Отправлено: 22.06.15 23:53. Заголовок: Искупление

Время - 1891, 1896 и затем - 1898 год.

Место - Петербург, далее - Астраханская губерния.

Участники - Ольга Веригина, Александр Веригин, Степанида Лисицына, Иван Прозоров, НПС.

 Отправлено: 06.06.18 00:56. Заголовок: 3 января 1898 года. ..

3 января 1898 года.

В первые дни января, когда и Филиппов пост, и Рождество остались уже позади, а до Великого, со всеми его ограничениями и строгостями, еще так далеко, разодевшись и разукрасившись во все лучшее, словно богатая купчиха, Астрахань весело и от души справляла едва-едва наступившее Новогодье. Все центральные улицы Белого города от кремля и до самой Косы были ярко освещены праздничной иллюминацией, а в Губернаторском саду играл военный духовой оркестр и устраивались всевозможные увеселения для фланирующей вдоль аллей вечера напролет светской публики. И это несмотря на то, что в отличие от прошлого, начало 1898 года выдалось пусть ясным, сухим и почти бесснежным, однако весьма студеным, из-за непрестанно дующих северных ветров, что вынуждали кутаться в пышные меха своих накидок и муфт не только неторопливо прогуливавшихся по Полицейской дам и барышень, но и куда более крепких телом и духом их спутников-мужчин, заставляя последних невольно повыше задирать бобровые воротники своих пальто, чтобы ненароком не отморозить уши.

Стеше, в ее еще прошлой зимой далеко не новой, а нынче окончательно истрепавшейся от постоянного ношения кроличьей шубейке, таком же потрепанном пуховом платке и рукавичках, спастись от пронизывающего холода не было практически никакой возможности. Однако идти домой – вернее в «Меблированные комнаты купчихи Аносовой», одну из которых она снимала вот уже два месяца, платя хозяйке за проживание из тех небольших средств, что с трудом удалось выручить после продажи старого бабкиного домика в Черном Яре, девушке совсем не хотелось. Ведь строение это, даром что стоит почти в центре, сразу за каналом Варвация, и носит столь громкое название, по сути своей является вовсе даже не доходным домом, коих в последнее время в быстро растущем и развивающемся городе построили порядочное количество. А почти что ночлежкой с маленькими, как на подбор темными, сырыми и всегда холодными комнатами, именовавшимися здесь почему-то «нумерами». Да к тому же пользуется среди добропорядочных горожан недоброй славой места с весьма сомнительной репутацией. Увы, несмотря на то, что обо всем этом знала с самого начала, ни на что большее – после того, как подсчитала все имеющиеся в ее распоряжении финансы, барышня Лисицына рассчитывать не могла. А надеяться на то, что сможешь найти себе хорошее место с таким, как у нее нынче, «анамнезом» стала бы, и верно, разве что только по-настоящему сумасшедшая или полная идиотка. Таковой себя Стеша отнюдь не считала. Ни теперь, ни раньше. Тем не менее, еще сразу после окончательной выписки из психиатрической клиники, честно пыталась искать подходящую работу, отчего-то уверенная, что в таком большом – в отличие от Черного Яра – городе как Астрахань, все же удастся затеряться среди тех, кто ее не знает. Конечно, о том, чтобы продолжить трудиться сестрой милосердия речи уже не шло. Этот мир оказался навсегда для нее закрыт. Однако, немного осмотревшись по сторонам, первым делом Стеша начала подыскивать что-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающее это, что ни говори, любимое и хорошо получавшееся у нее дело. Например – место постоянной сиделки при какой-нибудь больной или напрочь выжившей из ума старухе, о которой устали заботиться ее собственные родственники. Или, может, няней при чьем-то ребенке – впрочем, этот вариант Стеше, по причине собственных тяжелых воспоминаний, претил даже больше, чем возня с десятком безумных старух. Однако на крайний случай сгодилось бы и это, ведь рекомендаций от прежних хозяев, необходимых любому, кто ступает на этакое поприще и рассчитывает в нем на успех, у нее пока не было… Тем не менее, вначале ей неожиданно повезло. В семью недавно переведенного по службе в Астрахань из Нижнего Новгорода молодого и небогатого жандармского офицера Бердичева срочно потребовалась няня. Плату за работу он предлагал смехотворную даже по местным меркам, поэтому никто долго не соглашался. Но Стеша, случайно наткнувшаяся на объявление в местной газете, была рада и такому. А уж как обрадовался своему «удачному приобретению» сам Бердичев, уже отчаявшийся получить отклик! И все бы ничего, если бы не его супруга – нервическая дамочка, отчего-то с первых дней невзлюбившая новую няньку, да к тому же отчаянно заревновавшая ее к своему драгоценному муженьку… может, и небеспочвенно, конечно. Ибо Стеша и сама почти сразу же стала замечать со стороны хозяина знаки повышенного внимания, да только ей они были совершенно безразличны. Разве ведь мог этот жалкий дурачок хоть в чем-нибудь сравниться с тем, кому по-настоящему принадлежало ее сердце? С тем, кого Стеша по-прежнему любила горячо и безысходно, хоть и не видела своими глазами уже так невыносимо долго?.. Да и не знала о нем практически ничего, кроме того, о чем мельком сообщала ей в своих редких письмах Анна Ивановна – единственная из всей ее прошлой жизни, с кем барышня Лисицына не прервала решительно связи после того, как окончательно покинула Черный Яр.

Впрочем, об Александре Глебовиче, которому давно – да что там, почти сразу же, простила даже то, что именно он поместил ее в сумасшедший дом, какими бы красивыми словами в названии не маскировали истинную сущность этого заведения с действительно почти что райскими условиями жизни, Стеша старалась думать как можно реже. Лишь изредка позволяя себе перебирать в памяти драгоценные воспоминания о совместно проведенных с ним часах. Об его голосе, о доброй улыбке, о понимающем и смотрящем будто бы в самую душу спокойном взгляде, от которого у нее за спиной словно бы вырастали невидимые крылья, заставлявшие порхать, точно бабочка, по больничным коридорам в желании еще больше помочь, услужить, порадовать…

Ничего подобного Стеша и близко не чувствовала от умильных взглядов своего нового хозяина, хотя внешне тот, возможно, был даже и недурен собой. Потому однажды, в очередную минуту особой тоски по своему Сашеньке, она все же поддалась его с позволения сказать чарам.

От краткого и какого-то суетливого соития, свершившегося прямо на неудобном диванчике в кабинете Бердичева, пока его жена, запершись в своей спальне на целые сутки, страдала от очередной «мигрени», Стеша не испытала ничего, кроме ощущения крайней гадливости. Но сам ее новоиспеченный любовник оказался настолько впечатлен своим успехом – а еще тем, что совращенная им барышня оказалась совершенно невинной телом, что тотчас же принялся, посыпая голову пеплом, умолять ее о прощении и клясться в вечной любви, обещая когда-нибудь со временем – когда ребенок подрастет, даже оставить ради Стеши постылую супругу, с которой у него, оказывается, никогда и не было «ничего общего»…

Их связь, до того, как была раскрыта обманутой женой – во многом потому, что сама Стеша, окончательно утомившись происходящим, приложила к этому некоторые усилия, длилась почти три месяца. И закончилась новым грандиозным скандалом: искренне влюбленный в нее Бердичев полностью признал перед обескураженной женой вину в супружеской измене, а на другой день застрелился из табельного пистолета, даже не оставив предсмертной записки. Все думали, что это от позора, и лишь Стеша знала, почему на самом деле – потому, что сама же накануне вечером и сказала несчастному откровенно, что никогда его не любила, а спала с ним исключительно ради прибавки к жалованию. Хотя, это было, конечно, не совсем правдой: со временем ласки любовника, если и не стали ей приятны, то начали хотя бы ненадолго помогать справляться с вновь участившимися приступами черной меланхолии… Особенно, если закрыть глаза и попытаться в очередной раз представить на месте неистово сопящего над нею Бердичева лицо ненаглядного Сашеньки…

В общем, что и говорить, история вышла шумная. А уж когда дотошный репортер из местной бульварной газетенки раскопал некоторые пикантные подробности из прошлого Стеши, которую в написанной им статье именовали не иначе, как «безумной обольстительницей», не называя, впрочем, по имени, так и вовсе паршивой. Ибо отныне найти хоть сколько-нибудь приличную работу для нее стало совершенно немыслимо. Уехать же из Астрахани куда-нибудь еще – даже тогда, когда у нее еще оставались на это какие-то деньги, барышня Лисицына даже не помышляла. Ведь, поступить подобным образом – означало окончательно лишить себя надежды хотя бы когда-нибудь вновь увидеться с Сашенькой, которую Стеша, несмотря ни на что, все еще лелеяла где-то в самой глубине души, уверенная в том, что однажды эта встреча все же состоится. Вот только когда? И как ей дождаться этого благословенного времени?

А пока… пока было только сумеречное, как весь этот холодный январский вечер, настоящее и очередной припадок дурного настроения. Надо сказать, что распознавать их приближение или же бороться за то, чтобы они не длились слишком долго, Стешу научили еще во время пребывания в клинике. Доктор объяснил ей тогда, что в таком случае нужно непременно переключать внимание на что-нибудь приятное. Неважно, на что. Главное – лишь точно найти то, что помогает. Пока был жив Бердичев, она не раз убеждалась в эффективности этого совета. Но вот уже несколько месяцев постоянного любовника у нее не было, а до каких-то случайных связей опускаться Стеша, естественно, брезговала. Вот потому-то и искала теперь иных развлечений, бесцельно бродя по празднично разукрашенным, но таким невыносимо холодным улицам, надеясь, что хоть что-нибудь заинтересует и отвлечет ее от вновь одолевавшей все последние дни мучительной, тянущей душу тоски. Пока, наконец, не обнаружила себя на углу улиц Белогородской и Полицейской, где достраивали новый дом местного шоколадного короля Карла Шарлау. Вернее, не прямо перед этим зданием, уже теперь удивлявшим своим будущим великолепием, а чуть дальше, возле его знаменитой на всю Астрахань кондитерской, перед освещенным изнутри большим окном-витриной, перед которой девушка и остановилась, привлеченная дивным ароматом свежесваренного кофе и пирожных, вырывавшимся наружу, немедля смешиваясь с чистым морозным воздухом, из открываемых то и дело усатым пожилым швейцаром перед входившими или выходившими посетителями, массивных дубовых дверей.

 Отправлено: 06.06.18 21:51. Заголовок: Вспоминая в компании..

Вспоминая в компании жены и друзей недавно ушедший в прошлое год, Александр Глебович, даже жалел, что вместив в себя столь много радостных и незабываемых событий, он пролетел так быстро. Само собой разумеется, что главным и важнейшим было, конечно, рождение долгожданной дочери. Маленькая Александра Александровна, которую они с женой обычно теперь называли «нашей итальяночкой», подразумевая в этом понятный лишь им двоим скрытый смысл, а сам Веригин все чаще кликал просто Санькой, вкладывая в незамысловатое это прозвище всю отеческую нежность, едва появившись на свет, мгновенно сделалась центром домашней вселенной. Помимо родных, ее обожали буквально все: близкие и дальние друзья семьи, коллеги Александра Глебовича, дети и молодые воспитательницы в по-прежнему опекаемом Ольгой приюте, слуги и даже, кажется, кошки.

Тем не менее, главным чемпионом в этом соревновании по «пусканию счастливых пузырей», как, ревниво иронизируя, называл порой царившее вокруг его дочки всеобщее любовное помешательство сам Веригин, был, конечно же, ее новоиспеченный крёстный. Наблюдавший прежде Ивана Максимовича разным: и по-настоящему жестким, решительным чиновником, и мягким, любящим семьянином, он все же никогда не думал, что тот может быть еще и таким сентиментальным, пока не увидел это собственными глазами в день Санькиных крестин. Бережно держа тогда над большой купелью в своих могучих руках кажущуюся рядом с ним особенно крохотной девчушку в белоснежной кружевной рубашечке, друг его, не стесняясь, натурально плакал от умиления. При виде этих слез, ошарашенный Александр, помнится, даже не смог сдержать удивления, шепотом поделившись им со стоявшей рядом Элен. Но та лишь тихонько рассмеялась и сказала, что супруг ее всегда по-особенному трепетно относится именно к новорожденным детям. И уже не раз по этому поводу признавался, что его бы воля, ежегодно заводил бы у них в семье по новому младенцу.

- Что, как вы, Сашенька, будучи практикующим доктором, конечно же, представляете, не совсем соответствовало моей собственной, - несколько смущенно усмехнувшись, прибавила она после, тоже шепотом, и Веригин с понимающей улыбкой кивнул. Хотя, на самом деле, готов был признаться, что совершенно разделяет его чувства. И что и сам бы был, кажется, отнюдь не против со временем повторить переживаемый нынче опыт. Не в этом году, конечно, и даже не в следующем – едва восстановившейся после нынешних родов Ольге следует прежде хорошенько отдохнуть. Но все же, если вдруг вновь случится в их жизни подобное чудо, он станет, вероятно, самым счастливым мужчиной на свете. Хотя, в общем-то, и теперь грех жаловаться. Ведь у него и так уже есть все, о чём только можно мечтать: дом, дети, любимая и любящая жена, да еще и дело, которому отдаешься с радостью и без остатка.

А оно – дело, надо сказать, тоже вполне себе процветало. Выбитые Прозоровым в губернии после той летней, 1896 года, вспышки холеры немалые денежные ассигнования изрядно помогли доктору Веригину значительно обогатить и улучшить оборудование вверенной его заботам больницы. Но это было не единственное достижение. Весь прошлый год Александр Глебович ремонтировал и благоустраивал уже имеющихся в его распоряжении помещения, а еще активно строил два новых отделения. Инфекционное, что должно было прийти на смену устаревшим и полуразрушенным баракам, более похожим на места заключения, нежели на больничные палаты, и гинекологическое, которого в Черном Яре прежде отродясь не бывало. Все это удалось благополучно завершить еще до наступления осени. Тогда же была удовлетворена и ещё одна закономерно возникшая в связи с таким расширением потребность. После окончания медицинского факультета в Москве, за пару недель до того, домой вернулся молодой доктор, которого Веригин прежде не знал, но зато хорошо был знаком с его отцом, владельцем самой большой в городе аптеки, у которого постоянно закупал лекарства для своей больницы. Невеликий любитель всякого рода протекций, Веригин все же не смог отказать Соломону Абрамовичу в просьбе взять к себе в штат его сына. Но относился к тому поначалу куда более строго и требовательно, чем можно было ожидать. Однако быстро понял, что это излишняя мера. Илья Соломонович Лисс, несмотря на неполные двадцать три года, оказался прекрасно подготовленным врачом, а по причине особенной природной въедливости и дотошности, еще и сам был рад схватиться за все, что Веригин готов был ему отдать. Чем здорово напоминал его самого времён работы в помощниках у Стадницкого. Разница была лишь в том, что оказавшись ныне роли наставника, Александр Глебович, еще слишком хорошо помнивший свои извечные тогдашние проблемы, отнюдь не закрывался от того нового в диагностике или лечении, что Илья где-то самостоятельно раскапывал и радостно приносил ему на утверждение для внедрения в их нынче уже общую врачебную практику. Все вместе это весьма благоприятно сказывалось не только на пациентах, но и на организации лечебного процесса в целом. Поэтому почти сразу же с момента появления в клинике молодого коллеги, у Александра Глебовича появилось значительно больше времени для его собственной, частной жизни. Что очень радовало Ольгу и конечно, друзей, с которыми теперь тоже получалось видеться гораздо чаще. Нынче же Веригин и вовсе доверил доктору Лиссу всю больницу аж на несколько дней – почти без колебаний. Думая при этом, что ежели все пройдет благополучно, то, например, будущим летом можно будет смело оставлять его «на хозяйстве» уже на более продолжительный срок. А самому, тем временем, съездить с семьей к матушке и сестрам, которые в каждом письме все настойчивее требуют привезти в Москву Олю и внуков… Впрочем, это были лишь отдаленные планы, которыми доктор не делился пока даже с женой. Хотя был почти уверен, что та с радостью согласится на подобное путешествие. Так же, как и на этот раз, когда за пару недель до Рождества, он предложил ей провести новогодние праздники у Прозоровых.

- На самом деле, предполагаю, что из всех нас вместе взятых, видеть и развлекать в Астрахани Иван Максимыч сильнее всего мечтает только одну юную особу, имя которой тебе хорошо известно, - заметил он между делом, зачитывая Ольге вслух отрывки из очередного письма «фея-крёстного» - так между ними теперь все чаще назывался его приятель, в очередной раз заманивающий семейство Веригиных в свои сети посулами всевозможных увеселений. – Однако если мы согласимся, то определенно вынудим его делать то же самое и для остальных. Хотя бы затем, чтобы не оказаться немедленно изобличённым в этом crime de passion. Так что подумай. Мне кажется, нам всем будет неплохо развеяться и отвлечься ненадолго от нашей рутины.

Естественно, возражений не последовало. И, тихо отметив дома первое Санькино Рождество, буквально уже на следующий день Веригины дружно укатили в Астрахань. А уж она встретила их, и верно, изрядно погрузившихся после рождения младшей дочери в быт, потому отвыкших от светской жизни, целой вереницей приемов, званых вечеров и балов, главным из которых был тот, что давался прямо в новогоднюю ночь в здании дворянского собрания. По сути, это был первый Ольгин серьезный выход в свет после рождения дочери и, кажется, она немного волновалась по этому поводу. Но напрасно. Ее явление в бальной зале было явно замечено и встречено одобрительными, а иногда и завистливыми взглядами. Что же до самого Веригина, то он просто присутствовал рядом и изо всех сил ею гордился. В тот бал они много танцевали, впервые за несколько месяцев вновь оказавшись наедине – пусть даже среди огромной толпы народу вокруг. И чувствовали себя при этом столь молодыми и беззаботными, какими в прежнюю пору супружества были, пожалуй, лишь однажды, на таком далеком от Астрахани райском итальянском острове…

Сегодняшним же, третьим по счету январским вечером, наконец, выдалась с балами и приемами небольшая передышка. Чему Александр Глебович, правда, даже не успел толком порадоваться, ибо вскоре стало ясно, что и на него, оказывается, у неугомонных Прозоровых имеются какие-то планы. О них едва выспавшимся после вчерашнего бала у губернатора Веригиным рассказала Елена Всеволодовна, предлагая нынче же отправиться в самую известную в Астрахани кондитерскую, которую до того невероятно расхваливала в течение нескольких дней за какой-то удивительный кофе.

- Знаю-знаю, Сашенька, что вы совсем его не любите, однако это только лишь оттого, что вы никогда не пивали его там!

- Елена Всеволодовна, душа моя, да я даже в Италии, где кофе – это единственный напиток, признаваемый аборигенами достойным внимания, за исключением вина, умудрился его не полюбить! – рассмеялся в ответ Веригин, ничуть не веря, что какому-то швейцарцу – ибо вскоре выяснилось, что владелец данного заведения хоть и носит немецкое имя, а родом вовсе не из Германии, сможет убедить его в обратном. Тем не менее, дальше спорить с госпожой Прозоровой не стал. Так как давно уже заметил, что ежели милейшая Елена Всеволодовна чего задумает, то лучше не пытаться ее остановить – бесполезно.

