Отправлено: 17.12.19 22:32. Заголовок: Любовь - смешенье разных красок...

Время действия: декабрь 1912 года и далее

Место действия: Москва

Участники: Татьяна Веригина, Родион Елагин, семейство Игнатьевых, НПС

 Отправлено: 13.05.20 23:03. Заголовок: *доченька и ее жених..

*доченька и ее жених*

- Саня, выдерживай паузу. Ты тут слишком спешишь, а надо вот так, - пальцы Ольги Дмитриевны легко коснулись клавиш и, проиграв музыкальный фрагмент, который никак не давался дочери, она вновь принялась объяснять ей особенности нюансировки. Именно тогда в комнату и вошла горничная с огромным букетом розовых роз в руках. – Какая прелесть! От кого это, Анна? Там есть карточка?

- Это Родион Михайлович передали, он там, внизу. Приехал и два букета привез – вам и старшей барышне, – кивнув ей, Ольга Дмитриевна поднялась со своего места и чуть заметно улыбнулась.

Неужели Родион наконец-то сделался более настойчивым в своих ухаживаниях? Так пойдет, может, еще и предложение сделает Тане до конца ее каникул… Это было бы совсем неплохо!

- Займись цветами, милая! Поставь их в мою любимую японскую вазу, будь добра! – проговорила она, обращаясь к младшей дочери. А когда Саша ушла исполнять это поручение, вновь взглянула на горничную. – Кстати, а почему ты сказала, что граф Елагин остался в холле? Его, что, не пригласили в гостиную?

- Так он сам не пожелал, Ольга Дмитриевна! Решил дождаться, пока Татьяна Александровна к нему туда выйдет.

- Вот причуды! – удивленно воскликнула Ольга, и Анна кивнула ей, словно соглашаясь, - Хорошо, тогда пусть сейчас же подадут чай в гостиную. А ты после пойди и скажи Родиону Михайловичу, что там его буду ожидать я – дабы лично поблагодарить за цветы.

«В конце концов, я не Тата, чтобы бегать по ступенькам верх-вниз!» - с иронией подумала графиня. А после, аккуратно сложив ноты и опустив крышку над клавиатурой рояля, и сама неторопливо направилась в большую гостиную, куда, вскоре действительно явился Елагин. И не один, а Татой, улыбка на лице которой громче всяких слов заявляла о том, как она сейчас счастлива

- Друг мой любезный, Родион Михайлович, доброго дня! И примите скорее благодарность за ваши дивные цветы! Выпьете чаю? Вот и славно, прошу! – указывая на диван и кресла перед чайным столиком, она предложила гостю и дочери выбрать себе места по вкусу. А когда все расположились, первым делом осведомилась у Елагина, как его здоровье. – Муж недавно говорил мне, что вы простудились. Надеюсь, болезнь отступила, и вы вновь вполне хорошо себя чувствуете?

Елагин учтиво поклонился, приветствуя хозяйку дома:

- Мое почтение, Ольга Дмитриевна! От чая не откажусь, я теперь настоящий московский житель, - шутливо произнёс он, усаживаясь рядом с Татой на диван. – И могу подтвердить - чай с малиновым вареньем отличное средство при простуде. Недели не прошло, а я уже здоров! И смею надеяться, что вы разрешите мне сегодня пригласить Татьяну Александровну в Исторический музей. Там с декабря выставляются передвижники. А после музея я хотел бы попросить Татьяну Александровну помочь мне в одном важном деле.

Родион заметил, как Тата и Ольга Дмитриевна переглянулись, и поспешил пояснить свою просьбу.

- Я решил, что мое петербургское пальто совершенно не годится для московских зим. Нужна тёплая шуба! – Елагин улыбнулся обеим дамам. – Мне рекомендовали заглянуть в Торговый дом «Павел Сорокоумовский с Сыновьями», что в Верхних торговых рядах.

- Шуба?! Кто же это вас надоумил?

Рука Ольги Дмитриевны замерла над чашкой, в которую она только что собиралась налить ароматную заварку из чайника. Подняв глаза на Елагина и подумав, что ослышалась, она посмотрела на дочь. Но Тата в ответ на этот немой вопрос лишь беззаботно пожала плечами. Вернув чайник на поднос, графиня медленно выпрямилась.

Названное Родионом Михайловичем ателье было ей, конечно, отлично знакомо, да и как иначе? Слава о мехах купцов Сорокоумовских была международной, а заказы им делал даже Императорский двор. Только одно дело дамская шубка, или хороший бобровый воротник к мужскому английскому пальто. Но целая шуба!

Когда в конце прошлого столетия их вдруг вывернули наизнанку и стали носить мехом наружу, это вызывало множество толков даже в адрес самых отчаянных светских модниц. А для мужчин из общества использовать подобный наряд в зимнюю пору и вовсе считалось чуть ли не признаком дурного тона. Как говорят англичане, если у вас есть зонт, значит, нет экипажа! Хотя, в данном случае подобных господ подозревали скорее не в недостатке средства, а, напротив, в стремлении покичиться их избытком. Качеством, более характерным для недавно разбогатевших представителей низших сословий.

- Помилуйте, Родион, да кто же их нынче носит, кроме купцов да промышленников! Уж лучше обратитесь тогда к Францу Генриховичу, это портной Дмитрия. Он вам великолепное пальто выполнит, ни один мороз не будет страшен! Я напишу вам его адрес.

- Благодарю, Ольга Дмитриевна! Вы меня очень выручите, - признался Елагин. – И всё же я не прочь пройтись по пассажу с Татьяной Александровной и выбрать подарки для родных. Видите ли, в ближайшее время я намерен быть в столице, и, разумеется, повидаюсь с родителями, сестрой и зятем. Как только позволят дела службы, - уточнил он и потянулся за чашкой.

Улыбнувшись в ответ, графиня кивнула и передала гостю чай, а затем налила себе и дочери.

- Подарки родным – это чудесно. И когда же вы едете в Петербург? Надолго ли?

- В будущую субботу, - пояснил Родион Михайлович, - и, увы, только на один день. Я, как вы помните, собирался уехать в Петербург еще на Рождество, но приезд Татьяны Александровны изменил мои планы, о чём я нисколько не жалею, и смею надеяться, она тоже.

Он бросил взгляд, полный обожания, на сидевшую молча Тату.

- Да, это стало маленьким чудом и большим сюрпризом. Пускай даже и только для нас с вами, Родион, – улыбнулась Ольга Дмитриевна.

Оценив её тонкую иронию, Елагин лишь усмехнулся и согласно кивнул в ответ, на миг опуская глаза. А в разговоре, тем временем, возникла небольшая пауза: обмениваясь улыбками, все вместе пили чай – думая при этом, напротив, каждый о своём.

Так, благосклонно поглядывая то на дочь, то на её кавалера, Ольга Дмитриевна в очередной раз предавалась размышлениям, отчего тот все медлит с решительным объяснением – ведь даже слепому видно, что Таня по уши в него влюблена. Да и сам он вряд ли меньше. А стало быть, непонятно, чего же ждать еще, и почему не сделать ей предложения?..

- Возьмите бисквит, он лучше, чем у Беранже! – проговорила она, наконец, сообразив, что смотрит на Елагина чуть дольше и пристальнее, чем следует – чем, верно, смущает. И протянула ему корзинку с печеньем.

- Благодарю вас, мадам! – вновь вежливо кивнув, Елагин взял бисквит и положил рядом с собою.

- А мне ты, между прочим, не говорил, что собираешься в Петербург на будущие выходные! – внезапно проговорила ему с легкой укоризной в голосе Тата, которая, и правда, до этой минуты предпочитала скромно молчать.

Во-первых, еще не избавившись полностью от накрепко привитой в детстве привычки не вмешиваться во «взрослый разговор». А во-вторых… хотя, на самом деле, во-первых, питая незыблемую веру в почти сверхъестественную мамину проницательность. И оттого немного побаиваясь, что вольно или невольно даст ей догадаться о том, что произошло накануне у них с Родионом.

Глупость, конечно, но все же… испытывать судьбу даже по мелочам Тате сейчас хотелось меньше всего.

- К тому же… - начала она было, имея в виду их заключенный вчера наедине уговор об объявлении помолвки, но вовремя спохватившись, осеклась и, взглянув на маму, прибавила: - Я не хочу, чтобы ты уезжал – даже на день!

- Мой отъезд вызван не прихотью, - с мягкой улыбкой, пояснил ей Елагин, - он касается одного крайне важного решения, от которого зависит не только моё будущее. Один день и вся жизнь…

Родион Михайлович внезапно умолк, стушевавшись. Он избегал смотреть на Ольгу Дмитриевну и Тату, предпочитая какое-то время изучать тонкой работы вышивку на скатерти, которой был покрыт чайный столик. Наконец он встрепенулся и, обращаясь к графине, произнёс:

- Каково ваше решение, Ольга Дмитриевна? Могу ли я похитить вашу очаровательную дочь на некоторое время?

Взяв небольшую паузу, будто задумавшись над его просьбой, графиня посмотрела на дочь, казавшуюся внешне безмятежной – разве что щеки румянились ярче обычного, а затем вновь перевела взор на Родиона, который, напротив, ждал её ответа так напряженно, словно всерьез сомневался, что тот окажется для него положительным.

- Ну что же мне с вами делать? – усмехнулась она в результате. – Желаете похитить – извольте! Только не забудьте вовремя вернуть!

 Отправлено: 07.09.20 22:14. Заголовок: с моим нежным ангело..

*с моим нежным ангелом*

К тому моменту, как Тата и Родион до нее добрались, выставка «Товарищества передвижников» в Историческом музее продолжалась уже далеко не первую неделю. Поэтому, несмотря на воскресенье, в отданных под экспозицию залах было совсем немноголюдно. Последнее очень обрадовало Тату, сказавшую, что так, без толпы и суматохи, им будет куда легче во всех деталях, рассмотреть представленные полотна, но слегка расстроило самого Елагина, в планы которого, если честно, абсолютно не входила столь бездарная трата добытого с немалым трудом времени в обществе возлюбленной. К тому же, живопись, при всем уважении к великим мастерам прошлого и настоящего, в принципе не являлась «коньком» Родиона. Куда больше его привлекало прикладное искусство. И прежде всего – оружейное. Страсть к красивому оружию Елагин унаследовал от отца, в кабинете которого, сколько он себя помнил, всегда хранился в роскошном футляре дуэльный гарнитур. А в курительной комнате в их петербургском доме и вовсе с незапамятных времен обитала собранная славными предками коллекция сабель и шашек, которую Родион так часто мальчишкой рассматривал, фантазируя и представляя во всех красках обстоятельства, при которых эти драгоценные трофеи могли быть ими добыты.
Да даже теперь с куда большим удовольствием он заглянул бы на первый этаж, в отдел оружия, где с некоторых пор выставляли коллекцию Катуара де Бионкура, которую тот преподнес в дар музею после окончания выставки к 100-летнему юбилею Отечественной войны. Там ее показали впервые и Елагин, помнится, сильно сожалел, что так и не собрался увидеть эту экспозицию до закрытия. Теперь же и вовсе было не время, хотя, казалось бы, вот она, рядом, надо лишь спуститься по мраморной лестнице.
Но, во-первых, оружие, даже самое красивое, вряд ли будет интересно его спутнице, а во-вторых – терять время еще и на это?! Ну, нет, ни за что, размышлял про себя Родион, неторопливо вышагивая следом за Татой, наоборот, весьма резво порхавшей от одной картины к другой, и удивляясь, как быстро получается у нее при этом вычленять самую суть написанного художником, да еще и находить отголоски иных стилей и эпох. Объясняя все это настолько доступно, что, в конце концов, он даже увлекся и почти забыл о недавно смущавших его тревогах. И даже удивился, когда очередная картина, о которой только что рассказала Тата, оказывается, была на этой выставке последней. А сами они провели в музее почти полтора часа.
- Ну, и что теперь? Куда же мы далее направим наши усталые стопы? – с улыбкой поинтересовался он, когда, проделав обратный путь по выставочным залам, они вдвоем спустились на первый этаж и далее прошли по его украшенному мозаиками полу через Парадные сени к выходу. – Ты не голодна? А то можно было бы прямо сейчас найти какой-нибудь уютный ресторан и пообедать…
- Очень! – откликнулась Тата почти мгновенно.
И что-то в ее интонации внезапно заставило Елагина, уже было направившегося к обочине тротуара, чтобы нанять им извозчика, замереть на месте и обернуться, внимательно вглядываясь в смеющиеся – причем, явно над ним, глаза. – Только в ресторан я совсем не хочу…

Квартира встретила их теплом и почти оглушительной тишиной, лишь где-то в глубине комнат тикали напольные часы.
- Мы одни, - просто сказал Родион, едва закрыв дверь и щёлкнув задвижкой замка.
И тут же притянул Тату к себе, чтобы поцеловать. Сначала легко, чуть касаясь уголков рта, потом, когда она закрыла глаза, разомкнув её губы языком и припав к ним в наслаждении и восторге. Он вёл себя как ненасытный любовник, который истосковался по любимой женщине. И потому, когда Таня вернула ему поцелуй с такой же страстью, испытал особенное, ни с чем не сравнимое удовольствие от понимания того, что желанен ей ничуть не меньше.
Она стояла на цыпочках, обнимая его, и Родиону совсем не хотелось размыкать объятий. Он блаженствовал, упиваясь своим счастьем, чувствуя на своем лице тёплое дыхание любимой и ощущая, как её губы скользят по его щеке. И было рядом с ней настолько легко и чудесно, что казалось, будто он всегда её знал. Всегда любил её и всегда же мечтал о том, чтобы после опьяняющих ласк они засыпали вдвоем – в невыразимой нежности, обняв друг друга руками и ногами.
- Пойдём в комнаты?.. – прошептал он, с улыбкой заглянув в её глаза, когда нашел, наконец, в себе силы ослабить объятия. – Нельзя же вечно стоять у двери!
Тата кивнула, соглашаясь. И, оставив в холле еще пахнущую морозным воздухом верхнюю одежду, они прошли в гостиную.
- Наверное, это прозвучит довольно странно, но со вчерашнего дня мне отчаянно не хватает здесь одной вещи… - быстро глянув по сторонам, сказал Родион.
- Какой? – удивленно спросила Тата, тоже невольно оглядываясь за ним следом, но не замечая в обстановке никаких перемен. – Я ничего не брала! – рассмеялась она вдруг. – Честное слово!
- Что?! – опешил Елагин и тут же расхохотался вместе с ней. – Я вовсе не это хотел сказать! Речь о твоём этюднике!
- Ну, если ты так по нему тоскуешь, я, пожалуй, могла бы даже тебе его подарить! – высунув язык, она скорчила забавную рожицу.
- Вот чертёнок! – покачав головой, Елагин попытался было вновь притянуть её к себе. Но на сей раз Тата ловко увернулась, отскочила в сторону и, приставив к кончику своего собственного носа ладонь с растопыренными пальцами, показала ему длинный «нос Пиноккио». – Но такой ты нравишься мне еще больше!
Глядя на оживленное Танино лицо, озарившееся восторженною радостью шаловливого ребёнка, Родион вновь расхохотался. А потом, быстро шагнув навстречу, вдруг обнял за плечи и, преодолевая лёгкое сопротивление, крепко прижал к себе.
Изображая, что безумно ошеломлена таким вероломством, Тата действительно пару раз дернулась в его объятиях, попытавшись вернуть назад внезапно утраченную свободу – однако, тоже в основном для виду. И потом замерла, ав тишине комнаты опять стало слышно лишь биение их сердец.
- Чудо моё! – прошептал Елагин, стараясь вложить в эти простые слова всю ту любовь, что буквально переполняла его сердце. – Как же я жил без тебя раньше?
Склонившись к её губам, он вновь целовал их. Вначале нежно, потом – с нарастающей страстью. Какое же счастье, что ему нет больше нужды таиться и сдерживать себя! И что сама Тата откликается на неё столь искренне и без всякого ложного смущения, сводя тем самым еще больше с ума его самого, всю жизнь ненавидевшего ложного жеманства, присущего некоторым женщинам в такие моменты, как нынешний. Она была совсем другой – его Тата. Удивительной – земной и неземной одновременно. Не представляя, как это может совместиться всего в одном существе, Родион отказывался даже пытаться это понять.
- Господи, - произнёс он, совершенно пьяный от любви и желания, с трудом отрываясь от ее губ, когда обоим, наконец, потребовалось сделать хотя бы один глоток воздуха, и окидывая её лицо восхищенным взором. – Какая же ты сейчас красивая!
Ослабив объятия, он тихонько повернул её к висевшему на стене большому зеркалу с едва потускневшей от времени поверхностью. Глядя теперь уже вместе с Татой на её отражение, Родион рассматривал ее раскрасневшееся после поцелуев лицо, сияющие глаза, чуть опущенные плечи. Весь её облик было исполнен самой утонченной чувственной прелести, но ему хотелось большего – хотелось сорвать эту мешавшую взору одежду.
- Я хочу видеть тебя всю… – попросил он тихо, спустя минуту этого волнующего совместного молчаливого созерцания. Зная, как сильно теперь рискует, но отчего-то веря, что Тата его не отвергнет. И не ошибся.
Чуть улыбнувшись, Тата молча кивнула, а затем, все так же, не сводя глаз со своего – и его отражения рядом – принялась медленно раздеваться.
Отступив на шаг, Родион продолжал смотреть на неё в зеркало. Он видел, как её тонкие длинные пальцы высвобождают из петель пуговицы, как она прямо на пол сбрасывает с себя жакет. И как, затем, падает к ногам, обнажая белую пену кружев нижнего белья, её верхняя юбка, поверх которой вскоре опустилась нежным облаком и шелковая блузка…
Не в силах более оставаться лишь сторонним наблюдателем, Елагин вновь приблизился к Тате, обнял её сзади за плечи и коснулся губами шеи, которую совершенно не скрывали короткие светлые пряди волос, жадно вдыхая тонкий аромат нежной кожи. Она ничего не сказала, но взволнованное дыхание сказало больше любых слов.
- Я помогу, - произнес он в волнующем нетерпении, тотчас принявшись неловкими от страсти пальцами расшнуровывать, развязывать, расстегивать все, что на ней еще оставалось, пока окончательно не высвободил из батистового плена. И вот Тата стояла рядом, совершенно нагая, разглядывая себя – и его – в отражении без всякого стеснения. Её хрупкая акварельная красота, чувственная и целомудренная одновременно, сводила его с ума.
- Не закрывай глаза, пожалуйста, - попросил Елагин и, по-прежнему не отрывая взгляда от их зеркальных двойников, тоже принялся раздеваться.

