Отправлено: 07.12.19 23:19. Заголовок: Последняя тайна

Время действия: осень 1914 года

Место действия: Петроград

Участники: Александра Веригина, Адальбер де Колиньи, семейство Игнатьевых и Чернышевых.

 Отправлено: 07.12.19 23:36. Заголовок: В конце июня этого г..

В конце июня этого года мир окончательно сошел с ума. Самым ужасным было то, что симптомы заболевания проявлялись уже давно, только вот замечать их – а особенно высказывать свои наблюдения вслух осмеливались лишь немногие. За что чаще всего сразу же публично объявлялись безумцами, подобно сулившей катастрофы древней троянское принцессе. Так что даже выстрелы, прогремевшие в центре сербского Сараева, ставшие официальным пусковым крючком творившегося ныне безумия, были по сути лишь следствием всего, что происходило до этого. Прежняя жизнь менялась. А точнее, разрушалась, словно человеческий организм, пораженный сифилитической инфекцией. Что, впрочем, вовсе не означало необходимости остановиться и прекратить борьбу с гнусным недугом. Напротив, следовало искать новые, более решительные способы, чтобы не дать мерзкому гною просочиться туда, где пока еще беззаботно смеялись дети и продолжали расти полевые цветы. Вот только где найти подходящего «доктора», если два внука полоумной английской старухи и их безвольный кузен не могут и даже не хотят попытаться договориться, затеяв вместо этого в мировом масштабе очередную адскую партию в кровавые шахматы и ставя в ней на кон судьбы вверенных им Божьей волей народов.

Удобно расположившись в любимом глубоком вольтеровском кресле, граф Чернышев просматривал доставленные с утренней почтой свежие газеты – столичные и зарубежные, что пестрели теперь заголовками о событиях на Марне, где разворачивалось одно из первых сражений новой войны. Германские войска отступали вдоль Эны и Вель, французы праздновали победу. И это не могло не вселять надежду. А учитывая, что и русская армия сейчас активно гонит прочь австрияков, захватив по пути Восточную Галицию и часть Буковины, и сильная австрийская крепость Перемышль оказалась в осаде… Да, если теперь все организовать верно, если все три державы Сердечного согласия не упустят хотя бы нынешний шанс и разыграют-таки стратегически верные карты, собрав при этом воедино все силы, возможно, еще и получится остановить охватившее Европу сумасшествие, обрубив одним верным ударом сразу обе головы воинственной австро-германской гидры…

- Павел Дмитриевич, вас ждут в гостиной.

Отвлекшись от очередной статьи – но в большей степени, от собственных размышлений по поводу того, о чем в ней говорилось, граф удивленно посмотрел на лакея, а затем на часы. Странно. Нет еще и половины двенадцатого. Для светских визитов время неурочное. Ну что же, значит, снова по делам, решил он, вздыхая, аккуратно складывая газету и возвращая ее к другим, собранным стопкой на маленьком столике подле кресла. Затем поднялся, оправив домашний шлафор – разумно рассудив, что загадочный визитер, кем бы он ни был, простит его за столь неформальный наряд, и быстрой, пружинистой походкой вышел из своей опочивальни, направляясь вниз, где его и верно, дожидался, облокотившись на каминную полку, гость.

- Ах, Адальбер, так это вы?! – воскликнул Павел Дмитриевич, когда тот, заслышав шаги хозяина, обернулся, заставив последнего вновь испытать легкий приступ déjà vecu, впервые возникший при встрече с этим человеком еще в самом начале прошлой зимы на приеме, что давал по поводу своего недавнего назначения новый французский посол Морис Палеолог. Личным секретарем при нём как раз и прибыл в Петербург сегодняшний ранний гость Чернышева. Впервые пожимая в тот день его руку, Павел Дмитриевич, действительно, вдруг на мгновение каким-то чудом перенесся в прошлое где однажды уже знакомился с личным секретарём посла, графом де Колиньи. Вот только сам он с тех пор стал старше на двадцать с лишним лет. А его визави, отчего-то, совершенно не изменился: те же серо-прозрачные, с весьма проницательным взглядом, глаза, та же приветливая улыбка и легкий наклон головы… Испытав немалое смятение, Павел Дмитриевич, впрочем, довольно быстро пришел в себя, сообразив, что никакой эликсир вечной молодости тут не при чем. А знакомят его нынче всего лишь с отпрыском того самого графа, хотя и до изумления похожим на своего отца.

- Сердечно рад нашей встрече!

- И я, Поль, однако, мне крайне неловко, что пришлось потревожить вас так непростительно рано, – сделав пару шагов навстречу, молодой француз виновато улыбнулся, протягивая Чернышеву руку, которую тот тотчас же горячо пожал, продолжая при этом мысленно дивиться тому, как этакая вот физическая идентичность двух людей может сочетаться с абсолютной противоположностью их натур. Последнее, впрочем, было в глазах Павла Дмитриевича главным и несомненным достоинством Адаля. Сочетая удивительную проницательность в политической сфере с живым умом и рациональностью, он являл собой образец прогрессивного политика будущего, смелого на принятие неординарных решений, но не необдуманных, а взвешенных и просчитанных на несколько ходов вперед. Отца же его, сколько помнится, отличала расчетливость лишь в поиске личных выгод. Что слишком часто шло вразрез с представлениями не только морали, но даже чести. И здесь молодой граф также был ему совершенным антиподом, обладая неподдельной скромностью и порядочностью, этими поистине редкими, а порой и неудобными, особенно для политика в современном мире качествами. Что, впрочем, не мешало оставаться одной из ярких персон высшего столичного света, в который Адальбер де Колиньи вошел на удивление легко и просто всего за неполный год жизни в Петербурге. Среди его друзей и добрых приятелей числились многие, но особо выделялись молодой князь Юсупов и великий князь Дмитрий. С последним его объединяла еще и общая страсть к конному спорту, в котором оба недурно преуспели. И потому даже пару раз встречались на различных турнирах. Неудивительно, что расположения столь блестящего иностранца искали многие петербургские красавицы. Но, сколько было известно, Чернышеву ни одной из них пока не удалось завоевать вполне его сердца. В чём для этого была причина, он не знал, да, в общем, и не осмелился бы интересоваться, так как не состоял в достаточно близком для подобного знакомстве. Однако общению и встречам, даже столь неожиданным, как сегодняшняя, всегда искренне радовался.

- Да это пустяки, Адаль! Я хорошо понимаю, что в нынешние времена не всегда до соблюдения всех условностей светского этикета… Скажите лучше, вы хотите кофе? Я бы с удовольствием выпил!

- Да, пожалуй. Но, если не возражаете, то лучше бы продолжить этот разговор в вашем кабинете. Я принес кое-какие бумаги и возможно, вам захочется взглянуть на них более основательно, до того, как это пройдет по официальным каналам.

 Отправлено: 10.12.19 00:52. Заголовок: В отличие от «большо..

В отличие от «большого мира», проблемы и судьбы которого волновали по преимуществу лишь обладателей государственных умов, вроде дяди Поля и его коллег по службе, в мире обычном, маленьком, в котором обитала Санька, ее семья, а также другие люди, которых она знала, жизнь текла по-прежнему размеренно, спокойно и весьма счастливо. Хотя, с тех пор, как мама вышла замуж за Дмитрия Кирилловича, многое в ней, конечно же, изменилось. И прежде всего то, что уже буквально на следующее лето после этого знаменательного события на свет появился Дмитрий Дмитриевич Игнатьев, вернее, Митя-маленький, как его почти сразу окрестили родные. А еще через полтора – Володя, отобравший уже и у него недолгие лавры «младшенького» в основательно разросшемся семействе. Старшие же дети, в числе коих теперь, стало быть, оказалась и Александра, тоже не теряли времени зря. Стёпа, как и прежде, дневал и ночевал в хирургической клинике, настойчиво углубляясь в выбранную еще до поступления в университет будущую специальность. И потому ни для кого не стало неожиданностью, когда, окончив полный учебный курс с золотой медалью, он принял приглашение остаться при кафедре госпитальной хирургии, чтобы в дальнейшем держать магистерские испытания и, если повезет, продолжить не только врачебную практику, но и научную карьеру. Таня ныне изучает историю искусства в Парижской Гранд-Шомье упросив каким-то чудом родителей – и прежде всего Ольгу Дмитриевну, отпустить ее туда после глупейшего (в этом Санька была с mama совершенно солидарна) решения разорвать ради этого совсем уж было сладившуюся помолвку. Да и сама Саша не отстаёт, основательно повзрослев, как многие утверждают, еще более – похорошев, и главное, покинув, наконец, опостылевшую за столько лет гимназию, готовится к главному событию для каждой уважающей себя барышни – светскому дебюту. Его мама пообещала еще весной, в Сашин шестнадцатый день рождения, по поводу которого Игнатьевы давали большой прием. И уже тогда вдовствующая графиня Лидия Николаевна, мнение которой Александра очень ценила, благосклонно заметила, что ее появление в обществе непременно произведет фурор. Так ли это будет, или иначе, предстояло проверить уже в скором времени. А пока Александра наслаждалась, можно сказать, последними неделями детства, гостя вместе с младшими братишками в Петербурге… вернее, конечно же, Петрограде. В то время как mama и Дмитрий Кириллович, впрочем, уже давно и как-то незаметно превратившийся для Саньки в papa – в отличие от Стёпы и Таты, так и продолжавших величать его по имени-отчеству, наслаждались обществом друг друга в Ялте. Традиция эта завелась совсем недавно, так как прежде Митя и Володя были совсем крошками, и мама ни под каким видом не желала расставаться с ними даже на несколько дней. Но в позапрошлом году papа все же удалось ее уговорить на две недели на Лёлиной даче без чад и домочадцев, оставленных под присмотр целой армии родственников и прислуги, генералом которой стала графиня Лидия Николаевна, клятвенно пообещавшая невестке, что все с ними будет хорошо – и сдержавшая свое обещание. Так что уже на следующий год родители отправились в Ялту на месяц, да и в этом намеревались провести не меньше, вернувшись обратно только к концу октября. Причем, не в Москву, а сразу в столицу, где решено было провести первый Санькин светский сезон. На этом настояла еще одна бабушка, графиня Чернышева, с которой девушка познакомилась лишь четыре года назад, когда та ненадолго приехала в Москву. Высокая, пожалуй, чрезмерно худощавая и крайне сдержанная, она совсем не походила ни на Лидию Николаевну Игнатьеву, с которой, как оказалось, дружила в юности, ни тем более – на Анну Софроновну Веригину. Мама в ту короткую встречу, более похожую на официальную аудиенцию, тоже держалась с ней будто туго натянутая струна. Но в следующий визит Марии Николаевны в Москву общение все-таки возобновилось, продолжившись и в те разы, когда Игнатьевы сами бывали в городе на Неве. Хотя по-прежнему не несло в себе особенной теплоты. Тем не менее, когда графиня Чернышева как-то заметила, что Александре (никакой «Саньки» или даже «Сашеньки» для неё не существовало) будет лучше впервые выйти в свет именно в столице, mama без возражений согласилась.

Так Санька и оказалась в Петрограде у дяди Поля, взявшегося нынешней осенью лично опекать младших племянников, пока не вернутся домой их родители. А так как пребывание в его доме всегда ассоциировалось у детей с ощущением свободы и даже некоторой вседозволенности, никаких возражений с их стороны не поступило. Вернее, с Санькиной стороны. Потому что Митя и Володя были еще слишком юными, чтобы что-то в этом понимать. И мир их был ограничен по преимуществу стенами детской, а также Летнего сада, куда их каждый день выводили гулять приставленные с самого младенчества чинные бонны.

Александра в гувернантках и боннах уже не нуждалась. Причем, не только по возрасту, но и оттого, что выросла в принципе очень послушной и домашней барышней. Хорошо, но не избыточно образованной, прекрасно воспитанной и столь очевидно женственной, что последнее было заметно уже теперь – сквозь почти хрустальную хрупкость её тоненькой и высокой девичьей фигурки. Нынешним утром это особенно выгодно подчеркивала амазонка цвета марсальского вина, дополненная чуть сдвинутым на правый глаз маленьким кокетливым цилиндром, опутанным тонкой сеткой вуали.

Едва ступив в холл дядиного особняка, Саша, впрочем, сразу же отколола его от уложенных в высокую строгую прическу белокурых волос и вручила вышедшему навстречу лакею вместе со стеком. Затем, пройдя дальше, на миг задержалась напротив большого зеркала, поправляя прическу, улыбнулась, довольная, собственному отражению и устремилась в гостиную, где навстречу ей тотчас выскочил откуда-то, цокая по натертому до блеска наборному паркету когтями, немецкий шпиц.

- Фифи, малышка! – воскликнула девушка, опускаясь рядом на корточки, чтобы ее приласкать и весело рассмеялась, когда та сразу же повалилась на спину, изо всех сил мотая хвостом и подставляя юной хозяйке мягкое белое брюхо. – Соскучилась по мне, да? Соскучилась?!! Ну, извини, девочка, не обижайся! Просто там, где я была, кругом огромные страшные лошади! Помнишь, как ты их однажды испугалась?.. Не знаете, Петр Фомич, а её уже сегодня выгуливали? – спросила она, вновь легко поднимаясь на ноги и оборачиваясь к дядиному лакею, вошедшему следом с небольшим серебряным подносом, на котором красовалась стопка только что принятой почты и почтительно остановившемуся у входа в ожидании дальнейших распоряжений барышни.

- Не могу знать, Александра Александровна, но сейчас же уточню у вашей горничной – вот только отнесу в кабинет к Павлу Дмитриевичу новые письма.

- Дядя в кабинете? В такую рань? – удивилась Саша, которой, как и всем близким, была известна привычка графа Чернышева задерживаться в своих покоях еще на час-полтора после пробуждения. Да и вообще не вставать слишком рано, если этого не требовала работа или еще какие-то дела.

- Да, барышня, у него посетитель. По службе.

- Вот как? Ну ладно, значит, увидимся с ним позже, в столовой, – чуть дернув плечом, девушка снова беззаботно улыбнулась. Но в душе внезапно шевельнулось любопытство: сколько помнилось, дядя редко принимает у себя кого-то, кроме родных и близких. Тем более в столь необычное для этого время. – Хотя… давайте лучше, я сама отнесу ему эти письма, а вы, пожалуйста, найдите и расспросите мою Аришу. Не хочу, чтобы Фифка испортила дяде Полю очередной обюссонский ковёр!

Забрав у слуги поднос, Александра направилась к кабинету Чернышева, что находился здесь же, на первом этаже дома, по соседству с обширной библиотекой. Фифи, как водится, увязалась следом.
Эта весёлая и неугомонная глупышка завелась у нее полтора года назад. Вскоре после того, как Саня перенесла свою первую серьезную утрату: прожив весьма солидный по собачьим меркам век, отправился в Страну Вечной Охоты почтенный старец Сэр Монти. И, тогда Лариосик Ильинский, сын одной из маминых знакомых, то ли по личной прихоти, то ли по чьей-то подсказке, принес Саше корзину с крохотным щенком. Что само по себе было бы довольно мило с его стороны. Однако в сочетании с нелепейшим «взамен», произнесенным при вручении подарка, показалось невероятной глупостью и даже пошлостью – как будто действительно можно заменить одного друга на другого! А впрочем, со временем полюбили в семье и Фифку. Тем не менее, некоторые ее дурные привычки по-прежнему регулярно приводили в отчаяние не только домашних слуг в московском доме Игнатьевых, но даже и хозяйку, ставя её порой в крайне неловкое положение. Поэтому и следили столь ревностно все сразу за маленькой негодяйкой, так и норовящей сотворить исподтишка какую-нибудь новую каверзу, вроде погрызенной в лохмотья на удивление крепкими зубами Стёпиной студенческой фуражки и сбитого с маминого туалетного столика флакона с любимыми духами. А то и того хуже – намоченного ковра или мебельной обивки, на которые Фифи почему-то особенно любила справлять свои делишки, если ее вовремя не выгуляют.