Впрочем, смешанные кофейные и пирожные ароматы, коснувшиеся его обоняния, когда собрались и вместе со всеми старшими детьми все-таки дошли до этой пресловутой кондитерской, действительно оказались весьма заманчивыми. Хотя и не более чем вдруг заинтересовавшее его своей необычной архитектурой почти уже достроенное новое каменное здание на пересечении двух центральных улиц, которое, как пояснил Прозоров, также принадлежит Карлу Шарлау, тому самому шоколадному фабриканту, заведение которого они вознамерились посетить. Жаль только, что рассмотреть его как следует, так и не получилось. Вокруг уже смеркалось, а дети и даже взрослые просились поскорее в тепло, озябнув стоять посреди тротуара на ледяном ветру. Поэтому, взглянув на занятное здание еще раз и дав себе обещание непременно после вернуться сюда снова, Веригин вместе со всеми вошел, наконец, в кондитерскую, конечно же, даже не обратив внимания на худенькую женскую фигурку, замершую на противоположной стороне улицы…

 Отправлено: 07.06.18 22:44. Заголовок: Когда услужливый шве..

Когда услужливый швейцар распахнул перед ними двери, Иван Максимович поприветствовал его как старого знакомого, чуть приподняв шляпу и поинтересовался здоровьем супруги. И сразу стало ясно, что сами Прозоровы в этот рай для чревоугодников заходят довольно часто. Тем более, что уже оказавшись в просторном зале к ним тотчас же устремился официант и предложил «удобнейшее место» в дальней части у огромного зеркала, как раз напротив огромного панорамного окна-витрины, так что можно было смотреть на улицу и как спектакль своеобразный наблюдать за публикой, в сумерках спешившей по своим делам. Впрочем, веселой компании было вовсе безынтересно, что там творилось за окном. Шумно переговариваясь и смеясь, они рассаживались за столиками, придвинутыми друг к другу.

Зал был почти полон, да и дверь постоянно открывалась и закрывалась, впуская все новых и новых посетителей. Кто-то сидел за столиками и попивал горячие напитки, заедая их самыми разными сластями, другие посетители толпились у витрин, разглядывая угощения и раздумывая, что же из них унести с собой. Оказались здесь и два студента, решивших щегольнуть перед своими румяными с мороза подругами и пригласивших их сюда угоститься лимонадом с пирожными. И теперь, пунцевея больше своих товарок, мечтали сорвать поцелуи со сладких губ, как награду за свою щедрость. Ну и конечно горничные, отправленные за покупками своими господами.

Все это говорило, что господам Шарлау удалось завоевать доверие местной публики и угодить их вкусам.

Ольга, разглядывая все это, вспоминала лучшие кофейни Петербурга и готова была признать, что астраханское предприятие даже превзошло знаменитые заведения Вольфа и Бернже, «Доминик» и кондитерскую Излера с его фигурным шоколадом в цветных обертках и настоящим мороженным, в которой она бывала в далеком детстве. Здесь было все и сразу. И выбрать что-то одно казалось просто немыслимо.

Поэтому, когда они наконец расселись, Иван Максимович попросил принести им всего понемногу на пробу и через некоторое время на столах оказалось почти все богатство кондитерской, но сомневаться, что оно пропадет зазря не стоило.

Дети Прозоровых и Веригиных, конечно, за исключением малышки Саньки, которую оставили с кормилицей дома, тут же набросились на угощения. И хотя, как настоящий доктор, Александр Глебович предупреждал их об опасности переедания сладостями, пожалуй, мера эта была бесполезной, потому как и взрослые вскоре присоединились к младшему поколению.

Забравшись на колени к Саше, Танечка обмакивала печенье в чашку с горячим шоколадом, но не ела, а протягивала кому-нибудь из сидящих за столом, показывая тем самым свое особое к ним расположение. Самого Сашу она кормила печеньем собственноручно и недовольно хмурилась, когда он начинал противиться, уверяя, что уже вдоволь наелся печеньем кажется на всю оставшуюся жизнь.

- А вы, Татьяна Александровна, коли батюшка ваш так упорно отказывается от угощения, давайте-ка его лучше мне! Я никогда не откажусь, - Тане очень нравилась манера Ивана Максимовича величать ее по имени-отчеству, она тут же начинала смеяться, как будто слышала что-то очень забавное и Прозоров, глядя на нее, смеялся в ответ.

- Словно дитя малое, - подшучивала над ним жена, - Скажи, а вот знаешь ли ты, что эти негодники, - Элен кивнула в сторону Веригиных, — собрались домой через три дня?

- Это к чему же еще такая спешка?

И когда Оля попыталась объяснить, что такой толпой они наверняка стесняют самих Прозоровых, да и Сашу ждет работа, Элен почти обиженно воскликнула:

- Ну ты их послушай, Жан! Они нас стесняют! Какая глупость! И не вы ли, Сашенька, рассказывали как довольны своим протеже? Да и потом, у нас на вас планы, дорогие мои.

- Планы? – едва сдерживая смех, переспросила Ольга.

- Ну да, - кивнул Иван Максимович, - Вы слышали о Вяльцевой?

- Конечно, сейчас о ней говорят все в Москве и Петербурге. Сашины сестры только недавно писали о ней и даже обещались выслать пластинки.

- Зачем слушать граммофон, когда есть возможность послушать все в натуральном виде? – и запустив руку в нагрудный карман жилета, Иван Максимович, с видом заправского фокусника, вытащил пять билетов, - Через неделю она выступает в Астрахани. Неужели вы не хотите поучаствовать в этом развлечении?

 Отправлено: 12.06.18 02:51. Заголовок: - А вы, ваше высоко..

- А вы, ваше высокоблагородие, знатный интриган, оказывается! – мягко, но решительно отказавшись от очередного Таниного печенья, коих, и в самом деле, наелся уже до отвала, Веригин откинулся на спинку стула, с улыбкой поглядывая при этом даже не на Прозорова, а на Ольгу, глаза которой горели удивлением и любопытством. А ведь еще днем, когда они только проснулись и, лежа в обнимку, нежились в постели, наслаждаясь блаженным ничегонеделанием, жалобно сетовала, что, похоже, стала стара для «всего этого» – имея в виду слишком интенсивную и насыщенную светскую жизнь последних дней. Правда, стоило Александру, с трудом удерживающему на лице серьезную и понимающую мину, с этим согласиться – тотчас же ужасно разобиделась. Настолько, что ему пришлось даже приложить некоторые усилия, дабы доказать, что это была просто шутка. И что супруга по-прежнему молода, прекрасна и горячо ему желанна – даже с ноющими до сих пор от долгих танцев накануне и узких туфель на высоких каблуках ножками. Позже они, однако, вновь вернулись к этой теме. И уже всерьез говорили о том, что действительно пора подумать об отъезде. Потому что как бы ни было хорошо в гостях, а дома все-таки лучше… Ну и, конечно, его работа, которой Оля только что без затей замаскировала собственное желание уехать домой, тоже не ждет. До сей поры не без внутреннего содрогания Александр Глебович вспоминал, каких трудов стоило ему разобраться со всем, что накопилось за время отпуска на Капри… Впрочем, Элен права: тогда у него действительно еще не было помощников, и срок отсутствия был куда продолжительнее, чем нынче. Да и на артистку, о которой в течение последнего года говорят так много, что даже «знатоки» вроде него уже запомнили ее фамилию, признаться, поглядеть было бы вовсе небезынтересно.

Тем не менее, подыгрывая жене, Александр Глебович еще какое-то время делал вид, что колеблется и решает. Но потом все же милостиво «согласился» остаться до концерта. Заметив при этом, что сочтет себя по-настоящему удовлетворенным им лишь в том случае, если убедится, что хваленая Вяльцева действительно поет лучше его жены. За что, конечно, был обвинен смеющейся Ольгой в грубой лести, а Иваном Максимовичем, который тут же демонстративно вздохнул с облегчением, в том, что с возрастом он делается все большим гедонистом.

- Но уж это-то хоть с чего?!

- Да с того, что прежде, выбирая между работой и отдыхом, ты бы никогда не выбрал последнего. Сколько бы мы тебя не уговаривали!

- Но раньше у меня, и в самом деле, никогда не было столько свободного времени, – согласился Александр, даже не пытаясь этого отрицать. – Зато теперь порой бывает, что не знаю, чем себя и занять… Вот не поверите, перед этим Рождеством от безделья я даже разобрал наконец свои старые бумаги и письма! Те, что не глядя побросал в коробку, съезжая еще из старого дома. А после год с лишним не успевал в нее даже заглянуть.

Сказав об этом, он ненадолго задумался, припомнив отчего-то, как, сжигая тем вечером в камине всё ненужное, наткнулся на давнишнее, писаное еще во время холерной эпидемии, но так по забывчивости и не отправленное адресату – Ольге – собственное послание. Почти лишенное бытовых деталей, среди всей их переписки, пожалуй, лишь оно могло бы в полной мере называться любовным. И кто знает, уж не поэтому ли, покрутив тогда помявшийся и уже чуть потрепанный конверт в руках, он все же так и не кинул его следом за другими в камин, а вместо этого, немного стесняясь собственной сентиментальности, вновь, нарочито небрежно, забросил обратно в один из ящиков своего рабочего стола?

- Ну и и хорошо, если так! – с неожиданной серьезностью вдруг заявил в ответ Прозоров, вновь привлекая его внимание к разговору. – Это верно говорят, конечно, что делу время. Только ты, Саша, за все эти годы «потехе» успел задолжать столько «часов», что, ей-богу, теперь не грех немного и побездельничать!.. Не спорь, ведь я в этом тебя лучше многих понимаю! Сам таким был – пока не женился на милой моей Леночке и не узнал, что счастливым можно быть не только в труде, но и в праздности. Например, попросту наблюдая за тем, как растут твои дети… Эх, да что объяснять-то, ты теперь и сам не хуже меня об этом знаешь! – махнув рукой, Иван Максимович смущенно усмехнулся. – Расскажи-ка лучше, правду ли я слышал, что крестница моя третьего дня сама на ножки встала?

- Да нет! – мельком взглянув на жену, от которой, по всей видимости, его приятель и узнал эту новость, Веригин вновь улыбнулся: как большинство матерей, Ольга была иногда склонна преувеличивать достижения своего ребенка. Хотя, следовало признать, что Санька порой удивляла своей смышлёностью и его, изо всех сил пытающегося сохранить в отношении к дочке хотя бы толику критического восприятия. – Пока только пытается. Но весьма активно и настойчиво. А главное, кажется, еще и сердится, когда это не получается!

- С характером, стало быть, растет наша красавица! – Иван Максимович одобрительно кивнул и прищурился. – Только опасное уж очень для мужского сердца это сочетание! Так что ты не на работу спеши, друг мой, а наслаждайся лучше нынешним временем покоя. Не то и сам не заметишь, как придет пора в кустах под окнами с ружьем, заряженным солью, сидеть, чтобы женихов непрошенных от дома отпугивать! Мне-то самому, вон, уже совсем скоро на вахту заступать! – прибавил он, и в ту же минуту, под общий смех, покрасневшая, как помидор, Алина возмущенно пискнула:

- Папа! - и с обиженным видом отодвинула от себя креманку с мороженым. – Какие еще женихи, вы ведь с мамой прекрасно знаете, что я хочу отдавать себя лишь искусству, музыке, а замуж вовсе не собираюсь!

- Осмелюсь все же заметить, что любовь к музыке – вовсе не всегда препятствие к счастливому семейному союзу, взгляните хотя бы на своих родителей, - заметил в ответ ей Веригин, когда все немного успокоились.

- Вот-вот! – тут же поддержал его Прозоров. – Может, лишь в одном случае: если одному из супругов от рождения наступил на ухо медведь. Но мы таких к нашему дому даже на расстояние выстрела не подпустим, правда, Леночка? – повернувшись к жене, он чуть заметно ей подмигнул, отчего взрослые за столом вновь рассмеялись. А более младшие члены их семейств – кроме разве что надувшейся, словно мышь на крупу Алины, тем временем, продолжали под общий шум и не очень пока понятные им шутки и намеки родителей воздавать должное сладостям и мороженому.

 Отправлено: 19.06.18 21:46. Заголовок: После того, как око..

После того, как окончательно стемнело, холодный ветер усилился. И потому тех, кто все еще продолжал степенно прогуливаться по вечерним улицам Белого города, становилось с каждой минутой все меньше. Кто-то отправился по домам, иные, которые пока этого не желали, устраивались в ресторациях, кафе и кондитерских. Здесь, в центре Астрахани, их можно было найти сразу несколько, но лучшая, конечно, принадлежала Карлу Шарлау. Именно туда не только в выходные и праздники, но даже и в будние дни чаще прочих мест ходили целыми семьями те, кого обычно принято называть «респектабельной публикой», а еще те, кто изо всех сил стремился к ним приблизиться.

Впрочем, Стеше, что, замерла напротив огромного витринного окна, не было до них никакого дела. Все ее внимание нынче было приковано лишь к той, кто, будучи только составной частью одной среди прочих дружеских компании, уютно расположилась в глубине зала и, кажется, превосходно проводила время, не замечая ничего и никого вокруг себя. Почти не моргая, Стеша всматривалась в ее беззаботное и радостное лицо, пытаясь убедить себя, что этого не может быть. И потому присутствие ее здесь – просто плод воображения. Всего лишь только мучительная галлюцинация, вызванная неизбывной душевной болью и жгучей ревностью. Той самой, что теперь, при виде столь явно и бесстыдно демонстрируемого всему миру счастья, словно сухой порох, вспыхнула в сердце с новой, неведомой прежде силою. Ведь это она, Стеша, а не эта самозванка на самом деле должна была бы находиться теперь там, за толстым стеклом, в уюте и тепле! Она должна была бы гордо сидеть подле своего единственного и ненаглядного, чье внезапное возникновение наяву и в непосредственной близости, правда, поначалу тоже показалось ей каким-то наваждением, материализовавшимся вдруг от неукротимой по нему тоски!

- Шла бы ты, девка, восвояси, коли заходить внутрь не собираешься!

Заинтересованный странной особой, что уже битый час торчит у входа в кондитерскую, неотрывно пялясь сквозь витрину, пожилой швейцар успел дважды поинтересоваться, собирается ли она войти, прежде чем та обратила на него внимание.

- Да, позже… - все так же, не глядя на него, рассеянно откликнулась Стеша, и тогда он легонько толкнул ее в плечо, пытаясь отогнать подальше от двери.

- Да как ты смеешь?! – едва не потеряв от неожиданности равновесие, воскликнула Стеша, словно бы лишь теперь вышедшая из своего оцепенения, резко оборачиваясь к наглецу, посмевшему на нее поднять руку. – Ты кто такой?! Чего тебе от меня нужно?

- Швейцар! – невольно отступая на шаг, теперь уж тот глядел нее с опаской: ишь, как осерчала, уверенная в своей правоте! А ведь явно не из благородных, не из богатых мещан даже. Одета весьма бедно. Хотя видно, что вещи, до того, как сильно потрепались, были сшиты добротно. Но главное – это взгляд. Странный какой-то… Огнем будто адским обжег…

- Так и занимайся своим делом! Что ты ко мне привязался?

- А я своим и занимаюсь! А вот ты, напротив, непонятно, чего тут торчишь-высматриваешь? Уж не воровка ли часом?! Так что давай, иди-иди прочь, кому говорят! Не то околоточного вмиг позову!

Приблизившись, он вновь попытался оттолкнуть ее подальше, но на этот раз Стеша оказалась проворнее: ловко вывернувшись из-под руки навязчивого старикашки, ответила тем же, заставив того, неповоротливого в своем тяжелом тулупе, усесться прямиком на мостовую.

- Ах ты… хулиганка! – взревел тот, и, рванув из петель пуговицы тулупа на груди, закопался, выискивая медный свисток, подвешенный там на шнурке как раз для таких случаев. Тем временем, вокруг уже замедляли шаг прохожие, заинтригованные странным происшествием.

Не дожидаясь, пока ее неприятель полностью опомнится, Стеша, между тем, опрометью бросилась прочь. Однако совсем не ушла, а спряталась в подворотне неподалеку, откуда ей по-прежнему была хорошо видна и кондитерская, и все, что происходило рядом с ней. Потому что была почти уверена, что швейцар не станет до конца исполнять своей угрозы: к чему скандал с полицией, если все и так рассосалось само по себе? И верно, побарахтавшись еще пару минут на тротуаре и поднявшись вновь на ноги при помощи какого-то сердобольного пешехода, тот огляделся по сторонам, злобно плюнул, отряхнул свой тулуп от пыли, да и пошел обратно к своему посту у двери. А Стеша осталась на своем, в темной подворотне, прижавшись спиной к кирпичной кладке стены. Вокруг было почти совсем темно и ужасно холодно, да только взять и вот так запросто уйти теперь, когда появился шанс вновь заполучить назад все вероломно у тебя отобранное, занять, наконец, по праву принадлежащее лишь тебе место… Это ли не безумие?! Нет! Теперь уж она точно от своего не отступится, никому больше не позволит решать за себя свою участь!

Убедившись, что никто ее не ищет и все вокруг кондитерской окончательно успокоилось, Стеша порылась в кармане своей шубейки и извлекла наружу небольшой картонный коробок, который последнее время всегда и везде носила с собой. Внутри него находился белый порошок, похожий на мелко растертый сахар, однако умевший при необходимости куда лучше него подсластить горечь пустого и унылого Стешиного существования. Средство это посоветовал ей не кто-нибудь, а доктор, тот, который в прошлом году лечил ее в своей клинике.

Еще осенью, почувствовав, что не может более никак справляться с приступами черной меланхолии, Стеша сама пришла к нему за помощью. Выслушав ее, тот сказал, что положение, и верно, серьезное. И что лучше бы ей теперь вновь вернуться в больницу хотя бы на несколько недель. Но, выяснив, что суммы денег, необходимой для продолжения лечения, прежней пациентке взять нынче неоткуда, тут же потерял к разговору интерес. Вызвать же его иным, хорошо известным способом, для Стеши – как, впрочем, и для любой другой женщины в случае доктора Алексеева, было, увы, никак невозможно. Об этом не говорили вслух, но знали все, в том числе и сама Стеша, еще тогда, когда в прошлый раз находилась в клинике… Хотя, кое-чем он ей все-таки помог: выписал и дал с собою рецепт, по которому и стало возможно покупать в аптеках по рублю за коробочку вполне себе эфективное средство от меланхолии. Будучи сестрой милосердия, Стеша, конечно, знала, что это за лекарство. Знала и то, как легко можно разучиться вовсе без него обходиться. Потому поначалу держала себя в жестких рамках, прибегая к кокаину лишь тогда, когда не было иной возможности убежать от мрачного настроения. К сожалению, теперь это правило нарушалось ею все чаще, но и жизнь не баловала радостными событиями. Вот и теперь – где ж еще ей было взять сил, чтобы продержаться до того момента, когда те, кого она теперь ждала в своем убежище, наконец, вволю натешатся угощением и разговорами? Потому, открыв заветный коробок, и насыпав в ямку между большим и указательным пальцами чуть-чуть порошка, она быстро вдохнула его сначала одной, а затем – чуть добавив – и другой половиной носа, откинула голову, прижавшись к стене затылком и, закрыв глаза, стала ждать, пока тот в очередной раз прогонит прочь страхи, тоску и сомнения. Спустя пару минут, темнота и сковывающий все тело холод чудесным образом перестали ее беспокоить. А еще через некоторое время у выхода из кондитерской наконец появились те, кого она так долго ждала.

 Отправлено: 23.06.18 00:44. Заголовок: Так и оставшись неза..

Так и оставшись незамеченной история, что разыгралась у входа в кофейню, никоим образом не повлияла на веселье за столом. Продолжая свой разговор, Веригины с Прозоровыми еще довольно долго просидели в заведении и только, когда уже не в силах были ни съесть даже крошки или выпить хоть еще один глоток кофе, решили отправляться домой. Те сласти, что так и остались нетронутыми, были надлежащим образом уложены в картонные коробки, перевязаны и по просьбе Елены Всеволодовны, отосланы с посыльным к ним домой. Возвращаться решили так же как и пришли – пешком, чтобы хоть небольшой прогулкой, пусть и на студеном ветру, разогнать то ощущение пресыщения, которое возникло у всех, пожалуй кроме самых младших, от столь обильного сладкого застолья. Ветер к ночи кажется только усилился и плотнее укутавшись в шаль, держа одну руку в муфте, вторую Ольга опустила в карман мужа, который поддерживал ее под локоть. Кажется, только детям мороз был нипочем и два мальчишки с удовольствием резвились на тротуаре, не замечая ничего вокруг и их приходилось время от времени остерегать от столкновения с прохожими.

