много говорили, вместо того, чтобы петь. Но нынешние его собеседники изрядно оживились, услышав про эту оперу, посыпались встречные вопросы, так Веригин и узнал, что, оказывается, стал случайным свидетелем настоящего театрального события…

- А ведь многие говорят, что музыка Бизе выдающаяся, несмотря на некоторую скабрезность и пошлость положенного в основу оперы сюжета! Даже господин Чайковский утверждает, что она – шедевр! А ведь он и сам настоящий гений!.. К слову, мы в будущие выходные собирались слушать его «Пиковую даму», говорят, Фигнер¹ просто завораживает в роли Лизы! И вот так некстати эта болезнь, - сокрушенно качая головой, вздохнул граф Чернышев. – Или, может, все-таки позволите посетить спектакль, доктор?

- Отчего же не позволить, пожалуйста! Я считаю, что это будет даже полезно.

- А не хотите ли и сами к нам присоединиться? Буду рад пригласить вас в свою ложу… Да что там, мы все будем рады, верно я говорю, Ольга? – прибавил он, немного повышая голос и переводя взгляд на младшую дочь, которая старательно делала вид, что читает, хотя Александр, все это время наблюдая за ней боковым зрением, мог бы поклясться, что сия прелестная барышня за последние четверть часа ни разу не перевернула страницы.


_________________________________________


¹ - Фигнер, Медея Ивановна. (урождённая Амедея Мей Дзоваиде, итал. Medea Mei-Figner; 4 апреля 1859, по другим сведениям 1858 или 1860, Флоренция — 8 июля 1952, Париж) — итальянская и русская певица (меццо-сопрано).

 Отправлено: 06.07.15 18:30. Заголовок: Первое после злополу..

Первое после злополучного приема у Эссменов появление семейства Чернышевых в полном составе состоялось, как и планировалось, в Мариинском театре на премьере «Пиковой дамы». Случилось это через неделю после того, как Александр Глебович впервые был приглашен к ним в дом к обеду. Еще в тот день Ольга сильно пожалела, что была с ним так нелюбезна. Ведь едва за доктором закрылась дверь, как отец, оставив светский тон, которого держался в присутствии гостя, тотчас же помрачнел и устроил ей новую выволочку, поинтересовавшись вдобавок – не потому ли, дескать, доченька, ты была с Веригиным нынче так резка, что он неосторожно осмелился спасти мне жизнь?! Задохнувшись от обиды за столь жестокое и несправедливое обвинение, Ольга еще даже и сказать ничего не успела, как буквально следом получила от Дмитрия Платоновича обещание в самое же ближайшее время выдать ее замуж. «За кого угодно, кто первый посватается! Да хоть за Оболенского!»

Виктор Карлович Оболенский приходился Чернышевым дальним родственником по линии графа. И, хоть годами был всего лишь немного младше него самого, к удивлению всей семьи и ужасу Ольги, однажды уже успел к ней посвататься. Тогда Дмитрий Платонович, применив все свое искусство дипломата, смог уйти от неловкой темы. И дело было даже не в возрасте князя. А в том, что за свою жизнь он успел свести в могилу уже двух своих жен, каждая из которых была существенно моложе его. Говорили также, что он жуткий деспот, который не гнушается даже рукоприкладства, и вообще имеет дурные наклонности. Потому нынешняя угроза Дмитрия Платоновича, произнесенная, к тому же, самым решительным тоном, возымела устрашающее действие не только на Ольгу, но и на графиню, которая до той минуты в разговор не вмешивалась.

- Да Бога ты-то побойся, Митечка, такое говорить! Будь она хоть сто раз виновна, но это уже чересчур!

- И вправду, отец… - попытался заступиться за сестру Поль, но старый граф оборвал и его возражения. После чего, заявив, что устал и хочет спать, ушел к себе в комнаты.

Сказать по правде, чтобы понять, что вела себя глупо и нелепо, Ольге уже и не нужна была вся эта сцена. Веригин действительно нисколько не был виноват в ее нынешних бедах, потому, в следующие его визиты – а с тех пор Александр Глебович посетил их дом еще раза три, девушка держалась с ним приветливее, словно стараясь тем загладить неловкость первой встречи. Да и сегодня, в театре, попросила сопровождать ее в фойе более всего потому, что хотела тем избавить от настойчивого любопытства отца, который в первом же перерыве между действиями буквально засыпал бедного доктора вопросами о постановке, как всегда запамятовав, что не все люди на свете обязаны любить и понимать оперу так, как он сам, еще не зная, чем, в конечном счете обернется ее благодеяние…

Уже на обратном пути, проходя по длинному коридору, что огибал по второму ярусу все ложи, Ольга и Александр Глебович, внезапно оказались невольными свидетелями дивной сценки. Её в лицах разыгрывала перед двумя другими барышнями, в которых мадемуазель Чернышева мгновенно признала своих завзятых, еще институтских завистниц, Софи Карамзина – лучшая, как до сих пор считалось, ее подруга. Место для своего представления она выбрала тихое, почти уединенное – за кадкой с огромным рододендроном. Но на то, чтобы при этом не орать на всю Камаринскую, ума у нее уже не достало. Потому любой, кто проходил в эту недобрую минуту мимо, мог бы, подобно нынешним свидетелям, услышать о том, как «… и тут Ольга, словно истинная гетера, сама срывает с него фрак!» Разумеется, чтобы догадаться, что речь идет именно о недавнем происшествии в доме графа Эссмена, нужно было, как минимум о нем прежде слышать. Так что разумнее всего было просто пройти мимо, сделав вид, что речь вовсе не о ней. Но в этом случае мадемуазель Чернышева просто не была бы самой собой.

- Ой, Лелечка, я тебя и не заметила! А ты давно тут стоишь? – при виде внезапно явившейся перед нею Ольги, вечно румяные, что твой помидор, щеки Софи Карамзиной вспыхнули еще сильнее. Но голос буквально сочился сладкой патокой, из-за чего Ольга про себя невольно удивилась, как это у Софи от нее до сих пор не слиплись губы.

- Не заметила? Надо же, какая жалость! – почти не повысив голоса, тихо воскликнула она. Но сузившиеся от ярости глаза уже метали молнии, которыми можно было на месте испепелить полгосударства, а пальцы так сильно стиснули веер, что его тонкие перламутровые пластины жалобно затрещали. – А я вот сразу узнала твой голос. Да жаль, не все расслышала. Не изволишь ли повторить еще раз, как-как ты меня только что назвала?!

- Да Оленька, я же…

- Что – «ты же»?! Полная дура, да? Это верно, умом ты отродясь не славилась! Как только из института не выгнали? Не потому ли, что я за тебя все работы сдавала?! В том числе и по истории. Потому сомневаюсь, что ты вообще знаешь, что такое «гетера»! Или ты это слово специально перед выходом в свет в свое карне из словаря переписала вместе с другими «умными» – чтоб самой умнее казаться? – прибавила графиня ядовитым тоном. После чего развернулась, и, чуть не сбив с ног оказавшегося на ее пути Веригина, пустилась бегом прочь, чтобы не стошнило от этой мерзости прямо у всех на глазах.

Пробираясь сквозь толпу, барышня Чернышева даже и не понимала толком, где намерена укрыться. Показаться перед родителями в нынешнем состоянии было невозможно, уехать домой одной, не предупредив никого, также немыслимо. Добежав до конца фойе и оглядевшись, Ольга увидела открытую дверь, что вела в театральную оранжерею. Там тоже попалось навстречу несколько припозднившихся с антракта зрителей, но особенного внимания они на нее обратили. И, забившись в самый дальний угол импровизированного сада, девушка, наконец, ощутила себя в относительной безопасности и дала волю эмоциям.

Нет, она даже вообразить не могла, насколько жестока может быть молва и какую боль люди способны причинять другим одним лишь словом. Но если отцовские упреки в душе она принимала, зная, что гнев его справедлив, то слова этих идиоток просто не должны иметь право на существование! Но какова же Софи! Еще неделю назад приехала к ней домой и с сочувствием расспрашивала «бедняжку Лелечку» о постигшем ее горе, утверждая при этом, что в свете о произошедшем совсем никто не судачит. А что слуги между собой болтают, так их никто не слушает из приличных людей. И как только она могла ей доверять?! Но только кому же тогда, если не ей, той, которая сама порой помогала покрывать перед родителями ее тайные свидания с Анри?! Предательница она, вот кто, а не лучшая подруга. Нет у Ольги теперь никакой лучшей подруги, была, да сплыла!

 Отправлено: 07.07.15 00:15. Заголовок: Сложившись в полном ..

Сложившись в полном соответствии с канонической пословицей, не слишком успешно при первом знакомстве, дальнейшее общение Веригина с мадемуазель Ольгой сделалось куда более приятным. Еще в тот день, прощаясь, Дмитрий Платонович несколько раз подчеркнул, что весьма обрадуется, если Александр отныне станет бывать в его доме «запросто», как гость, а не только в качестве доктора. И Веригин, второй раз за последние сутки пойдя наперекор собственным принципам, что случалось с ним крайне редко, ответил согласием. Но, по дороге домой, по привычке, безжалостно препарируя собственные поступки, затем долго размышлял, отчего поступил подобным образом. Ведь не из чинопочитания же, не из опасения лишиться расположения влиятельного, и что уж греха таить, полезного человека, к тому же только что пообещавшего реальное содействие в исполнении давней и заветной мечты? И не из вежливости. Потому что вежливостью здесь было скорее приглашение самого Чернышева. И Александр при всем присущем ему самолюбии, пусть и тщательно укрываемом от посторонних глаз за обычной, истинно английской манерой первым обнаруживать собственные промахи и смеяться над ними – тоже первым, прекрасно отдавал себе в этом отчет. Вот и почему же в таком случае, позвольте спросить?

Так и найдя в тот раз рационального объяснения, Веригин, тем не менее, не оставлял попыток докопаться до сути и в следующие. И уже после третьего визита честно признал перед собою, что ходит к Чернышевым прежде всего из-за желания вновь и вновь увидеть их младшую дочь. Ольга Дмитриевна представлялась ему особой весьма необычной. Лишь в первый раз попавшись в ловушку из-за несоответствия ее ангельского облика и, как оказалось, весьма резкого и критического склада личности, впредь Александр не делал ни малейших попыток вести себя с нею так, как привык держаться с другими дамами, большинству из которых нравилась его обычная добродушная и немного покровительственная – следствие профессии – манера. Вместо этого он говорил с нею практически как с мужчиной – прямо, просто и без малейших признаков того, что замечает в ней не только интересную личность, но и красивую женщину. Хотя, конечно, замечал. Равно как, со временем, и еще одну странную вещь, которую все сильнее хотелось в ней понять и разгадать.

Будучи, подобно большинству хороших докторов, не только логиком, но и интуитом, Веригин, все отчетливее, что называется, нутром, чувствовал в Ольге Дмитриевне некий душевный надлом, или, может быть, даже травму, которую она усердно прячет под доспехами своей внешней холодности. В чем причина этого вдруг обуявшего его любопытства, он предпочитал не задумываться, полагая, что все это лежит исключительно в профессиональной плоскости. И обусловлено увлечением психологией – этой новой, но, несомненно, перспективной медицинской наукой, адепты которой напрямую указывают на связь многих внешних проявлений личности с тем, что ею пережито в прошлом или переживается в настоящем времени. Впрочем, чтобы понять это со всей определенностью, нужно было, как минимум сблизиться с Ольгой Дмитриевной настолько, чтобы иметь право хотя бы на толику ее откровенности. А на это рассчитывать не приходилось, хотя и общались они с нею теперь проще и больше. Потому могли даже, пожалуй, называться приятелями – настолько, чтобы, например, в антракте вдвоем появиться по фойе театра, куда мадемуазель Чернышева буквально под руки под каким-то незначительным предлогом увела Александра из родительской ложи в день их совместного посещения «Пиковой дамы». Сделала она это, верно, из христианского сострадания к его мучениям, вызванным необходимостью подробно пересказывать Дмитрию Платоновичу свои впечатления от пения и игры буквально каждого из появившихся в первом действии на сцене актеров. Пели они прекрасно, но это, пожалуй, все, что Веригин мог сказать ему по этому поводу, не обладая от природы ни особенным красноречием, ни избытком эмоциональности, способным хоть как-то компенсировать этот несомненный недостаток.

В фойе было много людей. Но на них двоих определенно обращали внимание. Ольгу Дмитриевну явно многие знали. И поначалу Веригин искренне полагал, что дело лишь в этом. Но вскоре заметил, что интерес этот скорее удивленный, а не доброжелательный. Ибо большинство тех, кто позволял себе задерживать взгляд на его спутнице, смотрели на нее так, словно бы и не ожидали ее здесь встретить. И Ольга, несмотря на то, что держалась спокойно и с достоинством, в очередной раз становясь объектом подобного внимания, едва заметно вздергивала подбородок, а ее плотно затянутые в светлый шелк тонкие пальцы, легко лежащие на предплечье Веригина, чуть сильнее сжимали тонкое сукно рукава его вечернего фрака. В воздухе, наэлектризованном, словно перед грозой, отчетливо пахло надвигающимся скандалом, причина которого Александру стала ясна лишь в тот момент, когда он, собственно, уже случился.

Все произошло так быстро, что понять, что к чему, ему удалось не сразу. Дали первый звонок к началу нового действия, и из фойе они вновь поднялись в коридор, ведущий к ложам второго яруса. По пути, в одном из закоулков, украшенных кадкой с каким-то циклопических размеров цветком, им попалась навстречу стайка молоденьких барышень, которые, явно стремясь укрыться от посторонних глаз в его тени, тем не менее, достаточно громко обсуждали свои секреты. Веригин, впрочем, не придал бы этому значения, если бы его спутница вдруг резко не замерла бы на месте и не стиснула бы его руку так, что на это уже никак невозможно стало не обращать внимания.

- Что стряслось, Ольга Дмитр… - начал было он, удивленно к ней поворачиваясь, но мадемуазель Чернышева осекла его жестом, и Александр покорно замолчал, невольно прислушавшись к беседе девиц, одна из которых явно пересказывала остальным какую-то интригующую светскую сплетню. А те в ответ охали, вздыхали и говорили, что такого просто не может быть.

- А я вам говорю, что может, душечки! – меж тем, настаивала рассказчица. – Она мне сама все это рассказала!

- Боже мой, Софи, да я бы после такого ни за что из дому год бы не вышла, а она еще сегодня здесь – и уже с новым кавалером. L'horreur!

- Ой, Лизонька, ну ты же знаешь, что она из тех, кого ничем не смутить! Помнишь, как в институте…

- Барышни, тише! Мы ведь здесь не одни! – перебила ее третья, и в этот момент все и случилось.

Замерев в стороне, Александр наблюдал за Ольгой Дмитриевной со смешанным ощущением восторга и сочувствия. Вот это темперамент! Вот, что, оказывается, скрывала под собой личина ледяной сдержанности! Кажется, на незадачливых сплетниц ее внезапное вступление на авансцену произвело эффект, сравнимый разве что с явлением бомбиста со свертком взрывчатки в руках.

Та, которую назвали Софочкой, еще испуганно отступала к стене, лепеча что-то в свое оправдание, а две остальных барышни, схватившись за руки, и вовсе, казалось, сейчас упадут в обморок, где разъяренная белокурая фурия просто испепелит их гневным взором. Да уж, подобной яркости эмоций сегодня Веригин не видел даже на сцене! Теперь ему точно навсегда запомнится эта премьера.

Меж тем, мадемуазель Ольга, верно посчитав себя отмщенной, резко развернулась и бросилась прочь, не обращая внимания на изумление людей, также неторопливо возвращавшихся в свои ложи после антракта. Проследив поверх их голов – благо позволял рост – куда именно она двинулась, Александр отвесил иронический поклон Софочке, Лизоньке и третьей их подруге, имени которой выяснить так и не случилось, и пошел следом за барышней Чернышевой, о которой, наконец-то, хоть что-то удалось узнать и понять.

- Выдающаяся обвинительная речь! Своей краткостью и экспрессией, клянусь, она бы составила честь любому судебному процессу. А сами вы, Ольга Дмитриевна, прекрасно смотрелись бы на месте прокурора, - тихо усмехнулся он, войдя следом за беглянкой в оранжерею, и плотно прикрыл за собой стеклянную дверь. Но тут же вновь сделался серьезным, заметив, что Ольге, склонившейся под одним из деревьев, упираясь ладонью в его ствол, словно пытаясь отдышаться, сейчас явно не до шуток.

В несколько шагов преодолев разделяющее их расстояние, Веригин приблизился и, лишь на секунду засомневавшись, не сочтут ли подобное за фамильярность, мягко взял девушку за плечи и развернул к себе, с тревогой заглядывая в ее кажущееся совершенно бескровным, белое лицо.

- Вам дурно? Я могу чем-нибудь помочь?.. Так... а давайте-ка вначале присядем, хорошо? – оглядываясь по сторонам в поисках какой-нибудь скамейки, пробормотал он, наконец, обнаружив одну в тени соседней пальмы, двинулся к ней, увлекая за собою и юную графиню.

– Ну вот. Так ведь явно лучше, правда? – проговорил он через пару минут, вновь позволив себе взглянуть на нее. – Теперь, может, все же расскажете мне, как все было… на самом деле?

 Отправлено: 07.07.15 14:29. Заголовок: Ольга ни за что бы н..

Ольга ни за что бы ни предположила, что Веригин наберется смелости – или уж даже наглости последовать за ней после всего произошедшего. Однако шаги, послышавшиеся за ее спиной через несколько минут, явно принадлежали именно ему. Ужасно хотелось бы обернуться и спросить, что ему от нее теперь нужно, а после прогнать грубо прочь, но к ужасу своему, Ольга вдруг поняла, что не может не просто говорить, но и даже толком дышать. Она никак не ожидала, что разговор с Софи отнимет столько сил – притом, что не было сказано и половины того, что на самом деле рвалось с языка. А теперь еще этот настырный доктор явился сюда, явно желая также потешиться над ее позором. Боже, неужели она действительно теперь посмешище для всего Петербурга, с горечью подумала Ольга, мрачно оборачиваясь к Веригину и одаривая его остатками испепеляющего взгляда, главная сила которого, впрочем, досталась обидчицам, потому на Александра Глебовича, к сожалению, он нужного воздействия уже не возымел. Выдержав его спокойно, не отведя глаз, он ничуть его не смутился. И в тот момент Ольга поняла, что сокрушена окончательно. Отвернувшись вновь, она закрыла глаза, молясь лишь о том, чтобы не разрыдаться прямо сейчас. Заметив это, Веригин тотчас утратил шутливый тон, с коим посмел заговорить с нею вначале, в глазах его мелькнула тревога. Предложив свою помощь, но, не дождавшись ответа, он сам подвел Ольгу к ближайшей скамье, усадил, а после, словно дирижер, заставил по своей команде сделать подряд по пять медленный вдохов и выдохов. Как ни странно, это помогло лучше любых словесных утешений. И через пять минут Ольга почувствовала, что слезы, сдавливающие горло, отступили. Хотя мысли, кажется, прояснились еще не полностью, оттого вопрос, заданный Веригиным, поставил ее в тупик.

- Было? – что? – спросила она, силясь понять шараду. Но вдруг, осознав ее суть, зашлась громким смехом. Это не была истерика, ей и в самом деле стало смешно. Целых полторы недели находясь буквально в центре событий, он, что же, так, выходит, ничего и не понял?! Совсем ничего – в то время как вся столица только и занимается тем, что перемывает ей кости? Со смехом пришло почти полное успокоение. Для абсолютного сейчас не хватало только одного. Поэтому, не торопясь отвечать, девушка открыла свой ридикюль и извлекла оттуда дивную плоскую коробочку, покрытую изящным орнаментом гильошированной эмали, которую в ее руках легко можно было принять за пудреницу. Но, нажав на маленькую защелку в виде серебряной розочки, Ольга раскрыла перед собеседником не ее, а дамский портсигар.

- Вы курите? Угощайтесь! – эта была еще одна тайная слабость, которую юная графиня приобрела благодаря своему любовнику. Узнай родители еще и о ней, верно, сочли бы ее погибшей безвозвратно. Но отказываться от курения только ради их спокойствия Ольга не собиралась. Дождавшись, пока Веригин зажжет спичку, она раскурила тонкую сигаретку, и, выдохнув под зеленый купол пальмы струйку голубоватого дыма, наконец, заговорила, будто бы сама с собой:

- А ведь отец Софочки тоже пытался за мной волочиться… И у Нарышкиной старшая сестрица наставляет рога законному супругу. Но прокаженной, конечно, буду считаться среди них лишь я, и только я! А почему? Из-за того, что все теперь об этом знают… Ну, кроме вас, Александр Глебович, все. Это поразительно, но вы, похоже, единственный в Петербурге человек, кто не слышал про мое грехопадение, так? – Веригин ответил, что не увлекается слухами. Поэтому и предпочитает узнавать правду из первых уст. Ольга лишь равнодушно пожала плечами, - Хотите правду? Ну что же… Правда состоит в том, что отец застал меня вдвоем с любовником. А еще в том, что любовник мой – женат, а я, следовательно, позор своей семьи. И сколь бы ни были влиятельны друзья моего отца или брата, скрыть эту правду от всех оказалось невозможно. Вы ведь, наверное, заметили, как во время оперы в сторону нашей ложи то и дело сверкали лорнеты? Всем просто чертовски интересно поглядеть на меня, будто на редкую зверушку в зоологическом саду! Да лучше бы взяли зеркала, и любовались на собственные рожи!

Поднявшись со скамьи, Ольга принялась вышагивать вокруг кадки, время от времени стряхивая туда пепел со своей сигареты. Веригин молчал, и она восприняла его молчание, как знак того, что он тоже ее осуждает. Впрочем, достоверно судить об этом было трудно – доктор сидел, опустив глаза. Но даже когда и смотрел на нее, прочесть что-либо по их выражению было невозможно: взгляд казался совершенно отвлеченным. И от этого Ольге почему-то все больше становилось не по себе. Не зря ведь говорят, что глаза – зеркало души. А по взгляду Александра Глебовича вполне сейчас можно было подумать, что души у нег вовсе нет.

- Ну что вы молчите? Скажите же что-нибудь! У моего отца, например, нашлись вполне весомые слова, чтобы объяснить – кто я есть!

 Отправлено: 08.07.15 00:15. Заголовок: Покуда Ольга Дмитрие..

Покуда Ольга Дмитриевна самозабвенно выворачивала наизнанку все грязное нижнее белье столичного высшего света, не обращаясь при этом непосредственно к нему самому, Веригин молчал. Опустив голову, он сосредоточено крутил между пальцами тонкую дамскую пахитоску, которую взял, однако закурить так и не удосужился, и думал о том, что в своем отчаянном стремлении его эпатировать барышня Чернышева, как ни странно, сильнее всего походит не на развращенную особу – «гетеру», как изволила выразиться та ее глупенькая подружка, а на маленькую девочку, которую уличили в воровстве конфет, и которая теперь пытается оправдаться перед строгой воспитательницей тем, что не одна такая на свете – «вон, и у Машеньки шоколадом все губы перемазаны!» Поэтому ему, как человеку взрослому, все эти многочисленные подробности казались скорее смешными и жалкими, нежели шокирующими. Шокировать Веригина чем-либо вообще было довольно сложно. В свое время, еще студентом, он подрабатывал помощником у докторов в Обуховской больнице, где насмотрелся всякого, в том числе и самого неприглядного, заставляющего всерьез усомниться во всем, даже в вере Христовой – если исходить из того, что Господь сотворил людей по своему образу и подобию. С тех пор Александр был бесконечно далек от идеализма, будучи уверен, что пороки общества одинаковы для любых его слоев – что для бедных, что для самых богатых. Просто в последнем случае у них скорее всего будет какое-нибудь изящное прикрытие – вроде легкой завесы голубоватого табачного дымка, который время от времени выдыхала из своих губ его прелестная собеседница. Её история не удивила Веригина. Мало ли на свете наивных девиц, поверивших сладким речам очередного женатого подлеца, пожелавшего воспользоваться их неопытностью? При этом не осуждал Александр и отца «заблудшей дочери». Для такого гордого человека, как граф, скандал подобного рода – весьма болезненный удар по самолюбию. Легко рассуждать о том, как ему надобно было бы поступить, но только со стороны. А вот окажешься сам внутри этакой «ураганной воронки», еще бог-весть, что скажешь, и что сделаешь сгоряча, даже если после станешь о том жалеть…

Прекратив нервически ходить туда-сюда, и докурив свою пахитоску, Ольга Дмитриевна, тем временем, остановилась перед ним, не сводя испытующего взгляда и ожидая ответа на свой последний вопрос.

- О том, кто вы есть, сударыня, одной лишь вам только и судить. А вовсе даже не батюшке вашему, и тем более – не мне, человеку стороннему, - проговорил, наконец, Александр, вновь поднимая на нее спокойные глаза. – Чего вы от меня ждете? Оправдания своему поступку, похвалы вашей смелости? Тогда я вас, пожалуй, разочарую. Вы действительно поступили глупо и опрометчиво. Возможно, со временем поймете это и станете жалеть. А может быть, и нет. В любом случае – это ваш личный опыт, упрекать за который бессмысленно. Равно как и аплодировать ему. Единственное, в чем я бы, пожалуй, согласился, так это в том, что общество наше неодинаково смотрит на одни и те же поступки мужчин и женщин. Это несправедливо, но изменить что-либо здесь очень сложно, поэтому чаще всего приходится приспосабливаться.

Ничего не сказав в ответ, Ольга лишь презрительно хмыкнула и отвернулась. Чувствуя, что, кажется, только что окончательно ее разочаровал, Александр виновато улыбнулся и пожал плечами. После этого они ненадолго замолчали, а затем, внезапно вспомнив о том, что антракт уже давно закончился и потому об их отсутствии уже наверняка беспокоятся, поднялся и предложил собеседнице вернуться в зрительный зал, та ответила равнодушным согласием.
Когда они вновь вошли в полутемную ложу, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания, со сцены уже вовсю лились слова любовного признания князя Елецкого, чудесную мелодию которого родители Ольги Дмитриевны слушали, затаив дыхание. Это помогло избежать объяснений непосредственно в момент возвращения, а после окончания спектакля, среди общих впечатлений и восторгов, этот эпизод и вовсе как-то потерялся.

От любезного предложения Дмитрия Платоновича подвезти его до дому, Александр отказался, жил совсем близко от театра – квартирка, которую снимал вот уже третий год, находилась в Прачешном переулке. Потому, поблагодарив за прекрасный вечер, распрощавшись с графской четой и Ольгой Дмитриевной, а также пообещав днями вновь непременно навестить своего уверенно идущего на поправку пациента, Веригин пошел домой пешком, с удовольствием вдыхая сырой, прохладный, но уже отчетливо пахнущий весной воздух. Дорогой он вновь и вновь мысленно возвращался к своему разговору с мадемуазель Чернышевой, сожалея о том, что повел себя так нерешительно. Вероятно, все-таки не стоило говорить с ней в столь беспощадно-откровенном ключе, вокруг нее и без того ведь хватает прокуроров! С другой стороны, она слишком умна, чтобы не заметить, если бы он вдруг начал лгать и изворачиваться. И, возможно, это было бы только хуже… «Для кого хуже? Для нее или все-таки – для тебя? Переживаешь, что после сегодняшнего она вряд ли вновь захочет с тобой говорить – не то, что откровенно, а даже вообще, просто? И с чего бы это, Александр Глебович?» - как всегда язвительный, внутренний критик не заставил себя ждать, подкидывая вопросы, ответить на которые вот так, запросто, было слишком сложно. Глубоко вздохнув, Веригин покачал головой и решил, что подумает об этом как-нибудь в другой раз.

Поднявшись по лестнице на свой этаж, прежде чем открыть дверь квартиры, он привычно пошарил ладонью в почтовом ящике, обычно почты к нему приходило немного. И на сей раз адресата дожидался лишь один конверт. Уже дома Александр рассмотрел почерк старшей сестры Натальи, которая была замужем за инженером, и жила вместе с ним и их двумя детьми в Москве. Не раздеваясь – в квартире весь день не топили, так что было довольно холодно, стянув лишь перчатки, он зажег свечи, присел за стол и разорвал плотную бумагу, извлекая наружу письмо, из первых же строк которого узнал, что старший его восьмилетний племянник, серьезно простудился. «…Третьего дня наш доктор заподозрил у него пневмонию, назначил микстуру и какие-то порошки, но легче Серёженьке все равно не становится. Я очень переживаю, Саша, поэтому прошу, если есть возможность, приехать к нам и осмотреть его. Все-таки у вас столица, а значит, больше опыта и знаний. В конце концов, ты мой брат и Серёжин дядя, поэтому я бесконечно тебе доверяю, куда больше чем всем этим местным …»

Отложив на минуту письмо, Веригин встревоженно взглянул на циферблат настенных часов – ближайший поезд в Москву отправляется с Николаевского, кажется, через три часа, стало быть, у него еще достаточно времени, чтобы переодеться и собрать вещи в дорогу…

 Отправлено: 08.07.15 13:02. Заголовок: «А зачем вам вообще ..

«А зачем тогда вообще понадобилось меня об этом расспрашивать?!» - едва не воскликнула Ольга. Но, мысленно обозвав Веригина дураком, лишь презрительно хмыкнула и ограничилась небрежным жестом, сделав вид, что ее совсем не волнует его мнение. Но позже, уже после того, как вновь вернулись в ложу, она то и дело ловила себя на том, что почему-то все никак не может заново полностью погрузиться в музыку Чайковского и атмосферу спектакля, то и дело возвращаясь к разговору в оранжерее. Было обидно, что пришлось настолько раскрыться перед таким незначительным человеком и одновременно стыдно, что он стал свидетелем вспышки ее гнева. Хотя, как ни странно, при этом Ольга была полностью уверена, что Веригин – в отличие от Софи, никогда не злоупотребит ее доверием. Пусть она и не успела его лично об этом попросить.

Приехав после домой спектакля, Ольга сразу отправилась к себе. Раньше в таких случаях в ее будуаре разыгрывался целый ритуал: пока Глаша помогала ей переодеться, сама графиня подробно пересказывала ей все детали только что завершившегося представления, описывала костюмы артистов, их украшения, а порой даже напевала вслух какой-нибудь особенно понравившийся музыкальный фрагмент. Сегодня она долгое время сидела перед зеркалом молча, рассматривая в его отражении свой бледный лик, а потом вдруг сказала:

- Боже мой, как я подурнела за эту неделю! – затем провела рукой по щеке и повертела головой, рассматривая видимые только ей следы увядания. Глаша еле удержалась от смешка, но видя, что у Ольги Дмитриевны настроение самое что ни на есть серьезное, постаралась скорее ее успокоить.

- Это свет здесь дурной, барышня. Вы очаровательны, хоть сейчас на бал! А вот отдохнете немного – так и еще краше станете!

Предложение ехать на бал, пусть и гипотетическое, вызвало у Оли лишь больший приступ меланхолии, и она отвернулась от зеркала, торопя Глашу закончить приготовления ко сну.

Два дня после этого в доме Чернышевых все шло относительно спокойно. Дмитрий Платонович, хоть еще и был на положении больного, но уже во вторник съездил в Министерство, чтобы решить какой-то неотложный вопрос. В среду в их доме был обычный званый обед, а в четверг все Чернышевы посетили малый прием у N*. Но за время доктор Веригин ни разу не появился в их доме. Ольга не знала, что еще утром в понедельник отец получил от Александра Глебовича записку о своей внезапной неотложной надобности отбыть в Москву и извинениями по этому поводу. Потому, теряясь в догадках, что могло служить причиной столь долго отсутствия доктора, девушка вдруг осознала, что… переживает из-за этого. Подобное казалось совершенно нелепо! Ведь Веригин был всего лишь новый домашний доктор и Ольгу с ним ничего не связывало. А из этих непонятных переживаний проистекал странный вывод, что Александр Глебович ей все-таки не так уж и безразличен, что казалось несусветной чушью и вызывало лишь большее раздражение.
Впрочем, спустя еще пару дней Ольга забыла об этом и думать, а едва начавшее возвращаться к ней обычное спокойствие вновь оказалось безжалостно разрушено. Случилось это после того, как проходя мимо отцовского кабинета, она случайно подслушала происходивший там приватный разговор родителей. Расслышав среди реплик собственное имя, Ольга невольно замерла на месте.

- А ты и правда полагаешь, Маша, что у нас с тобой теперь есть иной выход? – с раздражением вопрошал у супруги Дмитрий Платонович. – Или всерьез веришь, что на наше «сокровище» после такого скандала польстится хотя бы какой-нибудь приличный человек? Да полноте, вернись же на грешную землю!

- Но, Митечка! Это же немыслимо, это мезальянс! – лепетала в ответ Мария Николаевна. – Да и не откажет ли, когда до него дойдут слухи?!

- Когда назову сумму, которую я намерен за ней назначить в качестве приданого? Согласится, как миленький, даже на прокаженную! Опять же, это всяко лучше, чем князь Оболенский! – граф невесело хмыкнул, когда жена в очередной раз потребовала не произносить этого имени в их доме.

- А если она сама не захочет?

- А вот этого у нее спрашивать никто не станет. Ей уже девятнадцать, не девочка, а с таким… багажом – Господь сохранил, хоть без последствий, кому еще понадобится?! Нет, Ольга теперь просто обязана сделать для семьи хоть что-то доброе!

Дальше слушать не имело смысла. Бегом устремившись обратно в свою комнату, захлопнув дверь и дрожа всем телом, Ольга сползла на пол. Господи, неужели отец всерьез намерен отдать ее замуж! Да нет – не отдать, а хуже – спихнуть! И за кого? Внезапно девушка поняла, что так и не услышала имени человека, о котором шла речь. Но, судя по реакции матери, перспектива ее ждала не самая радужная! От этого понимания Ольгу затрясло еще сильнее – сбыть ее с рук, как вещь, бракованную вещь! Да еще и приплатить, чтобы побыстрее забрали! Какая мерзость! Какая низость!

Весь вечер Ольга силилась представить себе этого избранника. Он должен был быть вхож в круг семьи, наверняка в последние дни бывал в доме. Перебирая в голове всех, Ольга все больше и больше расстраивалась. Из тех, кого ей могли прочить в женихи, на ум упорно приходили одни старики, вдовцы, да безродные сослуживцы отца. Но не спрашивать же у родителей напрямую, что они затеяли на ее счет. А сами они ни о чем таком с нею не заговаривали, даже не намекали.

Прошло еще две недели, но жениха ей все еще не представили. И девушка потихоньку начала успокаиваться, решив, что отцовский здравый смысл оказался сильнее оскорбленного самолюбия. Нынче она впервые за долгое время осталась в доме одна – если не считать прислуги. Граф отбыл в присутствие, а матушка делала обычные визиты. Радуясь, что ее никто не трогает, Оля сидела в своей комнате и читала, когда к ней вдруг явилась Глаша со словами, что к ним только что прибыл доктор.

- Какой еще доктор? – искренне удивилась Оля, и тут же поняла, что речь об Александре Глебовиче, - Хорошо. Пойди, скажи ему, что я сейчас выйду.

К моменту ее появления в гостиной Веригин с интересом просматривал какую-то статью в газете, но увидев Ольгу, отложил ее на журнальный стол и встал, приветствуя хозяйку. Она также небрежно поздоровалась в ответ и предложила присесть.

 Отправлено: 09.07.15 22:23. Заголовок: Москва встретила ярк..

Москва встретила ярким солнцем и ранним апрельским теплом, почти удивившими, уже отвыкшего за десять с лишним лет жизни в северной столице от подобных подарков Александра. Меж тем, родился и вырос он как раз в Белокаменной. И потому каждый визит сюда неизменно начинался и заканчивался в Петроверигском, столь созвучном с его фамилией, переулке, где стоял каким-то чудом не сгоревший дотла во время Отечественной войны маленький деревянный особнячок, выстроенный еще его прадедом по отцовской линии, где теперь жили уже давно вдовая мать и две самые младшие сестры-двойняшки. Еще одним примечательным совпадением было, что уже студентом, разговорившись однажды с профессором Боткиным, также перебравшимся когда-то в Петербург москвичом, Александр случайно выяснил, что сам Сергей Петрович родился и вырос на той же улочке, буквально в нескольких шагах от его собственного, отчего дома. С тех пор, хотя вряд ли только из-за этого, неизменно строгий Боткин всегда благоволил к «соседу», что, возможно, во многом повлияло на выбор, который Александр Глебович, в конечном счете, сделал между хирургией и внутренними болезнями.