 Отправлено: 11.12.19 09:03. Заголовок: *с племянницей* - В..

*с племянницей*

- Вы вправе распоряжаться этим, как пожелаете, Поль. Только не оглашайте источник… - понизив голос, произнес Адальбер, обращаясь к Чернышеву, когда тот закончил читать принесенные им бумаги, содержавшие свежие агентурные данные, добытые в германском тылу французской разведкой.

- Последнее могли бы и не уточнять, Адаль, - заметил Павел Дмитриевич, озабоченно нахмуриваясь. Прочитанная только что информация, в самом деле, выглядела достойной того, чтобы быть сегодня же доложенной Сазонову. И, да, разумеется, объявленной, как полученная «из анонимных источников». Ибо Россия и Франция, конечно, ныне друзья собратья по оружию, но определенные интересы могут порой расходиться даже у союзных государств. И бросать тень на Колиньи, а через него – и на самого господина Палеолога, как всем и без того известно, весьма расположенного к России, Чернышеву бы никоим образом не хотелось. Об этом он как раз и намеревался сказать своему молодому коллеге, когда внезапно раздавшийся стук заставил обоих собеседников резко обернуться к двери:

- Дядя, мне можно войти?

Вопрос этот был из области риторических. Строгий, требовательный, а подчас и суровый на службе, в присутствии детей своей младшей сестры Павел Дмитриевич неизменно превращался в самого нежного из дядюшек. И, хорошо это осознавая, девичья часть данного «племени» порой бесстыдно использовала его слабости в собственных корыстных целях. Вот и теперь, стоило Саньке войти с торжественно водруженным на три растопыренных пальца подносом, как хмурая складка между его бровей тотчас разгладилась, а выражение глаз за один миг из серьезно-сосредоточенного вновь сделалось мягким и добродушным.

- Ваша утренняя почта, граф! – подражая Петру Фомичу, Саня горделиво прошествовала через всю комнату и поставила поднос на рабочий стол прямо перед Чернышевым.

- Да-да, красавица, конечно же, входи! – все же откликнулся Павел Дмитриевич, хотя это уже не имело особого смысла, сворачивая и откладывая секретный документ, действительно, не в силах сдержать улыбки при виде того, как забавно Санька подражает напыщенной повадке его слуги. – Благодарю покорно! – кивнул он, когда племянница опустила поднос с письмами на стол.

- Зашла просто для того, чтобы пожелать тебе доброго утра! – также улыбнулась ему девушка, одновременно искоса поглядывая на дядиного гостя, высокого молодого мужчину, который при ее появлении мгновенно поднялся со своего стула. А теперь, заметив внимание к собственной персоне, учтиво поклонился. – Здравствуйте, - вежливо проговорила она в ответ на его приветствие, сделав легкий книксен.

- Конечно, именно так я и подумал, - кивнул Чернышев, в голосе которого Александра наверняка бы заметила легкую иронию – если бы внимательно его сейчас слушала…

- Что же, не буду вам больше мешать, - вновь обернувшись к нему, проговорила, тем временем, Саша, а затем опять посмотрела на незнакомца. – Простите и вы, сударь… – и вдруг сдавленно взвизгнула, совершенно случайно опуская взгляд ниже лица высокого господина и замечая пристроившуюся на ковре рядом с его начищенным до зеркального блеска ботинком Фифи в весьма характерной позе. – О, боже! Нет!!!

 Отправлено: 13.12.19 13:38. Заголовок: *в гостях у дяди и п..

*в гостях у дяди и племянницы*

Дверь в кабинет отворилась прежде, чем хозяин успел хоть что-то сказать. И еще через мгновение Адальбер, несколько обескураженный подобной вольностью, увидел совсем юную девушку, что вошла, и затем неспешно прошествовала через всю комнату к столу, за которым сидел граф Чернышев, распространяя вокруг себя тонкий аромат фрезий, к которому примешивался тот особенный, знакомый каждому, кто увлекается верховой ездой. Запах, что остается на одежде всадника после долгой верховой прогулки: самой лошади и пропитавшейся её потом кожаной экипировки. Причину его появления объяснял, собственно, сам наряд мадемуазель – темно-бордовая амазонка простого и даже чересчур строгого кроя. Хотя, следовало признать, что и сам сильно приталенный сюртучок подчеркивал плавные изгибы стройного девичьего тела, пожалуй, даже лучше, чем это сделали бы иные украшения. А чуть укороченный подол юбки демонстрировал затянутые в лаковые сапожки щиколотки, столь изящные, что Адаль украдкой любовался ими все время, пока девушка увлеченно общалась с графом Чернышевым, будто бы его самого для неё здесь не существовало.

Они говорили по-русски. На этом же языке прекрасная амазонка обратилась и к нему – когда, наконец, сочла необходимым заметить. Адаль начал заниматься им понемногу всего пару месяцев назад, полагая, что иначе просто нельзя полноценно понять обычаи, историю и культуру страны, в которой придется провести, возможно, несколько лет жизни. Однако начавшаяся война и возросший тут же в геометрической прогрессии объем работы несколько затормозили претворение этого плана в жизнь. Поэтому из всего услышанного де Колиньи понял разве что приветствие и извинение, а об остальном скорее догадался – хотелось бы надеяться, что верно, приготовившись произнести в ответ пока единственную отменно получавшуюся у него фразу «Dobrogo vam utra». Но тут вдруг случилось нечто совершенно неожиданное: доселе взиравшее на него вполне спокойно и благосклонно личико мадемуазель внезапно перекосила странная, испуганная гримаса, в то время как взгляд расширившихся глаз скользнул куда-то вниз. Потом она воскликнула нечто невразумительное и, звонко топнув по полу каблучком сапога, зачем-то уставилась, как вначале показалось Адалю, на его ботинки.

Впрочем, недоумённо проследив за ее взглядом, уже в следующий миг он понял, что произошло – стоило лишь узреть у своих ног задранную вверх маленькую мохнатую собачью мордочку, две агатовые бусины которой, в свою очередь, с любопытством изучали его самого. Недолго. Потому что как только хозяйка назвала ее по имени, Фифи тотчас вскочила и, помахивая хвостом, устремилась к ней. Оставляя после себя на ковре, так сказать, физическое доказательство радости от их встречи.

- Саня, что там еще такое?! – воскликнул Павел Дмитриевич, поднимаясь из-за стола. Голос его не был сердитым, но в интонации явственно слышалось желание получить разъяснения. Чему, однако, помешал внезапный грохот, возникший от падения на пол тяжелого серебряного кофейника, который в эту же самую минуту, как-то неловко двинув локтем, смахнул на пол граф де Колиньи. Открывшись от удара, крышка его со звоном покатилась прочь, а остатки кофе, смешанные с темной жижей гущи, вылились на ковёр – прямиком поверх только что произведенного собакой непотребства.

- Боже, прошу прощения! Я так неловок! – всплеснув руками, по-французски, воскликнул Адаль, оборачиваясь к графу Чернышеву. – Кажется, я только что испортил ваш великолепный ковер! А ведь это подлинный «обюссон», да? Еще раз простите, даю слово, что найду вам другой!

- Да полно, ерунда какая, - неуверенно произнес Павел Дмитриевич, переводя взгляд с племянницы на гостя, а затем на ковер и разглядывая лужу. Уж слишком большую, с учетом того, что кофейник был практически пуст. А Адальбер, тем временем, вновь глянул на девушку и быстро ей подмигнул.

Снайперская точность попадания серебряного метательного «снаряда» не оставляла сомнений в «случайности» произошедшего. Поэтому Саньке оставалось только удивляться. Во-первых, и правда, меткости и глазомеру дядиного гостя, столь ловко и удачно рассчитавшего силу толчка, а во-вторых – его сообразительности и, конечно, галантности. Впрочем, последнее, говорят, в крови у всех его соотечественников. А в том, что ее находчивый рыцарь – француз, Александра убедилась тотчас, стоило ему только заговорить. Галльским наречием в ее окружении владели практически все, да и сама она была в этом – и единственном – предмете первой ученицей своего гимназического класса. Но для этого господина французский явно был родным, а не выученным, пусть и блестяще, языком. Потому, чуть кивнув в ответ на его подмигивание, лишь подтвердившее ее первоначальную догадку, Саша тоже беззвучно, одними губами, шепнула ему по-французски «merci». А потом обернулась к дяде, который опять поинтересовался, что же все-таки произошло, и почему она так кричала.

- Ужасно глупо, - вздохнула Санька, смущенно опуская глаза. – Настолько глупо, что ты, должно быть, решишь, будто я ненормальная: мне показалось, что я увидела на полу рядом с этим господином огромного паука… а ты знаешь, как я их боюсь. Вот… и вас я, кажется, тоже напугала, месье! Мне так стыдно…

- Паука? – недоуменно переспросил Чернышев, глядя при этом почему-то на гостя, который в ответ лишь пожал плечами и вновь чуть виновато улыбнулся. – Как-то не припомню, чтобы сии божьи твари прежде навевали на тебя такой священный ужас. Впрочем, пустое. Познакомься лучше с тем, кого ты так жаждала от него уберечь: Адальбер де Колиньи, мой коллега -дипломат, секретарь французского посла. А вы, граф, знакомьтесь с моей племянницей, юной мадемуазель Александрой. Она – дочь моей младшей сестры.

Затем, обошел, наконец, свой стол, стал рядом с Сашей и прибавил вдруг, прищуриваясь от едва заметной усмешки:

- А также барышня с весьма живым умом и богатым воображением.

- Всегда находил это в дамах неоспоримым достоинством, - невозмутимо кивнул Адаль – отметив про себя странное выражение, что тенью промелькнуло во взгляде собеседника, тотчас, впрочем, исчезнув. И вновь повернулся к мадемуазель, следить за выражением миловидного личика которой ему было, прямо скажем, куда интереснее. – Очарован и рад знакомству!

- Я тоже рада, - ответила Саша, которую отчего-то смутило это совершенно стандартное «enchanté», слетевшее с уст графа.

Скорее всего, дело было вовсе не в самом слове, а в интонации, с которой оно было сказано, или… нет? Решительно не понимая причину переживаемого волнения, Саша все же решила, что глупо давать ему властвовать над собой слишком долго. Потому, пересилив смущение – пусть даже и приятное, подняла глаза и смело улыбнулась месье де Колиньи.

Сейчас, с близкого расстояния, он показался ей старше, чем на первый, мимолётный, взгляд. Наверное, даже старше, чем Стёпа. А может, все дело в том, какую важную должность он занимает? Секретарь самого французского посла!

…Внезапно спохватившись, что молча таращится на француза с улыбкой Джоконды, должно быть, уже с минуту, а это неучтиво и вообще ужасно нелепо, Санька стала лихорадочно соображать, что бы такого правильного у него спросить. И, не найдя ничего лучшего, вдруг выпалила:

- Надеюсь, месье нравится наша страна?

- Думаю, судить о целой стране, увидев одну лишь столицу, попросту невозможно. Мне рассказывали, что Россия – чрезвычайно разнообразна и каждом её отдельном уголке есть свое, особенное очарование. Но могу точно сказать, что Петроград производит впечатление даже на меня, парижанина… А вы, мадемуазель, вам приходилось бывать в Париже?

- Да, - тут же радостно кивнула Александра, довольная тем, что у неё, кажется, получается та самая «непринужденная беседа» владение искусством которой мама считает одним из главных и всегда подчёркивает, что уметь ее завести и поддержать – одно из основных качеств, отличающих истинную леди от простушки.

- Пять лет назад, когда мы путешествовали по Европе. Заезжали и в Париж, ты помнишь, дядя? – она взглянула на Павла Дмитриевича.

- И каковы же впечатления?

- Эмм… неоднозначные…

- Париж вас разочаровал? – изумился де Колиньи, как и всякий истинный парижанин, убежденный в глубине души, что его родной город – столица не только Франции, но и всего мира. – Но почему?

- Нет… - вновь покосившись на графа Чернышева, Александра рассмеялась. – Нет-нет, месье! Это, видимо, я его чем-то разочаровала. Потому что он попросту не пожелал показаться мне во всей красоте. Был конец января, довольно серо и дождливо. Поэтому, когда старший брат потащил меня на смотровую площадку Эйфелевой башни, мы толком ничего не рассмотрели. В музеях, в которые меня водила старшая сестра, оказалось полно народу, да и оценить выставленные там шедевры я, одиннадцатилетняя, толком не смогла… А еще – и это самое глупое – на площади перед Лувром меня укусила за палец обезьяна шарманщика – когда я потянулась за своим билетиком с предсказанием судьбы! Пожалуйста, не смейтесь! Было очень больно! А самое обидное – я так и не узнала, что ждет меня будущем, представляете?

- И правда, досадно, - сочувственно нахмурил брови Адаль, будучи, тем не менее, не в силах, сдерживать улыбки.

Рассказ мадемуазель Александры был столь наивным и непосредственным, что это все еще с головой выдавало в ней ребенка. Но и внешность, и манера держать себя, и даже легкое, пусть и неосознанное, кокетство столь же явно намекали на скорое пробуждение женщины. Адальбер не мог не улавливать этих «волн», но реагировал на них пока скорее с интересом исследователя, нежели мужчины.

- Что же, остается надеяться, что в следующий ваш визит Париж исправится и поведет себя именно так, как и подобает радушному хозяину, принимающему дорогую гостью.

- Последнее не помешало бы и мне, - неожиданно вмешался в их диалог Павел Дмитриевич, который прежде наблюдал за всем молча. – А для того позвольте немного побыть нашим общим предсказателем. Итак, в ближайшем – примерно в течение этого часа – будущем я отчетливо вижу всех нас в столовой, вкушающими отменный ланч. Однако произойдет это лишь в том случае, если ты, Саша, успеешь переменить свой прогулочный наряд, а мы с месье де Колиньи – закончить наши дела.

Сказано все это было с благодушной улыбкой. Но граф был уверен, что племяннице хватит сообразительности понять, что ее присутствие в кабинете несколько затянулось.

- И передай Петру Фомичу, чтобы прислал в кабинет кого-нибудь для ликвидации этой катастрофы, - добавил он уже по-русски, когда умница Санька, и правда, мгновенно обо всем догадавшись, без возражений направилась к двери.

- Вы уж простите, Адаль, что вот так, несколько самовольно, вписал вас в наше с Александрой «будущее», – усмехнулся он, возвращаясь за стол и вновь разворачивая перед собой французскую агентурную сводку, когда девушка вышла. – Но вы ведь не откажетесь разделить с нами трапезу?

- Увы, вынужден отклонить ваше приглашение. Должен быть у Палеолога. Передайте мои извинения вашей племяннице.

- Ну что же, жаль конечно. Но в нашем с вами деле работа прежде всего. – кивнул Павел Дмитриевич и спустя полчаса провожал уже гостя лично, стребовав обещание как-нибудь все-таки позавтракать в его доме.

 Отправлено: 15.12.19 00:00. Заголовок: *спустя несколько дн..

*спустя несколько дней*

На самом деле, серьезное увлечение конной выездкой появилось в Санькиной жизни не так уж давно. Около четырех лет назад, после очередного визита бабушки Чернышевой, которая первой заметила, что она, как раз начавшая в то время быстро расти, начала довольно заметно сутулиться. Ольга Дмитриевна обыкновенно придавала мало значения чужим советам по воспитанию собственных детей. Но этот приняла к сведению мгновенно. И уже практически на другой день Саньку отвезли к известному московскому детскому доктору, который, собственно, и посоветовал верховую езду, как отменное средство для исправления осанки и укрепления здоровья в целом. Еще через неделю papa впервые привез ее в Манеж, где незадолго до того нанял преподавателя, обучившего умению обращаться с лошадьми отпрысков многих известных в городе семейств, и славившегося при этом, как говорили, завидным терпением и незлобивым нравом.