- Ничего, скоро этот ветродуй уже прекратится и пойдет снег.

- Откуда вы это знаете, Иван Максимович? – удивленно спросил Степа, когда Прозоров очень авторитетно изрек свой прогноз.

-Да вот, знаю и все. У меня вот тут, - и он указал на свою голову, - особый приборчик есть. Он сразу подсказывает, что погода сменится, лучше всех барометров. Правда есть и недостаток у этой системы - очень неприятные ощущения.

Степа не стал уточнять, что это за ощущения такие и откуда они берутся в голове Ивана Максимовича и тут же забыл предсказание Прозорова, увлеченный Максимом к витрине книжного магазина, привлеченные не столько книгами, сколько изображениями воздухоплавателей и их аппаратов. Прижавшись носами к холодному стеклу, они тут же принялись горячо рассуждать о том, насколько это занятие полезно и возможно.

- У нас несколько лет назад на ярмарке устраивали полеты на воздушных шарах. Столько народу собралось, уйма просто. Эх, а папенька тогда запретил мне попробовать, сказал, что я мал еще, но я обязательно однажды полечу, - мечтательно заявил младший Прозоров и Степка тут же добавил, что и он, конечно же, хочет летать, - Представляешь, поднимешься в облака, а оттудава земля как глобус – круглая и разноцветная! И я обязательно Альке язык покажу сверху, да только она все равно не увидит.

Взрослые тем временем шли вперед, переговариваясь и Иван Максимович, который с прошлого года, после постановки «Самсона и Далилы» все никак не мог успокоиться, старался теперь уговорить Ольгу на еще одну подобную авантюру.

- Манон! Ольга Дмитриевна, какие там страсти! Это будет успех, вот увидите. Ольга Дмитриевна, Оленька?

Она не расслышала последних слов Прозорова, так как только что обернулась, чтобы подозвать Степу, который все еще с Максимом стоял у витрины и вдруг ей почудилось, что она увидела какую-то тень, мелькнувшую в проулке. И не видя ее, Ольге вдруг почудилось что-то жуткое, будто острые иглы впиваются ей под кожу. Только однажды она ощущала подобное наваждение. Но теперь, приглядевшись внимательней, она ничего больше не заметила и обернулась к Прозорову и мужу, которые оба ее спрашивали, что с ней приключилось.

- Да так, ерунда. Померещилось что-то.

- Так согласны вы петь вновь на сцене?

- Я обещаю подумать, но – только подумать, - усмехнулась Ольга. Но всю дорогу до дома она искоса поглядывала по сторонам, а дома, ругая себя за глупое суеверие, положила несколько крупинок соли под половицу, защищая дом от зла.

 Отправлено: 04.07.18 23:07. Заголовок: *вместе с Иван Макси..

*вместе с Иван Максимычем*

Имея – как следствие профессии – привычку невольно обращать внимание на подобные вещи, Веригин, еще в кофейне отметил несколько избыточный румянец на лице Ивана Максимовича. Конечно, это вполне можно было посчитать лишь следствием выпитых напитков и общего возбуждения, вызванного оживленной беседой. Однако и то, что видел это Александр у него уже не впервые, и брошенная после в разговоре шутливая реплика о «приборчике», который заставляет четко ощущать перемену погоды, вновь возвращало доктора Веригина к мысли об одной весьма деликатной миссии, которую у него все никак не получалось осуществить.

Речь шла о просьбе Елены Всеволодовны, которая еще прошлым летом, тревожась о зачастивших у супруга пуще прежнего головных болях, попросила Александра того как-нибудь осмотреть. Исполнить эту просьбу было бы проще простого, если б Прозоров внезапно не оказался одним из племени тех чертовых упрямцев, что, вопреки логике и здравому смыслу, до последнего отрицают у себя всякие болезни, полагая, что настоящему мужчине жаловаться на здоровье не к лицу. Во всяком случае, до тех пор, пока нет прямой угрозы жизни. Потому все прежние попытки даже заговорить на эту тему, которые Веригин – конечно, не только памятуя о данном обещании, но и просто из дружеского расположения, уже не раз предпринимал, закономерно кончались тем, что хитрый Прозоров тотчас обращал все в шутку. Или вовсе благополучно переводил речь на что-то другое. Ну и не силком же его было, в самом деле, заставлять?! Однако не был лыком шит и доктор. И потому, в конце концов, придумал все-таки, чем заманить в свои хитро раскинутые сети даже такого вот неуловимого пациента. Оставалось лишь дождаться подходящего случая, который нынче, наконец, кажется, и представился.

После возвращения домой, младших детей, несмотря на их явную неохоту, почти сразу отправили ложиться спать. Лишь Алине, которая осенью стала выезжать в свет, а потому считалась уже не маленькой девочкой, а барышней, было позволено остаться в гостиной с взрослыми. Впрочем, довольно быстро разошлись и оттуда. Ольга и Элен отправились наверх, навестить перед сном детей, Алина пошла к себе в комнату, а Александр вместе с Иваном Максимовичем – в его кабинет, дожидаться возвращения своих дам. Именно по дороге туда Веригин как бы невзначай и рассказал ему, что буквально вчера купил новый и весьма полезный медицинский прибор. Речь шла о сфигмоманометре Рива-Роччи, современной модификации уже довольно давно известного в медицине прибора для измерения кровяного давления, устойчивое повышение которого Александр Глебович, собственно, у Прозорова и подозревал.

- Вообрази: всего пару лет тому назад только читал о нем в журналах, а вчера зашел в самую обычную, соседнюю с домом аптеку, и вдруг увидел в продаже! А говорят еще, что у нас здесь глухая провинция! Врут, прогресс не остановить! – искоса взглянув на друга, Веригин чуть улыбнулся, заметив тут же вспыхнувший в его глазах огонек мальчишеского любопытства: известный любитель всяческих технических новинок, Иван Максимович был явно заинтригован. – Если интересно, могу показать… да что там! Можно даже испытать прямо сейчас, если не побоишься немного побыть подопытным!

Стоило доктору описать свое новое приобретение, как Прозоров, действительно, в ту же минуту и с завидной легкостью угодил в ловко расставленные перед ним «силки», согласившись не только взглянуть, а даже, так и быть, поработать той самой «мышью», на которой его впервые испытают. Даром, что был награжден совсем недавно титулом «знатного интригана».

Получив ответ, Веригин на несколько минут покинул кабинет, но вскоре вернулся, держа в руках небольшой чемоданчик-футляр, из которого затем со всеми возможными предосторожностями извлек наружу загадочный прибор и прилагавшуюся к нему резиновую манжету, которую, как тут же выяснилось, предполагалось нацепить ему на руку. Против этого Иван Максимович вовсе не возражал, однако прежде, как любопытный ребенок, все равно потребовал, чтобы ему все объяснили и показали.

- Так, а вот эта трубочка куда идет?.. Да не переживай ты, Саша, не сломаю я его! – потянув вперед руку, Прозоров тут же ее и убрал, посмеиваясь в усы над тем, как ревностно Веригин оберегает свое сокровище от его дилетантских рук. Была бы тут нынче Лена, непременно выдала бы вслух свою знаменитую присказку про его извечное мальчишество, - Да, не перестаю удивляться вашим выдумкам! И что же, вот этой штуковиной ты можешь узнать, например, чем я болен?
Повесив на спинку кресла свой сюртук и усевшись в нем так, как велел ему Саша, Иван Максимович распустил манжеты рубашки и закатал рукав повыше локтя.

- Ну, что, давай – экспериментируй!

Рисковать столь компактным и удобным в использовании прибором, который, на самом деле, он купил, конечно же, далеко не вчера, и вовсе не в соседней аптеке, а, как все нормальные люди, выписал почтой по каталогу, и месяц назад получил у себя в Черном Яре, Александру, и верно, совсем не хотелось. Поэтому, прежде чем приступить к процедуре, он только что действительно на всякий случай отодвинул манометр подальше от Прозорова.

- Нет, всех твоих тайных пороков и слабостей одним лишь измерением давления я выявить не в силах, - чувствуя себя несколько уязвленным тем, что этот жест оказался замечен, Веригин нацепил на него манжету и принялся через вторую, соединенную с грушей, трубку интенсивно нагнетать в ее резиновое нутро воздух, пока та весьма чувствительно не сжала столь доверчиво подставленное ему плечо. – Хотя, если как следует постараться… - отвлекшись от созерцания шкалы с нанесенными на нее цифрами, Александр коротко ухмыльнулся, заметив на лице Ивана Максимовича, явно не ожидавшего подобного подвоха, сильное удивление, смешанное с неким подобием страха. Вслух обуревавших его эмоций он, впрочем, никак не выразил. – Не волнуйся, это ненадолго!

И действительно, слегка открутив затем вентиль над грушей, стал медленно выпускать воздух, предварительно прижав палец к набухшей от сдавления локтевой вене до тех пор, пока она не окончательно не ослабила свою хватку.

Когда манжета вдруг начала резко раздуваться, сдавливая заключенную в нее руку, будто тиски – чувство не из приятных, да к тому же неожиданное: ничего подобного доктора с ним прежде еще не делали, Ивану Максимовичу, и правда, на миг показалось, что Сашка не совсем понимает, что творит. Хотя, заметив невольно охватившее его смятение, тот сразу же и уверил, что все это ненадолго. Но успокоился Прозоров все равно лишь тогда, когда давление внутри этой удавки ослабло, а рукой, по которой тотчас разлилась приятная слабость, вновь стало возможно свободно пошевелить.

- Ну, в общем, все, как я и думал! – объявил, меж тем, Веригин, закончив исследование и полностью освобождая его руку. – И у тебя, приятель, похоже, застарелая гипертензия!

 Отправлено: 04.07.18 23:12. Заголовок: *дуэтом* Вновь с лю..

*дуэтом*

Вновь с любопытством сосредоточившись на своих ощущениях, Иван Максимович поначалу пропустил эту реплику мимо ушей, но через мгновение уставился на друга удивленными глазами:

- Что значит «думал», и что это еще за овощ такой – гипертензия?!

Смысл последнего слова ему, впрочем, был достаточно ясен и без Сашиных объяснений, все же латынь и греческий еще не вполне стерлись из памяти с юных лет. Но понять, что они значат лично для него, было бы неплохо. Тут-то и вскрылась, наконец, вся хитрость хода, предпринятого приятелем по наущению Леночки. Отчего запоздало узнавшему обо всем Прозорову осталось лишь покачать головой, да попытаться справиться с некоторой растерянностью, в которую он погрузился, обдумывая дальнейшие объяснения и рекомендации своего самоназванного персонального доктора.

- Этак по твоим словам выходит, что мне вообще от всех моих привычек отказаться придется! – не то чтобы сердито, но явно уязвленным тоном, буркнул он, молча выслушав их до конца. – Может, еще и службу оставить предложишь?

- А смысл? – тщательно разгладив на столе манжету, чтобы выпустить из нее остатки воздуха и бережно уложив ее вместе с манометром и остальными частями прибора обратно в черный кордовый футляр, философски поинтересовался Веригин. – Ты ведь все одно этого не сделаешь, так что ж слова тратить понапрасну? – и вдруг вздохнул. – Поэтому просто попрошу: живи чуточку помедленнее, хорошо? Понимаю, что для такого, как ты, звучит это не слишком весело, но такова уж жизнь. И в том, чтобы ее не торопить, возможно, есть какая-то своя, особенная прелесть. Я это, знаешь, где впервые понял? В Италии! Там ведь никто никуда не спешит. И выглядят, между прочим, вполне себе здоровыми и счастливыми. Может, и нам попробовать, а? Не то не успеешь жениться, а глядишь, уже и собственные дети выросли, сватать пора!..

- Это кому же, Саша? Не вам ли с Оленькой? – раздавшийся сзади тихий мелодичный голос, в котором слышалась улыбка, заставил сидящего спиной к входной двери Веригина резко обернуться, увидев стоящую у порога Елену Всеволодовну, просочившуюся в кабинет мужа, пока он говорил. – Да полноте! Это скорее уж наша забота, а вам с супругой до этого еще самим расти и расти! Правду я говорю, милый?

Пройдя через всю комнату, она подошла к мужу, и привычно обняла его, сидящего в кресле, сзади за плечи, устраиваясь затем подбородком на его макушке. Бросив оттуда взгляд вначале на Веригина, потом, с интересом, на лежащий перед ним на столе продолговатый футляр, она вновь склонилась к мужу и, весело заглядывая сверху ему в лицо, поинтересовалась:

- А можно узнать, чем это вы тут без меня занимаетесь, Иван Максимович?

Для самого Прозорова появление в комнате жены сюрпризом оказаться, разумеется, не могло. Просто, заметив в дверном проеме ее силуэт, он всего лишь едва заметно кивнул ей, не желая отвлекаться от разговора с Александром, отчего-то пустившемся в обычно несвойственные для него долгие рассуждения.

Легко же ему, однако, говорить – «жить помедленнее! А как исполнить этот совет? И сам-то он, советчик, умеет ли так жить? Похоже, в сомнениях на этот счет с ним была солидарна даже Элен.

- Festina lente, как говорили древние! – взяв ладонь смеющейся жены, Иван Максимович прикоснулся к ней губами и, бережно накрыв другой рукой, положил на свое плечо, - Да вот, к примеру, только что успел выяснить, что доктор наш хитер, как Улисс и провел меня, словно мальчишку. Причем, с твоего, прекрасная моя Елена, наущения! Ну да сам виноват, слишком уж любопытен и легковерен стал! А коли шутки в сторону, то конечно учту я твои советы, Саша. Хоть и с трудом могу вообразить, как мне их исполнить.

- В этом я тебе помогу, можешь не беспокоиться! – вновь вступила в разговор Елена Всеволодовна, перед тем беззвучно, одними губами, шепнув Веригину поверх мужниной головы «спасибо».

Чуть заметно сжав губы, он слегка опустил ресницы в знак того, что благодарность принята.

- Ни в коем случае не сомневаюсь, ведь ты одна – мой ангел-хранитель уже много лет!

После этого еще несколько минут поговорили втроем, а потом, покосившись на часы, Александр удивился, что Ольга все никак не возвращается от детей.

- Перевозбудились, видно, сверх обычного, ваши сорванцы, вот и не угомонятся теперь никак, - улыбнулась Элен, припомнив затем, что и сама Ольга нынче вечером показалась ей чем-то встревоженной.

- Но когда я спросила, в чем дело, ответила, что мне просто показалось. Может, и в самом деле?

- Что ж, пойду тогда сам разведаю обстановку!

Поднявшись на ноги, и пожелав оставляемым им наедине хозяевам доброй ночи, Александр Глебович покинул кабинет, но направился не в спальню, а прямиком в детскую, ожидая застать там жену. Однако обнаружил лишь Степку и Танечку, которые сонно сопели носами в своих постелях при уютном свете оставленного на тумбочке, разделяющей их кроватки, ночника. Оля нашлась во второй детской, где, чтобы не мешать старшим сестре и брату, обитала вместе со своей няней барышня Александра Александровна, жившая по малости лет пока еще по собственному, удобному лишь для нее одной, расписанию сна и бодрствования. Вот и теперь, еще только войдя в комнату, Веригин сразу увидел, что дочь не спит. А, лежа на животе, серьезно смотрит снизу вверх на влюбленно воркующих над ней мать и няньку, сосредоточенно исследуя при этом немногими пока еще зубами край одной из полированных деревянных пластинок, составляющих ограду манежа, доставшегося ей здесь, в Астрахани, «по наследству» от кого-то из прозоровских детей.
Его собственное появление в поле зрения Саньки, которая с некоторых пор довольно уверенно научилась выделять отца среди прочих интересующихся ею мужчин, тоже не осталось незамеченным. Бросив грызть деревяшку, она произнесла: «Ыгх!» и весело засмеялась.

- И вам, мадемуазель, тоже добрый вечер! – рассмеялся в ответ Александр Глебович.
Склонившись в манеж, он бережно извлек оттуда дочку, ловко и привычно устроив затем на одной своей руке. Другой, тем временем, обнял за талию жену. – Вот оно, моё самое лучшее и любимое окружение! – и, чмокнув по очереди обеих в щеки, вновь обратился к Ольге. – Что, не хочет засыпать?

 Отправлено: 04.07.18 23:17. Заголовок: *с мужем* В детской..

*с мужем*

В детской у Степы и Танечки Ольга действительно задержалась сегодня дольше обычного, пробыв там ещё какое-то время даже тогда, когда те давно уж уснули. Сидя на краю кровати она разглядывала их мордашки, по которым то и дело проскальзывала тень улыбок, пытаясь угадать их сны. Путешествуя по стране своих грёз, истину о них ведали только они сами. Однако неподдельное, спокойствие, которым светились их лица, вскоре заполнило и Ольгино сердце, полностью вытеснив оттуда странное волнение, не свойственное ей без особых причин. Уже совершенно о нем не вспоминая, она вошла в комнату младшей дочери, над кроваткой которой, напевая глубоким тихим голосом колыбельную, склонилась кормилица Серафима. Пение Сашенька слушала охотно, да только вот глазенки свои при этом закрывать вовсе не спешила, с любопытством разглядывая подвешенные над собой деревянные фигурки. О чём Фима с виноватой улыбкой ей тотчас и поведала

- Зубик, видно, еще один режется, Ольга Дмитриевна, вот и не убаюкать никак! Хоть и молчит, не плачет. Только я все одно, как барин велел, ей мятным настоем ротик смачиваю.

Подойдя ближе, Ольга протянула руку, желая приласкать малышку. Но та, хитро тараща огромные глазища, внезапно сама схватила ее за палец, потянулась, и ловко перевернулась на живот, тут же ползком устремляясь к загородке. Ползала она теперь очень резво. А иногда так шустрила, что дома, в Черном Яре, даже коты с трудом уже успевали выворачиваться от ее любопытных ручонок. Сейчас же, остановленная загородкой манежа, она уперлась в нее лбом и, пуская пузыри, залопотала что-то на своем наречии, видно, выказывая неудовольствие тем, что это нечто вдруг осмелилось перегородить ей путь.

- Наверное, просто тебя дожидалась, - улыбнувшись словам мужа, вошедшего как раз в этот момент, Оля поцеловала его в ответ, а после коснулась губами шелковистых волос на затылке дочери, - Ты на нее всегда действуешь волшебным образом.

- Никакого волшебства! – тут же шутливо запротестовал в ответ Александр. – Исключительно умение договариваться, да, кнопка? – прибавил он, чуть приподнимая брови, и поворачиваясь уже к Саньке. И та вновь хмыкнула, словно и в самом деле, поняла обращенный к ней вопрос. – Вот видишь, она согласна!

Это почти сверхъестественное, умение «договариваться» с дочерью, мгновенно успокаивая любые ее капризы, было даром, который действительно внезапно и сам по себе обнаружился Александра Глебовича чуть ли не с первых дней ее жизни. Вероятно, унаследовав его собственный нрав, Санька, впрочем, и так оказалась довольно флегматичным младенцем. И порой даже казалось, познавать мир ей куда интереснее собственными силами, не прибегая к посторонней помощи. К выбору «друзей» она также подходила разборчиво. Кроме Степы с Таней, родителей и Фимы, отчетливо выделяла для себя среди прочих лишь кошек и Ивана Максимовича Прозорова, которого почему-то любила подолгу и очень пристально рассматривать.