Но сегодня, не желая терять времени, доктор изменил своему обычаю. Потому велел ямщику, нанятому прямо у выхода из вокзала, сразу же везти себя в соседний Подкопаевский переулок, где в одном из доходных домов квартировал вместе с семейством его зять, инженер Левитин. К моменту прибытия петербургского родственника, вся семья Веригиных уже собралась у Наташи, с тревогой ожидая новостей об улучшении самочувствия ее старшего мальчика. Едва со всеми расцеловавшись, да умыв с дороги лицо и руки, Александр Глебович сразу же направился в детскую, где его встретил местный московский коллега. Совсем молодой еще доктор, тот неотступно находился при маленьком пациенте все это время но, кажется, немного в себе сомневался и к тому же, был весьма смущен перспективой общения с известным, как ему объяснили, столичным эскулапом. Да притом еще и родственником мальчика по совместительству. Однако, переговорив с ним наедине и сразу после этого осмотрев Серёжку, который, и верно, был в весьма плачевном состоянии, хоть даже и нашел в себе силы слабо радоваться приезду обожаемого дядюшки между терзающими почти беспрестанно приступами изнурительного, до судорог, кашля, Веригин полностью согласился с его диагнозом. Это действительно была пневмония, осложнившая течение коклюша. Тактика лечения тоже оказалась весьма грамотной, так что почти ничего не пришлось и корректировать. Так что оставалось лишь по возможности облегчать тяжесть приступов, давать нужные лекарства, да ждать и надеяться на благополучный исход этой вроде бы и обычной, но такой коварной болезни, которая почти ежедневно уносит где-нибудь на свете еще одну маленькую жизнь. За свою врачебную карьеру Александр Глебович, увы, успел повидать уже немало таких случаев, поэтому все последующие дни думы его были заняты лишь благополучием племянника. Ни о ком другом, включая и семейство Чернышевых, за это время он ни разу и не вспомнил, сутки напролет проводя подле Серёжиной кроватки, откуда его, изможденного и осунувшегося от бесконечных всенощных бдений, лишь изредка ненадолго отгоняли поспать мать или сестры. Спустя десять дней этой полной тревог жизни, наконец-то, случился долгожданный кризис. А наутро, проснувшись насквозь промокшим от пота, Серёжа совершенно охрипшим от кашля тихим голосом вдруг попросил принести ему «абрикосовского» мармеладу. И обезумевшие от счастья родственники чуть не наперегонки побежали в ближайшую к дому кондитерскую лавку, дабы исполнить эту прихоть. Почти все, исключая Александра Глебовича, который, убедившись, что жизни племянника больше ничто не грозит, оставил его на попечение своей матери, впервые с момента приезда в Москву позволив себе нормальный сон в постели, а не рядом с ней, и отключился затем сам чуть не на целые сутки.

После наступившего улучшения, Серёжа все равно был еще очень слаб, и до полного выздоровления было далеко. Однако теперь его смело можно было передать на долечивание московскому доктору. А сам Веригин, пробыв у родни больше двух недель, но так толком никого и не повидав, в середине апреля все же засобирался обратно в Петербург. Надо было возвращаться к привычной жизни. Вернее, отстраивать ее заново. Он так и не признался матери, что больше не работает в клинике у Стадницкого, побоявшись волновать ее еще и этим. Ведь помимо тяжелой болезни внука, Анну Софроновну, и без того бесконечно тревожила уйма вещей. Начиная от того, как «бедный ее Сашенька» живет в холодном и неприветливом Петербурге совсем один, успевает ли он нормально питаться и, заканчивая тем, не собирается ли он, наконец, обзавестись семьей, дабы порадовать ее старое сердце новыми внуками или внучками? В ответ на что Веригин, как по мановению волшебной палочки, из взрослого и вполне уверенного в себе мужчины обращаясь в мальчишку, в тысячный раз неловко врал, говоря, что живет очень хорошо, регулярно успевает обедать в ресторанах, и жаль только, что по-прежнему пока как-то не остается времени на устройство личного счастья. Анна Софроновна кивала, соглашалась, украдкой вздыхала и делала вид, что ему верит, заставляя сына еще сильнее стыдиться своих нелепых попыток «утешительной лжи»…

Однако стоило лишь вновь оказаться в поезде, и сердце его, размякшее под благотворным влиянием материнской заботы, немедленно заново покрылось привычной ледяной защитной корочкой. А растревоженная сыновняя совесть в очередной раз сладко задремала под стук колес вагона, увозящего Веригина прочь из милой уютной Москвы в сторону гранитно-строгого Петербурга с его застегнутыми на все пуговицы людьми и даже, кажется, зданиями.

Сразу после приезда, Александр Глебович с некоторым изумлением обнаружил, что количество корреспонденции, скопившейся в его почтовом ящике за время отсутствия, увеличилось чуть не в десять раз. Были там и деловые письма, и конверты с медицинскими журналами, но куда больше оказалось записок с приглашениями. Выглядело все так, будто он вдруг внезапно понадобился сразу всему Петербургу! Кто-то хотел профессионального совета по поводу застарелого ревматизма или подагры и умолял приехать с осмотром в ближайшее время, кто-то просто звал в гости… Большинство имен на конвертах Веригину ничего не говорило. Из чего следовало, что граф Чернышев, пока Александр был в Москве, не терял времени зря и уже начал исполнять данное ему обещание. Это было приятно, но… одновременно и неловко. В течение всей своей жизни Веригин старательно избегал такого рода протекций – исключая разве что тот случай с Боткиным. Потому что в подобных обстоятельствах и сам обыкновенно быстро попадаешь в положение обязанного, что бы там ни говорил по этому поводу твой доброжелатель. Именно поэтому Александр Глебович и решил первым же делом, едва отдохнув с дороги, вновь отправиться к Чернышевым, чтобы как можно более деликатно просить Дмитрия Платоновича несколько сбавить обороты. А еще лучше и вовсе прекратить эту рекламную кампанию. Ибо спасибо, конечно, но уже и довольно.

Время для визитов было, правда, не самое подходящее. Но, памятуя о приглашении бывать у Чернышевых запросто, Веригин все-таки поехал. На сей раз хозяева его у порога, естественно, не встречали. Лакей объяснил, что граф Дмитрий Платонович нынче с утра на Певческом мосту – здесь доктор покачал головой, недовольный тем, что пациент все-таки нарушил его рекомендации, да и графиня Мария Николаевна также отсутствуют. Потому дома только барышня. Строго говоря, Ольга Дмитриевна была Александру совершенно не нужна, но неожиданно для себя, он вдруг сказал, что рад был бы ее увидеть. И тогда лакей, проводив его в одну из гостиных, с поклоном предложил подождать и вышел вон, мгновенно растворившись вместе со звуком своих шагов где-то в недрах этого огромного дома.

Ждать барышни пришлось совсем недолго: доктор не успел даже дочитать большой редакционной статьи на передовице «Ведомостей», с восторгом расписывающей перспективы и выгоды, которые Россия приобретет, когда будет закончено строительство Великого сибирского железнодорожного пути, Высочайший указ о закладке которого был подписан Императором Александром в самом конце марта.

Когда Ольга Дмитриевна вошла, газету пришлось, разумеется, отложить. Приветствуя барышню, Веригин встал, чувствуя при этом какую-то странную радость. Странную, потому что необъяснимую логически – особенно если учитывать, что со стороны самой мадемуазель графини особого удовольствия заметно не было. И все-таки, Александр приветливо ей улыбнулся, по давней привычке пытаясь улаживать любую едва возникающую неловкость:

- Сердечно рад встрече, сударыня! Не думал, что это возможно, но сегодня вы выглядите еще лучше, чем тогда, когда мы виделись в прошлый раз.

Комплимент был довольно нелепым, но на первый случай сгодится и такой, лишь бы завязать беседу.

- Проезжал вот мимо вашего дома и решил проведать своего пациента, а тот, выходит, пока меня в городе не было, надумал на службу сбежать! Так что рассказывайте тогда хоть вы, Ольга Дмитриевна, как поживает ваш батюшка? Прекратились ли ежедневные приступы? А еще… поведайте, как нынче ваша собственная жизнь? Мне, право слово, это очень интересно.

 Отправлено: 13.07.15 15:37. Заголовок: Непроходимая скука и..

Непроходимая скука и тоска, в которой Ольга жила, казалось, с того самого злополучного дня, с течением времени нисколько не ослабевала. Родные по-прежнему держались с ней холодно и почти не замечали – особенно тогда, когда рядом не было посторонних. В присутствии гостей, не желая выносить сор из избы, они, правда, делались чуть дружелюбнее. Но гости к Чернышевым последнее время захаживали нечасто. Разве что мадам Вересова, молодая, всего на несколько лет старше самой Ольги, но уже замужняя дама, с которой та была знакома довольно давно, но прежде никогда особенно не дружила. Да и теперь вначале отнеслась настороженно к такому внезапно усилившемуся расположению, подозревая в нем некую скрытую корысть или того хуже, желание втереться в доверие. Но позже с некоторым удивлением вдруг осознала, что Наталья Петровна испытывает к ней искреннее и непоказное сочувствие, причем, не то, от которого хочется завыть и спрятаться, но истинно доброжелательное и дружеское. Теряясь в догадках, с чего бы это, в одну из встреч Ольга решилась открыто спросить у неё о мотивах, и внезапно получила в ответ такую же откровенность. Без подробностей, но и без смущения, мадам Вересова призналась, что однажды сама побывала в ее нынешнем положении. И знает, насколько это тяжело и несправедливо, поэтому хочет поддержать. Так и зародилось их приятельство. Натали оказалась легкой, приятной и главное ненавязчивой собеседницей, с которой у Ольги обнаружилось также и значительное сходство вкусов. К тому же, против их общения не возражали родители барышни Чернышевой. Так что с новой подругой можно было не только разговаривать и музицировать во время ее визитов, но и, например, выезжать в город, что уже хотя бы немного скрашивало тоскливое существование юной графини. Так, третьего дня, вдвоем с Натали они ездили в Пассаж, а после еще – в Летний Сад. Нынче же вечером Ольгу ждали у Вересовых к чаю. Но все-таки, лишенная привычной жизни и развлечений, в остальное время она томилась и не знала, куда себя деть. И если не предавалась сладким воспоминаниям, теперь все более нагонявшим меланхолию, чем радовавшим душу, то читала или разучивала очередную грустную пьесу для фортепиано.

В какой-то момент, окончательно измучившись, Ольга даже хотела просить отца отправить ее в имение прямо теперь же. В сущности, какая разница, где страдать от одиночества – там или в городе, для большинства обитателей которого она вдруг будто бы просто-напросто перестала существовать? А там оно хоть не такое противное как в столице. Но вот едва доложили о визите Веригина и Оля поняла, что есть еще один человек в столице, который способен ее отвлечь. Не бог весть какая компания, но все же.

Комплимент, произнесенный Александром Глебовичем в первое мгновение их встречи, показался Ольге крайне наивным, но она приняла его с молчаливой улыбкой и, предложив гостю вновь садиться, устроилась напротив.

- А, значит, вас не было в городе? Поэтому так давно и не заходили? – – видимо, удивленный ее неведением, Веригин поинтересовался, получил ли Дмитрий Платонович записку, которую он посылал перед своим вынужденным отъездом в Москву.

- Ну, возможно, и получал. Я не знаю. Может быть, и упоминал, что вы уехали – не помню, - Оля старалась отвечать как можно равнодушнее, но в душе рассердилась на отца, который снова выставил ее перед Веригиным полной идиоткой.

- И что вы делали там, в Москве? – поинтересовалась она, разливая по фарфоровым, расписанным пионами, чашкам ароматный напиток из только что принесенного лакеем чайника. Вручив затем одну из них Веригину, вторую Ольга взяла сама и принялась осторожно вертеть в руках, старательно изучая пионы, которыми был украшен фарфор, будто первый раз видела этот рисунок.

- Значит, вашему племяннику теперь уже лучше? Это хорошо. А отец… ну да, он тоже чувствует себя неплохо – но как могло быть иначе при таком прекрасном враче? И приступы не беспокоят, - соврала Ольга. Встречая отца каждый день разве что за столом, она понятия не имела об его самочувствии. Но внешне он, вроде бы, выглядел довольно бодрым. Впрочем, если быть до конца откровенной с собой, то следовало признать, что ее это почти и не волнует. Все еще не забыв обвинений, которые граф бросал в ее адрес в день их ссоры, Ольга не простила его. И пока не знала, сможет ли когда-нибудь простить.

А еще, размышляя о природе своей обиды, некоторое время назад она вдруг поняла, что, оказывается, не так уж и нуждается в любви отца и матери. Да и сама не питает к ним особой любви. Потому все ее чувства к ним – суть привычка. Привычка к тому, что они пекутся об ее благе, балуют, развлекают. И она заменяет ей истинную дочернюю привязанность. Но открытие это почему-то не потрясло и не разочаровало Ольгу. Разве что усилило гнетущее чувство оттого, что придется еще бесконечно долго терпеть эти отношения и смиряться с ними.

- Что же мне рассказать о себе? Странный вопрос, честное слово! Что важного и интересного могло произойти в моей жизни за две недели?! Хотя нет, постойте! На днях я купила новую шляпку. Очень, знаете ли, интересного фасона и с лиловым пером – вот здесь.

Постаравшись жестами изобразить этот невозможный фасон, Ольга растопырила на макушке пальцы, изображая пресловутое перо, и невесело усмехнулась.

- Да, такие вот теперь в моей жизни «грандиозные» события.

 Отправлено: 16.07.15 00:15. Заголовок: Вот уже не в первый ..

Вот уже не в первый раз Александр ловил себя на том, что ему очень нравится наблюдать за Ольгой Дмитриевной. За тем, как порой неуловимо меняется выражение ее лица, за тем, как неосознанным жестом она поправляет выбившийся из прически белокурый локон, за тем, как улыбается – вначале коротко, будто опасаясь неуместности своей радости, а уже затем – по-настоящему. Ему нравились ее немного порывистые и нервные, но все равно полные неизъяснимой грации движения… Впрочем, как правило, эта магия немедленно рассеивалась, стоило барышне Чернышевой раскрыть рот. И дело было вовсе не в тембре голоса, довольно приятном, или в самих словах, но в том, как Ольга их произносила, какой смысл вкладывала. Поэтому, например, комплимент относительно врачебного таланта Александра прозвучал из ее уст, словно насмешка. И даже сочувствие по поводу болезни племянника показалось каким-то фальшивым, сказанным скорее из вежливости, оттого неприятным. Уж лучше бы промолчала, подумал он, но тотчас же пресек это внезапно вспыхнувшее внутри раздражение и чувство досады. В конце концов, она и не обязана испытывать к нему что-либо большее, чем… что? Ведь, несмотря на один откровенный разговор наедине и несколько последующих, более продолжительных, но и беспредметных – уже в присутствии ее родни, их отношения вряд ли можно было бы назвать дружескими. Ольга по-прежнему старательно ограждала себя высокой стеной из отчуждения и высокомерия, преодолеть которую Веригин никак не мог, хотя и очень старался, сам не зная, ради чего, собственно, прикладывает такие титанические усилия.

- Да, благодарю вас, мадемуазель, ему действительно лучше, но поволноваться всю нашу семью он все-таки заставил. Мне тоже порой стоило больших трудов отрешиться от естественного родственного сострадания и жалости, дабы они не слишком мешали профессиональным навыкам. Знаете, как ни странно, это ведь действительно чаще всего гораздо больше мешает, чем помогает…

Увлекшись рассуждениями, Веригин не сразу заметил, что его собеседнице они, кажется, совершенно не интересны – делая вид, что слушает, она рассеянно рассматривала свою чашку. Поняв это, доктор осекся и умолк, но поглощенная какими-то своими мечтами, Ольга далеко не сразу обратила внимание на то, что пауза, повисшая вслед за последней его репликой, затягивается сверх всякой приличной меры. Когда же, наконец, заметила, то, как ни в чем не бывало, вновь включилась в беседу, которая, однако, судя по всему, не приносила ей никакого развлечения.

Александр и сам знал, что далеко не всегда интересен в качестве собеседника – чаще оттого, что просто не умеет бороться за расположение тех людей, которые изначально не делают ни единого шага навстречу. Обычно, пообщавшись раз, он затем старался избегать их общества, а если это было невозможно – просто сводил к минимуму частоту встреч. Но здесь и сейчас, даже все прекрасно понимая рассудком, все равно с завидным упорством почему-то пытался поддерживать беседу. И не понимал, зачем ему это так сильно нужно.

- А вы попробуйте взглянуть на это с другой стороны, - улыбнулся он в ответ на явно иронический комментарий относительно новой шляпки. – Иногда отсутствие новостей и есть самая лучшая новость… Хотя, с лиловым пером – это, конечно, очень интересно, был бы счастлив возможности как-нибудь воочию увидеть на вас это дивное произведение модисток.

Еще раз коротко растянув губы в дежурную улыбку, Ольга кивнула в ответ и вновь опустила глаза. Беседа определенно не клеилась, и, молча допивая свой чай, Александр недоумевал: для чего она вообще вышла? Почему не сказалась больной или просто не велела заранее слугам говорить, что дома отсутствуют не только граф и графиня, но и она сама?

С трудом выждав еще какое-то время, чтобы уход его не выглядел бегством, Веригин тихо поставил на столик опустевшую чашку и вздохнул, поднимаясь на ноги:

- Что же, был рад видеть вас в добром здравии, Ольга Дмитриевна. Передайте от меня поклон вашим родителям и скажите отдельно Дмитрию Платоновичу, что я навещу его с осмотром через три дня…

- Да зачем же столько ждать?! – внезапно раздалось за его спиной бодрое восклицание, и, обернувшись, Веригин увидел стоящего на пороге гостиной хозяина, который, верно, только что вернулся домой и даже еще не успел снять верхней одежды. Пришел он, к слову, не один. Через мгновение Александр заметил еще невысокого и слишком худощавого даже для своего не слишком-то богатырского роста, молодого человека. Словно бы намеренно демонстрируя собственное подчиненное положение, он смиренно замер за широкой спиной Чернышева. Но при этом периодически украдкой с интересом постреливал по сторонам быстрыми глазками.

– Простите покорно, что нарушил ваши предписания и отправился-таки на службу раньше предписанного срока, да ведь без меня эти оглоеды, - дернув подбородком в сторону своего спутника, который тотчас же снова потупился и покраснел, словно был не юношей, а девицей, продолжил, между тем, граф, - весь порядок в министерстве прахом пустят!.. Знакомьтесь, кстати, Лев Андреевич Дорн, один из сотрудников моего секретариата. Ты, Ольга, напои его тоже чаем, покуда Александр Глебович будет мною заниматься. А после распорядись, что к обеду у нас нынче будут гости. Двое гостей. Вы ведь не слишком торопитесь, доктор?

- Да я ведь, собственно, уже уходил... - замялся Веригин, в котором в этот момент любопытство боролось со здравым смыслом, настойчиво рекомендующим не принимать приглашения. Словно испрашивая совета, он в нерешительности взглянул на Ольгу Дмитриевну, предлагая ей самой решить: хочет ли она, чтобы он остался.

 Отправлено: 20.07.15 21:34. Заголовок: - Когда ваш батюшка ..

- Когда ваш батюшка пригласил меня в свой дом, я сразу даже и не поверил в такое счастье. Я хотел сказать, что это великая честь для такого незначительного человека, как я. Неожиданная радость!

Голос Льва Андреевича, густой и звучный, на взгляд Ольги, совершенно не подходил к его внешности. Закроешь глаза, и легко можно вообразить, что его обладатель – настоящий оперный солист с тучным телом и раскатистым басом, который зарождается где-то глубоко в его утробе и после через вибрирующие нотки вырывается наружу. Откроешь – и, вновь лицезря юношу с щуплым телом и тонкими, почти девичьими, чертами лица, так долго не можешь прийти в себя от этого странного диссонанса, что даже хочется рассмеяться. Впрочем, содержанием речей своих господин Дорн как раз не оставлял Ольге даже формального повода для улыбки. Кроме комплиментов в адрес графа Чернышева, льющихся непрерывным потоком, Лев Андреевич говорил еще разве что о политике, которой был, несомненно, большой знаток, да о служебных делах. При этом ничуть не стеснялся откровенно разглядывать собеседницу, не отводя глаз ни на мгновение, что было особенно неприятно Ольге, которой показалось, что за те двадцать минут, что они знакомы, Дорн успел ощупать ее этим своим липким взглядом буквально с головы до ног: от родинок на лице, до носков домашних туфель. «Словно товар», - подумала она с брезгливостью, и вспомнила вдруг про подслушанный недавно разговор родителей. Уж не этого ли господина они прочат ей в спутники жизни?

- Прошу прощения, Лев Андреевич, вынуждена вас оставить: надо узнать, что там с обедом, - ничуть не смутившись, что оборвала собеседника на полуслове, Ольга встала и направилась к выходу, что было похоже на бегство. Впрочем, им оно и было. В коридоре, вновь оказавшись в одиночестве, девушка вдруг почувствовала сильное желание выместить распирающий ее изнутри гнев, который так долго пришлось сдерживать и прикрывать фальшивой улыбкой, но ничего умнее, чем свернуть на пол первую попавшуюся вазу, придумать не смогла. Глупо, слишком по-детски, но ощущая полное свое бессилие, она не знала иного способа бороться.

- Там ваза упала, - сказала она уже спокойнее, проходя мимо дворецкого, который появился на шум. И Степану Прокопьевичу осталось лишь недоуменно взирать на лужу воды и чудом не разлетевшийся на осколки драгоценный китайский фарфоровый сосуд, который ну никак не мог вдруг упасть с высокой этажерки сам, без посторонней «помощи».

Обед с новым батюшкиным фаворитом оказался столь же нудным, как и предшествовавший ему разговор. Немного утешало лишь то, что за столом, помимо мерзкого Дорна и родителей присутствует доктор Веригин. Ведь как к нему не относись, отрицать, что Александр Глебович умеет быть приятным человеком, было бы полной несправедливостью. Пожалуй, он был даже интересен Ольге этой своей совершенной непохожестью на всех остальных мужчин, которых ей приходилось встречать до нынешнего времени. Нисколько не увлекаясь тем, что интересно многим другим, он говорит очень сухо и мало, а то и вовсе предпочитает молчать, слушать и наблюдать. Пытаясь понять, почему Веригин таков, Ольга так и не смогла до сих пор придумать ничего умнее, чем объяснить подобную сдержанность его профессиональной принадлежностью.

К сегодняшней застольной беседе Александр Глебович тоже был определенно равнодушен. Благо, что и родители, прилагающие все усилия, чтобы Лев Андреевич вновь не пустился в свои невыносимо-серьезные рассуждения, уделяли ему меньше внимания, чем обычно в последнее время. И от этого Ольга – всякий раз, когда отрывалась от молчаливого созерцания содержимого собственной тарелки, и вновь встречалась со спокойным и, казалось, все понимающим взглядом серых глаз доктора, лишь отчетливее ощущала последнего своим единственным здесь на сегодня союзником.

 Отправлено: 29.07.15 23:26. Заголовок: Всего за четыре с по..

Всего за четыре с половиной месяца, промелькнувшие с момента знакомства с графом Чернышевым, и сам толком не заметив, когда конкретно это с ним случилось, Александр Глебович сделался завсегдатаем в его доме. Дмитрий Платонович, а также оба его сына, явно благоволили к доктору и с энтузиазмом старались ввести его в круг своих знакомых. С женской половиной семейства отношения складывались несколько иначе. Графиня держалась к Веригиным вежливо, но, как и прежде, довольно отстраненно, словно указывая тем на исключительно деловой характер их отношений, а ее дочь… с ней было еще неопределеннее. Последнее время Ольга Дмитриевна стала с ним заметно приветливее. А порой демонстрировала и почти что дружеское расположение к его скромной персоне. Это весьма радовало Александра Глебовича. И не только потому, что он в принципе не любил любого рода конфронтации в человеческих взаимоотношениях. Пытаясь, по привычке, анализировать выявленные у себя «симптомы», дабы понять по ним общий диагноз, доктор однажды пришел к потрясающему умозаключению, что причиной его более приподнятого, чем всегда, настроения является вовсе не только прекрасная летняя погода, с, кажется, окончательно установившимся теплом, а также успешно развивающаяся и уверенно растущая частная практика. А приятное волнение, охватывающее душу каждый раз при мыслях о мадемуазель Чернышевой – пожалуй, уж слишком, чрезмерно частых! – не только проявление дружеского к ней расположения. Следовало признать очевидный и неоспоримый факт: Ольга Дмитриевна, сама, верно, не желая и даже не помышляя о том, увлекла его собой настолько, что привыкший считать собственное сердце неуязвимым для женских чар, Веригин чувствовал растерянность. И она лишь усиливалась от понимания, что у него нет никакого права претендовать на что-либо большее в отношениях с ней, чем на доброе приятельство. Ведь даже если на миг предположить невозможное и попытаться представить, что однажды он вдруг отважится откровенно с нею объясниться… Разве не потеряет он в тот же самый миг возможность хотя бы вот так, со стороны, украдкой, любоваться этой странной, необычной, кажется, полностью состоящей из тонких ломаных линий и острых углов, но все равно болезненно привлекательной для него тонкой красотой, когда, ошарашенная совершенно ненужным для себя открытием, Ольга Дмитриевна прогонит его прочь? С другой стороны, если даже по какой-то немыслимой случайности, она вдруг благосклонно воспримет подобное признание – что скажут в этом случае ее родители? Теперь, когда немного улеглись страсти от того, самого первого скандала – устроить еще один? Ведь Веригин не был настолько глуп и наивен, чтобы думать, что при всем своем расположении к нему, Дмитрий Платонович хотя бы на минуту допускает возможность принять его на равных. Например, в качестве зятя…

Впрочем, «мильон терзаний», внезапно завладевших его прежде почти невозмутимой душой, почти никак не отражался на воспитанном многолетним упражнением умении сдерживать любые внешние проявления волнений. И Александр Глебович, по-прежнему, исправно визитировал у Чернышевых еженедельно, а то и чаще. Несмотря на то, что пациент его давно оправился от своей болезни, но о ней теперь уже даже и не вспоминали. Графская чета с чадами и домочадцами готовилась к отъезду на свою финскую дачу. В нынешнем году доктор Веригин не рекомендовал Дмитрию Платоновичу резкой перемены климата на более жаркий, что было бы неизбежным при поездке на юг и повредило его больным сердечным сосудам. И если бы у Александра спросили, чего в этом совете больше – заботы о благе пациента, или же корыстного интереса, заключавшегося в том, что при таком раскладе, возможно, он сможет иногда навещать Чернышевых и видеть Ольгу с большей вероятностью, нежели, если бы они на несколько месяцев укатили в свои дальние южные имения, он бы не смог ответить на этот вопрос.

Пока же о поездке лишь говорили. Граф был занят в министерстве, работы в котором не становилось меньше даже об эту отпускную пору, оставалась в столице и его семья. Потому в один из ранних июльских четвергов, в которые у Чернышевых всегда принимали, закончив с приемом пациентов, Александр Глебович, как обычно, вознамерился отправиться в этот гостеприимный дом, не ожидая от нынешнего визита ничего необычного. Хотелось увидеть Ольгу. И это получилось практически сразу – доктор даже не ожидал. Она буквально выскочила ему навстречу в тот момент, когда, оставив лакею перчатки и трость, Веригин неторопливо шел через знакомую анфиладу комнат, направляясь в сторону гостиной. И вид ее был таков, что в одно мгновение утратив все свое спокойствие, Александр Глебович не нашел ничего лучше, чем взять ее за плечи, тревожно всматриваясь при этом в бледное, с нервически трясущимися губами и подбородком, лицо девушки:

- Боже мой, Ольга Дмитриевна! На вас же лица нет… Что стряслось? Неужто опять батюшка?.. – не в силах предположить какая еще неприятность могла выбить ее из колеи так сильно, доктор умолк, дожидаясь ответа, готовый, однако, по первому же слову последовать туда, куда ему прикажут.

 Отправлено: 06.08.15 13:20. Заголовок: Жизнь текла сама по ..

Жизнь текла сама по себе – ничего не случалась такого, на что стоило бы тратить силы и внимание. Ольга Дмитриевна продолжала скучать, но теперь хотя бы появилась надежда скоро отвлечься, ведь почти вот-вот их семья должна была отправиться в Ниццу, где у Чернышевых давно имелось свое излюбленное место и всегда готовый к их приезду маленький особняк. Однако и этому не суждено был сбыться. И все по вине доктора, который запретил отцу перемену климата, отчего планы Дмитрия Платоновича тотчас же переменились, одновременно разрушая и мечту Ольги увидеть в этом году Лазурный Берег. Теперь решено было ехать всей семьей на финскую дачу. Это был совсем еще новый дом неподалеку от Нисалахти, который пять лет назад для Чернышева спроектировал сам Юлий Юльевич*, красивый и современный. Но места вокруг оставались все еще дикими, пустынными и скучными на взгляд Ольги. К тому же, зная повадки северного лета, она прекрасно понимала, как «весело» будут протекать дни ее совместного с родителями заключения в доме без возможности даже куда-нибудь выбраться из-за постоянных дождей. Впрочем, было в этом и нечто полезное. Несомненно, за лето петербуржцы основательно позабудут историю, что приключилась с барышней Чернышевой. К тому же, никто так и не сумел разузнать, что же было на самом деле, а чего не было. А к началу нового Сезона, даст бог, случится уже много нового, на что будет обращено внимание в столичных салонах, и Ольга, наконец, сможет вернуться к своей привычной жизни.

Оставалось и еще одно обстоятельство, которое ее огорчало и расстраивало – до сих пор не было никаких известий от Анри. Потому однажды, наступив на горло своей гордости, девушка даже обратилась к Мишелю Гирсу, надеясь разузнать хотя бы что-нибудь. При этом она очень боялась прочесть во взгляде Михаила Николаевича презрение или отвращение, но, к счастью, ничего подобного не заметила. Узнав суть ее интереса, он лишь на мгновение грустно улыбнулся, после чего рассказал все, что знал. В частности о том, что некоторое время назад посол получил от графа де Колиньи письмо, однако, сугубо деловое. Так что в нем, естественно, не было ни слова об Ольге. И тогда она, окончательно уверившись, что собеседник ее не презирает, отважилась на совсем уж дерзкую просьбу – а именно, переслать в Париж ее письмо к Анри. Всего одно, всего лишь однажды! Она, конечно же, понимала, что выглядит в глазах Гирса, должно быть, глупо и жалко, но было действительно важно расставить, наконец, все точки над «i». И Мишель вновь не отказался ей в этом помочь, хотя и не без сомнений:

- Не думаю, что из этого выйдет что-то стоящее, Оленька, но я выполню ваше пожелание.

Он всегда был немного неравнодушен к Ольге. Впрочем, это скорее был братский интерес, нежели что-то иное. И взялся исполнить ее просьбу, понимая, что привести к хорошему это не может. Но вот прошла неделя после их разговора, потом другая, третья, а письма из Франции все не было. И если сначала еще получалось успокаивать себя тем, что Анри может просто не оказаться в Париже к моменту доставки ее послания, то спустя полтора месяца ожидания, эти самоуговоры уже нисколько не утешали. Окончательно уверившись, что возлюбленный попросту вычеркнул ее из своей жизни, Ольга сдалась. Осознать это было для нее еще одним горьким уроком, но еще неприятнее то, что все, кто говорил, что так оно и будет, оказались правы. К тому же, пришлось еще признать, что пребывая в любовном ослеплении, она не только основательно разрушила свою репутацию и утратила благосклонность многих людей из своего окружения, но и не получила ничего, чем могла хотя бы отчасти компенсировать все понесенные потери. Теперь, когда пелена спала с ее глаз, это казалось даже хуже собственно самого любовного поражения. Переживая очередной удар своей коварной судьбы, Ольга вновь замкнулась в себе. И потому едва не пропустила следующий. Хотя и нельзя сказать, что он был таким уж внезапным.

В тот день отец позвал ее к себе в кабинет для «серьезного разговора». Впрочем, мог бы и не предупреждать, потому что, увидев, что в комнате, помимо Дмитрия Платоновича, также присутствует и ее мать, Ольга и так уже поняла, что ничего хорошего ее не ждет. В реальности же все оказалось даже еще хуже.

- Сегодня утром я имел беседу с господином Дорном. Ты ему нравишься, -
произнес граф таким тоном, будто огласил обвинительный приговор. – И потому он намерен просить твоей руки, но прежде хотел узнать моего мнения. Так вот, я не вижу к этому никаких препятствий. Лев Андреевич, конечно, небогат, но из порядочной семьи и, к тому же, весьма дельный.

- Что?! Этот лягушонок?! – взвизгнула Ольга, - Да он же просто смешон! Я ни за что я не соглашусь стать его женой!

Ее вспышка, казалось, не произвела на отца никакого впечатления. Он ни на шаг не сдвинулся с места, лицо также осталось спокойным, и лишь в самой глубине глаз вспыхнул недобрый блеск:

- Прости, но у тебя в этом вопросе больше нет, и никогда не будет права голоса. Я дал согласие от твоего имени, и ты выйдешь за него замуж так скоро, как только это будет возможно!

- Да я прежде руки на себя наложу, чем стану женой такого сморчка!

- Оля! – голос матери задрожал, и она кинулась к ней, но Ольга лишь отшатнулась в сторону и зло на нее поглядела.

- Или вообще – за первого встречного выйду, лишь бы не за эту похотливую обезьяну! «Небогат», ну да – разумеется, уж с моей-то помощью он озолотится! Фу!

- Ты найди сперва этого «первого встречного»!

Не слушая дальнейших слов и упреков, что продолжали нестись ей вслед, девушка пробкой из бутылки выскочила прочь из отцовского кабинета. Вот тогда-то она и столкнулась с Александром Глебовичем, как всегда, неизвестно откуда возникающим на ее пути в самые неподходящие моменты.

- «Батюшка»…., - прошипела она в лицо опешившему доктору, едва не прибавив при этом ругательство, так и рвущееся с уст, - Да будь оно все неладно в этом доме! Он меня замуж выдать собрался, «батюшка» этот ваш! И за кого?! За… за… за эту обезьяну, Дорна! Да я лучше…

И тут она осеклась, а после расхохоталась, глядя на ошарашенного Веригина. Ей вдруг сделалось действительно весело, так как она только что пообещала выйти замуж за первого встречного, так чем плох этот?! И хоть она даже и не думала над этим всерьез, но как шутка судьбы ей это было забавно.

- Простите меня, Александр Глебович, - произнесла она уже спокойнее. – Вид у вас сейчас более потрясенный, чем у меня.

---

*Юлий Юльевич Бенуа́ (Jules-Louis-Auguste Benois, также встречается вариант Юлиус Юльевич Бенуа, 25 февраля 1852, Санкт-Петербург — 26 января 1929[1], Вологда) — петербургский академик архитектуры и видный специалист по сельскохозяйственному строительству и фермерству. Архитектор-строитель широкого диапазона, мастер эклектики и модерна, специалист по сооружению утилитарных построек высокого архитектурно-художественного уровня.

 Отправлено: 08.08.15 23:23. Заголовок: - Я… удивлен, да, - ..

- Я… удивлен, да, - проговорил Александр через секундную паузу. И голос его при этом прозвучал как-то глуховато. Выпустив руку Ольги Дмитриевны, он отступил на шаг, словно желал дать пройти, хотя она совсем не стремилась поскорее покинуть его общество. Даже напротив: впервые Веригин почувствовал, что, наверное, нужен ей сейчас хотя бы немного. Не он сам, конечно же, но его понимание и поддержка. С последним было совсем нетрудно. Этот фатоватый юнец, Дорн, отчего-то не понравился ему еще в их первую и пока единственную встречу. Веригин не задумывался над причинами такой внезапной неприязни, не анализировал их, да и не вспоминал про это мимолетное, в общем-то, знакомство – все прошедшие до возвращения в Петербург дни голова была занята другим. Потому теперь ему было даже трудно вспомнить лицо этого господина, но при упоминании его фамилии в памяти неизменно поднимался какой-то мутный осадок. Неспроста, стало быть…

Вновь взглянув на мадемуазель Чернышеву, которая так и стояла рядом, словно ожидая от него каких-то действий, Александр предложил ей пойти куда-нибудь, где можно будет спокойно поговорить.

- К тому же, не думаю, что мое появление перед вашими родителями именно сейчас будет уместно.

И она, послушно кивнув, повела его в одну из комнат, показавшуюся Веригину полупустой и заброшенной. Заметив вопрос в его взгляде, Ольга Дмитриевна пояснила, что это бывшая классная, в которой все младшие Чернышевы по очереди в свое время постигали первые азы наук при помощи гувернеров и гувернанток. Теперь же, по понятной причине, комнаты уже не были востребованы, отсюда и некоторое ощущение запустения. Зато сюда никто не ходит, разве что горничные и полотеры. И искать их здесь тоже поэтому никто не будет, прибавила она. После села на один из двух маленьких, явно детских стульев и предложила жестом Веригину занять другой. С трудом на нем умостившись, доктор усмехнулся и сказал, что чувствует себя Гулливером в стране лилипутов. Ольга улыбнулась в ответ – кажется, она уже достаточно успокоилась. Чего про себя как раз совсем не мог сказать Александр, до которого будто бы только теперь дошла основная суть происходящего: граф Чернышев хочет выдать замуж свою дочь. Против ее желания, точно средневековый деспот. За человека, который ее явно недостоин. А все лишь потому, что однажды она совершила ошибку, о которой, наверняка, и сама уже глубоко сожалеет. И все это происходит сейчас, с ними: образованными и интеллигентными людьми, живущими в просвещенном девятнадцатом столетии! Бред какой-то! Абсурд и нелепость.