Последнее не было преувеличением. Отношения с Петром Ефимовичем, отставным ефрейтором-кавалеристом, и верно, добрейшим и терпеливейшим, у Саши сложились практически мгновенно. Зато с Гранатом, изящным изабелловым текинцем, которого лично выбрал для нее все тот же Дмитрий Кириллович, поначалу все было совсем не так просто. Конь этот на первый взгляд умел казаться спокойным и даже несколько меланхоличным, однако уже на первом занятии Саша убедилась, что это одна лишь видимость. И характер у четвероногого хитрюги довольно скверный и своевольный. Посему потребовалось очень много терпения, самой сладкой моркови и кусков сахару, чтобы втереться к нему в доверие.

Но как только это случилось, на свет родилась необычайно крепкая дружба и взаимопонимание, принесшее юной наезднице уже через неполный год занятий выездкой первые ощутимые успехи. И конечно, Александру с тех пор уже бы точно никто не посмел упрекнуть в некрасивой осанке, наблюдая, с какой элегантной грацией держится она в седле, совершенно незаметно, точно бы усилием мысли, заставляя Граната выполнять самые сложные пируэты, пассажи и пиаффе.

С удовольствием отправляясь с родными в различные поездки, порой подолгу гостя у родни – как, например, сейчас, у дяди Павла в Петрограде, Саша, из всей своей обычной московской жизни скучала лишь по регулярным занятиям в Манеже. Поэтому продолжала тренировки и здесь, в столице, мечтая украдкой, что принимать участие в серьезных турнирах, вроде Кубка короля Эдуарда VII, наравне с мужчинами однажды разрешат и дамам… Ну а почему бы и нет, произошло же это с некоторых пор в фигурном катании на коньках, или в лаун-теннисе?

Впрочем, на данный момент Саша все же вполне отдавала себе отчет, что до лавров поручика Панчулидзева, недавно выигравшего в Вене первый Императорский приз в преодолении препятствий, ей так же далеко, как до совершенства в принципе. Да и Гранат ныне был не с ней, а в Москве. Поэтому заниматься приходилось на другом животном, взятом из конюшен при Конногвардейском манеже – где, собственно, и проходили её почти ежедневные тренировки с самого приезда в гости к дядюшке.

Не видя смысла заниматься с чужой лошадью непосредственно выездкой, Александра решила посвятить время до возвращения в Москву упражнениям в преодолении препятствий, хотя конкур в принципе увлекал ее существенно меньше. Вот и теперь, явившись, как уже было заведено, в манеж довольно рано, чтобы успеть окончить занятие и вернуться домой к завтраку, она упорно, раз за разом, направляла Конфетку к чухонцу, который у той пока никак не получалось преодолеть. Ибо, задеваемые лошадиными копытами, коварные поперечные жерди – то одна, то другая, постоянно с грохотом слетали в песок со своих стоек. И тем приводили Александру не столько в отчаяние, сколько в раздражение. Которое, тем не менее, ни в коем случае нельзя было показывать лошади, чтобы не заставить ту еще больше нервничать.

 Отправлено: 16.12.19 00:24. Заголовок: В окно спальни через..

В окно спальни через тяжелые портьеры пробивались яркие солнечные лучи. Прожив в Петербурге, или как его стали теперь именовать – Петрограде, уже достаточно, чтобы понимать исключительность подобного события, Адаль покинул постель и чуть позже – спальню с твердым намерением провести этот редкий погожий осенний день с максимальным удовольствием. Но прежде всего, конечно, работа. Благо, для того, чтобы переместиться из дома на службу и требовалось-то в худшем случае пять минут. А все потому, что занимаемая им с момента приезда в Петроград небольшая квартира располагалась непосредственно в здании посольства. Точнее, на третьем этаже этого приобретенного для нужд дипломатической миссии еще маркизом де Монтебелло особняка на Французской набережной, убранство которого – все эти великолепные гобелены из Трианона, мебель из других резиденций французских королей и драгоценные китайские фарфоровые вазы, казалось, было специально подобрано, чтобы вызвать восхищение и даже зависть у всякого, кто ступил на его порог. Впрочем, сам Адальбер за неполный год ежедневного наблюдения успел настолько пообвыкнуть среди этих сокровищ, что уже практически не обращал на них внимания. Вот и сейчас довольно спокойно прошел через всю нижнюю анфиладу, завершив свое пешее путешествие в собственном маленьком кабинете, что располагался как раз напротив огромного рабочего помещения его шефа, будучи соединен с ним одной общей приемной.

На рабочем столе его, как обычно, уже ждала свежая почта. Конвертов было на удивление немного. Поэтому, быстро рассортировав их на более и менее важные, а после оставив обе папки на столе в пока еще пустующем кабинете посла, Адаль посмотрел на циферблат на стене и лишний раз убедился, что пройдет еще, должно быть, не менее двух часов, прежде чем Палеолог будет на рабочем месте и он вновь сможет ему понадобиться. А значит, почему бы не использовать их в соответствии с первоначальным утренним планом?

Вернувшись с этой мыслью к себе домой, Колиньи быстро переоделся, и еще через несколько минут уже старательно выговаривал по-русски, обращаясь к нанятому возле здания посольства извозчику, еще одну, крепко затверженную за последнее время, фразу:

- Везите на Сенатскую площадь!

Расположенный в непосредственной близости от нее манеж Конногвардейского полка порекомендовал графу Великий князь Дмитрий. Еще прошлой зимой, когда впервые выяснилось сходство их увлечений лошадьми и всем, что с этим связано.

Сам Колиньи впервые оказался в седле в шестилетнем возрасте, когда дедушка, маркиз де Руайяль, привел ему первого скакуна – чудесного маленького пони с пышной челкой, которая забавно падала на вечно грустную морду. Именно с ним Адальбер и постигал азы науки верховой езды, пока не подрос достаточно, чтобы перейти на следующую ступень обучения. Для этой цели дед подарил уже настоящего молодого жеребчика, с которым юноша впервые понял одну весьма важную вещь: лошади не терпят слабаков. Поэтому управлять ими нужно строго и неизменно твердой рукой. Однако ни в коем случае не лишать ласки. Последнее дед подчеркивал особенно, когда Адаль порой, теряя самообладание, пытался заставить заупрямившегося Турка подчиняться силой и угрозами. «То же самое касается и женщин, мой мальчик», - усмехнулся он как-то в дополнение к этим советам. В справедливости данного наблюдения Адальберу также удалось со временем прекрасно убедиться. Однако в тот момент дамы интересовали его существенно меньше, чем всё остальное. А главной мечтой было достигнуть, наконец, нужного возраста и записаться в кавалерийский полк. Чтобы после доказать не только родным, но и всей Франции, какой он лихой вояка – ничуть не хуже наполеоновских гусар, оловянные фигурки которых всегда парадным строем стояли в его детской.

Со временем мечты о военной славе, впрочем, сменились более миролюбивыми устремлениями. Случилось это, когда Адаль начал понимать, что обычное слово подчас бывает сильнее самого лучшего булатного клинка. Потому, когда на самом деле пришел час выбирать себе жизненную стезю, он все же пошел по стопам отца. Хотя, тот ни в чем и никогда – сколько юноша себя помнил – не был ему примером для подражания. В отличие от деда с материнской стороны. Размышляя об этом человеке, Адальбер часто думал, что ему бы следовало родиться в блестящем XVIII столетии – столько гордого аристократизма было во всем его внешнем облике. И столько же благородства в натуре. Его собственный зять, Анри де Колиньи, часто с сарказмом отмечал, что маркиз в детстве, видимо, чрезмерно увлекался чтением романов. Оттого и сам со временем стал слишком похож на идеальных героев Дидро. Однако непосредственно внуку дед казался идеалом человека и мужчины без всякой иронии. Чего, к слову, Адаль никак не мог сказать об отце.

Блестящий светский лев и неплохой, в общем, дипломат, в своей частной жизни, тот, кажется, был начисто лишен способности не только отдавать кому бы то ни было любовь, но даже ее всерьез испытывать. Сколько помнил себя Адальбер, отец никогда не интересовался его персоной больше, чем этого требовала насущная необходимость и принятые в их кругу нормы. В отношениях же с собственной женой, матерью Адаля, он не утруждался придерживаться даже этих рамок. Не понимая в раннем детстве сути постоянных родительских ссор и конфликтов, невольным свидетелем которых порой становился, он поначалу бесконечно страдал и, как многие дети, винил в них себя. Позже, подрастая и все более укрепляясь в нелюбви к этому почти чужому и вечно раздраженному человеку, стал всерьез мечтать, как однажды вырастет и остановит его, защитив несчастную мать. Но так и не успел. Мама умерла, когда ему было девять. И сразу после этого родитель поспешил избавиться и от него, словно от еще одного неприятного воспоминания, отправив постоянно жить к деду. У которого Адальбер провел пару лет до тех пор, пока его не отдали в пансион. А покинув это заведение уже почти взрослым человеком, молодой виконт де Колиньи сразу поступил в Сорбонну.

Все эти годы он никогда не оставлял своей страсти к лошадям. Целыми днями пропадал на дедовой конюшне во время каникул и всегда оставался лучшим наездником среди своих однокашников – вначале в коллеже, а затем и в университете, за команду которого позже выступал на различных соревнованиях, не раз выигрывая или просто занимая призовые места. Продолжилось все и после его окончания. Уже поступив на дипломатическую службу и отправившись в свою первую командировку в Алжир, Адальбер практически своими силами организовал и сам же выиграл первый и единственный турнир между посольствами разных стран. И в Петербурге, разумеется, тоже первым делом бросился выяснять, где можно продолжить занятия. Так и оказался вначале на манеже Михайловского замка. А позже, подружившись с Великим князем, получил от того приглашение и в Конногвардейский – вкупе с разрешением использовать при желании лошадей из его собственной конюшни. Которым с удовольствием решил воспользоваться и сегодня. Но вначале, конечно, заглянул в стойло, чтобы поприветствовать Витязя и вручил ему щедрую пригоршню овса. Ну а дальше отправился уже непосредственно в манеж, где, как всегда, с самого раннего утра занимались наездники. Трое из которых ничем внимания графа не привлекли. А вот четвертый – вернее, четвертая… Сама по себе приковывала взгляд уже ее винного цвета амазонка, по необычному цвету которой Адальбер почти мгновенно узнал племянницу графа Чернышева. Чтобы после, в течение нескольких минут, уже понимая, кто перед ним, но все еще держась поодаль, с удовольствием наблюдать, как искусно прелестная мадемуазель Александра управляется со своим скакуном. Что само по себе уже было приятно. А уж в сочетании возможностью любоваться точеной фигуркой девушки, которая, несмотря на крайне неудобную, на взгляд Колиньи, посадку в дамском седле, располагалась в нем настолько уверенно, чтобы решаться на весьма рискованные прыжки через высокое препятствие – и подавно! Сама она при этом его не видела – слишком увлечена была своим занятием и слушала лишь советы тренера, повторяя упражнение до тех пор, пока оно не получилось. Именно тогда Адальбер и решил, что настало подходящее время обнаружить свое присутствие.

- Браво! Браво, мадемуазель! – воскликнул он из своего сектора манежа. А когда та удивленно вскинулась, посмотрев в его сторону, передал поводья Витязя мальчику-конюшему и направился к ней. – Оказывается, вы не только талантливая, но и очень храбрая наездница. Последнее у дам встречается не так уж часто, - продолжил он, поравнявшись. Затем, снял головной убор, поклонился и прибавил, взглянув снизу вверх с хитрой улыбкой. – А впрочем, чего бояться? Лошади ведь совсем не похожи на пауков, не так ли?

 Отправлено: 06.01.20 01:23. Заголовок: *с господином графом..

*с господином графом*

- Нисколечко! – мотнув головой, со смехом воскликнула Саша, натягивая поводья и заставляя гарцующую Конфетку стоять на месте смирно. – Такая неожиданная встреча, месье! Не думала, что вы тоже увлекаетесь верховой ездой. Ведь теперь в моде все больше автомобили.

- А вы думали обо мне? – чуть прищурившись, поинтересовался Адаль и протянул руку, чтобы погладить морду кобылки. Та довольно фыркнула и повела ушами. – Меня вырастил дедушка, который весьма ревностно относился к старым традициям в воспитании, полагая умение хорошо ездить верхом одним из важных навыков для будущего мужчины. А автомобили он на дух не переносит. Даже отказывается теперь посещать Париж, говорит, там ныне не осталось чистого воздуха – сплошные миазмы и гарь!

В первой части его вопроса, прозвучал очевидный подвох, который Александра мгновенно уловила, хотя предпочла оставить без комментария.

А как ответить? Что не думала? Но это даже в виде идеи звучит крайне неучтиво. И, к тому же неправда. Лгать Саша не любила, да впрочем, толком и не умела. Ещё в детстве Стёпа однажды сказал, что когда она пытается обманывать, у нее заметно вытягивается в длину кончик носа. И лет до девяти Санька в это свято верила. Потом, конечно, поняла, что брат просто пошутил. Но что-то в этой шутке определенно было – притворщица из неё, и верно, никакая.

- Совсем, как моя бабушка, - проговорила она в результате, немного порозовев и как бы невзначай отводя взгляд от спокойного, улыбающегося лица француза. Смотреть на него так же прямо и безмятежно, почему-то не получалось. – Одна из трёх.

- Одна из трёх? – удивленно переспросил Адаль, продолжая, меж тем, без зазрения совести любоваться милыми ямочками на зарумянившихся щеках мадемуазель, придававшими ей одновременно по-детски невинный и по-женски соблазнительный вид…

Такое странное и волнующее сочетание Колиньи довелось увидеть впервые в жизни.

- Вы все больше меня интригуете, мадемуазель, поверьте, это удается немногим, - признался он затем совершенно искренне. Хотя, и не совсем в том, о чем думал на самом деле. – Может, расскажете, как так вышло, если, конечно, это не великий секрет?

И протянул ей руку, предлагая своим жестом спешиться и продолжить разговор уже на земле.

Подавая в ответ свою, Саша тоже собралась было воспользоваться его помощью, но именно в эту минуту глупая Конфетка вдруг резко дернулась, заслышав призывное ржание вороного жеребца Колиньи. И Александра, бросившая на мгновение поводья, чтобы удобнее перехватить подол амазонки перед элегантным и непринужденным, как и подобает опытной наезднице, соскоком, вместо этого, нелепейшим образом соскользнула вниз по крутому лошадиному боку. И вовсе плюхнулась бы затем в смешанные с песком опилки, если бы граф, проявив недюжинную реакцию и ловкость, не подхватил ее в свои объятия. Вышедшие, пожалуй, слишком крепкими и интимными для столь поверхностного, как у них, знакомства.

- Все в порядке, мадемуазель? – проговорил Адаль, слегка отстраняясь и, тревожно хмурясь, всмотрелся в лицо девушки. – Надеюсь, вы не пострадали?

- Нет, - глухо отозвалась Саша, которая, едва вновь ощутила себя устойчиво на земле, тоже сразу отодвинулась, поправляя чуть съехавший на глаза защитный шлем. – Со мной все в порядке. А пострадала, должно быть, одна лишь моя репутация наездницы.