 Отправлено: 07.09.20 22:16. Заголовок: *вместе* Было что-т..

*вместе*

Было что-то, несомненно, особенное и волнующее в том, чтобы просто рассматривать друг друга, но сейчас Тате казалось этого уже недостаточно. Ей хотелось не только видеть, но также осязать и чувствовать. Потому, как только Родион сбросил одежду, она сразу же устремилась обратно к нему в объятия, прижимаясь всем телом и взглядом умоляя не томить ее более ожиданием.
Казалось, что глубине её глаз, подернутых страстной дымкой, он легко мог бы рассмотреть собственное отражение…

Не в силах более сдерживаться, да и не видя к тому причин, Родион увлек Тату за собой, на диван, где, позволив посыпаться на пол разноцветным подушкам, они почти сразу слились в единое целое, целуясь в исступлении и без тени стыда лаская друг друга. Задыхаясь от невероятной нежности и счастья полного обладания любимой женщиной, он шептал слова любви: бессвязно, толком даже не осознавая того, что слетает с его губ, до тех пор, пока обоих не настигла сладкая агония. И тогда, издав хриплый стон и уткнувшись губами в изгиб Таниной шеи, он вновь замер в нежном горячем коконе её рук и ног, сплетенных вокруг его тела, ожидая, пока хоть немного выровняется дыхание и пульс, а мозг вновь обретет способность разумно мыслить.

Так же, как и сам Родион, не в силах даже пошевелиться, Тата, тем не менее, не спешила отпускать его, наслаждаясь тем волшебным чувством, когда два человека, пусть и совсем ненадолго, становятся вдруг будто бы единым целым. После того, как это случилось между ними впервые, каждый следующий раз становился все лучше, а переживаемая буря эмоций обогащалась все новыми оттенками и красками. И теперь уже Тата не могла представить, как жила раньше, не зная этих ощущений. Как могла творить, не пережив никогда этого экстаза и счастья, совершенно не похожего ни на одно впечатление, которое доводилось прежде переживать. И все это подарил ей он, безвольно распластавшийся рядом – и всемогущий. Сильный и слабый. Нежный и беспощадный. Любимый…
Едва отдышавшись, Тата слегка пошевелилась, впервые за последние минуты сполна ощутив немалую тяжесть прижимавшего её спиной к велюровой обивке дивана мужского тела. Мгновенно догадавшись о её дискомфорте, Родион тотчас поднялся и сел, а Тата так и осталась лежать, закинув на него ноги, пытаясь после из чистого хулиганства то пощекотать пальцами его щеку, то, едва дотянувшись, и вовсе засунуть их ему в рот. Не выдержав этих издевательств, в какой-то момент Елагин даже в шутку прикусил её за мизинец, заявив, что если Тата немедленно это не прекратит, в следующий раз попросту возьмет – и окончательно его отгрызет. А потом съест.

- То есть, мне следует это понимать, как угрозу? – рассмеялась она в ответ, принявшись усердствовать еще больше. – Или как то, что в твоем доме попросту больше нечего есть?

– В моем доме еда прошлогодняя, – отшутился Родион, с вожделением глядя на нежно-розовую Танину пятку и легонько поглаживая её пальцами. – Но подкрепиться бы действительно не мешало. Как там у Шиллера? «Миром правят любовь и голод»? Что ж, готов признать, что старик был чертовски прав: никогда еще я не испытывал оба этих чувства одновременно с такой силой, как сейчас!

Поднявшись с дивана, он облачился в домашний халат, а Тату нарядил в свою рубашку. Из-за разницы в росте, та достала ей почти до колен, неожиданно придав настолько соблазнительный вид, что Родиону стоило некоторого труда удержать помыслы в русле добычи пропитания для себя и возлюбленной, не позволив им вновь резко утечь в сторону плотских наслаждений.
Поиски начали с кухонного буфета. К немалому разочарованию, из еды там обнаружились лишь полбуханки хлеба и банка с вареньем. Да еще чай и вазочка с колотым сахаром.

– Негусто! – сморщив нос, констатировала Тата, окинув взором весь предлагаемый ассортимент. А потом снова повернулась к нему и спросила – почему-то шепотом: - Слушай, а у тебя здесь есть чулан?

- Есть, - лаконично ответил он, тоже перейдя на шепот. – А что?

- Да то, что там часто хранится самое вкусное! – объяснила она, взглянув на него, словно на слабоумного.

- Ах, в этом смысле! Ну, пойдем, поищем! Только прежде нужно зажечь свечу – иначе, боюсь, вообще ничего не разглядим.

- А давай, может, лучше… ты сам, без меня? – потупившись, она смущенно заковыряла паркет и умолкла.

- Это еще почему? А ты?

– А я мышей боюсь! – воскликнула она, вспыхивая как спичка. – Как можно этого не понять, Елагин?! Вдруг, я загляну, а она оттуда мне навстречу! Ужас!

– Тата, ты как маленькая! – Родион затрясся от смеха. – Да ведь они сами боятся тебя куда сильнее, чем ты их!

- Неважно! Я туда не пойду, даже с тобой. Лучше умру с голода, раз ты такой бесчувственный болван! – заявила Тата, надувая губы и становясь в позу рассерженной женщины.

– Все мужчины в той или иной степени болваны, – философски заметил Родион, пряча улыбку в усы: даже в гневе она казалась ему прекрасной. – Хорошо, как прикажешь, моя госпожа! Пойду, значит, и отдамся мышам на съедение в гордом одиночестве! А ты пока можешь поставить на плиту чайник, справишься?

 Отправлено: 07.09.20 22:25. Заголовок: - Даже не сомневайся..

- Даже не сомневайся! – оглянувшись на стоящую неподалеку газовую плиту, с гордостью ответила Тата – пока еще редкость здесь, в Москве, в Париже эти кухонные приспособления имели довольно широкое распространение. Имелась одна такая и в той квартирке, где обитала сама девушка. И хотя кулинария не входила в круг её интересов, после полугода самостоятельной жизни вдали от родительского дома, где на кухне всегда хозяйничали исключительно специально обученные слуги, представление о том, что надо сделать, чтобы зажечь под конфоркой огонь и как затем водрузить на него чайник, у неё точно имелось.
- Прекрасно! – кивнул Елагин, оставляя свою женщину, как и подобает, хлопотать над очагом, а сам отправился «на охоту» – рывком открыл дверь в чулан позади кухни. На ногу тотчас шлепнулся мягкий тёплый комок, который он, не глядя, отбросил в сторону и принялся шарить руками по полкам.
– Что ж, могу тебя порадовать, моя милая, голодная смерть нам пока не грозит – здесь есть колбаса и сыр!
– Ура! – весело воскликнула Тата, как раз закончившая возню с конфоркой, огонь под которой, видимо, от длительного неупотребления всё никак не желал разгораться. Добиться своего удалось только с третьей или четвертой спички. – Чай тоже скоро будет!
Поставив большой медный чайник греться, она вновь обернулась к Елагину, но внезапно узрев прямо у себя под ногами мышь, выброшенную им минуту назад из привычной среды обитания, завизжала, что есть мочи. А еще через мгновение уже повисла у него на спине, обхватив сзади за шею и испуганно поджимая под себя ноги.
- Что такое?! – едва не выронив колбасу, которую затем срочно пришлось временно вернуть на полку, Родион с трудом расцепил похолодевшие Танины пальчики, судорожно сжатые чуть ли не вокруг его горла, и медленно развернулся. В то время, пока сама девушка, хватаясь, словно демон за грешную душу, теперь уже за отвороты воротника его халата, наотрез отказывалась не то, что успокоиться, но даже открыть накрепко зажмуренные глаза. Не зная, как её утешить, Елагин вначале даже растерялся, но потом просто обнял и стал ласково гладить по спине. И это оказалось наиболее эффективным решением.
– Она ушла? – спросила Тата, когда её бешено бьющееся от совершенно иррационального ужаса сердце, наконец, начало понемногу успокаиваться.
– Кто? Мышь?.. – Родион усмехнулся. – Говорю же, она и так-то нас боялась. А уж после концерта, который ты ей закатила, небось, и вовсе до сих пор валяется без сознания где-нибудь, в самом дальнем уголке своей норки.
- А вот не надо было попадаться у меня на пути!
- Да-а, теперь-то уж она точно запомнит об этом на всю свою жизнь! И я вместе с ней! – вновь улыбнулся он Тате, легонько касаясь губами её лба и щек, на которые после пережитого испуга постепенно возвращался их обыкновенный нежный румянец. Потом потянулся к губам, намереваясь продолжить поцелуи. Но, вместо того, чтобы ответить на эту ласку, Таня вдруг открыла глаза и с ехидцей в голосе напомнила, что они вообще-то, кажется, только что собирались поесть…
Голод в результате утолили сладким чаем и сделанным её же заботливыми руками бутербродами с сыром и колбасой. Поначалу немного разочарованный тем, что Тата не ответила на его очередной любовный порыв, Родион, впрочем, почти мгновенно об том забыл, поглощая пищу с тем особым удовольствием мужчины, еду для которого приготовила его любимая. А еще, глядя на Тату, он вновь поймал себя на том, что любуется даже тем, как она ест: не спеша и наслаждаясь вкусом.
Сразу после импровизированной трапезы, Родион повел Тату в свой кабинет. Однажды он пообещал показать ей свои семейные фото. И теперь для этого, пришло, кажется, самое удачное время. Перекидывая одну за другой страницы большого альбома, где чередовались лица отца, матери, сестры и её мужа, дядюшек и кузенов, он объяснял, кто есть кто, и с радостным трепетом представлял, как вскоре будет знакомить невесту с родными уже воочию.
– А вот фотографии Дмитрия Кирилловича у меня нет, – посетовал Родион, перевернув последний лист. – Как думаешь, согласится он как-нибудь при случае попозировать мне вместе с Ольгой Дмитриевной?
- Мне кажется, ему это будет даже приятно! Да и маме тоже. Сегодня же у них об этом спрошу! – заверила его Тата.
– А еще в этом альбоме мне по-прежнему очень не хватает твоей фотокарточки, – отложив в сторону тяжелый фолиант, он обнял её за плечи, вновь привлекая к себе. – И лучше бы их было сразу две, чтобы одну я поместил в альбом, а вторую всегда мог бы держать при себе.
- Да зачем тебе фото, если мы все равно скоро поженимся и больше никогда не расстанемся?! Ведь никогда же, правда?
– Правда, любовь моя… - прошептал Елагин, склоняясь к её губам, и не встречая более ни малейшего сопротивления.
Вскоре руки девушки вновь крепко обвили его шею, а с губ, под действием его всевозможных ласк, начали слетать тихие стоны. И тогда, чувствуя, как в крови опять закипает желание, он просто поднял Тату с её места и, пересадив прямо на край стола, расположился между её бедер. А еще через мгновение весь окружающий мир вновь исчез. И остались лишь только двое: он и она.

 Отправлено: 17.09.20 21:28. Заголовок: В Успенский переулок..

В Успенский переулок, возвращались уже практически в сумерках. Поначалу Тата хотела уехать домой одна, но Родион, улыбаясь, напомнил, что он, как порядочный кавалер, обязан вернуть ее туда же, откуда и забрал. И там передать из рук в руки родителям – как и пообещал ранее Ольге Дмитриевне.

На сей раз он нанял таксомотор – так было быстрее и теплее. Впрочем, замерзнуть, находясь друг от друга в непосредственной близости, им и так определенно не грозило, хотя страсть была на время утолена и не снедала с прежней силой. Устроившись на заднем сидении вместе с Родионом, счастливо утомленная его амурным пылом, Тата вскоре заклевала носом, доверчиво склонив голову на плечо любимого. И после, когда оставив такси дождаться, тот проводил ее до дверей дома, едва смогла дождаться, пока лакей откроет и впустит её внутрь, испытывая при этом лишь одно желание: поскорее проскользнуть к себе в комнаты, не встретив по пути никого из родных, а там – забраться под одеяло и спать. Спать, как сурок, до завтрашнего утра!

Внизу, в холле – как и в большой гостиной, к её удаче, никого не оказалось. Родители еще не вернулись от друзей, Стёпка в компании собственных приятелей-сокурсников кутил где-то в городе, отмечая успешно сданные накануне экзамены, Санька же, еще днем, должна была отправиться с ночёвкой к тётушке Наталье, а младших мальчиков давно уложили в их кроватки. Потому весь дом был, можно сказать, в полном распоряжении Таты. Редкая ситуация, которую она, между прочим, всегда любила. Но сейчас сил не осталось даже на радость. Так что, войдя к себе, девушка сходу закинула на кушетку в будуаре муфту, шапочку и ридикюль, а затем, остановившись у зеркала, сразу же принялась стягивать с себя остальную одежду. Удачно и вовремя заметив при этом над ключицей маленький синяк – должно быть, след от особенно рьяных поцелуев Елагина. Подойдя к зеркалу чуть ближе и разглядев его повнимательнее, Тата покачала головой и усмехнулась. Ну что же делать, в ближайшие пару дней ей придется выбирать блузки с высоким закрытым воротом. А Родиону – выслушать маленькую нотацию и рекомендацию впредь быть аккуратнее и сдержаннее, если уж ему действительно так важно заботиться об её репутации в глазах семьи…

Побросав снятые вещи на кушетку, Тата с наслаждением облачилась в шелковую ночную сорочку, нежно обволокшую её своей прохладной гладкостью. В последнее время она стала гораздо восприимчивее к различным приятным ощущениям, вроде прикосновения к коже деликатных тканей, или аромата изысканных духов. А еще, впервые купаясь в бесконечном обожании влюбленного в неё мужчины, наконец-то почти поверила, что красива, полюбив заботиться о собственном теле уже не только ради его чистоты, но и для того, чтобы еще больше нравиться. Еще сильнее манить к себе, находя и в этом некое неведомое прежде, почти чувственное, удовольствие самоутверждения. Даже теперь, в одиночестве, Тата не смогла отказаться от того, чтобы, вновь проходя мимо зеркала, не задержаться на мгновение и не окинуть себя с головы до ног довольным взглядом… И лишь потом юркнула, наконец, в постель, где, укутавшись теплым пуховым одеялом, принялась лениво перебирать прихваченные с секретера, доставленные еще днем письма, проглядывая имена отправителей и раздумывая, какое из посланий прочесть прямо сейчас, на сон грядущий, а что лучше оставить до завтра, пока внезапно не наткнулась на тот конверт, что был надписан Мартой Штетлер. Одна из со-управительниц Гранд Шомье, наряду с Клаудио Кастелучо и Алисой Данненберг, она была именно той, кому Тата около года назад и решилась написать письмо с просьбой о приеме в академию. Её же девушка считала своей основной наставницей, хотя правила допускали обучение и без преподавателя. Последнее стоило для слушателей даже несколько дешевле, но Дмитрий Кириллович сразу сказал, что этот вопрос не должен Тату волновать, главное – цель, которой она желает добиться… Вот только желает ли на самом деле?