Случались, впрочем, как у всякой уважающей себя дамы, и слезы, и дурное расположение духа. Вот тогда-то и вступал в действие дар Александра Глебовича, которому для того, чтобы унять самые горькие слезы своей малышки, достаточно было взять ее на руки и, укачивая, прошептать несколько слов прямо ей на ухо. Каких именно – стесняясь прослыть показательным сентиментальным папашей из водевильных пиес, Веригин никому не признавался. Хотя, на самом деле, ничего особенного дочке и не говорил: обычные, известные всякому любящему родителю, слова. Однако действовало безотказно почему-то лишь из его уст. Сработало и теперь. Погулив еще несколько минут, да подергав Александра, мерно вышагивающего по комнате с нею на руках, для приличия за усы и за бороду, Санька сонно притулилась щекой к его плечу. А еще через четверть часа закрыла, наконец, глазки и уснула совсем. После чего, под тихие обескураженные возгласы Серафимы, Веригин осторожно водрузил ее обратно в постель и накрыл атласным стеганым одеяльцем.

- Вот и вся недолга! – шепотом объявил он, и с видом победителя обернулся к жене, с улыбкой наблюдающей за ним, стоя у окна. – А теперь, пока не рассеялись мои снотворные чары, самое время применить главный магический навык – умение вовремя скрываться!

С этими словами, он пальцем поманил к себе Ольгу, а затем, схватив ее, несколько опешившую от неожиданности, за руку, решительно увлек за собой в сторону выхода.

Уже за закрытой дверью, едва посмотрев друг на друга, они вдруг расхохотались, видно, одновременно припомнив, как только что быстро-быстро семенили на цыпочках – точно на миг поменялись местами с собственной дочерью, которая сейчас там, в своей кроватке, строже всякой бонны следила за тем, чтобы вели себя тихо и не шалили. Когда Александр сказал об этом жене, та немедленно снова прыснула от смеха, но уже через мгновение страшно таращила глаза и, прижимая указательный палец то к своим, то к его губам, взглядом умоляла больше с нею не смеяться. Легко сказать…

Ну а уже по пути к их собственной спальне, к которой все же отправились, постояв перед детской еще пару минут, Веригин вдруг вновь повернулся к жене и невозмутимо заметил, что руки у него, вообще-то, снова свободны, потому, если мадам желает воспользоваться имеющейся возможностью…

Покосившись на него, словно на умалишенного, Оля поначалу лишь иронически ухмыльнулась, но потом – подошла ближе. И, заглядывая в глаза таким знакомым, особенным, взглядом, промурлыкала, что «мадам определенно желает». После чего мягко закинула руки Александру за плечи, сцепляя их сзади в замок и действительно позволила поднять и нести себя дальше, до самой двери просторных апартаментов, щедро отведенных друзьям гостеприимными Прозоровыми. Все это время между ними не было произнесено, кажется, более ни единого слова. А в спальне, едва ступив на порог которой, они уже страстно целовались и нетерпеливо высвобождали друг друга из плена одежды, и вовсе на какое-то время сделалось не до слов.

 Отправлено: 04.07.18 23:18. Заголовок: * с ненаглядной жено..

* с ненаглядной женой*

Прекрасный вечер, конца которому не было видно – да никто и не стремился поскорее его увидеть, суждено было продолжаться совместными расслабленными водными процедурами в столь же просторной, как и все в этом доме ванне. Место это, сыграв однажды в окончательном примирении супругов Веригиных не последнюю роль, с тех самых пор сделалось для них почти что сакральным храмом любви. В чем, смеясь, они уже не раз друг другу в шутку признавались. Потому и теперь, едва утолив страсть, почти сразу направились в свое любимое «святилище», прихватив с каминной полки коньяк в хрустальном графинчике. Пить его неторопливо, по очереди, крохотными глотками, прямо их узкого резного горлышка было еще одной гранью «запретного удовольствия», которое, однако, так приятно было себе позволить.

- Элен говорила, ты показалась ей взволнованной нынче вечером, - убирая с шеи жены влажные белокурые пряди и рассеянно, не глядя, целуя освободившийся участок кожи, заметил Александр, вытягивая под водой ноги и позволяя Ольге удобнее устроиться, прижимаясь спиной к его груди. – Я сказал, что ничего такого не заметил, но это не так. Там… на улице. Еще по пути домой… Ты, и правда, выглядела немного странной. У нас что-то случилось?

«У нас что-то случилось?» - эта фраза невольно заставила Ольгу в который раз задуматься о том, когда, превратившись в это крепкое «мы», из их с Сашей жизни исчезли «ты» и «я». Ведь каждый вопрос или проблема теперь действительно решались только вместе. Причем, количество составляющих этого «мы» могло быть различно и менялось в зависимости от ситуации, поэтому, наравне с взрослыми, свои первые решения нередко принимали даже Степа с Таней…

Устроившись удобнее на плече мужа, Оля не спешила с ответом, покручивая в пальцах хрустальную пробку от графина и разглядывая радужные блики внутри нее.

- Твое волшебное умение успокаивать действует не только на нашу дочь, но и на меня, - усмехнулась она, - Если бы ты не заговорил об этом сейчас, уже бы и не вспомнила. Но если хочешь знать, то нет, ничего не случилось. Я обернулась позвать мальчиков, и вдруг увидела в темноте переулка будто бы какую-то тень. Думаю, это был обман зрения, а я, почти как ребенок, испугалась чего-то неведомого, что таится во мраке. Но теперь, - Оля повернула голову, чтобы видеть лицо мужа, - теперь все прошло и уже совсем не страшно. Даже наоборот!

Еще недавно она готова была не спать всю ночь, оберегая покой своих детей. Но, произнося эти слова здесь и сейчас, уже нисколько не лукавила. Просто Сашино присутствие и в самом деле отгоняло прочь все тревоги. Вверяя ему каждый миг собственной жизни, она была абсолютно уверена, что может на него положиться. И еще в том, что так будет не только ныне, но и всегда.
Спустя еще некоторое время, все же покинув ванную, они готовились ко сну. И Ольга, сидя перед зеркалом с расческой, смотрела на свое отражение, чем-то напоминающее сейчас картину в простой раме, когда внезапно припомнила еще одну затею, которую уже давным-давно хотелось осуществить.

- А знаешь, что я еще тут подумала? – оборачиваясь к мужу, проговорила она.

Уже переместившийся в постель Александр улыбнулся в ответ, что успокаивать ее тревоги научился пока более успешно, чем читать мысли, поэтому лучше, наверное, будет рассказать вслух.

- Не наведаться ли нам всем вместе в фотоателье, раз уж все равно остаемся в Астрахани еще на несколько дней? Просто твоя матушка в последнем письме вновь, в который уж раз сетовала, что мы слишком редко шлем ей Сашенькины фото. Хотя я, конечно же, посылала ей те, с крестин. Но дети ведь так быстро растут… Вот и можно было бы сделать несколько новых – и разослать сразу всем родственникам.

- Да я не возражаю, - все так же, улыбаясь, пожал плечами Веригин, которого немного удивило столь развернутое обоснование необходимости обычной семейной вылазки к фотографу. – Если желаешь, непременно сходим, да вот хоть даже завтра. А ателье ты уже выбрала? Только обязательно нужно, чтобы с хорошим мастером. Обидно будет, если полдня промаемся всем семейством перед объективом, а после никто из родных нас на них не опознает.

То, с какой быстротой последовал ответ на этот вопрос, лишь подтвердило догадку о тщательной подготовке Ольгиного «экспромта», а заодно объяснило и причину упреждавших его многих подробностей. Зная, как не по душе ему эти долгие, высиживания в «благообразных» позах, так мало похожих на реальную жизнь и человеческое в ней поведение, Оля наверняка просто опасалась отказа, вот и устроила свое маленькое представление с «внезапным» озарением.

- Ну что же, к Климашевскому, так к Климашевскому, - легко, безо всякого спора согласился Александр, хотя фамилия эта и не говорила ему ничего, кроме возможной национальной принадлежности своего обладателя. – Только, если действительно хотим идти завтра к этому поляку, давай уже ложиться, а то вновь проспим до полудня, а после уж никуда и не соберемся, - этими словами он похлопал ладонью по кровати.

Отложив свой гребень, Ольга заплела косу, потушила лампу и вскоре уже вновь была рядом. Позволив привычно и уютно устроиться на своем плече, Веригин пожелал ей доброй ночи и, счастливо вздохнув, закрыл глаза.

 Отправлено: 04.07.18 23:22. Заголовок: А на следующий день,..

А на следующий день, по свежему снег, обильно нападавшему за ночь – как и обещал накануне Иван Максимович, они всей семьей отправились к Полицейскому мосту, где и располагалось нужное им ателье Климашевского. Необычным для Веригина здесь прежде всего оказалось то, что фотографированием клиентов, а также ведением всех остальных дел, уже более десяти лет ведает не сам почтенный господин Климашевский, но его супруга, Станислава Ивановна, преуспевая в этом даже более коллег-мужчин и составляя им достойную конкуренцию. Она же оказалась и весьма интересной собеседницей. Так что, пока выбирали, да после расставляли выбранные декорации, между которыми с интересом бродили по-особенному красиво наряженные и причесанные старшие дети, а Санька мирно дремала в коляске под присмотром Серафимы, сами Веригины с удовольствием общались с этой уже немолодой дамой. Заметив на одной из стен фотографии с явно азиатским колоритом, Александр не смог сдержать любопытства, поинтересовавшись, откуда они и кто их автор. И удивился пуще прежнего, когда хозяйка ателье спокойно и просто ответила, что сделала их три года назад собственноручно во время путешествия по Букеевской Орде.

Между тем, нужные столы и стулья, наконец, расставили по местам. И, рассадив для начала, как и полагается, сразу все семейство Веригиных перед своим фотографическим аппаратом, Станислава Ивановна приступила к съемке. Дальше последовал парный портрет супругов и отдельно – старших детей у коляски младшей сестры, в которую те, по предложенному фотографом «сценарию», с интересом заглядывают. А потом еще Ольга и Александр попеременно занимали место перед объективом в одиночку и с детьми. Сидя в предложенных креслах, стоя – элегантно облокотившись на специально укрытую бархатной тканью высокую тумбу… И, хотя самым сложным во всем этом была, пожалуй, лишь необходимость в течение приличного времени сохранять непроницаемое выражение лица, к тому моменту, как Станислава Ивановна объявила, что съемки завершены, Александр почувствовал себя так, будто все это время промаялся в какой-то не самой удобной и даже утомительной позе – например, за недостаточно высоким для него операционным столом. В чем и признался жене – правда, не без смущения, в тот момент, когда, расплатившись, и условившись, что готовые фотографии, коих в общей сложности, ожидалось с десяток, будут доставлены, спустя четыре дня, прямо на дом, они наконец вновь вышли на улицу.

- И как только в прежние времена люди часами высиживали на сеансах у художников? – восклицал он, шагая рядом с женой и наслаждаясь вновь обретенной свободой движения. – Да даже и у фотографов – всего каких-то сорок лет тому назад! Матушка как-то рассказывала, что, когда они с отцом пошли делать свой первый семейный портрет, то сидеть неподвижно пришлось чуть не час. Ей особенно запомнились в том павильоне копфгалтеры – такие специальные фиксаторы для неподвижности головы. Так что нам еще можно сказать, повезло!.. А представь, как все изменится еще через сорок! И наши дети, посмеиваясь, как мы сейчас, будут вспоминать этот день. Но мы с тобой, старые и облезлые, будем все равно брюзжать, что «раньше было лучше»… Хотя, нет, глупости! Старым и облезлым ворчуном в нашей семье буду только я, а вот ты, дорогая, даже через сорок лет останешься молодой красавицей. Верно я говорю, Стёпка? – спросил он у сына, с интересом прислушивающегося к их разговору.

- Нет, не верно! – подумав мгновение, внезапно ответил тот. – Все люди стареют, и маменька тоже постареет!.. Но я все равно буду ее любить! И вас… – быстро сообразив, что сморозил что-то не то, Степан покраснел и опустил глаза, а сам Веригин, не сдержавшись, рассмеялся в голос:

- Ну, спасибо хотя бы на этом! – и, весело покосившись на жену, прибавил: – Видишь, дорогая, какой честный парень у нас растет?

Прикрываясь одетой в варежку ладонью, Оля смеялась и утирала выступившие в уголках глаз слезы, слушая, как Саша и Степа серьезно обсуждают общее, но пока кажущееся таким далеким, будущее их семьи. Потому ответить смогла, лишь немного отдышавшись.

- Ну и пусть старыми, зато не скучными! – сказала она. – А ещё я точно буду самой счастливой, ведь рядом со мной будут аж два замечательных мужчины!

Ободренный тем, что взрослые, кажется, совсем не сердятся из-за его оплошности, Степа робко поднял глаза, посмотрел на нее, потом на отца – и тоже тихонько хмыкнул. А потом, окончательно убедившись, что все в порядке, вновь побежал вперед родителей, попытавшись было увлечь за собой и сестру, которая все это время, как всегда молча, семенила рядом с ним. Но не тут-то было! Резко нахмурившись, девочка вдруг решительно вырвала из его руки свою ладошку. А когда Стёпа стал расспрашивать, в чём дело, вовсе захныкала и остановилась посреди тротуара, тревожно оглядываясь по сторонам.

- Что с тобой, кошечка моя? – удивилась Ольга. Беспричинные капризы были совсем несвойственны обычно спокойной и дружелюбной девочке. – Ты устала, да? Потерпи, мы почти пришли!

Вновь оглянувшись, Таня лишь сильнее насупилась и засопела, будто силясь что-то ей объяснить. Но потом, видно, в очередной раз так и не сумев продраться сквозь дебри слишком сложных для себя слов, тяжело вздохнула, мотнула головой и, взяв Ольгу за руку, просто потянула вперед.

- Не в настроении наша барышня, - заметила она, оборачиваясь к подотставшему от них мужу.

- А знаешь, нам, наверное, и правда будет лучше взять извозчика, – задумчиво проговорил тот вдруг, будто и не слыша этих слов.

В устремленном на него взоре против Ольгиной воли промелькнуло крайнее удивление: к чему, если отсюда до прозоровского особняка – два квартала неспешным шагом?

Об этом она не преминула напомнить и мужу, заметив не без иронии, что старость, о которой недавно говорили, все же еще слишком далека, чтобы не пользоваться своими собственными ногами, когда надо преодолеть столь смехотворное расстояние. Однако еще за пару минут до того и сам беззаботно шутивший и смеявшийся Саша внезапно посмотрел на нее с укором и досадливо сжал губы:

- Это нам с тобой не трудно, Оля. А вот той же Тате на ее маленьких ножках, в тяжелых одеяниях, да еще и по свежему рыхлому снегу, не так уж и легко!

- Да ведь мы все разом сюда и не поместимся, – не понимая причин столь резкой перемены настроения мужа, Ольга обиженно моргнула, больно задетая упреком, столь недвусмысленно намекавшим, что она нерадивая мать, и с сомнением посмотрела на только что остановленный им наемный экипаж на санном ходу. – А еще и Сашенькина коляска!

- Ерунда! Смотри: с одной стороны сядет Фима с Санькой на руках, а напротив чудесно разместитесь втроем ты, Таня и Степа. Коляску же можно прикрепить на запятки.

- А куда прикрепить тебя?! – не сдержавшись, поинтересовалась в ответ Оля.

- Никуда. Я отправлюсь пешком, – откликнулся Веригин, спокойно игнорируя ее сарказм. – Сама же говоришь, что тут всего ничего идти.

- Тогда я пойду с тобой, а дети доберутся домой вместе с Фимой!

- Нет, - все так же спокойно, но именно тем самым, не допускающим возражений тоном, который Ольге не доводилось слышать от него уже так давно, со вздохом произнес Веригин. И, упреждая неизбежное «почему», прибавил, глядя ей прямо в глаза. – Во-первых, потому что я твой муж, и ты должна меня слушать, а во-вторых – потому что я иду не домой. Вспомнил вдруг об одном неотложном деле.

- Барин, ну вы там… этого, собрались, али как? – пригнув с одной стороны к плечу высоко поднятый ворот своего тулупа для лучшей слышимости, теряя терпение, глухо буркнул восседавший на козлах и все это время помалкивавший «ванька» И тем невольно прервал их диалог. – Не то уж поеду я!

- Собрались, - коротко бросил в ответ Александр, оборачиваясь к притихшей в сторонке Серафиме, и веля той покрепче запеленать Сашеньку в одеяло и садиться в сани. Никогда прежде не видевшая хозяина таким суровым, она быстро выполнила его распоряжение и вскоре, вместе с малышкой – к слову, даже не проснувшейся на фоне всех производимых над нею манипуляций – мышью юркнула на одно из сидений. Следом за ней напротив уселись старшие дети. Молчаливую и, кажется, пуще прежнего обиженную на него Ольгу Александр Глебович устроил в санях последней. Делая вид, что этого не замечает, он невозмутимо поцеловал ее в холодную от мороза щеку. А затем собственноручно пристегнул сзади специальными багажными ремнями Санькину коляску, назвал ямщику адрес и, вручив целый рубль серебром, велел трогать.

 Отправлено: 04.07.18 23:24. Заголовок: Дождавшись, пока эки..

Дождавшись, пока экипаж, увозящий домой семейство, скроется за поворотом улицы, Александр вновь осмотрелся по сторонам, пытаясь убедить себя в том, что мелькнувшее вдруг в толпе и показавшееся особенно бледным, на фоне темного, будто монашеского одеяния, лицо Стеши – всего лишь плод его внезапно разыгравшегося воображения. Но нет! Слишком уж реально и отчетливо помнится, как, шагая по улице, он мельком посмотрел назад и вдруг – наткнулся на ее горящий взгляд. Горящий, причем, настоящей, неподдельной ненавистью. Которая, впрочем, в тот же миг, точно по волшебству, испарилась и сменилась радостью. Да только тоже какой-то… странной.. И вовсе будто не человеческой.

Так смотрит на явившегося перед ней после долгой разлуки хозяина бесконечно преданная собака, давно решившая, что ее бросили.

Остолбенев от неожиданности, Александр тогда на миг даже остановился, не зная, как быть. Если бы не Оля и не дети рядом, можно было бы, пожалуй, к ней даже подойти – хотя бы для того, чтобы узнать, как и откуда, черт возьми, она здесь оказалась?!

Но, боясь напугать родных, Веригин так и продолжал стоять на месте истуканом и просто смотрел на нее, чувствуя себя связанным сразу по рукам и ногам – пока не захныкала Тата, вновь резко выдергивая его в реальность из иллюзорного мира задаваемых пока лишь себе самому вопросов, на которые не было возможности получить ответы…

Отведя взгляд от Стешиного лица, он растерянно глянул сверху вниз на всхлипывающую и оглядывающуюся по сторонам девочку, которую тщетно пытался успокоить Стёпа. Когда же вновь обернулся – Стеши там, где она до этого стояла, уже не было.

Тем временем, рядом что-то успела ему сказать Ольга – все еще раздумывая, как поступить, он даже не понял, что именно. Потом, когда, наконец, придумал и остановил так удачно проезжавшего мимо извозчика, случился еще короткий разговор с женой, больше похожий на ссору, но в тот момент Александру было уже не до политеса: мозг сверлило желание поскорее отправить их всех домой, в безопасность. И затем, наконец, самому во всем разобраться – как можно быстрее и чего бы это ни стоило!

Узрев сразу сунутые ему под нос серебряные монеты, следующий же свободный извозчик без разговоров согласился отвезти его из центра Астрахани на самую ее окраину. Почитай, в ближний пригород. Туда, где и можно было только теперь найти все необходимые Веригину ответы. Единственное, чего он не помнил – точного адреса, но, расспросив подробнее, «лихач» тотчас же понял, о каком именно месте идет речь:

- А, ну так бы и сказал, в психическую тебе больницу надобно, барин, а то Алексеева все какого-то поминаешь, а мало ли тут Алексеевых?!