Сокрушенно вздохнув, она исподлобья взглянула на Колиньи, на лице которого, меж тем, будто застыла сочувственная мина, а с губ, кажется, вот-вот готовы были сорваться слова утешения, и вдруг тихо хмыкнула:

- Господи, мне начинает казаться, что я попросту обречена все время попадать у вас на глазах в неловкие ситуации! Почему так, ну расскажите, месье?! Если, конечно, это не великий секрет?

А потом, уже не сдерживаясь, буквально затряслась от смеха.

 Отправлено: 06.01.20 01:28. Заголовок: *с прелестной амазон..

*с прелестной амазонкой*

Возможно, Адалю тоже бы следовало рассмеяться. Но вместо этого он лишь чуть улыбнулся, не спуская глаз со смеющихся губ прелестной русской мадемуазель: пунцовых, будто спелая малина. Когда же, уняв смех, она неосознанным движением облизала одну из них кончиком своего розового языка, сердце его вдруг и вовсе неожиданно пропустило удар…

- Может быть, такова воля Провидения?! – с трудом отводя взгляд и едва справившись с пугающе настойчивым желанием немедленно попробовать, каков все же на вкус ее поцелуй, Колиньи пожал плечами. – Скажите, а сможете ли вы сейчас пообещать мне одну вещь?

- Пожалуй! – тут же ответила Саша – хотя и немного неуверенно, так как не совсем поняла, отчего её собеседник вновь сделался таким серьезным. – Что же именно?

- Ничего особенного, мадемуазель. Всего лишь попадать отныне в неловкие ситуации исключительно в моем присутствии – чтобы я и далее всегда успевал вас выручать. Обещаете?

- Всегда? – тихо переспросила девушка, - боюсь, это будет сложно исполнить. Просто я слишком часто оказываюсь в подобных историях. Разве что… если будем… чаще встречаться, - прибавила она и, затрепетав ресницами, вдруг запнулась, слишком поздно сообразив, что произнесла вслух нечто совершенно непозволительное.

Будто бы в подтверждение своей уникальной способности.

Не веря собственным ушам, Адальбер вновь внимательно взглянул на мадемуазель, на лице которой читалось неподдельное смущение. Только вот что же тогда он, черт возьми, только что слышал? Что еще, если не почти откровенное предложение продолжить знакомство? Пускай пока и не очень понятно, в каком виде и объеме, однако…

Прекрасно зная, что сейчас они оба, нарушают все допустимые правила, а также то, что именно ему следует первому сделать шаг назад в этой слишком взрослой для нее игре во флирт, Колиньи, тем не менее, оказался не в силах игнорировать столь явно посылаемый ему призыв. И потому, помолчав еще мгновение – во время которого вновь не отводил глаз от лица Александры, желая наверняка убедиться, что не ошибся – все же проговорил, тихо и очень серьезно:

- Я был бы счастлив, мадемуазель. Назовите лишь время и место.

- Что? – прошептала Саша, так же, не опуская глаз и пребывая под гипнозом этого изучающего – будто бы пронизывающего насквозь взгляда, от которого вдоль всего позвоночника, сверху донизу, неожиданно пробежали крупные мурашки, а под ребрами разлилось какое-то прежде неведомое смешанное ощущение тепла и щекотки – странное, но приятное. – Но я, право, не знаю, - пролепетала она растерянно, и в самом деле, пребывая в легкой панике.

Никаких идей по поводу того, где можно встретиться здесь, в Петрограде, где она почти никуда не ходит, кроме вот этого вот самого манежа, а не дома, в Москве, где возможностей куда больше, у нее не возникало. Однако сказать об этом вслух – и тем зарубить на корню столь неожиданно и стремительно завязывающийся роман – впервые выговорив, даже мысленно, это слово в отношении самой себя, Саша вновь нервно облизала губы – немыслимо!

- Я тренируюсь здесь почти каждый день, - выговорила она, наконец, еле слышно. И вновь умолкла. Взгляд же при этом буквально умолял: «Ну, придумайте же что-нибудь! Помогите мне!»

Адальбер улыбнулся в ответ, словно желал ее подбодрить, и медленно кивнул.

- Тогда и я буду приходить сюда каждый день, только ради удовольствия видеть вас, мадемуазель Александра.

Прозвучало это, должно быть, ужасно банально, хотя правда часто бывает неказистой. Впрочем, и без того чувствуя себя героем какого-то водевиля, он просто не смог найти ничего лучше, хотя прежде, сколько помнится, никогда не лез в таких случаях за словом в карман. Оставалось надеяться только, что хотя бы сама Александра не воспримет сказанное, как пошлость. И это, столь неожиданно объединившее их, взаимное очарование не исчезнет, как дым.

 Отправлено: 07.01.20 02:51. Заголовок: - Вот, барышня, вот..

- Вот, барышня, вот ранняя пташка! Едва рассвело, а вы уже и на ногах! – удивленно всплеснула руками Марья, горничная, приставленная к Саше в дядюшкином доме, входя на следующее утро в ее спальню, чтобы разбудить и обнаружив её не в постели, а сидящей на широком подоконнике, упираясь спиной в один из высоких откосов. – Добро ли почивали?

- Почти совсем не спала! – честно призналась Саша, отворачиваясь от окна и обращая на неё странно мечтательный и задумчивый взор. А потом, вдруг, неожиданно тихо хихикнула и закрыла ладонями лицо.

- Господи! Да что ж такое? – не понимая ее эмоций, тут же переполошилась Маша. – Вы не заболели ли, часом, голубка? Может, дяде сказать, пускай пошлет за доктором?

- Нет-нет! – резко отнимая руки, Саша замотала головой. – Не нужно ничего говорить дяде и тем более не надо никакого доктора, у меня все хорошо. Очень-очень! Правда! Честное слово!

Легко соскочив с подоконника, она вприпрыжку подскочила к опешившей горничной и, обняв, порывисто чмокнула в щеку.

- Кажется, просто вчера я была слишком счастлива, и это слегка помешало мне уснуть!

- Вчера? И с чего это так, барышня? – все еще с опаской на нее поглядывая и выискивая признаки лихорадки на сияющем улыбкой лице, недоверчиво поинтересовалась Маша. – Уж не влюбились ли в кого?
- Не знаю!

- Как так?!

- А вот так! Неважно. Принеси мне лучше кофе, а потом быстро приготовь амазонку и все остальное – я поеду в манеж.

- Да какой же манеж, барышня, коли вы вчера только были, и другое занятие теперь – аж послезавтра?!

- Вздор и чепуха! Я решила, что должна заниматься чаще и больше, если не хочу потерять всех своих навыков, пока papa и mama не вернутся из Ялты, и мы не уедем отсюда обратно в Москву. Так что не спорь. Не то я рассержусь! – чуть нахмурившись и упрямо уперев руки в боки, Саша нетерпеливо притопнула босой ножкой по ковру.

- Да ладно уж, сейчас все принесу…

- Вот и славно. А я пока приму ванну.

Разговор этот состоялся примерно в четверть восьмого утра. А всего через неполный час после него Александра, по всей форме одетая и аккуратно причесанная, уже ехала к Конногвардейскому манежу. Где по расписанию у неё, и правда, сегодня никакого урока запланировано не было. Зато намечалось первое в жизни свидание. При этом, не будучи до конца уверенной, что вчерашний разговор с месье де Колиньи – вернее та его часть, где граф пообещал приходить туда каждый день ради новой возможности увидеться – не шутка, которую она, по неопытности, приняла за чистую монету, Саша заметно нервничала. Особенно же усилилось это непривычное для нее смятение чувств в момент, когда, расплатившись с извозчиком, она соскочила со ступеньки пролетки, быстро перебежала через проезжую часть улицы и, с колотящимся где-то почти в самом горле сердцем, ступила в здание манежа, оглядываясь по сторонам в поисках знакомого высокого силуэта на вороном жеребце. Ну, или хотя бы просто пешего…

 Отправлено: 11.01.20 21:43. Заголовок: - Слышали, Адаль, он..

- Слышали, Адаль, он вернулся. Совершенно оправился от своего ранения и теперь вновь собирается туманить голову царской четы. Удивительное легковерие, удивительное. А его взгляд на эту войну… Слава Богу, Царице нынче есть чем себя занять. Мне тут доложили, что она его не приняла третьего дня, так как теперь она увлечена идей госпиталя, а еще и помощью в организации санитарных поездов. Возможно, теперь и Царь этого грубого мужика отстранит от Двора. Это было бы к лучшем, вы согласны Адаль?

Секретарь сидел за своим столом и рассеянно вертел на пальце золотую печатку. Услышав свое имя и вопрос, явно требующий утвердительного ответа, Адальбер посмотрел на шефа, прежде чем ответить. Признаться, он вовсе не слушал рассуждений Палеолога, а последние минуты все его мысли были обращены к образу прекрасной амазонки, с которой он виделся сегодня утром и которую, возможно, вновь увидит завтра. Так что разговор о Распутине, царской семье и прочие около политические сплетни его сейчас совершенно не занимали. Но ответить что-то было нужно.

- Да. полагаю да.

- Полагаете? – усы Палеолога удивленно зашевелились и он извлек свой монокль из жилетного кармана, вставил его в глазницу и пристально посмотрел на секретаря, который и так все утро казался ему весьма рассеянным.

- Я хотел сказать, что вполне доверяю в этом вопросе вашему суждению мне лично не доводилось видеть этого человека, и признаться, не слишком-то и хочется.

- Полагаться на мое мнение, вы конечно можете, Адаль, но вы должны иметь и свое, составленное из личных наблюдений и фактов. К тому же, хвала небесам, я с ним тоже лично не знаком. Довольно и общения с вполне заслуживающими в этом вопросе доверия людьми. Но факты таковы, что это безграмотный мужик, импульсивный, фантазер, «ясновидящий» и слова его полны противоречий. И при этом он хитер и ясно чувствует свое положение при Дворе. Его влияние есть вред! Вред, который наноситься не одной лишь России, но всем странам!

Адаль послушно кивнул головой, спорить ему вовсе не хотелось, а единственное желание его было как можно скорее управиться с рабочими вопросами на сегодня.

- Так что же мне написать месье Ф.? Вы остановились на…

После обеда, за которым граф был не более собранным, чем за рабочим столом, Палеолог его отпустил, предварительно спросив:

- Как здоровье маркиза?

- Дедушка? Вполне благополучен, насколько мне известно, благодарю, - несколько озадачено ответил Адаль, не вполне догадавшись с чего это шефа вдруг заинтересовало здоровье маркиза Руайяля, но тут же сообразил: его рассеянность, ответы невпопад могли навести посла на мысль, что тревожит Адаля здоровье единственного близкого родственника. Поэтому, спеша предупредить возможные расспросы, он извинился, сослался на внезапную мигрень, донимающую его с утра, и удалился к себе.

А утром, сгорая от нетерпения, он поднялся ни свет, ни заря и отправился в Конногвардейский, хотя умом понимал, что даже если Александра придет, а в последнем он вдруг начал сомневаться, ведь вчера она ответила ему лишь руководствуясь импульсом желания, а после разум мог и возобладать, так вот если она придет, то еще не скоро. Когда он вошел в конюшню, в денниках лошади сонно пофыркивали, да и конюх, увидевший графа, явно пробудился не так давно, но Колиньи попросил оседлать ему Витязя и лично дав порцию овса с ладони своему коню, будто прося простить за столь неурочное катание, отправился с ним на манеж.
Он завершал как раз третий круг с крестовинами, когда увидел Александру. Она только вошла в манеж и во всей ее фигурке ощущалась робость, словно она была не уверена, ждут ли ее здесь. А это означало, что и ее терзали те же страхи, что мучили Адаля весь прошедший вечер и это утро. Он повернул коня и рысью направил Витязя в сторону девушки, возле которой натянул поводья и быстро спрыгнул на землю, махнув рукой конюшему, чтобы тот забрал животное. Все это время он не отрываясь смотрел на Александру.

- Вы, как солнечный луч, принесли мне счастье своим появлением, мадемуазель! – и взяв протянутую ему ради приветствия руку в свою ладонь, он склонился над нею, касаясь губами спрятанных за тонкой кожей перчаток пальцев не в формальном, но вполне настоящем поцелуе. Затем он выпрямился, взглянул на девушку и вздохнул. Да, он влюбился и сомневаться в этом было бы бессмысленно, как и противиться этому неожиданному чувству. – Вы бы хотели остаться здесь? Или может согласились бы прогуляться?

Подумав мгновение, девушка согласилась на второе его предложение и вот уже спустя минуту они вдвоем сходили по мраморным ступеням манежа. Перед ними раскинут был Александровский сад, справа высилась громада Исаакия, на которую взгляд невольно сам обращался.

- Такая громада! – Адаль кивнул в сторону собора. – Всегда удивлялся этому стремлению к какому-то безумному величию. По высоте он превосходит даже шпиль нашего Нотр-Дам, а в монументальности уж точно ему нет равных. А напротив, как бы споря в своем величии – Великий Петр на великом камне*. Ваш дядя упомянул, что вы гостите в его доме и с Петрограде. А вам нравится этот город?

---

Скрытый текст

*вобщем, каламбур на французском должен быть - Grand Pierre sur la grande pierre

 Отправлено: 28.01.20 23:43. Заголовок: *с графом* Протягив..

*с графом*

Протягивая руку графу де Колиньи, Саша никак не ожидала, что получит на свой приветственный жест такой ответ. Немыслимый и слишком интимный. Скандальный – как, наверняка, сказала бы мама. И была бы, между прочим, совершенно права.

Знал, что переходит допустимые границы, впрочем, и сам француз. Саша поняла это по чуть виноватой улыбке, мелькнувшей на его губах в тот момент, когда, выпрямившись, он вновь заглянул ей в глаза, вероятно, опасаясь, что она станет злиться. Но злиться Саше отчего-то вовсе не хотелось. И, сделав вид, что ничего особенного не произошло, она просто улыбнулась в ответ. А дальше вдруг образовалась неловкая пауза, которую Колиньи, однако, довольно быстро прервал, предложив им совместную прогулку. В этом, в отличие от поцелуев, ничего предосудительного и неловкого не было, поэтому Саша с радостью согласилась, несмотря на то, что погода на улице к моциону не то, чтобы и располагала: еще накануне вечером со стороны Финского залива вдруг подул ощутимо холодный ветер, принесший к ночи мелкий, но сильный дождь. Правда, к утру он, вроде бы, перестал. Но теперь, с тревогой вглядываясь в серое небо над куполом Исаакиевского собора, Саша все сильнее подозревала, что это было лишь временное затишье.

- Сам Петроград прекрасен. Я очень его люблю. Но здешняя погода – настоящее испытание силы духа! Сколько приезжаю к дяде, никак не могу привыкнуть к её внезапным переменам. Иногда кажется, что от постоянной сырости у всех, кто здесь долго живет, должны вырасти между пальцами перепонки… У вас вот еще не выросли, нет? – внезапно поинтересовалась она, искоса лукаво взглянув на явно опешившего от такого вопроса де Колиньи.

- Перепонки? – удивлённо переспросил Адаль. Затем рассмеялся, стянул перчатки и продемонстрировал мадемуазель Александре обе своих ладони с растопыренными врозь пальцами. – Ну, уж нет, смотрите! Такой оказии со мной еще точно не приключилось!.. Хотя, может, я просто слишком мало здесь прожил? – внезапно задумчиво прибавил он, а потом и вовсе на миг умолк, заставив Сашу, отчего-то решившую, что её иронии не поняли, воскликнуть:

- Да что вы?! Я же просто пошутила!

