Отправлено: 07.12.19 23:19. Заголовок: Последняя тайна

Время действия: осень 1914 года

Место действия: Петроград

Участники: Александра Веригина, Адальбер де Колиньи, семейство Игнатьевых и Чернышевых.

 Отправлено: 29.06.20 23:14. Заголовок: * с моим безумным се..

* с моим безумным семейством*

На обратном пути обстановка внутри парадного экипажа старой графини Чернышевой была уже отнюдь не такой веселой и праздничной, как несколько часов тому назад. Сказывалась не только усталость, но и разочарование, которое никак не могла побороть в себе Александра. А ведь сегодняшний бал можно было бы смело назвать триумфальным – если бы не испортивший всё впечатление странный инцидент между Адальбером и мамой, которая с детства была ей во всём образцом и примером. Именно у неё Саша училась не только безупречным манерам, но и здравому смыслу, который, сколько помнилось, прежде ни разу Ольге Дмитриевне не изменял. Суждения и выводы её тоже были прежде совершенно логичны и обоснованны – даже тогда, когда шли вразрез с чьими-то ожиданиями. И вот теперь вдруг такое… Как и за что Адаль мог ей «не понравиться», было трудно даже представить. А уж понять – и подавно! Но, даже сполна погрузившись в недоумение и обиду, Саша, как обычно, ловко изображала невозмутимость. Точнее, усталость. И потому, всю дорогу до дядиного дома делала вид, что дремлет, тем самым охраняя себя от вопросов родных и необходимости на них отвечать. Хотя бы сейчас. Потому, конечно, не видела, с какой нежностью и сочувствием смотрит на неё сидящий напротив дядя, сполна понимающий её чувства.
Сама же Ольга Дмитриевна, напротив, была довольно оживлена. Разговаривала то с мужем, то с сыном. А вот брата упорно игнорировала. Да, впрочем, он и сам не особенно набивался к ней в собеседники.

По приезде, довольно быстро разбрелись по комнатам. И вскоре дом, разбуженный среди ночи поздним возвращением своих обитателей, вновь стал медленно погружаться в сон. Затихали голоса, и звуки шагов, дождавшаяся возвращения хозяев прислуга гасила свет в нижних господских комнатах и подсобных помещениях, оставляя там, где это было до сих пор необходимо, лишь небольшие светильники. Игнатьев всегда любил это время и дома, и даже здесь, в гостях, оно казалось ему похожим на сумерки в дикой природе: уже не вечер, но еще и не совсем ночь. Уже не сегодня, но еще и не завтра.

Проводив жену до дверей спальни, он ненадолго отправился к себе – переодеться и помыться. Последнего хотелось особенно после долгого, многочасового нахождения в жарком от одновременного присутствия множества людей зале, атмосфера которого наполнена безумной смесью их духов, табака и алкогольных паров. Поэтому, скинув одежду и став под душ, Игнатьев с огромным наслаждением подставил голову под напор десятков упругих струй, ощущая, как, вместе с омывающей тело водой, утекает прочь и физическое утомление, оставляя ему лишь свежесть и приятную расслабленность. Обсушившись полотенцами, что аккуратной стопкой выложил рядом с ванной камердинер Поля, он переоделся в халат и вскоре вновь вошел в комнату жены. Та ещё, конечно, не легла в постель, а сидела на пуфе перед большим зеркалом, стирая с лица салфетками остатки кольдкрема, пока Анна, как обычно, занималась её волосами. Но, заметив его появление, сразу отпустила горничную и слабо улыбнулась его зеркальному отражению.

- Сильно устала сегодня? – подойдя ближе, Игнатьев склонился, обнял жену за плечи и ласково поцеловал в макушку.

Митя появился в комнате как раз вовремя. Его присутствие всегда оказывало на Ольгу благотворное влияние, иногда даже всерьез казалось, что никто на свете не знает и не понимает её лучше. А понимание – это как раз то, чего ей бы сейчас более всего хотелось.

- Очень устала, милый! – сказала она мужу, с улыбкой наблюдая за его приближением. А когда тот её обнял, ласково положила свои ладони поверх его рук. – Слишком много людей, слишком шумно, душно и главное – так долго! В какой-то момент даже всерьез стало казаться, что у меня вот-вот разыграется мигрень. Слава богу, обошлось… Может, я просто становлюсь слишком старой для подобных развлечений? – прибавила она чуть кокетливо, склоняя голову набок и прижимаясь щекой к его щеке.

Прекрасно уловив эту игривую интонацию, Дмитрий Кириллович негромко усмехнулся:

- Все может быть…

- Как это?! – совершенно не ожидая такого ответа, Ольга вновь резко выпрямила спину и посмотрела на него уже безо всякой улыбки, почти обиженно. – Ты хочешь сказать, что тоже так считаешь?

- Нет. Еще нет – пока не изучу вопрос. И не рассмотрю всё как следует своими глазами… Ну-ка, и где же тут у нас могут притаиться эти самые признаки надвигающейся старости? Может быть, здесь? – перекинув на одну сторону длинные распущенные волосы жены, Игнатьев коснулся губами самого сгиба её шеи. – Нет, что-то не вижу… Тогда, может быть, здесь? – столкнув с её плеча атласную ткань пеньюара, он продолжил «исследование», скользнув поцелуем к тонкой, чуть выступающей ключице.

 Отправлено: 29.06.20 23:14. Заголовок: *с любимым мужем* Н..

*с любимым мужем*

Ни она, ни он, конечно, не молодели с годами. И Ольга прекрасно это понимала, давно уже разглядев первые тонкие лучики морщинок у своих глаз и даже почти с ними смирившись. Да и тело ее после рождения третьего ребенка выглядело уже не таким совершенным, как прежде. Но какое все это имело значение, когда буквально одним своим прикосновением Митя по-прежнему умудрялся заставить её напрочь забыть обо всем этом и вновь чувствовать себя так же, как в самые первые дни их любви? Вот и теперь, когда в душе еще даже не улеглось возмущение его дерзкой шуткой – пусть и тоже не слишком серьезное, тело немедленно отозвалось на его ласку неспешно разливающейся блаженной истомой.

- Да-да, только будь, пожалуйста, повнимательнее и не отвлекайся! А то, не дай бог, еще пропустишь что-нибудь… Это будет катастрофой! – все еще изображая обиду, произнесла она, не сводя взгляд с отражения мужа.

Тоже подняв на миг глаза, и предельно серьезно кивнув в ответ, он вновь переместил внимание на ее обнажившееся плечо, заставив Ольгу глубоко вздохнуть и прикрыть, наконец, от удовольствия глаза. Сердце её при этом забилось чаще, а все обуревавшие его тревоги – будто бы, напротив, умолкли и отступили в привычном предвкушении удовольствия.

Развернувшись на пуфе лицом к Мите, она развязала пояс пеньюара и медленно поднялась, позволяя одежде соскользнуть к ногам, а затем вновь обняла его, и улыбаясь, заглянула в глаза:

- Ты ужасный, ужасный человек, Игнатьев! Обладаешь надо мной какой-то магической властью и постоянно вероломно её используешь… Ну как тебя за это не любить? – произнесла она уже шепотом, почти в самые его губы.

- Неужели только за это? – внезапно слегка отклоняясь назад и не позволяя себя поцеловать, лукаво прищурился он в ответ.

- Ну почему же? Еще, например, за то, что ты меня хорошо понимаешь… - глядя из-под полуопущенных ресниц, Ольга вновь потянулась к нему – и вновь осталась ни с чем.

- А еще?..

- А еще за то, что всегда точно знаешь, чего я сейчас больше всего хочу, - сказала она, открывая глаза. – Вернее, всегда знал – прежде, а вот теперь что-то, кажется, подрастерял навык!

- Старею, должно быть! – рассмеявшись, он взял в ладони её лицо и, наконец, приник губами к губам, вложив в поцелуй достаточно страсти, чтобы им же свои слова и опровергнуть. – Ехидина ты моя, как же я тебя люблю! И как же я с тобой счастлив!

И, как всегда легко подхватив на руки, понес к кровати, бережно уложив поверх одеяла и ненадолго покинув. Однако лишь для того, чтобы раздеться самому, вновь лечь рядом и продолжить «изучать» её тело – не взором: это было уже не нужно, и без того зная накрепко, словно молитву, буквально каждый его сантиметр – но поцелуями и прикосновениями. Получая при этом столько ответного пыла, что, и правда, нельзя было поверить в то, что между их первыми свиданиями – там, в знойной сентябрьской Ялте 1908 года и сегодняшним сырым и прохладным предутрием в октябрьском Петрограде прошло уже целых шесть лет…

- Наверное, никогда не смогу насытиться тобою сполна! – чистосердечно признался Игнатьев, благодарно целуя жену в приоткрытые губы, когда оба они, наконец, вновь обрели способность связно говорить и мыслить, но все еще медлили разъять переплетенные страстью тела, в глубине которых до сих пор – словно угасающие отголоски обрушившейся в горах снежной лавины, порой проносились импульсы пережитого недавно общего, одного на двоих, блаженства. – Ну, признайся же, ты меня попросту однажды приворожила! Иначе этому не может быть разумного объяснения.

- А оно тебе нужно, разумное объяснение? – не открывая глаз, поинтересовалась Ольга и «услышала», как муж покачал головой. Она гладила его спину, постепенно возвращаясь из мира удовольствий на землю грешную со всеми ее тревогами и тяготами. И лишь теперь вдруг вспомнила, что Митя так до сих пор и не потребовал разумного объяснения её вечерней бальной эскападе… А впрочем, разве же не говорила она сама недавно, что он знает и понимает ее как никто другой? Что, если и на этот раз он просто взял и почувствовал, что она не готова к таким откровениям? А после, может, будет уже и не нужно. Этот вечер скоро забудется. Жаль лишь Саню, которой невольно пришлось омрачить радость первого бала. Но ведь и это только ради её же блага, пусть даже сама она об том не подозревает. А даст бог, и не узнает вовсе…

- О чем задумалась? – улыбнулся Игнатьев, с нежностью разглядывая ее лицо, на по которому, среди полной безмятежности, вдруг быстро промелькнула какая-то легкая тень.

- О том, как мне хорошо с тобой, – отвлекаясь от мыслей о дочери, Ольга вздохнула и вновь обратила все внимание исключительно на мужа. – Почти бесконечно. Не хватает лишь одной малости…

- И чего же тебе не достает, радость моя? – переворачиваясь на спину и утягивая её за собой, поинтересовался Игнатьев.

- Хочу домой! Я так скучаю по нашему дому, по Москве. Конечно, и в Ялте, и у Поля хорошо, но я устала от чужих домов. Устала от этой суеты. Нет, все-таки, возраст берет свое, - усмехнулась она и поглядела на мужа. – А давай уедем как можно скорее. Послезавтра, к примеру?

 Отправлено: 29.06.20 23:18. Заголовок: *с моей "старушк..

*с моей "старушкой")*

- Что я слышу?! – удивленно проговорил он в ответ, тоже слегка приподнимая голову от подушки, чтобы лучше видеть ее лицо. – Моя столичная жена окончательно превратилась в убежденную московитку? А ведь не я ли это, смею напомнить, убеждал тебя, что первый сезон для Саши дома пройдёт ничем не хуже, чем здесь?.. Но теперь, когда придется отменить из-за внезапного отъезда кучу приглашений… Да и Поль так старается нам угодить, хотя не думаю, что ему была изначально особенно по душе роль Санькиной дуэньи. Мне вообще даже прежде казалось, что он больше привязан к Тате, но теперь я готов признать свою неправоту… Не думаешь, что он обидится, если мы внезапно объявим, что уезжаем домой?

- Да нет же, скажи лучше, что это я такое услышала?! «Столичная жена»! Хорошенького же ты обо мне мнения! – чуть обижено произнесла она, упершись кулаком в грудь мужа. – И между прочим, это была вовсе не моя прихоть. Попробуй поспорить с моей матерью, если она что-то вбила себе в голову! А главное, что толку было, если первый бал внучки она все равно в результате пропустила!

«И слава богу!» - прибавила Ольга мысленно, даже теперь боясь предоставить, что могло произойти, если бы та своими глазами увидела перед собой точную копию Анри де Колиньи…

- Но ты, конечно, как всегда прав, дорогой. Внезапный и скоропалительный отъезд, пожалуй, будет выглядеть странно, поэтому… мы просто не станем спешить! Да я и сама хотела бы до возвращения в Москву еще навестить наших дорогих Дрину и Николя. Что же до брата, то он, конечно, очень привязан к нам и детям, но, можешь мне поверить, в глубине души все равно уже давно мечтает о том, как бы вновь зажить своей обычной, размеренной жизнью.

- Ну, в этом можешь меня не убеждать! – улыбнулся Игнатьев. – Я и сам понимаю, что терпеливо сносить у себя доме столько времени нашу банду способен лишь очень любящий родственник. Хотя, испытывать его выдержку слишком долго, и верно, бесчеловечно. Но ведь остается еще и Саша, которой, кажется, нравится Петроград…

- Ах, боже мой, Митя! Да она же еще почти ребенок! Поэтому сама толком не знает, что ей нравится, а что нет. Я прекрасно помню себя в Сашином возрасте. Предпочтения менялись практически ежедневно! И она такая же. Ну, что такого значительного ее здесь может удерживать?

- Не знаю. В отличие от тебя, я никогда не был шестнадцатилетней девицей!

- Вот и слава богу! Я бы не пережила, если бы ты родился не мужчиной!

- Ну почему, в этом случае мы вполне могли бы стать добрыми подругами и…

- Ой, Митя! – нахмурилась Ольга, нетерпеливо дернув уголком рта. – Ну прекрати! Я говорю о важных вещах, а ты опять смеешься!.. Ответь лучше, это решено? Мы едем в Москву? Скажем, через три-четыре дня?

- Конечно, милая! Так, и правда, будет лучше. Для всех.

«В том числе, и для тебя», - подумал он, вздыхая и привлекая ее обратно к себе на грудь. Добившись желаемого, Оля вновь сделалась ласковой и общительной. Потому, перед тем, как уснуть, они еще с полчаса мирно проболтали обо всяких пустяках.

И все это время Игнатьева почти не покидала странная мысль о том, как здорово было бы остаться именно здесь, в этом моменте их жизни, навсегда. Потому что буквально завтра, после разговора со Степкой, она скорее всего переменится и наверняка уже никогда не будет такой спокойной и уютной, как до того и сейчас…

 Отправлено: 01.07.20 21:28. Заголовок: Раскрытая книга так ..

*с упрямыми мужчинами*

Раскрытая книга так и осталась нетронутой и лежала рядом, на диванной подушке, а страницы ее чуть заметно шевелились от сквозняка. Стёпа сосредоточено разглядывал узор кованого каминного экрана, оставаясь совершенно равнодушным к сложным сюжетным поворотам и проблемам героев. У него и самого было немало хлопот, которых хватило бы на небольшую повесть или рассказ. Всю ночь он раздумывал над тем, как подступиться с разговором к маме. Дмитрий Кириллович советовал не мудрствовать, но все, что ему приходило в голову, было, как назло, глупо или высокопарно.

- Мечтаешь? – услышав знакомый голос, Стёпка даже вздрогнул от столь неожиданной материализации той, о ком только что размышлял.

- Здравствуй, мама, - улыбнувшись в ответ, он прижался губами к ладони, которая только что нежно ласкала его щеку. – Ты же знаешь, мечты у нас больше по Санькиной части. Я реалист.

- Вот как? – переспросила Ольга Дмитриевна, которая прямо сейчас, навскидку, могла бы припомнить как минимум пару-тройку его юношеских прожектов, необычайно далеких от реальности, но вместо этого спросила: - Тогда, не влюбился ли ты часом? Вчера на балу было немало юных прелестниц!