Глубоко вздохнув, она осторожно надорвала бумагу и извлекла сложенный втрое лист, на котором, мадам Штетлер, не любившая растекаться мыслью по древу и в личном общении, сразу после формальных приветствий задавала своей ученице единственный вопрос: намерена ли та в ближайшее время продолжать обучение?

«… Полагаю, вы прекрасно знаете, шери, что наша Академия является художественной школой открытого типа, не имеющей закреплённого, рассчитанного на несколько лет образовательного курса, поэтому можно записаться на занятия в течение нескольких месяцев, недель и даже дней или посещать студии почасово. Тем не менее, нам все равно требуется некоторая определенность. В вашем случае это обусловлено еще и тем, что плата за обучение была внесена сразу за весь год вперед. Помимо самого высокого качества обучения, мы стремимся к наивысшему доверию и порядочности в отношениях с нашими студентами. В том числе и в финансовых вопросах. Потому убедительно прошу вас в ближайшее же время сообщить мне о своем решении, дабы мы могли незамедлительно решить вопрос о возврате неиспользованных денежных средств…»

Отложив письмо в сторону, ибо дальнейшее его содержание вряд ли могло прибавить что-либо к уже прочитанному, Тата снова вздохнула.

Что же, этого следовало ожидать, учитывая, что её московские каникулы продолжаются уже существенно дольше, сверх того, что сама она запланировала, отправляясь домой под Рождество. Но кто же знал тогда, как сложатся дальнейшие обстоятельства? Кто мог представить, что отношения с Родионом не просто возобновятся, но зайдут за ту грань, после которой для всякой порядочной женщины возможен лишь брачный союз. Ведь, сколь горячо бы ни желала считать себя убежденной либертинкой, в глубине души Тата все еще не чувствовала уверенности в том, что именно такова её истинная суть. Искусство значило для нее многое, почти всё. Но именно это маленькое «почти» и не давало душе покоя. Что, если она, и в самом деле, не настолько сильна, чтобы отречься ради него от прочих человеческих радостей – таких, как семья, материнство? Да и нужна ли такая жертва этому божеству? Ужели невозможно совместить полнокровное творчество и счастливую жизнь рядом с любимым и понимающим человеком. Таким, как Родион – самый терпеливый, самый добрый и любящий мужчина из тех, с кем доселе сводила ее судьба. А еще – современный и просвещенный, который уж точно не станет противиться тому, что является столь же неотъемлемой частью жизни Таты, как и их любовь! И потому наверняка спокойно отнесется к её желанию закончить обучение. А чтобы не расставаться после свадьбы, они… вполне могут уехать в Париж вдвоем!

Озаренная этой внезапной идеей, показавшейся вдруг спасением и решением сразу всех возможных проблем, Тата резко села в постели. И почему это не пришло ей в голову раньше? Они просто уедут во Францию и будут жить там, пока она не закончит учебу, а потом – вернутся назад, в Россию. А может, и не вернутся вовсе, как знать?

Конечно, у Родиона есть его служба, но для человека его положения и достатка это скорее прихоть, нежели необходимость. Дмитрий Кириллович, например, никогда нигде не служил, но ведь вполне же находит, чем себя занять, то же, наверняка, и Елагин… В конце концов, они будут вместе, вот что главное!

Да, это, несомненно, наилучший выход из ситуации, постановила, она, наконец, вновь успокаиваясь и приходя в предшествующее чтению послания мадам Штетлер благодушное и расслабленное состояние. Завтра же утром следует написать ей ответное письмо, подробно и откровенно изложив все свои обстоятельства и причины задержки в Москве. Она ведь тоже женщина и любила, поэтому, конечно же, непременно Тату поймет и разрешит сделать небольшой перерыв в учёбе – чтобы после свадьбы, как только все устроится с Родионом и их окончательным переездом во Францию, та могла сразу же вернуться в академию и закончить курс.

С этой мыслью Тата и уснула в тот вечер, непривычно для себя рано, и с чувством глубокого удовлетворения, какое накатывает лишь тогда, когда удается легко и просто разрешить, казалось бы, очень сложную и не имеющую надежды на благополучный исход, проблему.

 Отправлено: 17.09.20 21:36. Заголовок: спустя несколько дне..

спустя несколько дней

Билет на обратный путь до Москвы Елагин купил сразу же по приезде в Петербург, в конторе железной дороги на Малой Морской. И сейчас, торопливо вышагивая по перрону Николаевского вокзала с дорожным баулом и портфелем в руках, он желал поскорее попасть в тёплое купе и согреться под мягким шерстяным пледом. Мороз в столице к вечеру усилился, и Родион, трясясь на извозчике по Невскому, изрядно продрог на пронизывающем ветру. «Буфет закрыт, а чай в поезде подадут только утром», – корил он себя за забывчивость. Получить кипяток в кубовой на последующих станциях без личного чайника не представлялось возможным, разве что в купе окажется запасливый попутчик.
Елагину бросилось в глаза, что в этот час провожающих на перроне немного. Он и сам не позволил родителям ехать на вокзал, простились дома. Юлия Константиновна не сдерживала слёз. Михаил Михайлович вначале бодрился, но потом и сам расчувствовался.
– Да хранит тебя господь, – напутствовал он сына.
В сильнейшем волнении от расставания с ними Родион обещал в скором времени приехать вновь, на этот раз с Татой. Ему не терпелось познакомить родителей с той, которую он боготворил и уже считал своей женой. Сватовство к Татьяне Александровне Веригиной не являлось для Елагина пустой формальностью. Напротив, в день Таниных именин он собирался официально просить у Дмитрия Кирилловича руки его падчерицы и рассчитывал на родительское благословение. Более тянуть с предложением руки и сердца любимой девушке непростительно. Он понимал, что Ольга Дмитриевна, как мать Таты, да и сама она ожидают от него этого шага. Однажды Родион едва не потерял Тату из-за своей нерешительности, и не мог допустить этого вновь. Особенно теперь, когда она доверилась ему.
Сдав баул в багажный вагон, Родион прошествовал мимо почтового и вагонов первого класса, но задержался у следующего, спального микста, выкрашенного в жёлто-синие цвета. За задернутыми плотными шторами силуэты людей едва просматривались в окнах вагона. Елагин протянул билет проводнику и, не скрывая своего раздражения, смотрел, как тот сверяет на просвет выдавленные компостером на «картонке» номер поезда и класс вагона. Длилось это «представление» непростительно долго. Зябко кутаясь в пальто, Родион вздохнул, выпустив изо рта облачко пара, и мысленно отругал проводника за самое настоящее «иезуитское» бесчувствие. И когда служащий, наконец, спрятал билет в кармашек своей кожаной сумки на ремешке, и, почти по-военному козырнув, указал Родиону Михайловичу номер его купе, он буквально ворвался в тамбур вагона и толкнул дверь в коридор. В глаза ему ударил электрический свет.
Мелькнула и тут же скрылась в одном из купе женская фигурка в тёмном платье, Родион успел заметить лишь длинные светлые локоны. Ему внезапно стало жаль, что Тата обрезала свои прекрасные белокурые волосы. Он так и не спросил у неё, зачем она это сделала. Впрочем, короткая стрижка вовсе не портила Танино лицо. А этот жест, которым Тата заправляла выбившуюся прядь за ухо! В такой момент Родион, кажется, завидовал пальцам её руки, и хотел, чтобы это право – дотрагиваться до Таниных ушей – принадлежало только ему.
В купе, в которое вошёл Елагин, одно из мест было занято солидного вида немолодым мужчиной в твидовом английском костюме. Как видно, он коротал время за чтением газеты, но, завидев вошедшего Родиона, тотчас оставил это занятие и поднялся навстречу. После взаимных приветствий и представлений Елагин начал устраиваться в купе и надеялся, что попутчик не станет докучать ему. Но как только поезд тронулся и начал набирать скорость, мужчина заметно оживился и завёл разговор.
– Позволю себе спросить, Родион Михайлович, по какому ведомству служите? Не по транспортному ли?
– Точно так, – сдержанно ответил Елагин, – вы весьма проницательны, Антон Карлович.
– Стало быть, в столицу приезжали по служебным делам?
– Навещал родителей, – пояснил Елагин. – Я петербуржец по рождению, но в настоящее время служу в Москве. А вы, господин фон Люце? – из вежливости спросил он.
– Навещал родные могилы. Один из моих славных предков когда-то был комендантом Гатчины, – с оттенком гордости произнёс Антон Карлович и вздохнул.
– Так вы из тех самых фон Люце?.. – уточнил Родион. – Славная фамилия!
– Увы, я не столь знаменит, как мой двоюродный дед, но до выхода на пенсию прослужил России почти сорок лет, из них последние десять – в Министерстве торговли и промышленности. Ездить приходилось часто, – признался Антон Карлович. – И какие новшества нам приготовило Министерство путей сообщения? Признавайтесь, Родион Михайлович! Если это не государственная тайна, разумеется.
Елагин усмехнулся:
– Помилуйте, господин фон Люце.! Я всего лишь чиновник Управления московскими железными дорогами в чине коллежского асессора. Но мне известно, что в нынешнем году на Николаевской железной дороге, а если говорить точнее, между Москвой и Петербургом, будет опробован поезд-гостиница.
– И?..
– Высочайший уровень комфорта. Настоящий шик для избранных, царство роскоши и изысканных манер,– с улыбкой пояснил Елагин, наслаждаясь произведённым на попутчика эффектом. – Вагоны только первого класса, номера из 2–3 комнат, в которых можно принять ванну с горячей водой, а если почувствуете голод, то заказать горячую еду из ресторана. По внутреннему телефону поезда!
Фон Люце откинулся на спинку дивана и удовлетворённо кивнул в ответ.
– Однажды мне довелось путешествовать в сибирском экспрессе «Петербург – Иркутск», в том самом, с библиотекой и тренажерным залом, – признался он, прищурив глаза и посмеиваясь.
– Уверен, что вы воспользовались ими, – поспешно произнёс Родион, желая закончить беседу.
На него навалилась неодолимая усталость и начало клонить в сон. Он извинился перед Антоном Карловичем и принялся разбирать постель. Какое-то время он не спал, ворочаясь под мерный стук колёс. Припоминал события уходящего дня и заново переживал их. Он скучал по Петербургу, но не так, как раньше. Здесь прошли его детство и отрочество, и он ощущал, как сильно привязан к своей семье. Стоило увидеть лица родных, когда он, никого не предупредив, рано утром появился на пороге родительского дома, чтобы понять, насколько сильно они любят его, а он – их. Сильнее была лишь его любовь к Тате. Сумасшедшая и всепоглощающая. А ещё – счастливая.
Родион был честен перед самим собой: он хотел быть уверенным, что родители одобряют его желание жениться на Татьяне Веригиной. Тата станет частью большой семьи Елагиных. Именно за этим он приехал в Петербург. Но не только. Требовалось обсудить с отцом важные финансовые вопросы, включая расходы на свадьбу. Михаил Михайлович встретил известие о скорой женитьбе своего наследника со сдержанной радостью, присущей мужчинам, и пообещал позвонить графу Игнатьеву и переговорить на столь деликатную тему.
Родион же попросил ничего пока не рассказывать Марго, чтобы слухи о предстоящей свадьбе молодого графа Елагина не распространились прежде времени по всему Петербургу и за его пределами. Юлии Константиновне не удалось спрятать улыбку от близких: она лучше всех знала свою единственную дочь. Маргарита обожала свадебные хлопоты и мечтала переженить всех вокруг, включая любимого старшего брата. Граф Кронгхольм смотрел на увлечения своей юной жены сквозь пальцы, считая их невинными забавами. Родион заверил родителей, что самолично известит Марго о своём намерении жениться на падчерице графа Игнатьева. Но не ранее, чем привезёт Тату в Петербург.
После его слов все трое переглянулись и рассмеялись.
И это было последнее, о чём вспомнил Елагин, прежде чем забыться крепким сном.

Его разбудил проводник, справлявшийся, когда следует подать чай. Родион посмотрел на часы: до Москвы оставалось чуть более часа пути. Обнаружив, что находится в купе один, Родион расспросил проводника о своем попутчике. Оказалось, фон Люце сошел с поезда на предыдущей станции, и удивленный этим фактом Родион вспомнил, что так и не удосужился спросить самого Антона Карловича, куда тот направлялся. И даже чаю вместе не попили.
В Москву прибыли по расписанию. Родион сожалел, что предстоит еще несколько дней разлуки с Татой – до самых её именин. Они не виделись всего два дня, а казалось, прошла вечность. Вот если бы на Кудринской был телефон! Родион вынужден был признать, что без помощи графа Игнатьева ему не обойтись. В подобных случаях важны связи, а не деньги.
Как только поезд полностью остановился, Родион вышел из вагона и вдохнул свежий утренний воздух. Он оказался таким же холодным, как и столичный. Но снега в Москве было больше, чем в Петербурге. И людей на вокзале. На перроне приехавшие смешивались с отъезжающими и встречающими в пёструю толпу, слышались крики носильщиков и паровозные гудки. Елагин почувствовал, что уже начинает привыкать к этому шумному и так не похожему на Петербург городу.
Он сунул руку в карман пальто и нащупал квитанцию. Так и есть: забыл получить свой баул, в котором вёз, по меткому определению матери, «полное боевое снаряжение фотографа»! Родион заторопился к багажному вагону.
Его обогнала стройная дама в модном полушубке. Из-под её шляпки, в январскую стужу почему-то не покрытой (как он полагал, из пустого женского кокетства) пуховым платком, выбивались пряди светлых волос. Ему показалось, эту женщину он видел в вагоне поезда.
– Госпожа Криницкая! Илария Павловна! - раздался позади чей-то голос.
Дама обернулась, и Родиону удалось рассмотреть её. Она была молода, чуть старше Таты. Черты её лица отличались изысканной, но чересчур меланхоличной красотой. Такие лица он встречал на полотнах знаменитых художников Возрождения.
– Вот вы где… – запыхавшись, произнёс молодой человек ничем не примечательной наружности, нагоняя девушку.
– А!.. Это вы, Петя. Стало быть, князь не приехал…
Она отвечала ему холодно и равнодушно.
– Как видите…– Молодой человек смутился. – Пойдёмте, Илария Павловна, мне велено отвезти вас домой.
Заметив проходящего мимо Родиона, они замолчали. Девушка скользнула по Елагину удивлённым взглядом, словно не ожидала здесь увидеть кого-то ещё, и тотчас отвернулась. Елагину стало неловко оттого, что он невольно помешал их разговору, но уже через минуту он потерял пару из виду, а потом и вовсе забыл о них. Какое ему, право, дело до чужой жизни? В своей бы разобраться…

 Отправлено: 30.09.20 01:23. Заголовок: Буквально на следующ..