- А я вот, напротив, весьма серьезен! – качнул головой де Колиньи. – Взгляните на того месье, - продолжил он заговорщицким шепотом, указывая взглядом в сторону важного пожилого господина, неторопливо изучающего витрину модной лавки на противоположной стороне Морской улицы, куда они только что вышли, миновав мостовую возле громады собора. – Да-да, во-он на того, с пышными бакенбардами! Не кажется ли вам, что они явно нужны ему затем, чтобы спрятать от чужих взглядов жабры?! А его спутница, уверен, наверняка скрывает под своей пелериной и вуалью рыбью чешую!

- И под платьем у неё русалочий хвост… Хотя, как же она тогда ходит?.. – задумчиво проговорила Саша. Но тут, внезапно – и запоздало – спохватившись, что обсуждает нечто, совершенно неподобающее не с сестрой, и даже не с подружкой, а с мужчиной, тихонько ахнула. – Извините…

Она смущалась так мило, что на какой-то миг Адаль даже ощутил совершенно иррациональное, мальчишеское желание подразнить её еще, развив эту тему, приобретшую вдруг несколько пикантный оттенок. И все лишь ради того, чтобы чуть дольше полюбоваться этими ярко зардевшимися щеками и немного подрагивающими, длинными и пушистыми ресницами, стыдливо опущенными долу. Но он не посмел. Потому что при всей непринужденности манер, мадемуазель Александра по-прежнему казалась тонким и хрупким цветком, рядом с которым неловко было даже думать о чем-то таком низменном, что, вопреки воле, постоянно приходило на ум, заставляя чувствовать давно забытую в общении с женщинами робость и почти благоговение.

Так что, вновь коротко на неё взглянув, Колиньи лишь улыбнулся, и после сам же дипломатично вернул их разговор в более простое и спокойное русло, продолжив недавние рассуждения своей дамы о переменчивой столичной погоде. Вернее, возразив, что, в отличие от мадемуазель Александры, напротив считает ее до тошноты постоянной.

- Только вообразите: минувшей весной я впервые увидел здесь солнце, кажется, лишь в конце мая… В Париже от него в это время уже некуда деваться! Всюду на бульварах зелень и цветут каштаны. И, конечно же, небо! Знаете, Александра, все вокруг долго ругали импрессионистов, но они и вправду умеют передавать ту самую удивительную красоту переменчивой природы. А вы как думаете? Вам нравятся их картины?

- Не знаю, - честно призналась Саша. – В отличие от моей старшей сестры-художницы, я не очень разбираюсь в живописи.

- Старшая сестра – художница, - не то уточнил, не то подтвердил Адальбер, и с улыбкой кивнул. – Ну, теперь я, кажется, окончательно заинтригован! И это еще не считая того, что вчера мне так ничего и не соизволили объяснить по поводу удивительного феномена наличия сразу трех бабушек!

- Неужели, настолько? – переспросила Саша самым невинным тоном. – Тогда мне даже страшно представить, что с вами произойдет дальше!

И весело хмыкнула, заранее предвкушая эффект от того, что намеревалась сейчас вывалить на голову француза, определенно не ожидающего от неё такого подвоха:

- Что ж, тогда спешу сообщить, что помимо трёх бабушек, и старшей сестры, у меня есть старший брат – правда, у них двоих вначале были другие родители. И два младших брата. И дяди у меня тоже два. Одного вы уже знаете. Второй живет здесь же, в Петрограде. А еще два папы: одного я, к сожалению, совсем не помню, потому что он давно умер, а второй – это тот, за кем сейчас замужем моя мама. Единственная, - иронически уточнила она на всякий случай, с озорным видом склоняя головку набок. – Вот такая удивительная у меня семья.

 Отправлено: 28.01.20 23:43. Заголовок: *с очаровательницей*..

*с очаровательницей*

- И самая удивительная в этой семье – вы, мадемуазель! – с улыбкой прибавил Адаль. – Что же, если хотели меня запутать, вам это почти удалось! Мне действительно пока не вполне ясны хитросплетения корней и ветвей вашего фамильного древа, но главное, что я понял – вы очень их любите, а они любят вас. Это так? – спросил он. А когда девушка с готовностью кивнула в ответ, продолжил: - Последнее, впрочем, было совсем не трудно узнать. Вы говорили о родных с такой нежностью, что, признаться, я даже немного завидую.

- Но почему?! Это ведь так естественно! Разве вам совсем некого любить в вашей семье? – совершенно искренне удивилась Саша. – Или они не любят вас?

- Да нет, отчего же…

Вопрос был вполне ожидаемым, тем не менее, ответить на него так же запросто и сразу, как сама Александра, Колиньи не смог. И потому был вынужден ненадолго умолкнуть, отведя взгляд от её лица.

Заметив эту заминку, Саша тоже посерьезнела, догадавшись, что, кажется, опять сказала что-то не то. Вот только, что именно, непонятно. Уточнять же было еще более неловко. Поэтому, умолкнув вслед за собеседником, она просто пошла с ним рядом.

Меж тем, сам Адаль, наконец, нашёл необходимые ему слова.

- На данный момент, мадемуазель Александра, вся моя семья – это дедушка. У родителей своих я, в отличие от вас, был единственным ребёнком. Вернее, у моей бедной матушки. Когда она умерла, меня, почти сразу после похорон, отослали в имение деда, ее отца. Он меня вырастил. А отец вскоре опять женился. И в том браке у него появились ещё двое сыновей.

- Но они ведь все равно ваши братья? Пусть и только наполовину. Неужели, вы совсем не дружите? – почти шёпотом спросила Саша, все еще не решаясь на него взглянуть.

Напротив, очень быстро вновь повернувшись к ней при этих словах, Адальбер коротко и невесело усмехнулся. Счастливое и любимое дитя большого семейства, Александра, по-видимому, просто не в состоянии представить себе иных отношений с родственниками. Но упрекать ее в этом было нелепо. Скорее уж себя – за то, что вот так неожиданно зачем-то разоткровенничался. Хотя, при всей внешней открытости, обыкновенно мало кого подпускает к себе так близко... Возможно, и теперь бы не стоило, но, сказав «а», уже невозможно не говорить «б».

- Нет. Особой дружбы между нами не случилось. Я намного старше и, к тому же, был весьма редким гостем в их доме. А теперь это уже и вовсе невозможно исправить. Потому что, отправляясь вместе с отцом и своей матерью позапрошлой весной в Америку, они оба имели злой рок взойти на борт одного печально известного трансатлантического лайнера…

- Господи, боже мой! – перебивая его, воскликнула Саша, потрясённо прикрывая ладонями рот. – Да неужели, речь о том самом «Титанике»?! Поверить не могу, что такое возможно!

- Увы! – коротко вздохнул Адаль. Не впервые столкнувшись со столь бурной реакцией на свой рассказ об этом событии, он, в общем, уже давно к ней привык.

Почти библейских масштабов трагедия в холодном океане, произошедшая более двух лет тому назад, несколько потрепала доселе незыблемую и самонадеянную веру человечества в технический прогресс и потрясла буквально весь мир. Поэтому не удивительно, что о ней слышало даже столь юное и беззаботное создание – несмотря на то, что было в тот момент еще почти что ребенком.

- Должно быть, я вас шокировал? – осторожно поинтересовался Адальбер, спустя какое-то время, заметив, что идущая рядом с ним Александра, по-прежнему выглядит несколько задумчивой. – И потому должен попросить прощения…

- Да нет, что вы! – тут же воскликнула в ответ Саша, которая, и правда, все последние минуты была молчаливее обычного, обдумывая только что услышанное. – То есть, конечно, да! Это ужасно, что вы потеряли родных… Но я о другом. Поймите правильно. Вся эта история с «Титаником»… я точно знаю, что она была на самом деле. Но в то же время, до сих пор не видела никого, кто имел бы к ней хотя бы малейшее отношение. По-настоящему, в жизни! Как вы! Поэтому прежде даже казалось, что она немножечко… ненастоящая. Как… страшная сказка! – пояснила она, запинаясь и с трудом подбирая самые точные французские слова, хотя знала этот язык блестяще. – Или, может быть, как эта новая война…

Адаль удивленно моргнул, собираясь ответить на столь неожиданный комментарий, но тут что-то холодное и мокрое внезапно коснулось его лица. Задрав его вверх – и тотчас получив еще один влажный шлепок, на сей раз по лбу, он понял, что за разговором все-таки умудрился пропустить момент, когда тучи, что с самого утра по-отдельности ползали над горизонтом, наконец, решили собраться вместе и пролиться на город дождем.

- Вот, черт! – растерянно воскликнул он, вновь взглянув вначале на мрачные небеса, а затем на девушку. – Кажется, нам надо срочно спасаться!

И, крепко ухватив ее за руку, побежал, осматриваясь по сторонам и судорожно выискивая среди строгих классических фасадов хоть какую-нибудь арку, где можно было бы укрыться от стремительно усиливающихся дождевых потоков. Наконец ему попалось на глаза какое-то невысокое, всего в две ступеньки, крылечко под крохотным навесом. Для двоих места под ним было явно маловато, но о собственном комфорте Адаль сейчас думал меньше всего

– Забирайтесь сюда! – обернувшись к девушке, едва поспевавшей бежать за ним, подхватив свободной рукой повыше подол своего платья, воскликнул он, перекрикивая громко хлещущий по мостовой дождь. – Здесь вы хотя бы не промочите ноги!

- А как же вы?! – воскликнула в ответ Саша, с сомнением глядя на бегущие у них под ногами реки. – Я не хочу одна, это нечестно!

- Да что же это за упрямица такая! – рассмеявшись, Колиньи глубоко вздохнул, покачал головой, а потом вдруг взял ее, опешившую от внезапности этого действия, за талию, поднял прямо перед собой и собственноручно водрузил на порожек. Словно драгоценную статую на музейный постамент. Сам же остался стоять внизу, хотя рук и не отпустил. – Так-то будет лучше, - заметил он удовлетворенно. – А ведь предупреждали меня много раз, что в Петербурге нельзя выходить из дому без галош и зонта…

 Отправлено: 28.01.20 23:46. Заголовок: *продолжаем* - И п..

*продолжаем*

- И почему же вы не последовали этому совету? – пролепетала Саша, по-прежнему несколько ошеломленная тем, что только что произошло. Вернее не тем, что граф распорядился ею, словно неодушевленным предметом, по собственному усмотрению – что было весьма нелюбезно с его стороны, но странными ощущениями, что возникли вдруг будто бы сами по себе, стоило его пальцам бережно сомкнуться вокруг её талии. Между ними и её собственным телом было несколько слоёв одежды и, конечно, корсет. Но даже сквозь них Саша почему-то все равно чувствовала тепло его кожи. Или, может быть, это только казалось? – Какое непродуманное решение для опытного дипломата, - прибавила она, опуская ресницы, так как выдерживать его взгляд, впервые, из-за ступенек, оказавшись вровень ростом и лицом к лицу, тоже было почему-то непросто…

Сам же Адаль, тем временем, смотрел на неё, не сводя глаз. Да и как можно было бы вот так, запросто, отвести взгляд от этих длинных ресниц, отбрасывающих полупрозрачную тень на шелковистую кожу с едва проступавшим на влажных от дождя щеках нежным румянцем? Чувствуя, что не может более противиться своему желанию, он слегка подался вперед и осторожно прикоснулся к одной из них губами. А после сразу же отстранился, напряженно ожидая, не отвергнут ли его ласку? Но нет. Легонько вздрогнув лишь вначале, Александра не отвернулась, хотя и навстречу не двинулась, явно ожидая, что будет дальше. А дальше был поцелуй. Самый первый в её жизни – Адаль, конечно же, сразу это понял, но, разумеется – ничем не подал виду.

- Простите… Я не должен был… – тихо прошептал он после, пытаясь вновь заглянуть ей в глаза. – Но вы буквально околдовали меня, мадемуазель!

- Это не специально, клянусь! – медленно разомкнув веки, она улыбнулась. – И еще – я Сашенька. Хочу, чтобы вы называли меня так, как те, кто мне дорог.

- Саш…, - чуть нахмурился француз, старательно пытаясь сложить известные ему буквы в нужный звук. Но даже мысленно повторить произнесенное только что имя он не смог. Поэтому, изобразив виноватую улыбку, чуть пожал плечами. – Сандрин. Я буду звать вас Сандрин, как ту, что особенно дорога мне! При условии, что вы меня будете звать Адаль.

- Адаль, - нежно и немного нараспев, тихо выдохнула Саша. – Как красиво звучит! Мне нравится. И я, конечно, согласна быть для вас Сандрин… при условии, что вы все-таки поднимитесь ко мне и попытаетесь хотя бы немного укрыться от этого дождя! Я не хочу потерять вас, погибшим от воспаления легких, едва только встретив!

- Нет?! А разве это не один из самых популярных у дам финалов для романтических историй?! Обрести любовь – и почти сразу трагически ее потерять?

- Видимо, я не из тех, о ком вы говорите, мне больше по душе счастливые, – чуть надув губы, Саша сделала вид, что обиделась.

- Да и слава богу! – мгновенно воскликнул в ответ Адальбер. – Значит, мы похожи и в этом. А что касается лично меня, то я определённо не имею намерения закончить дни так быстро и бесславно. Тем более едва встретив вас! И уже только поэтому приму ваше приглашение.

Выбравшись из лужи, что, и правда, уже успела образоваться под ногами за это время, Колиньи поднялся на крыльцо, где вновь привлек к себе Александру – иначе вдвоем им было почти не уместиться. Но дело, конечно, не только в этом. Просто, обнимая её, он чувствовал себя настолько счастливым, что готов был благословить и эту тесноту, и все никак не желавший униматься дождь. И даже холодную сырость, что, пробравшись-таки под одежду, периодически вызывала желание поёжиться, с которым Адаль мужественно боролся, не желая показать доверчиво льнущей к нему Сандрин ни капли собственной слабости.

Стоя так, вдвоем, они почти не говорили, обходясь в основном улыбками и взглядами, обмен которыми выглядел, словно игра, которая одновременно и развлекала, и учила понимать друг друга без слов.

Но вот дождь, наконец, успокоился, превратившись из ливня в легкую морось, ждать полного окончания которой бессмысленно – что было ясно обоим. Как и то, что вот-вот все-таки придется расстаться. Пускай и всего лишь до завтра – еще не сговариваясь, они уже знали, что не смогут не увидеться вновь.

Нехотя выпустив Александру из объятий, Адальбер вновь спустился на мостовую и подал руку ей. А затем, мокрые, заметно продрогшие, но все равно счастливые и улыбающиеся, они медленно пошли в сторону Невского, где всегда можно было легко поймать экипаж. Остановив один из них и усадив туда Сандрин, граф де Колиньи, прежде чем окончательно отпустить ее руку, успел вложить в её ладонь свою визитку, умоляя сразу же по приезде, написать ему из дома, где и когда они увидятся вновь. Она обещала. И даже послала на прощание воздушный поцелуй, выглядывая из-за поднятого купола пролётки, пока та не свернула за угол. А он так и стоял на краю тротуара, счастливо улыбаясь и держа в руках снятую шляпу, пока кто-то из прохожих, торопящихся домой, пока вновь не полило как из ведра, не налетел на него, бросив в сердцах по-русски что-то явно нелестное – но даже этим не расстроив. Защищенный вновь возникшим чувством и тем счастьем, которое оно рождало, точно броней, от всего неприятного, Адаль лишь сочувственно взглянул на этого прохожего, давая ему дорогу. А потом тоже пошел домой. Не забыв при этом зайти в ближайшую цветочную лавку, где приобрел большой букет пармских фиалок и велел как можно скорее доставить его – без карточки и пояснительной записки – в дом графа Чернышева. Не сомневаясь, что та, кому они предназначены, все поймет и так.

 Отправлено: 30.01.20 01:17. Заголовок: С их первого свидани..