- Нет, и тут ты не угадала. – вздохнул Стёпа, отводя взгляд.

- А в чем? Тебя что-то тебя тревожит. Я это вижу. Ты ведь можешь мне рассказать.

- Не могу, а должен, – признался он, вновь тяжело вздыхая и поднимая глаза на маму, которая от такой преамбулы сразу насторожилась и слегка нахмурилась, пристально всматриваясь в его лицо, а потом кивнула, как бы предлагая продолжать. – И боюсь, что тебя огорчат мои слова. Больно осознавать, что я заставлю тебя тревожиться, но все уже решено. В конце этого месяца я отправляюсь на фронт как военный хирург, мама. Осталось только решить несколько вопросов в клинике.

- Но…, - начала было Ольга после продолжительной паузы и тут же запнулась, ощущая, как предательски задрожали губы, а в груди в один миг будто что-то оборвалось. Смысл сказанного сыном доходил до нее медленно, и когда впервые коснулся сознания, то оно, будто защищая свою хозяйку, сразу же его отторгло. Встряхнув головой, Ольга попыталась подавить в себе зарождающуюся панику. – На войну?! Ты сошел с ума! А как же твоя магистратура?

При упоминании последней, губы Стёпки дрогнули в едва заметной улыбке.

- Ничего страшного. Я продолжу учебу после того, как вернусь домой. Профессор поддерживает мое решение.

Шумно втянув воздух, Ольга покачала головой и резко встала с дивана, поворачиваясь к сыну спиной, чтобы скрыть от него обжигающие глаза слёзы, сдержать которые сейчас не было никакой возможности. Равно, как найти слова, чтобы сполна выразить чувства, обуревавшие её душу. Единственным понятным из них было, пожалуй, лишь желание немедленно запереть Стёпку дома, запретив ему даже думать о подобных глупостях. Но разве есть у неё на это право?

- Мама, не огорчайся понапрасну. Я много думал перед тем, как это сделать и поэтому твердо знаю, что поступаю правильно. Я должен… - поднявшись вслед за ней, Стёпа встал позади матери, положив ей на плечи свои руки.

- Кому?!.. Ну кому ты должен, скажи на милость? – она обернулась и посмотрела на сына взглядом, полным той невысказанной муки, что сжимала её сердце.

- Себе и… отцу, – тихо и очень серьезно произнес Стёпа, заглядывая ей в глаза.

- Господи, ты совершенно такой же, как он! – горько всхлипнув, пробормотала Ольга. – Похож на него просто до невозможности: такой же гордый, благородный. И главное – такой же упрямый! Я никогда не понимала этого в Саше и, кажется, не смогу понять в тебе... Но переубедить тебя все равно ведь не удастся, верно? – спросила она, а когда Степа молча мотнул головой, снова судорожно вздохнула и воскликнула в сердцах:

- Какая блажь! А если с тобой что-то случится, ты подумал обо мне, о Тане?

- Ничего со мной не случится, – твердо и спокойно произнес Степан, стараясь успокоить мать и внушить ей свою уверенность. Она пустила в ход самое сильное оружие, которым владела, и теперь ему нужно было собрать все мужество, чтобы выдержать этот последний натиск – Я вернусь домой.

- Таня тоже так говорила! И где она теперь?!

- Боже, мама! Ну, ты и сравнила! У Тани все хорошо, она счастлива и однажды обязательно вернется. И я тоже, клянусь тебе!

- Упрямый, глупый мальчишка!

- Что тут происходит? – послышался за их спинами встревоженный голос Павла Дмитриевича, который как раз появился в этот момент в гостиной вдвоем со своим зятем. Переводя взгляд поочередно та на сестру, чье лицо было залито слезами, то на сконфуженного племянника, стоявшего рядом с ней, он пытался вообразить, какова может быть причина их ссоры – и никак не мог.

- Он идет на войну! Мой сын собрался на войну!

Напрочь забыв от волнения об их вчерашней размолвке, тут же воскликнула Ольга, устремляясь навстречу брату и мужу, в безумной надежде, что хотя бы им удастся убедить Степу не совершать роковой ошибки. Услышав эту новость, Поль был явно обескуражен, но вот Митя… едва встретившись с ним взглядом, Ольга сразу поняла, что муж определенно узнал обо всем раньше, чем она сама. Узнал и не сказал ей?!

- Господи! – выдохнула она, в очередной раз призывая на помощь того, кто ее никак не слышал, и прижала пальцы к вискам, осознав неизбежность происходящего.

За завтраком она сидела молча. Правда, и остальные участники трапезы не слишком активно пытались поддерживать беседу. Санька, которой еще не было известно о Степкином решении, думала о своем. Дмитрий Кириллович молча сопереживал супруге, а Поль старался лишний раз ее не нервировать.

- Мы возвращаемся в Москву. Через три дня, - объявила Ольга детям и брату, когда в столовую подали кофе. – Сразу после завтрака я распоряжусь о том, чтобы начали готовить к отъезду наши вещи и о покупке билетов. Мы все весьма признательны тебе, Поль, за оказанное гостеприимство. - прозвучало это слишком официально и будто предполагало недосказанное «но». Однако Павел Дмитриевич, не отошедший еще до конца и от предыдущей новости, благоразумно решил не заострять на этом внимание и просто кивнул в ответ. Лишь с сочувствием посмотрел на Сашу, которая внезапно сильно побледнела и судорожно сжала край стола, хотя и не произнесла при этом ни единого слова против. «Бедная девочка!» – подумалось ему. Все же, крайне несправедливо со стороны Ольги делать дочь заложницей своего прошлого. Но, в конце концов, она – её мать. А он лишь сторонний, пусть и небезучастный наблюдатель. И потому, к сожалению, тоже вряд ли имеет право ей хоть что-нибудь здесь возразить.

 Отправлено: 28.07.20 22:34. Заголовок: Впервые это смутное ..

Впервые это смутное дурное предчувствие посетило Сашу еще ночью, когда, лежа в постели и пытаясь уснуть после бала, она перебирала в памяти все его события, как приятные, так и не очень. Абсолютно не склонная к мистицизму, она, как обычно, постаралась отыскать наиболее очевидную и материальную причину своему беспокойству. Последнее было не трудно, если вспомнить, что главной неприятностью минувшего вечера была история с мамой и Адальбером. По-прежнему не понимая подоплеки, Саша вновь пустилась в раздумья. И вновь не нашла ни единого внятного объяснения, прокрутившись в результате без сна почти до самого рассвета и проснувшись с твердым убеждением выяснить, наконец, в чем дело. Только, не у мамы, а лучше у дяди Поля, который наверняка тоже все знает, а подойти к нему с подобным вопросом все же не так страшно. Но наступившее утро принесло такие новости, что стало уже не до разговоров о вчерашнем дне – успеть бы осмыслить и осознать то, что происходит непосредственно сегодня!

Едва войдя в гостиную, где их семья каждый день впервые ненадолго собиралась вместе перед завтраком, Саша была обескуражена известием о скором Стёпочкином отъезде на фронт. Война в Европе, до сих пор представлявшаяся здесь, в Петрограде, с его практически не изменившейся – разве что военных мундиров на улицах стало заметно больше – жизнью, чем-то ненастоящим, почти газетной уткой, сразу стала ближе. Овеяла своим холодным и неприятным дыханием спину и плечи, заставила испуганно вздрогнуть от внезапной мысли, что, уехав туда, куда зовет его долг, брат может домой обратно больше никогда и не вернуться... Не пережившей в своей сознательной жизни еще ни единой серьезной потери, Саше было жутко даже помыслить о подобном кошмаре. Потому, вновь призвав на помощь весь здравый смысл и логику, она немедленно прогнала его прочь: Стёпа – хирург, а не боевой офицер. Потому вряд ли окажется непосредственно на передовой. Госпитали ведь размещают не там... наверное? О том же, впрочем, говорил и он сам, в который уж раз убеждая совершенно поникшую и какую-то растерянную маму, что не будет подвергаться никакой особой опасности. О том же, стараясь её успокоить, твердили дуэтом дядя Поль и папа. Но выходило как-то не слишком уверенно. И оттого завтрак, более поздний, чем всегда – в виду исключительных обстоятельств, выдался напряженным. Сидя за столом, совершая привычные, обыденные действия, говоря друг другу короткие, ничего не значащие фразы, все они внезапно оказались будто бы внутри того самого сценического представления, где, по меткому выражению Чехова, люди просто обедают, а в это время разбиваются их жизни. Но когда эта наэлектризованная, «предгрозовая», атмосфера вдруг, и правда, разрешилась маминым объявлением о скором отъезде в Москву, Саша все равно едва не выронила тонкую узорную фарфоровую чашку из резко дрогнувших пальцев.

С одной стороны, все было логично – Стёпа скоро уедет, и потому им надо хотя бы эти, оставшиеся дни провести всем вместе дома. И после проводить его на войну тоже надо всем, так положено. И так правильно. Но… разве правильно при этом, что тем же самым разрушается её счастье… да-да, именно так! Ведь здесь, в Петрограде, помимо злосчастного вчерашнего бала, впереди еще целая череда других, где они с Адалем могли бы повидаться – пусть даже и мельком, до тех пор, пока он не найдет способ наладить отношения с мамой. И в том, что это в результате все же произойдет, у Саши почти не было сомнений. Но что случится, когда их, помимо неприятия Ольги Дмитриевны, надолго разделят полтыщи верст и абсолютная неопределенность возможности новой встречи? Что станет с их любовью тогда?

Эти горькие думы окончательно и захватили Сашу в свой плен, когда, под предлогом дурного самочувствия, она вновь поднялась к себе после завтрака. В другой день подобное объяснение вряд ли устроило бы родных. И мама вскоре непременно пришла бы к ней, чтобы узнать, что случилось. Но теперь до Саши, кажется, никому не было дела. И впервые в жизни она была этому несказанно рада.
Когда она вошла в спальню, горничные еще не закончили утреннюю уборку. Приказав им решительным жестом немедленно удалиться, Саша тяжело опустилась на край только что заправленной постели, глядя перед собой в одну точку, но ничего не видя из-за туманящих взор слёз, которым лишь теперь было позволено свободно скатиться по щекам: плакать на виду у всех ей с детства казалось нелепым и унизительным. Даже теперь, в полном одиночестве, Саша изо всех сил подавляла рвущиеся из груди всхлипы, не желая рыдать в голос. А ведь хотелось! И почему только она такая?! Почему не может устроить бурную истерику, потребовать и добиться желаемого… ну или хотя бы сочувствия и каких-нибудь объяснений. Хоть от кого-нибудь…

Не сдержав очередного, особенно горького всхлипа, Саша навзничь повалилась на перину. И потом, глядя в потолок, еще долго и безутешно оплакивала собственную нерешительность и безволие, пока горе не перешло в изнеможение. А в голове будто бы и не осталось ничего – одна звенящая пустота. Однако не легкая и веселая, а тяжелая, сумеречная. Идей по поводу того, что делать дальше, по-прежнему не было. Не было даже возможности сообщить Адальберу, что она уезжает в Москву: выйти из дома одной, без сопровождения, теперь, когда родители здесь – практически невозможно. По той же причине глупо рассчитывать, что удастся ему незаметно телефонировать. Да и как узнать точно, когда Адаль на своем рабочем месте… Вот если бы кто-нибудь мог передать ему её весточку лично, но кто? А, впрочем…

Вновь поднявшись на ноги, Саша подошла к зеркалу и придирчиво взглянула на собственное отражение: глаза покраснели, нос, как обычно, опух, но, если умыться холодной водой и немного подождать… этого времени как раз хватит, чтобы написать небольшое письмо. Лишь бы тот, на кого она сейчас так рассчитывала, ей не отказал. Но это вряд ли. Или же Саша его попросту не знает. Поэтому главное теперь – просто застать его одного. Хотя бы ненадолго.

 Отправлено: 29.07.20 00:02. Заголовок: с Санькой После зав..

с Санькой

После завтрака граф Чернышев оставил сестру, ее мужа и Стёпу в гостиной, а сам уединился в своем кабинете. Ему, в самом деле, нужно было изучить пару важных отчетов и составить несколько деловых писем, однако разум все равно занимали проблемы по большей части исключительно домашние. В частности – душевное состояние сестры, на которую за последние два дня свалилось слишком многое. То, что в этом есть немалая доля его личной вины, также изрядно огорчало Павла Дмитриевича. Ведь расскажи он Ольге заранее хотя бы про Адаля, кто знает, как бы все повернулось. Конечно, нет гарантии, что она приняла бы эту ситуацию более благосклонно. Но так можно было избежать хотя бы той неприятной сцены на балу, едва не обернувшейся публичным скандалом.

Также было бесконечно жаль бедную Саньку, оказавшуюся невольной заложницей не только этой истории, но еще и того, что, полностью отдавшись тревогам за будущее Стёпы, её мать будто бы ослепла, не замечая сердечных переживаний дочери. Но ведь должен же кто-нибудь подумать и о ней?!

Встряхнув с досадой перед собой листом с отчетом, Павел Дмитриевич в очередной раз попытался погрузиться в его суть, но тут кто-то тихонько постучался в дверь.

- Войдите! - отложив бумагу обратно на стол, Чернышев поднял глаза и увидел робко жмущуюся в дверях племянницу. Это было странно и совершенно не похоже на её обычную манеру поведения. Впрочем, выглядела Саша тоже совсем не так, как всегда: грустная, с потухшим и тоскливым взглядом...

- Санни, малышка! – воскликнул он, предлагая ей жестом, наконец, пройти и куда-нибудь присесть. – Какой несчастный вид! Что случилось, дружок?

- А ты разве не догадываешься? – тихо спросила она в ответ, устроившись на самом краешке стула, стоящего перед его столом.

- Да, прости. Конечно, я понимаю, - вздохнул граф Чернышев, затем откинулся на спинку кресла и потер рукою подбородок. – Все пошло не так, как ты надеялась, верно?

Молча кивнув, она опустила глаза.

- Честно сказать, я и сам не думал, что Ольга так себя поведет, – это была чистая правда. – Но не стоит отчаиваться, - прибавил он и тут же поморщился: прозвучало слишком холодно и официально, а ведь хотелось поддержать и ободрить её по-настоящему.

Почувствовав, верно, то же самое, Саша вновь взглянула на него с обидой. И от этого на душе у Чернышева сделалось еще паршивее.

- Дорогая, послушай, но это ведь правда! Твоя мама бывает упрямой и взбалмошной, но она не сумасшедшая и ни за что не станет на пути твоего счастья. Ей просто необходимо время, чтобы принять факт, что ты уже выросла. А тебе – терпение, чтобы пережить это время.

- А Адаль? – спросила вдруг Саша глухим голосом. – Что ты предпишешь ему?

- То же самое: ждать и надеяться... Помнишь девиз графа Монте-Кристо? Если он действительно любит тебя так, как об этом говорит.

- Даже если так… Но сколько ждать и на что надеяться, дядя? Мы ведь даже не сможем толком попрощаться. Получится, что я вдруг попросту возьму и исчезну из его жизни! - воскликнула она с отчаянием. — Ах, если бы кто-нибудь смог нам помочь!

- «Кто-нибудь»? К чему эти экивоки, Санни, если речь явно идет обо мне? Говори смелее, ты же знаешь, что я постараюсь сделать все, что в моих силах!

Вместо ответа Александра извлекла из кармана и положила перед ним на стол запечатанный конверт, на котором аккуратным девичьим почерком было выведено имя графа де Колиньи. Повертев его в руках, будто ожидая чего-то еще, Павел Дмитриевич вновь положил письмо перед собой и внимательно посмотрел на племянницу.

- Но ведь ты вполне могла бы отправить его по почте сама, однако принесла сюда, верно, желая, чтобы я отдал его адресату лично? Мне будет не трудно это устроить. Только скажи, не стану ли я случайно гонцом, принесшим дурную весть?