Буквально на следующий день после того, как Родион уехал к родителям, на Москву налетела трехдневная вьюга, после которой небо вновь, всего за одну ночь, неожиданно прояснилось. А мороз настолько окреп, что даже привычные к зимним холодам горожане, если возникала нужда перемещаться по улицам пешком, старались идти побыстрее и кутали мгновенно индевеющие носы и подбородки за высокие меховые воротники и в толстые шарфы. Потому, несмотря на яркое солнце, погода в целом к прогулкам не располагала. Но Тату это, в общем-то, и не волновало. Она всегда была домоседкой, и оттого даже любила такую погоду, при которой можно смело позволить себе никуда не выходить, а лишь выглянуть ненадолго в окно, подивившись очередной причуде природы, да и отправиться вновь по своим обычным домашним делам. Подобное времяпровождение навевало на неё не скуку, а спокойствие и вдохновение. Потому, вероятно, впервые за последние недели ей вдруг вновь захотелось рисовать. Ничего серьезного. Эскизы простеньких натюрмортов, сделанные по памяти наброски жанровых сцен из парижской жизни, лица людей… случалось, что в день из-под ее руки выходили сразу по несколько таких работ. Но уже на вечер каждого из них, рассмотрев повнимательнее, большую часть написанного Тата безжалостно отправляла в камин, признавая своими неудачами. Происходило странное: из ее рисунков будто бы куда-то вдруг испарилась та самая легкость и «полётность штриха», за которую их прежде так часто хвалили учителя и даже однокашники по Академии. А на смену ей ничего не приходило. Но, думая об этом с также непривычной для себя отстраненностью, Тата отчего-то не впала в панику - что непременно случилось бы с нею раньше. И даже почти не волновалась. А напротив – будто бы успокоилась, все более убеждаясь, что поступила верно, когда отослала в Париж письменное решение о том, чтобы взять паузу в учебе. Пока – на полгода. А там, дальше… кто знает?

Впрочем, такими мыслями она предпочитала ни с кем не делиться. Даже со Стёпой, который, однако, не только заметил происходящие перемены, но и первым из всех домашних решился узнать, отчего Тата в последние дни так тиха и задумчива, что даже не похожа на себя?

- Быть может, я просто, наконец, повзрослела? – усмехнулась она в ответ. И прибавила. – Разве же не об этом все вокруг меня так давно мечтали?

На что Стёпа, слегка нахмурившись, заметил, что воплощать чужие мечты, отказываясь при этом от собственных – не очень хорошая идея, которая в итоге обычно никому не приносит счастья.

- Но я уже счастлива! Очень счастлива, правда!

Рассмеявшись, Тата расцеловала брата в знак благодарности за заботу – одновременно прекращая тем разговор, что бередил в едва успокоившейся душе тревоги, о которых хотелось вспоминать пореже.

- Это просто в очередной раз заканчивается мой персональный год. Вот и подвожу кое-какие итоги, - пояснила она, имея в виду приближающиеся собственные именины.

Праздник этот – не только у Тани, конечно, но и у всех остальных членов их большой, дружной и не слишком религиозной семьи обычно отмечали шумно и весело. В честь взрослых устраивались изысканные приемы для родных и близких. Детям же, когда те были малы, организовывали персональные праздники, попасть на которые считали за счастье все их маленькие подруги и друзья, вспоминая затем эти представления с цирковыми артистами, увлекательными играми и прочими дорогими сердцам малышни развлечениями целый год, вплоть до следующих именин. Со временем детские увеселения превращались в почти взрослые домашние балы для юных барышень и кавалеров. А в честь собственного семнадцатилетия, Тата получила уже полноценный бал. Которым родители – и прежде всего мама – постаралась хотя бы отчасти компенсировать невозможность присутствовать на том приеме, что стал для Тани её светским дебютом. Заменив сноху, пребывающую на последних днях ожидания очередного пополнения семьи, дуэньей для старшей внучки выступила тогда сама вдовствующая графиня Игнатьева. Не менее пышным был праздник и в честь ее восемнадцатилетия, а в прошлом году главным событием стал даже не сам бал, но то, что именно в тот день Родион впервые открылся ей в своих нежных чувствах… А теперь, спустя год после этого, родные наконец-то узнают и об их столь долгожданной для всех помолвке.

Вспоминая об этом, Тата неизменно улыбалась, представляя себе счастливые лица родителей и ощущая особенное удовольствие от того, что, кажется, впервые в жизни поступает правильно. И не чувствует, что поступок её входит во внутреннее противоречие с тем, чего хочется на самом деле. Пусть и снова с легкой примесью этого своего извечного противного маленького «почти».

Хотя, уж теперь-то оно-то точно из разряда тех самых, которыми можно с легкостью пожертвовать, и которыми абсолютно не трудно безо всякого сомнения пренебречь…

 Отправлено: 01.10.20 14:25. Заголовок: Чем ближе приближали..

Приближались именины Таты,и тем сильнее Елагин ощущал странное волнение. Стараясь унять его, он проявлял на службе повышенное рвение, за что получил благодарность от начальства и повод позлословить некоторым сослуживцам. «Выслуживается!» – был их вердикт за спиной. Родион отвечал на это безукоризненной вежливостью воспитанного человека: владеющий собой владеет и ситуацией. Известно ведь, что Москва и Петербург давние соперники, и жители обеих столиц – бывшей и нынешней – излишне придирчивы друг к другу. А завистников и недоброжелателей у него и раньше хватало. Елагин ничьей благосклонности на службе не искал, работал усердно не за чины и награды, а потому что не умел иначе. "Служи верно, кому присягнешь", – девиз русского дворянства. И он ему безукоризненно следовал.
Волнение он испытывал по причинам сугубо личным, но исключительно важным и очень приятным. Родион Михайлович собирался жениться, о чём по понятным причинам пока никому, кроме родителей не рассказывал. А в сознании любого мужчины женитьба означала принятие ответственности и упрочение собственного положения в свете. По здравом размышлении Елагин еще хотел оставить после себя потомство. Но, главное, он желал сделать счастливой Тату Веригину, и не мыслил себя без неё. Он готовился просить её руки у Дмитрия Кирилловича и надеялся на благополучный исход дела. Да и не могло быть иначе! Но волнение не отступало.
Раз за разом он обдумывал, что скажет графу, прося Таниной руки, а в последний раз даже произнес сей монолог, стоя перед зеркалом. Родион станет заверять Игнатьева в своей любви к Татьяне Александровне и желании заботиться о ней, делить радости и печали до скончания дней своих. Но эти простые слова, бывшие некой условной формулой сватовства, которую до Елагина озвучили тысячи других мужчин, упоминая других женщин, на самом деле выражали и его истинные чувства. Женщины нуждаются в любви, поддержке и понимании со стороны мужчин, в этом не было сомнений, но Родион также понимал, что некоторым из них требуется определённая доля свободы и возможность явить себя миру посредством образованности и таланта. Вправе ли он лишать такой возможности Тату, если она пожелает продолжить учёбу?.. Он не находил ответа, и ничей совет, испроси он его у кого-нибудь, не помог бы. Оставалось довериться своим чувствам.
Елагин заранее велел слугам подготовить его фрачный костюм из чёрного крепа на шёлковой подкладке и белую сорочку голландского полотна, и заказать цветы для графини и её дочери. Но выбор подарка на Танины именины он не доверил никому, считая это своей привилегией. Он потратил на поиски два вечера, побывав едва ли не на всех семи этажах роскошного "Мюра и Мерелиза". В глазах рябило от разнообразия товара, сияния люстр и количества бывающей здесь публики. Родион уж было отчаялся сделать выбор, когда в галантерейном отделении ему на глаза ему попался альбом для фотографических карточек разного формата, в переплёте из цветной кожи, имитирующей, как утверждал продавец, кожу тюленя, и с бронзовыми накладками под старое серебро, на которых можно сделать гравюру. К альбому, носящему гордое имя «Регина», имелась подходящая подставка, и Елагин подумал, что Тане его подарок должен понравиться. А уж он позаботится о том, чтобы все страницы альбома заполнились. Родион попытался припомнить, что он подарил Тате на прошлые именины, но отчего-то не смог. Словно стёр из памяти. Да и не имело это сейчас никакого значения!
Кольцо, которое Родион Михайлович готовился преподнести Тате в качестве залога его любви, он получил из рук матери. Фамильное украшение графов Елагиных Юлии Константиновне много лет назад надел на безымянный палец отец Родиона, а до него кольцо носили бабка и прабабка графа, которых он видел лишь на портретах. А теперь оно должно перейти его будущей жене. Спрятанное в старинный футляр изящной работы, кольцо с одним крупным и множеством мелких бриллиантов, рассыпанных по всей окружности украшения, являло собой великолепную драгоценность и подтверждало в глазах окружающих финансовую состоятельность и решительность намерений жениха. Семейное предание Елагиных гласило, что все обладательницы кольца были счастливы в браке, и, глядя на родителей, и в особенности на мать, Родион соглашался с этим. Длительный союз Михаила Михайловича и Юлии Константиновны лишь раз подвергался серьёзному испытанию судьбой. В тот год умер младший брат Родиона, пятилетний Георгий, которого в семье ласково звали Юрочкой. И боль от потери ребёнка никуда не ушла, лишь притупилась за годы.
Накануне именин Елагин почти не спал, а утром тихо порадовался, что кроме Таты, у него в Москве более нет знакомых Татьян, иначе пришлось бы до обеда ездить с визитами и поздравлять с днём ангела. По стечению обстоятельств в Москве всегда шумно справляли Татьянин день. Самые выносливые кутили в ресторанах до утра, а некоторые божились, что выпили бы и Москву-реку, да она замерзла. Но после известных событий 1905 года размах праздника поутих, чему лично Родион Михайлович был рад. Не приветствовал он попойки и безобразия.
Облачившись во фрачный костюм и имея более торжественный, чем обычно, вид, Елагин накинул пальто и вышел из дому. Извозчик уже поджидал. На сиденье лежали укутанные от мороза корзины роз, под ними покоилась бутылка игристого вина и альбом для Таты в подарочной бумаге. Родион сунул руку во внутренний карман фрака и радостно выдохнул: футляр с кольцом был на месте. Можно ехать.
Он вскочил в сани и крикнул:
- Гони, голубчик! В Успенский переулок!

Волнение Родиона усилилось, едва он спрыгнул с саней у дома Игнатьевых и попросил извозчика обождать ровно минуту. На негнущихся ногах («Выпить нужно было для храбрости!») он вошел в особняк и поймал слугу. По его просьбе тот занес в дом корзины с цветами, Елагин же взял вино и альбом.
В холле слуга принял у него одежду и тотчас отправился доложить хозяевам о приходе графа Елагина. Родион остался перед зеркалом, и принялся приглаживать волосы, чтобы унять волнение. Он вдруг нашел, что, счастливо улыбаясь, выглядит глуповато, и сердито насупил лицо. Но вышло хуже, и он расхохотался, чем привел в смущение проходившую мимо горничную.
Елагин попросил девушку отнести вино в кабинет графу Игнатьеву, а сам поднялся по лестнице на второй этаж. Родион оказался сегодня не первым гостем в доме Игнатьевых, и, обнаружив в гостиной знакомые лица, окончательно успокоился. На душе стало тепло и уютно, как было всегда, когда он приходил в гости к дядюшке. Он уже заметил в гостиной и его, и графиню, но продолжал искать глазами Тату. А когда нашёл, то дух захватило от увиденного, так она была хороша. Еще несколько шагов, и вот он уже подле неё.
– С днём ангела! – произнёс он, вкладывая в эти слова больше, чем они значили для других. Тата и была для него ангелом – светлым, чистым, прекрасным. – Это тебе. – добавил он, отдавая подарок и отчего-то смущаясь.

 Отправлено: 27.10.20 21:38. Заголовок: Весьма умеренно увле..

Весьма умеренно увлекавшаяся модой в течение всей своей предыдущей жизни, наряд для сегодняшнего вечера Тата выбирала долго и придирчиво. Дело было отнюдь не в стремлении оказаться в центре всеобщего внимания – будучи именинницей, в честь которой устроен весь праздник, это и без того совсем не трудно. Красивой – особенно красивой – Тате хотелось быть сегодня, прежде всего, для Родиона. Чтобы именно он любовался ею пуще всех остальных, чтобы гордился ее красотой и навсегда запомнил вечер, в который об их решении навеки связать свои судьбы наконец-то узнает весь мир. Потому, чтобы отыскать «тот самый» наряд, в мельчайших деталях оказался перебран почти весь её гардероб. Но оно того стоило. И, обнаружив в самых его недрах это вечернее кремовое атласное платье от Люсиль, Тата удивленно вскинула брови: как же так вышло, что она до сих пор не дала ему шанса её украсить?! Тотчас же в него облачившись, она замерла перед зеркалом, в восхищении разглядывая в отражении синий, отделанный полосами из синего атласа, тонкой бисерной вышивкой и бахромой из кристаллов, шифоновый лиф, украшенный довольно глубоким V-образным вырезом декольте и спинки, что изящно и ненавязчиво демонстрировали хрупкость ключиц и красоту шеи своей обладательницы. А такой же пояс, только более темного оттенка, самым выгодным образом подчеркивал тонкость её талии. Но главным украшением, пожалуй, выглядела короткая верхняя юбка все из того же синего шифона, чуть собранная спереди в горизонтальную складку, кокетливо приоткрывавшую кремовое кружево нижней юбки и шелковые цветы у самого края подола. Просто совершенство, что и говорить! И сама Тата выглядит в нем потрясающе, хотя еще год тому назад – теперь она, наконец-то, вспомнила – всерьез полагала такой наряд чрезмерно роскошным для своей простенькой внешности. Несмотря на то, что дядя Поль – а это он привез его прошлым летом в подарок из Лондона, убеждал, что все как раз наоборот. И что просто нет, и не будет на свете такого платья, которое было бы, её, Таты, в полной мере достойно.
Но тогда ей в это так до конца и не поверилось.
Потому, сердечно поблагодарив Павла Дмитриевича за добрые слова и внимание, она надолго убрала шедевр известной английской модистки подальше в шкаф. А после, видно, и вовсе о нём забыла. Чтобы теперь, обнаружив вновь, еще раз восхититься и признать правоту человека, чей тонкий вкус и какое-то почти сверхъестественное чутье во всем, касающемся красоты – как духовной, так и материальной, порой заставляло думать, что, приобретя в его лице великолепного дипломата, мир в то же самое время лишился того, кто во времена Древнего Рима назывался бы «арбитром прекрасного».

Вошедшие вскоре мама и младшая сестра лишь подтвердили эти мысли своими восторженными комментариями.

Потому сегодня, в день самого праздника, Тата чувствовала себя королевой не только по праву именинницы и виновницы торжества, но и от той внутренней уверенности в своей привлекательности, что красит порой даже больше наряда и дорогих украшений. Оттого успела получить за этот вечер, наряду с подарками и традиционными цветами, уже целый ворох самых изысканных комплиментов. Как от родных, так и от тех, кто, не зная наверняка, что сердце ее надёжно занято, искренне пытались увлечь ее внимание. Как раз одним из таких кавалеров оказался Роман Борисович Возницкий, младший брат жены Серёжи Левитина, Татиного кузена по линии Веригиных… Вернее, теперь уже, конечно, Сергея Аркадьевича. Окончив, как его отец, физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета, тот затем неожиданно всерьез увлекся воздухоплаванием. Даже получил несколько лет назад во Французском Аэроклубе диплом пилота-авиатора и, переехав в столицу, стал одним из членов Первого Российского товарищества воздухоплавания, устроившись инженером на предприятие Щетинина¹. В отличие от столь деятельного зятя, Ромочка Возницкий звезд с неба ни в прямом, ни в переносном смысле не хватал. Но был хорош собой, обладал веселым и легким нравом, а еще считался подающим надежды оперным исполнителем, чей прошлогодний дебют на сцене Большого театра в партии князя Елецкого удостоился весьма благосклонной рецензии от критиков, сравнивавших его с самим великим Баттистини².

Знаки внимания он оказывал Тате неизменно с их первой встречи, которая случилась еще в те времена, когда она не была знакома с Родионом. Но даже тогда она не находила в себе сил рассматривать его как кавалера всерьез. Теперь же и вовсе мысленно потешалась над почти по-дамски ажитированным, «артистическим» славословием Ромочки, который был поражен тем, как «фантастически и божественно» похорошела Тата за то время, что они не виделись. И одновременно посматривала в сторону двери, где вот-вот должен был появиться тот единственный гость, которого она ждала больше всех на свете.