С их первого свидания прошли две недели и Адаль с Сандрин виделись почти каждый день. Порой это было вовсе не легко устроить, ведь граф де Колиньи должен был исполнять свои обязанности секретаря в посольстве, а изыскивать каждый день новый предлог, чтобы отлучаться в неурочное время, было весьма проблематично, если бы не одна привычка месье Мориса. Каждый день с половины первого и до пяти часов Палеолог наносил светские визиты и не нуждался в сопровождении своего секретаря, который в это время мог быть вполне предоставлен самому себе.

Граф же Чернышев каждый день отбывал с утра в министерство и возвращался домой к обеду, а так как в его доме неусыпного контроля за племянницей никто не вел, то и она могла несколько часов спокойно проводить в свое удовольствие. Именно эти несколько часов в день принадлежали Адалю и Сандрин полностью. И эти короткие встречи с каждым разом делали их все ближе друг другу.

Адаль впервые встретил человека, которому, после дедушки, впервые он мог полностью доверить свои мечты, желания и сомнения, зная, что Саша не просто выслушает его и вежливо поддержит, но искренне будет сопереживать ему. В ней он нашел родственную душу. Удивительным было и то качество в ней, что, хотя она сохраняла еще юношескую наивность, но при этом была не по-женски умна и умела задавать правильные вопросы. А получая на них ответ, тут же делала собственные выводы. Адальбер практически не встречал женщин, подобных ей. Все прочие ее сверстницы, да и более взрослые девицы отличались поверхностностью суждений, в то время как Александра умела видеть суть вопроса.

Впрочем, не стоит думать, что все отведенное им для свиданий время, они рассуждали на темы серьезные. Отнюдь. Как любые влюблённые они радовались счастью просто быть друг с другом, узнавать друг друга, ловили счастливые моменты, когда украдкой можно было прикоснуться, взять за руку или уж если совсем осмелеть, подарить мимолетный поцелуй и печалились, когда наступала пора расставаться, пусть и до следующего дня, мечтая, робко, что однажды этого делать не придется.
С каждой их встречей крепло желание Адаля при первом же удобном случае объясниться с графом и графиней Игнатьевыми, которые должны были вернуться в начале октября. Об этом они сообщали в своей телеграмме, содержанием которой поделилась с ним Сандрин не далее как вчера. Конечно, заявиться без представления к родителям своей возлюбленной он не мог, поэтому вполне решил, что лучшим способом познакомиться с ними может быть первый бал Александры, который должен был состояться при Английском посольстве (это так же уже было известно, так как Павел Дмитриевич сумел достать приглашения для их семейства) и на который он вполне мог и сам получить приглашение.

А пока они продолжали свои короткие свидания, то гуляя по улицам и паркам города, то коротая время в кофейнях, если на улице бушевала непогода. Правда сегодня их привычный порядок свидания дня был изменен.

Неделю назад Сандрин рассказала, что дядюшка, граф Чернышев, ведет ее в дом к «самой Зизи» Юсуповой, у которой в домашнем театре должен был состояться скрипичный концерт Стравинского. Этого композитора и музыканта не слишком оценили в официальных театральных кругах столицы. И не мудрено его музыка совершенно не нравилась императрице, консервативный и порой жутко скучный вкус которой многие осуждали. Но восставать против которого мало кто посмел бы. Кроме, пожалуй, княгини Юсуповой. Ни для кого не было секретом, что отношения этих женщин друг к другу было взаимно холодным. Ни одна из них опустилась бы до прилюдного осуждения другой, но поступками своими Зинаида Николаевна могла в открытую спорить с императрицей. Так что, в пику ей, а заодно и для собственного удовольствия, княгиня Юсупова давала в своем доме концерты, которые по праву могли бы называться сенсационными. Правда, сам Стравинский с начала войны проживал в Европе. Так что в данном случае лишь музыка, а не сам автор, должны были развлекать гостей княгини.

И Адаль приложил все усилия, чтобы его патрон получил от Зинаиды Николаевны два пригласительных билета на это вечер.

В особняке на Мойке к тому моменту, когда туда прибыл посол Франции со своим секретарем, уже собралось не мало гостей. Они прохаживались из комнаты в комнату, приветствуя друг друга и беседуя со знакомыми. Домашний театр вмещал чуть менее двух сотен гостей за раз, а по прикидкам Адаля прибыли еще не все. Совершив с Палеологом положенный круг приветствий и раскланявшись с самыми значительными персонами, Адаль все это время выискивал взглядом графа Чернышева и его племянницу. Вскоре его усилия были вознаграждены и он увидел прелестный профиль Сандрин, который был обращен к дяде и еще одному господину, который что-то увлеченно рассказывал. Саша внимательно слушала, кивала, но то и дело поглядывала по сторонам, явно, как и Адаль минутой ранее, стараясь отыскать среди гостей своего возлюбленного.

- Я пойду поприветствую графа Чернышева, если вы не возражаете, Морис?

- Разумеется, передавайте ему от меня поклон, но я, пока есть такая возможность, займу разговором месье К*.

Адаль быстрым шагом пересек гобеленовую гостиную и оказался возле графа Чернышева.

- Граф Чернышев! Какая приятная и неожиданная встреча, - Адаль приветствовал графа, его собеседника и с улыбкой, в которой таилась легкая ирония, ведь неожиданной эта встреча вовсе не была, поклонился Александре.

 Отправлено: 07.02.20 01:58. Заголовок: - Адальбер?! Рад ва..

- Адальбер?! Рад вас видеть! – повернувшись к нему, Павел Дмитриевич, протянул руку для пожатия, а затем вновь обратился к прежнему собеседнику. – Иван Арнольдович, позвольте представить вам графа де Колиньи, личного секретаря французского посла. А вы, мой друг, познакомьтесь с моим университетским товарищем, господином Ропшиным, который ныне подвизается на книгоиздательском поприще… Ну а с племянницей вы уже знакомы. Верно я говорю, дорогая? – чуть усмехнувшись, Чернышев перевел на взгляд на племянницу.

- Да, дядя, - послушно кивнула в ответ Саша, радуясь, что предательский румянец, вспыхнувший на её щеках как всегда некстати, проницательный Павел Дмитриевич скорее всего отнесет к воспоминаниям о пережитой в день знакомства с Адалем неловкости. – Мы уже встречались с месье де Колиньи прежде.

«Причем, не далее, чем вчера», - прибавила она про себя и, вскинув взгляд на лицо любимого, прочла в его больших синих глазах, вместе со едва заметными смешливыми искорками, полное отражение своих собственных мыслей.

Было что-то волнующее и увлекательное в том, чтобы, признавшись, и уже и не по разу, во взаимной любви, изображать сейчас, будто они едва припоминают имена друг друга. Что-то, даже напоминающее о Ромео и Джульетте. Хотя, видит бог, Саша никогда бы не пожелала для себя и своего любимого судьбы знаменитых шекспировских героев. Уже потому, что собиралась прожить с ним в будущем много долгих, счастливых и относительно беззаботных лет.

О том, что дело стремительно движется именно к скорому замужеству, Саша почти непрерывно размышляла все последние дни. Вначале с трепетом и замиранием сердца, теперь уже чуть спокойнее и даже увереннее, хотя они с Адалем еще ни разу не говорили об этом вслух. Но что такое слова? Возможно, это действительно было чертой, доставшейся ей от отца, которого Александра никогда не знала. Но даже в свои нынешние шестнадцать, она почему-то уже отчетливо умела понять: словесные обещания не слишком-то и нужны, если и без них всё уже написано во взгляде, сквозит в каждом жесте, зашифровано в любом нежном прикосновении и бережном поцелуе, который ей дарит любимый. Хотя, конечно, и ждала, очень ждала тех самых слов. И даже уже пыталась представлять реакцию родных на подобную новость. В том, что им позволят пожениться, впрочем, сомнений не было. Адаль принадлежит к знатному и древнему роду, и потому подобную партию никто не посмеет назвать иначе, нежели блестящей даже для падчерицы графа Игнатьева и племянницы графа Чернышева. Но в глубине души, Саша уже сейчас понимала, что ради возможности быть навеки со своим возлюбленным, наверное, пошла бы даже и наперекор воле родных. Ведь Адаль… он такой… такой…

Пытаясь подобрать для описания его внешности и несомненных достоинств личности подходящие превосходные эпитеты, Саша всякий раз неизменно терялась и, словно дурочка, расплывалась в блаженной мечтательной улыбке. Хотя обыкновенно никогда не лезла за словом в карман. И вообще считала себя девушкой крайне рассудительной. В отличие, например, от собственной старшей сестры, которая, верно, очень удивится, когда узнает, что первой в их семье отправится под венец не она, а Саша! А впрочем, может, и не удивится. Потому что всю жизнь мыслит исключительно о высоких материях. И отчаянно пинает ради них прочь от себя простое земное счастье, когда уже давно могла бы выйти замуж и растить одного, а может, даже двух дивных малышей. Но вместо этого так и обитает до сих пор в своей маленькой парижской мансарде в компании одних лишь холстов, кистей и красок. Словно голубь какой-то, а не девица из приличного общества... Нет, себя лично Саша видела в Танины годы в совершенно ином качестве: счастливой жены и матери. Рядом при этом еще совсем недавно рисовался весьма смутный образ. Но всего за пару последних недель он вдруг сделался настолько отчетливым, что в это было почти невозможно поверить. Адаль ворвался в её жизнь так стремительно, что оставалось лишь удивлённо вздыхать и тихо радоваться обретенному без долгих мук выбора и страданий счастью. Даже само его имя порой напоминало Саше легкий счастливый вздох. Или, может, лучше сказать, двойной взмах тончайших крыльев мотылька – одного из тех, что неизменно трепещут где-то внутри, чуть пониже рёбер, когда Адальбер даже просто берет ее за руку. Или смотрит вот так, как сейчас, едва заметно улыбаясь взглядом…

- Как поживаете, месье де Колиньи? – сообразив вдруг, что смотрит на любимого молча уже слишком долго, в то время, как дядя наверняка ждет от неё какой-нибудь подходящей случаю реплики, а не просто выраженного должным образом почтительного согласия с его собственными словами. – Ни за что бы ни подумала, что вас увлекает творчество современных русских композиторов!

 Отправлено: 16.02.20 23:07. Заголовок: *вместе с графом Чер..

*вместе с графом Чернышевым, его племянницей и стафажем*

- О, благодарю, мадемуазель, у меня всё чудесно! Надеюсь и нынешний вечер провести не хуже. Один хороший друг, - в этом месте Колиньи сделал едва заметную паузу и быстро взглянул на Александру, - заверил, что мне непременно понравится этот концерт, а я безгранично доверяю его вкусам. К тому же, прежде я уже слышал сочинения этого автора. Вернее, имел возможность посетить балет, поставленный на его музыку. В прошлом году, в Париже, - прибавил он, вновь переводя взгляд на тех, кто её сопровождал.

- В прошлом году? – с весьма заинтересованным видом переспросил у него Ропшин. – Постойте, любезный месье де Колиньи, это, случайно, не о «Весне священной» ли теперь идет речь?

Адальбер сдержанно кивнул – и тут же был атакован целым градом вопросов. Теперь от оживившегося, следом за приятелем, графа Чернышева, который тоже мгновенно догадался, о какой постановке говорит Адальбер.

Будучи изрядным балетоманом, Павел Дмитриевич, хорошо разбирался и в новых течениях танцевального искусства. Поэтому знал о постановках труппы антрепренёра Дягилева, вот уже несколько лет прославлявшего современную русскую культуру в Европе, но все еще полузапрещенного и считающегося скандальным на родине. Имея возможность часто бывать в Париже, граф уже не раз с удовольствием посещал спектакли «Русских сезонов», но прошлой весной, к сожалению, оказаться в нужный момент во Франции не сумел.

- Вот и осталось изучать их лишь по рецензиям в заграничной прессе, да по письмам племянницы, - посетовал он и улыбнулся, заметив промелькнувший в глазах у француза вопрос. – О, нет! Я сейчас вовсе не о Саше, а об ее старшей сестре! Так вот, наша Татьяна с некоторых пор живет в Париже и изучает искусство. Потому, конечно, посещает все нашумевшие премьеры. Благодаря её письмам – к тому же собственноручно иллюстрированным, я теперь могу сказать, что не просто слышал, но даже почти и видел, что это за балет. Хотя, конечно, жаль, что не собственными глазами. Убежден, это было нечто потрясающее!

- Да, весьма оригинальное зрелище! И оно произвело у нас неоднозначное впечатление, - с усмешкой согласился Адальбер, вновь отчетливо припомнив тот свой визит в театр Елисейских полей, случившийся вскоре после возвращения из Алжира. Пригласил его университетский товарищ, уверявший, что в своей африканской глуши Колиньи совершенно отстал от жизни и потому просто обязан приобщиться к современной культуре, раз уж представилась такая замечательная возможность. Адаль, впрочем, и не возражал. О дягилевских сезонах он прежде довольно много слышал. Равно как и о том, что необычные и смелые представления труппы этого русского неизменно собирают аншлаги. Полный зал зрителей собрался и в тот день. По задумке композитора и либреттиста, балет должен был перенести их в древний славянский мир, где дикое и первородное чувство жизни сильнее законов цивилизованного общества. Но вряд ли хоть кто-то мог представить, во что выльется этот замысел, когда, придя в неистовство, почтенная на первый взгляд публика повела себя и сама, словно стая разъяренных первобытных дикарей, встречая оглушительным свистом, топотом и «гиканьем» творившееся на сцене «непотребство». В результате, почти ничего толком не рассмотрев и не расслышав, Адаль, уже специально для этого, пришел смотреть «Весну священную» еще раз, когда страсти немного улеглись. Лишь тогда и оценив этот балет по-настоящему.

- Все равно отчаянно завидую, что вы, мой друг его увидели сами! – вздохнул, тем временем Чернышев. – Так как убежден, что судить о любых, даже самых спорных и противоречивых явлениях в искусстве, просвещенный человек обязан сугубо на основании личных впечатлений. Именно для этого сюда сегодня привел с собой и Александру. Она у нас великолепно музицирует и поёт – унаследовала свои таланты от матери. Но то – классика, а чтобы развиваться дальше, надобно непременно следить и за авангардом!

- В самом деле? – вновь изобразив крайнее удивление, воскликнул Адаль, игнорируя последнее замечание графа и оборачиваясь к Сандрин. – Неужели, ко всем своим прочим достоинствам, вы еще и музыкант, любезная мадемуазель?

«Примерно такой же, как ты – лицедей!» - с нежностью подумала Саша. Наблюдать, как Адаль разыгрывает пьесу «Мы едва знакомы» было довольно забавно. Но следовало помнить, что дядя Поль – заядлый театрал. Да и в целом, человек крайне наблюдательный и умный. Потому обязательно почувствует подвох. Если еще не ощутил…

- Ну что вы, по доброте душевной, дядя явно преувеличивает мои скромные таланты. Но я действительно играю на фортепиано и немного пою. Правда, исключительно в домашнем окружении и на большее не претендую.

- Как бы и я желал иметь счастье оказаться однажды в этом кругу! – мечтательно проговорил Адальбер, допустив на этот раз в свой тон, пожалуй, слишком много искренности. Настолько, что Ропшин и Павел Дмитриевич даже посмотрели на него с некоторым любопытством. – Дело в том, что я сам с детства играю на фортепиано и искренне люблю это занятие, - поспешил он объясниться, заодно слегка поумерив и восторженность. – Однако здесь, в Петрограде, пока не имею никого, с кем мог бы разделить свою страсть.