- Что ты имеешь в виду? – недоуменно качнув головой, Саша немного нахмурилась. И вдруг поняла. – Ах, нет, ну что ты! Я всего лишь объяснила, что произошло… вернее, произойдёт совсем скоро, – со вздохом поправилась она. – А еще указала Адальберу наш московский адрес и телефонный номер. На всякий случай. Хотя, вряд ли он сможет ими воспользоваться. Телефон стоит в гостиной, а письма… даже представить страшно, что будет, если мама увидит в строке «отправитель» его имя…

Потупившись, Саша вновь вздохнула и умолкла, предлагая дяде самому домыслить и понять, наконец, весь масштаб постигшей ее трагедии. И принять единственно возможное в данной ситуации правильное решение. То самое, попросить о котором напрямую она всё-таки не посмела, несмотря на предложение говорить без обиняков, как есть.

Павел Дмитриевич не раз прежде слышал, как Степан, поддразнивая, называет свою среднюю сестру «лисицей». И всегда в таких случаях удивлялся, почему он присвоил это прозвище именно Тате, ведь из всех Ольгиных детей именно она была, пожалуй, наиболее открытой и бесхитростной. В то время как Санька, сполна унаследовав отцовское умение хранить присутствие духа и внешнее спокойствие в самых сложных ситуациях, умудрилась сполна перенять еще и материнский дар удивительно ловко использовать извечные женские хитрости ради того, чтобы всегда получать желаемое.

Вот и сейчас оставалось только удивиться, как ловко и непринужденно она пустила в ход оружие, способное пробить даже самую прочную сердечную броню: глубокий вздох, исполненный самой неподдельной тоски, склоненная голова и мерцающие в глубине глаз слезы – все это буквально кричало об отчаянии. Хотя с трагически сомкнутых губ не сорвалось ни единого лишнего слова. Павел Дмитриевич тоже молчал. И Санька, наверное, была бы сильно разочарована, если бы осмелилась сейчас на него взглянуть, ибо в его обыкновенно спокойных голубых глазах вовсю плясали искры с трудом сдерживаемого веселья.

«Но какая же, всё-таки, хитрюга! – подумал он с нежностью, наконец, вновь переводя взгляд на все еще лежащий перед ним конверт. Затем встал и, обойдя стол, остановился прямо перед сидящей Сашей, глядя на него с высоты своего роста. Только теперь она, наконец, на него посмотрела. Снизу вверх, с мольбой и надеждой… – И какой же, тем не менее, пока еще ребёнок!»

- Да, незадача… - начал он сочувственно и опять умолк, словно над чем-то серьезно задумавшись, - ну а, скажи, а вот, мог бы, например, я стать и здесь вашим посредником? Как думаешь, согласился бы Адаль отдавать мне свои письма к тебе, чтобы я затем пересылал их в Москву под видом своих? Будет ли это удобно? Если да, то я, пожалуй, и попробовал бы сыграть роль вашего почтового голубя, надо только крылья отрастить…

- О! Конечно! – подскочив со стула, как на пружине, Санька тотчас бросилась к нему на шею с благодарностями и уверениями, что никакой он не голубь, а самый настоящий ангел!

- Ну уж и ангел! – отозвался Павел Дмитриевич, смеясь и одновременно размышляя о том, что станет делать, если сестра вдруг как-нибудь прознает об их заговоре и не приведёт ли это к окончательному разрыву с таким трудом налаженных вновь внутрисемейных отношений?

Зная Ольгин характер, обдумать такой вариант развития событий как следует, выглядело отнюдь не лишней предосторожностью… Впрочем пока Чернышева куда сильнее увлекала другая идея…

- Но ведь ты же, надеюсь, понимаешь уже, что каждая услуга должна быть оплачена? Готова ли ты кое-что сделать и для меня? – поинтересовался он вкрадчивым тоном. И Санька тут же с готовностью кивнула. – Скажи, едешь ли ты завтра с родителями к дяде Никсу и тете Дрине Елагиным?

- Нет.

- Замечательно, потому как завтра я тоже собираюсь отправиться в гости – хочу навестить матушку, и желаю, чтобы ты меня при этом сопровождала.

- Мне это будет в радость! – недоуменно глядя на него, проговорила племянница. – Расскажу бабушке про бал, наверняка ей не терпится узнать, как все прошло. Даже странно, что ты говоришь об этом, как об оплате долга…

- А, не обращай внимания! – сообразив, что, наверное, и правда, выразился не слишком удачно, Чернышев усмехнулся и махнул рукой. – Со всеми этими событиями удивительно, что я вообще еще пока способен внятно выражать вслух свои мысли! Стало быть, договорились?

- Конечно!

- Ну, вот и славно. А теперь, с твоего позволения, я все-таки хотел бы немного поработать, – обернувшись назад, Павел Дмитриевич взглядом указал на кипу бумаг, что занимала почти весь его стол. И Санька, к которой уже почти вернулось обычное хорошее расположение духа, без лишних уговоров выскользнула из комнаты, вновь оставляя его одного.

 Отправлено: 29.07.20 23:55. Заголовок: *с роднёй* Известие..

*с роднёй*

Известие о скором отъезде Ольги вместе со всем её семейством обратно в Москву вызвало у старой графини Чернышевой настоящий приступ негодования:

- Но как это так, Поль?! Что сие означает? Почему? А как же все, что было до этого запланировано?! И главное – почему я узнаю об этом от тебя, а не от неё? – раздраженно вопрошала она, обращаясь к среднему сыну, покорно принявшему на себя этот нескончаемый поток вопросов, видя в том хотя бы частичное искупление своей вины перед сестрой, с которой мать, скорее всего, разговаривала бы еще жестче – несмотря на заключенное некоторое время тому назад мирное соглашение.

- Павел, но ведь это, и верно, какая-то дикость! – вторил ей Анатоль, также оказавшийся гостем Марии Алексеевны нынешним утром. – Ольга никогда не отличалась рациональностью мышления, но это уже вовсе ни в какие рамки…

- Так сложились обстоятельства, - коротко отозвался он в ответ сразу обоим, не желая вдаваться в подробности. Ибо они были в основном не для ушей племянницы, сидящей здесь же, в гостиной, тихо, словно мышка, боясь даже поднять глаза на кого-либо из спорящих между собой взрослых.

О том, что отношения внутри маминой семьи далеки от идеала, Александра знала с детства. Но в последние годы все будто наладилось. Бабушка Чернышева – холодноватая, сдержанная и довольно чопорная с окружающими, с самой Сашей была, однако, довольно приветлива… конечно не так, как добрейшая Анна Софроновна и даже не настолько, как Лидия Николаевна Игнатьева, с которой они с Татой и Стёпой успели крепко подружиться с тех пор, как мама стала женой Дмитрия Кирилловича. Но все же, это были совсем не те отношения, которые можно было назвать полностью доверительными и открытыми. Второго же из своих дядей – Анатолия Дмитриевича, Санька и вовсе слегка побаивалась: таким важным и неприступным он казался все те считанные разы, что им доводилось прежде видеться. Вот и теперь, узрев его рядом с бабушкой в гостиной, куда они вошли вместе с дядей Полем, она тотчас расхотела не то, что делиться какими-то подробностями минувшего бала, но и почти что совсем – говорить. Потому лишь тихо и кратко отвечала на вопросы, что задавала ей графиня. Надеясь, что не выглядит при этом слишком нелепой и глупой в глазах дяди Анатоля, который не сводил с неё оценивающего взгляда. Словно прикидывая, достойна ли она того, чтобы с нею общаться? Тата как-то говорила – это оттого, что он всегда считал брак мамы и их отца мезальянсом. Но в чем заключалось то неравенство, растолковать толком не могла. Да Саша на объяснениях особенно и не настаивала. Позже, когда она, наконец, познакомилась с этой частью своей родни, детское предубеждение почти исчезло. Но сейчас, под действием волнения и продолжающегося разговора на повышенных тонах, будто бы пробудилось опять с новой силой…

- И все-таки я хотела бы хоть каких-то объяснений! – проговорила графиня Чернышева, нервно обмахнувшись веером – хотя в гостиной, с Сашиной точки зрения, было совсем не душно.
- Что же, как вам будет угодно, матушка. Дело в том, что Олин старший сын намерен вскоре отправиться полевым хирургом на фронт. Поэтому естественно, что она хочет провести с ним как можно больше времени.

- Боже мой! Ну что за вздор – ехать в Москву всем ради одного!

- А это, матушка, просто семья называется… Когда все ради одного и один ради всех, - вздохнул Павел Дмитриевич, в голосе которого невольно промелькнула горькая ирония.

- Не смей говорить с maman в подобном тоне! – вспыхнул Анатолий Дмитриевич.

- Простите, мадам, мне и верно, не стоило… - тут же смиренно согласился с братом Павел Дмитриевич, склоняя голову.

- Ах, неважно! Я давно привыкла, что вы с Ольгой со мною совершенно не считаетесь. Но мне непонятно, почему она не считается с интересами собственной дочери! Почему предпочитает ей… этих! С ними ведь вечно какие-то проблемы! А бедная Сашенька в результате будет без дебютного сезона! Разве это правильно?! Ну почему бы не оставить здесь хотя бы её? Скажи, милая, может быть, мы именно так и поступим? Убедим все вместе твою неразумную мать не портить тебе будущее? Я уже немолода и не так крепка здоровьем, как прежде, но ради этого готова лично стать твоей дуэньей! Ты даже можешь у меня пожить, в конце концов, это тоже было исключительно странным решением – поселить тебя и малышей в доме у Поля!..

- И что же такого странного вы в этом увидели, maman? – негромко осведомился Чернышев, мгновенно вскидывая на нее взгляд.

- Хотя бы то, что ты живешь один и к тому же постоянно занят по службе, из-за чего Александра и младшие дети находятся без должного присмотра, - ответил за графиню Анатоль, первым заметив, как в глубине льдисто-голубых глаз младшего брата вспыхнули предупредительные искры.

- Что ж, это правда, - согласился Павел Дмитриевич. – Работаю я много. А вот хватает ли моего внимания племянникам, можно не гадать, а узнать непосредственно у одной из них. Санни, что скажешь? А заодно подумай, не согласиться ли тебе и на бабушкино предложение остаться в Петрограде? Возможно, так действительно будет лучше для всех?

- Н-нет! – поколебавшись ровно секунду, Саша решительно покачала головой. – Простите, бабушка, но я бы тоже хотела вернуться в Москву и побыть еще хоть немного с братом, - чуть вздернув подбородок, она с некоторым вызовом поглядела на Анатолия Дмитриевича. В его взгляде читалось откровенное разочарование. То же самое было написано и на лице старой графини, кажется, мгновенно потерявшей к ней интерес. Зато дядя Поль смотрел на неё весело и с одобрением.

- Ты очень хорошо держалась, - заметил он, когда, через несколько минут после этого, завершив, наконец, выдавшийся столь тягостным визит, они вновь уселись в экипаж графа Чернышева. – Молодец!

- Ты тоже! – рассмеялась Санька, подсовывая руку ему под локоть и прижимаясь щекой к плечу. – Знаешь, после нашего вчерашнего разговора, я долго думала обо всем, что ты говорил.

- И что же надумала?

- Что ты был прав. Если Адальбер любит меня по-настоящему, наша разлука ничего не изменит. А потом… ты ведь что-нибудь придумаешь, правда?

- Кто знает! – усмехнулся Павел Дмитриевич немного загадочно и приказал, наконец, кучеру трогать экипаж с места.

- А куда это мы едем? – удивленно спросила Саша, вскоре заметив, что путь их лежит явно не домой.

- У меня есть еще одно дело во Французском посольстве. Можно было бы завезти тебя вначале к нам, а потом уже отправиться туда одному. Но ведь ты же не будешь возражать, если мы поступим именно так, а не иначе? – хитро прищурившись, он вновь покосился на племянницу и широко улыбнулся, заметив, как радостно вспыхнули ее глаза.

- Дядя… - не зная, что и сказать, Саша тихонько пискнула от восторга и бросилась его обнимать.

- Ну, тише-тише! А то помнешь еще ненароком крылья! А ведь я только начал их отращивать!...

 Отправлено: 29.07.20 23:56. Заголовок: - Послушайте, Адаль,..

- Послушайте, Адаль, вы плохо выглядите последнее время, – с искренним беспокойством в голосе заметил Палеолог. Затем снял пенсне и стал старательно протирать стекла замшевой тряпицей, не сводя своего проницательного взгляда с сидящего напротив Колиньи, коего всегда ценил как сотрудника и искренне любил как друга. А может, даже и как сына, которого у него никогда не было и уже, похоже, не будет. Потому, конечно, не мог не заметить странных приступов меланхолии, которые Адаль, надо отдать ему должное, тщательно скрывал, стараясь держать себя в руках во время работы, при этом вне её – почти полностью избегая привычных развлечений и проводя чуть ли не все время дома в одиночестве.

– Вот уже месяц я наблюдаю эти странные перемены. Вы часом не заболели? Или, может, нужна какая-нибудь помощь? Полагаю, что мы достаточно близки, и вы вполне можете мне в этом довериться.

- Ну что вы, Морис, вовсе нет! – воскликнул Адаль, несколько удивленный этим неожиданным проявлением участия со стороны патрона, вообще-то не слишком склонного к задушевным разговорам. Впрочем, Колиньи и сам был из тех, кто обычно предпочитает оставлять свою частную жизнь исключительно частной. Потому также мало с кем делился её подробностями. Палеолог был, пожалуй, одним из тех немногих, кто знал о нём больше остальных. Но даже с ним Адальбер не был готов вот так, сразу, поделиться обуревавшими его душу сомнениями, большая часть которых касалась его взаимоотношений с семейством Сандрин, с нею самой, а также возможности их совместного будущего, что в свете известных событий, уже не выглядела настолько очевидной, как это представлялось прежде.

Что, если мадам Ольга все же решилась поведать ей о своих отношениях с его отцом и главное – о том, как низко тот себя при этом вел? И что, если Александра перенесет свое отвращение на него, не пожелает больше общаться… Последнее, конечно, маловероятно. Она слишком умна, чтобы так легко поддаться чужому мнению. Но ведь графиня – не просто кто-то, а ее мать! Что, если её красноречие окажется сильнее голоса разума?!

Еще больше смущало, что за все это время после бала Сандрин не прислала ему ни единой весточки. Не было новостей и от Поля.

Дойдя в своих терзаниях практически до предела, Адальбер решился в результате на нечто немыслимое: прямо нынче же вечером, без приглашения явиться в его дом и добиться личной встречи с графиней, чтобы объясниться с нею в открытую, без обиняков. Ибо так не может и не должно более продолжаться!

Подумав об этом, он невольно взглянул на часы, что мерно тикали на широком рабочем столе посла, а затем вновь перевел взгляд на по-прежнему пристально наблюдавшего за ним Палеолога и чуточку виновато вздохнул:

- Ну хорошо, так и быть, признаюсь: некоторое время тому назад я сделал предложение одной прелестной молодой особе…

- Ах вот оно что!

Нацепив пенсне обратно, Палеолог разочарованно откинулся на спинку своего кресла. Придерживаясь мнения, что человек, занимающий ответственный пост, обязан полностью посвящать себя службе, он свято следовал своему убеждению, потому, несмотря на немалые лета, так и не обзавелся семьей. Да, в общем, и не собирался, полагая себя убежденным холостяком. Но навязывать свою точку зрения остальным, разумеется, был не в праве. Потому, немного помолчав, лишь поинтересовался, отчего же Колиньи в таком случае постоянно ходит хмурым, словно туча?

- Или сия юная прелестница вам отказала?