И вот он, наконец, вошел. Тата заметила его первым, в который уж раз залюбовавшись высокой, статной и широкоплечей фигурой, которую так украшал идеально скроенный фрак, кажется, не сидевший так ладно ни на ком из присутствующих здесь мужчин.

Чувствуя, как учащенно забилось от радости сердце, Тата улыбнулась так светло и радостно, что ее собеседник, на долю которого до этой секунды выпадали лишь вежливые кивки и сдержанно высказываемый интерес, должно быть, опешил от удивления – пока не сообразил, что этот поток радостных эмоций обращен вовсе не на него.

Тем временем, сам Родион тоже её увидел и сразу же направился навстречу. А еще через пару мгновений уже поздравил и преподнес подарок. Оказавшийся при ближайшем рассмотрении немедленно сорвавшей оберточную бумагу девушки прелестным альбомом для фотографий.

- Мне очень приятно, спасибо! – устремив на него сияющий лаской взор, тихонько откликнулась Тата, с трудом удержавшись от того, чтобы добавить к стандартному светскому изъявлению благодарности уже привычное в отношении этого мужчины слово «любимый». Он улыбнулся в ответ. И в тот же миг вокруг них словно бы никого не стало – ни празднично одетых, шумных гостей, ни звуков музыки, что исполнял приглашенный сопровождать все сегодняшнее торжество струнный квартет… Исчезнуть не захотел разве что Ромочка, всегда чуточку слишком поглощенный собой, для того, чтобы понимать чужие эмоции. Потому именно он, в результате, и нарушил враз охватившее Тату и Родиона волшебное романтическое «оцепенение».

- Позвольте представиться, сударь! Мое имя Роман Борисович Возницкий, давний знакомый нашей милой Татьяны Александровны. А вас как изволите звать-величать?


_________________


¹Первый русский авиазавод, созданный в 1909 году столичным юристом С.С.Щетининым.

²Маттиа Баттистини (1856—1928) — итальянский оперный певец, баритон, приверженец школы так называемого «сладкого» пения, мастер бельканто.

 Отправлено: 30.10.20 01:38. Заголовок: Елагины всегда спр..

Елагины всегда справляли именины весело и шумно – с танцами, играми в шарады и преферанс. Их большой дом в такие дни был полон гостей, и все, в особенности виновник или виновница торжества, пребывающие в приподнятом настроении, ожидали в этот день чего-то невыразимо-чудесного, светлого и радостного, о чём после можно будет долго вспоминать. Угощались по старой русской традиции калачами и караваем, но главным блюдом был праздничный душистый пирог, обязательно сладкий, украшенный свечами и искусно скрученными из узких вальков теста заглавными буквами. Как любила повторять Юлия Константиновна, «пирог должен быть таким, чтобы о нём непременно до следующего года говорили гости!». А Михаил Михайлович на это отвечал: «И чтобы другой именинник завидовал и захотел ещё лучший…»
Игнатьевы отличались таким же радушием и любовью к праздникам, что и его семейство, и Родион обыкновенно чувствовал себя здесь как дома. Будучи родственником Дмитрия Кирилловича, он мог бывать в доме графа не только по особому приглашению, но и запросто, и весь последний месяц бессовестно пользовался этим преимуществом, чтобы находиться рядом с Татой. Но, кажется, она совершенно не возражала, и только слепой мог не заметить, что они стараются выдумать любой предлог, чтобы побыть вместе, а еще лучше – наедине. Родиона иногда посещала мысль, а не догадывается ли Ольга Дмитриевна, которую он считал умной и проницательной женщиной, о тех маленьких секретах, которые связывали их с Татой?.. Он хотел как можно скорее освободиться от всех тайн и жениться на дочери графини.
Елагин встретился с Таней глазами и заметил, как тут же изменилось лицо любимой. «Как должны быть счастливы люди, удостоившиеся такой светлой улыбки», - подумал он, вручая ей подарок. Он хотел поднести её руку к губам, но Таня принялась срывать обёрточную бумагу с его подарка, радуясь, как нетерпеливый ребёнок, и тем самым, вызвав у Родиона прилив глубокой нежности. Синий цвет её вечернего, безупречно скроенного и сшитого наряда оттенял голубизну глаз и «акварельную» прелесть лица. Родион оценил платье долгим восхищённым взглядом, догадываясь, что Таня хотела произвести впечатление в первую очередь на него.
Музыка, зазвучавшая в зале, торжественная и лиричная одновременно, приглушала слова, но влюблённые романтики свято верят, что способны изъясняться взмахом ресниц, поворотом головы, улыбкой и прочими уловками. Их же с Татой «разговор» был прерван, даже не начавшись. Обнаружив, что рядом с ними прохаживается один из приглашенных гостей, Елагин немало изумился, когда тот не только не извинился за вторжение и не исчез немедленно в любую другую из комнат особняка, а ещё лучше на чердак, но еще и внезапно оказался «давним знакомым нашей милой Татьяны Александровны»! Глядя на молодого человека приятной наружности, представившегося ему Романом Борисовичем Возницким, Родион испытал болезненный укол ревности, и на вопрос: «А вас как изволите звать-величать?» ответил чуть свысока:
- Граф Родион Михайлович Елагин, сударь. – И прибавил, чтобы не осталось никаких сомнений: - Близкий друг нашей милой Татьяны Александровны!

 Отправлено: 14.11.20 21:01. Заголовок: * с родными и любимы..

* с родными и любимыми*

Этот официальный, с отчетливыми нотками надменности тон, абсолютно не свойственной Родиону в обычной жизни, показался Тате настолько странным, что она даже невольно вскинула на него озадаченный взор, отвлекшись от разглядывания только что полученного подарка. С чего бы это он вдруг так с бедным безобидным Ромочкой?

Однако уже в следующее мгновение все стало понятно – ревнует! Вот только к кому, господи?! Еще бы в Стёпочке соперника углядел, подумала Тата с иронией, испытывая при том нечто вроде гордости – ибо никто и никогда прежде еще не заявлял на неё прав перед другими кавалерами столь открыто, как это только что сделал Родион, и одновременно смущения. Ровно по той же самой причине. Демонстрировать связывающие их чувства на людях таким недвусмысленным образом… Слава богу, что хоть мама этого не слышала! Или того хуже – бабушка, которая уж точно была бы шокирована.

Тем временем, остановка между Родионом и Ромочкой, по-прежнему молча меряющими друг друга многозначительными взглядами, определенно требовала уже чуть более активного вмешательства, нежели то легкое, почти незаметное для окружающих, прикосновение к руке Елагина, которым Тата попыталась было его успокоить, надеясь, что это получится сделать без лишних слов.

- Вот как?! Прелестно! Однако, в таком случае, даже удивительно, что мы не встречались прежде!

- Ничего удивительного! – немедленно возразила Тата, стараясь опередить любой возможный ответ Родиона. – Граф родился и вырос в Петербурге и всего лишь год живет в Москве, переехал по долгу службы. А ты почти весь прошлый год провел в гастрольных разъездах и оттого бывал у нас крайне редко… если вообще бывал!.. Господин Возницкий – мой родственник со стороны Веригиных. И, между прочим, знаменитость! – пояснила она, поворачиваясь теперь уже к Елагину. – «The Star», как, я слышала, любят говорить в Америке об известных артистах. Он выступает даже в Большом театре!

– Почту за честь услышать пение Романа Борисовича, – ответил ей Родион, чуть смягчив интонацию голоса и бросив взгляд на Возницкого. – Я несколько раз имел удовольствие слушать пение Ольги Дмитриевны, но не знал, что твой кузен знаменитость. Что вы поёте? – обратился он к Возницкому. – Я слышал, что Шаляпин поставил в Большом «Хованщину» Мусоргского.

- Боюсь, Тата слишком ко мне добра, я пока только на пути к настоящей славе! Исполняю лишь несколько партий, – залившись совершенно неожиданным для столь внушительной фигуры и внешности румянцем, Возницкий ласково взглянул на кузину, и она тут же улыбнулась ему в ответ:

- Ну, не скромничай, Ромочка! Твой Елецкий – просто великолепен! Ты ведь споешь сегодня для меня эту арию?

- Разумеется, дорогая!.. Возвращаясь же к нашему разговору, Родион Михайлович, скажу, что да, я уже видел эту постановку. И готов рекомендовать её каждому, кто еще не имел такого удовольствия. Федор Иванович уделяет большее значение музыке, нежели либретто. Это необычно…

- Необычно – что? – поинтересовался подошедший к ним в эту самую минуту Степан, едва обменявшись рукопожатиями с Елагиным.

- То, что один известный тебе господин до сих пор не поздоровался с мамой и Дмитрием Кирилловичем! – рассмеялась Тата, обращаясь затем уже к Возницкому со словами извинения. И, оставив его в обществе старшего брата, решительно увлекла Елагина туда, где стояли, переговариваясь о чем-то со своими друзьями, её родители. – А вот и наш Родион!

 Отправлено: 15.11.20 19:40. Заголовок: - Ах, Родион! Наконе..

с семейством Игнатьевых)
- Ах, Родион! Наконец-то и вы приехали! – повернувшись к Елагину с улыбкой, Ольга Дмитриевна протянула ему руку и после того, как племянник мужа склонился к ней в положенном церемониальном поцелуе, обернулась к мужу. И этот обмен многозначительными взглядами, а также полуулыбки на губах, были для них двоих красноречивее любых слов. Ольга уже некоторое время пыталась угадать, когда свершится то, что было на уме у всех близких, наблюдавших за развитием отношений между Татой и ее верным рыцарем. Да и Митя не раз уже говорил, что племяннику его пора давным-давно перестать тянуть резину и решиться, но тот пока все робел: – А вы не торопились! Возможно, вас задержали какие-то о-очень важные дела?
– Дмитрий Кириллович, Ольга Дмитриевна, рад вас видеть в добром здравии! – произнёс Елагин без тени смущения на лице. – Вы правы, графиня: дела не позволили мне появиться раньше. Служба, знаете-ли. Остаётся лишь надеяться, что вы и Татьяна Александровна простите мне моё опоздание. Повинную голову меч не сечёт… Впрочем, я готов любой ценой искупить свою вину… Только скажите как!
Его обезоруживающая широкая улыбка, не скрытая тонкой полоской усов, обычно безотказно действовала на женщин, о чём Родион Михайлович, безусловно, знал и чем порой беззастенчиво пользовался. Поэтому, собственно, и не сомневался, что будет ею – и Татой, конечно же, тотчас благосклонно «прощен». Но совсем другое дело – граф.
– Дмитрий Кириллович! – Елагин перевёл взгляд на молча взирающего на них отца семейства и учтиво ему поклонился. Последовал традиционный обмен рукопожатиями и еще несколько взаимных, приличествующих случаю, реплик. А потом Родион вдруг умолк. Однако, уже спустя мгновение, негромко кашлянул и вновь обратился к Игнатьеву. – Дядя, могу ли я нынче рассчитывать говорить с вами об одном очень важном для меня деле? Разумеется, наедине.
- Разумеется, можешь! – тотчас откликнулся он, коротко посмотрев при этом на лица жены и падчерицы. Ольга выглядела спокойной, хотя, как и сам Дмитрий Кириллович, скорее всего, мгновенно поняла, о чем идет речь. Тата тоже старалась держаться невозмутимо, но её открытое личико было просто физически не приспособлено к тому, чтобы таить эмоции. Поэтому ей Игнатьев еще и улыбнулся в знак поддержки. Хотя, было бы, о чем волноваться – лучшей партии и вообразить невозможно!
- Когда же? – спросил, тем временем, Родион.
- Зависит от того, насколько это дело срочное! – усмехнулся граф. – Полагаю, наши милые дамы не обидятся, даже если мы на какое-то время оставим их прямо сейчас…
- В таком случае, поторопимся, дядюшка, чтобы не заставлять их ждать слишком долго, - ответил племянник и бросил серьезный взгляд на Тату, словно искал у неё поддержки.
Они откланялись, оставив графиню и дочь среди гостей дома, позволив им лишь гадать о содержании беседы, что должна вот-вот случиться между двумя дорогими им мужчинами.
- Признаться, у меня к вам не одно, а сразу несколько дел, дядя, - сказал Елагин, едва они с Дмитрием Кирилловичем оказались в кабинете графа. И заметив, как тот в изумлении посмотрел на него, поспешил добавить: - Мне неловко признаваться, но без ваших связей нет никакой возможности ускорить установку телефонной линии в квартире на Кудринской.
- В самом деле? – удивился Дмитрий Кириллович. – А мне как-то недавно говорили совершенно обратное, что теперь это стало и проще, и дешевле, чем, скажем, еще десять лет тому назад. Впрочем, когда это в нашей Отчизне слова совпадали с делами?.. Хорошо, это будет несложно. Нынешний председатель представительства Шведско-Датско-Русского телефонного общества здесь, в Москве – мой давний партнер по занятиям лаун-теннисом в спортивном клубе, так что не волнуйся. Что-то еще?
Елагин кивнул.
- Не знаю, рассказывала ли вам Тата, - осторожно начал он, постукивая костяшками пальцев по краю стола, - но я давно и страстно увлечён фотографией. И смею сказать, достиг некоторого мастерства. – Родион кашлянул. – Я привёз из Петербурга мою надёжную бокс-камеру, и был бы счастлив, дядя, сделать ваш с Ольгой Дмитриевной семейный фотопортрет. Очень надеюсь, что вы мне не откажете.
Услышав имя падчерицы, Игнатьев невольно сосредоточился, ожидая продолжения фразы, уверенный, что уж теперь-то её нерешительный кавалер, наконец, приготовился произнести те самые слова, ради которых, собственно, и затевался этот разговор. Да не тут-то было!
Внезапно ему стало смешно. Конечно, Родион, при всей своей абсолютной внешней представительности, всегда казался ему немного застенчивым. Но это, право, переходило уже все границы!
- Ну, уж этого-то добра у нас… сам видишь! – указывая легким кивком головы на стройный ряд семейных фотопортретов в изящных рамках от Картье и Фаберже, украшавших его рабочий стол и мраморную полку камином, Дмитрий Кириллович прижал к губам кулак, чтобы спрятать улыбку. – Впрочем, если тебе это будет приятно, полагаю, Ольга не откажется и от еще нескольких новых. Тем более Тата. Уверен, в нашей семье нет большей поклонницы твоего мастерства – в чем бы то ни было, - прибавил он, все-таки не сдержавшись от легкой толики сарказма. И вновь умолк, уже с интересом ожидая, как будут далее развиваться события.
- Вы преувеличиваете мои таланты, дядя, - поморщился Родион, испытывая явное смущение, - но раз уже речь зашла о Тате…
В волнении он вскочил со стула и вытянулся перед Игнатьевым по струнке, чем привёл его в изумление.
- Дмитрий Кириллович! Я хотел бы попросить у вас руки Татьяны Александровны. Обещаю, что сделаю всё от меня зависящее, чтобы она была счастлива и ни в чём не нуждалась. Я...– Он сделал глубокий вдох и торопливо воскликнул, словно боясь, что его предыдущая речь не произвел на графа впечатления: - Дядя, я люблю её! Тата – самая прекрасная девушка на свете!
- С этим трудно не согласиться! – кивнул тот в ответ, на сей раз вполне серьезно. – Хотя, с другой стороны, подобное готов сказать о своей избраннице, наверное, всякий, кто однажды решился на шаг, подобный твоему нынешнему. Что же, будь по-твоему! Ты – хороший человек, Родион. И Тата – замечательная девочка. Мне кажется, вы будете счастливы… Однако, когда бы вы хотели объявить о помолвке во всеуслышание? И, главное, выбрали ли уже, в котором месяце назначить дату свадьбы?
- Мне нужно было решиться еще год назад, - признался Родион, - но я проявил непростительную медлительность и едва её из-за этого не потерял! Так что теперь долго ждать я не намерен. С Татой наедине мы объяснились несколько дней назад, и с тех пор ждали лишь подходящего момента для официального обручения. Поэтому давайте прямо сегодня же и объявим, трудно найти более подходящий повод, чем её именины. Да и со свадьбой тоже не станем медлить. Но в решении вопроса о дате, боюсь, без совета с Ольгой Дмитриевной и самой Татой нам точно не обойтись.
- Это уж точно! – в очередной раз согласился Игнатьев, поднимаясь из-за стола и будто демонстрируя тем самым, что считает тему разговора исчерпанной. – Стало быть, так и поступим. Прочие же детали и подробности обсудим как-нибудь позже. Теперь самое время вернуться к нашим дамам – раньше, чем они сгорят от нетерпения.