- Так и за чем же дело стало? Приходите к нам! – уцепившись за эту идею, как за возможность наконец-то увидеться с Адальбером не тайком, а на «законных основаниях», воскликнула Саша, переводя умоляющий взгляд на Павла Дмитриевича. – Правильно я говорю, дядя? Я помню, что ты уже как-то приглашал месье де Колиньи, и разве не чудесно будет совместить это с возможностью поиграть вместе на фортепиано… вот, и господин Ропшин мог бы к нам присоединиться! Вы ведь тоже сто лет не виделись!

- Хм, сто лет, говоришь? Надо же, как ловко моя дорогая племянница записала нас с тобой, Иван Арнольдович, в антиквариат! И не подкопаешься!.. Ну-ну! Я же просто пошутил! – заметив румянец, который имел обыкновение мгновенно вспыхивать на Сашиных щеках в неловких ситуациях, Павел Дмитриевич поспешил её утешить, а заодно – оттянуть хотя бы немного момент, когда придется, пусть и нехотя, согласиться со столь опрометчиво выданным ею ангажементом. Не Ропшину, разумеется, господь с ним! Но графу де Колиньи. Ведь отказать нет ни малейшего повода. Между тем, трудно не заметить, с каким интересом молодой француз поглядывает на Сашу. А главное – как она на него смотрит! Это беспокоило Чернышева куда больше прочего. А ну как Ольга после ненароком узнает, с кем проводила время в дядином доме ее младшая дочь?!

- Ну что ж, господа. Если наше с Александрой приглашение не нарушит ваших действующих планов, буду сердечно рад видеть вас в своем доме, скажем… в эту субботу, - произнес он, наконец, обводя взглядом обоих.

- Превосходно, я буду, - тут же отозвался Иван Арнольдович и повернулся к Адальберу.

- Да и я, конечно же, с удовольствием приму приглашение! – кивнул тот.

А Чернышев едва заметно вздохнул: «конечно» - ну кто бы сомневался!

Тем временем, лакей Юсуповых громко пригласил гостей в зрительный зал. А там, вдобавок ко всему, оказалось, что назначенные им с Сашей места находятся недалеко от тех, что заняли, в результате, французский посол и его верный секретарь, также не слишком довольный сложившимся положением вещей, хотя и по иной причине. Ведь сидели они с Палеологом на целый ряд дальше Чернышева и Сандрин! И потому не было почти никакой возможности увидеть хоть что-то, кроме её милого затылка. Видимо, понимая эти страдания, а может, даже и разделяя их, в дальнейшем, Сашенька все же несколько раз осторожно оглянулась, одаривая его едва заметной улыбкой из-за раскрытого веера. И делая Колиньи на эти краткие мгновения, наверное, самым счастливым человеком во всем концертном зале. Но это было и все, что пока они могли позволить себе в присутствии других людей, дабы не привлечь чего-либо нескромного внимания и дать повод вездесущим сплетникам.

То же продолжилось и в антракте между отделениями, когда все вновь ненадолго вышли в гобеленовую гостиную. Дядя спокойно перемещался от одних знакомых к другим, а Саша была вынуждена следовать за ним и тоже отвечать на обращенные к ней ничего не значащие вопросы. Да еще так, чтобы при этом не сбиться и не сказать «да» вместо «нет», или наоборот. Больше всего при этом пугало, что кто-то вдруг не просто спросит, нравится ли ей музыка Стравинского, но захочет получить более полный и развернутый ответ на эту тему. А что она может ответить, если не слышала, кажется, не единой ноты, за все первое отделение? Да и теперь пребывает в будто счастливом дурмане лишь от того, что Адаль по-прежнему здесь, совсем рядом. И смотрит на нее – пусть даже у них и нет сегодня больше поводов для личного общения. К счастью, желающих получить столь детальный разбор её музыкальных впечатлений так и не обнаружилось. А вскоре все вернулись в зрительный зал, и оркестр начал исполнять сюиту из еще одного известного балета дягилевской труппы, «Жар-Птицы».

 Отправлено: 16.02.20 23:08. Заголовок: Саша+ дядя Паша В о..

Саша+ дядя Паша

В отличие от дяди, Саша не считала себя ни поклонницей, ни тем более знатоком современной музыки. Ей нравились более традиционные и мелодичные гармонии, нежели те, что предлагали слушателю нынешние композиторы, превращавшие музыку то в шепот, то в истерический вопль, заставлявшие её скакать то вверх, то вниз и обратно, а инструменты, принужденные издавать все эти странные звуки, звучать в самых необычных для себя регистрах. Поэтому, слушая очередной экспрессионистский опус, и даже допуская для себя в уме, что Стравинский, возможно, настоящий новый гений, сердцем и душой Саша этой музыке все-таки не принадлежала. В чем честно и призналась Павлу Дмитриевичу, когда они ехали домой после окончания концерта и тот все же спросил её о впечатлениях от только что услышанного.

- Наверное, теперь ты тоже будешь считать меня отсталой? – вздохнула она, а когда Павел Дмитриевич удивленно уточнил, почему же вдруг «тоже», рассказала, что в том же как-то упрекнула её Тата. Когда, в ответ на ее очередные восторженные рассказы о новых художниках, Саша впервые в жизни посмела заметить, что некоторые их полотна не стоят даже тех денег, что заплачены за кисти и краски, которыми они нарисованы. Чем вызвала целую бурю протестов в свой адрес и, как ни странно, смех и одобрение Стёпы, который обычно был во всём с Таткой заодно.

- Дорогая моя, - граф Чернышев взял руку племянницы в свои ладони и улыбнулся, заглянув ей в глаза, - я уже говорил сегодня и повторю снова – мнение каждого человека уникально. Но оно должно складываться из множества различных факторов, важнейшими из которых являются опыт и познание. Это как судить о человеке лишь по внешности, не потрудившись узнать о его характере и интересах. Сравнение пусть и грубоватое, но так и есть. Я возил тебя на этот концерт не за тем, чтобы заставить полюбить современное искусство, но чтобы дать возможность найти в нем что-то важное для тебя. Возможно, через эту новую музыку ты как-то иначе взглянешь на знакомые произведения старых мастеров. Или же напротив – только сильнее убедишься, что нет ничего лучше Вивальди. В этом нет ничего, достойного осуждения, поверь! А слова Таты не принимай близко к сердцу – она истинно творческая натура, убеждённая, что весь мир просто обязан полюбить и понять то, что дорого и понятно ей. Иногда этому можно позавидовать, но куда чаще, уж поверь, приходится сочувствовать. Ведь такому горячему сердцу совсем непросто жить среди нас, обычных людей.

- Я знаю, что Тата не такая, как мы, - задумчиво выслушав эти слова, она медленно кивнула. – Порой мне и правда её очень жаль… И я совсем не понимаю её устремлений… Но при этом все равно очень люблю. Удивительное дело: любить человека, который совсем не такой, как ты, правда! – вдруг улыбнувшись, Саша повернулась и лукаво взглянула на сидящего рядом с нею Чернышева. – Ну а ты, дорогой дядя, сам-то кого предпочел бы: Моцарта или Стравинского?!

- Прелестная мадемуазель, в вашем вопросе мне слишком явно слышится подвох, - заметил Чернышев, иронически приподнимая брови, - но отвечу я на него, тем не менее, абсолютно серьёзно. Никого. Сравнивать можно лишь то, что между собою сходно. Названные же тобой – словно две разных планеты. А так, все зависит от времени, места и, если хочешь, даже моего настроения. Слушать Стравинского сегодня, в том зале и среди тех людей, мне было очень приятно. Но в субботу, в своей собственной гостиной и в твоем исполнении, я определенно предпочту что-нибудь из Моцарта.

«И, кажется, не только я один…» - прибавил он мысленно, отворачиваясь затем к окну везущего их по вечернему городу домой таксомотора, и этим показывая Саньке, что считает их разговор оконченным. С детства отличавшаяся в этом смысле большой догадливостью, она тут же умолкла и уставилась в противоположное окно, тоже размышляя, верно, о чём-то своем.

«Или о ком-то», - вновь шевельнулась тревожная мысль, все никак не дававшая покоя. Нахмурившись, Павел Дмитриевич вздохнул и чуть заметно качнул головой, отгоняя её прочь. В очередной раз. И кажется, что вряд ли – в последний.

 Отправлено: 03.03.20 23:54. Заголовок: Дядя Паша+ племянниц..

Дядя Паша+ племянница Саша

После возвращения домой Павел Дмитриевич вдруг неожиданно попросил Саньку, едва направившуюся было в свои комнаты, еще ненадолго задержаться внизу и зайти к нему в кабинет. И там строгим голосом сообщил, что собирается серьезно с нею поговорить. Но первым делом напомнил, что Саша теперь взрослая, потому обязана отвечать за свои слова и поступки – и лишь в этот момент заметил, наконец, как вытянулось и побледнело от подобной преамбулы лицо племянницы.

Сообразив, что, пожалуй, несколько переборщил с интригой, Чернышев тут же смягчил тон и улыбнулся, пояснив, что имеет в виду лишь устройство того обеда, на который Санька нынче пригласила сразу несколько человек.

- Ты ведь вот-вот начнешь свою жизнь в свете, милая. А это не только развлечения, но и обязанности, исполнению которых следует как можно быстрее и качественнее научиться. Вот и потренируешься для начала. Разумеется, мой Петр Фомич будет полностью в твоем распоряжении. Как, впрочем, и я сам – коли потребуется какой-нибудь совет.

- Да, дядя. Конечно, дядя! – еще не отойдя вполне от испытанного волнения, только и вымолвила тогда Саша, прежде чем удалиться, наконец, в свои комнаты и по-настоящему обдумать всё только что услышанное.

В родительском доме ей еще никогда не приходилось исполнять обязанностей хозяйки – с этим прекрасно справлялась мама. Ну, или в редчайших случаях – как вторая по старшинству, Тата. А с самой Саньки даже тогда никакой помощи не требовали. Хотя и наблюдать не мешали. Поэтому на первый взгляд задание Павла Дмитриевича не выглядело таким уж сложным. И лишь начав вникать во все тонкости, она поняла, как сильно заблуждалась на этот счет! Учесть и предусмотреть, как оказалось, нужно буквально все на свете, начиная с того, как рассядутся гости за столом, и заканчивая тем, чем они будут развлекаться после самой трапезы. Возникшая буквально сразу идея занять всех какой-нибудь игрой, вроде фантов или живых картин, при более детальном обдумывании показалась не такой уж удачной. Подобные развлечения все еще пользовались популярностью, но в последнее время были все же приняты больше в кругу молодёжи. А дядины гости – люди взрослые и солидные. Даже Адаль, которого в иной ситуации подобными эпитетами Саша бы, конечно, вряд ли наградила. Но не станет же он в присутствии Павла Дмитриевича и его друзей держаться так же, как с нею наедине?

Или, может, лучше будет организовать небольшой домашний концерт – на подобие тех, какими порой баловала друзей мама? Но кто знает, насколько это будет уместно в нынешней ситуации? А еще нужно придумать меню и оформление стола! Выбрать для себя подходящий наряд и причёску… И это только лишь на один маленький домашний обед, где и гостей-то ожидается в лучшем случае с полдюжины!

- Ужасно! – почти в отчаянии ответила она дяде как-то посреди этой, казавшейся уже бесконечной, недели, когда тот в очередной раз поинтересовался, как идут приготовления. – И как только маме удаётся делать все так легко и непринужденно?!

- И что же такого «ужасного» произошло, моя дорогая? – с любопытством взглянув на племянницу, Павел Дмитриевич отставил в сторону чашку с недопитым кофе.

- Да все! – патетически всплеснув руками, Саша состроила трагическую гримасу и принялась расписывать, что именно под этим подразумевает.

Граф Чернышев слушал ее, не перебивая, иногда кивая в ответ – ожидая, когда поток сетований если не иссякнет, то хотя бы ослабеет настолько, чтобы можно было вставить пару собственных замечаний. И вот, умолкнув, Саша вновь посмотрела на него с такой мольбой и надеждой, будто одним лишь своим словом он мог избавить её сразу от всех проблем.

Впрочем, собственно, так оно и было. И Павел Дмитриевич действительно вполне мог бы легко забрать назад свою просьбу и заняться устройством этого несчастного обеда самостоятельно. Однако не стал, уже сейчас хорошо понимая, что положение отнюдь не так безнадёжно, как Саньке это видится, а потому нет смысла и вмешиваться – забирая тем самым себе лавры, которыми она буквально через несколько дней будет вполне заслуженно гордиться.

- Незадача, - вместо этого задумчиво проговорил он, затем выпрямился, сомкнул пальцы в замок и обхватил руками колено. – Но что ж делать, если подобный дар, и верно, дается от рождения далеко не каждой женщине? И хорошо еще, если удастся найти себе ловкую горничную и умную экономку, а иначе совсем беда…

Окончательно сконфузившись от столь неутешительного мнения, которое, разумеется, тут же приняла и на свой счет, Саша опустила глаза и уставилась на собственные руки, что судорожно сжимали в комок льняную салфетку.

- Прости, что так подвела тебя, дядя, - буркнула она себе под нос и, не сдержавшись, даже тихонечко всхлипнула, глубоко страдая от ощущения собственной никчемности.

При виде этого зрелища, Павел Дмитриевич глубоко вздохнул и досадливо нахмурился. Нет, вот все-таки, что ни говори, а отсутствие личного родительского опыта в некоторых ситуациях не заменишь ни интуицией, ни многолетним дипломатическим опытом и умением наблюдать за людьми! Вот и он, старый дурак, пустился тонко иронизировать там, где надо было попросту утешить бедную девочку, растерявшуюся перед прежде неведомыми ей трудностями и оттого абсолютно не способную в своем нынешнем состоянии оценить его остроумия.

- Ну-ну, дружочек! Не вешай нос! – поднявшись из-за стола, Чернышев обошел вокруг него и, оказавшись подле племянницы, чуть неуверенно погладил ее по голове. – Всё у тебя хорошо! А идеально с первого раза ни у кого не получается. Даже у мамы, представь себе! Уверен, что и она переживала не меньше твоего, когда впервые самостоятельно принимала гостей… Но ведь научилась же! И ты научишься. Главное в таких случаях иметь более-менее конкретный план и знать хорошо правила этикета.

- План-то есть, зато вот с этикетом, кажется, беда! Я знаю правила и пыталась все учесть, но совсем запуталась и теперь даже не знаю, как надо рассадить гостей за столом! – жалобно на него покосившись, Саша снова вздохнула.

- Но это ведь совсем просто! Что тебя смутило? – удивился в ответ Павел Дмитриевич. – Вот смотри! Пусть это будет наш с тобой стол, – с этими словами, он вновь сел рядом с нею и положил перед собой прямо на скатерть сложенную вчетверо салфетку. – Мы – хозяева вечера. Вот я… - придвинув к себе поближе серебряную солонку, он критически прищурился и, покачав головой, тут же вернул ее на место, - нет, что-то я как-то мелковат и толстоват! Пожалуй, пусть лучше вот это буду я! – провозгласил он, дотянувшись в результате до изящного хрустального графина с коньяком, и поставил его у одного из торцов воображаемого «стола». – А это будешь ты…

- А почему это я персик?! – перебивая его, тут же удивленно воскликнула Саша.


- Ну а кто ж ты еще?! – усмехнулся в ответ Чернышев, располагая затем румяный и спелый плод прямо напротив своего собственного «воплощения». – Ты сядешь здесь. Как хозяйка. По правую руку от тебя – Иван Арнольдович, - одно движение, и место справа от персика занял ананас. – А справа от меня – самая почетная гостья. И это будет его жена, Дарья Даниловна, - пояснил он, располагая справа от графина изрядных размеров грушу. – Ну а остальные – имею в виду дочь Ропшиных, которая наверняка приедет к нам вместе с родителями, а также месье де Колиньи, займут оставшиеся места. Например, вот так… – и символизирующий Адаля большой апельсин оказался слева от «хозяина», а яблоко – мадемуазель Ропшина, с которой Саша была еще даже не знакома, перекочевало из фруктовой корзинки на последнее оставшееся свободным место. И тем вновь заметно опечалило Сашу. – Или наоборот! – произнес, тем временем, дядя, будто прочитав ее мысли. – В общем, здесь можешь поступить так, как тебе удобнее и приятнее. Поняла?