- И что же, у каждого из них своя больница? – парировал Веригин, и правда, уже утомившийся объяснять, что он имеет в виду.

- Да нет… только на сумасшедшего ты, вроде, не похож, вот я подумалось: чего тебе там может понадобиться?

- Это уж мое дело!

- И то верно! – обиженно буркнул извозчик, натягивая поводья и причмокивая, чтобы сдвинуть с места свою кобылку. И дальше вез его молча, что, впрочем, Веригина, занятого своими мыслями, вполне устроило.

Клиника доктора Алексеева располагалась, насколько ему было известно, в выкупленном всего пару лет назад у прежнего, разорившегося хозяина маленьком дачном имении. Поэтому Александр Глебович, прежде тут не бывавший, был даже приятно удивлен общей ухоженностью окружающей ее территории. Сейчас, зимой, пейзаж выглядел строже и аскетичнее, а летом тут, наверное, и вовсе, как в санатории, невольно подумалось ему при взгляде на присыпанные свежим снегом клумбы по сторонам от маленькой подъездной аллеи, высокие деревья позади здания клиники, говорящие о наличии здесь как минимум обширного сквера, если не целого парка. А также само здание – бревенчатое, будто в нарочито деревенском стиле, зато очень просторное и о двух этажах.

Выбравшись из-под полога саней, Веригин велел своему вознице не уезжать, дожидаться его возвращения, а сам поднялся по высоким ступеням парадного крыльца и позвонил в дверь. Открыла ему средних лет и благообразного вида особа в аккуратном темном платье, белом фартуке и белоснежной наколке в волосах. Представившись ей на всякий случай, как подобает, со всеми врачебными регалиями, Веригин спросил, на месте ли доктор Алексеев и возможно ли с ним увидеться.

- Да, у себя! – кивнула в ответ любезная женщина. – Пойдемте, я провожу вас!

И, спустя пять минут, Александр Глебович уже ждал аудиенции в небольшой приемной, слушая, как приглушенный закрытой дверью в кабинет сипловатый голос, и принадлежащий, вероятно, самому Петру Аристарховичу, удивленно переспрашивает у только что сопровождавшей его женщины:

- Доктор Веригин?! Из Черного Яра? Что-то не припомню такого… Ну да ладно, зовите, Авдотья Андреевна! И принесите нам чаю, голубушка.

Вновь показавшись в дверях, та, кого только что назвали Авдотьей Андреевной, молча кивнула Александру и уступила дорогу, предлагая ему пройти в кабинет своего патрона. А сама затем так же тихо испарилась за пределами приемной.

- Здравствуйте, коллега, чем могу быть полезен? – любезно, хоть и несколько настороженно, поинтересовался Алексеев, окидывая вошедшего Веригина с ног до головы любопытным, с легким прищуром, взглядом. – Признаться, озадачен… Не припомню, чтобы мы были знакомы прежде!

- Мы и не были, - суховато откликнулся Александр Глебович, которому такой дотошный осмотр показался довольно бестактным. – Во всяком случае, лично. Но у нас есть общие знакомые. Господин… - тут он произнес вслух фамилию астраханского чиновника, посодействовавшего ему полтора года назад в разрешении всей этой истории со Стешей Лисицыной.

- Ах, так это вы и есть тот самый удивительный земский доктор, о котором Андре говорил мне с таким восторгом, описывая его успехи и предлагая помочь в одном деликатном деле?! Теперь вот понял, откуда я помню вашу фамилию! Да-да, это вы! Что ж, рад, наконец, увидеться!

- Я тоже, - еще более сдержанно проговорил Веригин, усаживаясь на предложенный ему стул. – Хотя, собственно, не для того приехал. А как раз по причине этого самого давнего дела. Вернее, особы, к которой оно непосредственно относится. Я о Степаниде Лисицыной.

- Понима-аю! – промурлыкал Алексеев, откидываясь на спинку своего просторного кресла, еще сильнее щурясь – и усиливая тем с первого взгляда отмеченное Веригиным сходство с здоровенным раскормленным котом. – Очень, очень любопытный случай половой психопатии! И все это на фоне отягощенного семейного анамнеза! Хоть статью пиши для учебника, право слово! Но что же вы желаете узнать об этой… особе? – спросил он, улыбаясь в пышные усы и ритмически постукивая по крышке стола пальцами сразу обеих рук.

- Прежде всего – ее нынешнее местоположение.

- Трудный вопрос. Однако полагаю, что после своей последней эскапады она все-таки покинула Астрахань. С таким… renommée, знаете ли, не очень-то сыщешь себе приличное место, хотя, как знать, как знать…

- Вы говорите загадками, прошу, объяснитесь, - чувствуя, что начинает терять терпение, Александр нахмурился. – Хотите сказать, что эта девушка сейчас находится вне пределов вашей клиники?

- О, да! И уже довольно давно. Последний раз я видел ее лично… дай бог памяти… около полугода назад. Дал кое-какие рекомендации и отпустил восвояси.

- Что значит полгода назад? Куда отпустили?! И почему мне об этом никто не сообщил?

- Понятия не имею! – пожал плечами Алексеев, взглянув на него с ласковой улыбкой. – Мы ведь с вами не общались лично, а нашего общего друга я, разумеется, своевременно предупреждал о том, что собираюсь ее выписать в связи с улучшением самочувствия. Не знаю уж, почему он не поставил в известность вас…

- Но как это возможно? Сами ведь говорите, она опасная психопатка!

- Ну-ну, милостивый государь, не передергивайте карты, вовсе я не говорил, что она опасна! Не слишком здорова рассудком – но вполне поддается коррекции. Чего мы в свое время и добились. А дальше, в ремиссии, выписали. У нас ведь не тюрьма, а лечебное учреждение! Мы не держим здесь пожизненно тех, кто в этом не нуждается!

- Кому же, в таком случае, все последующее время шли исправно посылаемые мною денежные переводы? Вы что же, хотите сказать, что наш общий знакомый присваивал их себе?!

Вновь усмехнувшись в усы, Петр Аристархович взглянул на него почти с сочувствием.

- Конечно, со стороны Андре было крайне некрасиво поступать с вами подобным образом и при случае я непременно скажу ему об этом, однако… Все люди в чем-то грешны и у каждого свои маленькие слабости, мой дорогой Александр Глебович! Удивительно, что в свои годы вы этого еще не понимаете! Удивительно, но даже как-то… мило!

- Прекратите паясничать, ладно? – ощущать себя вот так глупо и прямолинейно использованным, и верно, было мерзко, но в данный момент Веригина волновало вовсе не это. Алексеев же, подарив ему еще одну нежную улыбку, молча примирительно поднял вверх руки. – Мне плевать на эти деньги. Расскажите лучше, о каких эскападах Стеши вы ведете речь?

- Ах, ну это была довольно громкая история! Странно, что до вас не доходила! – тут же с радостью откликнулся его собеседник, поведав затем печальную повесть жандармского самоубийцы. – Конечно, ее имени не называли, но уж для меня-то это было и не обязательно!

- Это не первый случай…

- Что?! – удивился Алексеев, вскидывая брови.

- Это не первый случай, - тихо повторил Александр. – И не первый мужчина, которого она довела до самоубийства. Еще пару лет назад, в Черном Яре, у нее был жених… Тогда я, конечно, не думал… не видел связи, но после вашего рассказа… Ну теперь-то вы понимаете, как опрометчиво поступили?! Она опасна! – воскликнул он, снова вскидывая на него глаза.

- Да чем же, позвольте осведомиться?! Тем, что влюбившись в нее, но, не получив взаимности, пара каких-то идиотов свела счеты со своей никчемной жизнью?! Так это не преступление – с ее стороны, я имею в виду. Как там поется? «L'amour est un oiseau rebelle…»? А что эти двое – никчемные идиоты, доказывает, например, то, что вы, мой друг, будучи им полной противоположностью, вполне себе живы-здоровы. Хоть и немного взволнованы. Но и это, право, зря…

- Что?.. А, господи! Да нет же! – внезапно догадавшись, что он имеет в виду, Веригин покачал головой. – Я никогда не был ее любовником!

- Нет?! Стало быть, помогали исключительно по душевному благородству? – расхохотался Алексеев, снова откидываясь на спинку кресла и лаская его нежным взглядом. – И что? Чем же это не странность и не причуда – по нашим-то циничным временам?

- Я так не считаю, Петр Аристархович. Но у вас может быть отличное от моего мнение.

- Ох, Александр Глебыч, голубчик! Да и я, конечно же, на самом деле, считаю совершенно иначе. И про вас все уже давно понял – не зря ведь занимаюсь психиатрией тридцать лет, а начинал в те времена, когда еще и науки-то такой не было, а вы говорите! Не тревожьтесь, друг мой! Ваша Лисицына совершенно не опасна – в том смысле, о котором вы, должно быть, думаете.

- Но она была убеждена, что… любит меня! – это был последний довод, приводить который в качестве доказательства своей точки зрения, Александр не хотел до последнего.

- Тем более! Если вы действительно объект ее обожания, то зачем же ей причинять вам какой-то вред?

- Да не мне, боже мой! Жене моей, детям! Понимаете, вчера… когда ее встретил, я видел… ее глаза. До того, как она заметила, что я на нее смотрю. В них такая ненависть!

- Хм… в самом деле? – подумав немного, Алексеев снова постучал пальцами по столу. – И все-таки нет! Понимаете, ее агрессия направлена, прежде всего, на себя – вспомните хоть случай с попыткой суицида! Не волнуйтесь, мой друг. Весь мой опыт наблюдения за пациентками ее типа говорит, что даже, если эта Лисицына и находится где-то здесь, в Астрахани, вред она способна причинить разве что только себе!

На том и расстались. Услышанные доводы многоопытного коллеги, хоть Веригин так и не смог за все время их беседы избавить себя от предубеждения к его чересчур странной манере говорить и держаться, в конечном счете, все же показались ему разумными и не лишенными здравого смысла. Все же тридцать лет психиатрической практики… Видел разное. Знает в этой области куда больше него. А он… Может, и в самом деле, придумал себе сверх меры всякого лишнего? А Стеша… ну даже если и встретились они нынче днем совершенно случайно – что это меняет?

Вновь на улицу Александр Глебович вышел уже тогда, когда короткий январский день полностью догорел, уступив место густым морозным сумеркам. Растолкав задремавшего на козлах извозчика, он сел в сани, накрылся тяжелым меховым пологом, и через минуту они уже резво уносили его обратно в центр Астрахани, где, в отличие от сонных предместий, еще никто даже не думал засыпать. Как и накануне, повсюду беззаботно прогуливались красиво одетые люди, ярко сияли витрины рестораций, магазинов и всевозможных лавок… Напротив одной из них под витиеватой вывеской «Ювелир Лейбниц и сыновья» Веригин в очередной раз попросил извозчика остановиться и еще немного подождать. Вернулся, впрочем, весьма скоро, с довольным видом сжимая в руках добычу – продолговатую бархатную коробочку, которую, усевшись обратно и велев вести себя уже к Прозоровым, бережно спрятал во внутренний карман своего пальто…

 Отправлено: 05.07.18 18:43. Заголовок: Ольга была не столь..

Ольга была не столько обижена поведением мужа, сколько обескуражена и напугана. Поэтому, стараясь скрыть свои переживания от детей, она весело с ними болтала, вспоминала забавные моменты во время съёмки, предлагала угадать, что их может ждать сегодня на обед и в какие игры им бы вечером сыграть. Едва сани тронулись, Таня заметно повеселела, и Ольга сразу решила, что Саша был прав в этот раз и дочери было тяжело идти домой. И чувствуя себя немного виноватой, Оля повернулась к дочери, чтобы поправить её шапку, а в награду тотчас же получила улыбку. После этого Тата потянулась к матери, чтобы ее поцеловать. А затем, видимо не желая кого-то обделить лаской, Таня заставила к себе нагнуться и брата, при этом сама она вытянула губы вперёд трубочкой.

- Ой, фу, только обслюнявила всего, - фыркая и вытирая щеку рукавицей, Стёпа старался изобразить недовольство, но озорные искры в глазах и неудачно замаскированная ухмылкой улыбка, говорили об обратном. Таня громко засмеялась.

Так, веселясь и подшучивая друг над другом, они ехали домой. Через пару минут сани остановились у крыльца. Извозчик любезно помог Фиме отсоединить коляску, подмигнул румяной девице и, щёлкнув кнутом, умчался прочь.

Освободившись от верхнего платья в прихожей, дети были отправлены с нянькой наверх, а сама Оля пошла в гостиную. Там, в одиночестве читающего газету, она застала Ивана Максимовича. Поприветствовав ее, Прозоров сразу отметил её странное, будто потерянное, состояние. Но вот так сразу спросить что ее тревожит он не смог, поэтому начал издалека.

- Как прошел ваш сеанс? Говорил же, что Климашевские вас удивят.

- Вы были совершенно правы, Иван Максимович. Это было чудесно и даже Саша признал, что это было более занимательно, чем он ожидал. Ещё раз, примите мою благодарность.

- Да пустяки, милая Оленька! А кстати, где наш доктор?

Тут-то Оля и объяснила, что приключилось. И хотя она старалась говорить спокойно, её нервное состояние читалось и в напряжённой позе, и в резких жестах.

- Ну, полно переживать понапрасну. Вполне возможно, что Саша и вправду вспомнил о чем-то своем, медицинском, и скоро вернётся.

Оля кивнула согласно, но в душе была встревожена не на шутку. Да еще вчерашний её страх вновь выполз из темных щелей, охватывая и сдавливая сердце будто щупальцами. Чтобы отогнать тревогу, до обеда, Оля засела в детской. Степан старательно занимался, ведь уже нынешней осенью ему предстоит поступить в гимназию. И, вдохновленный Максимкиными описаниями, он хотел быть лучшим из учеников. Таня с Ольгой играли, но вскоре, отложив любимую куклу, девочка принялась ластится к матери. Больше всего прочего, после рисования, она любила обнимать и целовать окружающих ее близких и за эту ласковость от Ольги Таня получила свое домашнее ласковое прозвище «кошечки».

И всё было хорошо, но когда в комнату вошла Лена, приглашая Олю спуститься к обеду, та невольно, с тревогой, посмотрела на часы. Мужа все ещё не было и никаких объяснений его отсутствию она дать не могла. Внизу собрались уже все домочадцы и прождав ещё четверть часа, Элен предложила начинать обедать без Саши.

- Сам виноват, - заметил шутливо Иван Максимович, - такой дивный грибной суп на сливках и биточки грех заставлять томиться. А Саша пусть постится, коли желает.

Оля улыбнулась, но все равно была рассеяна почти весь обед, то и дело поглядывая на часы и в окно. Впрочем, беседе, которой супруги намеренно старались отвлечь Олю, это не было помехой, а главной темой стал предстоящий концерт. Накануне вечером должны еще также приехать Гнездовы, которым Иван Максимович тоже достал билеты. И уже полной своей компанией они поедут в театр где, как утверждал Прозоров, соберется весь высший свет Астрахани и ее округи. Обсуждали и то, куда бы пойти после концерта.

- Можно в трактире у Вильгельма поужинать, - скромно предложила Алина, которая все больше чувствовала себя взрослой.

- Можно и там, - согласился её родитель.

После обеда Оля еще некоторое время побыла внизу, но очень скоро, сославшись на усталость, ушла к себе. Встревоженная Элен спросила мужа, что происходит, и он вынужден был признать, что дорого бы дал, чтобы узнать это.

- Такой напряжённой я её видела только в то лето, - заметила Елена Всеволодовна и пошла заниматься домашними делами, оставив мужа с сигарой и книгой. А через четверть часа наконец вернулся Веригиным и первым делом зашедший в гостиную.

- А, блудный сын. Уже и не чаяли тебя увидеть, - отложив в сторону чтение, Прозоров внимательно вгляделся в лицо приятеля и не нашел в нем ничего такого, что могло испугать Ольгу, - Что же ты, Саша, жену свою понапрасну тревожишь? Ольга места себе не находит как вернулась, а он, глядите, кажется вполне живой-здоровый!

 Отправлено: 18.07.18 15:25. Заголовок: - Да я, собственно,..

С ненаглядной супругой

- Да я, собственно, никуда и не исчезал! – возразил Веригин, так и замерший на пороге от этой весьма неожиданной для него нотации. – Появилось неотложное дело, о котором я сразу и предупредил жену, прежде чем отправить ее сюда вместе с детьми. Так что уж и понятия не имею, отчего вы все тут так обо мне волновались.

Ответ его прозвучал более резко, чем следовало. И возможно, в другой раз Александр, пожалуй, даже не обратил бы внимания на эту, столь покоробившую его нынче, ворчливо-назидательную интонацию старшего товарища. Но теперь почувствовал себя несколько задетым этаким вот покровительством.

- В любом случае, мне жаль, что дал к этому повод, - коротко закончил он, явно давая своему собеседнику понять, что более говорить на эту тему не намерен.

Верно, почувствовав это, Прозоров хмуро кивнул, недовольный еще и тем, что любопытство его, кажется, так и останется неудовлетворенным. А Веригин, тем временем, уже своим обычным, вполне миролюбивым тоном интересовался, у себя ли теперь Ольга. И, получив ожидаемый ответ, снова спокойно кивнул:

- Хорошо, тогда и я, пожалуй, поднимусь к ней, если не возражаешь. Доброй ночи!

- Не возражаю! – бросил в ответ Прозоров и вновь демонстративно взял в руки книгу, ему показывая, что также не расположен к дальнейшей беседе. А когда Веригин вышел, вдруг громко захлопнул ее, отложил в сторону и, качая головой, чуть слышно процедил сквозь зубы: «Мальчишка!». А затем с раздражением откинулся на спинку кресла, сверля взглядом только что закрывшуюся за ним дверь гостиной.

Сам Александр, между тем, быстро поднялся на второй этаж, все еще недоумевая по поводу такой странной реакции Прозорова. Дверь спальни была не заперта. Бесшумно повернув массивную медную ручку, он открыл ее – и буквально в тот же миг увидел прямо перед собой Ольгу.

- Привет… Иван Максимыч сказал, что у тебя заболела голова. Думал, ты уже спишь…

Губы Ольги дрогнули. Выразив мужу взглядом все негодование этим глупым вопросом, она отвернулась и отошла к окну.

... Поднявшись после обеда к себе, она вначале с минуту просто стояла посреди комнаты, прислушиваясь к ее звенящей пустоте. Затем – взяла со стола какую-то книгу и стала читать, даже не пытаясь вникать в смысл повествования, но при этом мысленно проговаривала каждое написанное слово, словно стремилась заглушить этим все более настойчивые тревожные мысли в собственной голове. Однако это совсем не помогло. И тогда, в очередной раз посмотрев на циферблат, Ольга переместилась за стол и начала письмо к свекрови, к которому после надеялась добавить сегодняшние фото. Пока же, после перечисления событий предыдущих дней, подробно и во всех деталях взялась описывать лишь сам поход в ателье. Но в какой-то момент вновь была вынуждена капитулировать перед своим волнением, и отложила перо. Когда, походив по комнате взад-вперед – будто бы надеясь таким образом поторопить время, она в пятый раз взглянула на часы, то едва не застонала: злосчастные стрелки сдвинулись вперед совсем немного. Именно в этот момент Ольгу и застал своим возвращением супруг, который, тем временем, будто и не замечая, что с нею творится, продолжал ждать ответа на свой нелепый вопрос.

- Не понимаю, с чего Иван Максимович решил, что у меня болит голова? Я просто устала, - не оборачиваясь к мужу, наконец, откликнулась она, чувствуя, как тревога в душе постепенно сменяется негодованием. Саша определенно что-то скрывал – и продолжает скрывать даже сейчас, делая вид, что ничего не происходит. Впервые в жизни оказавшись будто бы на его прежнем месте, Ольга все больше сердилась. – Устала ждать и волноваться.
Скрестив руки на груди, она резко повернулась и пристально посмотрела ему в глаза.