 Отправлено: 15.11.20 19:56. Заголовок: *со всеми своими* Д..

*со всеми своими*

Дожидаться возвращения своих мужчин Тата и Ольга Дмитриевна остались вместе. Правда, в скором времени компанию их ненадолго разбавила еще одна дама из дальних родственниц семейства Игнатьевых. С нею графиня и переговаривалась негромко, в то время, как дочь почти откровенно витала мыслями где-то далеко, то и дело поглядывая на распахнутые настежь двери комнаты. Но вот в их проёме вновь возникли две высокие мужские фигуры, и еще через мгновение, словно очнувшись, Тата уже напряженно ловила взгляд возлюбленного, пытаясь прочесть по нему ответ на самый главный вопрос своей жизни. Хотя умом понимала, что волнуется абсолютно напрасно. Тем не менее, сердце окончательно успокоилось лишь тогда, когда, еще издали заметив её пристальное внимание, Родион чуть кивнул и широко улыбнулся.

- Мама, идут! – шепнула Тата, обращаясь к только что расставшейся со своей собеседницей графине, заставляя этим восклицанием Ольгу Дмитриевну также обернуться и посмотреть туда, откуда приближались муж и его племянник.

- Милая, у меня прекрасная новость, - едва оказавшись рядом с нею, проговорил Дмитрий Кириллович. – Родион только что попросил руки нашей Таты, и я ответил согласием от своего и, конечно же, от твоего имени.

«Ну, наконец-то!» - едва сумев сдержать эти так и рвущиеся с губ слова, Ольга тихонько перевела дух и, постаравшись изобразить на лице хоть немного изумления, радостно воскликнула:

- Вот как? Это, и верно, потрясающе! Таня, милая моя девочка, Родион! Дайте же я вас обниму!

Взявшись за руки и счастливо переглянувшись, они немедленно устремились ей навстречу. Разумеется, эта сцена не могла не привлечь к себе внимание окружающих, с любопытством поглядывающих на столь неожиданный выплеск родственных чувств. И тогда, подумав, что интриговать дальше нет уже никакого смысла, Дмитрий Кириллович громко попросил у присутствующих минуту внимания. А затем, собственно, и объявил о помолвке падчерицы и графа Елагина. Без лишних фраз и долгих предисловий. Но и этого вполне хватило, чтобы вызвать в гостиной настоящий ажиотаж. Так что следующие минуты прошли в поздравлениях, поцелуях и добрых пожеланиях, что потоками лились на новоиспеченных жениха и невесту, едва успевавших на них из-за этого соответствующим образом реагировать.

- Поздравляю, Лисица! – это Стёпа, выждав, пока схлынет первая волна эмоций, подошел и, наклонившись, крепко обнял младшую сестру. А затем вдруг выпрямился во весь рост – ноги Таты при этом, закономерным образом, сразу же оторвались от паркета и повисли в воздухе – и закружил ее, весело расхохотавшуюся от неожиданности подобного «вероломства». – Поздравляю, Родион! – вновь осторожно опуская Таню на пол, он повернулся к будущему зятю, лицо которого тоже сияло ярче любой электрической лампы, и протянул ему руку. – Очень рад за вас обоих!

 Отправлено: 05.12.20 13:40. Заголовок: с моим ангелом - С..

с моим ангелом

- Спасибо, Стёпа! – заверив будущего шурина в искреннем стремлении сделать его сестру счастливой, Родион крепко пожал протянутую ему руку. – Поверишь ли, не могу дождаться, когда смогу назвать твою Лисицу графиней Елагиной, - прибавил он, весело ему подмигнув, извлёк из кармана небольшой бархатный футляр, по виду старинный, но очень изящной работы, и ловким движением открыл его. На бархатном ложе сверкнуло кольцо с россыпью бриллиантов, окружавших один крупный, прекрасной огранки, камень. А затем вновь повернулся к Тане, церемонно поклонился и произнес уже серьезно:
- Татьяна Александровна! Позвольте мне просить вашей руки!
Чуть смущаясь, она в ответ с улыбкой протянула левую кисть с тонкими, длинными пальцами. И Родион немедля надел на тот, что звался безымянным, свою фамильную реликвию.
- Тебе оно так идет! – произнес он, когда вновь склонился, чтобы поцеловать руку невесты – теперь уже официальной. И отступил ненадолго в сторону, позволяя Тате сполна пережить этот миг своего торжества, в то время как струнный квартет за их спинами заиграл всем известный фрагмент свадебного хора из «Лоэнгрина».
- Ну и что же ты столбом стоишь, племянник? – услышал он вдруг прямо над собственным ухом тихий смешок графа Игнатьева, оказавшегося вновь поблизости. – Не позорь род… Иди, поцелуй невесту!
- С удовольствием сию же минуту и воспользуюсь вашим советом, дорогой дядя!– в тон Дмитрию Кирилловичу, не оборачиваясь, ответил Родион. И действительно тут же шагнул обратно к Тате, поправляя на ходу слишком туго повязанный шёлковый галстук-бабочку и чувствуя, как от волнения после каждого вдоха вздымается грудь под белым пикейным жилетом, надетом поверх белоснежной сорочки. Когда же Тата повернулась с сияющей на лице улыбкой, дыхание и вовсе сбилось – от нахлынувших эмоций, и осознания того, что уже совсем скоро эта очаровательная девушка будет принадлежать ему и только ему – безраздельно! «Господи, спасибо тебе за это чудо! Такую женщину всю жизнь только на руках носить!» - подумал Родион, а после, склонившись к лицу возлюбленной и уловив тонкий запах духов, легко коснулся её мягких тёплых губ в целомудренном поцелуе. Когда же чуть отстранился, то заметил вдруг, что Тата все еще не открывает глаз, будто ожидая продолжения. Это придало решимости. Немного помедлив, он поцеловал её еще раз, глубже и сильнее, будто подтверждая своё право обладать – и тотчас понял, в какую ловушку себя загнал, едва не застонав от очевидной невозможности немедленно же в нём и утвердиться. Как, всё-таки, жаль, что вокруг так много людей! Куда как лучше было бы теперь, если бы они просто остались наедине и смогли вновь сполна ощутить вкус счастья…
- Я люблю тебя, ангел мой, – шепнул он, ласково поправив ей прядь волос в празднично уложенной причёске, и затем с сожалением отпуская прочь от себя.
- И я люблю тебя! – отозвалась Тата, которую все еще немного смущали взгляды, со всех сторон прикованные к ней и Родиону. И то, что впервые не просто нет нужды прятать от всех, кроме самых близки людей, испытываемые к нему нежные чувства, а напротив – приходится их открыто демонстрировать.
Оказывается, к этому тоже надо привыкнуть. Так же, как и к тому, что вскоре они с Родионом станут единым целым, семьёй. И что дальше именно он – или еще чуть позже, он и их дети, станут абсолютным центром её вселенной, а вовсе не те и не то, что она привыкла считать таковыми с детства. Это внезапное открытие было странным и немного грустным. Но испытанное по поводу него щемящее чувство, впрочем, почти тут же и исчезло, растворившись в общем потоке добрых эмоций и радостного предвкушения.
Вскоре после официального объявления о помолвке, гостей пригласили за стол, где Тату и Родиона посадили рядом, отчего образовалась счастливая возможность под непрекращающийся аккомпанемент заздравных тостов и остальных приятных слов в адрес именинницы, незаметно дотрагиваться до руки друг друга, обмениваться нежными взглядами и улыбками. Когда же банкетная часть торжества на время завершилась, мама и Дмитрий Кириллович предложили всем переместиться в большой зал, где все уже было готово к началу праздничного бала.
Талант хорошо двигаться Родион унаследовал, по всей видимости, от матушки. Юлия Константиновна, с юности слывшая отличной танцоркой, не утратила вкуса к этому занятию и после замужества, продолжая блистать на бальных паркетах Северной Пальмиры. Особенно часто дома вспоминали знаменитый костюмированный бал в Зимнем, посвященный 290-летию царского дома, где графиня Елагина в роскошном наряде московской боярыни и расшитом драгоценными каменьями высоком головном уборе произвела на всех неизгладимое впечатление. Сам Родион на том празднике не присутствовал, однако видел купленный после в благотворительных целях великолепный подарочный альбом, на одной из 174 фототипий и 21 гелиогравюр которого были запечатлены, в том числе, и его родители. С тех пор минуло еще десять лет, но маменька даже в нынешние годы все еще не отказывала себе в удовольствии изредка, пусть теперь уже и лишь только на домашних балах, сделать тур-другой столь любимого ею вальса. Открыто называя сына, которого, к слову, когда-то сама же и научила держаться одновременно непринужденно и с достоинством на любых начищенных до зеркального блеска танцевальных паркетах, своим лучшим кавалером.
А он и сам всегда особенно любил этот танец. Потому и сегодня, при первых же его звуках, сразу подхватил в объятия Тату, увлек за собой и закружил посреди залитого огнями большого зала в его чарующем трехдольном ритме. Почти сразу после этого к ним присоединились и другие пары, дополняя разговорами и веселым смехом постепенно ускоряющийся и знакомый каждому мотив. И в этом кажущемся бесконечным круженье Родион ощущал нынче какое-то особенное – безоговорочное и ничем не омрачаемое счастье жить, любить и верить в самое прекрасное будущее. Разумеется, одно на двоих с любимой, которая, улыбаясь и порой даже закрывая глаза, тоже отдавалась танцу со всей полнотой чувств.

Препроводив после тура вальса невесту обратно к родителям, Родион впервые в жизни осмелился пригласить на один из следующих танцев свою будущую тещу. Если, конечно, таковые у неё все еще остались – заметил он с улыбкой, заставив этим не слишком завуалированным, но достаточно изящным комплиментом Ольгу Дмитриевну весело рассмеяться, назвав его в ответ льстецом и подхалимом – конечно же, в шутку. После этого изящным жестом была извлечена откуда-то бальная книжечка, сверившись с которой, графиня немедленно пообещала Елагину Pasd’Espagne. Услышав данное название, он испытал в первую минуту нечто похожее на панику – слишком уж редко доводилось прежде плясать этот салонный танец. Но как только стал в круг вместе с Ольгой Дмитриевной и прочими желающими падеспаня, и едва лишь сделал под музыку каждое из его простых, в общем-то, движений: шаг вперед, шаг назад, поворот – и снова повторить то же самое, сразу вновь обрел необходимую уверенность.
Сама же графиня танцевала чудесно, о чём Родион не преминул сказать сразу же после того, как затихла музыка, поблагодарив прежде еще раз за оказанную ему честь. И затем сразу отвёл её обратно к дядюшке, который все время до того, как показалось, внимательно – хотя и благосклонно, за ними наблюдал. Ну а дальше был еще один танец с невестой– мечтая об этом так долго и горячо, Родион просто не мог позволить себе пропустить впустую хотя бы один тур.
Как водится, бал продлился далеко за полночь. Но затем все же пришел тот момент, когда гости стали постепенно разъезжаться по домам, прежде прощаясь с хозяевами и долго выражая им благодарность за великолепный вечер. На правах почти что мужа, Елагин задержался дольше остальных: никак не мог расстаться с Татой. И, как мог, тянул время, занимая её пустяковыми разговорами, пока, наконец, сама Ольга Дмитриевна деликатно не намекнула, что ему всегда здесь рады, но теперь самое время немного отдохнуть. Не смея спорить – так как, в общем, абсолютно понимал и признавал её правоту, Родион сразу же откланялся. Но еще успел при этом шепнуть любимой на прощанье «Спокойной ночи, мой ангел!», и пообещать вновь быть у её ног, уже этим, недавно наступившим, новым днем.

 Отправлено: 31.03.21 02:27. Заголовок: Ответное письмо от м..

Ответное письмо от мадам Штетлер пришло спустя два дня после того, как в доме отгремел именинный бал. Всё это время Тата продолжала получать поздравления от своей многочисленной родни. Новость о помолвке постепенно расходилась по Москве. Потому закономерным образом росло и количество стремящихся пожелать счастья новоявленным жениху и невесте. Самые добрые слова содержало и послание мадам Марты, которая при этом всё же выражала сомнения, что Тате удастся вернуться в Париж вместе с мужем сразу после свадьбы. Однако сама девушка по-прежнему сохраняла по этому поводу весьма оптимистичный настрой. Родион, почти добившийся столь долго желанного им результата, буквально светился от счастья и готов был исполнять, кажется, любое её желание. Так что сразу и без малейших сомнений согласился провести во Франции будущий медовый месяц – начав его в Ницце и окрестностях, а уж в конце переместившись в столицу, особенно прекрасную в весеннюю пору. Ведь свадьбу решили играть уже в начале апреля – хотя мама, и тем более, бабушки говорили, что это слишком быстро. Но Родион столь решительно стоял на своём – а Тата его в этом так настойчиво поддерживала, что вскоре все были вынуждены смириться с их решением. Благо со стороны семейства Елагиных никаких возражений на этот счет не было изначально. Передав – пока через сына – свои сердечные поздравления, Юлия Константиновна и Михаил Михайлович сказали, что их устроит любая дата. И даже то, что свадьба состоится в Москве, а не в Петербурге – раз уж Родион теперь живёт там постоянно. Однако встретиться и познакомиться, наконец, лично с будущей невесткой они хотели бы все-таки в столице. Так что ещё одним важным событием ближайшего времени должен был стать визит Игнатьевых в Петербург. Его планировали устроить уже в конце января. Ну а пока все оставались на своих местах.

Родион бывал у них дома теперь практически каждый день, заезжая в Успенский переулок порой даже сразу со службы, минуя собственную квартиру, в которую в таких случаях отправлялся лишь ночевать. А до того – играл в шахматы, в карты или на бильярде с Дмитрием Кирилловичем и Стёпкой, музицировал с дамами, с видимым удовольствием возился с маленькими Митей и Володей – когда их приводили в общую гостиную… иными словами, и прежде казавшийся неотъемлемой частью семьи, постепенно становился своим абсолютно. И Тата не могла нарадоваться, наблюдая за тем, как быстро это происходит. Ведь именно так в её мечтах всё и должно было случиться! Единственное, что пока не получалось – заговорить с Родионом об их будущем переезде в Париж. Не то, чтобы Тата как-то боялась этого разговора. Просто… не было повода! До тех пор, как Наталья Викторовна Гнездова, оказавшаяся однажды вместе с мужем в гостях у Игнатьевых одновременно с ним, не спросила, планируют ли уже будущие новобрачные обзавестись в Москве собственным домом.

- Понимаю, что это не решение одного дня, Родион Михайлович. Но для основательного главы семейства съёмные квартиры ведь тоже – лишь только временный вариант?

- Ну, дорогая, вот здесь я готов с тобой поспорить! – возразил ей муж, также присоединившийся к разговору. – У нынешних молодых свои, новые, привычки. А иные квартиры в современных доходных домах могут фору в сто очков дать любому частному особняку!

- Ты прав, но тем не менее! Поверь, нигде – а у меня ведь богатый опыт в этом смысле, я не чувствовала себя такой счастливой, как в нашем доме, с тех пор, как мы туда, наконец, переехали.
Событие это, надо сказать, произошло уже почти три года назад – вскоре после того, как новоселье в Успенском переулке справили Игнатьевы. Но Наталья Викторовна не переставала время от времени об этом вспоминать при любом удобном случае, по праву гордясь не только самим новым семейным гнездом, что всё-таки выстроил ей муж, но и тем, что их особняк в Глазовском переулке почти сразу же превратился в одну из новых архитектурных достопримечательностей Москвы.

- Так что и вам, милый граф, лучше думать об этом сразу, тем более, когда к тому нет никаких препятствий.

 Отправлено: 31.03.21 19:08. Заголовок: Родион, потенциальна..