- Пока еще нет. Но существует целый ряд разногласий между мною и матерью невесты… - не желая детализировать, Адальбер кривовато усмехнулся и снова умолк.

- Только и всего?! О-ля-ля, Адаль! Вы же прирожденный дипломат! Приложите еще немного стараний, и, не сомневаюсь, обязательно добьётесь успеха! Стоит ли так переживать?

- Ваши бы слова да Богу в уши, Морис! – отозвался Колиньи, однако без особой уверенности в голосе. – Но, раз уж у нас зашел разговор на эту тему, скажите, могу ли я рассчитывать на небольшой отпуск? Понимаю, что теперь это сложно, но так хотелось бы съездить в Париж, чтобы лично испросить у деда благословения на брак…

- Ну, так и езжайте себе! Вы, без сомнения, один из моих лучших людей, но ведь далеко не единственный! – усмехнулся Палеолог и тут же перевел взгляд на дверь, в которую тем временем кто-то постучал. – Да!

Это был лакей, сообщивший, что прибыл его светлость граф Чернышев.

- Просите! – кивнул посол, а сам затем в двух словах пояснил опешившему от неожиданности секретарю, что вчера поздним вечером они с русским лично договорились по телефону о приватной встрече. – Поль, друг мой! – воскликнул он любезным тоном, вставая из-за стола и шагая ему навстречу спустя еще пару мгновений.

Сидевший спиной к выходу Колиньи, тоже немедленно поднялся на ноги, обернулся… и обомлел еще больше, узрев за спиной у Павла Дмитриевича Александру, замершую на пороге, и смотревшую на него не менее изумленно.

- Добрый день, господа!– меж тем, произнес Павел Дмитриевич, пройдя в кабинет и обменявшись рукопожатиями вначале с Палеологом, а потом и с Адалем. – Месье посол, позвольте представить вам мою племянницу Александру. На улице нынче неприятный ветер, потому я не решился оставить ее дожидаться моего возвращения в открытом экипаже, в котором мы несколько опрометчиво выехали поутру из дому…

- Ну, что вы, что вы! – тут же перебил его галантный Палеолог, еще раз кланяясь барышне, которая выглядела весьма смущенной, но всё равно очень милой. – Я сердечно рад нашему знакомству, прелестная мадемуазель! И уверен, что, пока мы с вашим дядюшкой будем обсуждать наше дело, мой секретарь, граф де Колиньи, с удовольствием о вас позаботится. Верно я говорю, Адаль?

Большего Колиньи не мог и желать. Счастливый лишь тем, что его милая Сандрин просто снова рядом, он молча кивнул и через мгновение они вместе вышли в приемную, где все еще ожидал дальнейших распоряжений посольский лакей.

- Принесите нам кофе! – бросил Адальбер, едва на него взглянув. И, как только они вновь остались вдвоем, бросился к Александре, заключая её в свои объятия. – Любовь моя! Милый мой ангел! Как же я тосковал без тебя, места себе не находил!

 Отправлено: 24.08.20 00:58. Заголовок: *с любимым* - Я тож..

*с любимым*

- Я тоже чуть с ума не сошла! – изо всех сил прижимаясь к его груди, прошептала Саша. – Не представляешь, что со мной было!

- Но почему же ты ничего мне не написала… не позвонила?

- Я не могла, поверь! Но сейчас не об этом! – оглянувшись на дверь, она вновь устремила на него умоляющий взгляд. – У нас, должно быть, совсем немного времени. А мне надо так много тебе рассказать! Случилось нечто неожиданное. Мой брат – старший, который доктор, надумал отправиться на эту ужасную войну. И мама… она очень переживает. Поэтому послезавтра мы все возвращаемся в Москву, понимаешь? Я должна буду уехать из Петрограда!

- Твой брат? Вот, стало быть, что…, - не закончив фразы, Адаль ненадолго умолк.

Не в этой ли новости крылась причина холодности графини? Ведь она мать, которая тревожится за свое дитя, и тогда Поль, конечно же, был прав, намекнув на несвоевременность его появления. Впрочем, это нисколько не меняет сути дела, скорейшего благополучного исхода которого Колиньи по-прежнему страстно желал, надеясь как можно быстрее всецело обладать той милой и смелой девушкой, которая захватила его в плен полностью и без остатка.

- Что же, возможно, это и к лучшему, Сандрин, - продолжил он, задумчиво, имея в виду ее скорый отъезд. – Ведь я и сам вскоре собираюсь отбыть в Париж, так что мы все равно не смогли бы встречаться… О, не беспокойся, любовь моя! Это всего лишь на время! – прочитав в ее взгляде испуг, Адальбер покачал головой. – Надо просто уладить кое-какие семейные дела. Ну а как только вернусь, сразу же попрошу твоей руки у графа Дмитрия Кирилловича! – прибавил он с улыбкой, не без труда выговорив это малопроизносимое русское имя, и потом, будто в подтверждение своих слов, прижал ладошку милой к губам. – Ты ведь станешь моей женой?

Не относя себя к породе мечтательниц, Саша, тем не менее, несколько раз в жизни все-таки пыталась представить, каким станет для неё этот миг, несомненно, самый главный в судьбе каждой девушки. Как она будет при этом выглядеть, что почувствует, что будет происходить вокруг… Образ же кавалера, предлагающего ей руку и сердце, тогда, в детстве, был еще весьма смутным. Позже он время от времени, правда, приобретал те или иные конкретные черты. Но все равно главным в этих фантазиях были именно её собственные ощущения от происходящего. Казалось, что это будет что-то невероятное и немыслимое, что чуть ли не херувимы с небес запоют, что мир вокруг тут же станет выглядеть как-то по-другому… На самом деле, все оказалось очень обычно. Адаль сказал эти слова совершенно просто, будто даже не спросил, а лишь констатировал факт: она будет его женой. И, услышав их не в грезах, а наяву, Саша точно так же, запросто, тихо ответила «да». Мир остался таким, как и прежде. Устоял на ногах. И совсем не изменился. Но сама Саша за одно мгновение превратилась в самую счастливую из живущих в нём женщин.

- Да! – повторив это еще раз, она быстро взглянула на возлюбленного, и тотчас, от избытка переполнявших душу чувств, спрятала лицо на его груди, вдыхая успевший стать таким родным легчайший аромат дорогого табака и одеколона. А он вновь заключил ее в нежные объятия. Но так они провели, должно быть, всего лишь одну минуту, а потом, где-то совсем рядом, внезапно раздалось тихое деликатное покашливание. Тотчас смущенно отпрянув друг от друга, они увидели замершего у входа с подносом на руках лакея, который, видно, и сам был изрядно обескуражен открывшейся взору картиной, потому, едва опустив на ближайший к двери секретер свою ношу, быстро поклонился и исчез – словно в воздухе растворился. Настолько, что Адаль и Саша, переглянувшись, даже расхохотались.

- Кажется, мы смутили его больше, чем он нас? – спросила она, кивая в сторону опустевшего, будто по мановению волшебной палочки дверного проёма.

- Ну, нет! Уверен, он ровным счетом ничего не увидел, – качнув головой, Адаль вновь улыбнулся невесте. Затем усадил её на софу, а сам сел на стул рядом. – Но даже если и увидел, то вряд ли что-нибудь понял… Да я и сам в растерянности, любимая! Признаюсь, всегда надеялся, что скажу тебе эти слова в совсем иной обстановке – куда более торжественной, чтобы рядом были все твои родные, а в моих руках – достойное тебя кольцо. И вот…

- Это совершенно не имеет значения, если ты рад сейчас хотя бы в половину от того, что чувствую я! – возразила Саша. – К тому же, никто не помешает нам устроить и такую, «официальную» помолвку. Просто немного позже.

- Вот только когда! - новое, пусть и невольное напоминание о скорой и, возможно, продолжительной разлуке заставило Колиньи слегка помрачнеть. – Но и до этого времени… Я оставлю тебе мой парижский адрес, сейчас же и запишу. Но куда писать могу я?

- О, с этим-то как раз проще всего! – было приуныв за ним следом, Саша вновь оживилась. – Нам поможет дядя Поль! Он пообещал, что станет пересылать мне твои письма в конверте от своего имени. И потому до поры никто о нашей переписке не узнает. Не правда ли здорово? А потом ты, может быть, и сам сможешь приехать к нам в Москву?

Оставшееся в их распоряжении время они говорили о пустяках. Адаль любовался Сандрин, мечтая о том времени, когда сможет, наконец, обладать ею безраздельно и старательно отгоняя прочь мысли обо всём том, что может этому помешать. Думать об этом, и верно, казалось каким-то кощунством сейчас, когда она была в его объятиях. Да и после не стоит – разве не сможет любовь, столь сильная и пламенная, как та, что связала их сердца, растопить лёд непонимания и нелепых предрассудков в сердцах тех, от кого теперь напрямую зависит их общее счастье? Нет, всё непременно будет хорошо. Просто для того, чтобы окончательно воссоединиться, им нужно с честью пройти и это небольшое испытание. А сразу после приезда, он отправится в Москву. И, даже если вновь получит отказ, обязательно найдет способ переубедить упрямую графиню Игнатьеву.

 Отправлено: 24.08.20 22:04. Заголовок: Старый дом был похож..

Старый дом был похож на человека, доживающего свой век в одиночестве. Забытый и покинутый, он стоял, обрастая тишиной и паутиной. Всю мебель в комнатах давно укутали в тканевые чехлы, а окна плотно занавесили, из-за этого в помещениях постепенно прижился затхлый запах сырости и пыли. Адаль недовольно поморщился, когда экономка, которой он лишь сегодня сообщил о своем прибытии в Париж, невольно подняла её в воздух, принявшись раздвигать тяжелые портьеры, чтобы впустить в комнаты солнечный свет.

- Вот предупредили бы заранее, месье граф, так я успела бы приготовить к вашему приезду хоть несколько комнат!

- В этом нет необходимости, Клодина. Я остановился у друга. А сюда зашел лишь для того, чтобы забрать кое-какие нужные мне отцовские документы.

Подобный ответ ничуть не удивил старую экономку. С тех пор, как его родитель женился во второй раз, Адаль посещал его фамильный парижский особняк считанное количество раз. А когда повзрослел, то, бывая в Париже, и вовсе предпочитал жить у приятелей, или попросту снимать апартаменты в каком-нибудь отеле. Так что после гибели Анри де Колиньи, дом оказался практически заброшен. Путешествуя по свету, Адальбер не нуждался в постоянном пристанище на родине, тем более в таком, как это – навевающем отнюдь не самые радужные воспоминания. Даже теперь, бродя по комнатам, обстановку которых совершенно не узнавал – новая хозяйка изменила здесь буквально все, похоже, надеясь таким образом дотла уничтожить любые напоминания о предыдущей, он чувствовал себя в этих стенах лишним и чужим, испытывая отголоски, должно быть, так и не изжитой до конца детской обиды. А еще размышлял о том, что все-таки следует сделать с этим домом дальше – выставить на продажу, или, возможно, все же попытаться дать ему еще один шанс, приведя сюда Сандрин – вдруг хотя бы у нее получится вдохнуть сюда новую жизнь и вернуть былую радостную атмосферу?

Впрочем, для того нужно было еще на ней жениться. Вот, чтобы приблизиться к реализации той заветной цели, Адалю и пришлось нынче вновь оказаться в этом лабиринте, заполненном старыми вещами, обидами и дурными воспоминаниями. Необходимо было найти и забрать с собой очень важную вещь: шкатулку из секретера в отцовском кабинете, которую он обнаружил, впервые перебирая его документы вскоре после катастрофы «Титаника». Содержимое её тогда вызывало странную смесь любопытства и брезгливости. Поэтому изучать его слишком внимательно Адальбер не стал. Но кое-что все-таки врезалось в память, и так уж вышло, что, возможно, именно оно теперь могло помочь ему завоевать доверие графини Игнатьевой. А стало быть явиться ключом к будущему счастью её дочери и, конечно же, самого Адаля.

Исполнив эту часть обязательной программы своего визита на родину, Колиньи с облегчением покинул отчий дом и далее отбыл туда, куда его сердце стремились в гораздо большей степени – в Шан-сюр-Марн, в окрестностях которого располагалась имение маркиза де Руайяля.

- Время над вами совершенно не властно, милый дедушка! – радостно воскликнул Адаль, с чувством, но бережно прижимая к груди этого высокого, сухопарого старца, который, и верно, ничуть не изменился с момента их последней встречи.


- Увы, юный друг, время властно над всеми, и я не исключение. Мои глаза уже не так зорки. На прошлой неделе, на охоте, я даже дважды промазал. И суставы стали болеть в холодные дни. Но ведь это не повод ложиться в постель и умирать?!

- Ни в коем случае! Тем более что я еще искренне надеюсь увидеть тебя почетным гостем на своей свадьбе!

- А я искренне надеюсь до этого дожить, – усмехнулся маркиз. – Однако все же слишком затягивать уже не рекомендую.

- Тогда тебя непременно обрадует моя новость: я, наконец, понял, что готов к этому важному шагу… И нет-нет, не беспокойся, здесь твое посредничество мне не понадобится! – рассмеявшись, он замотал головой и вскинул руки, предупреждая ожидаемый вопрос: помнится, прежде дед неоднократно высказывал идею женить его на внучке своего старинного приятеля. – Я уже встретил свою единственную. И теперь хочу лишь заручиться твоим благословением.

- Неожиданно. Но кто же она?

- Самая лучшая девушка на свете! И да, представь себе, она русская! Её семья родом из Москвы, хотя встретились мы вовсе не там, а в Петрограде…

С воодушевлением пересказав деду историю своего знакомства с Сандрин, к прочим обстоятельствам своего романа Адаль перешел не без внутреннего трепета. По понятным причинам, зятя своего старый маркиз вспоминать не любил. И потому существовала изрядная вероятность, что он отнесется ко всему ровно так же, как и графиня Игнатьева. А может, даже и похуже – когда узнает, что она в свое время была одной из виновниц страданий его единственной и любимой дочери. Но дед выслушал все на удивление спокойно, не перебивая. Только кивал временами и прикрывал глаза, будто старался таким образом увидеть что-то в глубинах своей памяти.

- Знаешь, мой мальчик, -проговорил он, наконец, задумчиво, когда Адальбер умолк, почтительно ожидая его ответа, – судьба довольно редко дает людям шанс исправить свои ошибки. Но порой все же позволяет сделать это их потомкам. Мне кажется, это как раз ваш случай. И пускай впереди ждет еще одно небольшое испытание, я верю, что твое благородство преодолеет любые преграды. Ведь ты воспитан мною как истинный шевалье!

Проведя в Шан-сюр-Марн неделю, отдохнув душой и сердцем и наобщавшись вволю с любимым родственником, перед отъездом в Россию, Адаль вновь ненадолго вернулся в Париж. Требовалось выполнить несколько не слишком значительных поручений шефа, быстро справившись с которыми, он также посетил ювелирный салон Картье на Рю-де-ля-Пе, где, как истинный француз, не доверяя никому, кроме соотечественников в этом важном вопросе, выбрал достойное его любимой кольцо, а также приобрел подарки для ее родных. А после, двадцатого ноября, с лёгким сердцем, отправился на «Гар де л’Эст», и отбыл обратно в Петроград. Откуда, еще спустя три дня, совершил новое путешествие. Хотя, на сей раз уже и не такое дальнее.

О будущей встрече они с Сашей окончательно условились, когда Колиньи еще был в Париже: все же прочее время до этого между ними не прекращалась оживленнейшая переписка, посредником в которой выступил, сдержав свое обещание, граф Чернышев. Но для рвущихся друг другу навстречу влюбленных сердец, этого было явно недостаточно. Поэтому, вернувшись в Россию, Адаль буквально считал часы до нового свидания с невестой, почти не в силах думать о чём бы то ни было еще. И вот, наконец, наступил тот долгожданный день, когда он, с интересом осматриваясь по сторонам, сошел на перрон Николаевского вокзала.