Размышлял он об этом, разумеется, про себя. Отчего внешне, должно быть, выглядел довольно странно, походя на истукана, нелепо притулившегося на крохотном стуле, и почти не моргая, смотрящего куда-то перед собой. Потому, выждав еще некоторое время, Ольга Дмитриевна чуть ехидно напомнила о том, что она все еще здесь и хотела бы таки узнать, о чем он хотел с ней говорить в тишине и покое.

- Простите! – точно очнувшись, Веригин смущенно усмехнулся и потупился. Вышло действительно как-то глупо, ибо он и сам толком не знал, что хочет ей сказать. Вернее, знал, однако, совершенно не представлял себе, как мог бы начать подобный разговор, да еще столь внезапно.

- Скажите, Ольга Дмитриевна, стало быть, вы не намерены подчиняться воле вашего батюшки? – произнес он, наконец, вновь резко вскидывая на нее внимательный взгляд. – Но вы же понимаете, что в этот раз он вряд ли будет столь снисходителен, как в… прошлый? И что вы станете делать дальше, в таком случае? Куда пойдете? Чем хотите заняться?

Вопросы эти, простые и конкретные, могли шокировать своей откровенностью любого, принадлежащего к людям ее круга, среди которых принято укрывать масками «деликатности» и «хорошего тона» банальные лицемерие и фарисейство. Но Веригин не относил себя к членам высшего общества, потому решил, что подобное будет вполне уместно сейчас. Да и Ольга всеми своими суждениями и поступками не раз уже опровергала первое впечатление о себе, как об утонченной кисейной барышне. Так что вряд ли должна будет сильно обидеться на его прямоту.

 Отправлено: 18.08.15 16:48. Заголовок: - Можете не сомневат..

- Скажите, Александр Глебович, а что из ядов вы бы мне посоветовали, как врач, чтобы скорее избавить от страданий бедного мужа? Можете не сомневаться, что если я стану женой Дорна, я сумею отравить ему жизнь, так почему бы и не его самого? – видя замешательство на лице собеседника, Ольга, впрочем, тут же поспешила заверить его, что это всего лишь такая шутка. И убивать Льва Андреевича ей просто не за что. Во всяком случае, пока. Но Веригин, кажется, так и не оценил ее чувства юмора.

Ольга не раз замечала, что буквально физически ощущает исходящую от этого человека холодную рассудительность. Она не могла даже представить себе ситуации, в которой Александр Глебович мог бы совершить какое-нибудь необдуманное импульсивное действие, или, скажем, дерзко пойти наперекор судьбе, не взвесив перед тем все за и против. Оля даже и помыслить не могла, что Веригин способен совершить что-нибудь дерзкое или непродуманное. А между тем, он именно таким образом спас ее батюшку и, похоже, если бы она могла читать мысли других людей, что-то подобное намеревался сделать и теперь. Впрочем, размышлять над тем, что творить у него в голове ей сейчас было недосуг. Ее собственная жизнь была подвешена на тоненьком волоске, возле которого уже некто держал зажженную свечу. Одно неверное движение и за секунду волосок сгорит, а она рухнет в пропасть.

При всей бунтарской натуре, здравомыслие Ольги иногда все же брало верх над ее чувствами, и потому она понимала, что в сложившейся ситуации на самом деле выход у нее лишь один – подчиниться воле отца. К тому же, выйдя замуж, хоть даже и за этого мерзкого Дорна, она наконец-то вырвется из постылого родительского дома и вновь сможет вернуться к привычной жизни. Что при этом станет испытывать ее так называемый супруг – совершенно не важно! При правильном подходе из него можно будет вить веревки. Во всем этом грядущем великолепии смущала лишь обязанность принадлежать неприятному во всех отношениях мужчине физически: позволять ему касаться себя, ложиться с ним в постель… Думая об этом, Ольга уже теперь содрогнулась от отвращения и невольно поморщилась.

Между тем, Веригин все еще ждал ее ответа. Очнувшись от задумчивости, девушка вспомнила о его существовании и вновь на него посмотрела. Доктор по-прежнему неподвижно сидел на своем месте, но кажется, что там ему было не слишком-то и удобно: «Словно на канцелярских кнопках», - подумала про себя девушка и ухмыльнулась, вспомнив, как вдвоем с братом они по-настоящему заставили вытерпеть подобную экзекуцию его французского гувернера, а тот даже не пожаловался родителям.

- Боюсь, у меня нет никакой возможности пойти наперекор воле отца. Случись все это хотя бы через два года, когда я достигну совершеннолетия и получу право сама распоряжаться своими средствами… но теперь я еще полностью в его власти. Он лишит меня наследства, если я продолжу упорствовать!.. Боже, как легко быть мужчиной! – внезапно вскочив со своего места, Ольга принялась мерить шагами комнату, - Будь я не дочерью, а сыном своего отца, то уже давно покинула бы его дом и нашла способ обеспечить себе существование, а так! – она раздраженно махнула рукой.

Женщин их круга, будто нарочно растят, как тепличные растения – они ничего не могут, ничего не умеют. Вот и сама она точно такая же! Можно сколько угодно мечтать о свободе. Но если бы ей действительно сейчас открыли двери и сказали: «Иди!» - куда бы она пошла из этого затхлого, но зато такого привычного и даже где-то уютного мирка, каким бы способом смогла заработать себе на жизнь и пропитание?! Замужество, и верно, единственный шанс, но как решиться, когда тот, кого прочат в женихи, настолько противен, что хоть и вправду его ядом накорми? Впрочем, есть еще один вариант – наложить руки уже на себя. Но о таком Ольга не помышляла даже из глубин своего отчаяния. А что, если выйти еще за кого-нибудь – без разницы, за кого, только бы не за этого Дорна? Уж если он не побрезговал взять ее в жены, стало быть, найдутся и другие, кто захочет этого за хорошее приданое и возможность породниться с одной из старейших фамилий России? У нее ведь всегда было немало поклонников, куда больше, чем у подруг! Только бы побыстрее найти этого «первого встречного», медлить теперь нельзя…

- Да, пожалуй, я выйду замуж, но не так как этого желает отец, – больше для себя, чем обращаясь к собеседнику, пробормотала Ольга, продолжая вслух свои размышления, и затем повернулась к Александру Глебовичу. – Что же, я не меньше своего отца упряма и если ему хочется выдать меня замуж, противиться не стану, но сделаю все по-своему!

 Отправлено: 22.08.15 01:55. Заголовок: «Большие права, данн..

«Большие права, данные мужчинам по праву рождения, неумолимо влекут за собой и куда большие обязательства – перед семьей, перед обществом, перед самим собой, наконец!»

Мысль эта казалась слишком очевидной, чтобы высказывать ее вслух, поэтому Веригин в очередной раз промолчал. Вряд ли, открывая ему душу, Ольга Дмитриевна оказалась бы рада услышать в ответ ничего не значащий трюизм. Взволнованно вышагивая перед ним по комнате, она явно ждала практического совета, полагая, верно, достаточно взрослым и опытным для этого человеком. А Александр действительно не знал, что здесь можно посоветовать.

Замужество со всех сторон представлялось наилучшим выходом, здесь он был вполне солидарен с Дмитрием Платоновичем. После всех передряг, постигших эту семью в последнее время, отношения между Ольгой и ее родными все равно больше никогда не будут прежними. Кроме того, что-то упорно подсказывало наблюдательному от природы доктору, что они и раньше не были такими уж близкими и сердечными. Потому, оставшись незавершенной по какой угодно из возможных причин, ситуация будет дальше только ухудшаться. Нет, Веригин не думал, что граф Чернышев в самом деле решится на то, чтобы отказать младшей дочери от дома – он публичный человек, в конце концов, крупный чиновник, дипломат. А в этих кругах в бой с широко раскрытым забралом и с шашкой наголо чаще всего не ходят… Стало быть, скорее всего, Ольге сойдет с рук и нынешняя эскапада, но отношения с родителями при этом испортятся необратимо и окончательно, превращая дальнейшую совместную с ними жизнь в бесконечный ад, наполненный взаимными упреками. До тех пор, пока однажды не случится непоправимое. Да, будучи доктором не только по профессии, но и по призванию, Александр Глебович даже теперь продолжал заботиться о благе доверившегося ему однажды пациента, графа Чернышева. Хотя и оставался в то же самое время мужчиной, который – увы, безответно – был влюблен в, несомненно, главную причину его душевных и физических страданий.

То, что чувство, которое он испытывает к Ольге Дмитриевне, все-таки есть любовь, а вовсе не только сочувствие и интерес, Александр осознал тоже только что. Причем, как-то спокойно и буднично. Открытие это не потрясло его, вероятно, спокойной и невозмутимой сущности ученого-натуралиста даже такое событие казалось совершенно естественным. Да и чему ж тут удивляться, коли стоящая перед ним женщина так хороша собой, а он – молодой и здоровый мужчина?

Так убеждал он себя, молчаливо подготавливаясь к главному, к тому, ради чего, собственно, и заговорил обо всем этом, начав беседу настолько издалека, что самому теперь было трудно привести ее в нужное русло. Но оставалось и что-то еще. Что-то, чему трудно найти рациональное и логическое объяснение. Александру хотелось, безумно хотелось прямо сейчас остановить девушку, все еще продолжающую беспомощно метаться по комнате, не в силах решить своей участи, заключить ее в объятия, сказать, что готов защищать ее от всего мира, от каждого злого слова и косого взгляда до тех пор, пока хватит сил – лишь бы только она позволила ему быть рядом! Но решиться на подобную мелодраму не в потаенных мечтах, а в реальности Веригин, наверное, не смог бы и в состоянии гипнотического транса. Потому, до конца выслушав все рассуждения Ольги Дмитриевны и дождавшись, пока она умолкнет, он лишь слегка пошевелился на неудобном маленьком стульчике и произнес тихо, и как будто бы нисколько не волнуясь:

- А что бы вы подумали, если бы рядом с вами вдруг появился человек, готовый заботиться о вас и в то же время уважать в вас полноценную, ничем не уступающую ему личность? Что сказали бы в ответ, если бы он вдруг предложил вам... выйти за него замуж? Можно ли было бы считать, что в этом случае вы поступаете именно так, как и хотели бы? А именно – «по-своему»?

 Отправлено: 25.08.15 15:44. Заголовок: Не заметить перемен ..

Не заметить перемен в голосе и во взгляде Веригина было невозможно, но Ольга слишком увлеклась своим дерзким замыслом, чтобы расслышать и разглядеть их. Впрочем, даже если бы и коснулось теперь ее сознания какое-нибудь смутное предчувствие, то вряд ли бы она придала ему большое значение, едва ли догадалась бы, какова его суть.

Подойдя к доктору, Ольга горячо сжала его руку, стараясь вложить в этот жест всю свою признательность за поддержку.

- Именно, Александр Глебович! Вы все поняли совершенно верно! Теперь дело за малым – всего лишь найти этого человека и внушить ему желание сделаться моим защитником. – проговорила она с медленно распустившейся на губах дивной улыбкой. При виде нее любой, кто не был знаком с барышней Чернышевой лично, непременно решил бы, что наблюдает перед собой чистого ангела, только что сошедшего на землю. Сходство с образом небожительницы лишь усиливал затуманенный раздумьями взор и белокурые локоны, обрамлявшие фарфоровое личико девушки. Что и говорить, внешне Ольга была красавицей и легко умела вызывать в людях восхищение. Но как же сильно разнился с прелестной оболочкой ее внутренний облик! Даже теперь, мечтательно улыбаясь, она продолжала перебирать в уме всех возможных кандидатов в мужья, сравнивая их между собой, словно те – породистые жеребцы, а сама она – опытный заводчик, что наметанным глазом сразу выбраковывает недостатки одних и подмечает достоинства других животных. Веригина среди них, тем не менее, не было даже теперь. Ольге и в голову бы не пришла подобная нелепость, несмотря на то, что в последнее время она привыкла к этому человеку и даже радовалась его обществу. Ведь Александр Глебович был единственным, с кем можно было говорить свободно, не стесняться своих мыслей. Казалось, его даже нисколько не шокируют Ольгины выходки и сумасбродства, а в разговорах с нею он никогда не держится покровительственно или насмешливо, всем своим видом давая почувствовать, что относится к ней с уважением. При этом он до сих пор оставался, пожалуй, единственным мужчиной в ее окружении, за исключением родственников, кто никогда не пытался за ней ухаживать. Или хотя бы как-то еще проявить интерес к ней как к молодой и красивой женщине. Однажды, пытаясь понять, почему это так, Ольга даже допустила мысль, что доктор немного… иной. Она уже слышала про таких мужчин, но встречать их лично пока не доводилось. Только вот говорят, правда, что те всячески маскируют свои наклонности, и догадаться со стороны о них почти невозможно.

Впрочем, даже в этом, сугубо познавательном смысле, Веригин – кем бы он там ни был на самом деле, крайне редко занимал ее мысли. То же и теперь, пока она продолжала перебирать в уме кандидатов в возможные жертвы своего очарования, не замечая, как Александр Глебович поднялся и подошел к ней ближе. И лицо его, взгляд, и даже поза – все говорит о том, что он вот-вот готов произнести что-то важное. Или, может быть, попросить о чем-то очень серьезном. Ольга же, наконец, опомнившись, вдруг вспомнила, что Веригин вообще-то зашел к ним не для того, чтобы побеседовать с нею о проблемах, которым, к тому же, она почти уже нашла решение.

- Простите, Александр Глебович. Я только о себе думаю, даже неловко – злоупотребила вашим вниманием, отняла из-за пустяка столько времени! А ведь вы к батюшке шли, наверное, по какому-нибудь делу?

 Отправлено: 27.08.15 00:06. Заголовок: Это был всего лишь о..

Это был всего лишь обыкновенный дружеский жест – пожатие руки. Тем не менее, он произвел на Веригина совершенно ошеломляющее действие, заставив вдруг почувствовать себя влюбленным недорослем, почти неспособным сдерживаться при виде объекта желания. Александр был смущен и озадачен: такого не случалось с ним, собственно, даже в годы юношества. Нет, он никогда не монашествовал, любил женщин – и не без взаимности, но не придавал этой стороне своей жизни такого значения, как его гимназические, а после и университетские приятели. Отчего, верно, слыл среди них надёжным, но довольно скучным и занудным типом. Впрочем, сказать по правде, таким он и был – поэтому обычно спокойно и без обид признавал подобные характеристики. Может быть, по той же причине, дожив до тридцати лет, он умудрился также избежать и серьезных любовных увлечений. Ну, просто как-то не случилось до сих пор в его жизни даже той самой пресловутой «первой любви», про которую говорят, что она, подобно кори, переносится тем тяжелее, чем позже случается заболеть! Лишь теперь, кажется, пришел черед испытать на себе все ее «прелести»…

Выпустив его ладонь, так и замершую затем в воздухе, девушка отступила на шаг и умолкла, отдавшись каким-то своим грёзам. Должно быть, они были весьма приятны: на губах ее вдруг расцвела улыбка – столь искренняя и непосредственная, что Александр невольно залюбовался этой редкой гостьей. Не то, чтобы Ольга прежде бывала в его присутствии такой уж букой, но нрав ее – в противовес исключительно женственному и лёгкому, почти ангельскому внешнему облику, был весьма резок и язвителен. По этому поводу Веригин не питал никаких иллюзий, хотя и подозревал, что за жесткой и колючей оболочкой вполне может укрываться нежное и ранимое сердце, которому просто никто и никогда не предоставил еще возможности толком проявить своих лучших качеств. Видит бог, он и сам не слишком любит открываться посторонним людям, но, возможно, вдвоем они могли бы попытаться построить друг для друга удобный и комфортный мир, в котором будет так хорошо и уютно, что все горести и разочарования, все эти мечты о несбывшемся, попросту исчезнут, растворятся, забудутся? Только бы она позволила ему попытаться сделать её счастливой!

С трудом заставив себя отвести взгляд от губ девушки, Веригин вновь тихонько вздохнул и опустил глаза. Потом резко встал и прошелся туда-сюда по комнате, пользуясь возникшей в их разговоре паузой, чтобы унять тягостное волнение, грозившее, кажется, вот-вот захлестнуть его с головой. Ольга, по-прежнему задумчивая, не следила за этими несколько суматошными передвижениями, вновь обратив на него внимание лишь, когда Александр, уже вполне успокоившись, шагнул к ней навстречу и открыл рот, чтобы произнести, наконец, те слова, что вот уже четверть часа жгли ему язык – а после будь, что будет!

- Ольга Дмитриевна, я… что? – сбитый с нужной тональности, он ненадолго умолк, выслушивая извинения за якобы причинённое ему беспокойство. «Ах, если бы эту тревогу действительно можно было бы унять простыми словами!» - мелькнула в голове отчаянная мысль, но Веригин не поддался новой панической атаке. Упрямо мотнув головой, он жестом остановил свою собеседницу.

– Нет! Пожалуйста, не тревожьтесь, это совсем не важно теперь! Сейчас другое… Ольга Дмитриевна… дорогая Ольга, - запнувшись, поправился он и вдруг улыбнулся, робко и как-то растерянно. – Знаю, что ничуть не достоин, и прежде, верно, я никогда бы не решился предлагать, но теперь… в нынешних обстоятельствах… только не подумайте, что я хочу ими как-то корыстно воспользоваться, нет!

Выслушивая весь этот поток косноязычия, бедная девушка ошарашенно взирала на него широко распахнутыми глазами, и в них читался почти что испуг. Но в том, что она не перечит ему уже сейчас, Александру вдруг почудился добрый знак. И, в очередной раз собравшись с мыслями, он, наконец, смог высказать то, главное, что и пытался донести изначально:

- Я безумно люблю вас, Ольга Дмитриевна. Вы сказали, что мечтаете обрести защитника? Прошу, позвольте мне вас защитить, выходите за меня замуж! Клянусь, вы никогда об этом не пожалеете!

 Отправлено: 28.08.15 15:35. Заголовок: «Безумно люблю вас!»..

«Безумно люблю вас!»

Безумие, это и правда, было самое настоящее безумие! А сама Ольга действительно - по-настоящему испугалась. Глядя на Веригина, она словно бы видела его впервые. За какую-то долю секунды Александр Глебович переменился до неузнаваемости. Теперь он одновременно походил и на гимназиста, который вдруг позабыл слова вызубренного урока, и на бесстрашного рыцаря, который ринулся в бой, даже будучи уверенным, что его ждет в нем неминуемая гибель. Бесстрашного до безумия… Открывая и закрывая безмолвно рот, девушка не знала, что ей ответить на это признание. А доктор, уже совершенно спокойный внешне, все стоял перед ней и ждал ее приговора.

- Меня? – наконец, с трудом выдохнув, вымолвила она каким-то сдавленным голосом с такой интонацией, будто действительно всерьез сомневалась, что слова его адресованы именно к ней, а не к какой-то иной гипотетической Ольге, находящейся в этой комнате. И тотчас поспешила отвернуться, чтобы Александр Глебович не смог прочесть по выражению ее лица всех владевших ею в эту минуту чувств.

Она была восхищена его смелостью, тронута прямотой. И в то же время недоумевала, как мог он так долго и надежно таить свои чувства?! В том, что они действительно есть, сейчас Ольга уже ничуть не сомневалась, отчетливо читая в его глазах такие знакомые по взгляду Анри искры вожделения. Вот только какого оно рода – физическое или все-таки больше духовное, пока оставалось для нее загадкой. И еще сбивала с толку эта странная, необъяснимая скрытность: для чего столько времени было таить свою любовь? Неужто лишь от осознания, что он ей не ровня?! Но ведь это никогда не останавливало никого из ее прежних кавалеров…

- Боже мой, простите, Александр Глебович. Я ни в коей мере не хотела вас обидеть. – Ольга запнулась и поглядела на Веригина, стараясь упорядочить мысли и сложить слова, что, точно бабочки под колпаком сачка, метались сейчас во все стороны, в хоть сколько-нибудь стройное предложение. – Но вы меня удивили. А это мало кому удается.

С робкой улыбкой на губах Ольга чуть опустила ресницы, зная, что выглядит так очень трогательной, и замолчала. А ведь все складывается совсем неплохо. Разве не об этом она только что думала, мечтая найти человека, который вытащит ее из заколдованного замка, который будет любить ее, понимать, и не станет чинить ни в чем препятствий? Конечно, брак с простым доктором – меньшее, на что она рассчитывала, хоть он и дворянин. Однако не так молод, как хотелось бы… С другой стороны, где взять гарантии, что рядом отыщется еще один рыцарствующий дурак, если она вдруг сейчас ответит отказом этому? Отец, поди, приложил уйму старания, чтобы умаслить Дорна! Как, должно быть, мучился, унижая свое графское достоинство, пока выторговывал условия, на которых Лев Андреевич согласится взять в жены его беспутную дочь, вновь думала она со злым сарказмом. А меж тем, все время рядом, оказывается, был тот, кто готов совершенно бескорыстно сунуть голову в этот хомут! То-то ему будет кисло, когда обо всем узнает! И при всем при этом, Веригин ей, в общем-то, совсем не противен. А общаться с ним и вовсе даже приятно. И понимает он ее, как никто другой. Ну а чувства… не ждет же он от нее ответного признания в любви?!

Быстро взвесив, таким образом, все возможные «за» и «против», Ольга решила, что будет огромной глупостью упустить такой замечательный шанс. И, вновь взглянув на доктора, наконец, коротко кивнула.

- Я принимаю ваше предложение, Александр Глебович. Думаю, вы понимаете, что я не люблю вас, хотя вы всегда были мне приятны, - «Особенно, в первый вечер нашего знакомства!» - ехидно напомнила она самой себе. - Однако я, безусловно, считаю вас достойным человеком и со временем, возможно…

Она сделала неопределенный жест, будто намекая, что чувства ее могут перемениться. Но нет, он не дурак. И, конечно, не поверит этому, а она, на самом деле, вряд ли воспылает к нему любовью. Но разве так уж невозможно им вместе быть хотя бы чуточку счастливыми?

 Отправлено: 06.09.15 03:35. Заголовок: 6 сентября 1895 года..

6 сентября 1895 года

- И вот, значит, спрашиваю я у этого субчика, да как же так, братец?! Ты ведь не санитар даже, а целый настоящий фельдшер! Разве же не учили тебя, мерзавца, мыть руки после ватерклозета?! А он мне в ответ: «Меня, господин доктор, другому учили: в клозете себе на руки не гадить!» Каков наглец?!

Возмущению Виктора Тимофеевича Левицкого не было предела. Совсем недавно, буквально третьего дня, он вернулся в столицу из поездки по Астраханской губернии, в одном из отдаленных уездов которой в середине нынешнего лета приключилась крупная вспышка холеры. Трехлетней давности воспоминания о страшной эпидемии, унесшей по всей России больше трех сотен тысяч жизней, были еще совсем свежими, потому напуганный местный губернатор незамедлительно потребовал себе подмоги из столицы. И министр внутренних дел в свою очередь немедленно предписал отрядить в Астрахань десант столичных санитарных врачей. Среди них оказался и доктор Левицкий, который так эмоционально делился теперь с коллегами яркими впечатлениями от этой поездки. Очередной насыщенный рабочий день в клинике приближался к завершению. И доктора, собравшиеся в комнате для штатных ординаторов, в основном доделывали бумажную работу, курили, отдыхали, да обсуждали повседневные дела, готовясь отправиться по домам.

- Да дурное это ваше веселье, господа! Я ведь о серьезных вещах сейчас говорю! – пытаясь перекрыть разразившийся после секундной паузы дружный многоголосый хохот, бедный Виктор Тимофеевич назидательно воздел вверх указательный палец и перешел почти на крик, что вышло у него с какими-то визгливыми, почти бабьими интонациями. За эту манеру вечно сетовать и жаловаться, что никто его не понимает и не ценит важности его миссии, прочие доктора над Левицким порой бывало, что и подтрунивали. Впрочем, беззлобно. Вот и сейчас смеялись по большому счету не над ним, а над остроумным, хоть и, действительно, дерзким в плане несоблюдения субординации, ответом неизвестного провинциального фельдшера.

- А позвольте полюбопытствовать, коллега, почему вы обсуждали этот вопрос именно с ним, а не с уездным санитарным врачом, например? – с трудом подавив у себя новый приступ хохота, Веригин сделал серьезное лицо, закрыл чернильницу и отложил в сторону перо вместе с так и незавершенным эпикризом: бог с ним, завтра с утра допишет! «Хвостов» - незаконченных историй, накопилось порядочно. Разделаться с ними доктор намеревался за время ночного дежурства – если выдастся относительно спокойным. Однако еще утром один из коллег предложил поменяться, оставшись за него сегодня из-за возникшей срочной необходимости иметь для себя свободными дни завтра и послезавтра.

- Так ведь нет же там никого, Александр Глебович, кроме этого хама и неряхи! Уезд крохотный, земство бедное – кто по доброй воле поедет?! Разве что вот так, как мы – по надобности. Или, может, разве что, в ссылку?

- А что, это был бы действенный способ терапии для многих нынешних господ-либералов, что спят и видят слиться в экстазе с народом-батюшкой! – язвительно заметил, блеснув стеклами пенсне, старый доктор Лисовецкий, известный нелюбовью к любым проявлениям вольнодумия и всевозможным новым веяниям. К сожалению, то же прослеживалось у него и в подходах к методикам лечения… - Вот и узнали бы, каков он на самом деле. Как дремуч и тёмен он в массе своей!

- Да, но разве не мы с вами должны нести ему свет знания?! – немедленно вскинулся в ответ еще один их коллега, извечный оппонент Лисовецкого в спорах, Артемий Романович Литке. – Разве наше дело судить этих несчастных?!

Улыбка медленно сползла с губ Веригина, уступая место тоскливой гримасе: последние годы, похоже, и шага стало невозможно ступить, чтобы не ввязаться в очередной диспут о судьбах России. Его же политика по-прежнему совершенно не интересовала. Хватало забот и без того. Растущая и расширяющаяся с каждым годом частная практика успешно совмещалась с работой в общественной клинике, где лечили всех и бесплатно: «Чтобы не забывать, кто я и откуда», - с усмешкой пояснял Александр Глебович всякому, кто интересовался, зачем успешному столичному доктору эта добровольная «епитимья». Причем, спрашивали об этом чаще всего вовсе не малознакомые люди, а те, кому, вроде бы, полагалось знать о нем почти все: драгоценная теща и не менее дорогая супруга. Но если в устах Марии Николаевны эти разговоры носили интонацию искреннего недоумения – и Александр даже готов был поверить, что графиня Чернышева действительно этого совершенно не понимает, то с Ольгой было иначе. Уж она-то как раз не могла не видеть, от чего супруг так истово убегает в работу, от чего пытается отгородиться высокой стеной новых и новых дел, которые для себя находит. Знала. Но все равно донимала любопытством, потому что это была, пожалуй, единственная тема, разговором на которую можно было всерьез вывести его из себя.

В своей практике Веригин нередко сталкивался со случаями, когда болезни удается настолько повредить захваченный ею орган, что восстановить его функцию уже не представляется возможным. Безусловно, до последнего бороться за своего пациента – священный долг каждого врача. Но не менее важно уметь понять наступление момента, когда борьба эта становится бессмысленной, а продолжать ее – лишь обрекать больного на дополнительные муки. Вот именно для этого и требуется не только умение, но и опыт.

В то, что их союз с Ольгой изначально был обречен на несчастье, Веригин поверил приблизительно через год после того, как они обвенчались. Еще примерно столько же потребовалось, чтобы окончательно принять этот факт и отступиться, прекратив бессмысленную борьбу. Он по-прежнему любил её. Раз и навсегда захватив в свой плен его – прирожденного однолюба, сердце, чувство это не собиралось никуда исчезать. Просто теперь, когда исчезло ослепление от его внезапной вспышки, Александр Глебович полностью осознал, что имел несчастье полюбить женщину недалекую и упрямую, за красивой внешностью которой скрывается одна лишь пустота. И перевоспитать ее, а тем более – по-настоящему изменить в лучшую сторону, увы, невозможно. Но пути назад уже не было, потому оставалось лишь ждать и надеяться, что «отрава», циркулирующая в крови, либо однажды каким-нибудь чудом выведется из организма, и тогда можно будет жить дальше хотя бы относительно спокойно, либо добьет его окончательно. Что иногда также казалось не самым плохим из возможных вариантов…

Впрочем, внешне их отношения с прелестной молодой супругой выглядели весьма гармоничными. Александр Глебович много работал, а Ольга Дмитриевна усердно осваивала заработанные им средства, неплохо вела дом и не забывала блистать в обществе. Последнее вспомнило о своей, казалось, навеки низвергнутой с пьедестала любимице почти сразу, стоило лишь обручальному кольцу украсить безымянный пальчик ее холеной руки. В том, что так получилось, никто не видел ничего странного: законный брак, как известно, искупает и не такие прежние юношеские шалости…

Памятуя про данное однажды обещание, Александр Глебович не мешал жениным успехам в «вихре света». Но сам в активную салонную жизнь не стремился. Вначале они еще выезжали вдвоем, но постепенно, по молчаливому обоюдному согласию, Ольга все чаще стала бывать в обществе одна. С этого же времени из их отношений ушло даже то немногое, что связывало вначале. От жены же Веригин отныне требовал лишь одного – чтобы та ничем не запятнала его имени. И это ей пока вполне удавалось.

- Грех говорить, конечно, такое про старших коллег. Но, право слово, уходить на покой надо все-таки намного раньше, чем чуточку позже, вам не кажется?

Возникший было в ординаторской спор кое-как, общими усилиями, удалось быстро прекратить. Возможно, оттого, что всем слишком хотелось домой. Веригин отправился восвояси на пару с Литке – оба жили относительно недалеко, поэтому, презрев условности, часто ходили пешком. По пути им было, правда, всего пару кварталов, а далее – дороги расходились в разные стороны.

- По-разному бывает, - уклончиво ответил Александр Глебович, который не терпел закулисных разговоров и сплетен. И вновь на какое-то время замолчал.

- И то верно. Бог с ним, с Лисовецким. Расскажите лучше, как поживает ваша дивная супруга?

- Благодарю, здорова, - кивнул Веригин, не слишком-то желая распространяться на эту тему, но Артемий Романович, кажется, не понял его намек, потому продолжал:

- Моя Элен недавно рассказывала, что Ольге Дмитриевне удалось произвести настоящий фурор на приеме во французском посольстве… в газете прочла, вернее. Сами-то мы с ней в такие круги не вхожи…

- Я, знаете ли, тоже не особенно, - вздохнул Александр Глебович, делая вид, что шутит, меж тем, внутренне напрягаясь и чувствуя в словах и интонации собеседника какой-то подвох. – Так что же писали в газете? Вы ведь знаете, я скучный человек и читаю преимущественно медицинские книги.

- Да я сам толком и не запомнил – не слишком прислушивался, по правде сказать. Вроде бы, танцевала там то ли с самими господином послом, то ли с его заместителем…

- Ну что же было делать, коли тот пригласил? Вдруг возник бы международный конфликт? – вновь усмехнулся Веригин, с облегчением заметив, что они, наконец, пришли к месту, где обычно расставались. Отсюда до дома, где они с Ольгой вот уже два года арендовали большую квартиру в бельэтаже, оставалось всего-то несколько минут ходу. И, отделавшись от спутника – и необходимости сохранять лицо, все это расстояние Александр Глебович прошагал, нахмурившись, подавляя внутри себя вновь возникшее после разговора с Литке неприятное и тоскливое ощущение. В последнее время оно посещало его как-то слишком часто, хоть и не имело вроде бы под собой никакого логического обоснования.

Дверь квартиры ему открыла горничная жены, кажется, несколько озадаченная его внезапным и внеурочным возвращением. Забирая из рук саквояж, в ответ на вопрос о барыне Ольге Дмитриевне, она проговорила нечто невразумительное, заставив Веригина затормозить и, обернувшись, удивленно переспросить:

- Нет дома? В такой час? Да где ж она? – насколько припоминалось, никаких выездов в общество у нее сегодня не предполагалось.

- Не знаю, Александр Глебович! Ничего пояснять не изволили, сказали лишь, чтоб к ужину не ждали, - девушка по-прежнему выглядела смущенной и старалась на него не смотреть. Впрочем, она всегда была застенчива, потому Веригин не придал этому особенного значения.

- Что же, а я, пожалуй, все-таки подожду. Побуду пока у себя в кабинете, ты принеси туда чаю, будь так добра!

 Отправлено: 21.09.15 16:23. Заголовок: Две недели – целых д..

Две недели! Целых две недели Ольга держалась равнодушно с графом де Колиньи, который вновь внезапно возник в Петербурге в конце августа этого года. На сей раз в качестве юриста французского посольства в столице Российской империи. Встретившись с ним на одном из приемов, Ольга предпочла сделать вид, что не узнала его. Анри же уверял, что потерял душевный покой в тот же миг, когда увидел ее вновь после долгой разлуки – повзрослевшую и еще более прекрасную, чем прежде.

В его словах почти не было лести. За минувшие четыре года Ольга и в самом деле очень похорошела, превратившись из прелестной барышни в красивую и уверенную в себе молодую особу. Будучи замужней дамой, она также могла позволять себе и иные фасоны платьев – более смелые, и с неизменным вкусом дополнять их роскошными украшениями. Следуя за императрицей Марией Федоровной во многом, что касалось стиля и моды, она с удовольствием заказывала туалеты в Лондоне, у Чарлза Ворта, а в Петербурге была одной из любимых клиенток мадемуазель Ивановой. И при этом умудрялась потратить на свои капризы и удовольствия ровно столько денег, чтобы не вызвать недовольной мины на и без того скучном лице супруга. Хотя быть женой доктора, конечно, вовсе и не то же самое, что дочерью графа Чернышева.

Впрочем, вначале их брака она искренне старалась быть Александру примерной супругой. Почти целый год. Занималась устройством дома, сама выбирала новую мебель и обои – иными словами, устраивала быт в их скромном жилище. Ведь тогда он еще не мог позволить себе снимать дорогих апартаментов, решительно отказавшись притом от очередного щедрого предложения тестя. И Ольга тогда поддержала его – разумеется, в основном, чтобы досадить отцу.

Квартирка, которую они вскоре после этого нашли, была довольно тесной – всего семь комнат. К тому же ужасно мещанская. Так что потребовалось немало усилий, чтобы всего за два месяца привести ее в порядок настолько, чтобы не стыдиться пригласить гостей на их первое с мужем совместное Рождество. С тех пор Александр сделался преуспевающим врачом, и его практика приносила немалый доход, но, привыкнув к этому месту, переезжать в новую квартиру или дом супруги Веригины не торопились. Вместо этого Ольга истово занималась усовершенствованием быта в прежней, чтобы она вполне соответствовала их нынешнему изменившемуся положению. Потому, под влиянием моды, в их доме вскоре поселились и милые безделки от Эмиля Галле, и мебель в стиле Виктора Орта, которые неожиданным образом дополняли изысканные вещицы времен Людовика XVI и очаровательного стиля второго рококо, которые, будучи собранными вместе, смотрелись бы пошлой мешаниной, не обладай госпожа Веригина врожденным утонченным вкусом, сделавшим ее дом для многих образцом подражания. И лишь четыре его комнаты оставались столь же скучными и чисто утилитарными: спальня и кабинет Александра Глебовича, а также приемная и библиотека. Все вместе они, с точки зрения Ольги, полностью отражали суть личности ее мужа, которого в жизни не интересовало, кажется, более ничего, кроме работы. Вначале она пыталась как-то увлечь его, но ничего из этого не вышло. Завсегдатаи ее салона начинали скучать, едва хозяин присоединялся к их обществу, потому что попросту не знали, о чем с ним говорить. Александр не любил театр, почти не посещал концертов, потому мало что знал о современной музыке. Если вдруг где-либо устраивались танцы, он также почти никогда не принимал в них участие, хотя Ольга знала, танцует он превосходно. Иными словами, сложно было представить себе более скучного человека, чем ее муж. И потому однажды она просто сдалась, решив жить так, чтобы рядом с ним хотя бы просто не умереть от тоски.