- Ей-богу, Ольга Дмитриевна, обладай я хоть каплей уверенности, что такое возможно, то непременно решил бы, что ты меня ревнуешь!

Стоя напротив жены, чью позу он сейчас невольно копировал, Веригин усмехнулся, смело встречая перепавший на его долю полный презрения взгляд. Но уже через мгновение вздохнул и покачал головой:

- Глупая шутка. Знаю. Прости меня, Оля, милая! Я действительно заставил тебя – да, как выяснилось, и Прозоровых – тревожиться сегодня. В оправдание могу сказать лишь одно: поверь, я никогда бы не поступил так, если бы… мог поступить иначе. Зато теперь точно со всем разобрался и еще раз повторяю: виноват, повел себя дурно и готов понести за свой проступок любое наказание!

- Это не ответ. Ты никогда прежде ничего не скрывал от меня, а теперь не можешь даже толком объясниться. Лишь отшучиваешься. Это совершенно на тебя не похоже.

Опустив руки, Ольга тяжело вздохнула. Затем, не позволив себя остановить, обошла мужа стороной, и опустилась в кресло. Состояние необъяснимой тревоги не оставляло ее даже теперь, когда Саша был здесь, стоял перед нею. Скорее напротив, лишь усиливалось под действием его странных оправданий. И это совершенно лишало Ольгу сил – как физических, так и душевных. Как вести себя дальше она не знала. Оставить ли насовсем эту тему, приняв за правду уверения, пусть даже и сомнительные, что все в порядке? Или все же настоять на своем, добившись, чтобы Саша наконец объяснился?

«Если бы мог поступить иначе», - несколько раз повторив эту фразу про себя, Оля покачала головой, отгоняя ее будто наваждение.

- И все же, у нас что-то случилось? – почти повторив его вчерашний вопрос, она с грустью посмотрела на мужа, - Я не могу сказать что, но вчерашняя моя тревога, тот внезапный и глупый страх, сегодня снова ожил. И напугал меня сегодня ты.

- Ничего! Решительным образом ничего! Ну поверь же мне, Оля! – уже слегка теряя терпение, но изо всех сил сдерживая себя, Александр опустился перед женою на корточки и, забрав в свои руки ее холодные от волнения ладони, принялся осторожно массировать их, чтобы согреть. – Просто… ну хорошо. Я расскажу, если ты прежде пообещаешь, что выслушаешь меня, не перебивая. Обещаешь?

Тотчас вскинув взор, Ольга с готовностью кивнула. И тогда он коротко, без лишних деталей и подробностей, все же поведал ей о сегодняшней встрече со Стешей и о том, как после ездил разговаривать с курировавшим ее прежде доктором из психиатрической клиники.

- Разумеется, все это было весьма неприятным сюрпризом и для меня – думал, честно сказать, что никогда более её не увижу. Поэтому и поехал так срочно к Алексееву, желая выяснить, почему эта девушка так вольно разгуливает по городу среди людей. Ведь после случая в нашем больничном сквере, когда она вдруг напала на тебя, нет никаких гарантий и для других окружающих ее людей… Однако, ссылаясь на весь свой опыт в психиатрии, коллега убедил меня, что подобное более не повторится – это был срыв на фоне нервного потрясения. Теперь же Стеша вполне руководит собой – иначе бы ее просто не выпустили из больницы. А то, что мы давеча встретились… Так невозможно же требовать, чтобы она покинула город лишь потому, что мне неприятно с нею видеться?

Во исполнение только что данного мужу обещания, Оля действительно в следующие несколько минут не проронила ни единого звука, хотя могла возразить, кажется, буквально на каждое произнесенное им слово. А вместо этого только лишь все ниже и ниже наклоняла голову – чтобы Саша не смог прочесть все более отчетливо наполнявшего ее взгляд ужаса.

Итак, выходит, что вчера, в переулке то была никакая не тень, не обман и не игра воображения! А действительно эта безумная девица! И слова какого-то неведомого Алексеева, что она более для них не опасна, Ольгу совершенно не успокоили. Глядя перед собой, она перехватила руки мужа, невольно сжимая их с таким усилием, что побелели костяшки.

Яростный блеск безумных глаз Стеши в момент, когда та вдруг набросилась на нее посреди парка, до сих пор виделся ей, будто бы наяву, хотя уже скоро два года с тех пор миновало. И столько всего разного было потом, что, кажется, давно пора бы уже забыть это, точно дурной сон. А вот поди ж ты, не забывается...

- Да-да, ты прав, - тихо отозвалась Ольга, когда муж замолчал, дожидаясь ее ответа. – Но может, все равно будет лучше уехать? Саша, я правда хочу домой! – воскликнула она вдруг, вновь умоляюще заглядывая ему в глаза.

Однако тот в ответ лишь принялся ласково успокаивать ее, будто раскапризничавшегося ребенка, убеждая попутно, что уехать вот так, вдруг, теперь будет не просто странно, но даже и невежливо. Что, например, подумают те же Прозоровы, если назавтра утром они внезапно объявят об отъезде, если для этого нет никаких веских причин?

Но в Ольгином представлении причины все же имелись. И настолько весомые, что ей было по большому счету все равно, что подумают или скажут Элен с мужем. Даже Вяльцева была ей уже неинтересна. Хотелось просто сбежать, спрятаться. Не было только достаточно разумных объяснений, почему. Так что со стороны это, и правда, должно быть, более всего походило на заурядную истерику слишком нервной жены. И в очередной раз принимая доводы мужа – пусть даже лишь только на словах, Ольга теперь уже пыталась добиться хотя бы чего-нибудь:

- Хорошо, давай останемся на эти четыре дня. Только, пусть старшие дети не выходят на улицу одни. А Фима с Сашенькой и вовсе побудут дома. Не хочу, чтобы что-то с ними приключилось… Я боюсь ее, Саша, и, пожалуйста, не смейся надо мной из-за этого.

- Я и не думал, - откликнулся он и на какое-то время вновь умолк, обдумывая ее слова.

Обуревавшие Ольгу страхи были ему хорошо понятны. Ровно по тем же причинам – стремясь уберечь, оградить – он и сам повел себя нынче днем, словно параноик. Но теперь, после того, как все выяснилось, нужны ли им, на самом деле, такие предосторожности? А впрочем, главное теперь – чтобы Оля наконец успокоилась.

- Конечно. Сделаем все, как ты говоришь, - Александр кивнул и поочередно коснулся губами кончиков жениных пальцев. Затем вновь постарался поймать ее взгляд, подмигнул и ободряюще улыбнулся. – Ну же, маленькая! Полно переживать, все не так уж и страшно! Скорее, наоборот. Посмотри вот лучше, что у меня для тебя припасено!

Отпустив руки Ольги, Веригин порылся в кармане пиджака, извлек оттуда сафьяновую коробочку и, открыв ее, продемонстрировал свое сегодняшнее приобретение – весьма необычной формы и вида серьги, представлявшие из себя крохотные филигранные витражи янтарного стекла, заключенные в изящную золотую оправу, выполненные в “природной” стилистике, когда каждый прихотливо изогнутый завиток искусно имитирует веточку, цветок или лист диковинного растения.

- Я не очень в этом понимаю, как тебе известно, но ювелир убедил меня, что они исключительно модные… Хотя, на самом деле, мне это все равно, просто представил их на тебе и уже не смог выпустить из рук.

Оля не была бы истинной женщиной, если бы, невзирая на все свои страхи и тревоги, не заинтересовалась словами мужа еще в тот момент, когда он лишь намекнул на сюрприз. Увидев же в его руках вначале весьма характерную коробочку, а потом и ее содержимое, она вовсе затаила дыхание и даже чуточку подалась вперед, приоткрыв в восхищении рот, словно ребёнок перед рождественским подарком. Бережно взяв за застежку одну из сережек, похожую на невесомое и хрупкое крылышко какого-то дивного насекомого, она подняла ее над раскрытой ладонью и взглянула через нее на свет.

- В украшениях ты, может, и не разбираешься, но меня зато изучил просто превосходно!

Усмехнувшись, Оля кокетливо приложила серьгу к мочке и чуть склонила голову, чтобы Саша мог оценить общий вид. А потом уже и сама подошла к зеркалу.

- И еще ты стал ужасным хитрецом. Это ведь специально для того, чтобы отвлечь меня, да?

- Есть немного! – честно признался Александр. Улыбаясь, он подошел и стал позади жены, явно любуясь ее отражением.

- Что же, тебе это удалось.

- Надеюсь, - обнимая Ольгу за плечи, он мягко коснулся губами вначале ее виска, а потом мочки уха, в которой призывно пританцовывала новая серьга. – Как и на то, что ты не сомневаешься, что я всегда смогу защитить тебя от любых бед и напастей.

Спокойная уверенность Сашиного взгляда, его слова, как всегда, успокоили Ольгу. Развернувшись в его объятиях, она кивнула, и прижавшись покрепче, поцеловала его, вкладывая в свой поцелуй не только – и не столько даже признательность за нынешний подарок, сколько любовь, нежность и благодарность за счастье даримое им постоянно и в каждый из дней.

Спустя ещё пару часов, когда Веригины все же решили спуститься в столовую, уже ничто не напоминало о случившейся между ними небольшой размолвке. А их друзья, хозяева дома, если и были совсем чуточку этим удивлены, то имели достаточно такта никак не показать своего любопытства. Поэтому и сам ужин прошел куда спокойнее, чем дневная трапеза, а застольная беседа текла веселее, и так ни разу и не коснулась щекотливой темы внезапного отсутствия Александра Глебовича. Ведь, если весела и спокойна Ольга, то верно, и сам инцидент не стоил не только разговора, но даже и выеденного яйца.

 Отправлено: 05.08.18 16:45. Заголовок: Ненастье, особенно т..

Ненастье, особенно такое затяжное, как нынешнее, было тоскливо и в лучшие дни жизни. Теперь же и подавно в голову, будто специально, лезли самые мрачные мысли, избавиться от которых становилось затруднительно даже при помощи порошка, так напоминающего кристаллы мелких снежинок, что, отделяясь от сонма своих серебристо-белых собратьев, то и дело ударялись в оконное стекло комнаты. Ударялись – чтобы тотчас бесшумно и бесследно рассыпаться. Исчезнуть, не оставляя после себя ничего. В отличие от кокаина.
Исчезая все стремительнее из отведенной для него коробочки, он оставлял ощущение пустоты и разочарования.

А еще боль, с которой Стеша поначалу даже не хотела бороться, рассчитывая заглушить физическим дискомфотом периодически одолевавшие ее сомнения. Но выдержала недолго. Всего лишь один день – первый из беспросветной четырехдневной январской вьюги, что накрыла город в ночь после того, когда она с оглушительной ясностью вдруг поняла, что именно мешает ей вновь стать счастливой. Вернее, кто. И главное – что надо сделать, чтобы избавиться от этой неприятной помехи. Решение казалось таким простым. И одновременно сложным. Оно требовало спокойствия и уверенности, закреплению которой так мешала проклятая метель, навевавшая вместе с тоской сомнения в правильности, а главное – эффективности намеченного. Последние подпитывали еще и некоторые собственные Стешины наблюдения. Избавиться от этих картин, возникавших в памяти, стоило лишь закрыть глаза, было не так-то просто.

…Неосознанные, встречные движения рук по белоснежной скатерти – у Шарлау.

…Взгляды, улыбки, взаимные прикосновения и отсутствие малейшего желания прятать свое счастье от посторонних глаз – по пути домой.

…Силуэты двух теней в освещенном проеме окна, слившиеся в страстных объятиях – за мгновение до того, как один из них, отделившись на миг от другого, плотно задернул шторы…
И вдруг – этот холодный, настороженный взгляд, обращенный вчера уже на нее саму – совсем чужой, ни капельки не похожий на прежний, ласковый и понимающий… Испуганный даже.

Глупый. Чего же он боится? Разве желает она причинить ему зло?! Разве может? Все, что она хочет – дать ему всю свою любовь!

Избавив прежде от необходимости исполнять опостылевший долг…
Хотя, отчего же он опостылевший, если силуэты двух теней вновь и вновь сплетаются в объятиях перед мысленным взором всякий раз, стоит только о них вспомнить?..

Сжав виски ладонями, Стеша зажмурилась и помотала головой, точно надеялась распутать таким образом странный клубок перепутанных между собой мыслей и образов. Соскочив с широкого подоконника, на котором все это время сидела, подобрав к груди колени, она вновь нетерпеливо схватила со стола заветную картонную коробочку, высыпала прямо на гладкую полированную столешницу еще немного спасительного кокаина, затем, свернув из папиросной бумаги тонкую полую трубку, уже привычно – слишком привычно – сделала пару вдохов.

И сомнения вновь исчезли. А на смену им пришла счастливая уверенность в том, что все непременно еще будет хорошо.

К вечеру второго дня вьюги, утомившись безвылазно сидеть в своей комнатенке, она решила немного погулять. Идти вновь туда совершенно не планировала, но ноги буквально сами привели в нужный переулок, где по-прежнему уютно светился окнами большой, красивый дом.
Когда на высоком пороге вновь показались его обитатели, вероятно, так же решившиеся на вечерний моцион, несмотря на непрекращающийся снегопад, Стеша тоже была там – но на сей раз осталась незамеченной. Не попалась на глаза и после, осторожно скользя в тени домов и деревьев, невольно прислушиваясь к оживленному разговору, который никто и не думал таить.
Говорили о концерте столичной певицы, имя которой в последнее время гремело так громко, что его знала даже Стеша. Да и что удивляться, если весь город уже два месяца сплошь увешан афишами об ее гастролях в городском театре?

Остановившись у одной из них, наклеенной поверх других и снабженной для наглядности фотографическим портретом томной красавицы-артистки, жизнелюбивого вида бородач, шедший под руку с красиво одетой дамой, верно, собственной женой, следом за доктором и самозванкой, мечтательно заметил, что такой фемине, дабы снискать успех, необязательно даже петь. Достаточно просто выйти на сцену и улыбаться.

- Что ж, вот и посмотрим скоро, так ли ей это на самом деле, или все же нужно кое-что еще, - отсмеявшись вместе со всеми, иронически заметила ему в ответ супруга, кажется, ничуть и не ревнуя к столь явно высказанному восхищению в адрес другой женщины. После чего, постояв еще немного у тумбы для объявлений, компания двинулась дальше.

А Стеша, дождавшись, пока все отойдут на достаточное расстояние, напротив, вынырнула из тени, подошла поближе и принялась внимательно изучать содержание афиши о гастролях госпожи Вяльцевой. Интересуясь не столько программой концерта, сколько тем, где, когда и во сколько он начинается…


Место, откуда будет наблюдать за экипажами, подъезжающими к парадному входу здания театра, она выбирала заранее и основательно – знала, что ждать, возможно, придется долго. Точнее, особенно долго мучиться с выбором не пришлось: как раз напротив удобно располагалась весьма популярная в городе ресторация. Стеше, в ее обычной жизни, она была совсем не по карману, но ради такого случая денег было не жаль. Тем более что шла она туда вовсе не наслаждаться гастрономическими изысками, а ждать и наблюдать. Насчет заказа столика пришлось, конечно, озаботиться заранее: в день концерта ожидался наплыв гостей. Получилось не без затруднений. Мэтр, у которого Стеша, по такому случаю приодевшаяся в лучшее из сохранившихся у нее платьев и снявшая сразу при входе потрепанную верхнюю одежду, вежливо осведомилась по поводу возможности предварительной резервации места, по всей видимости, обладал наметанным глазом в отношении финансовых возможностей посетителей. И потому на маскарад не купился. А сразу, лишь высокомерно окинув взором с головы до ног подошедшую к нему с вопросом весьма скромного виду девицу, ответствовал, что место-то, конечно, зарезервировать еще возможно – хоть и сложно, да только известно ли ей, что ресторация эта крайне недешевая и публика ее посещает «исключительно приличная».

Пропустив мимо ушей почти не завуалированную дерзость в свой адрес, Стеша лишь мило улыбнулась и ответила, что именно по этой причине и выбрала их заведение:

- Вы уж войдите в мое положение… Найдите решение! Мне очень надобно! – с этими словами она улыбнулась еще шире и, вытащив из ридикюля трехрублевую купюру, подсунула ее под край книги предварительной записи посетителей, что лежала на отделявшей ее от собеседника лакированной деревянной стойке. – Очень-очень!

Улыбка стала кокетливо-жалобной, но глаза блестели скорее лихорадочно. Впрочем, этого мэтр, в мгновение ока извлекший из-под гроссбуха деньги и ловко засунувший их в карман, не заметил.

- Ну, раз так, тогда…

- Только мне нужно место у окна! – тут же уточнила Стеша.

- Э… боюсь, что это будет затруднительно вдвойне… - с явным намёком посетовал наглец, косясь на зажатую в ее руках маленькую сумочку. И барышня Лисицына с едва заметным вздохом извлекла оттуда еще три рубля, устроив их на прежнее место. - … но мы непременно что-нибудь придумаем, мадемуазель! – сцапав и эту подачку, мерзкий халдей удовлетворенно хмыкнул и тут же записал в свой талмуд ее имя и время, на которое совершается заказ. – Ждем вас с нетерпением!

«С не меньшим нетерпением жду, когда ты сдохнешь!» - тут же ответила ему Стеша. Разумеется, про себя. А «наружу» лишь молча кивнула. И, сохраняя на губах всю ту же, будто приклеенную к ним улыбку, с достоинством направилась к выходу, стараясь не думать про потраченную только что огромную сумму денег. Жить на них относительно без бед она могла бы еще почти целый месяц, а теперь остались сущие копейки… Это вдвойне нехорошо оттого, что еще накануне вечером опустела и заветная коробочка с ее лекарством. Собираясь утром по своим делам, Стеша, конечно, расстроилась, что в ее распоряжении нет дозы, достаточной для того, чтобы ощутить привычный прилив энергии. Однако не слишком, так как рассчитывала уже на обратном пути заглянуть в первую же аптеку и пополнить необходимый запас. Но теперь в кошельке нужной для этого суммы уже не было. Да и дома денег не осталось – боясь за свои сбережения, Стеша обычно никогда не оставляла их в комнате, носила с собой. И вот теперь, забыв об иных важных надобностях, все потратила.

А ведь нарастающая как бы исподволь, откуда-то изнутри, дрожь, которую она поначалу приняла за возбуждение нервов, связанное с торжеством от достижения еще одной важной цели на ее пути, на деле оказывалась, кажется, совсем иным чувством, которого барышня Лисицына, как опытная сестра милосердия, конечно, всегда старалась избегать, тщательно контролируя частоту приема кокаина таким образом, чтобы это не превращалось в проблему… Да, видно, в последнее время контроль все-таки утратила.

Ну что ж. Ничего хорошего ее в ближайшие дни, стало быть, не ждет. Но это ерунда, пустое! Она сильная, выдержит. Это даже полезно. Да и продержаться ведь надо только пару дней, а потом – потом, когда рядом уже будет любимый, думать о такой ерунде ей уж точно никогда не придется. Зачем лекарство, если устранится сама причина ее болезни?!

Она заблуждалась. Уже через несколько часов легкий озноб превратился в крупную дрожь, от которой быстро перестал попадать зуб на зуб. А по телу, с катастрофической скоростью нарастая, вновь разлилась уже знакомая, но теперь словно десятикратно более мучительная, чем прежде, боль. Стеша даже не могла точно определить, где именно у нее болит – терзалось словно бы все тело сразу! Какая-то неведомая, но несомненно злая сила цепляла невидимыми острыми крючками каждую, даже самую мелкую из ее мышц – для того, чтобы после, изо всех сил, выкручивать во все стороны, доставляя ужасные страдания, которые Стеша не знала даже, с чем и сравнить.