Москву он узнал сразу, как всегда узнаются места и города, о которых много читал и о которых не раз мечтал, представляя свое туда будущее путешествие. И еще, конечно же, о родном городе ему много рассказывала Сандрин, умудряясь даже на словах передать его красоту и ту особую, степенную, патриархальную атмосферу, что окутала Колиньи прямо с первых минут пребывания.

Нанятый у выхода из вокзала экипаж повез его в гостиницу по самым нарядным улицам и бульварам, поэтому удалось даже немного оценить внешний облик Москвы и удивиться, насколько, оказывается, не схожи между собой эти два главных русских города. Впрочем, отель «Савойя», где граф заранее забронировал апартаменты, встретил нового гостя вполне привычной глазу неоклассической архитектурой и внутренним устройством, соответствующим всем самым современным представлениям о роскоши и комфорте.

На пороге парадного, швейцар – уже в зимней шинели на бобровом меху, почтительно поклонился, и впустил его в ярко освещенное фойе. А портье, едва Адальбер назвал свое имя, тотчас вручил ключ от комнат.

- И еще, господин граф, вас с самого утра дожидается письмо.

Едва сдержавшись, чтобы тут же не выхватить конверт из его рук, Адаль разорвал бумагу и быстро пробежал глазами по строчкам, написанным хорошо знакомым и дорогим сердцу почерком. Собираясь в Москву, он оставил Сандрин возможность самой выбрать место и время их будущего свидания. И вот теперь всё точно прояснилось и с этим.

- Завтра к одиннадцати мне понадобится экипаж! – убрав письмо во внутренний карман пальто, он вновь обернулся к портье.

– Как вам будет угодно, месье, - спокойно кивнул тот. – А теперь позвольте мне проводить вас в ваши апартаменты! Надеюсь, они вам понравятся…

 Отправлено: 29.08.20 03:16. Заголовок: Грустные догадки, чт..

Грустные догадки, что жизнь их семьи вот-вот окончательно изменится и никогда уже не будет такой спокойной, как прежде, начали исполняться практически сразу после возвращения в Москву, когда Стёпа, собственно, еще даже и не успел отбыть на фронт. И последнее оказалось большой удачей, если учитывать, что буквально на второй день дома заболел ветряной оспой Митя-маленький, подхватив её, видимо, где-то в поезде по пути из Петрограда. А следом за ним эта на редкость летучая зараза прицепилась и к Володе. Для прочих домочадцев, переболевших ею в разное время в своём детстве, опасности впрочем, не было. Да и у самих малышей ветрянка протекала, в общем, достаточно благоприятно, доставив старшим родным некоторую тревогу лишь в первые дни, когда весь дом невольно превратился в род инфекционного госпиталя. И главным начальником в нём, как и следовало ожидать, немедленно сделался Стёпа, к чьим советам мама теперь прислушивалась и чьи рекомендации исполняла столь же истово, как в прежние времена – советы доктора Эрдмана. А papa даже как-то пошутил, что все происходящее ныне – генеральная репетиция его будущей службы. Самой же Саше по-прежнему было немного странно воспринимать Стёпочку не как брата, но как настоящего, «взаправдашнего» доктора, хотя она, конечно, ни за что бы ему в этом не призналась. Точно так, как никому бы не призналась вслух, что в глубине души даже рада, что из-за внезапной болезни малышни сами собой отменились для неё и все ближайшие светские мероприятия. Хотя, и Степан, и мама вовсю твердили, что в этом нет никакой необходимости. А бабушка Лидия Николаевна сразу заявила, что готова сопровождать её везде, где это потребуется, убеждая, что глупо проводить столько времени дома, когда сезон вступает в самую оживленную свою фазу:

- Виданое ли дело?! Такая умница и красавица, и некому этого оценить! Ты должна веселиться, развлекаться и блистать, а не проводить целые дни в четырех стенах, еще успеется, уж поверь мне!

- Но мне совсем не скучно! – отнекивалась Саша. И ничуть не кривила душой.

«Блистать» для всех она, и правда, не испытывала теперь никакой потребности. А тот единственный, ради кого можно было решиться на что угодно, находился пока слишком далеко. Хоть и писал регулярно письма, которые столь же часто прилетали затем из Петрограда, помещенные в еще один плотный конверт, надписанный ровным каллиграфическим почерком графа Чернышева. Заставляя его сестру и шурина даже немного удивляться тому, насколько, оказывается, успели сблизиться между собой дядя и племянница, что теперь и дня не могут провести, ни написав друг другу ни строчки. Вполне возможно, что в иное время, Ольга Дмитриевна, отличавшаяся по жизни изрядной проницательностью, и заподозрила бы в этом какой-либо подвох. Однако теперь, занятая уходом за младшими мальчиками и пытающаяся при этом еще побыть как можно больше перед долгой разлукой со старшим, попросту не обращала на это особенного внимания. А Дмитрий Кириллович, если что-то и замечал, то тоже не ничего не говорил, опасаясь еще больше тревожить жену.

К счастью, спустя полторы недели, Митя и Володя стали, наконец, поправляться. И теперь о прошедшей еще не до конца болезни напоминали по большей части лишь яркие точки зеленки, коими до сих пор были щедро разукрашены их тела и физиономии. Степан, принесший из аптеки небольшой флакон с темно-изумрудной жидкостью буквально на следующий день Митиной болезни, объяснил, что содержащееся в нем вещество обладает не только обеззараживающим действием, а еще и быстро подсушивает свежие оспинки, да и прочие болячки и царапинки, которые постоянно преследуют детей, особенно мальчишек. Тем не менее, увидев своих малышей разрисованными на манер североамериканских индейцев, Ольга Дмитриевна и Дмитрий Кириллович были поначалу несколько смущены. Но результат превзошел все ожидания. И потому вскоре врачебный авторитет Стёпы – по крайней мере, в пределах его семьи – вознесся практически до небес.

Следующие несколько дней прошли совершенно безмятежно. Именно они, в результате, и оказались тем самым временем, которое Саша и её родные провели в Москве так, как планировали изначально. А затем Стёпочка, вернее – новоиспеченный подпоручик медицинской службы Степан Веригин, отбыл на войну, махнув родным на прощание из окна вагона, что солнечным и уже немного морозным утром четырнадцатого ноября 1914 года, отправился от перрона Александровского вокзала в сторону Варшавы. И Саша, оказавшаяся в семье, во всяком случае, на ближайшее время, вдруг самой старшей сестрой, впервые четко осознала, что детство прошло. Хотя и вряд ли этому расстроилась. Ведь впереди её ждала настоящая, а «игрушечная», ограниченная стенами дома и гимназии, жизнь. И, конечно, любовь, о которой девушка не забывала все эти дни ни на минуту.

Суеверно не желая торопить время до Стёпочкиного отъезда, после того, как это все-таки случилось, она, напротив, теперь мечтала лишь о том, как бы заставить его бежать побыстрее, чтобы Адаль поскорее приехал в Москву. Потому к этому дню была уже настолько взбудоражена, что накануне почти не спала ночью. Должно быть, это оказалось даже заметно со стороны, потому что за завтраком мама спросила, отчего она нынче бледна больше обычного.

- Ты не больна ли?

- Нет-нет, что ты, мамочка, все хорошо! Это просто свет нынче так падает! – воскликнула Саша немного испуганно, покосившись при этом на окно, в которое с улицы печально заглядывал серый и дождливый ноябрьский день.

- Говоришь, прямо как наша художница! – усмехнулся papa, с удовольствием поднося к губам чашку со свежесваренным кофе. – К слову, давненько что-то она нам не писала…

- Но ведь совсем недавно телефонировала! – возразила Саша, вступаясь за сестру и одновременно пользуясь удачной возможностью увести разговор от обсуждения собственной персоны. – Это проще и удобнее.

- Вот, все вы теперь так рассуждаете! – со вздохом согласилась мама. – Однако куда как приятнее получить настоящее письмо, написанное рукой дорогого человека, особенно твоего собственного ребенка!.. Вот будут у тебя дети, припомнишь еще мои слова! – прибавила она. Хотя Саша даже и не думала спорить, зная, что это так и есть – пусть пока лишь только и на примере эпистолярного общения с Адалем…

Меж тем, заговорив о старшей из дочерей, Ольга Дмитриевна уже вновь сетовала, что в этом году она даже не приедет домой на Рождество. Впервые Тата объявила об этом еще летом, но тогда была надежда, что все это очередная блажь и следствие не зажившей до конца душевной травмы от разрыва с Родионом. Однако прошедшие месяцы лишь укрепили ее в уверенности впервые провести этот праздник в Париже с друзьями. И никакие уговоры с увещеваниями при этом уже не действовали, заставляя графиню все чаще рассуждать вслух об упрямстве и даже душевной черствости, которой она в Тате прежде никогда не замечала.

Ни муж, ни младшая дочь её в этом, однако, не поддерживали. Причем, по схожим причинам. Ибо Саша теперь все чаще – пусть пока и только про себя – соглашалась с Дмитрием Кирилловичем, всякий раз резонно возражавшим жене, когда та заводила подобный разговор, что Тата их уже совсем взрослая, самостоятельная девушка.

- Пойми, наконец, что она выбрала свой путь – и к слову, не всем везет понять себя настолько рано, Оля! А наш путь – беречь Тату и помогать ей по мере возможностей, а вовсе не пытаться загнать в рамки собственных представлений о том, какова должна быть её жизнь, - заметил он спокойно, все так же неторопливо попивая кофе. – Кто знает, вдруг они действительно немного устарели? – продолжил граф, чуть лукаво взглянув при этом на Сашу. – Верно я рассуждаю?

- И да, и нет, - откликнулась она. – Я тоже считаю, что Тата должна жить так, как ей нравится. Хотя свою судьбу представляю иначе.

- Видишь, и я о том же! – немедленно оживилась мама. – Рада, что хоть кто-то в этом доме меня все еще поддерживает!

- Ну что ты, любимая, лично я неизменно на твоей стороне! – улыбнулся papa. – Что бы ни случилось.

- Конечно. В том числе и по поводу мой идеи всем вместе навестить Тату в Париже, раз уж она не хочет приехать в Москву! – язвительно заметила в ответ мама, тут же припомнив ему еще один никак не заканчивающийся, хотя и вялотекущий, спор последнего времени.

- А об этом я уже говорил достаточно! Но если надо, готов повторить. Во-первых, не забывай, что в Европе идет война. И потому Париж нынче – не тот город, которым мы знали и видели его прежде. А во-вторых – не факт, что это обрадует Тату. И тут мы возвращаемся к самому началу нашего разговора…

Чувствуя, что возникшее напряжение может вот-вот вновь обернуться дискуссией, свидетельницей которой ей быть не положено, Саша постаралась как можно быстрее допить свой кофе и, извинившись, поднялась из-за стола.

- Пойду к себе, - сказала она, мило улыбнувшись и взглянув попеременно на каждого из родителей.

Неужели, когда-нибудь, лет через двадцать, и они с Адалем будут точно так же сидеть за одним столом, и спорить по пустякам, а их дети – удивляться беспричинности спора?

- Погоди минутку, хотела спросить, не хочешь съездить со мной к модистке? – спросила вдруг мама. – Прямо после завтрака? Мне бы не помешало твое мнение насчет будущего платья… А потом можем наведаться куда-нибудь еще…

- Увы, мамочка, но у меня на сегодня уже назначена встреча, - вздохнула Саша, покачав головой и состроив жалостливую гримасу. – С Лизой Огнивцевой. Мы договорились еще третьего дня, будет неловко отменять.

- Ах, ну конечно! Поезжай, это без сомнений важнее. Несчастная девочка, у меня по спине мурашки бегают всякий раз, как вспомню, что с ней произошло! А заодно возникает и желание запретить этим заниматься тебе, хотя умом понимаю, что это была лишь трагическая случайность…

История с Лизой, одной из девушек, которая довольно долго и всерьез занимались конной выездкой у того же тренера, что и сама Саша, была действительно весьма печальна. Великолепная наездница, одна из тех, на кого прежде равнялись остальные юные спортсменки, прошлой осенью она крайне неудачно упала на соревновании и получила серьезную травму позвоночника. Оттого в настоящее время оказалась вынуждена передвигаться исключительно в коляске и почти не выходила из дома, так и не свыкнувшись до конца со своим нынешним существованием. Поэтому девочки из их конного клуба договорились однажды установить над нею род шефства, периодически навещая и по мере возможностей не давая совсем падать духом. Кажется, Лиза немного предпочитала Сашино общество встречам с другими её товарками. И эта дружеская симпатия была взаимной: после возвращения из Петрограда, она навещала её уже дважды. Собиралась и вновь. Только не сегодня. Но не расскажешь же маме, с кем на самом деле у неё назначено нынче в одиннадцать свидание в Ботаническом – хотя обманывать её, конечно, было и неприятно.

«Аптекарский огород», как по старинке все еще продолжали называть этот сад коренные москвичи, встретил Сашу поникшими деревьями у входа, на мокрых ветвях которых все еще трепыхались жалкие остатки листвы – словно мелкие флажки, поднятые в знак капитуляции перед неизбежностью осени. Из-за мрачной, дождливой погоды последних дней, посетителей почти не наблюдалось, хотя место это было обычно популярно у горожан разных сословий и достатка практически круглый год. Но ни серое, свинцовое небо, нависшее, кажется, над самыми макушками крон, ни пронизывающий ветер, заставляющий спешащую вдоль аллеи в сторону Пальмовой оранжереи Сашу крепче сжимать зонт в озябшей даже в перчатке руке – дабы не улетел с очередным его порывом, не могли испортить ей настроения.

Внутри огромного остекленного павильона, коим на деле являлась оранжерея для тропических растений, было так же влажно, как и на улице, однако при этом куда теплее. Иначе нежные здешние деревья бы просто не выжили – и в такие дни, как сегодня, Саша была в этом с ними, пожалуй, солидарна. Поздняя московская осень способна свести с ума, наверное, даже пальмы, которые, приходя сюда в детстве вместе с родными, она, помнится, особенно любила рассматривать. И знала, кажется, наперечет, назначив даже теперь встречу возлюбленному – чтобы не искать друг друга слишком долго, возле самой из них приметной. А именно у того огромного саговника, который, как утверждали, умудрился пережить даже Великий Пожар 1812 года.

- Наверное, следовало хоть немного опоздать, чтобы ты о себе чрезмерно не воображал, - проговорила она с улыбкой, тихонько подкравшись из-за спины к замершему в ожидании её появления, словно часовой на посту, Адальберу. – Но я слишком по тебе соскучилась!

 Отправлено: 15.09.20 23:50. Заголовок: *с единственной моей..

*с единственной моей*

Свою первую ночь в Москве Колиньи провел в томительном ожидании: понимал, конечно, что изводится понапрасну, но поделать все равно ничего не мог. Время упорно отказывалось течь быстрее положенного ему природой хода, поэтому иногда всерьез казалось, еще немного, и он попросту сойдет с ума от нетерпения. Черная мгла за окном начала рассеиваться лишь в половине восьмого. Не в силах более лежать, Адаль оставил постель и тщательнейшим образом привел себя в порядок, затем спустился в ресторан, где оказался едва ли не первым на сегодня посетителем и проглотил, иначе не скажешь, завтрак, не чувствуя от волнения ни запаха, ни вкуса принесенных ему блюд. Так удалось скоротать еще два часа. Спустя которые, он все же покинул фойе гостиницы. Заказанный накануне экипаж уже дожидался у ее парадного подъезда. Едва расположившись на сидении, Адаль извлек из-за пазухи бумажку, на которой был указан конечный адрес его маршрута, и протянул её извозчику – об этом также пришлось позаботиться заранее, ибо в собственном навыке устного общения на русском граф пока еще не ощущал достаточной уверенности. Немного расслабился Колиньи лишь после того, как, разобрав по складам название, до того любезно записанное кириллицей с его слов гостиничным портье, мужик кивнул и, наконец, понукнул свою лошадку, трогая с места экипаж.