Вокруг нее по-прежнему всегда было множество кавалеров. Некоторые просто ради удовольствия побыть на один вечер спутником красавицы, иные с более откровенными желаниями. Но Ольга, однако, редко кому из них позволяла вольности. За четыре года брака у нее было всего лишь три или четыре серьезных романа (не считая легких увлечений), которые удавалась прекращать без каких-либо серьезных последствий для своей репутации, чем Ольга невероятно гордилась. Еще было довольно забавно приглашать своих любовников на завтраки или обеды и наблюдать, как Веригин, ничего не подозревая, пытается быть с ними любезным и интересным...

Не будучи по натуре злой и жестокой, Ольга все же не могла отказать себе в удовольствии как следует подоводить мужа. Помимо всего прочего, это, пожалуй, был единственный способ увидеть его чувства и эмоции. И пусть в минуты раздражения они были не самыми приятными, но лишь только Ольге удавалось поверить, что она живет с живым человеком, а не с механической машиной. Со своей неизменной уважительной нежностью, почти лишенной настоящей страсти, муж был столь же скучен ей и на супружеском ложе. Вспоминая его признание, Ольга часто задумывалась: не перепутал ли он что-нибудь, утверждая, что любит ее? Да разве же так любят?! Правда, ее собственные познания в любви были столь же скудны, как и до замужества. Главным чувством оставалась лишь страсть, которая порой вспыхивала в ее сердце весьма пылко, но столь же быстро и затухала. Испытав любовь лишь однажды и будучи в ней столь жестоко разочарованной, она смогла убедить себя, что сможет прожить и без этого чувства, которое приносит лишь одни лишь неприятности. Нет уж, теперь она будет осторожна и никогда не допустит подобного.

***

- Ты божественно прекрасна, - отведя прядь волос с ее обнаженной спины, пальцы Анри заскользили вниз, лаская бархатную кожу. Лежа на животе и отвернув лицо, Ольга, не остывшая от только что свершившегося между ними акта любви, блаженно жмурилась, позволяя Анри откровенные ласки. Он все еще оставался великолепным любовником – лучшим из тех, кто у нее были. – Как же часто вспоминал я твое дивное тело, твои глаза и губы!

- Лжец! – повернувшись к нему, она оттолкнула руку любовника и села, - Ты позабыл меня уже на следующее утро! А иначе бы не уехал так!

- Зачем ты это говоришь? Знаешь ведь, я не мог тогда написать, не мог даже дать о себе знать, не навлекая на тебя еще большей опасности! Ах, Ольга! Она так изводила меня, мучила! Грозилась уничтожить и твою репутацию!

Этот разговор между ними происходил уже не впервые. И каждый раз, когда она предъявляла ему упреки, Анри оправдывался – весьма жалко, но так горячо, что ему вновь хотелось верить. Верить в то, что жена-тиранка следила за ним повсюду и проверяла его почту. В то, что после нее у него не было других женщин. В то, что прежнее чувство вновь вспыхнуло в его груди, едва он ее увидел. Верить – несмотря на то, что знаешь, что все это неправда.

Две недели Ольга мучила его, обливая холодом презрения, но, в конце концов, все-таки сдалась своему желанию быть с ним снова. И теперь ей даже казалось, что она вновь любит его, что только рядом с Анри она может быть счастливой. Ведь он понимает ее, как никто на свете, знает ее увлечения, желания, вкусы. Да и ей самой он очень хорошо понятен…

- Как ты жестока, Ольга! – твердил он, вновь и вновь покрывая поцелуями ее шею, плечи, грудь, умело разжигая в ней желание. А после, в объятиях друг друга, они снова смеялись своей застаревшей ревности.

- Мне пора, а то Глаша с ума сойдет от волнения.

- Что ей волноваться? К тому же, ты сама говорила, что мужа сегодня нет дома.

- Да, но наутро к завтраку у нас приглашены Т* и несколько коллег мужа с женами – скучнейшими, конечно же, особами. Но даже перед ними я не могу появиться не выспавшейся и с кругами под глазами!

- О да, ведь это будет по-настоящему ужасно, моя драгоценная мадам докторша!

- Не смей меня так называть! – едва ли не взвизгнула Ольга в негодовании. Она действительно ненавидела, когда кто-либо обращался к ней подобным образом. Пожалуй, это было самое унизительное в их с Александром браке. Имея по рождению право быть на куда более высокой социальной ступени, после замужества Ольге приходилось терпеть немало неудобств. За столом ее сажали слишком далеко, в обществе к ней обращались не иначе как к «мадам Веригиной», не упоминая прежнего графского титула. Но она по-прежнему не могла – и не хотела смириться с подобными переменами. – Это подло! Разве не ты виноват, что все случилось подобным образом? И, вообще, лучше помоги мне одеться.

Спустя примерно час после этого разговора она ступила на порог парадного своего дома, мечтая лишь о двух вещах: принять ванну, а после отдаться в объятия Морфея. Но когда Глаша распахнула дверь перед нею еще до того, как сама Ольга повернула ручку звонка, почувствовала, что мечтам ее сбыться, кажется, не суждено.

- Что случилось? Выглядишь, будто привидение увидела.

- Он дома, у себя в кабинете и дожидается вашего возвращения!

- Дома?! Ну надо же, как некстати! И что ты ему успела выболтать?

- Ничего, ей-богу!

- Ну ладно, можешь тогда пойти и сказать, что я устала и сразу отправилась спать… Очень надо портить хороший вечер, - пробормотала она себе под нос, направляясь в свои комнаты, после того, как горничная убежала передавать веленые слова.

 Отправлено: 30.09.15 04:43. Заголовок: Просьба принести тол..

Просьба принести только чаю вместо нормального ужина вызвала у Глаши крайнее неодобрение. Извечная привычка Веригина принимать пищу если и не на бегу, то обязательно в каком-нибудь не подходящем для этого занятия, не терпящего суеты, месте, казалась горничной, состоявшей при Ольге Дмитриевне еще со времен девичества, лишь одним из множества проявлений недостаточного аристократизма молодого барина. Среди прочих «грехов» числилось и отсутствие всякого интереса к светской жизни – в этом Глаша была совершенно солидарна с Ольгой Дмитриевной: разве прилично человеку из общества, к тому же, не слишком стесненному в средствах, столько времени уделять работе, не замечая ничего, что происходит вокруг, это ведь совершенно по-купечески! И даже неумение правильно «поставить себя» с челядью, с которой Веригин часто разговаривал уж слишком тепло и любезно, вникая в детали и трудности частной жизни и стараясь по мере возможностей
помогать, в то время как «природному барину» подобное совершенно не к лицу. Причем, себя в разряд прислуги Глаша, разумеется, не относила, изначально заняв привилегированное положение не просто горничной, но наперсницы для своей барыни. Хранительницы ее маленьких тайн и секретов, большую часть которых, впрочем, требовалось стеречь как раз именно от Александра Глебовича, хоть тот и был так наивен и доверчив, что вызывал у Глаши, вместе с насмешливым презрением, порой даже легкую жалость. Совсем как сейчас, когда, проводив его, даже не заподозрившего ничего такого, что, казалось бы, сразу должно было бы прийти в голову всякому уважающему себя супругу в подобной ситуации, сочувственным взглядом, она вздохнула, покачала головой и отправилась на кухню, исполнять данное ей поручение. В то время как сам Веригин, войдя кабинет и привычно рухнув за стол, в свое любимое большое кожаное кресло, действительно, совершенно безмятежно откинулся на его спинку и посидел так пару минут с закрытыми глазами, радуясь долгожданному покою. Но вскоре вновь подался вперед, чтобы взять затем из аккуратной стопки один из свежих номеров «Ланцета», где закладкой была отмечена страница с заинтересовавшей его еще при первом беглом знакомстве статьей известного лондонского терапевта, описывающего свой опыт применения препаратов дигиталиса в сочетании с хинидином в лечении запущенных случаев нарушения сердечного ритма. По всему выходило, что хинидин уменьшает возбуждающее действие наперстянки на миокард. Что было действительно полезно, учитывая, каким рискованным все еще оставалось применение препаратов этого весьма ценного, но одновременно такого токсичного при передозировке средства…

- А что же это вы? Даже и чаю-то совсем не выпили, Александр Глебович? – голос Глаши, вернувшейся спустя какое-то время, заставил Веригина отвлечься от чтения и размышлений по поводу прочитанного, посмотреть на девушку и виновато улыбнуться, дескать, ну надо же, забыл совсем! – Там Ольга Дмитриевна домой вернулись, вы просили сказать…

- Правда? Ну, вот, стало быть, теперь и поужинаем с нею вместе! – с этими словами доктор окончательно отложил в сторону журнал, демонстрируя намерение встать, но замер на полпути, когда Глаша вдруг прибавила, что жена нынче чрезвычайно устала и потому сразу отправилась в свои покои. – Вот как?.. Хорошо. Тогда, ступай туда и ты – она ведь ждет, наверное?

Оставшись в одиночестве, Веригин задумчиво смотрел перед собой, прислушиваясь к совсем уже было сегодня забытому, но теперь отчего-то возникшему вновь смутному ощущению тревоги и раздражения, какое иногда случается, когда вдруг осознаешь, что упускаешь или… не совсем понимаешь нечто важное, происходящее вокруг тебя и, вероятно, напрямую до тебя касающееся. И причиной был даже не очередной демарш Ольги – в том, что жена не заглянула к нему лично, хоть они сегодня даже не виделись, а прислала с отговоркой горничную, явно просматривалась нарочитость. Но только вот что же тогда? Выяснять это прямо теперь, сказать по правде, не было особенного желания. Да и после, в общем-то, тоже… И потому, наспех проглотив из чашки остывший и подернувшийся уже по поверхности маслянистой поблескивающей пленкой чай, Александр Глебович подумал, что наверное лучше всего ему будет тоже отправиться спать.

Их с Ольгой спальные комнаты были совершенно одинакового размера, располагались рядом и разделялись между собою, как и полагается, смежной дверью, которой вначале своего супружества Веригин пользовался довольно часто, хоть и никогда не ходил к жене без предупреждения. Теперь же, когда чувство новизны ушло, а отношения изрядно охладели, он был довольно редким гостем в спальне супруги. Нет, она еще ни разу не отказала ему в расположении. Но, кажется, никогда не проявила в этом и собственной инициативы. Сразу после свадьбы и еще некоторое время, пока не начал прозревать, Александр либо не придавал этому значения, либо объяснял все скромностью и естественной женской стыдливостью супруги. После, когда уже понял, что, по-видимому, просто совершенно ей безразличен в физическом смысле, принял как данность и это, напомнив собственному эго, возмущенному таким небрежением, о данном еще до свадьбы слове ни в чем не ущемлять свободы Ольги и ни к чему ее не принуждать. Не собирался делать этого и сегодня. Завтра прямо с утра у него приемные часы здесь, дома. И пациентам вовсе ни к чему видеть доктора не выспавшимся и мрачным после бесплодной попытки выяснить, наконец, отношения с женой. Не собирался. Но, тем не менее, войдя к себе, умывшись и переодевшись, все самостоятельно, ибо никакой помощи в этом не признавал – еще одно несомненное свидетельство недостаточного аристократизма в глазах горничной Глаши, почему-то передумал и решил все-таки к Ольге сегодня на сон грядущий заглянуть. Поговорить. Ведь что в этом, в сущности, такого особенного?

Решительно толкнув разделявшую спальни дверь, словно опасаясь в глубине души, что она может оказаться запертой, Александр оказался в соседней комнате слишком внезапно, чтобы в ней успели подготовиться к его появлению. Чему свидетельством был резко оборвавшийся на полуслове, по всей видимости, весьма оживленный разговор между Ольгой, которая даже на первый взгляд ничуть не выглядела утомленной, напротив, была весела и довольна, и ее верной наперсницей, расчесывавшей длинные белокурые волосы хозяйки, струящиеся серебристым водопадом чуть не до пола по ее плечам и хрупкой спине. При виде этого завораживающего зрелища у Веригина невольно перехватило дыхание, но он быстро справился с собой, слегка кашлянул и замер у входа, давая время и Ольге прийти в себя после его неожиданного появления. Понимая, что она здесь лишняя, присев в коротком реверансе, из комнаты бесшумной тенью выскользнула Глаша.

- Ты просила передать, что устала, и не хочешь ужинать… Я не хотел тебя вначале тревожить, но после что-то сам забеспокоился, все ли благополучно, - улыбнувшись, пояснил он, все еще не двигаясь с места и обращаясь оттуда к двойнику жены, смотрящему на него из глубин зазеркалья вопросительно и, кажется, немного раздраженно. – Ты здорова, Оля? Последнее время такая переменчивая погода, и если не одеваться должным образом, можно легко простудиться… К слову, а где ты была? Ты, верно, что-то говорила мне об этом, а я, как всегда, упустил?

 Отправлено: 05.10.15 23:05. Заголовок: - Можно будет косы у..

- Можно косы уложить на французский манер, как в том журнале. Помнишь, Глаша, я тебе показывала картинку? Это будет весьма эффектно, а если еще и живые цветы вплести, то получится как у...

Дальнейшие размышления на тему создания новой прически, которой Ольга Дмитриевна желала сразить всех на приеме у Вержбицких, пришлось прервать из-за внезапного и нежданного появления супруга. Александр, правда, довольно редко позволял себе подобную дерзость. Тем более, когда ему едва ли не прямым текстом говорили – как сегодня, что супруга не желает никого видеть перед сном. Ну, пусть не говорили, а передали через горничную… Так что ему, верно, действительно нужно было сказать что-то важное.

Взглянув на отражение супруга в зеркале, Ольга попыталась представить себе, что бы это могло быть. Но лицо Александра оставалась невозмутимо-спокойным, а выражение глаз не позволяло прочесть его мыслей. Но стоило ему заговорить, как все мгновенно разрешилось. И всколыхнувшееся было беспокойство – конечно, он ничего не знает, но мало ли? – тотчас улеглось. Смешно вспомнить: когда-то давно Александр казался ей «человеком загадкой»! Да нет в нем никаких загадок, одна лишь бесконечная скука. От этой мысли равнодушие Ольги вновь сменилось раздражением, привычным уже чувством, которое в присутствии супруга госпожа Веригина последнее время ощущала чаще прочих.

Поджав губы, она подала служанке знак удалиться, и принялась молча сама плести косу, время от времени поглядывая на Александра в зеркале и заговорив с ним лишь тогда, когда перевязала ее лентой:

- Да я, собственно, и не собиралась сегодня никуда. Но приехала вместе со своим кузеном Наточка Иллинская и убедила ехать с ними Измайловский сад. Там новый водевиль показывали, а после мы еще отправились в ресторан ужинать, и время пролетело как-то незаметно.

Это было почти правдой. Ее и вправду звали смотреть водевиль, но она отказалась ради свидания с Анри. Но не станет же Александр проверять? Тем более из всех ее подруг именно мадам Иллинская вызывает у него самую большую неприязнь своими чересчур напористыми манерами.

- Так что я совершенно здорова, не беспокойся, просто утомилась немного. К тому же, откуда было знать, что ты будешь сегодня дома? Ты ведь собирался, как всегда, работать? А мне что делать? Или прикажешь, может, сидеть здесь одной и скучать?

Ольга не хотела ссоры, не хотела даже сердиться на мужа, в сущности, и повода ведь не было, все как всегда. Но его затянувшееся присутствие в комнате и это намеренное желание нарушить ее уединение – чувствуя в нем какой-то скрытый вызов, она все-таки не смогла сдержаться.

 Отправлено: 08.10.15 23:00. Заголовок: Ответом на вопрос ег..

Ответом на вопрос его удостоили далеко не сразу. Всем своим видом демонстрируя желание поскорее избавиться от его общества, Ольга долго возилась с прической, чем окончательно разбудила в душе супруга обычно крепко и мирно спящего там демона противоречия. Потому, не обращая внимания этакий явный гемининглект, Александр, как ни в чем не бывало, присел на краю кровати жены, где Глаша уже расстелила постель.

- Что же, очень рад за тебя, душа моя! – кивнул он ее отражению, и открыл было рот, чтобы рассказать о том, как прошел его собственный день. Но тотчас закрыл обратно, задетый и раздосадованный упреками, который полагал совершенно несправедливыми.

И как только Ольге не надоедает бесконечно толочь в ступе эту мутную воду? От внимания не укрылась и обиженная формулировка «как всегда». Но что, в сущности, плохого в том, что он всегда при деле? Разве лучше было, если бы он, подобно некоторым из их, вернее, из Ольгиного окружения, дни напролет проводил в праздности, не зная, чем занять себя, искал сомнительных увеселений? Разве плохо, что он работает, делая все возможное, чтобы Ольга, в том числе, не знала никаких материальных затруднений и не чувствовала себя хоть в чем-нибудь хуже тех пустых людей, в обществе которых предпочитает проводить почти все свое время, вместо того, чтобы заняться хоть чем-то полезным и по-настоящему нужным людям? А ведь есть же нынче такие возможности и для женщин, есть! Вспомнить хотя бы Ташу, сестру, которая три раза в неделю преподает французский язык воспитанницам расположенного поблизости от ее дома сиротского приюта. Или жену того же Литке, которая так часто помогает ему во время дежурств… Нет, та, вроде бы, и до замужества служила сестрой милосердия в их больнице, именно там они с Артемием, с его слов, и познакомились когда-то. Не важно. Суть в том, что никто из жен его приятелей-докторов, кажется, не тяготится своим положением так, как Ольга. Ни от кого не слышал Веригин подобных признаний в минуты откровенных разговоров, нечасто, но все-таки возникающих порой между коллегами в бессонные ночи во время дежурств, когда выпита уже не одна чашка кофе и выкурен десяток папирос. Не может же такого быть, чтобы этаким образом не повезло исключительно ему одному? Размышляя о причинах, он все чаще приходил к выводу, что дело, возможно, в том, что у них с женой до сих пор нет детей. Ведь, родись у Ольги сын, или дочка, и она – даже с этим несносным характером, скорее всего, подчинилась бы природному инстинкту и нашла бы в своей жизни новую цель. Воспитание ребенка, забота о нем… Да, это определенно могло бы наполнить смыслом пустоту ее существования, даже если сама она не способна отыскать для этого иных способов.

Вначале своего брака они никогда не обсуждали специально вопрос обзаведения потомством. Даже будучи убежденным материалистом и не полагаясь в этом смысле на «волю божью», Александр всегда верил, что все важные события в его жизни происходят тогда, когда для этого наступает единственно нужное время. Так и с детьми. Супруга его молода и совершенно, он это точно знал, по-женски здорова, стало быть, когда придет подходящий момент, он станет не только мужем, но и отцом. Но время шло, и на четвертом году семейной жизни Веригина все-таки начали посещать некоторые сомнения на этот счет. Ко всему прочему обращали на себя внимание и усилившаяся нервозность Ольги и ее раздражительность, что, как известно, нередко сопутствует подобным проблемам у женщин.

В конце концов, решившись, несколько раз он даже попытался осторожно заговорить с нею на предмет желания пройти обследование у одного из своих знакомых, известного столичного акушера и специалиста по женским болезням, про которого даже коллеги говорили, что тот способен буквально творить чудеса. Но всякий раз не встречал с ее стороны ни малейшего энтузиазма, а настаивать на чем-либо в таком вопросе по-прежнему казалось крайне неделикатным. Оставалось надеяться и… продолжать прикладывать известные усилия.

- Ну, нет. Зачем же одной? Я ведь уже вернулся, – решительно подавив проклюнувшееся было раздражение, Александр вдруг беззаботно улыбнулся, отчего его обычно серьезное лицо сразу приобрело немного мальчишеский вид. Затем встал и, подойдя к Ольге, склонился, обнимая за плечи и прижимаясь губами к ее макушке. – Дорогая, прости, наверное, я действительно последнее время слишком много себя отдаю работе. А это форменное преступление даже против здравого смысла – оставлять скучать в одиночестве свою красавицу-жену. Но ты ведь дашь мне еще один шанс исправиться, верно? – прибавил он через секунду, осторожно убирая с ее плеча перекинутую на грудь косу, целуя теперь уже висок Ольги и ее теплую гладкую шею, под кожей которой едва ощутимо пульсировала тоненькая голубоватая жилка, и привычно чувствуя, как в то же самое время вспыхивает и разливается жидким огнем в крови его собственное желание. Все же, несмотря ни на какие споры и противоречия, эта женщина все еще обладала для него неизъяснимой прелестью. – Обещаю, я буду очень стараться!

 Отправлено: 16.10.15 02:22. Заголовок: «Зачем он остался?» ..

«Зачем он остался?» - недовольный голосок в Ольгиной голове задал вопрос, на который ответа не требовалось. Это стало ясно, едва муж опустился на край постели.

«Но, может, еще все обойдется?» - спросил другой голос, живущий где-то в районе груди. Нет, и на этот вопрос она тоже знала ответ. Когда же Александр встал позади нее, когда своим медовым голосом принялся извиняться, ей и вовсе стало нехорошо. А его поцелуй – такой невинный, но таящий в себе все его желание, вызвал у Ольги волну омерзения. Будто ее тронула хвостом ящерица. Всегда такая спокойна и равнодушная к ласкам мужа, иногда даже позволяющая себе первой коснуться и поцеловать его во время супружеского соития, сейчас Ольга внутренне, а может и не только, содрогнулась от отвращения.

«Боже мой, неужели он и вправду сейчас этого хочет?» - и взгляд мужа, с такой нежностью и одновременно – страстью, смотревшего на нее, подтвердил весь ужас ее догадки, когда она заметила его отражение. Ольга никогда прежде не отказывала ему и не выдумывала тех нелепых и пошлых поводов, на которые испокон веков ссылаются иные женщины. Во-первых, при муже-враче это могло выйти ей боком. Если бы она сказала, что у нее что-то болит, то Александр, со своей педантичностью, непременно стал бы доискиваться причин этого недомогания. А во-вторых, как ни странно, но по-своему она уважала его право и его странную к ней страсть.

Но только не сегодня! Одна мысль, что после Анри, после его жарких поцелуев и возбуждающих ласк, нужно будет терпеливо сносить мужнины прикосновения, вызывала в ее душе настоящую бурю. Да это же надругательство! Это можно сравнить с осквернением алтаря фанатиком, что касается вожделенного предмета, над которым только что совершил священное действие жрец! Или же это похоже на… Черт возьми! Ольга могла бы придумать сотню подобных сравнений, но они не помогли бы ей найти выход из сложившейся ситуации.

Она медленно встала, стараясь не слишком явно демонстрировать Веригину свое состояние, выскользнула из его рук и подошла к зашторенному окну, чтобы расправить складки портьеры.

- Ну что ты, я же понимаю: работа – это вся твоя жизнь! – сладким голоском промурлыкала Ольга, не поворачиваясь к мужу, - И ты всегда очень внимателен ко мне. К чему эти извинения, я, правда, не понимаю? Ты делаешь и так для меня многое.

Она улыбнулась ему, как казалось самой, вежливо и чуть холодновато. Ровно настолько, чтобы сделать мужу приятно и остудить пыл. А потом вдруг переменила тему:

- К завтрашнему завтраку все готово. Ты, верно, устал и хочешь выспаться?

 Отправлено: 18.10.15 00:10. Заголовок: «Не вся, - захотело..

«Не вся, - захотелось воскликнуть Александру в ответ на очередной упрек жены, пусть и неумело замаскированный под заботу об его благополучии. – Далеко не вся! И я вполне бы мог разделить ее с тобой… Если бы только ты позволила!» Последнее подумалось с примесью горечи, хотя Веригин давно запретил себе мысли на эту тему, полагая ее полностью для себя исчерпанной. Сделанного назад не воротишь. Он – мужчина, и потому должен сам нести ответственность за свои решения, даже если они и были ошибочными. А пускаться в ответные упреки – это суть женская, а даже хуже – бабская черта характера. Потому, подавив в себе обиду, а вместе с нею, хотя и с некоторым усилием, телесные желания, Александр в очередной раз отступился, не стал настаивать, полагая, что нет ничего унизительнее, чем выпрашивать любовь. Разве только пытаться забрать силой…

Несмотря на то, что отношения с Ольгой разладились уже довольно давно, Веригин еще ни разу не изменял ей. Не было повода, хотя иногда и возникало ощущение, что некоторые дамы ищут не только лишь профессионального внимания все еще довольно молодого и привлекательного доктора. Но связи с пациентками такого рода Веригин считал для себя невозможными по причине неизъяснимой пошлости, хотя других коллег своих за подобное старался не судить, полагая, что каждый здесь выбирает сам. Да и в прочих вариантах адюльтеров видел не развлечение, а скорее дополнительные заботы. Кроме того, как уже было сказано, Ольга никогда не закрывала от него дверей своей комнаты, так что и необходимости искать что-то на стороне тоже, в общем-то, не было. Иногда он также задумывался, есть ли другие мужчины в ее жизни? Его она не любит. Но не может ведь молодая и, что уж говорить, красивая женщина, жить совершенно без увлечений и желаний? Нет, безусловно, встречается всякое, но он-то определенно знал, что Ольга вовсе не холодна, скорее наоборот… Однако никаких поводов подозревать себя в измене жена Веригину до сих пор не давала. А если бы изменила? Этот вопрос Александр задать себе всерьез никогда не решался, должно быть, потому и не знал, что сделал бы в подобном случае. Нелепые мысли о драматических развязках прочитанных в юности книг с сюжетами на эту тему – не в счет. Смертельная дуэль с соперником… убийство неверной ударом кинжала… Глупости! И все же, думать о том, что жена может ему изменять, было… больно. И относил эту боль доктор Веригин, изрядный знаток, как управляться с физическим страданием, к роду недуга чувственного, инкурабельного обычными анальгетическими средствами. Иногда от него неплохо помогал алкоголь. Но, не желая превратиться в пьяницу, здесь также следовало держать себя в жестких рамках. Что Веригину, человеку упорядоченному и рассудительному, оказалось, в общем, несложно. Труднее – исполнить собственный замысел не думать. Но умел справляться чаще всего и с этим.

- Ты права, устал, - кивнул он, спокойно и уже почти равнодушно наблюдая за тем, как Ольга аккуратно расправляет и без того идеальные складки портьер на окне. – Лягу, пожалуй. Но прежде закончу статью, которую читал перед твоим возвращением.

Вновь подойдя к супруге, резко и испуганно обернувшейся при его приближении, Александр едва заметно усмехнулся и качнул головой, что могло, верно, показаться Ольге как проявлением недовольства, так и простым указанием на понимание ее чувств и на отказ от дальнейших супружеских притязаний, но пояснять, что имел в виду конкретно, Веригин не стал, на миг позволяя себе поддаться сладкому чувству мести. Вместо этого легко прикоснулся губами к ее щеке, и совсем уже было направился к выходу из комнаты, как вдруг, возле двери вновь остановился и спросил:

- Кстати, а почему ты не рассказывала мне про недавний бал во французском посольстве? Давеча слышал от знакомых, ты имела там оглушительный успех и даже танцевала чуть ли не с самим месье послом?

 Отправлено: 18.10.15 19:32. Заголовок: За доли секунды Ольг..

За доли секунды Ольга испытала удивление, разочарование и облегчение. И она была бы не женщина, если бы могла сказать, что из трех эмоций именно облегчение было главным. Она ведь уже приготовилась сражаться и дать отпор, ее боевой настрой возбудил в душе целый набор эмоций. А он всего лишь поцеловал и ушел, лишив возможности защитить свое «сокровище»! Вот так просто? И все?!

Ольга уже открыла было рот, чтобы растерянно пожелать мужу доброй ночи, но не тут-то было. Оказалось все же, что Александр не так прост. И в его арсенале не меньше острых шпилек, чем в ее собственном. К вопросу, который он задал, Ольга почему-то оказалась не готова. Дело было даже не в самом вопросе, но в интонации, которая отчетливо ей послышалась. Будто бы ее в чем-то хотят уличить. Каков наглец!

- Ну, не рассказала – значит, и не было ничего, что стоило бы упомянуть. Можно подумать, что я во дворец была приглашена и танцевала с Императором. Смею тебе напомнить, что за свою жизнь я довольно часто танцевала с послами других держав. Подумаешь, событие, - передернув плечами, Ольга хотела показать, что разговаривать на эту тему не имеет больше никакого смысла, испытывая притом изрядную досаду, что в ответе своем была слишком резка и не смогла скрыть напряжения, которое так и звенело в ее голосе. - Доброй ночи. Что-то я утомилась!

Желая продемонстрировать окончательное намерение прекратить болтовню о пустяках, она направилась к кровати, скинула халат на ближайшее кресло и быстро нырнула под одеяло. Веригин ушел, но Ольга успела заметить странную тень, набежавшую на его лицо. И весь оставшийся вечер, прежде чем заснуть, мучилась сомнениями: «Не донес ли кто? Не отец ли?»

Старый граф Чернышев уже почти отошел от дел, но связей своих не утратил и, конечно же, почти сразу узнал о новой командировке в столицу графа де Колиньи. Еще тогда он прислал записку – ничего конкретного, всего лишь тонкий намек на необходимость сохранять благоразумие. И Ольга, помнится, еще усмехнулась про себя. Да за кого ее принимают – Анри виновник всех ее неприятностей, неужели отец и вправду допускает мысль, что она способна дважды попасть на один и тот же крючок?! Но теперь, когда окончательно понятно, что им с Анри суждено быть вместе, когда она снова стала его любовницей, не догадался ли об этом старый опытный дипломат? Впрочем, если и так, не станет же он доносить зятю? Не должен… Но тогда что же это за знакомые, которые упомянули про бал? Подумав об этом еще немного и уже засыпая, Ольга все же решила, что зря себя волнует. Вряд ли Александр имел в виду что-то конкретное, скорее всего это лишь обычный его вежливый интерес, а она навоображала бог-весть что…

Следующие две недели ничем примечательным не выделялись. Кроме того, что вместо обычного дневного времяпрепровождения – различных салонов, лавок и магазинов, Ольга все чаще бывала со своим возлюбленным. Они вместе обедали, гуляли и, хотя она понимала, что это и в самом деле может вызвать толки, совершенно об этом не волновалась. Однажды она даже спросила Анри о его планах на будущее, и он как-то загадочно ей улыбнулся. После чего добавил, что в его жизни она – главный план. С этой минуты Ольга стала задумываться о разводе. Даже тайно навела справки о том, что нужно было бы сделать. И пришла к выводу, что у нее вполне хорошие шансы, получить желаемую свободу, после чего навсегда воссоединиться с Анри. В их с Веригином браке не было детей и это замечательно. Ольга не сомневалась, что сможет убедить Александра взять вину на себя и тем самым освободить ее и себя тоже – ведь и он не слишком с нею счастлив. А после нужно будет лишь немного подождать, и они с Анри смогут обручиться. И родительское благословение в этот раз ей не нужно.

Правда, напрямую с де Колиньи она об этом не говорила ни разу. Хотелось сделать ему приятный сюрприз. Преподнести как подарок свершившийся факт. Поэтому, ощущая настоящую эйфорию оттого, что жизнь ее, наконец, вскоре наполнится безграничным счастьем, Ольга едва не летала над землей. Оставалось лишь дождаться подходящего момента для разговора с мужем. Но, как водится, судьба выбрала его сама…

В тот день Ольга покидала квартиру любовника и тот, приобняв ее за талию и, склонившись к ее шее, провожал ее вниз, к нижней двери парадного, продолжая временами целовать и слушая ее нежную болтовню.

- Завтра к восьми часам. Я буду ждать тебя у входа в сад, милый. Лили оставила для нас два места, будут танцевать Карно и Луиджи. Они лучшие в этом варьете.

- А твой муж не захочет составить тебе компанию? – слегка иронически поинтересовался Анри, но ответ получить не успел. С верхней площадки вдруг послышались шаги и ему пришлось поспешно выпустить любовницу из объятий. Та же, отпрянув в сторону, поспешно оправила платье и опустила вуаль шляпки.

 Отправлено: 21.10.15 23:34. Заголовок: - Стало быть, на то..

- Стало быть, на том и порешили, мадам Вийон. Принимайте пока настойку, что я вам прописал, а ровно через неделю я вновь приду вас навестить и оценить результаты проведенного лечения, - все еще сохраняя на губах любезную улыбку, а во взгляде участливое внимание, Александр едва сдержал вздох облегчения, когда ему, наконец, удалось покинуть комнату своей нынешней пациентки, супруги одного из сотрудников французского консульства, дамы пожилой и весьма капризной. Придерживаясь мнения, что уважающий себя доктор обязан посещать на дому лишь тех пациентов, которые действительно в этом нуждаются, Веригин обыкновенно всеми возможными способами избегал обратного, теряя на том не только доход – ведь подобные визиты стоили заметно дороже, нежели посещение врача в его личном кабинете в приемные часы, но и пациентов. Особенно из числа чванливых нуворишей, кои разбогатев относительно недавно, были убеждены, что отныне и весь мир обязан играть по их правилам и подчиняться их капризам. Таких в Петербурге в последние годы появлялось все больше… К счастью, даже без них на долю Александра Глебовича пациентов выпадало предостаточно, так что отстаивать свои принципы удавалось вполне безболезненно не только для чувства собственного достоинства, но и для кошелька. Случай с мадам Вийон был другого рода. Проконсультировать жену своего старого знакомого, чиновника французской миссии в Петербурге, Александра как-то попросил сам тесть. Отказать было неловко, хотя еще в первый визит стало ясно, что жалобы на непрестанное колотье в груди и «перебои» в сердце у этой дамы, обладающей весьма взбалмошным характером, имеют под собой скорее истерическую природу. А значит, и помочь ей можно было всего лишь общими успокоительными средствами вкупе с длительными умиротворяющими беседами, а не специфическими сердечными препаратами. Первое было назначено Веригиным сразу, второе же, по мере совершенно неприлично участившихся в последнее время вызовов на дом, несмотря на отсутствие к тому действительной необходимости, начинало все больше Александра Глебовича раздражать. И он уже всерьез раздумывал над тем, как бы потактичнее намекнуть Дмитрию Платоновичу, дабы тот передал своему другу – со всем присущим ему дипломатическим талантом, разумеется, что долго терпеть подобное доктор не намерен. Не настолько, в конце концов, нуждается. Тем не менее, сегодняшний раунд капризов француженки он выдержал на удивление стойко, ничуть этого не показав. И нынче покидал ее дом, чувствуя себя едва ли не мифическим восточным принцем Сиддхартхой. Ну, или, во всяком случае, кем-то вполне сравнимым с ним по силе воли и терпеливости. Месье Вийон, муж пациентки, который провожал Веригина до дверей своей квартиры на Шпалерной, где Французская Республика за несколько лет до этого приобрела у России землю с расположенным на ней большим доходным домом для расселения в Петербурге своих дипломатов, кажется, прекрасно понимал его чувства. И вполне их разделял, оттого и сочувственно вздыхал всю дорогу от спальни до передней, а там еще попытался вручить доктору двойной гонорар, от чего тот, конечно, отказался. Ибо здесь его принципы были даже более нерушимыми, чем в остальном.

Распрощавшись с французом, Александр принялся спускаться по широкой мраморной лестнице. Это вообще был очень хороший и новый дом. И, размеренно шагая по ступеням, устеленным с верхнего и до самого нижнего этажа зеленой ковровой дорожкой, доктор Веригин впервые подумал о том, что, неплохо бы и им с Ольгой перебраться из их нынешней, и верно, тесноватой квартиры в какую-нибудь другую. Вот в таком – красивом, новом и просторном доме. Она ведь так давно мечтает о переезде... Да, пожалуй, стоит действительно навести справки, размышлял он, заодно также представляя и то, как после сообщит свою новость жене. И как она обрадуется. Ведь обрадуется же, правда?.. При мысли об этом настроение, прежде изрядно подпорченное занудством мадам Вийон, вновь начало улучшаться. И в какой-то момент Александр Глебович даже было начал тихонько насвистывать под нос мотив одной особенно модной нынче песенки, но, заслышав, как несколькими пролетами лестницы ниже кто-то открывает дверь, свистеть прекратил, вновь пошел молча. Потому, верно, и спугнул прижавшуюся друг к дружке в весьма нескромных объятиях пару на лестничной площадке между третьим и вторым этажами, которая, явно не ожидая его появления, тотчас бросилась в разные стороны.

Не имея привычки интересоваться чужой приватной жизнью, Александр прошел бы мимо, даже не подав виду, что что-либо заметил, если бы не легкий аромат духов… таких знакомых, что он невольно поднял удивленный взгляд на стоявшую, отвернувшись к стене, даму в шляпке, покрытой густой темной вуалью… Впрочем, даже если бы на ней было восточное одеяние, полностью укрывающее фигуру с ног до головы…

Каким, откуда вдруг взявшимся усилием воли, он смог заставить себя пройти – не остановиться, Александр не знал. И все-таки – это удалось. Бородатый лакей в просторном светлом холле, украшенном многочисленными кадками с высоким пальмами, едва успел распахнуть перед ним дверь. А извозчик, экипаж которого Веригин остановил тотчас, едва только оказался на улице, грязно выругался, с трудом удержав в узде каурую лошадку, шарахнувшуюся от внезапно выскочившего на дорогу человека.