Сжавшись комком в своей постели, укутавшись, помимо одеяла, всем, что в доме было теплого, включая шубейку, а также ободранную плюшевую скатерть, которую купчиха Аносова при сдаче комнаты отмечала, как особый элемент ее роскоши, Стеша пролежала почти сутки, зажмурившись и боясь даже шевелиться, ошеломленная испытываемыми мучениями. Не веря, что все это происходит с ней, и все еще надеясь, что долго длиться такое просто не может. Нужно лишь немного переждать. Она ведь это точно знает. Обязательно должно пройти. Ну, или хотя бы просто стать легче. Не может не стать… А потом она что-нибудь придумает. Или, может быть, в какой-нибудь аптеке сей огласятся отпустить немного лекарства в долг – если хорошо их об этом попросить?..

 Отправлено: 05.08.18 19:10. Заголовок: Четыре следующих дня..

Четыре следующих дня прошли абсолютно спокойно, без происшествий и потрясений, если не считать таковым приезд Гнездовых ранним утром пятницы. В доме, где и так было на пятеро человек больше, в миг началась суматоха, хотя, как и положено настоящей хозяйке, Елена Всеволодовна заранее подготовила для гостей комнаты. Шумная и веселая жизнь в доме Прозоровых стала настолько для них самих обычным явлением, что когда вечером мужчины уединились в кабинете, Элен сообщила об этом своим подругам.

- Уже как-то и не представляю себе тишину.

- Ну ничего, весной, к Сашиным именинам, мы ждем вас всех, и младших тоже. Саша хотел устроить катание по реке. У купца Игнатьева есть небольшой пароходик. Да и помимо этого мы много чего для вашего удовольствия еще выдумаем.

Сама Ольга хоть и на забыла о своем беспокойстве, но не тревожилась чрезмерно, так как будто помогая ее задумке, сильно переменилась погода и уже который день мела такая метель, что на улицу без нужды никто не выходил. Дворники едва справлялись с тем, чтобы расчистить тротуары, а присыпанные песком, они тут же вновь обрастали снежным покровом. Извозчики прокатали санями глубокие колеи на дорогах, а седоки их кутались в рогожи и меховые накидки почти до самой макушки. Поэтому и детей гулять никто не отправлял, а Ольга, время от времени выглядывавшая в окно, лишь отмечала слепящую белизну вокруг.

К утру субботы стихия, правда, начала отступать и дувшие ветра ослабли, снег перестал валить, к вечеру небо уже совершенно расчистилось от тяжелых туч и на его черном бархате засияли яркие звезды.

Еще днем, когда все гости сидели в гостиной Прозоровского дома, посыльный доставил столь долгожданный пакет из ателье Климашевской и все с интересом принялись разглядывать фотографии, некоторые из которых сделаны были в нескольких экземплярах, те, что Ольга собиралась отправить родным и подарить крестным. А так как оба названных родителя были теперь здесь, то и сделано это было немедленно. Прозоров, получив карточку с Шурочкиным портретом, где она утопала в кружевной пене чепца и платьица, как всегда не сдержался от восторженных возгласов про ее неземную красоту.

- Вот увидите, она вскружит голову не одному кавалеру, как, наверное, в свое время вы, Оленька, сводили с ума столичное общество? – Ольга на это замечание улыбнулась как-то вяло и добавила, что предпочла бы для дочери не столько красоту, сколько мужнин характер, а Элен, которая лишь одна, исключая Александра Глебовича, знала Олину историю, тут же ее поспешила поддержать:

- Уверена, что у нее будет и то, и другое, Оленька. Вы образцовые родители и ваши дети унаследуют от вас только лучшие качества.

Ну а ближе к назначенному для выхода часу все удалились наверх, чтобы переодеться и приготовиться. Конечно, наряды были выбраны заранее, но это не мешало испытывать, в-первую очередь дамам, некоторое волнение. Ольга же переживала вдвойне, так как вызвалась помогать Алине с прической и от того волновалась, как бы угодить и девушке, и не вызвать осуждения у ее родителей за слишком смелую и модную конструкцию.

Сама Ольга свой наряд наметила давно. С собой она привезла свое любимое голубое платье, в котором дебютировала несколько лет тому назад в местном обществе. На балу у Гнездовых. Конечно, оно было переделано немного, добавлены новые детали, но общий силуэт, который так шел Ольге и подчеркивал ее великолепную фигуру, был сохранен. Дополнила она костюм тонкими лайковыми перчатками, доходившими почти до самых плеч и подхваченными у запястий тонкими золотыми браслетами. Ну и конечно же, в завершении образа она надела преподнесенные на днях мужем серьги, которых удлиненная форма изящно подчеркивала овал ее лица. А чтобы все могли оценить оригинальность их формы и декора, Оля намеренно убрала волосы в высокую прическу.

Когда дамы спустились вниз, где уже их ждали мужья, они были вознаграждены за свои старания восхищенными взглядами. Правда, красоту их пришлось на время скрыть под теплыми шубками и платками. Прогулявшись немного до угла, где Ивану Максимовичу удалось остановить извозчиков, компания рассеялась по саням. Как и предрекал Прозоров, многие желали увидеть своими глазами Вяльцеву. На подъезде к театру уже было многолюдно. Кто-то шел пешком, кто ехал в санях и экипажах, которые выстроились в вереницу и медленно подъезжали к театральному крыльцу. В фойе, блистая нарядами и благоухая духами, собрался почти весь свет Астрахани. А шум голосов, как рокот моря, заполнял каждый уголок. И везде обсуждали лишь одно – главную героиню вечера и ее внезапный успех. Кто-то желал видеть и наслаждаться ее пением исключительно веря в ее талант, кто-то рассуждал, что стать известной певицей за столь короткий срок возможно лишь имея сильного покровителя, но как бы там ни было, все сходились в одном – ее приезда в Астрахань – это сенсация.

После второго звонка все стали рассаживаться в зале и тут оказалось, что многим не хватало даже мест, а капельдинеры выносили дополнительные стулья в партер, хотя и при этой мере многие остались стоять вдоль стен. Как это часто бывает, шум в зале стих в одно мгновенье и зрители устремили любопытные взоры на сцену, где сначала легко качнулся занавес, поплыл в сторону и конферансье объявил публике столь ожидаемую исполнительницу.

 Отправлено: 06.08.18 03:46. Заголовок: К ценителям и знаток..

К ценителям и знатокам вокального искусства – в любой его форме, Веригин себя, как известно, никогда не относил. А музыку, если какую и любил, то скорее уж ту, которая пением не сопровождается вовсе. Единственным исключением здесь была Ольга, которую доктор, если бы у него этим кто вдруг надумал поинтересоваться, тут же, ничтоже сумняшеся и без всяких шуток, назвал бы своей любимой певицей. Причина тому была слишком очевидна, чтобы ее объяснять. Прочие же исполнительницы, будь они хоть даже и сама Аделина Патти, порой восхищали техническим мастерством, но души своим пением почти не касались. Но если и был в этом некий эмоциональный ущерб, то в обычной жизни ни Александру Глебовичу, ни тем, кто его окружает, он не доставлял неудобства. Подобно тому, как не слишком мешает жить человеку и его близким, например, природная неспособность различать определенные оттенки цветового спектра – при нормальном зрении в целом. Вот и сейчас, наблюдая за тем, как супруга и друзья, в единении со всеми, восторженно внимают пению столичной знаменитости, он испытывал удовольствие скорее от того, что это им так хорошо, нежели потому, что сам так уж млел под звуки популярных романсов и оперных арий, которые своим глубоким, томным голосом исполняла со сцены госпожа Вяльцева. Пела она, однако, приятно. Так что Александр Глебович почти даже и не скучал. Дополнительным же развлечением было потихоньку рассматривать в полумраке затененного партера тех, кто сидел по соседству. Последнее, впрочем, выходило не слишком успешно, ибо взгляд почти неизменно, спустя минуту-другую, словно магнитом вновь притягивало к Ольгиному профилю. Изредка, замечая его внимание, она тоже поворачивалась, понимающе кивала и улыбалась, слегка сжимая затянутыми в перчатку пальчиками его руку, спокойно лежащую на разделявшем их кресла подлокотнике, полагая, верно, что, ища ее взгляда, он хочет поделиться своим восторгом. А он просто ею любовался. И еще невольно вспоминал, как много лет тому назад, в совсем другом зале – куда более помпезном и торжественном, чем нынешний, и не в партере, а в ложе, вот так же, забывая о происходившем на сцене действии, засматривался на Ольгу – тогда еще даже не невесту. А только едва знакомую ему барышню. Ужасно высокомерную, капризную, упрямую, даже злую – и одновременно такую болезненно одинокую, что уже тогда, еще не осознавая, что влюблен по уши, он готов был биться против кого и чего угодно, чтобы только защитить ее от всего этого мира, такого для нее, бедняжки, неуютного. И как же не похожа на нее сидящая ныне подле него спокойная и уверенная молодая красавица! А вот сам он, дурак, напротив, нисколечко не изменился по-прежнему без сомнений готов ради нее на всё…

Усмехнувшись своим мыслям, Александр Глебович молчаливо приподнял брови и качнул головой, отвечая на короткий вопросительный взгляд жены, которая, должно быть, почувствовала, как только что слегка вздрогнуло его плечо.

Тем временем, госпожа Вяльцева завершила первое отделение концерта, допев знаменитый романс «Очи черные», последние аккорды которого буквально потонули в овациях и многоголосых криках «Браво!». На сцену полетели цветы, подобрав лишь несколько из которых и благодарно поднеся их к губам – жест сколь красивый, столь и вычурный, по скромному мнению доктора, единственного, кажется, во всем зале, взиравшего на происходящее без избыточной ажитации – неторопливо уплыла за кулисы. Отдыхать. А публика, делясь восхищенными комментариями по поводу только что увиденного, потянулась в фойе и к буфету.

Снабдив всех своих дам мороженым и шампанским и предоставив Ивану Максимовичу почетное право их развлекать, Веригин и Гнездов, тоже не самый большой любитель подобной шумной толчеи, отпросились ненадолго покурить и глотнуть свежего морозного воздуха: единственного, чего в жарко натопленном и сверх меры перегретом всеобщими восторгами помещении было в явном недостатке. Там, на пороге и вокруг здания городского театра, впрочем, было не менее оживленно. Дожидались, переговариваясь между собой или дремля на козлах в отсутствие господ, кучера многочисленных личных экипажей, чуть подальше теснились со своими санями в предвкушении хорошего заработка наемные извозчики, собравшись в стайки, оживленно щебетали гимназического возраста барышни, с интересом поглядывая на прогуливающихся неподалеку одиноких и в компании друзей студентов.

- Вот гляжу я, Саша, и понять не могу, как так время быстро проходит-то? – указывая взглядом в сторону последних, негромко заметил Гнездов, принимая любезно прикуренную доктором от своей собственной папиросу и благодарно ему кивая. – Вроде, и сами мы еще совсем недавно такими же вот оболтусами по улице прохаживались, а ныне, вон, и бороды уже седеют…

- Эй, да ты за всех-то не говори! – насмешливо откликнулся доктор. – Моя еще, вроде, уверенно в прежнем окрасе держится!

- Ну ладно, ладно! Пересолил слегка! Но вообще – и правда, как-то быстро все! Вон, даже вы только что, кажется, сюда переехали, а уже и дочку родили, и дом вам новый скоро строить начнем, даст бог, если все благополучно.

Мечтательно сощурившись при мысли об исполнении их с Ольгой давней мечты, Александр Глебович сделал еще одну затяжку и было собрался уже задать Сергею еще пару вопросов, касающихся намеченного на март начала строительства, но тут из распахнутой настежь двери фойе послышался звонок колокольчика, приглашающий зрителей возвращаться в зал, и люди вокруг потихоньку потянулись обратно в здание театра.

- Что ж, кажется, пора обратно и нам.

Кивнув ответ, Гнездов тут же затушил папиросу:

- Пожалуй… - и тут, избавившись от окурка, вдруг прибавил каким-то странным, непривычным тоном. – А знаешь, вот все ж таки есть у этой певицы что-то этакое в голосе… ну, страстное, земное, необузданное. Оттого слышишь его, и буквально сразу понимаешь, что определенно хороша эта чертовка не только на большой сцене, но и хм-хм… в других, так сказать, более камерных залах…

- Эк тебя разобрало-то, оказывается! – удивленно покосившись на приятеля, прежде ни разу не замеченного им в столь фривольных мыслях, Веригин, не выдержав, рассмеялся и, слегка хлопнул его по плечу. – Даром, что борода седая! Ладно-ладно, хватит философствовать, идем обратно, пока наши дражайшие половины и иже с ними не предали нас анафеме за нежелание продолжать наслаждаться искусством.

 Отправлено: 07.08.18 01:28. Заголовок: - Она прекрасна! Как..

- Она прекрасна! Как она поет, как чувствует – нет! – проживает свой музыкальный образ. И как она красива, - Алина, кажется, более других была увлечена образом Вяльцевой. И если родители и Ольга Дмитриевна обменивались комментариями и комплиментами в адрес столичный певицы, то девушка просто кипела от переполнявшего ее, почти любовного, восхищения, - Ее голос так чарует, верно папа?

Иван Максимович согласился, но привёл несколько «но» с которыми согласилась и Ольга Дмитриевна.

- Она слишком открыто берет гласные. Иногда это очень неприятно звучит. Впрочем, в целом вся ее манера и образ действительно пленяют.

- Ну что же вы хотите, голубка моя, она в академии пению не обучалась и никто не ставил прежде ее произношения. Это только теперь ею занялись и она набирает свой опыт. Впрочем, разве не в том и прелесть – эта ее дикость своеобразная, народная. Но! – Прозоров поднял вверх указательный палец, привлекая внимания всех дам и те, с лукавыми улыбками, слушали его, - Сейчас мы узнаем, чего на самом деле стоит эта дама! Во втором акте ей петь Далилу. А мы знаем, кто здесь самая сладкоголосая обольстительница!

Ольга рассмеялась, а супруга Ивана Максимовича в который раз попеняла ему за его любовь к неприкрытой лести.

- Да разве это лесть?! Это истинная правда! До сих пор наш триумф тогдашний обсуждают.

Продолжая в том же духе разговор, компания провела в фойе время ровно до второго звонка. В тот момент появились Сергей и Александр, несущие за собой запах табачного дыма и морозного воздуха. Ольга положила свою ладонь на руку мужа, которую тот ей предложил едва оказался рядом. И на его вполне простой и несколько скуповатый вопрос, довольна ли она, Ольга в тон ему односложно ответила: «Да». Но улыбка и сияющий взор были более красноречивы.

Второе отделение концерта прошло так же, как и первое – публика восторженно внимала, затаив дыхание, голосу столичной сирены, сопровождая каждое исполнение громкими рукоплесканиями. А как только выступление завершилось раздались призывы бисировать и еще почти полчаса Анастасия Дмитриевна исполняла разные романсы и городские песни, пока ее наконец не отпустили.

Публика в каком-то едином возбуждении, переговариваясь друг с другом, даже если это были вовсе незнакомые люди, волной хлынула из зала в фойе, а оттуда в гардеробную. Но друзья не спешили, предпочтя обождать пока первые театралы покинут храм искусства и уже в комфорте можно будет одеться и выйти на улицу. За то, что им не достанется экипажей они так же не волновались, так как им предстояла небольшая прогулка до ресторации и после долго сидения было вполне приятно пройтись, тем более что ветер стих окончательно и наступило абсолютное морозное затишье, которое бодрило.

- Какая благодать, - тихо проворковала Ольга, уютно прижимаясь к Сашиному плечу

 Отправлено: 08.08.18 02:37. Заголовок: - Что, неужто, даже ..

- Что, неужто, даже лучше самого концерта? – иронически поинтересовался Веригин, чуть склоняя голову набок и невольно касаясь щекой пышной прически прильнувшей к его плечу супруги. Велев не болтать ерунды, она шутливо стукнула его сложенным веером, и Александр улыбнулся в ответ. Дожидаясь, пока основная толпа в гардеробной несколько рассеется, они стояли у приоткрытого кем-то окна, из которого приятно тянуло свежим морозным воздухом – и еще почему-то будто бы совсем немного дымом. Рядом, продолжая делиться впечатлениями, оживленно общались Элен, Алина и Натали Гнездова – последние две оказались в результате наиболее восторженными поклонницами таланта мадам Вяльцевой во всей их компании. Госпожа же Прозорова, как обычно, более слушала, нежели говорила. Несколько поодаль от них тихо переговаривался о чем-то с важным господином в полицейском мундире Иван Максимович. А Сергей Аркадьевич, зажав в руке стопку жестяных номерков, тем временем уже пытался подобраться поближе к гардеробной стойке. Наконец, это удалось. И, обернувшись, Сергей посмотрел на Веригина, призывно махнув ему рукой: дескать, иди, помогай! И он пошел, оставив Ольгу всего на пару минут, чтобы затем вернуться уже с кипой верхней одежды. Следом явился Гнездов ровно с такой же, и, оставив беседы, все начали вновь облачаться в шубы и шапки, а дамы – дополнительно укутались в тончайшие, но теплые паутинки своих пуховых платков. После чего, наконец, двинулись к выходу.

- Вот мы тут, господа, искусством весь вечер наслаждаемся, и не ведаем, оказывается, что в городе нашем, меж тем, происходят криминальные происшествия! – заметил вдруг Прозоров, когда спускались по ступеням, вызвав всеобщее удивление.

- Что еще за происшествия такие, Иван Максимыч, о чем это ты? – отвлекшись от внимательного созерцания несколько обледеневшего камня под собственными и жениными ногами – более всего для того, чтобы именно Ольга ненароком не оступилась, поднял голову и Александр.

- Да вот, поговорил только что с обер-полицмейстером, и узнал не новость даже, а прямо-таки леденящий душу детектив-с! Рассказал он мне, что нынче на Косе едва не сгорел дотла один дешевый доходный домишко. И все бы ничего, потушили, и ладно. Да погиб там, к несчастью, некий молодец, из местных обитателей.

- Жаль человека, - вздохнул поравнявшийся с ними Сергей Аркадьевич. – Но в чем же детектив-то? Пожары и зимой нередко случаются.

- Это так. Да не совсем так. Ты, Сережа, не перебивай, дай договорить. Поначалу вот этого несчастного во всем и обвинили, решили, что уснул пьяный с папиросой, от нее-то постель и занялась. А следом все остальное в комнате. Но к вечеру, вроде, нашли подтверждение, что не пожар там был, а поджог. Да и парень, как выяснилось, отчего-то приснул с папироской вовсе не в своей постели, а… - тут Иван Максимович вдруг резко осекся и, покосившись на заинтересованно слушавшую его рассказ старшую дочь, смущенно фыркнул, точно морж. – В общем, был не дома. Да и погиб вовсе не от огня, а пораньше. Тело не совсем обгорело, так что аутопсия оказалась возможна. Вот и установили по горячим – во всех смыслах – следам, что молодца этого прежде, чем поджечь, задушили.

- Господи, какой кошмар! – в один голос воскликнули женщины, а затем Елена Всеволодовна, недовольно нахмурившись, взглянула на мужа с осуждением:

- Послушай, Жан, ну хватит! К чему все эти ужасные детали? Да еще и при ребенке!

- Все-все, душа моя, нем как рыба! – тут же воскликнул он, примирительно поднимая руки. – Что-то я и правда, увлекся, прошу прощения. Просто инцидент уж больно вопиющий для наших спокойных палестин, шуму теперь будет на всю губернию! Вот обер-полицмейстер и переживает. Только что теперь-то переживать? Упреждать надо преступления! Сколько же раз во всех наших совместных с их чиновниками заседаниях в земстве поднимал я вопрос о том, что непонятно, кто селится в той части города! Непонятно кто, и непонятно, чем занимается! А ведь это уже почти центр!