- Признаться, милейшая Наталья Викторовна, о собственном доме мы с Татой разговора еще не вели, - серьезно ответил Родион и бросил взгляд на будущую графиню Елагину. – Я рассчитывал арендовать большую квартиру, взамен той, в которой проживаю сейчас, из десяти – пятнадцати комнат с хорошей мебелью и помещением для прислуги. Разумеется, со всеми удобствами, голландским отоплением и лифтом. Но ваши слова мне кажутся разумными. Москва, как я знаю, не хуже столицы застраивается новыми особняками. Чего стоит дом князя Щербатова или очаровательный особняк Зинаиды Григорьевны Морозовой! Говорят, сам Михаил Врубель написал для него несколько панно! - Родион улыбнулся Тате, но ту, похоже, совершенно не заботил вопрос, где она будет жить после свадьбы. – Так что и я был бы счастлив со временем иметь дом, похожий, например, на этот. У Дмитрия Кирилловича и Ольги Дмитриевны прекрасный вкус.
- А вы, кстати, знаете, что его спроектировал мой Сергей Аркадьевич? И еще, можно сказать, что в какой-то мере благодаря этому событию, в свое время они и встретились, верно, Оленька? Ты еще не рассказывала Родиону Михайловичу эту романтическую историю?
- Нет, - с улыбкой покачала головой графиня Игнатьева. – Не думаю, что ему это будет так уж интересно.
- Неужели? Тогда очень рад, что могу выразить своё восхищение лично! – уважительно произнёс Родион, обращаясь к архитектору. – В проекте этого дома вам потрясающе удалось совместить европейский шик и русские традиции. Уверен, Дмитрий Кириллович ни разу не пожалел о своем выборе. Поэтому буду крайне признателен, если вы и меня теперь включите в число ваших будущих заказчиков. Тата, ты ведь не возражаешь?
- Конечно нет! Буду только рада, если Сергей Аркадьевич возьмется, – откликнулась она, также взглянув на архитектора, который тут же ответил, что не просто готов, а ради проекта для них с Родионом отложит, коли потребуется, и все остальные. – Ох, нет! Поверьте, в такой немыслимой спешке нет никакой нужды! Собственный дом важен тогда, когда в семье появляются дети. А мне еще необходимо прежде окончить учебу в Париже. Так что пусть уж все нынешние заказчики получат свои дома в срок! – качнув головой, Тата улыбнулась и вновь перевела взгляд на Елагина. – Мы ведь с тобой не станем портить им жизнь, верно?
- Насколько я помню, - Родион чуть снисходительно, как маленькой девочке, улыбнулся ей в ответ, - в Париже мы планировали провести остаток нашего медового месяца. А далее дела службы вряд ли позволят мне задержаться во Франции еще даже и на неделю, ангел мой. Увы. И ты как моя верная и любящая жена должна последовать за мной.
- Да, но как же быть с академией? Не могу же я её бросить лишь потому, что…
- Милая, полагаю, это тоже стоит обсудить позже, - оставив на каминной полке недопитый фужер шампанского, графиня Игнатьева тотчас же подошла к дочери и мягко положила руку ей на плечо – едва заметно сжимая его своими длинными холеными пальцами. – В конце концов, здесь ведь тоже вопрос не завтрашнего, и даже не послезавтрашнего дня?.. Ах, Наташа, воистину, лишь теперь я сполна понимаю те твои давние тревоги перед свадьбой Филиппа. Кажется, в наши времена все действительно было проще, - вздохнула она, обращаясь уже к подруге, которая до того с некоторым удивлением взирала на Таню, будто та, и правда, изрекла только что нечто необычное. В то время как сама девушка, едва сдержав под давлением матери всколыхнувшееся в душе неудовольствие, еще долго не могла прийти в себя. Даже и тогда, когда разговор, вскоре окончательно уведенный опытной хозяйкой гостиной подальше от щекотливой темы, вновь перетёк в спокойное русло рассуждений о прошлом и настоящем, какие часто возникают в компаниях людей возраста, в котором с ностальгией вспоминается уже не только детство, но и прошедшие годы юности. А о едва не вспыхнувшей ссоре, кажется, уже никто и не вспоминал.

Супруги Гнездовы уехали сразу после ужина. Родион хотел последовать за ними, но передумал, заметив, что настроение Таты изменилось, и она явно чем-то опечалена, хотя и пытается скрыть это от окружающих. Он ободряюще улыбнулся и подал ей руку, предлагая пройтись. Тата согласно кивнула, и уже вместе они направились в малую гостиную, где Родион намеревался узнать истинную причину её печали. Что-то произошло. Что-то, что мучает Таню и делает несчастной, он это чувствовал. И совершенно не мог этого допустить.
С уходом большей части гостей, огромные и яркие электрические люстры под потолками слуги принялись постепенно гасить, оставляя обитателям особняка более привычный и уютный свет точечных светильников, придававший даже хорошо знакомым комнатам немного таинственный и задумчивый вид.
Елагин оценил деликатность графа и графини Игнатьевых, позволивших им с Таней остаться ненадолго наедине. Как видно, их тоже тревожило настроение дочери.
- Устала, ангел мой? – мягко спросил он, остановившись у распахнутой двери в гостиную и бросая на Таню взгляд, полный обожания.
Затем взял её руку и поднёс к губам, нежно перебирая пальцы. От Таты исходил еле уловимый аромат свежих, похожих на морозный воздух, духов, и Родион с наслаждением его вдохнул.
- Немного, - ответила она коротко, сделав при этом едва заметное движение рукой в его руке, чтобы освободиться и отошла к бойко потрескивающему камину, остановившись перед высокой кованой решеткой спиной к Родиону и разглядывая танцующее внутри оранжевое пламя. – Слишком долгий день.
Он промолчал и остался стоять на месте, ожидая, пока Тата насладится зрелищем жарко потрескивающих в огне поленьев. Смотрел, как опустились её плечи, словно от непосильного груза, и сердце сжималось от неясной тревоги. Следовало бы немедленно подойти к ней и спросить без обиняков о причине её грусти. Чтобы более не мучиться сомнениями самому и не заставлять страдать Таню. Вполне может оказаться, что тревожится он напрасно, и Тата просто устала от слишком пристального внимания к себе в последние дни со стороны близких и друзей семьи.
Толстый ковер на полу гостиной заглушил его шаги, и когда Родион оказался подле Тани и обнял её за талию, она вздрогнула и напряглась.
- Тебя что-то тревожит, милая? – спросил он тихо, но твёрдо.
- Да нет же! –вспыхнув, Тата вновь резко дернулась в его объятиях. И когда явно обескураженный Родион тотчас опустил руки и отступил на шаг назад, повернулась к нему лицом. – Все хорошо. Что об этом без конца говорить? Тем более что, как выясняется, на самом-то деле, это никого особенно и не волнует.
«Ах, вот оно что! Тата играет роль обиженной девочки»… Ему не раз приходилось видеть уловки, на которые шли женщины, добивающиеся своих целей. Не хватало ещё только потока слёз и брошенных в лицо упрёков. Понимая, что любые его оправдания не будут стоить в её глазах ни гроша, Родион усилием воли подавил растущую внутри нотку раздражения, стараясь угадать причину Таниного недовольства. А это было непросто.
- Ты ошибаешься, - возразил он после минутного молчания, – и твои родители, и я хотим видеть тебя счастливой, и делаем всё возможное для этого. Разве не так?..
- При чем тут мои родители? Речь вовсе не о них, а… о нас с тобой! – вновь подняв на него глаза, Тата тоже запнулась. Оказывается, не так-то просто заговорить на эту тему. Только выхода все равно нет. – Это касается нашей будущей жизни. Вернее того, как именно мы ее себе представляем. Прежде мне казалось, что одинаково, но сейчас я все больше убеждаюсь – это не так. И… мне это не нравится.
Родион переменился в лице.
- В чём именно мы с тобой расходимся во взглядах? Прости, Таня, но я решительно не понимаю! И склонен думать, что дурное настроение, в котором ты пребываешь, вызвано обычным женским недомоганием.
- Ну конечно! Разве может быть другая причина? Как все просто, верно?! – покраснев от обиды и смущения, воскликнула Тата, совершенно опешив от столь грубого и оскорбительного намека. Особенно из уст Родиона, который всегда представлялся ей просто-таки образцом благородного рыцарского поведения. – Тогда, может, так же легко объяснишь,и куда вдруг подевалось всё твое чувство такта и меры?!
Елагин вспыхнул и хотел ответить ей очередной колкостью, но, глядя на оскорблённую его словами Тату, передумал и произнёс:
- Прошу простить меня, Татьяна Александровна, я действительно повёл себя грубо и недостойно мужчины. – От волнения Родион не заметил, как перешел с любимой на «вы». – Но я бы хотел понять ваши слова, сказанные ранее. О нашей будущей жизни, - уточнил он.

 Отправлено: 01.04.21 17:51. Заголовок: *с ним* Совсем не т..

*с ним*

Совсем не так представляла она себе этот разговор! Не на таких тонах и не с таким настроем. Даже еще в тот момент, когда он только начинался, казалось, что просто не существует на свете вещей, способных разобщить их настолько, чтобы вновь почувствовать себя чужими. Вернее, сама-то Таня, несмотря ни на что, так не думала. А вот Родион, внезапно сменивший гнев на еще более оскорбительную холодную вежливость…

Ощутив, как по спине от нее, буквально физически, пробежали мурашки, Тата опять вздрогнула и зябко поёжилась. Хотя в гостиной было тепло. А камин по-прежнему ярко полыхал и весело потрескивал. Привлеченная этим звуком – а может, просто потому, что не хотела сейчас смотреть на своего собеседника, она повернулась к огню. В носу предательски защипало. Но заплакать сейчас означало показать свою слабость. А Тате совершенно не хотелось, чтобы Родион бросился её утешать… «Если, конечно, бросится», - промелькнула вдруг неожиданная, и оттого еще более горькая мысль. Еще час назад она просто не могла бы возникнуть.

Тем временем, стоящий рядом Родион едва слышно перевел дух. То ли переживая, то ли просто от нетерпения. Но Таня медлила с ответом. Ей нужно было непременно успокоиться и собраться. Иначе он прав, а сама она – и верно, всего лишь взбалмошная девчонка, не способная ни сформулировать своих аргументов, ни тем более – толком их донести. Наконец, дыхание, рвущееся следом за учащенным пульсом, стало понемногу утихать. А тугое кольцо обиды, сдавившее горло так, что из него смог бы вырваться наружу, наверное, только обиженный писк, немного ослабло. Вздернув подбородок, Таня вновь повернулась к Родиону и тихо, но твердо произнесла:

- Это имеет отношение к моей учебе в Париже. Я не хотела бы прекращать её после того, как мы поженимся. Поэтому придется придумать, как это можно будет устроить.

Он выдержал её взгляд и поклонился с выражением холодной учтивой вежливости на лице. Так вот, значит, что её мучило… А он, признаться, полагал, что за свадебными хлопотами Тата и думать забудет о Париже. Ан нет, по-прежнему готова бросить всё и вернуться к своим богемным друзьям.

- Устроить?.. – переспросил он в недоумении и горько усмехнулся. – Смею напомнить, что место моей службы находится здесь, в Москве, и в ближайшее время нет никакой возможности перебраться во Францию на продолжительное время.

Он начал мерить шагами гостиную, заложив руки за спину и бросая в её сторону реплики.

- Бога ради, Таня. Не делай из меня злодея! Я никогда не был против твоих занятий живописью! Ты талантлива, должен это признать, но для женщин нашего круга творчество воспринимается только как благородный досуг. Не более! Если ты хочешь стать художницей, я не стану противиться. Но для этого вовсе не нужно уезжать в Париж!

- Досуг?! Возможно, в твоем представлении. В нём же для того, чтобы рисовать, верно, и надо всего только, что лишь кисти, краски и мольберт! Однако для меня живопись – вовсе не развлечение. Это моя жизнь, воздух, которым я дышу и без которого попросту задохнусь! Ты говоришь, что не станешь противиться моим занятиям. Но их мало! Мало заниматься даже с самыми лучшими учителями. Надо так много увидеть – насмотреться и накопить прежде, чем обретешь право называться художником, а ты предлагаешь мне замкнуться в узком семейном мирке!

Елагин резко вскинул руку в протестующем жесте, и тут же её опустил. Прерывать этот поток красноречия сейчас было явно бессмысленно.

- Следует ли понимать твои слова так, что я для тебя значу меньше, чем сама возможность называться художником?.. – хрипло выдавил он из себя. - Впрочем, можешь не отвечать…

На душе внезапно сделалось тоскливо и муторно. Видит бог, он действительно отчаянно пытался найти выход из сложившейся ситуации, найти решение, которое устроило бы обоих, но не мог.
Подойдя к камину, Родион поворошил прутом поленья. Его обдало жаром, заставив отшатнуться.

- А сколько значу для тебя я? – между тем, очень тихо и вкрадчиво спросила его Таня, вдруг вновь приближаясь и становясь прямо у него за спиной.

- Тебе прекрасно известно, что я люблю тебя больше жизни, – откликнулся он устало, не оборачиваясь и сводя глаз с огня. – К чему этот вопрос?

- К тому, что, быть может, тогда самое время доказать это не только на словах?..

Родион внезапно ощутил, сколько внутренней силы в ней, такой хрупкой и нежной на вид. Как упорно Тата идёт к своей цели, не сдаваясь. Он мог бы гордиться этим, если бы её сила не была столь разрушительной для их союза. Кто-то сказал однажды: чтобы узнать человека, нужно с ним поссориться. Родион не хотел, чтобы Таня увидела, как он мучается сомнениями, как лицо его искажено гневом, под которым прячется единственный страх – потерять её навсегда. Окончательно и бесповоротно.

- И что я, по-твоему, должен сделать? Отпустить тебя одну в Париж?

- Ну что ты! Разумеется, нет! Я не хочу, и даже не думала возвращаться туда без тебя!

- Но тогда у этой задачи просто нет решения, Тата, - пожал он плечами, по-прежнему не оборачиваясь. – Я ведь уже объяснял, что служебные дела…

- Я помню! – нетерпеливо перебила она, мягко опустив ладонь на его чуть сгорбленные, словно под гнетом какого-то невидимого, но тяжкого груза, плечи – и почувствовала, как Родион едва заметно вздрогнул от этого прикосновения. – Но ведь твоя служба – это не жизненная необходимость, верно? В конце концов, наши семьи вполне обеспечены, и нет нужды работать ради пропитания? Взгляни на людей вокруг! Достаточно тех, кто нигде не служит, а просто живет и наслаждается жизнью. Разве и мы не могли бы поступить точно так же после свадьбы? Уехать на несколько лет в Париж, где я бы спокойно завершила свое обучение, затем в Рим, во Флоренцию… да какая разница, куда?! Мир огромен! Почему бы нам не увидеть его вдвоем? Ты ведь уже достаточно служил в своей жизни, неужели, не устал еще и не хочешь, наконец, свободы?

Слова любимой подействовали на Родиона как звук пощечины. Он развернулся к ней, обуреваемый эмоциями, и громко воскликнул:

- Ты считаешь, что можно наслаждаться жизнью, проматывая деньги наших семей?.. Не задумываясь о том, что мы оставим нашим детям?.. Уволь меня от такой жизни, Тата! У меня есть долг не только перед Отечеством, которому служу, но и перед близкими и дорогими мне людьми, к коим я причисляю и тебя! И служба для меня не тюрьма, а моя судьба, нравится это тебе или нет. Я не хочу остаться задником на холсте твоей жизни! Не хочу, чтобы обо мне говорили: «Кто этот угрюмый старик рядом со знаменитой художницей Татьяной Елагиной? – Говорят, это её муж». Такого будущего ты для меня хочешь, Тата?!

- Веригиной. Я никогда не стану подписывать своих картин иной фамилией, - выговорила она, напротив, едва слышно и низко опустила голову, мысли в которой метались и путались между собой так, что в пору было обхватить виски ладонями и завизжать. Происходило нечто ужасное – они не просто ссорились, казалось, еще чуть-чуть, и все окончательно рухнет, обратится в осколки, которые уже ни за что не собрать. – И при чем здесь мотовство? Разве твой дядя, Дмитрий Кириллович – праздный и никчемный человек только потому, что не ездит ежедневно в присутствие? Разве без службы менее наполнена делами и событиями его жизнь? Ты говоришь жестокие и несправедливые вещи, Родион! И совершенно не хочешь этого понять. Не хочешь понять меня…

- Значит, по-твоему, я ужасный человек, Таня? Благодарю покорно! - Родион усмехнулся, но было видно, как от напряжения подрагивает его нижняя губа. – Кажется, мы оба не в состоянии понять друг друга. По крайней мере, прямо сейчас. Поэтому лучше расстанемся, пока не наговорили друг другу еще больше колкостей, о которых после, возможно, будем очень сожалеть.