- Да что ж ты делаешь, барин?! Нешто умом совсем тронулся? – пробасил он с укоризной, оборачиваясь к нему, тяжело и безмолвно опустившемуся на заднее сиденье. Но, напоровшись, словно на остро заточенный нож, на черный пустой взгляд, осекся, умолк испуганно и мелкой щепотью, едва заметно осенил себя крестным знамением. – Куда отвезти-то тебя, хоть? – спросил он еще через минуту, так и не дождавшись, чтобы «барин» сказал ему об этом сам.

- В клинику вези, - помолчав еще немного, глухо проговорил Веригин, все так же неотрывно глядя строго перед собой. И после прибавил, наконец, адрес.

 Отправлено: 22.10.15 22:53. Заголовок: - Ты абсолютна в это..

- Ты абсолютно в этом уверена? Это твой муж?! – в глазах Анри был неподдельный ужас. Он ходил по комнате, шагая очень широко и нервно покручивая жемчужную головку булавки, которой был украшен его шейный платок. Выглядел при этом так, будто ему только что вынесли смертный приговор: бледное лицо, потухший взор, глубокая складка между бровей. - Но он ведь не остановился! Так что даже если ты и права, то, похоже, он не узнал тебя. Так что зря волнуешься, тут не о чем волноваться!

Ольга истерично хохотнула и сделала большой глоток из бокала, который Анри дал ей пару минут назад, едва они вновь оказались в его квартире. Когда Александр прошел мимо них по лестнице, когда он лишь на долю секунды замедлил шаг, Ольге показалось, что перед ней вдруг разверзлась пропасть, и она сейчас полетит вниз с обрыва прямо на острые камни. Но Веригин просто отвернулся и отправился дальше, не сказав ни слова и не устроив сцены. Однако ощущение неизбежной катастрофы от этого почему-то сделалось лишь сильнее. И потому, едва внизу захлопнулась дверь, Ольга вдруг заскользила вниз по стене и непременно упала бы, если бы не вовремя поспевший к ней Анри. Он помог ей встать и, не понимая еще, что привело Ольгу в такое волнение, увел обратно к себе, усадил в кресло и заставил выпить коньяк, только после этого разобрав, наконец, слова, которые едва различимым шепотом повторяла возлюбленная: «Это был он!»

Теперь она, правда, уже вполне владела собой, зато Анри, напротив, вел себя как школьник, которого застукали за чем-то недопустимым. И это его волнение странным образом делало его внешне очень неприятным. На лбу выступила испарина, глаза быстро бегали, и оттого взгляд его было просто невозможно поймать. Ольге казалось, что он волнуется даже больше, чем она сама. И это ее злило, поэтому последние слова графа де Колиньи также вызвали у нее недобрую усмешку.

- А я и не волнуюсь… больше.

Это действительно было почти так, ведь сейчас Ольга отчетливо понимала, что разговор о разводе, который она так давно задумала, будет начать гораздо проще. Гораздо проще, только вот отчего-то по-прежнему было не по себе. Она испытала настоящий ужас, когда увидела мужа, но теперь, увидев, насколько равнодушно он отнесся к ее измене, чувствовала еще и растерянность. Что же он за человек? Он что же, абсолютно ничего не чувствует? Как можно было так спокойно уйти и ничего не сказать?! Ее даже вдруг начала одолевать какая-то обида – выходит, все эти годы, твердя про свою любовь, Александр обманывал ее? Ведь если любят, то…

- Ну, если и узнал, то повел себя как разумный человек. Скандала ему не нужно, как и нам. Да, он очень умен, твой муж.

- Умен?! – Ольга вскочила и тут же пожалела об этом – у нее закружилась голова то ли от выпитого коньяка, то ли от переживаний, - Да такого дурака поискать еще надо! Где его гордость? Ему что, наплевать на все?!

- Я бы не сказал, что он дурак, и очень надеюсь, что дальше он будет столь же… гм, деликатен.

При этих словах в глазах Ольги загорелся недобрый огонек, и она чуть не произнесла вслух, что и сам Анри, видно, не отличается особым умом, раз говорит подобные глупости. Но благоразумно решила, что ссориться с ним из-за этого просто нелепо. В конце концов, сейчас важнее всего другое. И откладывать это дело больше стоит. Через четверть часа она покинула дом на Шпалерной и отправилась домой. По дороге репетировала начало разговора, продумывала реплики, которыми мог ответить Александр – скупые и предсказуемые, свои фразы – красивые и многосложные. Но приехав домой, к своему удивлению, мужа там не застала. Служанка сказала, что барин не возвращался, и это еще больше разозлило Ольгу.

Ему что же, действительно настолько все равно, что даже и говорить об этом не хочет? Да будь она на его месте, ждала бы здесь, у порога!.. Нет, на его месте она точно не смогла бы оказаться – разве можно вообразить, что у Веригина с кем-нибудь любовная интрижка?! А может, Анри прав и Александр ее не узнал? Ведь не может же мужчина быть настолько лишен гордости, не может же он так спокойно отнестись к подобному унижению? В противном случае, он полное ничтожество!

Совершенно сбитая с толку, Ольга до самого ужина не находила себе места – то думала про решительный разговор, то вдруг начинала надеяться, что Веригин не придал особого значения увиденному, так как не узнал ее. Все эти мысли так измучили ее, что когда Глаша доложила о приходе Александра Глебовича, Ольга готова была уже сказаться больной. Но все же заставила себя встать с кровати и вышла в столовую, где уже ожидал ее в одиночестве супруг.

 Отправлено: 25.10.15 17:07. Заголовок: Многое пережив и пер..

Многое пережив и передумав по пути от Шпалерной до клиники, Веригин готов был признать, что впервые в жизни почти понимает, как, должно быть, чувствует себя страдающий болезненным расщеплением личности. Ведь в те минуты в нем самом вдруг будто бы откуда-то возникли и сошлись в непримиримом споре сразу два человека, ни одного из которых он прежде не знал и ни с кем из коих не мог полагать себя безоговорочно согласным. Даже три, если учитывать, что «обычного себя» он ощущал в тот момент как некого арбитра в этом поединке мнений, где Первый диспутант был зол, отчаян и требовал мщения, а Второй – напротив, совершенно холоден, язвителен и смотрел на своего «оппонента» с саркастической усмешкой всякий раз, когда тот, перебирая былые обиды, доказывал, что нельзя сносить и меньшее, не рискуя потерять самоуважения. А уж то, что произошло сегодня – и вовсе. «А разве смог бы ты уважать себя, - возражал в ответ воображаемый Второй, - если бы устроил прямо там, на лестничной площадке, пошлую сцену? Не важно, какую именно: заурядный мордобой или – если тот дворянин, пощечину и ритуальный бросок перчатки в лицо. Ты был бы смешон и жалок в любом из вариантов, как бывает смешон и жалок глупый, доверчивый муж-рогоносец из опереток и водевилей, которые так любит Ольга. И ты не можешь этого не понимать». Не понимать, и в самом деле, невозможно, соглашался в Александре арбитр «поединка». Но что же делать дальше? «Неужели снова простить и забыть?!» - недоумевал Первый, а вместе с ним и обычный Веригин. – «Забыть – возможно. Со временем. А вот прощать – не обязательно!»

«Прощать – не обязательно», - повторяя мысленно эти слова, словно буддистскую мантру, Веригин и смог пережить остаток нынешнего дня, до той поры, пока тот не обернулся прозрачным от заметно поредевшей уже на деревьях листвы тихим вечером, в который он вернулся домой так же, как возвращался всегда. Хотя еще несколько часов тому назад был уверен, что не сможет больше заставить себя переступить порог этой квартиры. Однако ж переступил. И был весьма удивлен тем, что не ощущает в себе по этому поводу практически никакой перемены. Верно, правду говорят про его змеиную кровь, не преувеличивают…

Горничная, вышедшая в переднюю встретить хозяина, как всегда приняла у него пальто, цилиндр, перчатки и трость. Затем сказала, что Ольга Дмитриевна нынче дома и осведомилась, когда следует накрывать на стол: прямо теперь же или подождать. Александр ответил, что ждать не нужно. И отправился в кабинет, пожалуй, единственное место, где после всех бытовых и декоративных усовершенствований жены ощущал себя в их квартире по-настоящему дома – среди старых и немодных, перевезенных сюда еще из холостяцкой обители, стеллажей, до отказа заполненных книгами, среди потертой мебели, всегда мрачноватой и даже немного таинственной от некоторого недостатка дневного света, вызванного тем, что окна, и без того обращенные на север, были занавешены темными и плотными шторами. Да, действительно, только здесь ему было всегда хорошо и спокойно. Здесь. А не вообще – в этой квартире, на этой улице, в этом городе… И ведь все это, в общем-то, так легко просто взять и перенести в любое другое место! И тогда дом – его дом, мгновенно снова образуется вокруг сам по себе. Так просто? Да. И почему эта элементарная мысль никогда не приходила ему в голову раньше?

Как раз на этом месте размышления Веригина, удобно расположившегося в своем обычном кресле, оказались прерваны явлением Глаши, которая сказала, что обед уже на столе, но Ольга Дмитриевна пока еще у себя в комнатах.

- Это ничего, - ответил доктор, а после поднялся и пошел в столовую, один. Заходить за женой – так, как это чаще всего случалось у них прежде, на сей раз он не имел намерения.

Дожидаться долго, правда, не пришлось. Ольга возникла в дверном проеме, спустя пару минут после того, как Веригин, как всегда, заняв свое место во главе стола, взял просмотреть свежую газету. Которую, впрочем, немедленно отложил в сторону, поднимаясь навстречу, и отодвигая для настороженной и потому какой-то притихшей супруги стул.

- Здравствуй, Ольга, - произнес он негромко, помогая устроиться за столом и, возвратившись на место, прибавил столь же спокойно. – Как прошел твой день?

 Отправлено: 09.11.15 13:42. Заголовок: Ольга не торопилась ..

Ольга не торопилась в столовую, появиться на глаза Александру – несмотря на то, что она бы никогда не призналась в этом даже самой себе, было стыдно и страшно. И она, конечно же, ожидала от него наказания за свой проступок, хотя и не знала, что это может быть. А от этого становилось еще страшнее. И каково же было после всех мучений увидеть его за столом, спокойно читающим газету?! Таким привычным, можно даже сказать – обычно-скучным? Поднявшись – как всегда – при ее появлении, Александр вежливо поздоровался, помог устроиться за столом и даже подал салфетку, которую Ольга, обескураженная происходящим, тут же судорожно сжала в руках, чтобы унять их дрожь. И лишь потом, немного успокоившись, позволила себе осторожно посмотреть на него, пытаясь рассмотреть ну хоть какую-нибудь перемену против обычной сдержанности. Но все было как всегда даже внешне: и чистый, опрятный костюм, и галстук, повязанный без претензии на модность, и белоснежный крахмальный воротничок. И взгляд был все тот же самый – холодный и спокойный, который, вместе с его равнодушной улыбкой навел почти мистический ужас, заставив вновь зашевелиться в груди страх. Она не понимала, что происходит, но чувствовала в происходящем какой-то подвох.

Через несколько напряженных минут ожидания дверь приоткрылась и в столовую вплыла Глаша, держа перед собой серебряный поднос, на котором стояла огромная фарфоровая супница. Медленно подойдя к столу, она важно поставила свою ношу ровно по центру, еще чуть-чуть поправила и приподняла крышку, выпуская на волю густой и ароматный пар. Затем крышка легла на стол справа от супницы, на красивый, вышитый рушник. А Глаша, тем временем, продолжала разыгрывать перед ними свой ежедневный обеденный ритуал: взяла в одну руку белоснежный фарфоровый половник, торжественно погрузила его в супницу, а затем – медленно извлекла его уже полным, перелила янтарного цвета бульон в тарелку и поставила перед Александром Глебовичем, который тотчас вежливо ее поблагодарил. Улыбнувшись и сделав книксен, девушка вернулась на место, чтобы повторить все еще раз – теперь уже для Ольги Дмитриевны, которая все это время завороженно наблюдала за ее передвижениями и думала лишь о том, для чего вообще им нужна в доме эта огромная супница, из которой можно накормить роту голодных гренадеров? Зачем нужен этот дурацкий танец вокруг стола, с движениями, выверенными почти по секундам?

Подав хозяйке тарелку, Глаша столь же торжественно накрыла супницу крышкой и переставила ее на буфет, здесь ей предстоит стоять еще какое-то время – на случай, если кто-нибудь из господ попросит себе добавки. Но ведь они не попросят! Никогда, ни разу не просили! Осматривая будто бы новым, незнакомым взглядом оставшиеся на столе блюда с гренками, забавную масленку в форме лежащей коровы, Ольга не могла отделаться от ощущения, что все это – невероятно нелепо. А еще более нелепа тщательность, с которой Глаша расставляет все это на столе – ровно, чуть ли не по линейке. Почти физически ощущая, как звенят ее до предела напряженные нервы, Ольга теребила серебряное кольцо на своей салфетке и молча наблюдала за горничной, необычайно важной от сознания собственной нужности и полезности, готовая то ли зло расхохотаться, то ли удариться в отчаянную истерику. Наконец, промурлыкав пожелание хорошего аппетита, чертова девчонка вышла вон. Антракт. До следующего блюда.

Меж тем, Александр был все так же невыносимо спокоен, ожидая ответа на свой вопрос – а у нее точно ком стоял в горле, не давая ни слова вымолвить, ни приступить уже, наконец, к еде, отвлекшись хотя бы таким немудреным способом. Вместо этого Ольга тупо пялилась сперва на разложенную на коленях салфетку, а затем переключила напряженное внимание на свою ложку, будто надеясь найти на ней какое-нибудь пятно и под благовидным предлогом призвать обратно Глашу. Но ложка была начищена идеально.

- Как я провела день? – наконец, через силу, выдавила она, подивившись своему охрипшему, как при простуде, голосу, - Да как обычно. Ничего такого, что могло бы тебя заинтересовать. А твой день прошел спокойно? – Невольно посмотрев в лицо мужу, Ольга тут же вновь отвернулась.

 Отправлено: 12.11.15 21:51. Заголовок: …Аккуратно и вовремя..

…Аккуратно и вовремя завершив все дела в клинике, домой Веригин, тем не менее, нынешним вечером попал далеко не сразу. Примерно на половине своего обычного пешего маршрута он вдруг остановил проезжавшего мимо извозчика и велел отвезти себя к графу Чернышеву, мотивируя этот внезапный – что было весьма для Александра необычно – порыв, необычными же обстоятельствами. Нет, вовсе не теми, о которых можно было бы подумать. Говорить с тестем Веригин намеревался исключительно о том, что более не сможет оставаться лечащим врачом мадам Вийон – после сегодняшнего дня это будет попросту невозможно. Безусловно, он собирался переговорить об этом и лично с пациенткой, но позже. Теперь же, чтобы избежать малейшего недопонимания, хотелось объясниться именно с Дмитрием Платоновичем как с человеком, которого Александр безмерно уважал и к мнению которого по многим вопросам прислушивался.

Тесть встретил его у себя в кабинете, как всегда радушно, хоть и ожидаемо удивился. К немалому облегчению Веригина, дома в этот час он оказался один. Графиня Мария Николаевна уехала в Гатчину, где в маленьком имении неподалеку от города доживала свой век ее двоюродная бабка, восьмидесяти с лишним лет от роду весьма примечательная особа, по семейным преданиям, в юности вскружившая голову не одному знаменитому мужчине своего времени, но так ни разу и не вышедшая замуж. Отчего и почему – никто не знал. Тайну свою старуха оберегала всю жизнь свирепо и истово, а в последние пару лет, совершенно впав в детство, возможно, попросту и сама забыла. Но была она единственной оставшейся в живых родственницей старшего поколения графской четы Чернышевых, и потому те уже долгие годы в меру сил о ней заботились, конечно же, не оставляя своим вниманием и теперь. И Веригин по этому поводу в разговорах с женой не раз отдавал дань их благородству. Но Ольге, не слишком-то привязанной к родителям, подобное поведение всегда казалось если не простой блажью, то скрытым желанием представить себя в наиболее выгодном свете перед мнением общества. Александр был с нею в этом категорически не согласен.

Немного поговорив о здоровье уважаемой Авдотьи Кирилловны, они с тестем плавно перешли к делам текущим. Когда же Александр сообщил ему о своем сегодняшнем решении, Дмитрий Платонович некоторое время изучал непроницаемое лицо зятя, а потом вдруг велел ему перестать ломать комедию и выкладывать, наконец, все начистоту. И он – столь же неожиданно для себя – рассказал. Как есть, без обиняков.

- Теперь – понимаю, - после недолгого молчания граф Чернышев кивнул. И, подойдя к Александру, хлопнул его по плечу. – Понимаю. И как мужчина, и даже как отец. Последнее, впрочем, признавать куда горше. Я, конечно, давно знал, что она испорчена и порочна, но очень хотел надеяться, что небезнадежно – особенно после того, как вы поженились. Вижу, что ошибся… Ты, безусловно, волен и прав в своем решении, хотя я все же склонен призвать тебя еще немного подумать. Все же, это скандал. Я теперь беспокоюсь не об Ольге, что уж тут поделать, коли она сама предпочла… грязь.

На этом слове он тяжело вздохнул и болезненно поморщился, заставив зятя встревоженно вскинуться, уже жалея об этом припадке откровенности:

- Дмитрий Платонович, простите, я не должен был…

- Молчи! – старый дипломат лишь устало отмахнулся, показывая, что с ним все в порядке. – Так вот: я уже не о дочери тревожусь, о тебе… Да, что уж говорить, привязался я к тебе, Саша, будет жаль расстаться, - вновь подняв глаза на зятя, граф покачал седой головой и грустно усмехнулся, когда тот попытался уверить, что не видит для этого поводов. – Только еще раз прошу: не руби с плеча. Пережди нынешнюю ночь, перетерпи! А уж наутро все ей расскажешь, коли не передумаешь. Ну что, сможешь пообещать эту малость неприлично расчувствовавшемуся старику, который, в общем-то, всегда совсем неплохо к тебе относился?

Разумеется, Александр пообещал, расстраивать Дмитрия Платоновича сверх всего, что уже и без того было сказано, и верно, смотрелось жестокостью. Но в душе был глубоко уверен, что решения своего не переменит ни на завтрашнее утро, ни на десяток-другой следующих за ним «утр». Теперь же, сидя за столом напротив жены, лишь укрепился в этой уверенности. Держать себя в руках в ее присутствии, кстати, оказалось гораздо труднее, чем думалось по пути домой. Поэтому, полагаясь на известную формулу «когда не знаешь, что делать, делай то, что предписывают правила», на протяжении всего нелепого фарса, который лишь по случайности носил название «семейный ужин», Веригин неуклонно следовал всем заведенным – не им, супругой! – порядкам и правилам. Отчего те выглядели еще более нелепыми и вычурными. И, кажется, впервые в жизни это понимала даже Ольга, на лице которой против воли отражались все ее чувства. Не слишком явно: она всегда умела неплохо владеть собой. Но Александр, следивший за лицом жены весьма внимательно и не без тайного мстительного удовлетворения, конечно, видел все: и ее браваду, и связанный с непониманием происходящего страх, многократно усиленный неизвестностью. Было это, пожалуй, с его стороны не по-христиански, зато честно. А праведным христианином Александр себя и не считал… Кроме того, он только что с удивлением обнаружил, что если позволить себе иногда отпускать на волю, хотя бы немного, недобрые чувства, то это, оказывается, неплохо улучшает настроение и аппетит.

- Все хорошо, спасибо!... Нет, Глаша, добавки не нужно! – улыбнувшись, Веригин жестом остановил горничную, принявшую у него опустевшую суповую тарелку, и метнувшуюся было вновь к буфету за второй порцией, а затем вновь взглянул на супругу, ощутимо съежившуюся от этой безмятежной улыбки. Пока он с удовольствием ел свой суп, Ольга даже не прикоснулась к еде. – Что с тобой? Нет аппетита, или вновь эти новомодные дамские «диэты»?

Слово это Веригин намеренно выговорил насмешливым тоном, ибо действительно полагал абсурдной пришедшую из Европы моду на томную худобу и «интересную» бледность, особенно популярную у молодых девиц из общества, многие из которых, страдая после подобного самоистязания малокровием и хлорозом, становились его постоянными пациентками.

- Напрасно, коли так. Тебе это вовсе ни к чему. Потому советую все же – не как муж, а как доктор – нормально поесть. Мне же, однако, при этом позволь тебя на сегодня покинуть: день, и верно, получился весьма обычный, но напряженный, я очень устал. И потому хотел бы нынче лечь спать пораньше.

 Отправлено: 16.11.15 17:28. Заголовок: Конечно, последние м..

Конечно, последние месяцы их отношения, и без того весьма странные, претерпели немало перемен. Но Веригины умело скрывали это друг от друга. Потому, если доводилось обедать или ужинать вместе, чаще всего могли запросто поддерживать за столом необременительную беседу, иногда даже получая от этого удовольствие. Ведь при всей внешней сухости и скованности, что обычно почему-то овладевала им обществе, дома, с супругой, Александр умел быть вполне приятным и остроумным собеседником. Но не сегодня. Ольга же нынче была тем более не состоянии выдумать ни единой темы, чтобы завязать разговор. Потому, когда муж вдруг объявил, что намерен прервать ужин, так как сильно устал, она поначалу даже обрадовалась. Но стоило остаться за столом в одиночестве, и краткая радость эта опять обернулась тягостным чувством непонимания происходящего, заставляя перебирать в памяти события сегодняшнего дня и сопоставлять их с поведением и словами Александра, лишь сильнее и безнадежнее запутываясь и отчаиваясь.

Лишь через несколько минут после его ухода Ольга вдруг заметила, что суп в ее тарелке давно остыл, а она к нему и вправду, почти не притронулась. Причем, вовсе не из-за диеты, язвительно рассуждая о которой, Александр, между тем, прекрасно знал, что она никогда не занималась подобными глупостями, а из-за сжигавшего изнутри волнения. Вернувшаяся в столовую Глаша забрала тарелку, и уже было приготовилась поставить другую – для жаркого, но Ольга ее остановила:


- Не нужно, не хочу. Ничего не хочу! – капризно сморщив нос, будто девочка лет десяти, проговорила она. А после, когда Глаша попробовала уговаривать, пусть даже и не столь наставительным тоном, как за несколько минут до того – муж, едва на нее не накричала. Впрочем, настроение у Ольги Дмитриевны всегда было крайне переменчивым. И Глаша давно привыкла не придавать этому большого значения. Не обиделась и теперь, хотя и старательно изображала неудовольствие, убирая посуду со стола на поднос и громче обычного звякая фарфоровыми тарелками и серебряными приборами.


- Не хотите – и ладно! Разве кто заставляет? Людмилу только жалко, поди, расстроится, бедная! – бормотала она при этом, будто бы размышляя вслух. – Уж так старалась, когда пирожные готовила! А теперь их, поди, выкинуть придется…

Грустный вздох, последовавший за этими словами, должен был выражать всю силу сочувствия и к тщетным стараниям, и к судьбе самого лакомства, которое кухарка Веригиных, Людмила Прокофьевна, и верно, готовила чрезвычайно вкусно. Настолько, что даже теперь, услышав о нем, Ольга оживилась и посмотрела на Глашу:

- Это какие же? – поинтересовалась она как бы нехотя, вставая из-за стола.

- Ну, какие-какие! С абрикосами и миндалем, конечно же, Ольга Дмитриевна! – хмыкнула Глаша, пожимая плечами и даже не оборачиваясь.

Иными словами – те самые, которые и сама она, и Александр любили больше прочих и встречали с неизменным энтузиазмом. Да и не только они, судя по всему. Что бы там не болтала Глаша, Ольга была уверена, что почитателей кулинарного таланта Людмилы Прокофьевны в этом доме хватает и без них с мужем, но считала ниже собственного достоинства проверять слуг на предмет мелких хищений еды с барского стола. Однако отдавать им сей кулинарный шедевр, даже не попробовав его, было действительно обидно, несмотря на все душевные раны и общее отсутствие аппетита.

- Лучше принеси мне кофе прямо в спальню! – откликнулась мадам Веригина, а потом, с легкой небрежностью прибавила: - Ну и парочку этих пирожных, так и быть.

Оказавшись вновь в своей комнате, она первым делом подошла к туалетному столику, на котором стоял небольшой серебряный ларчик с перламутровыми вставками. Внутри него хранились папиросы. А рядом лежали спички и, на специальной подставке – черепаховый мундштук. Закурив, несколько мгновений Ольга безмятежно смотрела за струйкой дыма, которая облаком расплывалась под абажуром. Привычка эта почти исчезла у нее после замужества, хотя до отъезда из отчего дома тогдашняя мадемуазель Чернышева курила буквально каждый день, будто кому-то назло. Теперь сигареты нужны были лишь, когда случалось что-то по-настоящему сильно ее встревожившее – как сегодня.

- Да что стряслось-то, Ольга Дмитриевна? – всплеснула руками Глаша, застав ее ходящей по комнате с папиросой в руках. Покончив с уборкой со стола, она пришла переодевать барыню ко сну. – Вы прямо сама не своя!

- Не знаю, Глаша, стряслось ли или еще случится только! Боже мой, ничего не знаю! И как это отвратительно – ничего не знать… У него еще лицо, будто и ничего не произошло. А глаза – ледяные! Хотя, может, я конечно, и придумываю. Может, прав Анри...

- У кого ледяные? Вы с месье, что ли, поссорились? – ахнула горничная. И Ольга поморщилась:

- Нет! Причем здесь он?.. Не важно, не бери в голову.

Но хорош этот совет был лишь для Глаши. Сама же Ольга никак не могла выкинуть из головы события сегодняшнего дня. И чем больше она размышляла о той злополучной встрече на лестнице, тем отчетливее понимала, что муж просто не мог ее не узнать. Да, лицо было скрыто вуалью, но платье на ней было от мадам Ивановой, пошитое специально для нее, да еще меховая накидка, которую она покупала с Александром вместе, и он, конечно же, все это помнил!
«Да что же он, черт побери, задумал?!» - вновь и вновь она задавала себе этот вопрос. И, не находя ответа, от переполнявшей сердце злости, точно на лютых врагов, набрасывалась на одно пирожное за другим. Негодуя, тревожась и вот-вот будучи готовой опять расплакаться от собственного бессилия – как же она ненавидела его в эти минуты, постепенно сложившиеся в бесконечно долгие часы мучительной ночи, забыться в которую ей удалось лишь незадолго до наступления рассвета. Так, впрочем, и не признавшись себе, что ненависть эта рождена стыдом и страхом.

На другое утро Ольга открыла глаза уже за полдень. Глаша моментально явилась на ее звонок, видно давно поджидала. Принесла утренний чай, легкую закуску и сразу же поинтересовалась, будет ли мадам завтракать.

- Александр Глебович не стал дожидаться, пока вы проснетесь, один поел. Сказал, что вас пока дождешься, и с голоду можно умереть!

Рука с чашкой замерла в воздухе, и Ольга вопросительно уставилась на горничную. Вместе с мужем они завтракали лишь в дни его выходных, или же когда в дом заранее были приглашены гости. В остальные дни он уходил в больницу так рано, что встречаться по утрам за столом им не приходилось. Приемным же днем, когда он оставался дома с утра, был вторник. А сегодня – Ольга на миг задумалась и посчитала в уме дни недели, сегодня был четверг.

- Я не понимаю, с чего бы ему меня ждать к завтраку? – сделав маленький глоток чаю, женщина почувствовала отвращение к еде. Со вчерашнего дня аппетита у нее явно не прибавилось, да еще и мутило немного от проклятых пирожных – сколько она их там съела вчера?

- Так дома Александр Глебович сегодня, не пошел на службу отчего-то.

- Вот как? – только и смогла вымолвить мадам Веригина, ощущая во всем теле странное покалывание.

Через полчаса она, в домашнем платье, с заплетенными в косу волосами, вышла в гостиную, где в глубоком кресле сидел ее супруг, увлеченно читая какую-то книжку.

- Ты сегодня дома? Какая неожиданность! Здоров ли ты, Саша?

 Отправлено: 18.11.15 21:58. Заголовок: Пауза длиной в одну ..

Пауза длиной в одну ночь, взятая по совету тестя на обдумывание принятого накануне решения, ничего не изменила. Сомнений не возникло, а уверенность в правоте, напротив, будто бы окончательно выкристаллизовалась в четкий и конкретный план действий для каждого из возможных вариантов развития событий. Потому оставалось лишь дождаться, какой именно потребуется привести к исполнению. Поднявшись, по привычке, рано утром – хотя на то и не было больше необходимости, Александр привел себя в порядок и позавтракал. В одиночестве, сославшись Глаше на какой-то незначительный повод. На самом деле – просто хотел, чтобы разговор с женой случился в как можно более официальной обстановке, а еще – без свидетелей. После же завтрака у него внезапно образовались сразу несколько свободных часов, которые Александр, как и все люди, привыкшие много работать, встретил с легким ощущением растерянности – что делать, чем себя занять? И еще одно. Уходя в клинику обыкновенно рано утром, он, оказывается, совершенно не представлял себе распорядка дня супруги – во всяком случае, утренней его части. Потому, узнавая от горничной, являвшейся по вызову ежечасно, что Ольга Дмитриевна изволит почивать, в десять утра Веригин еще удивлялся, в одиннадцать – досадовал, а к двенадцати, признаться, уже и рассердился порядком, пообещав себе, что ежели Ольга не соизволит, наконец, пробудиться ото сна еще час, то он устроит ей подъем собственными усилиями. Однако ж обошлось, и когда из смежной с гостиной комнаты послышались шаги жены и тихий шелест ее платья, Александр Глебович успел даже довольно удачно сделать вид, что настолько глубоко поглощен чтением книги – первой попавшейся на глаза и взятой на ходу с каминной полки, что не заметил ее прихода. Оторваться же от «чтения» его заставила непривычно мягкая и заботливая интонация голоса жены, а также обращение – «Саша». Обычно Ольга даже наедине звала его полным именем. Прилюдно – и вовсе по имени-отчеству, хотя большинство супружеских пар в их окружении вполне обходилось без подобных церемоний.

- Здоров, конечно, - проговорил он, откладывая в сторону книгу и поднимая на нее глаза. – А вот за тебя, скажу откровенно, уже начал волноваться: возможно ли столько спать, когда находишься в добром здравии, Оля?.. Впрочем, что это мы, в самом деле, как ни встретимся, так сразу о здоровье друг друга первым делом справляемся? Вроде, и возраст еще не тот, и причин особенных нет? – прибавил Веригин, и в голосе его послышалась ироническая нотка.

Однако супруга не разделила его веселья, потому, уже через минуту Александр вновь сделался серьезен и жестом предложил ей наконец присесть, не стоять. Ольга молча опустилась на край сиденья соседнего кресла. Спина ее казалась напряженной и оттого – неестественно прямой, руки сложены на коленях – ни дать ни взять – скромница-гимназистка перед строгим учителем. Простое светлое утреннее платье и девичья коса, перекинутая через плечо на грудь, лишь усиливали сходство с этим образом, но Веригин, на краткий миг вновь поддавшись его неотвратимому для себя – даже теперь! – очарованию, усилием воли решил не обращать внимания. К тому же, кому, как ни ему знать, насколько он, этот образ, обманчив! И как не соответствует он истинной природе этой глубоко погрязшей во лжи женщины.

- Как видишь, дома. Сегодня и далее постоянно, - решив, что более тянуть не имеет смысла, Александр вздохнул и снова взглянул жене прямо в глаза. – Вчера вечером я подал в руководство клиники прошение об увольнении, и оно было удовлетворено.

Изумление, мгновенно отразившееся на лице Ольги, говорило само за себя – подобного она, похоже, не ожидала. И, кажется, не понимала, как реагировать и что говорить в ответ.

- Но это еще не все, - ощущая нечто, вроде мрачного, мстительного удовлетворения, Веригин наблюдал, как изумление сменяет растерянность и страх. – Также я оставляю и частную практику в Петербурге, потому что принял решение круто изменить свою жизнь. Давно думал о том, что мог бы приносить людям гораздо больше пользы, не тратя времени на многое, без чего развитый духовно и самодостаточный человек вполне может обойтись – имею в виду так называемую «светскую жизнь», в той или иной мере неизбежную здесь, в городе. Иными словами, Ольга, я намерен покинуть столицу, так как получил предложение – весьма для меня почетное и потому заманчивое, возглавить целую больницу в Астраханской губернии. Уезд, конечно, не самый большой, говорят к тому же, что работы там немало – после летней эпидемии холеры это стало особенно очевидно: слишком долго не было врача. Но я уверен, что мне хватит сил все наладить и организовать должным образом…

Ольга все еще потрясенно молчала, и Веригин, поднявшись из кресла, подошел к ней и ласково положил на плечо руку, словно в знак ободрения и поддержки:

- Понимаю, дорогая, что для тебя все это звучит весьма неожиданно, однако, выходя замуж за врача, ты, конечно, всегда знала, что у него в любой момент может возникнуть неотложная необходимость ехать к больным – невзирая на время и обстоятельства? Так вот, считай, что это как раз такой случай. Не волнуйся, времени на сборы у тебя будет достаточно: полагаю, что в Черный Яр – то самое место, в котором нам предстоит обосноваться, мы сможем отправиться не ранее, чем через месяц. До этого, полагаю, ты успеешь без спешки распорядиться с нашим здешним имуществом по собственному усмотрению. Я тебе в этом полностью доверяю.

 Отправлено: 01.12.15 00:19. Заголовок: - Но при чем же здес..

- Но при чем же здесь я?! – пискнула Ольга, когда наконец-то обрела дар речи. И тут же замолчала, почувствовав, что дальше говорить человеческим голосом не сможет. Пока Александр рассказывал о своих планах, ей казалось, будто где-то рядом ревет водопад, настолько оглушителен был шум в ушах от потрясения. Когда же он стих, и слова мужа выстроились в белокурой головке мадам Веригиной в логическую цепочку, у нее на мгновение перестало биться сердце. Но дальше сердце забилось вновь, да еще с какой силой! – Не понимаю, причем здесь я? – уже более спокойным голосом, вставая с кресла и отводя руку мужа в сторону, произнесла Оля. Она старалась глядеть прямо в его лягушачьи, холодные глаза, но спрятавшаяся там насмешка – над нею? – сильно ее смущала.

- Если ты решил принести пользу людям, сделай милость – начни с меня! С чего это я должна лишать себя возможности вести светскую жизнь? Выходя замуж за врача, я знала, что это будет столичный доктор с соответствующей нашему положению в обществе практикой, а не какой-то фельдшер из захолустья!

По лицу Александра прошла судорога, а губы едва дрогнули, будто он хотел что-то ответить, да передумал – словно тратить слова на нее было глупым расточительством. Ольга отвернулась, чтобы не наблюдать этого осуждающего взгляда, прожигающего ее насквозь. Боже, как можно было совершить такую ошибку – зачем они поженились вообще?! Совсем недавно она встретила на одном из приемов Дорна, который только что вернулся из дипломатической поездки в Бухару. Это по-прежнему был все такой же невыразительный, немного зацикленный на своей должности человек, но при этом – весьма успешный дипломат, говорили, что рано или поздно он даже получит министерский портфель. И потому в глазах светских матушек он, несомненно, считался теперь «перспективной партией». Это подтверждало и их любезное радушие и осторожные, заинтересованные взгляды юных барышень, которым настоятельно рекомендовали к нему «присмотреться». А ведь ей, Ольге, бы не потребовалось и сотой доли прилагаемых ими усилий, чтобы сделать Дорна своим мужем, если бы в свое время она не совершила огромную глупость и не выбрала того, кто готов теперь запросто оставить не только столичную жизнь, но и блестящую карьеру ради прозябания в глухой провинции! Ну, неужели же Александр настолько может быть лишен честолюбия – если он настоящий мужчина?! Право, даже жаль его немного… Но себя все же, гораздо жальче. Потому упускать внезапно представившегося шанса Ольга не собиралась. Пусть все пошло и немного не так, как хотелось бы ей.

До сих пор не понимая, знает ли Веригин, она решилась сделать первый шаг сама. И, собравшись с силами, вновь обернулась к нему, стоящему посреди комнаты, словно истукан, так и не сменив ни позы, ни выражения на лице.

- Послушай, этот наш брак – такая глупая ошибка и не признать этого ты не можешь. Мы не подходим друг другу, не разделяем интересов друг друга и в действительности – ничего кроме товарищеских чувств друг к другу никогда не питали. Так давай же не будем разрушать этих добрых отношений. Я хочу развестись с тобой, я останусь здесь, а ты поедешь в свой Черный Яр, чтобы вершить добрые и, несомненно, нужные дела. Уверена, нам помогут быстро решить вопрос о расторжении брака. У меня есть нужные связи, да и среди твоих пациентов, наверняка, найдется пара влиятельных лиц, которые захотят оказать тебе ответную услугу. Верно ведь? Ну что же ты молчишь, друг мой?