- Конечно! – живо откликнулась Саша, которая в последние несколько минут, и правда, заметно воспрянула духом. Особенно после того, как выяснилось, что Адальберу можно будет сесть за столом рядом с ней, а не только с дядей, как это поначалу казалось.

- Хорошо, – улыбнулся в ответ Чернышев. – Какие еще ко мне будут вопросы?.. Только, умоляю, не все сразу – сегодня! У нас еще достаточно времени, чтобы решить их без спешки и паники!

 Отправлено: 16.03.20 23:23. Заголовок: Последняя декада сен..

Последняя декада сентября принесла союзникам по Антанте неожиданные дурные вести о фатальной атаке германскими военными подлодками сразу трех крейсеров Британского Гранд-Флита*. Событие это, вроде бы не влиявшее впрямую на оперативную обстановку в тех местах, где сейчас вела боевые действия армия Третьей республики, тем не менее, вызвало изрядное оживление и усиление активности на её дипломатическом фронте. Многократно увеличив, соответственно, и поток информации, поступавшей из Парижа в Петроград, а также обратно, в виде писем, и особенно – различных секретных донесений. Обрабатывать всю эту лавину, как личному секретарю посла и одному из немногих сотрудников Французской миссии, что имели особый допуск к подобному роду документации, приходилось, в том числе, графу де Колиньи. И это отнимало у него поистине чудовищное количество времени, заодно принуждая уделять службе куда больше внимания, чем собственной частной жизни – как бы ни хотелось нынче обратного. Потому лично увидеться с милой Александрин после той короткой и слишком официальной встречи в конце прошлой недели в доме графини Юсуповой у Адаля не получилось до самой нынешней субботы.

Оставив позади величественную громаду Троицкого моста и сгоревшую старую церковь, экипаж, нанятый им возле посольства, свернул направо, на одну из старейших улиц столицы. Получив свое наименование еще при Петре Великом, Большая Дворянская всегда изо всех сил старалась ему соответствовать. Фасады особняков и доходных домов славились большим разнообразием стилей, но, стараниями архитекторов, все равно представляли весьма стройный ансамбль, где мило соседствовали вычурный классицизм и смелая эклектика ампира. Как раз одним из ярких образцов последнего и являлся дом графа Чернышева, перестроенный в самом начале нынешнего столетия известным, а с весны этого года – «печально известным»** Александром фон Гогеном, еще одно творение которого Адаль проехал парой минут ранее. ***

Странное дело: почему-то именно Петроградская сторона сильнее всего в этом городе напоминала ему родной Париж. Колиньи заметил это еще весной, вскоре после того, как приехал в Россию. И с тех пор, всякий раз оказываясь здесь, неизменно испытывал нечто вроде ностальгии, смешанной с сентиментальной грустью.

То же и теперь: разглядывая улицу через окна экипажа, граф думал о том, как долго еще придется скитаться по чужбинам. И случится ли уже вообще однажды воротиться в Париж насовсем – до того, как оба они постареют и не смогут больше узнать друг друга…

Впрочем, стоило ему покинуть экипаж извозчика и споро взбежать по ступенькам, ведущим к парадному входу чернышевского особняка, как невеселые эти думы были в очередной раз решительно отброшены прочь. И к гостиной, до которой его проводил лакей, перепоручив там уже заботам дворецкого, докладывавшего о прибытии очередного посетителя, Адаль пришел со спокойным и даже невозмутимым видом. Уточнив, прежде чем войти – между прочим, на русском языке, в котором заметно поднаторел за время знакомства с Сашей, как давно приехали другие приглашенные.

- Минут за десять до вас, – покачал головой Петр Фомич и сразу же распахнул дверь, торжественно объявляя о прибытии «французского дипломата, графа де Колиньи». Начав службу у Чернышевых еще личным лакеем Павла Дмитриевича в доме его родителя, он хорошо помнил и глубоко чтил принятые там порядки, полагая их единственно верными и правильными. Особенно в современном и слишком быстро утрачивающем традиции старины мире. А потому всячески культивировал и лелеял их на нынешнем своем посту.

- Граф Чернышев, мадемуазель Александра, – от всей души поприветствовав хозяев, Адальбер повернулся к Ропшину, рядом с которым сегодня присутствовали две прежде незнакомых ему дамы. Одна примерно в возрасте самого Ивана Арнольдовича, очень тучная, розовощекая и улыбчивая – madame Ropchine. А другая – молодая и довольно высокая, чуть смуглая девица, мадемуазель Полин. Глядя на нее, трудно было не заметить куда более очевидное внешнее сходство с отцом, нежели с матерью. Но это, по мнению Адаля, было для нее скорее удачей…

- Очень рад знакомству, – с учтивой, но скорее светской улыбкой, он поклонился сразу обеим и сделал комплимент перламутровому вееру, которым непринужденно поигрывала барышня – явно в расчете на то, чтобы сей аксессуар был замечен.

- «Duvelleroy»! **** – гордо заявила она в ответ, немедленно раскрыв его перед собой и вновь сложив – и одарив при этом Адальбера весьма выразительным взглядом.

- Ну, разумеется, - кивнул он в ответ, как бы подтверждая собственную догадку, и вновь вежливо улыбнулся.

Санька же, услышав это уточнение, напротив, едва не провалилась под землю от стыда – конечно, не за себя, а за мадемуазель Полину. Столь откровенно хвастать чем-либо из своих вещей или украшений – дурной тон. Так всегда учила её мама. Да еще и почти неприкрытое кокетство следом…
Между тем, мадам Ропшина будто бы и не видела в поведении своей дочери ничего странного.

- Ах, месье граф, наша Поленька просто без ума от Франции и всего, что с нею связано. И моды, и аксессуары предпочитает исключительно парижские!.. И это, скажу вам по секрету, порой весьма разорительно, - прибавила она, хохотнув и чуть понижая голос. – Однако чего не сделаешь для единственной дочери?.. А вы, шери, один у своих родителей?

Вопросы, заданные подобным тоном, Адаль выслушивал регулярно – с тех пор, как сделался в обществе более-менее заметной персоной. Именно тогда его впервые стали донимать предприимчивые мамаши незамужних девиц. Вначале это удивляло, потом злило, теперь же очередная бестактная попытка разузнать – напрямую или исподволь, всё, что касается его семейного и материального положения, вызывало разве что приступ сарказма. Демонстрировать последний открыто, впрочем, графу де Колиньи чаще всего не позволяло воспитание, да еще – природное великодушие. Так что и теперь, вместо того, чтобы немедленно и на корню пресечь бестактность ледяной вежливостью – а подобное умение тоже было в его арсенале, Адальбер лишь непринужденно пожал плечами и выговорил, изобразив на губах улыбку:

- Да, мадам, все именно так и есть: я – последний представитель своего рода и его единственный наследник.

Подобное уточнение неизменно оказывало большое впечатление на особ, вроде Дарьи Даниловны. Прежде Адаль использовал этот прием как своеобразный лакмус. Теперь – преимущественно ради собственного развлечения: наблюдать за тем, как в глазах собеседницы тотчас же начинает отражаться мысленный подсчет процентов и барышей, было, и верно, порой довольно забавно. Но сейчас Колиньи сделал это скорее автоматически и по привычке. Мадам Ропшина была ему совершенно неинтересна. Как и её дочь, что по-прежнему почти без перерыва обстреливала его взглядами – даже тогда, когда, избавившись от их с маменькой общества, Адаль вновь подошел к графу Чернышеву и намеренно громко заговорил с ним о чем-то насущном и совершенно определенно скучном для дам. Пытаясь при этом одновременно понять, отчего Александрин, поначалу явно обрадовавшаяся его приходу, в последние несколько минут почти не смотрит в его сторону. То же самое продолжилось и во время ужина, где Адаль, быстро просчитав в уме все возможные варианты, вполне определенно надеялся, что сядет за стол рядом с Сашей, но отчего-то оказался между хозяином дома и Дарьей Даниловной, принужденный затем еще какое-то время терпеть её болтовню. В то время как Александрин с противоположной стороны, все так же почти на него не глядя, лишь изредка переговаривается с мадемуазель Полин, которая, напротив, уже почти без стеснения строила ему глазки. Не стесняясь даже собственного отца, который, впрочем, куда больше интересовался угощением и застольной беседой, нежели поведением своей не в меру бойкой наследницы.

---

*состоялся бой у Занзибара 20 сентября 1914 года между германским крейсером «Кёнигсберг» и английским крейсером «Пегасус».
22 сентября 1914 года потопление крейсеров «Абукир», «Хог» и «Кресси» — одна из первых в истории и одновременно одна из самых успешных атак подводной лодки, пришедшаяся на начальный период Первой мировой войны. Бой заключался в последовательном потоплении в течение часа трёх британских броненосных крейсеров «Абукир», «Хог» и «Кресси» одной немецкой подводной лодкой U-9 в Северном море. Совокупные потери экипажей потопленных крейсеров составили 1459 чел.

**Александр Иванович фон Гоген (1856—1914) — петербургский архитектор эпохи модерна, академик и действительный член Императорской Академии художеств. Крупнейшие проекты — городская мечеть, музей Суворова, здание Николаевской академии, особняк Кшесинской.
А. И. фон Гоген, в последние годы не работавший из-за мучительной болезни почек, застрелился в своей квартире на Невском проспекте (дом № 136) вечером 7 марта 1914 года.

***Соборная мечеть Санкт-Петербурга — культовое сооружение в Санкт-Петербурге. Является памятником архитектуры, стиль северный модерн. Главная мечеть Российской империи, крупнейшая мечеть в европейской части Российской империи.
Особня́к Кшеси́нской (улица Куйбышева (Большая Дворянская ул.), д. № 2—4 / Кронверкский проспект, д. № 1) — памятник архитектуры в стиле модерн в Санкт-Петербурге.

****лидеры производства вееров в Париже с 1827 года

 Отправлено: 17.03.20 00:49. Заголовок: Вот уж ни за что ни ..

Вот уж ни за что ни поверила бы, наверное, Санька, скажи ей кто-нибудь еще вчера о том, что нынешний, такой долгожданный вечер, неожиданно превратится в самую настоящую пытку ревностью! Да и вообще не поверила бы, что способна испытывать это постыдное чувство на, казалось бы, совершенно пустом месте.

Все началось, впрочем, когда Адаль еще лишь вошел в дядину гостиную – такой красивый и элегантный, что от восхищения у неё тут же, как всегда, перехватило дух. Вот только, как вскоре выяснилось, случилось подобное, к сожалению, не только с нею, но еще и с Полин Ропшиной, которая даже до того, как отец успел представить ей нового гостя, шепотом призналась Саше, что, кажется, влюбилась с первого взгляда – чуть заметно кивнув при этом в сторону графа де Колиньи. «Как будто действительно надо было пояснять!» - подумала в тот момент Александра, с трудом подавляя раздражение, которое дочь дядюшкиного приятеля отчего-то вызвала у неё еще даже до того, как столь беспечно призналась в симпатии к её жениху.

Да, разумеется, не подозревая об их отношениях! Но только какая разница? Да как она вообще это смеет?!

Встречаясь с Адалем постоянно вдали от других женщин, что могли бы составить ей в его глазах истинную или даже воображаемую конкуренцию, Саша никогда не задумывалась, каким успехом он может у них пользоваться. Нет, безусловно, она не была глупенькой, поэтому вполне осознавала, что ее возлюбленный – красивый мужчина. Однако абсолютно искренне верила, что принадлежит лишь ему, и никому более, с той самой минуты, как они впервые открыли друг другу сердца. А он принадлежит только ей. Ну и еще, конечно, своей стране. Однако делить сердце Адальбера не с кем-нибудь, а с самой Францией было ничуть не обидно и даже немного почетно. Но вот других женщин терпеть рядом с ним Саша, как выяснилось, была вовсе не готова. И еще менее готова, что кто-либо в её присутствии осмелится вот так запросто высказывать надежды на его сердечное расположение. Полин же, точно заведенная, только и твердила теперь о том, как хорош «этот невероятный француз» и про то, как он на неё смотрит… Последнее было очевидным преувеличением. С тех пор, как отошел от них с Дарьей Даниловной, Адальбер, кажется, ни разу на вредную мадемуазель Ропишину не взглянул: Саша внимательно, хоть и тайком, за этим проследила! Так что рассудком вполне понимала, что Полин выдает желаемое за действительное. И оттого все, что происходит сейчас с ней самой – не более чем приступ глупой девичьей паники. Вот только поделать с собой, увы, ничего не могла, бесясь и еще больше раздражаясь теперь уже не только на выдуманную ревностью соперницу, но и на самого, ничего не подозревающего Адаля. Не ведая, какие демоны внезапно проснулись и разбушевались в душе его всегда такой рассудительной и спокойной Александрин, тот, действитеьно, вел себя, как обычно. Иными словами, был уважителен и любезен в общении с дядей Полем и Иваном Арнольдовичем, внимателен и обходителен с супругой последнего и… настолько мил с Полин, что в какой-то момент у Саши совсем не осталось сил смотреть на это, сохраняя на лице невозмутимое выражение. И потому пришлось даже ненадолго покинуть гостиную. Оказалась она при этом в столовой, где все уже было готово к обеду, а на элегантно сервированном столе, напротив каждого из пока еще нетронутых приборов, красовались небольшие карточки с именами гостей. Остановившись возле того места, что с самого начала предназначала для Адаля, Саша пару секунд задумчиво таращилась на белый картонный квадратик, на котором изящной вязью букв было выведено его полное имя и титул. А затем, повинуясь всё тому же порыву ревности, вдруг взяла и поменяла его местами с тем, на котором было написано имя Полин. Расположив их, таким образом, максимально далеко друг от друга. Но, не сообразив, что помещает в весьма невыгодное положение, прежде всего, саму себя – заметив последнее лишь когда гости уже вошли в столовую, и вернуть все в исходное положение не представлялось возможным.

Все это окончательно испортило Саше настроение, улучшить которое не смогло даже осознание, что с главной задачей сегодняшнего дня она все-таки справилась. Причем, блестяще. Перемены блюд во время трапезы происходили вовремя и без малейшей заминки, а слуги под присмотром Петра Фомича, руководившего процессом, так сказать, «из-за сцены», действовали так слаженно и незаметно, что, кажется, могли бы составить в этом конкуренцию челяди на придворных приемах.

Ровно то же самое, одобрительно кивнув, сказал и Павел Дмитриевич, улучив момент и задержав её подле себя, когда они вместе с гостями неторопливо перемещались обратно в гостиную.

- Ты умница, дорогая! И я обязательно расскажу о твоем сегодняшнем успехе маме, когда та приедет из Ялты.

«Скорее бы!» - уже по привычке, мысленно заметила Санька, всякий раз прибавляя эту присказку к любому упоминанию о грядущем возвращении родителей. Ведь, чем скорее папа и мама будут дома, тем быстрее они познакомятся с Адалем и тем ближе станет день, когда её любовь уже не нужно будет ни от кого таить…

«Вот только будет ли теперь в этом необходимость?» - подумала она вдруг, с тяжелым вздохом, наблюдая, как, буквально облепленный со всех сторон цепкими лапками мадам и мадемуазель Ропшиных, Адальбер с любезной улыбкой склоняется к последней, а та, что-то весело прощебетав, шутливо стукает его по плечу сложенным веером.