Оседлав своего любимого конька, покуда шествовали от театра к ресторации, Иван Максимович и Сергей Гнездов при некотором участии своих супруг, еще какое-то время рассуждали о ослабевшем в последнее время в Империи правопорядке и гораздо меньшем, чем прежде спокойствии граждан. Александр же с Ольгой, не желая более на сегодня никаких серьезных разговоров, вскоре заметно от них поотстали. И теперь просто шли рядом, крепко взявшись, точно дети, за руки. И это было очень хорошо: идти вот так, не торопясь, слушая, как поскрипывает под ногами сухой от мороза снег, и время от времени поглядывая то друг на друга, то на высокие и яркие звезды на небе.

Она появилась перед ними внезапно, будто бы из ниоткуда, просто соткавшись из сумрака одного из минуемых в эту минуту переулков. И вначале Веригин подумал, что это случайность. Вновь очередная случайность, которая вполне могла произойти и сегодня. Но всего через пару мгновений уже точно понял, что это совсем не так.

Случилось это, когда, странно улыбаясь, Стеша Лисицына – а это была именно она, вдруг резко двинулась навстречу – однако же не к нему, как можно было ожидать. А почему-то к остолбеневшей от ужаса Ольге, слишком потрясенной, чтобы даже закричать. Не размышляя более, Александр мгновенно дернулся вперед и влево, отталкивая жену куда-то в сугроб и одновременно закрывая ее собой.

И в этот же момент почувствовал, как что-то сильно ударило его под правое ребро…

 Отправлено: 08.08.18 03:26. Заголовок: За сутки до этого.....

За сутки до этого...

- Нет, барышня, простите уж, но в долг мы ничего не даем! – немолодой, лысоватый аптекарь смотрел на нее сквозь стекла пенсне со смесью презрения и жалости.

- Но мне нужно совсем немного, буквально чуть-чуть! Очень нужно! – цепляясь за край прилавка трясущимися от напряжения пальцами, Стеша готова была разрыдаться: которой по счету была эта аптека? Третьей? Десятой? Она не помнила. Но ответ на ее просьбу, чем дальше, тем больше похожую на отчаянную мольбу, везде звучал одинаково. – Я просто… просто не могу так больше! – прошептала она еле слышно, опуская глаза. – Пожалуйста! Я умру, если вы не дадите мне…

- Бога побойся, бесстыдница! Ишь, чего выдумала! – внезапно вспылил в ответ аптекарь. – Раньше сдохнешь, если не перестанешь эту гадость нюхать, или что там вы с нею делаете?! А так – ничего, поболеешь еще чуток, да и отпустит! Домой к себе чеши отсюда, кому говорю! А не то околоточного сейчас позову, скажу, что дебоширишь, быстро тебя в участок, к воровкам да шлюхам!

- Не надо никого звать! – испуганно вскинулась Стеша. – Я ухожу… ухожу!

И действительно поспешила выскочить на улицу, где нынче стоял белый, а вернее – какой-то серый из-за непрестанной метели, день. Точнее время определить было сложно – часов у Стеши не было. Да и наплевать ей было, в общем-то, который теперь час. Куда важнее казалось найти способ избавиться от этих мучений. Любой. А иначе как же осуществить то, что задумано?

Свернув в первую после злосчастной аптеки подворотню, чтобы не привлекать к себе слишком много внимания, она прижалась спиной к стене и прикрыла глаза, надеясь, что если постоит спокойно, то бешеное сердцебиение и головокружение хотя бы немного ослабеют.

- Степанида Андреевна? Это вы? Ох… да что же это? Вам дурно? – странно знакомый голос заставил с трудом разлепить веки.

Прямо перед нею стоял, тревожно тараща круглые, точно плошки, глаза, Федька Трофимов, ее сосед по жилищу. Совсем еще юный, лет на пять моложе самой Стеши, он только недавно перебрался в Астрахань из какой-то дальней деревни и устроился младшим приказчиком в скобяную лавку неподалеку от Косы. Зарабатывал там пока сущие гроши, потому и квартиру себе смог позволить совсем дешевую. Такая нашлась у купчихи Аносовой. Всего за двадцать копеек в день. Тесная, в одну комнатенку, она открывалась в общий для всех темный сырой коридор прямо напротив Стешиной. Поэтому прежде они несколько раз встречались и, кажется, перебрасывались пару раз несколькими словами. Отсюда Стеша его знала. Но когда этот лопух, вдруг отчего-то решив, что их разговоры – не банальная вежливость с ее стороны, стал проявлять недвусмысленный амурный интерес, разумеется, пришла в ужас и резко оборвала общение,
держась с незадачливым ухажером с той поры холодно и даже неприветливо. Однако сейчас, увидев в его рябой, по-лошадиному длинной физиономии чуть ли не образ своего спасителя, несказанно обрадовалась.

- Да, я… нездоровится мне что-то, Федор… Парфёнович, – прошептала она едва слышно, не без труда припомнив его отчество.

- Господи, вот ведь беда-то! Так, может, вас к доктору свесть? В больницу?

- Нет-нет, домой бы мне… Не могли бы вы проводить меня до дома?

- О чем речь! – взирая на нее с все возрастающим ужасом и состраданием, юноша тут же с готовностью кивнул. – Я только у хозяина отпрошусь, туточки рядом – через пять минут снова буду, дождетесь?!

- Да куда теперь мне спешить? – с трудом растянув в вымученной улыбке дрожащие губы, пробормотала Стеша, вновь прислоняясь к стене и смежая длинные ресницы. – Идите, я никуда не денусь.

Спустя полчаса небыстрого – иначе она теперь просто не могла – ходу, наконец, добрались восвояси. По дороге совсем не говорили – не до того. Но уж дома Федьке все же удалось выяснить, что заболела его соседка еще накануне. А нынче вот хотела добыть в аптеке крайне необходимое для себя лекарство – в долг, потому как в последнее время с деньгами было совсем плохо. Да только никто не дал.

- Вот ведь ироды немецкие! – ярился Трофимов, все более распаляясь в праведном гневе против жестокосердых аптекарей, отказавших бедной больной барышне в ее слезной просьбе, пока укладывал ее в постель, да осматривался по сторонам в захламленной комнатенке, дабы найти, чем бы потеплее ее укутать. – А что ж за лекарство-то хоть такое? Может, я сам его вам куплю? У меня деньги есть! А вы долг после отдадите, как поправитесь. А нет – так и ладно!

- Нет, что вы, это лишнее, это неловко…

Из последних сил стараясь терпеть выкручивающую все тело боль, Стеша, тем не менее, вся подобралась, точно кошка перед прыжком, и жалобно посмотрела на соседа поверх натянутого до самых глаз одеяла.

- Я так не могу!

- Глупости не болтайте! Название лучше скажите. А еще лучше давайте докторову пропись, я все одно на слух-то ихнюю галиматью не запомню.

Помявшись еще немного для виду, Стеша горестно вздохнула и кончиком пальца слабо указала на свой ридикюль:

- Вон там, в сумке, рецепт, возьмите, пожалуйста!

Вернулся он быстро, минут через пятнадцать. Только и они показались вечностью. Так что заветный коробок у Трофимова, опешившего от неожиданности, когда еле живая еще недавно барышня вдруг резво выпрыгнула из постели и кинулась ему навстречу с горящими глазами, Стеша буквально вырвала из рук. И после, ничуть не смущаясь его присутствия, сразу же употребила известным способом часть его содержимого. А еще через несколько минут по-прежнему ошеломленный происходящим приказчик увидел настоящее чудо. Ибо как еще можно объяснить столь быстрое, в прямом смысле на глазах, исцеление от такой тяжкой хвори?

- Спасибо тебе, Феденька-голубчик! – даже не замечая, что впервые перешла с соседом на «ты», порозовевшая и повеселевшая Стеша, уже без прежней суеты, а плавно и грациозно, опустилась на край своей кровати, неотрывно глядя на него из-под длинных ресниц.

- Да чего уж там, Степанида Андреевна, пустое! – махнув рукой, Трофимов и сам покраснел, словно барышня, с трудом отводя от нее глаза. – Вы, может, покушать чего захотите, так я по дороге из аптеки и еды кое-какой захватил, вот, глядите!

Метнувшись к оставленному у входа кулю из рогожи, он извлек оттуда колесо пахнущей чесноком и специями колбасы, четверть хлебного каравая и почему-то – бутыль с молоком в придачу.

- Не откажусь! – улыбнулась Стеша, по-прежнему не сводя с юноши внимательного и какого-то раздумчивого взора. – Но только если трапезу ту ты со мной разделишь!

- Так как же ж? Мне ведь в лавку еще обратно надобно, не то хозяин заругает! – растерялся Федька, с тоской поглядывая за окошко. Идти туда совсем не хотелось. Особенно теперь, после такого чудесного приглашения. – Нельзя мне, Степанида Андреевна. А так – я бы с радостью, - честно признался он, снова краснея и опуская глаза.

- Ну раз нельзя – иди, - спокойно и будто даже равнодушно откликнулась она, с затаенным весельем наблюдая за тем, как Федька немедля разочарованно поник. – Но и я тогда одна есть не стану, тебя дождусь.

- Правда?!

- Истинный крест! Придешь со мной нынче вечерять?

- А то не приду! Прибегу!!! – с радостной улыбкой до ушей, Трофимов, казалось, уже теперь подпрыгивал от нетерпения.

- Значит, жду.

На том и расстались. Федька убежал обратно в свою лавку, а Стеша, навзничь опрокинувшись на кровать прямо поверх творящегося на ней бедлама, уставилась в потолок, то и дело при этом рефлекторно нащупывая подле себя пальцами лежащий здесь же, рядом, коробок с кокаином, который, с тех пор, как Трофимов его принес, почти не выпускала из рук. Чувствовала она себя сейчас замечательно – ничего уже не болело, а мысли в голове плыли легко, точно летние облачка, но память о пережитых мучениях была еще слишком свежа. Допускать подобного более нельзя. Счастье, что нынешний раз на её пути попался этот дурачок, а если бы нет?

Вновь подумав о мальчишке и вспомнив его восторженный вид при расставании, Стеша опять чуть задумчиво прищурилась. Мысль отблагодарить его за оказанную услугу не только совместным ужином зародилась у нее еще до того, как Федька ушел. Ничего необычного в этом не было: кокаин усиливает жизненную энергию во всех смыслах – Стеша о том хорошо знала, хотя обычно и игнорировала эту сторону его действия на свой организм. Для чего, если тот, кому она хочет на самом деле принадлежать, все равно не рядом? Однако сегодня, в последний вечер старой жизни – почему бы и не позволить себе маленькое приключение? Тем более мальчишка этого заслужил.

Что он там говорил о долге, который можно будет отдать ему как-нибудь после? Нет, надолго одалживаться она не станет. В новой жизни это ни к чему.

Когда Федька вернулся домой, спустя пару часов и сразу же робко поскребся к ней в комнату, у Стеши уже все было готово. Стол сервирован – чем бог послал. А к еде в дополнение было уже отнюдь не молоко: с давних пор она всегда держала дома на случай простуды немного водки. Теперь экономить было ни к чему, потому початая бутыль заняла свое место рядом с аккуратно нарезанной колечками колбасой и хлебом. А с краю стола стояла, приветливо мерцая желтым огоньком – на улице к этому времени стемнело, керосиновая лампа, создавая уют и нужное настроение.

- Устал? – Стеша, с заплетенной нетуго и перекинутой через плечо на высокую грудь косой, встала из-за нарядного стола и пошла навстречу гостю. Одета она была лишь в сорочку и накинутый поверх пеньюар.

- Да… нет… не знаю, - посипел бедный Федька, у которого от такого невозможного зрелища вся кровь сперва бросилась краской к щекам и ушам, а потом вдруг с шумом устремилась вниз, прямо к чреслам, действительно не знал, что ему сказать и сделать. – Степанида Андреевна, я не вовремя, может, вы спать собрались?

- Ну что за дурачок, право! Очень даже вовремя! – подойдя к нему вплотную, проговорила она низким, воркующим полушепотом, ласково заглянула ему в глаза и затем сама коснулась губами его приоткрытых от удивления губ. – И не смей больше называть меня Степанидой Андреевной. А то я очень рассержусь!

И дальше случилось вовсе невероятное. Такое, о чем Федька и в самых потаенных грешных помыслах мечтать боялся. Степанида Андр… да нет же. Стеша! Стешенька – имя которой он твердил в исступлении, покуда сжимал в своих объятиях, была с ним такой… такой… Бедный приказчик Трофимов и слов-то таких не имел в своем лексиконе, чтобы описать, какой она была с ним в те незабвенные минуты!

А потом они, наконец, поели. Ну и выпили, конечно, не без того. А после снова любили друг друга так жарко, что Федька даже не слышал, что шепчет прекрасная возлюбленная, запрокинув голову, закрыв глаза и извиваясь над ним змеёй, вовсе не его, Трофимова, а совсем чужое мужское имя…

Наутро Стеша проснулась первой. На улице уже давно рассвело, но утомленный бурной ночью, ее новый любовник безмятежно спал. Высвободившись из-под его руки, она накинула пеньюар прямо на голое тело и подошла к окну: метель за ним, кажется, заметно ослабела, хотя и не прекратилась совсем. Что же, может, к вечеру и вовсе пройдет. А пока и так неплохо. Отступив вновь вглубь комнаты – тихо, на цыпочках, Стеша потянулась, чувствуя в некоторых мышцах не только вполне понятную после столь безудержных постельных утех легкую боль, но и первые признаки недомогания, развитие коего она поспешила тут же упредить при помощи доброй щепотки своего лекарства. Затем вернулась обратно в теплую постель и принялась рассматривать конопатую Федькину физиономию.

При дневном свете он был, можно сказать, даже и неплох. Да и телом, как оказалось, крепок… А впрочем, какая разница, если в новой жизни он ей все равно не потребуется?

Посмотрев на спящего еще немного, Стеша задумчиво вздохнула, а после вдруг взяла вторую, свободную ныне, подушку и без лишних эмоций, плотно прижала к его лицу, навалившись на нее сверху сразу всем телом.

Тотчас проснувшись, ошалевший от ужаса приказчик судорожно рванулся и глухо замычал – сквозь толстый слой перьев было не понять, что именно. Потом стал яростно брыкаться, пытаться вырваться из-под спуда… еще и еще. Рычал что-то, глухо всхлипывал… Стеша за все это время, напротив, не издала ни звука. Лишь изо всех сил прижимала свою подушку к его голове. Даже когда Федька, наконец, в последний раз дернувшись, обмяк, она не стала спешить ее убирать. Выждала еще несколько минут. На всякий случай. И только потом, мельком взглянув на посиневшее, со страшно выпученными глазами лицо и убедившись, вновь накрыла. Теперь уж одеялом, брезгливо покосившись при этом на желтое пятно, расползавшееся из-под мертвого тела по белой простыне.

А далее, деловито взглянув на часы, и, кажется, даже забыв на какое-то время о лежащем под одеялом на ее кровати трупе, Стеша начала собираться. Беспорядок в комнате убирать смысла не было – да и времени оставалось не слишком много. Себя бы успеть толком обиходить! Платье, в котором третьего дня ходила заказывать столик в ресторацию, дожидалось хозяйку с тех пор в углу на вешалке. Но прежде Стеша, конечно, умылась, да как следует расчесала спутавшиеся за ночь длинные волосы гребнем. Помыть бы их… ну да ладно, не до того теперь! Так что, быстро сплетя темно-каштановые густые пряди в две толстые косы, она просто уложила их корзинкой вокруг макушки и заколола шпильками. Получилось на удивление хорошо, прямо как от парикмахера! Улыбнувшись своему отражению, Стеша принялась за остальной туалет. Натянула чулки, обулась, застегнула корсет. Потом надела платье. Клетчатое, из хорошей шерстяной шотландки, хоть и далеко уже не новое, с белым кружевным воротничком. Он всегда ей шло.
Ему должно непременно понравиться!

В конце концов, из глубины зеркала на Стешу посмотрела молодая и симпатичная, похожая на курсистку, барышня. Ну, разве что немного бледная. И взгляд – не восторженно-глупый, как полагается, а цепкий, прохладный. Но с этим уж ничего не сделать, ладно…

Налюбовавшись на себя вдоволь, барышня Лисицына, будто вспомнив о некой докуке, слегка сморщила нос и, обернувшись, покосилась на кровать. Вздохнула, покачала головой. Подумала еще немного. Затем, осененная внезапной, но хорошей идеей, взяла со стола и вылила прямо на постель недопитые ночью остатки водки, прибавив для надежности керосина из лампы. Достала из своего ридикюля портсигар, извлекла и прикурила папиросу, а потом, откинув простыню, старательно вложила ее в уже похолодевшие Федькины пальцы.

Ткань вокруг весело тлеющего оранжевым её кончика, обильно смоченная горючими жидкостями, мгновенно занялась.

Вот и все, сборы завершены! Накинув шубейку и платок и не взяв с собой ничего, кроме столового ножа, тотчас засунутого в сумочку, Стеша, бесшумно притворив за собой дверь, выскользнула наружу.

Метель на улице, как и ожидалось, к вечеру закончилась, а небо над городом, наконец, очистилось, поэтому мороз заметно окреп. Но холодно ей вовсе не было. Легкой, танцующей походкой барышня Лисицына бодро шла в сторону центра города, улыбаясь и подрагивая от странного, одновременно сладкого и мучительного чувства предвкушения.

***

Прямо сейчас...

Ринувшись навстречу самозванке, и в ослеплении холодной ненависти не замечая ничего вокруг, Стеша вложила в удар всю свою силу. Но все равно удивилась, что длинное, широкое лезвие ножа так легко и запросто вонзилось в плоть, прежде ловко проскользнув между полами зимнего пальто, распахнутого по щегольскому обычаю и в январский мороз... Прежде чем сообразила, что пальто это почему-то… мужское.

В мгновение ока трезвея от молнией поразившего жуткого осознания того, кто только что внезапной преградой возник на её пути, барышня Лисицына резко отшатнулась и попятилась на пару шагов назад, рефлекторно выдергивая – и затем роняя в снег из также разжавшихся помимо её воли пальцев окровавленный нож.

Еще отказываясь верить в случившееся, она медленно подняла взгляд, безмолвно молясь о том, чтобы увидеть перед собой чьё-нибудь другое – не его – лицо, но, едва зародившись, эта безумная надежда тут же и угасла.

Молчаливо и растерянно, но без страха и осуждения, а скорее с каким-то сочувствием глядя Стеше… не в глаза даже, а кажется, прямиком в душу, перед нею стоял все-таки Александр Глебович.
Сахарный ее Санечка.

А убогая самозванка, тем временем, возилась в снегу у него за спиной, неловко пытаясь подняться на ноги.

Но когда Стеша, на миг поглядела туда пылающим болью, яростью и звериной тоской взглядом, тотчас возиться перестала, вновь замерла и села в сугроб, широко разинув в безмолвном крике свой лягушачий рот и прижав к нему ладонь в вязаной шерстяной варежке.

- Нет, - помотав головой при виде этого отвратного зрелища, барышня Лисицына сморгнула и тихо повторила. – Нет… не надо, пожалуйста… - обращаясь при этом, разумеется, не к ней, лядащей, и даже не к любимому, на которого затем вновь перевела глаза. Но к некоей высшей силе, которая только что заставила её совершить самую ужасную ошибку в жизни.

Ошибку, которую, теперь во что бы то ни стало, нужно было успеть исправить.

- Нет!!! – закричала Стеша, наконец, во весь голос, и двинулась было опять к ненавистной сопернице.

И в тот же миг оказалась в крепких объятиях во второй раз заступившего ей дорогу Санечки. Да только, увы, не любовных…