Оле казалось, что все так хорошо и логично, что отказа последовать не должно. Не будет же Александр, и в самом деле, удерживать ее силой – ради чего? А там, в этом Яру, он ее забудет. Может, даже после встретит какую-нибудь скучную вдовушку, из тех, которые всегда хотят замуж, чтобы иметь под боком вот такого скучного, но покладистого супруга. Оля не сомневалась, что порознь они оба станут счастливее, чем были все эти годы.

 Отправлено: 05.12.15 02:16. Заголовок: Нелепые упреки, один..

Нелепые упреки, один за другим вылетавшие из уст Ольги, смертельно напуганной, но все еще продолжавшей делать вид, будто не понимает причин происходящего, Веригина, как ни странно, почти не задевали. Вернее, конечно же, слушать их было неприятно, однако, по крайней мере, равные доли в сложной, многокомпонентной смеси эмоций, наполнявших в этот момент его сердце, составляли брезгливая жалость и… да, пожалуй, это было самое настоящее облегчение. Словно бы впервые за долгое время он, наконец, обрел законное право испытывать к ней презрение и неприязнь – без ощущения внутренней вины и неловкости, неизменно просыпавшихся следом, а то и одновременно с этими чувствами. Без попыток оправдать ее холодность и отчуждение собственными ошибками. Право, к тому же, врученное по крайнему легкомыслию, собственноручно, словно меч – острием к собственной груди, возьми и прямо теперь порази насмерть! Беда лишь в том, что… не хочется. Совсем не хочется.

Проигнорировав очередное оскорбление в свой адрес, Александр продолжал внимательно рассматривать супругу – словно микроб на предметном стекле микроскопа. Не понимая такой реакции, Ольга все сильнее теряла самообладание, а он все ждал, когда она, наконец, заговорит о главном. И вот, стало быть, дождался…

- Оля, а я ведь совершенно с тобой согласен! – присев на край массивной столешницы, Веригин неторопливо вытянул ноги, а руки, напротив, спрятал в карманах свободного домашнего бархатного курительного пиджака, затем чуть наклонил голову набок и вновь с легкой улыбкой посмотрел на жену, во взгляде которой в тот же момент вспыхнули огоньки надежды. – Мы действительно всегда были друзьями. Но ведь в истинной дружбе обе стороны имеют совершенно равные права – в противном случае это и не дружба вовсе, так?

Не понимая, к чему он клонит, Ольга невольно кивнула. Дождавшись этого молчаливого знака согласия, Александр продолжил, тихим и даже вкрадчивым голосом:

- Ты ведь понимаешь, дорогая, что развод – дело не только долгое, шумное, но еще и судебное. Где одна из сторон процесса выступает истцом, а другая – ответчиком. И в случае удовлетворения иска, принимает на себя как всю тяжесть вины – не важно, истинной или мнимой, так и наказание за нее. Одним из аспектов которого является, в частности, невозможность повторного вступления в брак на законных основаниях. Разумеется, оставаясь моим преданным и добрым другом, ты учла этот факт. И не лишишь меня возможности в будущем… попытать счастья еще раз? Иными словами, истцом в нашем будущем бракоразводном процессе придется выступать именно мне. А тебе – отвечать по всей строгости закона. Боюсь только, что это как минимум изрядно осложнит твою дальнейшую светскую жизнь. К сожалению, в нашем блистательном городе, еще далеко не все обладают настолько широкими взглядами, чтобы держать открытыми двери своего салона для разведенной женщины. А виновницы развода – тем более! Об этом ты ведь тоже подумала?

Выпрямившись, Веригин подошел к ней вплотную и, вновь слегка улыбнувшись, ласково поинтересовался:

- И как предлагаешь нам выйти из этого затруднения, друг мой?.. Ну что же ты молчишь?

 Отправлено: 07.12.15 20:04. Заголовок: Дурнота, сопровождав..

Дурнота, сопровождавшая ее с самого пробуждения и отступившая лишь на короткое время, подкатила к горлу с новой силой, стоило Александру прекратить говорить. Ощутив слабость в ногах, и то, как мир вокруг нее вдруг стал терять четкие контуры, Ольга на секунду подумала, что вот-вот лишится сознания, но этого не произошло. А муж, как ни в чем не бывало, стоял и улыбался. Её же собственная радость от предвкушения скорой свободы стремительно таяла в душе, как первый снег на мощеном тротуаре, оставляя там после себе точно такую же грязноватую жижицу.

- Ты что, шутишь? – еле слышно пробормотала она, но Веригин лишь пожал плечами и добавил, что подобными вещами шутить негоже. И вот тут-то Ольга окончательно осознала, что вышла замуж за человека, который умеет скрывать свои истинные чувства, намерения и мысли гораздо лучше, чем ей это всегда представлялось. Все, что происходило со вчерашнего вечера, было хорошо разыгранным им спектаклем, где ей, похоже, была отдана второстепенная роль. Он же все, как следует, обдумал, просчитал все возможные ходы и теперь просто заманил ее в ловко расставленные силки!

- Господи! – пошатываясь, на будто ватных ногах Ольга дошла до кресла и, как подкошенная, плюхнулась в него. Эти несколько шагов отняли столько душевных сил, что минут пять она просто молча сидела и разглядывала маленький золотой ободок на своем пальце, который стал ее кандалами, а Веригин тем временем продолжал хранить молчание. И даже не глядя в его сторону, Оля чувствовала, что он на нее смотрит – выжидательно и презрительно.

- Не понимаю, почему ты в карты играть не любишь? - взглянув на мужа, она заметила его чуть удивленно приподнявшиеся брови, - Ну как же – так блефовать! Талант же! Браво!

Откинувшись на спинку кресла, она три раза тихонько хлопнула в ладоши. И тут же переменив свой ироничный тон, заговорила серьезно, глядя прямо в глаза мужу.

- Что же, прекратим ломать комедию, друг мой! Вчера ты видел меня с человеком, которого я люблю, и который любит меня много лет. Человеком, женой которого я всегда мечтала стать и не собираюсь отказываться от своего намерения. Поэтому, как ты понимаешь, не могу выступать в бракоразводном процессе ответчицей. Да, соглашусь, все это крайне неприятно. И последствия будут. Они отразятся на одном из нас. Но, Саша, я просто не могу поверить, что ты пойдешь на такую подлость! Ты ведь… другой совсем! Ты не сможешь вот так, запросто, погубить мою репутацию. Мое счастье, жизнь, наконец! Боже мой, да ведь мы с Анри так долго ждали, так страдали от нелепой прихоти моего отца! Если бы меня тогда не принудили выйти замуж, я бы смогла дождаться его возвращения, и все было бы не так сложно. Но этого уже не изменить. Но ты… ты ведь говорил когда-то, что любил меня. Стало быть, должен понять, какое пламя сжигает сейчас мою душу! И как бессмысленно пытаться меня удержать! Не будь же жесток, отпусти меня к нему! Пожалуйста!

Ольга говорила с таким убеждением и жаром, что на бледных щеках вновь запылал румянец, а губы то и дело приходилось облизывать, так быстро они становились сухими. Впившись пальцами в подлокотники кресла, она подалась вперед, постаравшись вложить во взгляд всю свою мольбу и ожидая ответа Александра.

 Отправлено: 09.12.15 22:08. Заголовок: Поднявшись на ноги, ..

Поднявшись на ноги, Веригин медленно обошел вокруг стола и столь же бесшумно опустился затем в соседнее кресло, где примерно с минуту сидел затем молча, полуприкрыв глаза, будто обдумывая все то, что только что услышал из уст жены. Ольга тоже молчала. Он уже не смотрел на нее, но все еще четко видел перед собой это отчаянное, умоляющее выражение на ее лице. Совершенно нехарактерное для Ольги в обычной жизни. Вернее, той ее части, которая была известна ему. Да и интонаций голоса таких от нее он прежде не слыхивал. Стало быть, действительно любит, раз готова даже не требовать, как всегда, но просить? А ведь это всегда было для нее равным унижению. Любит по-настоящему, так как и говорит, умоляя отпустить… Что же, в чем-то она, конечно, права. Нет никакого толку, что будут несчастливы сразу двое – даже трое, если взять на веру слова об абсолютной взаимности этой невероятной любви, когда можно как минимум сократить их количество сразу вполовину.

- А ты неплохо меня изучила за эти годы, - Александр кивнул, вновь поднимая на супругу взгляд. – Сделать то, что ты назвала «подлостью», хотя другой бы сказал – «справедливое возмездие», и был бы в том совершенно прав, мне действительно трудно. Все-таки, для этого я, наверное, слишком… врач. Оказывается, принцип «noli nocere» не так-то легко в себе изжить, Оля! – прибавил он с кривоватой усмешкой и пожал плечами. – Только это ведь не дает никому повода считать, что у него есть право пользоваться этим в собственных интересах.

С этими словами взгляд его, теряя прежнее ироническое выражение, быстро становился непривычно холодным и жестким. А ладони, до того спокойно лежавшие поверх столешницы, постепенно сжимались в кулаки.

- И ты очень наивна, душа моя, если всерьез полагаешь, что это позволено тебе – на том основании, что я когда-то имел неосторожность тебя полюбить. О чем теперь и сам бесконечно жалею, ведь ничего глупее и пагубнее и придумать было невозможно! Ведь я всегда знал, какова ты на самом деле. Знал, что ты крайне эгоистична по своей природе, поэтому просто не способна ни оценить сделанного тебе добра, ни испытать по этому поводу ни малейшей благодарности… Черт! – мрачно глядя перед собой, Веригин вдруг со всей силы стукнул кулаком по столу. – Да мне ведь и не нужна была эта твоя благодарность! Я просто любил! Понимая, что сердцу не прикажешь, никогда не докучал тебе этим своим чувством, смиренно ждал, что, быть может, когда-нибудь… Ну ведь невозможно же, в самом деле, совсем ничего… Оказывается, возможно… Потом думал, что пусть будет так, как есть. Ничего не изменишь. Мы ведь женаты… Тысячи пар на свете живут точно так же, и ничего. Единственное, чего хотел теперь, это чтобы ты ничем не опорочила моего имени... Я бесконечно разочарован в тебе Ольга! И раньше видел, что ты не умна, но был уверен, что при этом не лишена хотя бы заурядной житейской мудрости, которая учит нас не плевать в колодец, из которого приходится пить…

Вновь умолкнув, он глубоко вздохнул и вновь откинулся головой на спинку кресла. И некоторое время повисшее в кабинете напряженное молчание разбавляли только вполне обыденные звуки тикающих на каминной полке тяжелых фигурных бронзовых часов, изображавших Амура и Психею, на вкус Александра, чрезмерно помпезных для этой небольшой гостиной и никогда ему особенно не нравившихся.

- Хорошо. Будь по-твоему. Я дам развод и приму на себя вину. В благодарность за это ответь лишь на один вопрос: сколько помню, твой… возлюбленный в прежние времена был человеком несвободным? На чем же основана нынешняя столь непоколебимая уверенность в возможности с ним навеки соединиться?

 Отправлено: 13.12.15 01:46. Заголовок: Как же невыносимо до..

Как же невыносимо долго тянулось ее ожидание! А Александр, будто нарочно желая продлить пытку, все еще молчал – и это бесконечно действовало на нервы, которые и без того были натянуты подобно тетиве, и едва ли не звенели взаправду. Когда же он наконец-то заговорил, Ольга вспыхнула. В подобном тоне с ней не смел разговаривать даже отец! Что он возомнил о себе, если полагает, что может вот так безнаказанно сыпать оскорблениями! Пропустив мимо все рассуждения о любви, однако всего лишь – его любви, Ольга услышала и запомнила лишь обидные обвинения в глупости и эгоизме. Но даже на секунду в ее голове не возникло мысли, что Александр имеет для этого все основания, что он прав. Надо же: а ведь когда-то давно она еще всерьез считала, что он самый умный и достойный мужчина из всех присутствующих в ее окружении!

От сильного волнения или злости, всегда аристократически бледное лицо Ольги обыкновенно сразу же покрывалось противными красными пятнами. Зная это, она понимала, что выглядит сейчас, должно быть, весьма непривлекательно. Но куда более неприятным стало внезапное осознание того, что мужу вдруг перестало быть до этого дело – она больше не пленяла его разум и потому не могла на него воздействовать. Это лишь подтверждала его речь – Александр был вне ее власти, а вот она, наоборот, как раз полностью сейчас зависела от него. Что было для Ольги еще одним крайне неприятным открытием, если учесть, что на кону теперь была ее свобода и дальнейшая жизнь.

Но вот, выдержав почти театральную паузу, Веригин, наконец, произнес столь желанные для нее слова, попросил в обмен – что было довольно странно – лишь одно какое-то жалкое объяснение. Но даже для него Оле потребовалось несколько мгновений, чтобы придти в себя. Испытав ликование лишь на долю секунды, более всего она теперь желала отомстить за предшествовавшее ему унижение. После всех слов Александра, на языке вертелось немало ответных упреков и колкостей. А что он сам-то сделал за эти годы, что бы завоевать ее любовь? Да ничего! Вместо того чтобы понять ее, разделить с ней ее радости, с утра до ночи готов был торчать возле своих пациентов, заставляя скучать в одиночестве. Разве не из-за этого она вынуждена постоянно сама искать себе увеселений, не желая свихнуться от тоски?! Разве виновата она, в конце концов, в собственной глупой доброте? Ведь лишь из-за нее одной она и приняла в свое время его нелепое предложение, а теперь он еще смеет винить ее за эту глупость…

Странное дело, в своем негодовании Ольга была совершенно искренней, казалось, полностью забыв об остальном. И о том, что сама никогда не желала разделить с мужем его забот и радостей, и о том, как упорно бежала его общества, и даже про то, на фоне каких обстоятельств Александр сделал ей то самое предложение. Впрочем, даже если и не забыла, то вряд ли считала ход своих рассуждений странным и нелогичным, упорно продолжая во всем винить именно мужа. Хотя высказать эти соображения вслух все-таки не решилась: а вдруг передумает?!

- Анри давно овдовел, - спустя пару минут, голос ее звучал уже более уверенно, а во взгляде больше не было прежней затравленности, - Он свободный и независимый человек, который может поступать так, как ему заблагорассудится. А так как мы всегда чувствовали склонность друг к другу, то предположить иное развитие наших отношений было бы даже глупо.

Да что тут говорить?! Какие могут быть сомнения? Довольно вспомнить Анри, его улыбку, его бесконечные слова сожаления, что они пока не могут быть вместе навсегда... И то, что он не боялся появляться с нею даже на публике, лишь подчеркивало серьезность намерений. И теперь, когда она, наконец, получит развод – мысленно Ольга взывала к Богу, чтобы муж не передумал – они сделают то, что всегда мечтали, соединят свои жизни навеки. Справедливость должна восторжествовать.

 Отправлено: 15.12.15 22:13. Заголовок: - Правда, овдовел, в..

- Правда, овдовел, вот как?! – приподнимая брови, переспросил Александр, продолжая наблюдать за женой из-под полуопущенных ресниц, не вставая со своего кресла. – Тогда, и действительно, все складывается для вас крайне удачно!

В тоне его голоса не было ни ревности, ни злости, а сквозила, скорее, язвительная ирония. Впрочем, настолько глубоко и тщательно упакованная в безразличную вежливость, что Ольга, никогда не отличавшаяся ни стремлением, ни, прямо сказать, особенным умением, прислушиваться и вникать в подтексты, скрытые подчас в его словах, вряд ли могла бы прочесть ее и теперь. И потому, отчетливо это понимая, Веригин уже почти развлекался, продолжая с нею беседу в подобном ключе. Чему и сам был немало удивлен – не ожидал, что это может оказаться для него настолько легко. Ольга, и верно, особа ума не выдающегося, но все же позволить настолько легко заманить себя в довольно незамысловатую, в общем-то, логическую ловушку…

- Да, это правда. Иной исход для чувства, пронесенного сквозь годы и испытания, и нисколько не утратившего своей остроты и свежести, и верно, предположить невозможно.

Должно быть, все-таки, почувствовав в этих словах некий подвох, Ольга вскинула голову и посмотрела на него чуть ли не с вызовом, повторив еще раз, что абсолютно уверена в чувствах графа де Колиньи. И заметив еще, что он никогда бы не стал появляться с ней в обществе, если бы желал оставить их отношения в тайне… Что касается Веригина, выслушавшего эти слова с большим вниманием, то он-то как раз был убежден, что иногда самый лучший способ что-либо скрыть – это как раз ничего не скрывать. Однако делиться этими соображениями с супругой не торопился. Вместо этого ждал, пока окончательно иссякнет поток ее красноречия. Ждал, вновь стерев со своего лица любые эмоции – так, чтобы невозможно было даже догадаться, что слова жены как-то на него влияют. Ольга же, окончательно убедившись, что ей никто не станет устраивать пошлых сцен, тоже, кажется, успокоилась. Потому снова выглядела почти обыкновенной, если не считать еще не схлынувшего со щек нервического румянца, который, как казалось Александру даже теперь, весьма ее украшал, придавая холодной, во всех смыслах, красоте хотя бы немного живого тепла и человечности.

- А поясни мне тогда, пожалуйста, еще одну вещь? Говорил ли он когда-нибудь прямо – открытым текстом, без обиняков, что имеет намерение взять тебя в жены? – вновь вскинувшись, Ольга ответила, что говорил. Однако повисшая до того крохотная пауза, которую Александр, тем не менее, успел заметить, и обозначить легкой усмешкой, сказала ему гораздо больше. – Что же, я выяснил все, что хотел... Оля, ты ведь врешь сейчас и мы оба это знаем!

 Отправлено: 15.12.15 23:28. Заголовок: - Вру?! – недоуменно..

- Вру?! – недоуменно уставившись на мужа, Ольга попыталась осмыслить услышанное. Нет, может быть, Анри действительно никогда не заговаривал о браке, но ведь он и не был уверен наверняка, сможет ли она получить развод! А если бы вдруг узнал, что нет, разве это не стало бы для него ударом?! Сама же она не начинала об этом разговоров лишь потому, что хотела сделать это лишь тогда, когда все окончательно решится, желая сделать приятный сюрприз… Нет, по всей вероятности, Александр прав, когда утверждает, что она недостаточно умна, думала Ольга, в очередной раз пытаясь разобраться в том, чего же именно добивается от нее муж. Ибо слова его совершенно не совпадали с интонациями, а те, в свою очередь, ну никак невозможно было соотнести с выражением лица. Ольга ощущала, что ее держат даже за большую идиотку, чем она есть. От всего этого в душе поднималась такая дикая волна ярости, что она почувствовала привкус горечи во рту. Пришлось даже сильнее стиснуть пальцами локотники кресла, чтобы не вскочить сию же минуту и не залепить Александру с размаху пощечину – так хотелось сбить с него эту картонную маску самообладания!

Но допустить подобного Ольга позволить себе пока не могла. Потому, сделав над собой значительное усилие, постаралась вновь заговорить с мужем тем же холодным и надменным тоном, который так хорошо ей удавался раньше. Зато вместо этого, поправив прядку волос, которая так некстати вылезла из косы и щекотала ей щеку, она поглядела на него так, будто Александр был мерзкий таракан.

- Не понимаю, о чем ты говоришь, милый мой! Впрочем, если я не слишком умна в твоем понимании, то и ты – на мой взгляд, не слишком-то проницателен! Да и что касается любви… что ты вообще об этом знаешь? – ее губы презрительно изогнулись, а уголок рта чуть дрогнул в нервическом смешке, - Ты-то хоть с собой был когда-нибудь честен, не говоря уж обо мне?! Ты женился на мне из любви? Боже мой, да какая там любовь! Ты холодный как ящерица, всегда таким был и вряд ли когда-то изменишься, и никогда не умел заинтересовать меня! Зато мой отец сумел заинтересовать тебя, не так ли? Только подумать, когда-то я еще считала тебя вполне приятным человеком! А ты - невыносимо скучный, зацикленный только на себе самом. Да ты даже в постели целовал и обнимал меня, как… по учебному пособию! Ни искры страсти, никаких чувств! – еще одно презрительное движение губами и Ольга, не сумевшая дальше таить в себе эмоции, наконец, поднялась и принялась ходить по комнате. Она не видела, как от ее последних слов поменялось лицо мужа, но почему-то была уверена, что выражение на нем не слишком отличается от всех предыдущих.

Как же ей надоел этот разговор! Как же ей хотелось, наконец, поставить в нем точку! К чему в самом деле, все эти глупые вопросы?!

- Анри хочет на мне жениться!

 Отправлено: 17.12.15 21:12. Заголовок: - Мне жаль, что я н..

- Мне жаль, что я не оправдал твоих ожиданий. Но ты права, – откликнулся Александр немного задумчиво. – Тот род любви, от которого ты, верно, единственно способна получать радость – через публичный позор, унижение и неопределенность, мне действительно непонятен.

Все так же оставаясь на своем месте, он молча выслушал все предъявленные ему обвинения и претензии, чувствуя себя задетым по-настоящему, впрочем, лишь только одним из них – недвусмысленным намеком Ольги на некий корыстный интерес, которым он, якобы, руководствовался, делая ей предложение. Но оправдываться – да даже и просто как-либо комментировать это вслух посчитал ниже собственного достоинства. Остальное, включая жалкие сетования на недостаточную мужскую состоятельность, вызывало скорее ощущение легкой гадливости…

- Остановись! – слегка поморщившись, произнес он, наконец. Очень тихо, почти не разжимая челюстей. Это был не приказ, всего лишь совет замолчать, пусть и отнюдь не дружеский. Но Ольга, должно быть, пораженная необычной интонацией, восприняла его буквально. Потому тотчас же прекратила хаотически бегать из стороны в сторону и вновь замерла, вглядываясь в его глаза, в которых жидкой ртутью разлилось и тяжело плескалось ледяное презрение. Никогда прежде он еще не смотрел на нее так. – Ты не меня сейчас унижаешь, себя! И после – когда вновь сможешь рассуждать более-менее здраво, тебе, скорее всего, станет стыдно.

Не найдясь, что ответить, Ольга пожала плечами, по-прежнему глядя настороженно и тревожно. Хорошо понимая, что именно заставляет ее беспокоиться, Александр холодно усмехнулся, впрочем, не торопясь развеять терзавших ее опасений. Вместо этого, отведя взгляд, он откинулся в кресле, потом достал из кармана портсигар, извлек оттуда папиросу, закурил. Когда же та полностью обратилась в пепел, спокойно отложил окурок в пепельницу и вновь посмотрел на жену, нервные пятна на щеках которой вновь сделались ярче пышных соцветий герани, украшавших гостиную, оживляя ее и без того затейливый интерьер.

- Ну-ну, не волнуйся ты так!.. Право слово, уж хотя бы одну вещь за все проведенные вместе годы ты могла бы во мне узнать и запомнить! У меня нет привычки отказываться от уже принятого решения... Равно как и брать назад однажды данное слово... К несчастью, - прибавил он, спустя мгновение, вновь коротко, одними губами, чему-то улыбнувшись. – А перед алтарем я, помнится, поклялся заботиться о тебе во всех жизненных обстоятельствах. И не могу нарушить обет, освободить от которого меня может лишь Тот, кому я его принес – а от Него никаких знаков на этот счет пока не было. Потому придется продолжать и далее печься о твоем благополучии. Иными словами, Ольга, прежде чем тебя отпустить, я должен буду увериться, что ты не пропадешь в нашем жестоком мире… Для достижения душевного равновесия здесь мне вполне достанет всего одной вещи, письменного заверения от господина де Колиньи, в том, что после нашего развода он действительно возьмет тебя в жены. Если его намерения столь для тебя очевидны, полагаю, попросить его не составит ровным счетом никакого труда?

 Отправлено: 23.12.15 00:59. Заголовок: - Хорошо… Да, Анри э..

- Хорошо… Да, Анри это сделает, - после некоторой заминки, пожав плечами, Ольга произнесла слова, в которых сама была не слишком уверена. Впрочем, сомневалась она не в благородстве возлюбленного, а скорее в том, как именно тот отнесется к подобному унизительному ультиматуму. Слова мужа о том, что подобное письмо – лишь забота об ее будущем, казались почти неприкрытой насмешкой. Но для чего ему оно на самом деле? А вдруг лишь для того, чтобы использовать после в суде как непосредственное доказательство ее, Ольги, измены?! Конечно, весь опыт совместной жизни с ним говорит, что Александр вряд ли способен на подобную низость. Однако утверждать, что может наперед предсказать все его мысли и поступки – после сегодняшнего дня – Ольга больше бы не рискнула. Анри же и вовсе знает его лишь по ее рассказам…

- Если мы выяснили все, что тебе было интересно, то, пожалуй, я бы сейчас же отправилась к нему. Чем быстрее мы покончим с этим, тем лучше, ты так не думаешь?

В ответ Александр лишь устало махнул рукой, как служанке какой-то, но Ольга и не стала дожидаться напутственных слов, вышла из комнаты, направившись в свою спальню. Там несколько секунд просто простояла посреди комнаты, а потом, случайно взглянув на свое отражение в зеркале, едва не ахнула – потухшим взглядом из зазеркалья на нее смотрела какая-то старая и бледная незнакомка. Но самое странное, что она совсем не испытывала радости, хотя только что добилась именно того, о чем только, казалось бы, и мечтала все последние недели. Напротив, от сказанного мужем в раздражении и обиде, было горько. А еще стыдно за те обидные и, что и говорить, не слишком-то справедливые обвинения, что сорвались с ее губ уже в его адрес. Конечно, просить прощения она не станет, но все-таки, Саша не заслуживал такого, всегда был ей другом и потому расстаться они тоже должны были бы друзьями. Но ничего, успокаивала себя Ольга, пытаясь отделаться от этого гнетущего чувства собственной неправоты, через пару недель он, наверняка, успокоится и все наладится как-нибудь само собой.

«Боже мой, да что это со мной творится?!» - и не имея сил и дальше терзаться, она отвела глаза от зеркала и несколько раз решительно дернула за шнур сонетки. В комнату сию же минуту влетела Глаша, которой было приказано немедленно помочь собраться к выходу в город. Размолвка, произошедшая между хозяевами от нее, разумеется, не укрылась. Но ни громкие восклицания Ольги Дмитриевны, ни тихие, словно раскаты далекого грома, ответы Александра Глебовича, еще сильнее приглушенные толстыми стенами и закрытой дверью гостиной, ничуть не удовлетворили ее любопытства. Да и теперь барыня была так поглощена приготовлениями, что не ответила ни на один из ее осторожных уточняющих вопросов.

Через полчаса Ольга была готова ехать. Для встречи с Анри она намеренно выбрала в своем гардеробе наискромнейшее платье. Шоколадного цвета юбка, ассиметрично драпированная и украшенная шелковой бахромой, дополненная лифом золотисто-коричневого цвета, таким же отрезом ткани драпирован турнюр, почти без шлейфа. А еще совсем простая шляпка, ленты которой мадам Веригина кокетливо повязала бантом у правой щеки, убранная лишь маленьким пучком перьев и вуалеткой, чтобы прикрыть глаза. Зонт, сумочка и меховая накидка… Вряд ли бы хоть кто-нибудь признал бы в ней сейчас одну из законодательниц столичной моды. Но именно того Ольга и добивалась: разговор с Анри слишком важен, чтобы отвлекать его внимание даже на ее красоту и элегантность.

Впрочем, застать возлюбленного у себя, как намеревалась, выходя из дома, ей в тот день так и не удалось. Едва заметив на пороге знакомую посетительницу, консьерж тотчас вскочил со своего места, чтобы предупредить ее, что месье граф еще не возвращался со службы. Несколько озадаченная, Ольга на миг остановилась, но тут же вспомнила. Ну, конечно же! Он ведь и сам говорил ей вчера, что нынче, скорее всего, задержится допоздна, разбираясь с накопившимися бумагами. Сдержанно поблагодарив консьержа, чье вмешательство, пусть и деликатное, все равно почему-то покоробило, мадам Веригина снова вышла на улицу, взяла извозчика и велела вести себя к французскому посольству. В приемной графа ее встретил весьма вежливый секретарь, который, казалось, и не удивился столь неожиданному визиту. А вот сам Анри недоумения скрывать вовсе не стал. Сказав, что должен непременно докончить письмо, он жестом указал на одно из кресел, предлагая Ольге присесть и обождать, она подчинилась. Но, нервничая, ерзала в кресле и будто нарочно отвлекала его шелестом своих юбок.

- Он согласился! – наконец выпалила она, и перо в руке де Колиньи, замерев в воздухе, перестало выводить на белом листе изящные буквы. Подняв голову, он смотрел вопросительно, - Александр согласился на развод и готов быть ответчиком! Ты понимаешь, что это значит?...

***
Спустя еще час Ольга вернулась домой. Впервые в жизни воспользовавшись ключом, который всегда висел на цепочке среди прочих брелоков, она сама отперла входную дверь. Затем тихо прошла в свою комнату, запершись в ней до самой ночи. И Глаша, которая лишь случайно поняла, что барыня вернулась, совершенно напрасно стучала, умоляя впустить ее.

 Отправлено: 31.12.15 00:31. Заголовок: Как же ругал он себя..

Как же ругал он себя после всего, когда стихло, наконец, в груди это казавшееся до того неукротимым яростное желание отомстить, ранить, причинить боль… пусть и не равную по силе, ведь это вряд ли возможно, потому что она – она его никогда не любила, но хотя бы близкую. Унизить, растоптать, указать истинное место, объяснить сущность вещей, дать почувствовать рядом с ним хотя бы что-нибудь: пусть даже это будет всего лишь ярость и обида…

Когда испуганная Глаша тихонько поскреблась в дверь его кабинета и рассказала, чуть не рыдая, что барыня заперлась у себя в спальне и ни под каким видом не желает открывать, первым и естественным порывом было тотчас пойти туда самому, попытаться поговорить, да на худой конец – просто выбить дверь. И пусть думает после, что хочет. И делает – тоже. Но вместо этого, внешне спокойный и как всегда невозмутимый Александр Глебович лишь на минуту оторвался от чтения очередной статьи в научном медицинском журнале и так же, почти без всякого выражения, сказал, что он в курсе. А далее посоветовал опешившей от такой необъяснимой, на ее взгляд, и непростительной душевной черствости Глаше не волноваться и отправляться спать. Ибо утро вечера мудренее.

- И передайте, пожалуйста, еще там, на кухне, что ужин нам с Ольгой Дмитриевной сегодня не потребуется, - прибавив это вдогонку медленно идущей обратно к двери горничной, он глубоко вздохнул и вновь погрузился в чтение. Но, стоило только двери за ее спиной затвориться, резко откинулся в кресле, а после со всего размаху швырнул журнал об стол и тихо, сквозь зубы, выругался…

Проведя всю последовавшую за этим вечером ночь почти без сна, напряженно прислушиваясь к каждому шороху, доносящемуся из-за объединявшей их с супругой спальни хлипкой двери, самыми надежными засовами для которой нынче служили сегодня лишь его по-прежнему уязвленная гордость и самолюбие, Веригин ненадолго забылся лишь перед рассветом. А на другой день поднялся с таким чувством, какое в далекой юности случалось испытывать только после самых буйных студенческих попоек. Впрочем, его и верно, в какой-то степени можно было бы назвать похмельем, это горькое и тоскливое чувство. Только вот «напиток» был куда крепче и токсичнее любого из известных Александру прежде видов алкоголя… И тем не менее, едва опомнившись от сна, первым же делом он вновь поднялся и на цыпочках подошел к двери в Ольгину спальню, где, едва не прижавшись к ней ухом, вновь несколько мгновений слушал тишину, пытаясь угадать в ней хотя бы какие-то признаки постороннего присутствия, но тщетно. Там царило все такое же безмолвие. И тогда, вызвонив к себе в комнату женину горничную, он решил, что если та и сейчас не сообщит ему никаких новостей, то к черту все, и… Но Глаша, едва лишь войдя, первым делом сообщила, что барыня уже проснулись. И даже позавтракали, несмотря на то, что чувствуют себя нездоровыми со вчерашнего вечера – потому, дескать, и не открывали вчера, что, решив поскорей уснуть, выпили слишком много лауданума.

- Вот как?.. Что-то я не помню, чтобы ей его кто-нибудь прописывал.

Впрочем, последнее было сказано очень тихо, практически себе под нос, поэтому Глаша, грохотавшая в то же самое время жестяным ведром, переливая из него в умывальный кувшин теплую воду, вряд ли обратила на это внимание. Некоторое время Александр молча наблюдал за ее действиями, доведенными практически до автоматизма путем многократных ежедневных повторений, а затем вдруг вновь окликнул по имени:

- Чего-то еще изволите, барин?

- Нет… Да. Поговорить. Не думаю, что Ольга Дмитриевна уже успела это обсудить. Да полагаю, что оно и не потребуется, я и сам вполне смогу объяснить. Дело в том, что в скором времени мы с женой уезжаем из Петербурга…

- Ой, в самом деле? Неужели, в Париж? Барыня говорила мне как-то, что вам там предлагали место в Институте… этого, как его? Пастора, что ли, какого-то?

- Пастера, да… - проговорил Александр, несколько удивленный тем, что жена его, оказывается, посвящает свою прислугу в подобные тонкости. Предложение такое, впрочем, он, и в самом деле, однажды получал – на одном из тех редких приемов во Французском консульстве, на котором присутствовал вместе с женой. Однако буквально там же от него и отказался – вежливо, но решительно. Исследовательская работа в лаборатории, а именно это, в основном, и подразумевалось, еще с университетских времен привлекала его гораздо меньше работы «в поле», как в шутку называл практическую медицину один из его любимых и самых уважаемых профессоров. Ольга тогда, помнится, не на шутку рассердилась, утверждая, что таких предложений у него больше не будет… Их, и верно, больше не было. Да только Веригин о том ничуть и не жалел – в отличие от супруги, нет-нет, да поминавшей ему тот отказ. Тогда он просто думал, что ей, как большинству светских дам, очень хочется надолго поселиться в Париже из соображений престижа, но теперь думается, что причины для подобных мечтаний могли быть и несколько иными. Оттого и ярость, вызванная его отказом – тогда не слишком понятная, в свете открывшихся ныне обстоятельств, выглядела уже куда более мотивированной.

- Однако едем мы нынче вовсе не в Париж, а в... Астрахань. Точнее – в губернию, где я принял приглашение возглавить земскую больницу.

- Но как же… - шевеля раскрытыми губами, словно вытащенная из воды рыба, Глаша смотрела на него, не зная, что и сказать. Потому Веригин решил ей помочь:

- Как же вы? Вопрос закономерный и логичный. И, разумеется, вы имеете на него право. Равно как и на право отказаться от переезда – если это по какой-то причине для вас нежелательно. Ведь это только Ольга Дмитриевна – как супруга – обязана отправиться за мной следом. На ее прислугу эта обязанность не распространяется, - Александр Глебович усмехнулся и ободряюще коснулся руки девушки. – На случай, если захотите остаться в столице… этот вопрос я уже успел обсудить со своим свекром. Он готов забрать вас обратно в свой дом, так что без работы не останетесь. А впрочем, если захотите поехать с нами, я возражать тоже не стану. Думайте, решайте. А когда надумаете – сообщите непосредственно супруге. Наверняка возможность взять с собой свою наперсницу несколько подсластит ей горькую пилюлю расставания с привычной жизнью, а я не буду чувствовать себя настолько виноватым, с корнями отрывая ее от родного места и увозя за тридевять земель.

 Отправлено: 02.01.16 22:25. Заголовок: - Кто это – Амелия Ф..

- Кто это – Амелия Фурне?

- Племянница месье Казо, дальнего родственника моей первой супруги и моего покровителя, - будто что-то само собой разумеющиеся пояснил Анри, разглядывая бледное лицо любовницы, ее дрожащие губы и затуманенные глаза. Он так хотел избежать сцен и скандалов и очень полагался на благоразумие Оли, - О нашей помолвке было объявлено еще полгода назад. Удивляюсь, как ты не знала об этом?!

- Но теперь-то эта помолвка будет тобою расторгнута, разумеется?! – почти шепотом переспросила Ольга, хотя уже заранее знала ответ. Еще с той самой минуты, когда Анри сказал, что не станет писать ее мужу никаких писем.

- Не будь наивной, дорогая! Эта девушка – мое будущее! Не думаешь же ты, что я стану рушить свою жизнь из-за того, что твой муж вдруг расщедрился на развод? – прозвучало грубо и Анри уже пожалел об этом, так как на длинных ресницах Ольги немедленно повисли крупные слезинки.

«Лишь бы не начала плакать! Ненавижу женские истерики!»

- Но как же мы?! Наша любовь?!