Ехать оказалось недалеко. Поэтому немудрено, что на месте Адальбер оказался заметно раньше одиннадцати. Приговорив себя, таким образом, еще почти к получасу мучений. На сей раз в окружении буйной тропической растительности тепличного павильона, среди которой, как Сандрин и обещала в своем письме, он действительно быстро нашел указанное ею ориентиром для места встречи саговое дерево, способное, и верно, поразить своим гигантским размером кого угодно. Тем же, впрочем, удивляла и сама оранжерея. Адаль даже поймал себя на мысли, что было бы совсем неплохо здесь прогуляться. Однако страх пропустить момент появления Александры оказался сильнее этого любопытства. Так что, оставив пока идею о прогулке, граф ограничился лишь рассеянным осмотром самого этого старого саговника, от которого его и отвлек звонкий девичий голосок, первые же звуки которого заставили сердце в груди радостно подпрыгнуть и забиться с удвоенной частотой.

Порывисто развернувшись ей навстречу, он широко улыбнулся, и, ничуть не думая, что кто-нибудь может стать невольным свидетелем их бурного и не слишком допустимого приветствия, обхватил Сашино лицо ладонями, любуясь ее разрумянившимся то ли от встречного ветра, то ли от волнения, милым личиком. А потом склонился поближе и поцеловал смеющиеся губы, вложив в этот поцелуй всю свою любовь и нетерпение страсти.

- Ничего бы не вышло, – произнес он и, усмехнувшись, чуть покачал головой. – Я готов был ждать тебя долго и со всем возможным смирением. Хотя после, конечно, все равно бы отправился на поиски. И обязательно сразился бы с теми драконами и чудовищами, что осмелились задержать тебя на пути ко мне… Сандрин! Милая моя маленькая Сандрин, как же я сейчас счастлив! Почти абсолютно! Недостает лишь самой малости…

Как же ей всего этого, оказывается, не хватало! Этой улыбки, этого теплого, наполненного обожанием взгляда синих глаз, в самой глубине которых поблескивают лукавые искорки, этого голоса, который, едва касаясь слуха, заставляет трепетать от сладкого волнения почти так же, как и поцелуй… впрочем, нет. Поцелуи Адаля – это какое-то иное, особенное и ни с чем не сравнимое удовольствие, переживать которое Саше хотелось бы вновь и вновь. Собственно, надеясь на следующий, она и потянулась вновь к его губам, как только удалось чуть-чуть перевести дух после первого. Поначалу даже не придав особенного значения слетающих с них словам. Но в самый последний момент, осознав смысл сказанного, вдруг замерла и, чуть нахмурившись, переспросила:

- «Почти»?! Как это понять? Разве того, что мы сейчас вместе – уже недостаточно?

- Только сейчас. Но потом все равно придется расстаться. Я же хочу обладать тобой всецело и быть твоим без остатка, – с жаром произнес Адаль, тоже склоняясь к ней и подозрительно прищуриваясь: - А ты? Не изменилось ли твое решение, пока мы не виделись?

- Ты с ума сошел?! – возмущенно вспыхнула в ответ Саша, отодвигаясь и вскидывая на него обиженный взгляд. – Да я минуты считала до твоего приезда в Москву, а ты…

- Прости, милая! – воскликнул Адаль, сокрушенно качнув головой. – Ты права. Я – безумец! Но вина этого безумия – лишь ты.

- И я не стану на тебя сейчас сердиться, только потому, что слишком хорошо это понимаю! – мгновенно успокаиваясь, она заулыбалась вновь. – Полно об этом! И полно стоять на месте! Пойдем немного пройдемся по оранжерее, здесь очень красиво, правда! Заодно расскажешь, как встретил тебя дедушка? И как сейчас выглядит Париж? Тата писала, что из-за войны многое изменилось, стало не так весело, как прежде. Хотя, я последний раз была там ребенком, потому из всех развлечений больше всего любила карусели. Особенно ту, в Люксембургском саду, где тебе дают палочку, на которую во время движения надо попытаться нацепить металлические кольца, что держит служитель… Надеюсь, она все еще работает?

- Работает! – кивнул Адаль. – Но в целом Париж, и правда, теперь иной. Хотя, я так давно его покинул, что порой кажется, будто и в памяти хранится лишь созданный юношеским воображением город, который я, ненадолго возвращаясь, каждый раз узнаю заново… Как я мечтаю, что однажды мы окажемся там с тобою вдвоём и назовём его нашим городом, любовь моя! – воскликнул он негромко, поднося к своим губам её маленькую ладонь, а затем вновь бережно уложил ее на сгиб собственного локтя. И так, рука об руку, они неторопливо пошли по присыпанной песком дорожке между тропическими деревьями, будто по волшебству перенесенные из сырой, сумеречной ноябрьской Москвы на другой континент, где нет ни зимы, ни недостатка в солнечных днях. Разговаривали при этом… обо всем на свете, и ни о чём конкретно, как все влюбленные на свете. Но первым делом Адаль, конечно же, с гордостью поведал о том, что дедушка горячо одобрил его выбор. И теперь ждет встречи, чтобы познакомиться уже не только на словах, но и лично.

- Сказал, что всегда втайне мечтал именно о такой внучке, представляешь? – рассмеялся он, вспоминая о том, как старый маркиз одобрительно цокал языком, изучая фотографический портрет Александры. – Да и для тебя ведь будет здорово добавить к трём своим чудесным бабушкам хотя бы одного дедушку. Который, уж поверь мне, определенно стоит троих!

 Отправлено: 15.09.20 23:58. Заголовок: *с моим единственным..

*с моим единственным и самым лучшим*

- Если ты хоть капельку на него похож, то я ничуть в этом не сомневаюсь! – с нежностью откликнулась Саша. Но почти тут же и обозвала его хвастунишкой – стоило Адальберу только с удовлетворением заметить, что уж характером-то он – точная копия маркиза.

К этому моменту они покинули Тропическую оранжерею, и, не спеша, брели по одной из основных аллей, которая вывела, в результате, к чайному павильону. Увидев его перед собой, Колиньи тут же предложил заглянуть внутрь и выпить по чашке чаю. И там их живая беседа продолжилась вновь.

- Скажи, сколько ты пробудешь в Москве?

Вполне закономерный, вроде бы, вопрос. Но Саша, тем не менее, решилась задать лишь теперь – словно не желала до времени отравить им безмятежную радость их встречи.

- Обещал Палеологу вернуться в субботу, - слегка поморщившись, виновато вздохнул Колиньи. – Чудо, что он вообще отпустил меня после Парижа еще и в Москву, - будто оправдываясь, прибавил он. Хотя, умница Сандрин не просила объяснений, они были нужны скорее ему самому, чтобы вновь заставить себя от нее уехать. – Но хорошо, что ты об этом заговорила. Как видишь, у нас всего несколько дней. Поэтому теперь я хочу точно знать, когда смогу нанести визит в ваш дом, чтобы поговорить с месье графом и мадам графиней? Так, чтобы это было наверняка удобно, и никто нам не помешал?

«Как, значит, уже?! Так скоро?!» - едва не воскликнула в ответ Саша, вовремя – и к счастью – сумев все же не произнести этих слов вслух. Потому что имела в виду вовсе не то, что могло показаться на первый взгляд – не факт отъезда Адальбера обратно в столицу. А то, что уже сейчас, практически в этот самый миг, ей придется самой выбрать дату события, которого она, безусловно, ждет – но наступления которого, почти в той же степени и боится. Потому что на сей раз оно уж точно определит весь дальнейший ход её жизни.

- Нужно подумать, - проговорила она после секундной паузы, хотя Адаль и не пытался её торопить. – Надо ведь, чтобы все оказались дома… Во вторник Дмитрий Кириллович обычно проводит в своем клубе всю вторую половину дня и приезжает домой только к ужину. В четверг у нас принимают гостей, потому велик шанс, что будут посторонние. А в пятницу родители сами чаще всего навещают друзей, да и тебе наутро уже в дорогу… Но в среду… да! – вновь вскинув взгляд на внимающего её размышлениям вслух Колиньи, кивнула девушка. – Пусть это будет среда. И… даже если все вновь пройдет неудачно, в субботу я уеду в Петроград вместе с тобой, - прибавила она вдруг тихо, решительно нахмурившись. – Дядя по-прежнему на нашей стороне, поэтому до свадьбы я вполне смогу пожить у него.

- Стало быть, решено! Я буду у вас в среду, после полудня. И, хотя то, что ты, моя маленькая бунтарка, готова решиться ради меня на такое безумство, как побег из отчего дома, крайне лестно, хотелось бы надеяться, что нам не потребуется подобных жертв…

- Так ты что-то придумал, да? Что-то, чем можно убедить маму? И до сих пор молчал?! Как тебе ни стыдно! Немедленно расскажи! – требовательно воскликнула Саша, мгновенно расслышав в его словах – причем, небезосновательно – некий скрытый намёк.

Но на сей раз Адальбер проявил завидную стойкость и выдержку, прежде не свойственную ему в присутствии этой девушки, как бы она после не упрашивала и на какие бы хитрые уловки ни шла, пытаясь подловить его на словах. Но, видимо, не зазря получал похвалы от Палеолога и сам Адаль, в последнее время все чаще удивляющий патрона своим талантом сглаживать острые углы и находить общий язык в дискуссиях порой с самыми ярыми оппонентами. До них Сандрин было еще, как говорится, расти и расти. Потому вскоре Колиньи вполне удалось успокоить и её любопытство – не рассказав при этом ровным счетом ничего из того, о чём ей знать не полагалось. Пока – или в принципе, Адаль еще не думал, предпочитая решать в первую очередь те проблемы, которые стоят перед ним непосредственно сейчас. А уж дальше – это как бог рассудит! Так что расстались – до среды, столь же нежно, как и встретились.

Усадив Сашу в экипаж, пойманный прямо у выхода из Ботанического сада, Адаль дождался, пока он скроется за поворотом, и лишь затем остановил еще одного извозчика, уже для себя. И, вознамерившись было поначалу вернуться в отель, внезапно в один миг передумал, приказав отвезти себя на Красную Площадь, одновременно размышляя о том, чем еще могла бы развлечь его Москва сегодня вечером и весь завтрашний день – раз уж у него столь внезапно образовалось для этого свободное время и возможность…

 Отправлено: 16.09.20 22:45. Заголовок: Возвращение семьи в ..

Возвращение семьи в Москву хоть и не могло принести полного успокоения Ольге, куда уж там, когда сын, пусть и врачом, но отправляется на войну, но позволило ей хотя бы не переживать из-за Александры, избежавшей повторения ее собственных ошибок.

После выздоровления мальчиков, Ольга старалась все свободное время проводить со старшим сыном и в кругу семьи. Ее самым главным желанием было окружить Стёпу всей возможной любовью и лаской, чтобы там, вдали от дома, он вспоминал о них и находил в этих воспоминаниях душевные силы, которые, как она понимала, ему очень понадобятся. Санька тоже проводила много времени дома, почти никуда не выезжая в свет. И Ольга ничего удивительного не видела в том, что и ее дочери хочется провести с братом больше времени до расставания. И наблюдая за их общением со стороны, Ольга в который раз удивлялась тому, что дети ее выросли так быстро. И не только старшие, но и Санька вдруг превратилась из нескладной девчонки даже не в барышню, а в маленькую женщину, взгляд которой порой был столь задумчив, что графине начиналось казаться, будто дочь способна заглядывать в недоступные ей дали.

Впрочем, Саша стала все больше стала походить характером на отца. И даже в том, что она отказалась от развлечений, Ольга ничего удивительного не находила, помня, что Александр находил все это времяпрепровождения «пустым и недостойным». И то, что его дочь предпочитала бальной зале книгу или прогулку, даже временами радовало Олю. Пусть уж лучше так будет, чем совершать безумные ошибки, которые наделала сама Ольга или Таня.

Вот и сегодня Санька в очередной раз показала, что всем прочим развлечениям она предпочитает дело, полезное и благородное. И Ольга с гордостью смотрела на дочь, которую им с Митей удалось столь достойно воспитать.

Примерка платья заняла совсем немного времени. Оно было почти готово и модистка лишь внесла в свой блокнот несколько заметок по отделки платья, обещая, что оно будет доставлено графине Игнатьевой на будущей неделе. Так что, когда Ольга вышла от своей портнихи, часы показывали лишь полдень и рассудив, что Санька все еще должна быть у Огнивцевых, решила заехать туда за ней.

Перво-наперво, она отправилась в кондитерскую, где взяла миндальных пирожных, что очень нравились Лизе, как она знала и после велела кучеру ехать на Якиманую, где в большом доходном доме жили Огнивцевы. Горничная, открывшая ей дверь, приняла ротонду и сообщила, что Софья Львовна как раз только что вернулись с прогулки.

- А моя Санька все еще с Лизой?

- Барышня Александра? – удивленно переспросила горничная, и то, каким тоном это было сказано, уже заставило Ольгу занервничать. Но задать другой вопрос она не успела. В прихожую из гостиной выглянула сама хозяйка.

- Ольга Дмитриевна! Какая приятная неожиданность.

- Надеюсь, Софья Львовна, что я вас не отвлекаю. Проезжала здесь неподалеку и решила к вам заглянуть, - стараясь выдавать своего волнения, проговорила Ольга, передавая служанке нарядную коробку, перевязанную атласным бантом.

- Что вы, милая, мы всегда вам рады. Прошу вас, проходите.

У Огнивцевых Ольга провела две четверти часа, ставшие для нее сущим кошмаром. Оставаясь внешне спокойной, она мучилась лишь одним вопросом – где ее дочь и почему она ей соврала?!

Соврала! Саша?! Нет, это было немыслимо и конечно же есть вполне разумное объяснение, которое Ольга пыталась представить себе всю обратную дорогу. Возможно Саша почувствовала себея дурно и вернулась домой, так и не навестив подругу. Ведь еще утром Ольга видела, как Саша бледна, хоть та и бодрилась. Конечно же! Сашенька просто не желала ее волновать и сейчас всё проясниться, когда Ольга вернется домой.

Только вот дома ничего яснее не стало. Анна, которая встретила свою хозяйку, на вопрос, когда вернулась Санька и как она себя чувствует, удивленно посмотрела на Ольгу Дмитриевну.

- Но Саня еще не возвращалась, Ольга Дмитриевна.

- Вот как… - и не поясняя более ничего, Ольга прошла к себе. С каждой секундой волнение в душе нарастало и когда, перед обедом, в комнату к ней пришел Митя, она почти и не слушала, что ей рассказывал супруг.

- Да, хорошо, - отозвалась она на очередной его вопрос и только заметив явное недоумение на его лице, поняла, что ответила невпопад.

- Оля, что с тобой творится?

- Ровным счетом ничего. – соврала она и почувствовала, что только сильнее злится из-за того, что приходится лукавить перед мужем. Тем более, что это абсолютно бессмысленное занятие. И уже было собралась исправиться, когда вошла Анна и сообщила, что Саша только что приехала и что обед скоро подадут. – Пойдем, Митя. Я что-то проголодалась.

Только вот оказавшись за столом, Ольга даже не взглянула на бульон в тарелке, а разглядывала дочь, сидевшую напротив.

- Как съездила к Лизе, милая? – поинтересовалась она с улыбкой.

 Отправлено: 06.10.20 22:10. Заголовок: * с добрым и злым по..