- Мы? Какая же ты, иногда, бываешь наивная, моя милая, я просто поражаюсь! Наши отношения и раньше, и сейчас – одна лишь страсть! Ты и сама это знаешь, так зачем мне растолковывать очевидное? И неужели ты всерьез могла помыслить о чем-то большем? – он посмотрел на нее с искренним удивлением.

А еще спустя секунду французская дипломатическая миссия едва не лишилась одного из своих сотрудников – когда вконец взбешенная Ольга вдруг схватила со стола тяжелое бронзовое пресс-папье и в бессильном отчаянии запустила им прямиком в де Колиньи. Тот, впрочем, был достаточно ловок, потому успел увернуться от первого снаряда, но тут же угодил под второй – чернильницу, которая была запущена вслед за бронзовым медведем куда как точнее. И потому попала прямо ему в грудь, отчего на белой рубашке и светлом фраке тут же расползлось темно-синее пятно, заставив француза ошарашено разглядывать безнадежно испорченный костюм. Между тем, Ольга, сохраняя гробовое молчание, продолжала свой безумный шабаш: схватив со стола папки с бумагами, она швырнула их в воздух, и по кабинету, словно осенние листья, закружились, падая с шелестом на пол, содержавшиеся в них до того в строгом порядке деловые бумаги и письма… Лишь когда по зеркально отполированному паркету раздался злой стук ее удаляющихся шагов, с губ графа де Колиньи сорвались проклятья в ее адрес, но расслышать госпожа Веригина уже не могла. В отличие от секретаря графа, мимо которого она пронеслась, точно демон ада, даже не взглянув в его сторону. После чего молодой человек, наконец, осмелился заглянуть в кабинет своего патрона – и был немало удивлен и озадачен увиденным.

Сама же Ольга даже не помнила, как добралась до дома. Ее душила злоба, отчаянье, она ощущала себя униженной и растоптанной настолько, что хотелось немедленно исчезнуть с лица земли – казалось, будто каждый встречный, обращающий на нее взгляд, знает все о ее позоре!

Боже, как она была глупа! Как слепа была!

***
Всю ночь мыслями обращаясь к случившемуся в кабинете де Колиньи, так же как и ее муж, Ольга не могла сомкнуть глаз. Неподвижно лежа в кровати, уставившись в некую точку на потолке, она предавалась ненависти – ненавидела всех и вся: Анри, отца, мужа, экипаж, который слишком громко грохотал колесами по булыжной мостовой, и даже мышь, которая скреблась где-то в углу. Себя саму она жалела и презирала одновременно. Но хуже всего становилось от воспоминаний об утреннем разговоре с Александром, чья прозорливость почти пугала. Он вел себя так, точно знал или предвидел, что все произойдет именно так, как, в конечном счете, и вышло! Верно, в отличие от Ольги, почти никогда не заглядывающей в дурацкие газеты, которые он обычно выписывает, когда-то прочитал о помолвке де Колиньи, не удосужившись сказать об этом даже теперь. Особенно теперь, когда, должно быть, искренне наслаждался, предвкушая ее унижение, когда посылал к Анри с этой идиотской просьбой.

… Услышав, как в соседней комнате послышались шаги мужа, Ольга вся напряглась и даже дышать прекратила на какое-то мгновение, будто боялась, что тот сможет каким-то магическим образом прочесть ее нынешние мысли. Вскоре шаги замерли возле разделявшей их спальни двери. Но этим все и ограничилось: Александр не постучал, не сделал попытки войти. И вскоре Ольга успокоилась – хотя бы сегодня он ее добивать не станет.

Как ни странно, при всей жалости, которую она испытывала к себе, плакать совсем не хотелось. А потому, измучив себя неприятными мыслями, проворочавшись в постели без сна почти до пяти утра, Ольга внезапно забылась тревожным сном. Сновидения ее были тяжелыми и слишком реалистичными, оттого, проснувшись непривычно рано для себя, в девятом часу, она ощутила абсолютную невозможность уснуть снова и позвонила горничной, потребовав завтрак. А после, приняв ванну и одевшись в простое домашнее платье, устроилась у окна с книгой в руках, плотно укутавшись в шерстяную шаль. Глаша слишком хорошо знала свою хозяйку, чтобы тревожить ее вопросами кроме, самых необходимых, и оттого благоразумно не появлялась в ее комнате до самого обеда.

Книга, которую Ольга взялась читать, была хорошо знакомой – «Ярмарка тщеславия». Но её всегда неизменно вновь и вновь увлекали похождения Бекки Шарп. Но сейчас не было никакой возможности на них сосредоточиться – в голову беспрестанно лезли мысли о собственном невеселом будущем и неизбежном новом объяснении с мужем. Этого Ольга хотела меньше всего на свете. Но оттягивать его казалось таким же безумием, как если бы смертельно больной человек не желал встречи с врачом на том основании, что будет спокойнее, не зная наверняка своего диагноза. В ее случае правда, конечно, не носила столь фатального характера, а впрочем… с какой стороны посмотреть.

Ведь теперь у Александра на руках буквально все козыри. И он может без труда ее уничтожить, но решится ли на подобное? Даже если не настроен сейчас пощадить ее саму, он всегда неплохо ладил с ее отцом и братьями. Стало быть, вряд ли захочет вмешивать их в этот скандал, что неизбежно будет в случае громкого бракоразводного процесса, где их дочь и сестра окажется в роли виновницы происходящего. Конечно, она могла ошибаться. Теперь-то Ольга понимала, что недостаточно хорошо знала мужа, если вообще когда-то его знала. И ожидать от него можно было всего. Но если правильно себя повести….

- Ольга Дмитриевна, я все хорошенечко обдумала и решила, что останусь дома. Да и Феденька не может же все здесь бросить!

- Прости, что?! – Ольга отложила на подлокотник кресла книгу и непонимающе взглянула на Глашу. Та мялась, но выглядела какой-то непривычно решительной.

- Ну, мы с Феденькой пожениться думали на будущую Пасху. Его помощником приказчика в лавке сделали, а еще матушка его нам квартиру обещала помочь обставить. Так что, сами понимаете, куда я поеду?

- А куда ты собиралась ехать?

- Как куда?! Разве вы с Александром Глебовичем меня не позвали бы с собой в Астрахань? – Глаша поглядела на барыню, а та вдруг сделалась белее мела.

- Кто тебе сказал?

- Барин сам утром нынешним сказал, что вы с ним уезжаете скоро. А еще велел, чтобы я быстрее решение приняла. Они, мол, с вашим батюшкой уже обо всем условились, и я смогу к ним в дом вернуться, когда вы уедете. Мне-то, конечно, и с вами расставаться грустно. Да только вы ж понимаете – я Феденьку своего люблю шибко, и мы с ним давно уж сговорились. Одно лишь ждали, когда его утвердят. А вы мне ничего раньше не сказали, а так бы я… Ой, что это с вами, Ольга Дмитриевна?! – ахнула она, глядя на то, как барыня ее вдруг резко уронила голову на спинку кресла и закатила глаза.

Сама же Ольга, проваливаясь в забытье, успела подумать лишь о том, что Александр и это, оказывается, успел просчитать наперед и подстроить.

 Отправлено: 04.01.16 03:32. Заголовок: - Да откуда же мне з..

- Да откуда же мне знать, сколько времени, барин?! Я не на часы глядела, а сразу к ней ринулась, а как увидела, что толку от меня нету, так за вами и побежала!

- Ну так теперь, стало быть, беги в мою смотровую и принеси склянку с нашатырем! – не оборачиваясь, недовольным тоном бросил Веригин, который вот уже с полминуты стоял на коленях перед креслом, в котором, неловко откинувшись на спинку и уронив подбородок на грудь, без сознания, полусидела-полулежала его жена. И, несмотря на все его ухищрения, все никак не хотела прийти в себя. – Что, ты здесь еще?! Живо, я сказал!

Испуганную и растерянную горничную, к которой Александр Глебович лишь в исключительных случаях обращался на «ты», а голос не повышал и вовсе, как сквозняком, вынесло из комнаты, и они с Ольгой остались вдвоем.

- Девочка моя маленькая, ну что же ты, а? – шептал он, с тревогой вглядываясь в ее совершенно бескровное, с зеленоватым оттенком лицо с плотно смеженными веками, сплошь покрытое мелкими бисеринками холодного пота. – Да что такое-то?!

«Обморок. Обыкновенный обморок. Просто очень глубокий, но все равно скоро пройдет», - холодно констатировал рассудок, как всегда, делавшийся по-особенному спокойным именно в экстремальных ситуациях, основываясь не столько даже на профессиональном, сколько на обыкновенном житейском опыте. Однако сердцу, колотившемуся, казалось, где-то на уровне горла, было явно на него наплевать. Смущало и то, что прежде он никогда не замечал у супруги никаких особенных вегетативных нарушений. И истеричкой Ольгу, при всей взбалмошности, назвать можно было едва ли… Должно быть, какое-то сильное потрясение?

Сообразив, что удобнее приводить ее в чувство будет все-таки не здесь, а уложив на кровать, Александр подхватил жену на руки и, кивком приказав Глаше, вновь возникшей на пороге комнаты с пузырьком нашатыря, который она торжественно несла на вытянутой руке, точно святое распятие, следовать за ним, перенес Ольгу в спальню.

- О чем вы говорили перед тем, как все случилось? – спросил он у горничной, подсовывая под лодыжки жены одну за другой подушки, чтобы придать ногам возвышенное положение, а затем поднося к ее лицу раскрытую склянку с резким запахом аммиака. Глухо застонав, Ольга замотала головой, начиная, наконец-то, приходить в себя. – Ну, вот и слава богу!.. Так о чем был разговор, Глаша?

- Да ничего такого, барин, вот вам крест! Я только и сказала, как вы велели, свое решение – что остаюсь в Петербурге, а она…

Ну, теперь-то все для него стало на свои места. Пожалуй, два предательства за одни сутки – слишком много даже для его благоверной.

- Понимаю, - убедившись, что Ольге действительно лучше, Веригин выпрямился и повернувшись, внимательно посмотрел на Глашу, которая от этого взгляда покраснела и словно бы даже уменьшилась в размерах, хотя обычно перемещалась по дому с весьма горделивым видом, чувствуя в нем свое «особенное» положение. – Что же, с этой минуты можете быть свободны.

- Но Александр Глебович, как же так «свободна»? Барыне и переодеться теперь надо… и в порядок себя привести… - залепетала девушка, но он, брезгливо поморщившись, жестом приказал ей умолкнуть.

- Я, кажется, сказал достаточно отчетливо: вы свободны, Глаша. Сейчас – и вообще. Потому соберите свои вещи и нынче же вечером покиньте этот дом. А Ольга Дмитриевна, думаю, как-нибудь обойдется далее и без вашей помощи.

***

Петербург, как и планировал Александр Глебович, супруги Веригины покинули вскоре после наступления нового, 1896 года. Как ни странно, оставшееся до отъезда время прошло для них на удивление спокойно – без ссор и взаимных упреков. Хотя, собственно, для того, чтобы они могли возникнуть, людям необходимо между собой хоть как-нибудь общаться. Они же с Ольгой все эти недели практически не разговаривали, пусть и проводили дома вдвоем существенно больше времени, чем когда-либо прежде. Оставив работу в клинике, Александр Глебович не мог столь же быстро оборвать свою частную практику. Поэтому по-прежнему уделял ей много внимания, стремясь, в том числе, подготовить как можно более подробные выписки для каждого из своих постоянных пациентов, дабы докторам, к которым те после обратятся, было проще начинать с ними работу. Проявляя этим, прежде всего, уважение к своим коллегам, а уж после – стремясь унять претензии тех больных, которые расставались с ним с недовольством по поводу неоконченного курса лечения. К счастью, таких людей, все-таки, было сугубое меньшинство. Остальные, хоть и сожалели о расставании, но все равно искренне желали доктору Веригину удачи и счастья на новом месте.

Еще одним немаловажным занятием была подготовка к переезду библиотеки, а также приведение в порядок бумаг и документов: как выяснилось, одних только начатых, но по разным причинам не законченных статей у него за все это время набралось около десятка! Так что следовало разобраться с тем, что уже не имеет значения, потому подлежит уничтожению, а что стоит взять с собой в Астрахань – и там, наконец, довести до ума, а после опубликовать.

Чем занималась все это время его жена, Александр Глебович не знал. Да, в общем-то, и не интересовался. Впрочем, судя по тому, что в квартире почти ежедневно что-то куда-то убиралось, упаковывалось и меняло обычное местоположение, она тоже находила себе какие-то дела. Лишь однажды Ольга спросила, что именно он разрешит ей взять с собой в Астрахань, чем вызвала у Веригина несказанное удивление:

- Берите все, что сочтете нужным! – сказал он тогда. – Для транспортировки моей библиотеки все равно придется нанять отдельный вагон. Думаю, в нем вполне хватит места и для тех вещей, что дороги вашему сердцу.

И больше к этой теме они не возвращались.

День их отъезда, четвертое января, выдался морозным и вьюжным. И потому люди, собравшиеся на перроне Николаевского вокзала в ожидании прибытия поезда до Астрахани, невольно старались держаться поближе друг к дружке, словно пытаясь сохранить те немногие остатки тепла, провезенного под многочисленными слоями одежды из родных домов, которые еще не удалось вытянуть наружу пронзительному ветру, то и дело сердито бросавшему им в лица гроздья колючих снежинок.

Провожать их с Ольгой приехали не только Чернышевы, но и некоторые из теперь уже бывших коллег Александра Глебовича. Поэтому народу собралось довольно много, и остальные отбывающие, а также те, кто их сопровождал, невольно поглядывали на шумную большую компанию с удивлением. Как обычно в таких случаях, все разговоры крутились вокруг самого переезда и будущего устройства, перемежаясь шутками и какими-то разговорами о пока еще общих делах, которые таковыми вот-вот уже быть перестанут. Да и теперь обсуждаются лишь для того, чтобы заполнить неловкие паузы и скрыть неизбежную перед всяким расставанием грусть, которую, конечно же, испытывал и Веригин, то и дело окидывая взглядом много лет знакомые и привычные городские виды. Точно запечатлевая их навеки на невидимых миру фотографических карточках своей памяти. Бог ведь знает, когда теперь доведется увидеть вновь?

Наконец, подали состав, который, фыркая и отплевываясь по сторонам снегом, втащил на перрон мощный паровоз. И люди вокруг них, как водится, сразу засуетились, загалдели сильнее прежнего… Далее последовали какие-то бесконечные рукопожатия, объятия, напутствия и родственные поцелуи, и вот они с Ольгой уже вновь оказались наедине в пока еще холодном и неуютном первого класса купе, отделенные от тех, кто составлял их привычное окружение в течение многих лет жизни, физически пока всего лишь относительно тонкой стенкой вагона поезда. Но по сути – уже окончательно от них отъединенные. Прямо сейчас и впервые в жизни они остались лишь вдвоем друг с другом в неком совершенно новом и абсолютно непривычном мире, который еще только предстоит как следует узнать и попытаться сделать для себя обыденным...

 Отправлено: 06.01.16 23:03. Заголовок: Оставшееся время в ..

Оставшееся время в Петербурге Ольга полностью посвятила делам, связанным с переездом. Иногда они были явно надуманными и не столь уж важными, но это все равно было лучше, чем просто сидеть и размышлять о свалившихся на ее долю невзгодах. После этих хлопот, к вечеру она обычно так уставала, что сил едва хватало добраться до постели. Но как только голова ее касалась подушки, Ольга опять и опять погружалась в странную дрему, полную обрывочных снов, не приносящую должного отдыха, так что на утро все равно чувствовала себя разбитой. Временами на нее и вовсе накатывала слабость и дурнота, о которых Ольга не говорила ни с кем, включая мужа. Встреч с ним она вообще стремилась по возможности избегать, хоть и убедилась, что Александр не собирается ни попрекать ее вновь, ни вступать в какие-либо споры. Но находиться рядом с ним было слишком тяжело для ее самолюбия, и без того побитого и растоптанного.

Так что, не обращая ни на что внимания, Ольга полностью отдавалась хозяйственным заботам, важнейшим из которых, помимо завершения оставшихся дел в Петербурге, представлялось будущее обустройство на новом месте. О самом доме Александр велел не волноваться, уверив, что ему полагается служебная квартира, которая будет готова ко дню их приезда. Но наличие крыши и стен – еще не есть наличие дома. Прежде всего – и Ольга, не представляя себе иного, была в этом искренне убеждена, им понадобится квалифицированная прислуга. С этим немного помогла мать, которая неожиданно вспомнила о дальней кузине, живущей где-то недалеко от Царицына. Написав ей письмо, мадам Веригина попросила подыскать для них с мужем хотя бы пару надежных человек в услужение, или уж помочь советом – к кому за этим можно обратиться на месте. И буквально перед самым отъездом получила в ответ нужные рекомендации, а также радушное приглашение в гости.

Между тем, весть об отъезде Веригиных очень быстро распространилась по салонам Петербурга. И потому, помимо пациентов Александра Глебовича, к ним домой хлынул поток любопытствующих, кои лично желали убедиться, что блистательная Ольга Дмитриевна действительно вот-вот отбудет вслед за мужем в какую-то Тмутаракань. Раз за разом отвечая на одни и те же вопросы, что просто исполняет долг всякой супруги, она лишь первые дни кривила душой. Потому что вскоре, и верно, страшно захотела как можно быстрее убраться от них куда-нибудь подальше.

Тем не менее, совсем уж затворничать было невозможно. Потому пришлось посетить несколько Рождественских приемов и еще пару прощальных обедов, что давали в их честь. И теперь уже Ольга отправлялась на них нехотя, а вот Александр, казалось, напротив, без особого принуждения. В один из таких вечеров ей довелось случайно, мельком увидеть Анри. Он также заметил ее – но тотчас же поспешил исчезнуть с глаз долой, награжденный вслед лишь презрительной ухмылкой.

За несколько дней до отъезда их дом полностью опустел – открытыми оставались лишь несколько комнат, где на мебель еще не набросили чехлы и на полках стояли кое-какие безделки, которые увозить с собой Ольга не собиралась, да и продавать их было бессмысленно. Бродя по этим комнатам, она теперь часто думала, что они слишком похожи на ее жизнь – наполнены всяким хламом, который не имеет никакого значения, а вот чего-то действительно важного недостает. Хотя, а жила ли она, в общем-то, по-настоящему? Нынче ей все чаще казалось, что нет. Да и в будущем такой возможности, видно, не представится…

В один из дней, ради любопытства, она впервые попыталась найти на карте место, куда им вот-вот предстоит уехать. Это оказалось какое-то захолустье, затерявшееся среди полей и лесов, где-то на берегу Волги. И вот странно, именно с этого дня Ольга поняла, что больше не жалеет о прежней жизни и начала ждать отъезда с каким-то особым нетерпением, будто желала поскорее поставить точку в очередной главе своей жизни.

Момента прощания она не запомнила. Ей было совершено не жаль расставаться ни с отцом, ни матерью, которая, заливаясь слезами на морозе, все крестила то дочь, то зятя. Отец же разговаривал с ней сухо и лишь по делу, и Оля догадывалась, что он просто, скорее всего, обо всем знает. Остальные провожающие были ей и вовсе малоинтересны. Отвечая им, она была холодна и рассеяна.

Очнулась она лишь тогда, когда в вагоне появился обер-кондуктор и поинтересовался, не нужно ли чего господам прямо сейчас же? Ольга все еще сидела в шубке и шапочке, руки в рукавицах прятала в пушистую муфту и поэтому, глянув на нее, Александр попросил растопить скорее печурку. Вагон был просторный и удобный, и вскоре Ольга уже занималась тем, что разглядывала что и как в нем устроено. Александр почти сразу же достал какую-то книгу и погрузился в чтение до самого обеда, не обращая на нее никакого внимания. То же и после обеда до самой ночи. А Ольга, тем временем, совершенно не знала, куда себя деть – пыталась тоже читать, но от тряски строки перед глазами прыгали и ее начало укачивать, по той же причине невозможно оказалось заняться захваченным с собой из Петербурга вязанием. Интересных попутчиков, с которыми можно было бы побеседовать, за обедом в вагоне-ресторане она не обнаружила. И выходило, что единственным развлечением оставалось почти непрерывно смотреть в окно. Но пейзажи были слишком однообразны – то голые заснеженные степи, то густые леса… Измучившись молчанием, она даже попыталась расспрашивать Александра о Черном Яре, но вопросы очень скоро закончились. И так предстояло провести еще три невыносимых дня! Никогда еще не доводилось ей переживать столь мучительного путешествия. А вот Сашу будто и не тревожили все неудобства, он то читал, то дремал, то что-то записывал в свой извечный блокнот, с аппетитом поглощал несъедобные блюда, подаваемые им на завтрак, обед и ужин. И Ольге лишь оставалась поражаться, насколько же он неприхотлив.

Когда к вечеру третьего дня их поезд, наконец, добрался до Астрахани, мела такая пурга, что нелегко было даже выбраться из вагона. Снежные вихри поднимали сухую и колючую ледяную пыль, которая сыпалась за воротник, забивала нос и глаза.

- Боже мой! – только и могла прошептать Оля, когда вдвоем они добрели до здания вокзала, - Сколько же нам придется ждать, пока уляжется эта стихия?!

 Отправлено: 08.01.16 02:03. Заголовок: - Сами диву даемся, ..

- Сами диву даемся, Ольга Дмитриевна! Давненько подобных буранов не видывали! – Иван Максимович Прозоров, чиновник губернской земской управы, встречавший Веригиных с поезда, пожал плечами и сокрушенно вздохнул, словно был каким-либо образом виноват во внезапно разыгравшемся над Астраханью ненастье. – И ведь что интересно: весь декабрь, почитай, дождями поливало, ни единой снежинки! А в Сочельник снег вдруг как повалил, да такой, что и почту по уездам развезти до самого Новогодья не было никакой возможности! Теперь, правда, говорят, что уж подрасчистили тракты, но уж конечно, никуда мы вас с Александром Глебовичем из города не отпустим, пока не уляжется.

Здание железнодорожной станции, внутрь которого они только что все вместе вошли, не поражало ни размерами, ни архитектурой, хотя Прозоров уже успел дорогой рассказать, что в скором времени местные власти планируют строительство нового вокзала, «не хуже, чем в Петербурге». Веригин выслушивал его с вежливым вниманием, однако сам все это время размышлял об ином – а именно, где они переждут непогоду. Отправляться за двести с лишним верст, и верно, представлялось сущим безумием. Да Ольга, конечно же, и без того слишком измучена долгой дорогой.

- Да, хорошо, что вы об этом заговорили, Иван Максимович, - оживился Александр, стряхивая, тем временем, снег, успевший по пути от перрона порядочно присыпать его пальто и шапку. – Я как раз хотел спросить, не посоветуете ли какой-нибудь приличной гостиницы, где мы с женой могли бы остановиться?

- Да на что вам эти клоповники, доктор?! – в голосе Прозорова послышалась почти что обида. – Погостите пока у меня!

- Нет-нет, это неловко! – идея пробыть в чужом доме неопределенное количество времени его действительно не прельщала, да и Ольга – как она-то отнесется к такой перспективе? – Мы с женой не хотим вас стеснять, поэтому лучше…

- Никаких отговорок, Александр Глебович! У меня огромный дом, так что вы ничуть нас не стесните, а вот если откажетесь, ей-богу обижусь!

- Нет, обижать вас я ни в коем случае не хочу! – проговорил Веригин, несколько озадаченный подобной настойчивостью и посмотрел на жену, желая знать, что она думает на этот счет. Но Ольга, то ли бесконечно усталая, то ли просто оттого, что ей было все равно, лишь неопределенно пожала плечами. Дескать, решай сам. – Ну, хорошо…

Дом у Ивана Максимовича, и верно, оказался большим – даже по петербургским меркам. Но и семья не маленькой. Следом за супругой, вышедшей встречать Веригиных, в переднюю выбежали сразу трое разновозрастных ребятишек, которые совсем не дичились незнакомых взрослых, да и вообще держались весьма свободно, хотя и без излишних вольностей. После простого и сердечного знакомства и обмена приветствиями, всех сразу же позвали к ужину:

- Это ведь ужас что такое – три дня без нормальной человеческой пищи! Знаю я эти вагонные рестораны, – сокрушалась Елена Всеволодовна, убеждая столичных гостей отведать что-нибудь еще из имеющихся на столе яств, пока Александр в шутку не запросил у нее пощады – для себя и для супруги, уверяя, что более они с Ольгой не в силах проглотить ни кусочка. Затем все вместе вновь переместились в гостиную и там уже, вперемешку с приятной беседой, состоялся даже род домашнего концерта. Оказалось, что старшая девочка Прозоровых прекрасно поет, а сама Елена Всеволодовна хорошо играет на фортепиано… Обстановка этого во всех смыслах теплого и уютного дома понравилась Александру буквально сразу, потому он слушал музыку и пение с не меньшим энтузиазмом, чем участвовал в разговоре, поражаясь тому, с какой легкостью находятся общие темы. Чуть позже, когда, оставив обеих супруг в гостиной, мужчины ненадолго удалились в кабинет хозяина – Веригину прямо теперь не терпелось задать ряд вопросов, касающихся его нового места службы, он даже решился по этому поводу на комплимент в адрес госпожи Прозоровой и того, как прекрасно ей удается воспитывать детей, хотя обыкновенно бывал довольно скуп на комментарии, касающиеся чужой семейной жизни.

- О, вы далеко не первый, кто мне об этом говорит! – теплая улыбка Ивана Максимовича и гордость, прозвучавшая в голосе, тем не менее, отчетливо свидетельствовали, что слушать об этом ему не надоест даже в тысячный раз. – Моя Елена – большая умница. Ее с юности увлекала педагогика, думаю, если бы мы не поженились в свое время, она вполне смогла бы снискать лавры нового Ушинского. А так – приходится ограничиваться исключительно рамками семейными… Скажу, возможно, крамолу, Александр Глебович, но я всерьез считаю, что общество наше совершает большую ошибку, ограничивая женщин в возможности получать серьезное образование и приносить тем ему куда большую пользу!

- Ну, я бы не стал говорить, что так уж и ограничивает! В конце концов, есть примеры…

- Ах, доктор, мы ведь с вами просвещенные люди, и вы прекрасно понимаете, что я говорю не о тех особенных дамах, которые совершают для этого титанические усилия, а обо всех прочих – обычных. Тех, что окружают нас в повседневной жизни. Таких, как наши с вами супруги, например!

- Но я не уверен, что каждая из них захотела бы для себя… научной карьеры, - Александр никогда не считал себя ни ретроградом, ни домостроевцем, однако плохо представлял, например, ту же Ольгу в качестве студентки. – Образование, безусловно, еще никому не мешало. Но если бы даже завтра было объявлено, что отныне всякая дама может наравне с мужчинами посещать университетский курс, многие бы из них справились с такой задачей? Прошу прощения, но у меня, все же, несколько иной взгляд на этот вопрос. Женщина, прежде всего – мать, хранительница домашнего очага, а уж потом все остальное.

- Что же, возможно, мои взгляды действительно слишком либеральны по петербургским меркам… - подумав, ответил Прозоров, взглянув на Александра с едва заметной понимающей усмешкой . – Тут, на окраинах Империи, знаете, мы в основном потомки тех, кого в свое время не особенно жаловали в столицах… Ну да оставим! Перейдем лучше к делу. Итак, вы спрашивали, каково население вверенных вашему попечению земских участков…

 Отправлено: 09.01.16 17:13. Заголовок: Озябшая, с онемевшим..

Озябшая, с онемевшими от почти неподвижного сидения руками и ногами, находящаяся в странном отупении от однообразия минувших дней, Ольга слушала и следила за мужем и господином Прозоровым будто бы издалека. Пришла же в себя, лишь оказавшись в теплых и крепких объятиях его супруги – Елены Всеволодовны, которая лично приняла у Оли и шубку с шапкой, отсыревшие с мороза рукавицы. Женщина эта была миловидна и будто совсем не имела возраста. Житейские заботы и тяготы повседневного существования совершенно не оставили следов на ее лице, хотя Ольга и понимала, что ей наверняка уже не менее тридцати, так как старшая девочка была довольно взрослой. Однако Елена Всеволодовна так задорно смеялась каждой веселой шутке и радовалась всякому удачно сказанному собеседником слову, что даже обыкновенно серьезный и скучный Александр в ее обществе удивительно преобразился. Оттаял будто. Глядя, как он смеется в ответ на ее умные, но совершенно не злые и не обидные остроты, говорит что-то в ответ – и тоже очень к месту, Ольга просто не могла поверить своим глазам! Таким своего мужа она еще никогда не видела. Зато сама все сильнее ощущала себя чужой среди этих людей, так легко и просто находящих повод для общения. Впрочем, это совсем не мешало наслаждаться обедом, состоявшим из довольно простых, но вкусных блюд. И, воздавая должное кулинарным талантам местной кухарки, Ольга уже решила, что точно такие же пироги, и такая же рыба отныне непременно должны быть и у них на столе.

- Все дело в соусе, - поясняла Елена Всеволодовна, заметив, что ей понравилось, - хотя наша кухарка по старинке упорно называет его «подливой». Никаких модных книг по кулинарии она сроду не читала, все делает так, на глазок. И ни разу при этом не ошиблась! Недавно я тут в подарок выписала ей книгу Елены Ивановны, так она ее листала и только фыркала, тыкая своей поварешкой в заглавия. А после еще ехидно мне и заявила: «Вот молодым* и дарите, а я уже и без нее все знаю. Сама бы могла такую книгу написать, коли бы время оставалось! А где его взять, когда суп уже закипает?!» Представляете?! Ох уж эта прислуга! Иногда, просто сил с ними нет – до чего же гордые! И ведь не поспоришь! – Елена Всеволодовна снова весело рассмеялась, а муж ее тотчас пустился рассказывать, как местный ямщик однажды посоветовал ему пешком пройтись, если тот дорогу знает лучше него. Оля же все думала о том, что и они с Сашей с удовольствием ели и абрикосовые пирожные, и супы своей кухарки. Но о том, как их готовят, она и понятия не имеет – ведь на кухне, пожалуй, за последние годы, пожалуй, ни разу не бывала.

Домашняя жизнь у Прозоровых, вообще, совершенно отличалась от того, что Ольга привыкла видеть даже в собственной семье – об этом она неотступно думала, пока мать и дочь развлекали их своим музыкальным дуэтом. Ольга всю жизнь знала, что родители любят ее и братьев, потому всегда будут печься об их благе… Но разве возможно припомнить, даже из детства, чтобы кого-нибудь из них вот так запросто приласкали или обняли?
Позже, когда Александр и Иван Максимович ушли из гостиной, а старшая девочка Прозоровых увела брата и сестру в детскую, разговор нисколько не угас, продолжаясь все также свободно и просто теперь уже между оставшимися наедине дамами. Елена Всеволодовна к этому времени уже успела настоять, чтобы Ольга звала ее просто по имени. Обсуждали все ту же музыку – когда выяснилось, что гостья и сама хорошо умеет играть на фортепиано, столичные нравы и моды…


- Я в Петербурге последний раз была еще перед рождением Максимушки, а это уже семь лет как случилось. Но вы не волнуйтесь, тут тоже есть хорошие портные – и у нас, и в Царицыне, который к вашему Яру будет поближе. Муж говорил, что вам с Александром Глебовичем там квартира положена? Но я вот искренне советую, как только устроитесь, начинайте сразу подыскивать дом. Надолго ведь к нам приехали? – Оля лишь пожала плечами, сроков их добровольной «ссылки» она и правда, не знала, - Ну, как бы там ни было. Одно дело, если доктор холост, а уж семейным людям совсем негоже по казенным квартиркам ютиться! Да и детки ведь ваши тоже, наверное, скоро сюда приедут!

Услышав последние слова собеседницы, Ольга невольно вскинула на нее удивленный взгляд – с чего это той вдруг пришло в голову, что у них с Сашей есть дети? Но ответить все же постаралась как можно мягче, пояснив, что о потомстве они с мужем пока еще не думали. Елена Всеволодовна, однако, поняла ее слова совершенно по-своему, с мягкой улыбкой взяла за руку и проговорила, будто успокаивая:

- Ну, не расстраивайтесь, душа моя! Пути Господни неисповедимы. Кому-то Он сразу деток дает, а кого и подождать заставляет. Вот у нас здесь матушка есть. Лет пятнадцать они с супругом своим, святым отцов, прожили бездетными. А в прошлом году она вдруг взяла и разродилась, да сразу двойней! И у вас непременно сладится. Вон, супруг ваш какой красивый, да и вы, Оленька, красавица писаная! Так что даже не сомневайтесь, пойдут у вас еще детки – загляденье одно!

Бесконечно смущенная не только простотой, с которой обсуждалась столь деликатная тема, но и комплиментами в свой адрес, Ольга только и смогла, что улыбнуться в ответ. А после сразу постаралась заговорить про другое. И Елена Всеволодовна, угадав, что говорить об этом ей неловко, тоже более не касалась щекотливого вопроса, а спокойно принялась рассказывать о местной светской жизни. Про то, какой в городе есть театр, какие салоны все непременно посещают, поясняя, что сделать это лучше до отъезда, ведь в месте, где им с Александром предстоит жить, возможности для подобных развлечений будет гораздо меньше. И от этих слов Ольге, уверенной до того, что Черный Яр, конечно, городок небольшой, но все же не конец света, едва не сделалось дурно. А как же иначе, если даже сонная Астрахань рядом с ним едва ли не Париж?

- Ну, вижу, утомила я вас разговорами своими, а вы ведь после дальней дороги! Все-все, пойдемте-ка лучше, я вас до вашей спальни провожу!

Комната, в которую госпожа Прозорова привела Ольгу, оказалась очень просторной. И она даже не сразу заметила свои чемоданы, которые уже доставили со станции и разместили у дальней стены. Когда же рассмотрела, то несколько удивилась тому, что рядом с ними стоят и чемоданы Александра. А ведь он, верно, станет их искать, когда закончит разговор с Иваном Максимовичем и пойдет к себе. Ольга хотела было сказать об этом хозяйке, желая устранить путаницу, но Елена Всеволодовна уже показывала, где хранятся умывальные принадлежности, а после, с особой гордостью, продемонстрировала ванную комнату с водопроводом, по которому из домашней котельной прямо в медную ванну через краны подавалась и холодная, и горячая вода.

- Муж у меня многим интересуется, в том числе и по инженерной части. Вот и решил дома устроить такое новшество. Я поначалу, правда, опасалась, как бы дом не поджег или не взорвал чего, но теперь даже помыслить не могу, как раньше без такого удобства жили! Да и соседи, когда узнали, начали просить у него помощи в устройстве подобного и в их домах тоже. Ну, а вам и вовсе погреться с дороги не мешает, Оленька, так что – располагайтесь,

С этими словами она пустила воду в ванну, после чего простилась с ней до утра. Ольга же вытащила из чемодана ночную сорочку, взяла с собой банных простыней и книгу. После чего с удовольствием погрузилась в теплую воду. В ванной она пробыла долго, время от времени подливая теплой воды и ощущая во всем теле позабытую за три дня путешествия легкость. В конце концов, ее стало клонить в сон, и когда томик Жюль Верна едва не оказался под водой, к чему, казалось бы, и приглашало само его название**, Ольга заставила себя встать из воды, расчесала волосы и, не заплетая их, снова вышла в спальню.

- Саша? – только и могла она выдавить, когда вдруг увидела там спокойно разлегшегося посреди постели в ночной пижаме и теплом халате и что-то, как обычно, читающего супруга.

---

*Речь идет о книге Елены Молоховец - «Подарок молодым хозяйкам, или Сре́дство к уменьше́нию расхо́дов в дома́шнем хозя́йстве», впервые изданной в 1861 году.

** «Двадцать тысяч лье под водой»

 Отправлено: 27.01.16 01:02. Заголовок: «Тридцать две тысячи..

«Тридцать две тысячи человек?!»

- Вернее, приблизительно тридцать две, Александр Глебович. Более точной цифры, увы, пока вам не назову, - решив, что несколько затянувшееся молчание столичного доктора означает неудовольствие, Иван Максимович сокрушенно вздохнул и развел руками. – Стыд и срам, конечно, не знать доподлинно, но что поделать? Вот, управит Господь, проведем на будущий год Всеобщую перепись, так все и выясним, а пока уж не обессудьте.