* с добрым и злым полицейскими papa и мамой*

- Хорошо, - чуть пожимая плечами, коротко откликнулась девушка, и верно, чувствовавшая себя несколько неуютно под этим пристальным, хотя, вроде бы, и не осуждающим взглядом. Абсолютно уверенная в непоколебимости собственного алиби, она, сколько ни думала, так и не смогла вообразить иной причины материнского недовольства, нежели то небольшое опоздание, с которым невольно появилась в столовой. Порядок, согласно которому за стол всегда садились исключительно вместе, заведенный еще во времена, когда Саша была ребенком, и все они жили в Сокольниках, со временем перекочевал и в новый дом в Успенском переулке, где их семья поселилась в новом составе. Поэтому, едва удалившись от Аптекарского огорода, девушка сразу же приказала извозчику поторопиться и ехать быстрее, не желая его нарушить и тем привлечь к себе совершенно не нужное ей сейчас внимание. И это почти получилось. Едва забежав к себе, Саша стремительно переоделась, вымыла руки, и далее стремглав бросилась в столовую, лишь на ближних подходах туда резко сбросив скорость, чтобы не выглядеть запыхавшейся в тот момент, когда покажется на глаза родителям. – Прости, что немного задержалась, - прибавила она со смущенной улыбкой. – Софья Львовна хотела, чтобы я непременно осталась у них на обед, стоило больших усилий убедить ее, что мне срочно нужно домой! К слову, она передала тебе и папа огромный привет!

Ольга улыбнулась, как будто осталась довольна ответом дочери, и кивнула. Затем повернулась к мужу, который с аппетитом поглощал бульон и едва заметно нахмурились. Неужели он совсем ничего не замечает?! Не видит и не чувствует, что Саша хладнокровно и беззастенчиво им врёт?

- Что за вздор? С чего бы нам сердиться на тебя из-за подобной ерунды?

Тон ее был по-прежнему спокоен. Но, почувствовав, наконец, неладное, дочь опустила глаза и прекратила есть. Следом отложила приборы и сама Ольга Дмитриевна.

- Куда более интересен другой вопрос: с каких пор и почему ты держишь нас с papa за дураков?

- Что-что?! – тут же отвлекшись от трапезы, переспросил Дмитрий Кириллович, который поначалу действительно не придал особого значения краткому обмену репликами между женой и падчерицей. Вернее, не услышал в нем ничего необычного. Но сейчас…

- Ольга… Санни! – взглянув с вопросом попеременно на каждую, проговорил он, ожидая дальнейших пояснений. Но их не было. Саша, так внимательно, словно впервые в жизни их видит, разглядывала сложенные на коленях руки, а жена все так же молча сверлила взглядом ее макушку.

- И что?! – не выдержал он, в конце концов, скомкав и отбросив салфетку. – Объяснит мне хоть кто-нибудь, что, черт возьми, происходит? Ибо на данный момент дураком здесь ощущаю себя только я! И это крайне неприятно!

- Абсолютно с тобой согласна, Митя! Чувствовать себя дураком крайне неприятно. Но еще хуже – самолично выставить себя на посмешище перед людьми. Совсем, как я, когда решила нынче забрать нашу любезную Александру от Огнивцевых. Только вот, когда я туда приехала, ее там не было. И не потому, что она уже отправилась домой! – Ольга повернулась и выразительно посмотрела на дочь, которая так и сидела, опустив голову. – А потому, что и не приезжала вовсе! Конечно, первой моей мыслью было, что дело в каком-то внезапном нездоровье – ведь еще поутру Саша выглядела такой бледной. Но все, слава богу, в полном порядке. За исключением того, что она солгала нам утром и продолжает обманывать сейчас.

- Мама права? – поворачиваясь следом за женой к падчерице, Игнатьев нахмурился.

Никогда прежде родные не разговаривали с Сашей подобным тоном. И это уже само по себе было страшно и стыдно. Но еще хуже казалось то, что свидетелем её позорного разоблачения стала не только мама, но и Дмитрий Кириллович, который всегда в открытую гордился любыми Сашиными успехами и достижениями. И даже часто шутливо спорил с супругой, порой ворчавшей – впрочем, тоже полувсерьез, что этак немудрено ее перехвалить и испортить, утверждая, что это невозможно, ибо Санька – самая идеальная девочка на свете. И вот, выходит, каков его «идеал» на самом деле.

- Так, где же ты была, Санни? – так и не дождавшись ответа на первый вопрос, впрочем, и без того очевидного, Дмитрий Кириллович задал другой, вновь подвизаясь в роли «доброго следователя». Не то чтобы в пику жениной строгости, а скорее из жалости к бедной Саньке, что сидела перед ними, ни жива ни мертва.

- В Ботаническом саду, - буркнула та, не поднимая взора.

- Вот как?! – переглянувшись в некотором замешательстве, воскликнули в ответ граф и графиня Игнатьевы практически одновременно. Но подумали, вероятно, все-таки, о разном.

- И с кем же? – поинтересовалась Ольга Дмитриевна, упредив своей репликой облегченный вздох супруга и его желание поздравить всех с успешно разрешившимся недоразумением.

«Одна!» - наверное, так ответить было бы спокойнее всего. Но, во-первых, Саша слишком хорошо знала маму, чтобы не понимать, что продолжать врать ей и дальше уже невозможно. Все равно докопается до истины. А во-вторых, солгать сейчас – означало уже не просто сказать еще одну неправду, но, по сути – предать Адальбера и чувство, что их связывает, ради собственного сиюминутного удобства.

- Вместе с графом де Колиньи, - произнесла она тихо. И затем, впервые за последние несколько минут, подняла глаза и в упор посмотрела на мать. – Сегодня он сделал мне предложение. И я намерена его принять.

 Отправлено: 06.10.20 22:11. Заголовок: *мама и все* В тече..

*мама и все*

В течение всей предыдущей жизни Ольга вполне законно считала, что умеет прекрасно сдерживать эмоции и всегда безупречно владеет собой. Даже сейчас, отчитывая дочь, она держалась довольно хорошо, разве что голос немного дрожал от пылающего в сердце негодования. И в целом, как ей казалось, уже этого должно было хватить, чтобы дочь сполна осознала свою вину и степень её в ней разочарования. Однако Саша сумела и здесь её удивить.

- Ты… что?! – переспросила она чуть слышно, впервые вполне убедившись в том, что выражение «свет померк в глазах» - отнюдь не простая фигура речи. А самое что ни на есть точное описание того предобморочного состояния, в которое она погрузилась после того, как окончательно поняла, что не ослышалась.

- Да никогда в жизни! – почти пискнула она, едва опомнившись и подпрыгнув на стуле так, будто ее укусила оса. – Никогда, слышишь, и ни за что я не дам на это своего материнского благословения! – свой голос Ольга узнавала с трудом, но по мере того, как она начала говорить, силы стали к ней постепенно возвращаться, заставляя глаза метать гневные молнии, а щеки, еще мгновение назад бледные, как полотно, вспыхнуть нервным румянцем. – Но это же просто немыслимо, боже мой! Приехал сюда – после того, как ему прямо велели оставить тебя в покое?! Какая наглость! Нет, Александра. Об этом браке не может быть и речи! Ты должна немедленно поклясться мне, что больше не будешь встречаться с этим человеком и не станешь впредь даже упоминать при мне его имя!

- Но почему?! – воскликнула Саша, чей голос теперь тоже заметно задрожал. Но уже не от страха, а от гнева и обиды. – Что бедный Адаль тебе сделал? Почему ты его так ненавидишь?! Это же дикость какая-то!

- Дикость – это то, что смеешь пререкаться с матерью и сомневаться в ее решениях! – отчеканила Ольга. Осознавая, что слишком выдала свои чувства и то, что муж, который и без того отличается проницательностью, теперь несомненно вернется к этому вопросу позже, она глубоко вздохнула, пытаясь вновь взять себя в руки. И, сумев понизить голос до вполне нормального, но все еще звенящего металлом, добавила: - Ты еще слишком мала, чтобы я перед тобой объяснялась. Мое решение окончательное.

- А еще – жестокое и несправедливое! – напротив, утратив последние остатки сдержанности, завопила Саша на всю столовую, вскакивая со своего места так резко, что стул за нею опрокинулся и с грохотом ударился спинкой о наборный дубовый паркет. – Можешь думать, что хочешь, мне отныне и дела до этого нет! Я люблю Адальбера и никогда от него не откажусь, слышишь?!

И, разрыдавшись в голос, выбежала прочь, громко хлопнув дверью. После чего в комнате на пару минут воцарилась абсолютная тишина. А потом Дмитрий Кириллович негромко прочистил горло и проговорил чуть задумчиво:

- А ведь она права, Оля. Форма высказывания, конечно, выбрана неудачно и даже дурно. Но вот суть – абсолютно верна. Ты действительно ведешь себя с дочерью жестоко и несправедливо… помолчи, умоляю! – качнув головой, он сделал упреждающий жест, когда, вскинувшись в ответ на эти упреки, жена захотела было возразить. – Ты хорошо знаешь, как я отношусь к твоим… к нашим старшим детям. Я полюбил их так же, как и тебя. Как твое продолжение. Однако прежде я никогда… никогда не вмешивался в ваши споры. Потому что считал это неправильным. Но теперь, кажется, самое время начать. Уже хотя бы на том основании, что я – твой муж, а значит, имею полное право даже потребовать назвать реальные, а не надуманные причины, по которым ты так упорно противишься браку Александры и этого молодого человека, что, на мой взгляд, ничем не запятнал своей чести и репутации. Ни перед нами – ни уж тем более перед самой Сашей. Так что уж изволь лучше ответить сама, чем же он перед тобой так провинился? И почему ты ведешь себя столь необъяснимо безрассудным и возмутительным образом?

Доводы мужа были более чем разумны, а спокойный тон его голоса, как всегда, подействовал умиротворяюще. Особенно после всего, что прозвучало между Александрой и самой Ольгой, глаза которой теперь тоже были полны слезами бессилия, готовыми вот-вот выплеснуться наружу. Не желая давать им волю, она лишь тяжко вздохнула и покачала головой.

Всё, всё возвращается к ней в этой жуткой спирали совершенных когда-то ошибок! Даже слова!
Приподняв лицо, Ольга взглянула куда-то вверх – то ли на потолок, то ли сквозь него. Словно пытаясь разглядеть там чью-то ироническую ухмылку. А потом сомкнула на миг ресницы и, окончательно справившись со слезами, снова повернулась к Мите.

- Всё верно. Я совершенно утратила над собой контроль. И очень теперь об этом сожалею. Но, поверь, у меня есть основания сомневаться в порядочности Адальбера де Колиньи, потому что я знала его отца… слишком хорошо, - сжав губы, Ольга умолкла, собираясь с силами для трудного признания, время для которого, как прежде думалось, в этой жизни для нее не наступит уже более никогда. – Мне было тогда всего шестнадцать, первый сезон… Нас познакомил мой отец. Граф де Колиньи, Анри – так его звали, тоже служил во Французском посольстве. Весьма видный мужчина, обаятельный и не слишком старый. Мы танцевали всего один раз, но и этого оказалось достаточно, чтобы вскружить мне голову… Еще он сразу стал за мной ухаживать, хотя не скрывал, что женат! Но, как водится, в таких случаях, уверял, что брак этот лишь формальность, что они с женой давно чужие друг другу люди, что вскоре он решит эту проблему, и мы сможем быть вместе навсегда… А я верила, - горько усмехнувшись, она опять запнулась, перебирая пальцами край бахромы своей шали и пытаясь придумать, что и как говорить дальше. – Потом отец совершенно случайно обо всем узнал. Дома был жуткий скандал, но я стояла на своем – совсем, как Санька теперь. И тоже наговорила кучу гадостей: ему даже стало плохо с сердцем. Вот тогда в нашем доме впервые и появился Александр… Как доктор. А чуть позже я вышла за него замуж. Как ты, наверное, понимаешь, не по большой любви, а скорее из духа противоречия и желания как можно скорее покинуть родительский дом, в котором после истории с Колиньи мне жилось уже не так свободно, как прежде… Такова моя последняя и, в общем-то, единственная от тебя тайна, Митя!

 Отправлено: 06.10.20 22:15. Заголовок: * с моей таинственно..

* с моей таинственной леди*

- Понимаю! – кивнул он в ответ. – Вернее, теперь – наконец-то хоть что-то понимаю. И прежде всего то, что изрядно тревожило моё любопытство, когда мы с тобой только познакомились.

- О чём ты?

- О твоём первом замужестве. Я не знал доктора Веригина лично, но все, что мне о нём рассказывали, лишь убеждало в том, какие вы разные. Вот я и не мог представить, что же вас в результате объединило, зато теперь… Кстати, я поступил бы на его месте точно так же: женился бы на тебе и после непременно увёз бы в какую-нибудь Тмутаракань, чтобы уже никому не отдать. Даже если бы ты меня не любила.

- Но я полюбила его, правда! Просто не сразу, а когда лучше узнала…


- И это только лишний раз подтверждает, насколько он был умён, - с улыбкой пожал плечами Дмитрий Кириллович, а затем поднялся из-за стола, подошел к жене и поцеловал ее ледяную от волнения руку.

А она подняла на него взгляд, в котором читалось смущение и нечто, похожее на недоверие.

- Ну а чего ты ждала? - не выдержав, Игнатьев коротко рассмеялся. – Что мной внезапно овладеют гнев, ревность и презрение к тебе? Или что я немедленно потребую расторгнуть наш брак вследствие открывшихся вновь обстоятельств?.. Оля, я живу в реальном мире и сам не ношу ангельских крыльев за спиной! Поэтому, конечно, спасибо за откровенность, но этот рассказ никак не доказывает, что Колиньи-младший – копия своего отца в том, что касается его отношений с женщинами. Безусловно, тот неуважаемый господин вёл себя подло и низко в отношении своей супруги. Но в жизни случается всякое, возможно, он был всерьез в тебя влюблен…

- Да, разумеется! В меня, а еще во всех прочих юных и не слишком дурочек, чьи сердца без жалости и сомнений разбивал десятками лишь в угоду собственным страстям! И ты полагаешь, что я смогу быть рада увидеть его сына и его продолжение мужем своей дочери?! Дочери Александра?!… Нет, Митя, прости, но я не верю, что сын Анри может быть лучше него самого!

- А вот я бы предпочёл все же с ним предварительно познакомиться – и уж потом выносить окончательный вердикт. К тому же, как быть с Сашей, которая вряд ли простит тебе подобное? Готова ли ты к тому, что она отдалится и начнет чуждаться тебя так же, как ты сама много лет чуждалась почти всех своих родных – да, в общем-то, и продолжаешь это делать теперь? Неужели ты хочешь повторить эту ошибку собственных родителей, Ольга?

- Моё долгое отчуждение с матерью и Анатолем, как ты знаешь, было глубоко взаимным. И, увы, имело куда больше причин, чем та давняя история, - вздохнула она. – Впрочем, ты прав. Все так или иначе связано. И, может быть, я еще и от этого так боюсь, что Саша повторит мои ошибки. Те самые, за которые до сих пор приходится платить. Не репутацией, так нервами… Знал бы ты, как я испугалась, увидев перед собой на том балу в Петрограде почти в буквальном смысле призрак из прошлого! Ибо, поверь мне, внешне этот молодой человек уж точно копия своего родителя! А в остальном… что же, может, ты и прав? Но этого все равно не узнать наверняка, пока мы не познакомимся ближе. Поэтому я, пожалуй, соглашусь встретиться с ним еще раз… Но Саша! Как объяснить ей теперь, после всего, что я всего лишь хотела ее уберечь?!