Опомнившись от первого удивления, Веригин вновь посмотрел на собеседника и поспешил уверить его в том, что все в порядке. А сам при этом продолжал мысленно повторять про себя буквально потрясшую его цифру – тридцать две тысячи человек. Потенциальных пациентов, для которых он – в большинстве случаев, единственная надежда и помощник. Нет, работы – любых ее объемов, Веригин не боялся никогда. Но до сих пор ему определенно не приходилось принимать на себя ответственность за благополучие сразу стольких людей. В Петербурге у него было около трех сотен постоянных пациентов, плюс те, кто обращался время от времени, плюс случайные люди со стороны, да еще несколько палат на десять-двадцать больных каждая, в клинике. И по столичным меркам это была обширнейшая практика! Не раз и не два Александру по этому поводу доводилось слышать всевозможные комментарии в свой адрес: некоторые коллеги даже почти всерьез утверждали, что он одержим работой, и сам нуждается в лечении. И вот теперь у него будет сразу тридцать две тысячи пациентов… Точнее, конечно, не сразу – не одновременно. Да и работать он станет не один. Прозоров уже успел рассказать, что помогать ему будут весьма опытная акушерка, фельдшер – «золотой человек, а кабы еще и не пил…», и пара сестер милосердия:

- Одна из них тоже вроде вас, по зову сердца, как говорится. Местная жительница, из Астрахани. Мужа и ребенка потеряла в прошлую эпидемию холеры – инженер он был, прекрасный человек, мы хорошо дружили семьями, и вот такое несчастье… А сама она умница большая. Представляете, еще до свадьбы, втайне от родителей выучилась на сестру, а уже после всего случившегося пришла к нам в Земскую управу и сказала, что хочет помогать другим. Предлагал я ей, конечно, места поближе, покомфортнее – но ни в какую! Словно монашеское послушание на себя приняла.

- Понимаю, - кивнул Александр, чувствуя себя немного заинтригованным. – Что же, полагаю, будет интересно познакомиться.

Присутствие человека «своего круга» - образованного и, наверняка, близкого по нравственным убеждениям и идеалом, конечно, немного успокаивало, но сомнение по-прежнему никак не желало оставлять его душу. Сумеет ли? Хватит ли терпения и способностей? Прежде не ведавший подобных мыслей, Александр всегда легко брался за новые дела – верно, по молодости и неопытности. Со временем же груз неудач и ошибок – куда же без них, всякое случалось, становился все больше. Отсюда и сомнения… Впрочем, не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. И потому, привычно заглушив тревоги усилием воли, Веригин принялся подробно расспрашивать Ивана Максимовича обо всем, что еще не успел выяснить. Из-за этого разговор их, обоюдно интересный, вышел дольше, нежели планировали изначально. Опомнились лишь через два часа, после чего с крайне удрученным видом вновь пошли в гостиную, где оставили своих супруг, готовые признать свою вину и понести должное наказание, и, конечно, никого уже там не застали.

Впрочем, Елену Всеволодовну вскоре нашли, она-то и объяснила, что уже успела проводить жену доктора в отведенную Веригиным комнату.

- Показала Ольге Дмитриевне нашу ванную комнату, – с этими словами госпожа Прозорова весело взглянула на мужа, подмигнула, а потом взяла его под руку и широко улыбнулась гостю. – Должно быть, в Петербурге, никого не удивишь водопроводом, но у нас это пока редкость, так что даже и перед гостями не грех похвастаться!

И Александр не смог сдержать ответной улыбки. Замечательная семья! Настоящая… не то, что у них с Ольгой…

- Ну вот мы и пришли! – проговорила она, между тем, когда, поднявшись на второй этаж дома и проследовав через довольно длинный коридор, втроем остановились у одной из дверей. – Здесь я и оставила вашу милую супругу некоторое время назад. Так что, думаю, она вас уже заждалась. Да и мы с мужем теперь спать пойдем, поздно! Покойной ночи!

Любезно распрощавшись с Прозоровыми, Александр вошел в комнату, где уже все было приготовлено для удобного ночлега. Но, вопреки предположению Елены Всеволодовны, жены, томящейся в ожидании его скромной персоны, в ней, конечно, не обнаружил. Впрочем, почти сразу, по тихому плеску, доносящемуся из-за двери, за которой Веригин предположил ту самую пресловутую ванную, можно было предположить, что она предается водным процедурам. Мешать, а тем более торопить ее – он не собирался. Вместо этого спокойно извлек из чемодана пижаму, переоделся и лег пока прямо поверх одеяла, прихватив с собой книгу, которую не успел дочитать в дороге. На самом деле, в поезд он взял их с собой сразу несколько, но за эту принялся уже незадолго до приезда в Астрахань. Написанная в жанре путевых заметок, она поражала воображение не только блестящим стилем, который вообще был присущ автору – еще довольно молодому, но уже знаменитому писателю, с которым Веригин находил у себя немало общего не только по причине того, что был с ним ровесником годами и коллегой по профессии. Но и масштабностью замысла, а также усилиями, которые были приложены для его осуществления. В течение двух лет Александр внимательно следил за публикациями отдельных глав в «Русской мысли». Но едва вышла единым томом окончательная редакция, сразу же приобрел в личную библиотеку. И теперь читал, словно в первый раз, находя в жестком и правдивом рассказе о жизни на «каторжном острове» не только объективное описание настоящего народного быта, но и отражение некоторых собственных мыслей и идей, которые хотелось осуществить в той жизни, которую ему уже совсем скоро предстояло начинать.

Увлекшись чтением и, как обычно в подобных случаях, полностью абстрагировавшись от окружающего мира, он, признаться, даже как-то забыл о том, что где-то поблизости присутствует супруга. Потому, когда, словно бы откуда-то издалека, до него донесся ее удивленный, с ноткой недовольства, возглас, даже не сразу понял, что именно она здесь делает. И, главное – чего от него хочет. Но уже в следующую минуту вспомнил и, нехотя отрываясь от книги и откладывая ее в сторону, поднял на нее взгляд.

В Петербурге они с Ольгой никогда не спали в одной постели. Даже разделяя время от времени с нею ложе в библейском, так сказать, смысле, Александр затем неизменно уходил к себе. Ольга объясняла это тем, что просто не может нормально высыпаться, если в ее кровати есть кто-нибудь еще. Был ли тем несчастным «кем-нибудь» исключительно он сам, или это относилось также ко всем остальным претендентам на подобную честь, Веригин вначале спросить как-то стеснялся, а после утратил интерес. Но здесь, в гостях, возможности выбирать у них не было. Ровно так же, как не было желания в очередной раз что-либо выяснять. Потому, проигнорировав ее возглас, Александр просто поздравил благоверную с легким паром. После чего встал и следом тоже на какое-то время ушел в ванную, надеясь, что к моменту возвращения Ольга уже уснет и тем избавит его от необходимости общаться. А еще – удивляясь, что на него никак не подействовало явление жены в одной лишь ночной сорочке, которая скорее подчеркивала, нежели скрывала пленительные изгибы ее тела…

«Неужели, все-таки возможно исцеление? – думал он затем, с удовольствием погружаясь с головой в теплую воду, быстро заполнившую широкую и глубокую ванну, и наслаждаясь ощущением легкости и невесомости. – Ради него можно многое пережить! Обиду и, пожалуй, даже унижение. Лишь бы знать наверняка… Лишь бы быть уверенным!»

Когда он вернулся в спальню, Ольга, увы, все еще не спала. Сидела в кресле, явно ждала его. И по ее напряженному и недовольному виду, было заметно, что ожидание это ее весьма утомило.

- А почему ты все еще не в постели? – спросил Александр, как ни в чем не бывало и, подойдя к зеркалу, пригладил ее расческой влажные после купания волосы. Затем вновь повернулся к супруге и, не без сарказма, прибавил. – Да ну же, Ольга, право слово, это становится смешно! Уверяю, ты можешь мирно спать и совершенно не тревожиться за свое… целомудрие, когда я рядом. Более того, могу дать слово, что не имею более ни малейшего желания на него покушаться – ни сегодня ночью, ни впредь!

 Отправлено: 28.01.16 00:52. Заголовок: Почти сразу пожалев ..

Почти сразу пожалев о своих словах, Оля закусила губу и остановилась посреди комнаты, сжимая в руках полотенце. Было бы, наверное, неплохо что-то изменить в интонации или как-то иначе задать вопрос, но, как известно, слово не воробей. Александр же, как всегда, оказался умнее и гораздо сдержаннее, а поэтому, сделав вид, что не расслышал ее вопроса, молча скрылся за дверью ванной комнаты. Оставшись одна, Ольга в злости отшвырнула полотенце на стул и принялась расхаживать по комнате, пытаясь понять, как же это так выходит, что рядом с ним она неизменно выставляет себя совершеннейшей дурой?! Впрочем, даже это не идет ни в какое сравнение с тем, что, вероятно, подумала Елена Всеволодовна, если бы Ольге теперь пришло в голову просить у нее для себя отдельную спальню. Всецело преданная своим детям и супругу, она совершенно искренне не представляет, что у кого-то может быть иначе. Да и кто бы на ее месте догадался, глядя на них с Александром? Разве поехала бы нелюбящая жена в эту чертову глухомань, чтобы делить в ней со своим благоверным все тяготы и лишения? Вздохнув, Ольга подняла полотенце, расправила его и повесила на спинку стула. Спать она больше не хотела. И потому, простояв несколько минут глядя на разобранную постель, где Веригин уже выбрал себе правую половину, достала теплую шаль, закуталась в нее плотнее и забралась с ногами в дальнее кресло, собираясь читать. За этим занятием, вернувшись из ванной, супруг ее и застал.

Слова его, произнесенные самым, что ни на есть издевательским тоном, удивили ее и обидели. Вдвойне обидно было, что сама Ольга ни о чем подобном даже не думала! В то время как он, выходит, напротив, вообразил самое дурное и глупое. Метнув в мужа возмущенный взгляд, она вновь тут же уставилась в пол, так как на щеках, против воли, уже пылали яркие свидетельства досады и смущения. Рассержено буркнув, что вовсе не устала с дороги, и спать не хочет, Ольга демонстративно раскрыла книгу там, где лежала серебряная закладка и принялась читать. И вскоре, несмотря на дурное настроение, сюжет романа вновь полностью захватил ее воображение. Словно наяву, представляла она удивительные приключения героев. Точно ребенок, мечтала оказаться вместе с ними на дне морском, чтобы своими глазами увидеть описанный Верном сказочный мир подземных царств, где сокровища затонувших кораблей меркнут перед сотнями разноцветных, переливающихся как драгоценные камни, диковинными рыбками. И удивлялась сама себе, ощущая, что почти влюбилась в таинственного и мрачного капитана Немо, хотя вроде бы давно уже выросла из возраста, в котором девочки увлекаются героями книжных романов… Вернулась в реальность Ольга лишь когда у нее от усталости разболелись глаза. Оказалось, что уже далеко за полночь и муж давно заснул. Чувствуя, как занемело все тело от неподвижно сидения, женщина тихо соскользнула на пол и сладко потянулась, прежде чем потушить свет и, наконец, тоже улечься. Делать все это она старалась как можно тише, чтобы не потревожить супруга. Но когда забралась в постель, которая действительно оказалась очень просторной, заснуть сразу не смогла. Уж слишком странное это было чувство – впервые за всю совместную жизнь спать вместе с этим мужчиной. Странное и нелепое. И тут в голову Ольге пришла еще более нелепая мысль – а она ведь никогда и не видела как Александр спит! Конечно, ему случалось дремать при ней в кресле в гостиной за книгой, или же заклевать носом в театре, ко всеобщему неудовольствию Ольгиного семейства... Но вот так – по-настоящему спящим, она мужа никогда не наблюдала. Потому, не в силах более бороться со своим странным порывом, тихонечко приподнялась на локтях и осторожно, через плечо спящего на боку Веригина, заглянула в его лицо. Сон его казался совершенно безмятежным лишь, тонкая кожа на веках чуть подрагивала. Странное дело: в синеватом свете ночи муж вдруг показался Ольге будто бы помолодевшим. И даже привлекательным. И тут она внезапно испытала еще нечто необычное – неожиданно ей стало его жалко! «Как нелепо проходит его жизнь! - мелькнула яркая, как вспышка, мысль, - Но что же конкретно стало в ней роковым шагом? Ссора со Стадницким, или…?»

Снова откинувшись на подушки, Ольга задумалась. И мысли ее неслись с такой быстротой, что иногда за ними было просто не поспеть. Но суть их была одна. Она размышляла о своем муже – впервые в жизни ни о чем-то конкретном, с ним связанным, а вообще. О том, что Александр умен и не лишен таланта и потому мог бы добиться в жизни огромного успеха. Это ведь было видно сразу – даже тогда, когда он только расстался со своим учителем и покровителем. «А уж с деньгами и связями моего отца…» - подумала было Ольга с привычным злым сарказмом, но тут же сама себя и одернула: ведь в душе, в сердце своем, она всегда знала, что ничего из этого Александру было по большому счету не важно! Даже не случись в его жизни ее, Ольги, он все равно добился бы успеха – может, не так быстро, но все равно! И на ней он женился вовсе не по расчету, а из одного лишь своего глупого рыцарства. Оно же – нелепое это благородство, привело теперь их сюда… «Нелепое! Именно – нелепое! И чего ради?! Чтобы сгинуть теперь вдвоем здесь, в этой снежной пустыне?» – а за окном, будто в тон ее настроению, вновь разошлась не на шутку вьюга, и ветер завывал так, что казалось – стихия уже никогда не остановится.

Как ни странно, себя Ольга больше не жалела. Это чувство будто умерло в ней после того, как из дома тихо, и не даже простившись, исчезла Глаша. Переживая ее предательство, Ольга твердо решила, что это в последний раз. И все будущие испытания, любые, она примет с гордо поднятой головой.

В сон она погрузилась как-то незаметно, путаясь в своих мыслях. А когда проснулась, через щели штор в комнату проникал белесый свет позднего утра. Мужа в постели уже не оказалось и, поднявшись, Ольга добрела до окна. За ночь ветер успел стихнуть, но снег по-прежнему валил с неба огромными хлопьями, а вся земля была укрыта толстым белоснежным покровом.

Через полчаса она спустилась вниз и появилась на пороге гостиной комнаты, дорогу куда легко нашла, ориентируясь на веселую перекличку голосов.

- Ольга Дмитриевна, доброго утречка! – с улыбкой воскликнул Прозоров, на щеках которого в тот же миг возникли две смешные ямочки. Искреннее приветствие, да и сам вид хозяина дома заставил Ольгу улыбнуться в ответ – так же открыто. Поздоровавшись со всеми присутствующими в комнате, она узнала, что проснулась «как раз к завтраку». Хотя, с первого взгляда было ясно, что это не совсем так. И все ждут только ее. Это было неловко, но отчего-то очень приятно.

 Отправлено: 30.01.16 03:27. Заголовок: Проснувшись поутру, ..

Проснувшись поутру, и еще даже толком не сообразив, что с ним и где он, Александр перевернулся на спину. Сладко зевая и протирая глаза, затем, также машинально, он повернул голову – и, отняв от лица руки, вновь на короткое время замер, вглядываясь в лицо крепко спящей на противоположной стороне супруги. Лишенное привычной – во всяком случае, в его присутствии, гримасы плохо сдерживаемого раздражения, оно выглядело необычайно мило. Невольно залюбовавшись, Александр даже потянулся было рукой, намереваясь смахнуть белокурую прядку, которая спустилась с виска и, трепеща от равномерного глубокого дыхания, периодически щекотала Ольге нос, заставляя тонкие ноздри подрагивать, а саму хозяйку носа – недовольно хмуриться во сне. Становясь при этом невыносимо похожей на ту девочку, которой Веригин ее когда-то впервые увидел. Капризную, упрямую, эгоистичную. И при этом – чертовски, до мучительного желания прижать к груди, спрятать в объятиях, одинокую… Вот только сама она никогда не желала его объятий. Ни тогда, ни теперь. Горьковато усмехнувшись, Веригин вздохнул, убрал руку и, отвернувшись от жены, сел, опустив на прохладный пол босые ступни.

И все-таки, почему?! Почему все эти годы Ольга не дала ему ни единого шанса, наглухо заперев на замок сердце, так и не изжив в нем свою несчастливую первую девичью любовь, которая и теперь не принесла ничего, кроме боли и разочарования? И как, черт возьми, получилось у ничтожества, недостойного даже плевка в свою сторону, завладеть им так крепко, чтобы Ольгу не страшил даже неизбежный публичный позор и унижение? Чем он, Александр, хуже... него?!

Эти вопросы, обращенные даже не к супруге, а к самому себе, Веригин запретил себе же задавать еще в Петербурге, сразу после того, как узнал об Ольгиной измене, едва лишь чуть поутихли первый гнев и бешенство. Запретил. Потому что, слава богу, прожил на свете достаточно, чтобы понимать: любят не за что-то, а вопреки. И что молчаливый многовековой уговор между женщиной и мужчиной: «ты – мне – просторную пещеру, надежное плечо и свежего мамонта на ужин, а я – тебе – уважение, потомство и верность…» суть абсолютная утопия при условии отсутствия хотя бы минимального душевного сродства. Вот и они с Ольгой, словно плюс и минус, подтверждающие незыблемость математических законов, сойдясь вместе, дали при попытке умножения один лишь огромный минус… Но иногда, в минуты, когда железный самоконтроль Александра давал незначительный сбой, они – проклятые эти вопросы, вновь начинали его терзать и надолго портили настроение. Зная за собой подобное свойство, и не желая поддаваться хандре, особенно неуместной на глазах и в доме у милейших Прозоровых, Веригин решил бороться с ней самым решительным образом и наиболее жестким средством – холодным душем. Среди зимы, да даже и летом, это кому угодно могло бы показаться изощренным видом самоистязания, но Александр Глебович довольно давно практиковал подобное с целью общего укрепления организма, потому и теперь прекрасно перенес, и верно, ощутив прилив сил не только физических, но и душевных. После чего побрился, оделся и, не желая потревожить все еще спящую Ольгу, решил спуститься вниз, в библиотеку. Время по-прежнему было довольно ранним, едва рассвело. И в Петербурге об эту пору обыкновенно почивала даже публика попроще, чем великосветская, привыкшая днем спать, а ночью жить. Поэтому, полагая, что и в Астрахани так рано никто не встает, Веригин решил что успеет спокойно дочитать «Остров Сахалин» еще до того, как у Прозоровых накроют стол к завтраку. И, к бесконечному удивлению своему, ошибся, повстречав прямо на ведущей на второй этаж дома лестнице бодрую Елену Всеволодовну, которая с любезной улыбкой тут же поинтересовалась, хорошо ли им с супругой спалось?

- Да, прекрасно, благодарю вас! Так хорошо, что Ольга еще до сих пор не желает возвращаться из мира грез, - улыбнулся в ответ Веригин. – Мы с ней по рассеянности вчера забыли спросить, в котором часу у вас в доме принято завтракать…

- О, у нас ужасная анархия! Вы как доктор наверняка будете шокированы! – рассмеялась мадам Прозорова. – Первым, ни свет, ни заря, встает Иван Максимович. У него с половины девятого до одиннадцати приемные часы в Земской управе. Разумеется, я провожаю его на службу, поэтому встаём практически одновременно… Ну, да это ведь обычно, у вас в семье, наверняка, так же заведено? – замявшись с ответом, Александр лишь молча кивнул. К счастью, собеседница его ничего не заметила. – Вместе пьем чай – муж не любит плотных трапез с утра. После его отъезда – если не каникулы, встают и завтракают перед гимназией дети, ну а после, разослав всех по делам, завтракаю бездельница – я! Впервые целым семейством собираемся за столом лишь после полудня. И, поверите ли, считаем это завтраком! Ужасно, верно?

- Нет… ну, то есть, конечно же, да! – шутливо нахмурившись, Александр Глебович с глубокомысленным видом кивнул.

- Я тоже так думаю! Но вас с милейшей Ольгой Дмитриевной мы голодать до полудня заставлять совершенно не намерены…

- Пусть вас это не беспокоит! Боюсь, я из той же породы людей, что и ваш супруг, так что вполне обойдусь чаем. А жена и вовсе вряд ли проснется до одиннадцати… у нас в Петербурге это обычное дело, - пояснил поспешно Веригин, перехватив короткий удивленный взгляд собеседницы, которая, взяв под руку, уже вела его в столовую. «К самовару», - как было сказано.

- Вот и прекрасно, пусть себе отдыхает! Мы же с вами, тем временем, поговорим, почаёвничаем. И уж когда все вместе вновь соберемся, решим, как будем сегодня развлекаться. А то Иван Максимович еще, знаете ли, уходя, строго-настрого приказал мне выведать, как вы с супругой любите проводить досуг. А с ним шутки плохи!…

 Отправлено: 12.02.16 21:59. Заголовок: - Ольга Дмитриевна, ..

- Ольга Дмитриевна, тут мне сорока на хвосте принесла, что вы большая поклонница театра. Но должен вас разочаровать. Ни в этот вечер, ни в ближайшие, в нашем театре делать нечего. Солистка слегла с ангиной и даже если мы к ней немедленно направим вашего супруга, то сомневаюсь, что даже ради вас он сможет ее так быстро поставить на ноги!

«Я тоже в этом сомневаюсь!» - подумала в ответ Ольга, но сказать ничего не успела, так как Прозоров продолжил изливать свои мысли:

- Там конечно есть замена, но молоденькая актрисочка в роли Дездемоны оказалась весьма посредственной – ни мысли, ни чувства! Да и разве бы вам мог понравиться наш провинциальный театр? Вы привыкли к другому уровню, так что – оно и к лучшему? Верно, Эленочка?

- Ну, уж совсем ты раскритиковался! Не слушайте его! Надо сказать, что здание театра у нас новое и весьма интересное, при случае, обязательно загляните. Да и мы с вами сегодня мимо него проедем, - спокойно добавила Елена Всеволодовна, а Иван Максимович быстро перемигнулся с женой и продолжил:

- Но скучать мы вам с мужем не позволим, Ольга Дмитриевна! Нет, ни в коем случае! Поэтому, мы с Еленой Всеволодовной придумали для вас с Александром Глебовичем достойное развлечение, которое и в пост не грех. Конечно, в столицах подобного рода забавы не в моде, наверное? Ну, ничего, мы тут на это дело иначе смотрим. Ой, нет-нет, не спрашивайте, Александр Глебович! Это такой сюрприз у нас приготовлен для вас с женой.

Елена Всеволодовна с нескрываемой лаской посмотрела на мужа, дети радостно заулыбались, и только Веригины, недоумевая, переглянулись, будто чувствуя подвох. Конечно, Ольга сейчас приняла бы с радостью любое увеселение – даже посредственную игру провинциальных актеров, но сюрприз, который приготовили супруги Прозоровы, вызывал в душе безотчетную тревогу, будто мог принести не удовольствие, а в очередной раз поставить их с Александром в неловкую ситуацию. Отказаться же было невозможно хотя бы потому, что мадам Прозорова и так весь день твердила как ей неловко, что Ольге себе нечем здесь занять. Также Елена Всеволодовна отказалась принять робко предложенную Олей помощь по хозяйству, попросив ее ни о чем не тревожиться и отдыхать. Но вместе с тем, каждые полчаса заглядывала к гостье узнать, чем та занята и не нужно ли ей чего. Ольга была тронута таким вниманием, но все больше ощущала неловкость. И когда, наконец, набралась смелости, пошла в библиотеку к мужу, решив узнать – как долго они будут тут гостить. Александр сути ее вопроса не понял и сообщил, что с их стороны будет неприлично отказываться от гостеприимства и вот так сразу же уезжать, так что – дня два еще они здесь пробудут. После чего добавил весьма едкое: «придется потерпеть» и вновь уткнулся носом в книгу. Несколько минут созерцая его затылок с нескрываемой злостью, Ольга все же удержалась от желания хлопнуть дверью и весь остаток времени до обеда свою досаду на мужа выместила в музыке, со всей страстью обращаясь к Вагнеру и его мистическим мелодиям, чем даже вызвала удивление у хозяйки.

- Что за настроения у вас меланхоличные, Ольга Дмитриевна? – спросила Елена Всеволодовна, когда отзвучали последние звуки реквиема. Ответить должным образом Оля не смогла, поэтому просто пожала плечами и предложила для мадам Прозоровой исполнить что-нибудь более приятное.

Окончив обедать, Иван Максимович поднялся из-за стола и сообщил домочадцам, что сбор назначается на шесть часов, чтобы все были одеты в теплую одежду и не опаздывали.

- Ждать не будем!

Час спустя, в коротенькой шубке с синим бархатом наружу, украшенной серебристой вышивкой, и такой же синей шляпке, Ольга спустилась вслед за мужем вниз. Руки она прятала в лисьей муфте и выглядела совершенно прелестной девочкой, о чем ей тотчас же сообщила Елена Всеволодовна. А старшая дочь Прозоровых, с явной завистью взглянув на Ольгу, со вздохом заметила, что хотела бы когда-нибудь оказаться хоть в половину такой же изящной как она.

- И станете еще, без сомнений! Вы очень милая барышня и через несколько лет будете настоящей красавицей на зависть многим, - улыбнувшись, ответила Оля, ласково касаясь щеки раскрасневшейся барышни.

 Отправлено: 14.02.16 23:24. Заголовок: Сюрприз, анонсирован..

Сюрприз, анонсированный супругами Прозоровыми еще до того, как Ольга проснулась и вышла в гостиную, естественно, заинтриговал и Александра. Однако, обладая от природы большей выдержкой, а может – меньшим любопытством, он довольно спокойно дожидался момента, когда все, наконец, прояснится. Другое Ольга. Еще днем Веригин с некоторым удивлением наблюдал за тем, как она томится и не знает, куда себя приложить. Удивился доктор прежде всего потому, что искренне полагал такой – бездельный и, в общем-то, совершенно бесцельный образ существования для нее привычным и естественным. А не все ли, в сущности, равно, где именно предаваться этому занятию – в Петербурге ли, в Астрахани… Сам же он, по привычке, а еще – из деликатности и нежелания привлекать к себе слишком много внимания хозяев дома, которым, наверняка, и без этого есть, чем заняться, коротал время за чтением, в библиотеке, которая оказалась у Ивана Максимовича весьма недурной и характеризовала своего обладателя как человека не только просвещенного, но и весьма современного и либерального. Впрочем, это Александр понял еще накануне, во время их разговора наедине. Теперь же лишь утвердился в своей догадке, обнаружив на стеллажах среди многочисленных книг по современной философии и политэкономии – ей Прозоров, видимо, увлекался более всего, также немецкие издания трудов Маркса и Каутского. О последнем Веригин слышал лишь краем уха, потому что политэкономией, напротив, не интересовался вовсе. Но теперь, от нечего делать, взялся листать его «Der Einfluss der Volksvermehrung auf den Fortschritt der Gesellschaft»*, да неожиданно для себя и увлекся, хотя мальтузианские рассуждения про искусственное предупреждение рождений во избежание перенаселения казались ему совершенно утопическими. Было также хорошо заметно, что автор совершенно не задумывается, или – что очевиднее, вовсе не имеет ни малейшего понятия о медицинской стороне этого вопроса. Убедить людей не производить или сильно ограничить производство потомства на основании абстрактной опасности возможного перенаселения… не абсурд ли? А если не убеждать, а действовать силой – полное противоречие идее гуманизма…

Именно на этом месте его философических размышлений в библиотеке и возникла благоверная, с извечной тоскливой гримасой вопрошая, как долго еще они пробудут у Прозоровых. Предположив в прозвучавшем из ее уст слове «гостить» сарказм, Александр, коему порядком надоели эти выкрутасы в духе избалованного ребенка, который капризничая, привлекает к себе внимание, требуя объяснять очевидное, ответил довольно резко. А после вновь демонстративно уткнулся в книгу. Постояв еще немного у него над душой, недовольная Ольга ушла, и доктор вздохнул с облегчением. Следующий раз он встретился с ней лишь за обеденным столом, в приятном обществе хозяев дома, которые, сами того не подозревая, служили своеобразным ингибитором капризов, заставляющим мадам Веригину, верно, немного стесняясь, держать себя в руках и не производить каждую минуту новые поводы для стычки или выяснения отношений. В отсутствие которых Ольга выглядела даже милой и обаятельной, а вдвоем они и вовсе смотрелись вполне счастливой парой.

После обеда, наконец, пришел черед обещанного еще утром сюрприза. Когда оба семейства, собравшись, покинули дом, на улице давно стемнело.

- И куда же мы все-таки направляемся? – с улыбкой поинтересовался у госпожи Прозоровой, которую вел под руку, Александр, сочтя, что теперь его любопытство будет вполне уместным.

- Ну что, Жан, расскажем им уже, наконец? – оглянувшись на Ивана Максимовича, сопровождающего в путешествии по заснеженному тротуару Ольгу и детей, идущих следом, держась за руки, весело спросила Елена Всеволодовна.

- Думаю, самое время, Элен! Мы специально решили устроить вам пешую прогулку, Александр Глебович. Вернее, не только для того, чтобы показать, как красив наш город в вечернем свете фонарей, - усмехнулся он, широким жестом руки указывая на, и верно, весьма привлекательную картину оживленной и ярко освещенной центральной улицы, вдоль по которой их компания сейчас и проходила. – Этим мне вряд ли удастся удивить вас после Петербурга… А вот катаниями на санях со снежной горки в городском саду, в который мы направляемся и вот-вот уже придем – вполне возможно! Ну же, гости дорогие, скажите-ка теперь, что нам с Элен этого вовсе не удалось?! – воскликнул он в завершение своей долгой тирады, с торжествующим видом по очереди вглядываясь в несколько обескураженные лица супругов Веригиных.


________________________________________________________



*«Влияние роста населения на прогресс общества», 1880 год

 Отправлено: 17.02.16 02:42. Заголовок: Ольге было приятно и..

Ольге было приятно идти и тихо обмениваться шутливыми замечаниями с господином Прозоровым. Иван Максимович не говорил ничего особенного, но как это часто бывает, иногда одна верно подмеченная деталь, приправленная правильным комментарием, может быть гораздо интереснее всех умных размышлений. И Оля чувствовала, что ей вовсе не скучно, а напротив, не хотелось бы обрывать беседу. Иван Максимович интересовался событиями в столичном обществе, и она могла отвечать ему в тон, рассказывая забавные истории, но не те пошлые сплетни, которые занимали общество, а именно остававшиеся в тени милые истории. И сама себе удивлялась, как приятно говорить об этом. Муж, похоже, так же наслаждался обществом Елены Всеволодовны. И кто бы догадался, что сейчас по улицам идут люди, которые свели знакомство лишь прошлым вечером!

Наконец, Александр все же поинтересовался, что является конечной целью их прогулки, и Оля, которая дорогой нет-нет, да и спрашивала про это у младших Прозоровых, с любопытством воззрилась на своего спутника. А Иван Максимович, с улыбкой, достойной фокусника, вытащившего из пустого цилиндра кролика, наконец-то рассказал о сюрпризе. Вот и вправду сюрприз! Ольга невольно сбилась с шага, когда услышала о том, что им вскоре предстоит.

- Вы серьезно?!

- Вполне, Ольга Дмитриевна, и как я упоминал сегодня, это не только детское развлечение. Скоро убедитесь.

Когда они прошли ворота городского сада, по расчищенным от снега дорожкам которого неспешно прогуливались горожане, вдалеке, и вправду, послышались веселые крики и взрывы смеха. Даже отсюда хорошо виднелись установленные вдалеке высокие деревянные сооружения, с лестницами и крутыми спусками, а вокруг самой катальной горы, как и прямо на ней – было великое множество народу. Подойдя ближе, Ольга, к своему большому удивлению, среди гимназисток с косами на оба плеча, что торчали из-под пуховых платков, и веселых кадетов, увидела почтенных отцов семейств в каракулевых шубах, а еще раскрасневшихся женщин в нарядных пальто, которые все вместе собирались в огромных деревянных санях, а после с веселыми криками неслись в них вниз с горы по плотно укатанному снегу. Чуть поодаль был и естественный склон холма, который специально залили водой, отчего там образовалась длинная ледяная дорога, к которой тотчас же помчались мальчишки Прозоровых, сопровождаемые запоздалым окликом их матери, чтобы были поаккуратней.

- Сорванцы. Последний раз пришлось латать вот такую дыру на штанах Трошки! - пояснила она, поворачиваясь к Веригиным, - Ох, ну и лица же у вас! Иван Максимович, кажется, они боятся?!

- Да и верно! – хохотнул Прозоров, все еще державший Ольгину руку на своем локте, по-отцовски похлопывая ее своей ладонью, - Значит, нам им пример подавать!

И не дожидаясь ответа, Иван Максимович увлек мадам Веригину к деревянным горам. Елена Всеволодовна и Александр поспевали за ними. Было время, когда Ольга смело предавалась подобным забавам. Братья часто катали ее в деревне, когда Чернышевы всей семьей отправлялись туда перед Масленицей. И, конечно же, это было весело. Дух захватывало, а в груди будто каждый раз что-то обрывалось, но потом сразу делалось сказочно легко. Но то были ее братья. А вот супруга своего Ольга смотрела с сомнением в глазах. Сложно вообразить, что он вообще когда-то был ребенком, тем более – сорванцом!

- Тут главное – не дать саням близко к бортам подъезжать, а то и перевернуться недолго. Ну, да не пугайтесь так, Ольга Дмитриевна! Будем надеяться, мужу вашему хватит на это ловкости!

- Будем, - шепнула Оля, не веря в душе, что тот вообще согласится влезть на эту конструкцию. Почтенный доктор – и на санки?!..

 Отправлено: 19.02.16 23:50. Заголовок: Иван Максимович бы, ..

Иван Максимович бы, наверное, сильно удивился, если бы узнал, что своим предложением совершил нечто почти невероятное, заставив супругов Веригиных испытать сходные эмоции и приведя их хоть в чем-либо к единому мнению. Высказанному вслух, правда, одной лишь Ольгой Дмитриевной, выразившей сомнение в серьезности Прозорова в ответ на его предложение – им, четверым взрослым и серьезным людям, покататься с горы на санках. Александра, который хотел спросить о том же, она опередила ровно на секунду. И потому, открыв рот, он тотчас же его и закрыл. И вид притом имел, должно быть, довольно глупый, потому что Елена Всеволодовна, внимательно следившая за его реакцией, довольно рассмеялась.

Затея Прозоровых казалась довольно странной и в другой ситуации Веригин бы непременно отказался. Дело не в опасности предприятия: ее здесь было не больше, чем при скорой ходьбе по нечищеному ото льда тротуару. И даже не в безрассудстве – этого качества Александру Глебовичу, хоть на первый взгляд такого и не скажешь, тоже было не занимать. Иначе в свое время вряд ли женился бы он на Ольге – при всех сопутствовавших его сватовству обстоятельствах. Отказаться же было невозможно, прежде всего, потому что в предложении Ивана Максимовича Веригину вдруг в очередной раз почудилось скрытое желание проверить его – а вместе с ним и супругу. Испытать, так сказать, на изгиб, пусть и в весьма несерьезной форме. Но это было все равно то же самое, что нет-нет, да и проскакивало в их с Прозоровым беседах на разные темы с самых первых минут знакомства. Попытка выяснить «уж не пародия ли он», а еще – тот своеобразный тип иронического снобизма, с которым часто смотрят из провинции на обитателей столицы. Особенно на тех, которые вдруг решают уехать в какую-нибудь Тмутаракань, оставив вполне успешную жизнь и налаженный быт – и все это без какой-либо хорошо очевидной извне причины. Последнее – причину переезда Веригиных из Петербурга, Иван Максимович также неоднократно пытался у Александра выведать, должно быть, не слишком веря в одни лишь человеколюбивые устремления будущего нового земского доктора. Расспрашивал, конечно, не в лоб, а исподволь. Но Веригин всегда оставался начеку, потому, не добившись своего, Прозоров, кажется, чувствовал себя немного задетым. В то время как Александр, в очередной раз ловко уходя из искусно расставленной сети, в душе даже порой над ним потешался. Впрочем, беззлобно. Ибо, несмотря ни на что, Иван Максимович продолжал нравиться ему как человек и вызывал уважение как ревностный профессионал чиновничьего дела, который считает своим долгом досконально изучить каждого из тех, кого принимает к себе на службу.

Сани для катания желающим предоставляли двух видов: большие, рассчитанные на небольшую компанию из трех-четырех человек и те, на которых поместиться было возможно лишь вдвоем. Иван Максимович, с которым Александр, оставив супругу в обществе мадам Прозоровой, направился к здоровенному мужику, выдававшему санки и одновременно следившему здесь за порядком, взял себе двухместные. Такие же, с невозмутимым видом, попросил для них с Ольгой и сам Веригин. Последней же сохранять невозмутимость было необязательно, потому, лишь взглянув в ее испуганные глаза, невольно еще больше расширившиеся при виде представленного средства передвижения, Александр Глебович едва смог сдержать улыбку:

- Мадам, я вижу сомнение на вашем лице! Уж не хотите ли вы сказать, что не доверяете мне, своему законному супругу?! Что сомневаетесь в моем мастерстве и ловкости? – воскликнул он весело и, сделав рукой широкий взмах, с шутливым поклоном предложил Ольге занять переднее место, сам намереваясь устроиться сзади, имея возможность дополнительно удержать в своих объятиях.
Разумеется, лишь для того, чтобы лучше защитить на случай падения...