- А что, если попробовать рассказать все как есть? Без подробностей: просто факты… Ты слишком привыкла быть своим детям опорой и каменной стеной, милая. Но теперь, когда они выросли, это уже не так обязательно, ведь правда? – спросил Игнатьев, чуть наклоняясь, чтобы заглянуть ей прямо в глаза. – Ну и почему бы не позволить себе немного расслабиться, показать хоть иногда, что ты – не только мать, но еще человек… женщина. Иногда слабая, иногда ошибающаяся и сожалеющая об этих ошибках… Покажи себя дочери такой, какой тебя знаю и люблю я! Уверен, Саша поймет. Ведь она не только красивая, но еще и очень умная девочка. И уже совсем взрослая!

 Отправлено: 06.10.20 22:19. Заголовок: *с точной своей копи..

*с точной своей копией*

На этаж, где находились спальни и личные комнаты, Ольга поднялась быстро, а вот уже в коридоре вдруг замедлила шаг. Там, внизу Митино присутствие внушало ей уверенность и придавало сил. Но стоило уйти от него всего лишь на один лестничный пролет, как Ольга вдруг осознала, что на самом деле отнюдь не так уж смела. Да что уж говорить, она попросту трусила сейчас, стоя перед дверью Санькиной комнаты!

Несправедливо! Когда дети рождаются, никто не предупреждает, что потом они начинают делать то, что когда-то делал ты сам.

Но так или иначе, а Митя прав. И ей пора положить конец этим вечным недомолвкам и тайнам, рассказав все дочери. Ну или не всё, но достаточно, чтобы та наконец поняла.

Собравшись духом, Ольга легонько постучала в дверь, но ответа не последовало. И тогда, более всего опасаясь, что Саня заперлась изнутри, она сама медленно надавила на ручку. Но, слава богу, замок тихо щелкнул и дверь тотчас же поддалась.

Войдя в комнату, Ольга, впрочем, почти сразу же и остановилась, с интересом наблюдая открывшуюся ей сцену последствий пронесшегося здесь небольшого урагана. На полу, подвергнутые своеобразному остракизму, повсюду валялись сброшенные со стола книги, листы писчей бумаги и рамки с фотографиями. А сама Санька, по всей видимости, выместив на них буйную фазу своих разочарования и обиды, лежала на кровати и горько плакала. Появление матери она встретила ледяным молчанием. Постояв еще немного у двери, Ольга вздохнула, прошла пару шагов и наклонилась, чтобы поднять одну из фотографий, оправленную в голубую эмалевую рамку. В ней находился портрет ни в чем не повинного Стёпы. Вернув ее обратно на стол, Ольга пошла дальше, остановившись возле самой кровати. И когда Саня демонстративно отвернулась к стене, невольно улыбнулась. Да, повторяется все или многое. И она прекрасно понимает, какие чувства обуревают сейчас душу дочери. Пожалуй, с этого стоит и начать. Присев на краю постели, Ольга посмотрела на белокурую макушку – казалось, что даже по ней можно было прочесть испытываемое сейчас Санькой негодование, еще раз вздохнула и тихо произнесла:

- Помню, когда я оказалась в твоей ситуации, мне больше всего хотелось, чтобы всё вокруг исчезло и не мешало мне быть счастливой с тем, кого я выбрала. И мир с его глупыми условностями, и даже родители, которые не желали ради меня ими пренебречь… Наговорив тогда своему отцу кучу гадостей и чуть его этим не погубив, я напрочь позабыла о других важных вещах, Саша, – произнеся это, Ольга замолчала, полагая, что любопытство пересилит сейчас в Саньке все прочие чувства.

- Зачем врать? – помолчав еще минуту, буркнула девушка, так, впрочем, к ней и не повернувшись. – Я ведь знаю, что твои родители никогда не запрещали тебе выйти замуж за моего отца! Бабушка говорила, что они, напротив, только обрадовались, когда это произошло!

- Ну, во лжи ты упрекаешь меня совсем напрасно! Никому из вас, моих детей, я никогда не врала, – довольно спокойно, несмотря на тон дочери, ответила Ольга, испытывая даже облегчение от того, что Саня всё еще предпочитает изучать узор покрывала. – Я вышла за твоего отца не сразу, а после того, как едва не погубила свою честь и не разрушила будущее братьев, закрутив бурный роман с одним французским дипломатом по фамилии де Колиньи…

- Что?! – резко усевшись на кровати, Саша взглянула на мать с недоверием и даже испугом – словно усомнившись на миг в её душевном здравии. – Но это же невозможно! Адаль был тогда совсем ребенком… или, постой! Речь ведь идет об его отце, верно?

- Да, я говорю об Анри де Колиньи, который так же, как ныне его отпрыск, служил в те времена во французском посольстве в Петербурге.

- Удивительное совпадение! Ты права… Однако я совершенно не понимаю, что оно меняет? И почему ты переносишь свой гнев против отца на сына, о котором абсолютно ничего не знаешь?!

- Может и не меняет, но пойми же ты и мои чувства! – всплеснула руками Ольга, обращаясь к дочери, которая по-прежнему смотрела чуть нахмурившись. И это выражение лица делало её сейчас удивительно похожей на Александра в моменты, когда тот бывал чем-либо недоволен или сердит. – В тот вечер, увидев перед собой этого молодого человека, я ужасно испугалась, Саша! Потому что слишком хорошо помню, каким негодяем был его отец… Но теперь я все обдумала и готова признать, что приписывать сыну характер и натуру его родителя лишь на основании моих личных дурных воспоминаний действительно странно. Потому мы с papa решили встретиться с графом де Колиньи, чтобы познакомиться ближе и составить о нём справедливое мнение. Например, завтра, сразу после полудня.

- Вы… правда так решили?!

Обратный переход от беспредельного отчаяния к надежде произошел слишком внезапно, чтобы воспринять его одномоментно и сразу. Потому, глядя на мать широко распахнутыми глазами, Саша еще примерно с минуту осознавала то, что она только что услышала. Даже и не зная при этом, чем обескуражена сильнее. Тем, что все-таки удалось добиться своего, или тем, что мама впервые разговаривает с ней вот так, на равных…

- То есть, я могу пригласить Адальбера… сюда? – уточнила она осторожно, на всякий случай. – Серьезно?

- Ну, вот прямо сюда, полагаю, все же как-то неуместно, - обведя взглядом дочкин будуар, Ольга не выдержала и улыбнулась. – Думаю, в гостиной или в кабинете papa ему будет комфортнее… Разумеется, милая. Ты ведь знаешь, где граф остановился?

- Да! Адаль сказал мне, что поселился в «Савойе»!

- Вот и превосходно. Уверена, что там есть телефон, по которому можно связаться с любым постояльцем, поэтому ты вполне могла бы это сделать чуть позже…

- А можно прямо сейчас?! – внезапно перебила Саша, глаза которой буквально горели нетерпением, а в реплике столь отчетливо прозвучало не высказанное вслух «пока вы не передумали», что Ольга Дмитриевна, вновь негромко рассмеявшись, лишь покачала головой и махнула рукой.

И вышло так, что уже вслед. Ибо, едва дождавшись этого «разрешающего» кивка, ее взрослая маленькая девочка в один миг вскочила с кровати и, подхватив юбки чуть не до колен, опрометью бросилась в гостиную, где в их доме держали телефонный аппарат. Едва не сбив при этом степенно поднимавшегося по лестнице Дмитрия Кирилловича, который только и успел, что отступить к стене, уступая ей путь, да бросить вдогонку взгляд, полный его обычной добродушной иронии.

 Отправлено: 06.10.20 22:20. Заголовок: *вновь наедине* - ..

*вновь наедине*

- Правильно ли я понял, что трудные переговоры окончились достижением полного согласия сторон? – поинтересовался он спустя пару минут уже у супруги с той же самой интонацией в голосе – после того, как добрался до Сашиной спальни и заглянул в проём оставленной ею впопыхах настежь открытой двери.

Ольга улыбнулась и пожала плечами.

- Только не радуйтесь раньше времени. Сначала нужно все разузнать, и лишь потом – окончательное решение, – произнесла она, с трудом изображая суровость, хотя по-прежнему хотелось улыбаться, и кивнула мужу, чтобы тот подошел и сел рядом. А затем крепко взяла его за руку и заглянула в глаза: - Поверишь, кажется, я за всю свою жизнь, ничего так сильно не боялась, как этого разговора с ней… Хотя нет, однажды было куда как страшнее! Когда ты доверил мне управлять твоим автомобилем, и мы оказались в кустах!

- Да уж! Я был практически уверен, что ты ни за что не простишь мне той эскапады! – кивнув, рассмеялся он в ответ. – Я вообще тогда тебя немного побаивался… вернее, не тебя, конечно, а твоего совершенства, рядом с которым казался себе слишком ничтожным, чтобы меня можно было хоть чуточку полюбить.

- Вот как?! – удивилась Ольга и тоже засмеялась. – Какой, однако, двусмысленный комплимент, Дмитрий Кириллович! Стало быть, теперь, когда с «совершенства» осыпались последние листки позолоты, и перед тобою осталась самая обычная, грешная женщина, то ради нее можно уже особенно и не стараться?

- Да нет, - помолчав мгновение, качнул головой Игнатьев, склоняясь чуть ближе к её лицу и ласково вглядываясь в искрящиеся лукавыми огоньками глаза. – Теперь я бы сказал, что мне, пожалуй, даже интереснее рассмотреть получше, что же еще было от меня под ними так долго спрятано!

Взглянув в сторону открытой двери, дабы убедиться, что дочери всё еще нет, Ольга стремительно поцеловала его в губы.

- Пожалуй, я покажу тебе это чуть-чуть позже, - шепнула она при этом – и тут же отстранилась, словно это они, а не Саша, были влюблёнными подростками, вынужденными таить ото всех свои чувства. И, запрокинув голову, счастливо рассмеялась, заметив, как немедленно поползли к переносице тёмные брови недовольного таким развитием событий мужа.

- Ну, должна же между нами сохраняться хоть какая-то интрига, верно? А сейчас пойдем-ка лучше вниз и посмотрим, удастся ли еще спасти остатки обеда, не оскорбив пренебрежением к нему самолюбия нашей кухарки?!

 Отправлено: 05.11.20 23:16. Заголовок: Прогулка по осенней ..

Прогулка по осенней Москве оказалась не такой уж и хорошей идеей. Климат в Первопрестольной выигрышно отличался от столичного, однако осень все увереннее уступала свои права надвигающейся зиме, поэтому сырой, влажный ветер пробирался под не слишком теплое пальто графа де Колиньи уж очень по-хозяйски. Так что, осмотрев храм Василия Блаженного, примыкающие к нему Кремлевские сооружения и соборы, Адаль решил, что для первого раза вполне сносно изучил русское зодчество и теперь самое время вернуться обратно в гостиницу.

До обеда он оставался у себя в номере, покуривая и вспоминая их сегодняшнее, такое короткое, свидание с Сандрин. А заодно пытался представить, как она, бедняжка, должно быть, взволнована тем, что вскоре предстоит сообщить родителям. Ах, если бы только можно было оказаться в этот момент с нею рядом! Однако, это были лишь мечты. А в жизни Адалю оставалось лишь надеяться, что Александра чувствует его поддержку хотя бы вот так, издалека.

Между тем, наступило обеденное время. И, вновь облачившись в визитку, которую скинул вместе с пальто, как только пришел в номер, Колиньи не спеша спустился в ресторацию. А там услужливый метрдотель, явно угадав наметанным глазом настроение гостя, предложил ему столик, который позволил сохранить уединение на столько, насколько это вообще позволяла обстановка.

- Полагаюсь на вашу рекомендацию, - произнес Колиньи, возвращая ему, вернувшемуся вскоре обратно, чтобы узнать, готов ли Адаль сделать заказ, карточку меню, в которую прежде даже не заглянул.

- Тогда, месье, советую вам выбрать рыбу в сливках. Весьма хороша.

- Отлично. Тогда, значит, рыбу в сливках и шабли. Только непременно ледяное!

- Будет исполнено. – с легким поклоном, метрдотель неслышно отошел и тут же поманил к себе официанта, которому затем отдал все необходимые распоряжения. А еще через пару минут перед Адалем уже стояла бутылка идеально охлажденного вина, а рядом – покрытый испариной бокал, в который налили из неё некоторое количество благословенной янтарной влаги. Впрочем, насладиться её вкусом Колиньи оказалось нынче не суждено. Едва он поднес бокал к губам, перед столиком вновь нарисовался весьма обеспокоенный метрдотель и сообщил, что его срочно вызывают к телефону. А если учесть, что место нынешнего пребывания Адальбера сейчас знали только двое – его патрон и Сандрин, звонок этот, и впрямь, должен был означать собой нечто исключительное. Потому, вскочив из-за стола и бросив салфетку на сидение, Адаль едва не бегом кинулся обратно в фойе, где на стойке портье его ожидала снятая телефонная трубка.

- Слушаю вас! – воскликнул он взволнованным голосом, поднося её к уху. И тут же, действительно, расслышал милый голосок своей возлюбленной, которая сразу, без всяких вступлений и предисловий, принялась сбивчиво пересказывать ему домашние события сегодняшнего вечера. Говорила, естественно, по-французски. Как всегда, идеально. Однако смысл произносимых слов все равно далеко не сразу проникал в сознание Колиньи. – Догадалась? Но как?!.. Подожди, я не до конца тебя понял... Ах, вот оно что!.. Сильно рассердилась?.. Что?! Господи, Сандрин! Прямо завтра?! Конечно же я приеду!

Вернувшись к своему столику спустя десять минут, Адаль даже не заметил, как залпом осушил бокал вина, вкус которого ему тоже абсолютно не запомнился. Рассказ Александры ошеломил его настолько, что лишь теперь, уложив, наконец, в голове все услышанное, Колиньи осознал: развязка близка как никогда. И окончательное решение его участи произойдет уже буквально завтра.

«И все же, ждать еще очень долго! Слишком долго!» - подумал он, вздыхая, когда извлек из кармана часы и мельком взглянул на стрелки циферблата.

Пробыв в этом нервическом, совершенно не свойственном ему по жизни, состоянии весь остаток дня нынешнего, следующим утром Адальбер был взволнован настолько, что, когда нанятый им экипаж замер перед особняком в Успенском переулке, едва смог себя заставить ступить с его подножки на мостовую. Хотя изнутри пылал нетерпением закончить со всем этим как можно скорее.

- Граф де Колиньи, – назвался Адаль открывшему входную дверь лакею, принявшему затем у него пальто и трость, хотя и догадывался, что это уточнение излишнее: других визитеров здесь сейчас вряд ли ожидают.

Из холла его сразу повели на второй этаж. И, пока шли, Адальбер – хотя голова его была занята совершенно иным, уж конечно, не мог не отметить про себя необычайной красоты дома, в котором столь неожиданно оказался. Особенно хорош был свет, что лился сверху, через витражное окно, расположенное прямо над лестницей, по которой он только что поднялся.

Но вот впереди показались двери гостиной, из-за которой до его слуха донеслись приглушенные голоса: густой и спокойный – мужской и явно взволнованный, женский.

Волнуясь не меньше, в самый последний миг перед тем, как шагнуть следом за лакеем, Адаль сделал глубокий вдох. Как перед прыжком в воду. А затем вошел, едва расслышав сквозь стучащий в ушах пульс, как объявили его имя и титул.

- Моё почтение! – остановившись в нескольких шагах от бесшумно затворившейся за ним двери, Адаль подчеркнуто вежливо поклонился и с приветливой улыбкой обвел взглядом открывшуюся ему семейную мизансцену: хозяин дома, сразу же после его появления в гостиной поднявшийся из своего высокого вольтеровского кресла и устремившийся навстречу; на краешке сиденья дивана – мадам графиня в несколько напряженной позе и с тревожным лицом, и Сандрин, стоящая рядом с камином, на бледных губах которой чуть подрагивала улыбка, исполненная совсем не свойственной ей робости.