С этими словами он развернулся и быстрым шагом покинул гостиную, не попрощавшись с Татой, не пожелав ей, как обычно, добрых снов. И даже, кажется, не услышав, как, бросив ему вслед злое: «Ну и катись!», та, в отчаянии, словно подкошенная, рухнула в первое попавшееся кресло и горько, как ребенок, разрыдалась, изо всех сил зажимая при этом ладонями рот, чтобы случайно не напугать кого-нибудь из домашних, случайно оказавшихся поблизости в этот недобрый для неё час.

 Отправлено: 09.04.21 00:04. Заголовок: К вечеру дня в город..

К вечеру дня в городе поднялась метель, усилился мороз. Подняв воротник пальто, Елагин торопливо шагал по улице к извозчичьей бирже, ощущая как в спину ему, подгоняя, дует холодный ветер. Мимо по улице проносились автомобили и конные экипажи: в такую погоду москвичи спешили домой. В своих синих обшитых мехом воланах* городские извозчики не отличались от столичных, петербургских, но «лихачи», носившие взамен привычной всем барашковой бобровую шапку, выглядели в них настоящими франтами.
Родион вскоре добрался до Дмитровки, где находилась вечерняя биржа извозчиков.
– Елагин! Родион! Ты ли это! – раздался позади зычный мужской голос.
Елагин обернулся. Сидевший в извозчичьих санях мужчина в длиннополой шубе и каракулевой шапке-пирожке, припорошенной снегом, излучал само радушие, всем своим видом давая понять, как рад их встрече.
– Платон Белич?! – воскликнул изумлённый Родион. – Выглядишь настоящим барином!
– Собственной персоной, - довольный тем, что его узнали, усмехнулся Белич и пригласил занять место рядом с собой. – Прошу!
Елагин запрыгнул в сани и устроился рядом со старинным приятелем, кутаясь в тёплое покрывало, заботливо брошенное кем-то тут же, на сиденье.
– Не знал, что ты в Москве, – признался Белич, пристально разглядывая Родиона. – Думал, после Мукдена вернулся в столицу…
– Долго рассказывать, – вздохнул в ответ Елагин, выпуская изо рта облачко пара.
– А я не тороплюсь…
– Господа хорошие, едем али нет? – Вопрос извозчика прервал их задушевную беседу. – И так кажинный день на городового расход. Опять же, метель…
– А махнём в ресторан! – предложил Белич Родиону. - Отужинаем вместе, поговорим. Цыганский хор послушаем. Цыган любишь?
И, не дожидаясь ответа, велел извозчику:
– Трогай, любезный! Гони в «Стрельну»!
Елагин не противился. После ссоры с Татой на душе было скверно, гадко. Как никогда в жизни. Поначалу он ругал себя за то, что опустился до выяснения отношений с любимой женщиной, и злился на Таню за её несправедливые попрёки. Он, видите ли, не понимает её тонкую творческую натуру и лишает свободы! Сатрап – вот кто он! Вздор чистейший. Поостыв, Родион устыдился своих мыслей и не мог не признать, что и сам повёл себя не должным образом. Он изнывал от тоски по любимой, занимаясь опостылевшими в миг делами и проводя вечера в одиночестве. Даже сейчас, трясясь в санях рядом с Платоном Беличем и прислушиваясь к обрывкам его фраз, долетавшим сквозь порывы ветра, Родион продолжал думать о Тате.

В «Стрельне» Белича хорошо знали: как видно, заезжал он сюда нередко. Впрочем, Родион и сам здесь бывал, последний раз вместе с Таней, которой, помнится, очень понравился интерьер ресторана, больше походившего на сад: столики для посетителей располагались среди настоящей тропической зелени, в бассейне с фонтаном плавали живые стерляди. В тот вечер, правда, обошлось без цыган – рукоплескали русскому хору.
Приятелей провели к свободному столику и подали меню.
– Полагаюсь на твой вкус, Платон, – произнес Родион и оглядел зал, который, к его удивлению, оказался почти полон. В центре шумно кутила компания щеголеватых молодых мужчин, по виду, выходцев с Кавказа, а с ними две барышни. Слышался звук открываемого шампанского и визгливый женский смех. Елагин невольно поморщился.
Кухня в «Стрельне» была отменная, в чём Родион уже успел убедиться. Им принесли напитки и закуску, и дружеская беседа продолжилась под звон бокалов. Платон много говорил о себе, Родион же больше слушал и изредка отвечал. О причине своего перевода в Москву он выразился немногословно, но и этого оказалось достаточно, чтобы Платон догадался об остальном, и более не касался болезненной для Родиона темы. Как водится, помянули тех, кто погиб в известных им обоим событиях.
– Женат? – спросил вдруг Платон, когда они принялись за горячее. От блюда исходил дразнящий восхитительный аромат.
– Почти, - кивнул ему Родион. – Помолвлен с Татьяной Веригиной, падчерицей графа Игнатьева.
– Поздравляю! Искренно рад!
Они в очередной раз наполнили бокалы.
– Прекрасное вино, - вынужден был признать Родион, промокнув губы салфеткой.
Платон кивнул. Они принялись оживлённо обсуждать французские вина и сравнивать их с русскими, и Родион на время обрёл душевное спокойствие, рассуждая о вещах, далёких от личных неурядиц.
К шумной компании кавказцев вскоре примкнул статный брюнет в штатском. В нём чувствовалась военная выправка, но, главное, он был замечательно хорош собой. Такие мужчины обычно легко внушают любовь женщине. Брюнет держал под руку девушку высокого роста, блондинку, довольно красивую, но с несколько меланхоличным лицом. Родиону барышня показалась знакомой.
–А! душа компании пожаловал, - усмехнулся Белич. – Припозднился нынче князь…
– Кто таков? – поинтересовался Родион.
– Князь Дадиани. Пользуется в «Стрельне» неограниченным кредитом, насколько мне известно.
– А его спутница?..
– Госпожа Криницкая. Её отец сделал состояние на поставках продовольствия для армии.
– Вот как?.. Откуда сие известно? – полюбопытствовал Елагин.
– Прошлой зимой об Иларии Павловне много писали в газетах: мадемуазель блистала на балах и своими нарядами затмила решительно всех московских красавиц!
« Я видел её на вокзале! Вне всяких сомнений, это она: то же лицо скорбящей мадонны, те же белокурые волосы», – подумал Родион и испытал нечто похожее на облегчение.

К десяти вечера на сцене зала появился цыганский хор. Хористов встретили бурной радостью: цыгане рождаются и умирают под музыку, их страстная и заразительная манера пения давно пленила сердца русских. Молодые цыганки обошли зал, здороваясь со знакомыми посетителями, подсаживались за столы, выпрашивая «на лапки».
– Я, знаешь ли, знаю по имени каждого хориста и певицу среди цыган, – с оттенком гордости произнёс Белич. – Душу они мою тревожат, на части рвут! Погоди, Родион, услышишь, как поёт Люба Вишнякова, сам поймешь…
Родион ожидал увидеть на сцене статную яркую цыганку, а вышла невысокая молодая женщина. Лицо её казалось не таким смуглым, как у других цыганок, на нём выделялись огромные печальные глаза. Одетая в строгое тёмное платье с круглым воротничком, Люба прибрала волосы в высокую прическу, отчего могла бы сойти за учительницу, если бы на плечах у неё не лежала цветастая шаль. На сцену она вышла не одна, а с двумя молодыми цыганами в ярких одеждах. Зазвучали их гитары: поначалу жалобно, потом надрывно, а после сливаясь в единый звук. Люба подошла к краю сцены, взмахнула рукой и проникновенно запела:
Не прогоняй меня, не говори: «Постыла...»
Тебе кажусь сейчас нелепой и смешной.
Ах, было время – я, безумная, любила,
Была твоею я и телом, и душой…

Рассказывал ты мне обманчивые сказки,
Лаская грудь мою, ты поцелуй срывал.
Ах, не боялась я, безумная, огласки,
Когда лежала средь измятых покрывал…

Она пела о покинутой своим возлюбленным несчастной женщине, пела, словно исповедовалась, и Родион внезапно ощутил, как бередят душу безыскусные строки романса. Волшебство какое-то… Было ли тому причиной выпитое им вино или музыка?
– Ну что, хороша Любушка-голубушка? – шепнул ему Платон.
Родион молча кивнул. Он не отрывал взгляда от цыганки, голос который зазвучал громче, надрывнее.
Я исполняла все нескромные желанья,
Была твоей рабой и падала у ног.
К чему теперь мои безумные стенанья,
Коль прежнюю любовь ты сохранить не смог?

Ты рисовал меня, прекрасную, нагую.
Смеялась я в лицо тому, кто говорил,
Что бросишь ты затем безумную, слепую,
Ах, мне бы все вернуть, да не осталось сил…

Я плачу оттого, что душу рвёт на части,
Она еще жива, она еще болит.
Безумная, я помню ночи нежной страсти.
Ах, мне бы позабыть, да сердце не велит…

Когда умолкли последние аккорды музыки, зал взорвался аплодисментами. Слышно было, как кто-то зарыдал в голос. Родион скользнул взглядом по уже знакомой ему компании: мужчины вскочили со своих мест и бросились к сцене, выражая бурный восторг пением цыганки Любы и бросая ей под ноги деньги. Криницкая осталась за столом вместе с другими барышнями, но её лицо совершенно переменилось. По щекам струились слёзы, а от мраморной холодности не осталось и следа. Родион в очередной раз убедился, что женщины – самые странные существа в мире, которых легко любить, но трудно понять.

В последующие дни, заполненные служебными делами, Родион не находил возможности побывать у Игнатьевых. Но оставлять их семейство в неведении относительно причин своего длительного отсутствия было непростительным. Всё ещё не понимая, как ему отговорить Тату от поездки в Париж, Родион решил, что прежде им нужно помириться.

 Отправлено: 11.04.21 00:41. Заголовок: *с любимой женой* -..

*с любимой женой*

-Дорогая, ты, часом, не знаешь, что происходит с Татой? – негромко поинтересовался Дмитрий Кириллович, когда, отложив в сторону столовые приборы и салфетку, поднялся из-за стола первым, чтобы поухаживать за женой, бросив перед тем задумчивый взгляд вслед старшей падчерице, понуро удаляющейся из столовой в сторону лестницы. – Поди, третий уж день наблюдаю её в таком подавленном состоянии духа, что впору удивляться: всё же, она теперь – невеста. А значит, должна быть, наверное, постоянно счастлива?

- Не ты ли сам столько раз говорил мне прежде, что постоянно счастлив лишь дурак? – чуть прищуриваясь, усмехнулась в ответ Ольга Дмитриевна, кивком поблагодарив за отодвинутый за спиной стул и затем повернулась к мужу, привычно располагая руку поверх его руки, чтобы вместе идти в гостиную.

А более за столом на этот раз никого не было. Степан и Санька, позавтракав, как всегда, раньше всех, уже часа два, как разъехались по своим учебным заведениям. И потому только Таня, которой в этом смысле спешить было некуда, трапезничала вместе с родителями. Хотя назвать полноценным приёмом пищи этот процесс в её исполнении у Игнатьева в последние дни так же едва поворачивался язык: поклюёт, словно птичка – и, либо просит извинения, и уходит из-за стола раньше всех, либо, оставшись до конца, одно сидит с таким видом, что и глядеть жалко. А ведь прежде отличалась здоровым аппетитом, без всех этих новомодных глупостей, которым подвержены многие барышни её лет.

- Может, заболела? Ты не спрашивала?

- Да право же, Митя, уверяю тебя, с её здоровьем все хорошо! – воскликнула Ольга, смеясь и качая головой. – Вот уж никогда не представляла, что ты однажды станешь настолько мнительным во всем, что касается благополучия наших детей! Тем более теперь, когда старшие из них уже почти взрослые.

- Ну а как ты хотела, «маленькие детки – маленькие бедки», или как там еще говорят? – улыбнулся он в ответ немного смущенно. - А как вырастут, так иной раз и голову свернешь, решая их проблемы… Но, возможно, ты права, я просто становлюсь сентиментальным к старости и придаю больше значения вещам, на которые прежде не обратил бы внимания.

- И таким нравишься мне еще больше! – проворковала она нежно, склоняя голову на его плечо, покуда вдвоем шли в малую гостиную. – Но вообще ты, конечно, прав. Я тоже вижу, что Таня меланхолична более обычного. И, разумеется, спросила, в чём дело. Но она не признаётся. И даже Стёпа ничего не знает, а это и вовсе странно.

- Ну, возможно, ему сейчас просто немного не до того? – Игнатьев чуть загадочно улыбнулся, также на миг склоняясь к жене и ласково касаясь виском ее темени.

- Ты об его недавних экзаменах? Но они ведь уже позади…

- Нет, я об аромате дамских духов…

-Что?! – резко остановившись посреди комнаты, Ольга удивленно уставилась на мужа. – Ты думаешь, у нашего Стёпы… роман?

- Я не вправе выдвигать догадки, не имея достаточных оснований, дорогая. И тем не менее, тебе же не покажется подобное странным, верно?

- Верно, но… мне странно иное. Как быстро они растут! Подумаешь о том, и страшно становится. Этак почти завтра то же самое будем говорить уже о Мите-маленьком или даже о Володе, - с этими словами Ольга Дмитриевна едва заметно вздохнула. – Ну а что касается Таты, то мне кажется, здесь дело не в болезни, а в какой-то очередной ее размолвке с Родионом. Что-то случилось еще в тот вечер, когда у нас были Гнездовы и мы говорили об их будущем, помнишь? Она тогда резко отреагировала на его замечание о невозможности долго находиться за границей после свадьбы. Думаю теперь, как бы всё вновь не разладилось из-за этого… И, признаться, боюсь вмешиваться. Иногда просто не понимаю, чего она хочет!

- Ну, так «маленькие детки…», я ведь говорю! Что ж непонятного, Тата хочет свободы – и в то же самое время хочет быть с возлюбленным. А тот нервничает и порой сверх меры натягивает удила… Да, я тоже заметил, что Родион не заходит к нам с того самого вечера. А ведь с дня помолвки бывал ежедневно… Но вмешиваться не надо. Во всяком случае, пока. Они должны научиться договариваться сами. А иначе счастливой жизни не видать. Скажи лучше, едет ли Тата двадцать третьего вместе с нами в «Архангельское»?

- Я уже спрашивала. Говорит, что не хочет.

- Странно. Я-то думал, что как художнику, это покажется ей интересным. Да и с князем Феликсом Феликсовичем* знакомство будет не лишним. Впрочем, ей решать. Ну а ты уже решила, в чем отправиться в гости к Зинаиде Николаевне? Слышал, она довольно ревниво реагирует, когда кто-нибудь из дам выглядит лучше неё? – лукаво взглянул на жену Игнатьев и прибавил: – Ты ведь меня не разочаруешь?

- Ни за что, дорогой! А вот её – непременно постараюсь! – немедленно заявила в ответ Ольга Дмитриевна мужу в тон, мгновенно считывая иронию, которой едва заметно поблескивал его взгляд. – Как раз думала съездить нынче к «Мюру» и отыскать там что-нибудь этакое…

Вскоре после этого они и расстались. Графиня ушла к себе, собираться в город, а сам Дмитрий Кириллович пошел в кабинет. Где некоторое время занимался разбором поступившей с утра деловой и личной корреспонденции. Но потом вдруг отвлекся, некоторое время посидел просто так, глядя перед собой в раздумьях. А затем снял с рычага телефонную трубку и попросил барышню соединить его с номером Родиона Елагина.


________________________


* Имеется в виду, что Ф.Ф. Юсупов, среди многих прочих своих должностей и званий, с 1912 года — также председатель совета Императорского Строгановского Центрального художественно-промышленного училища.

 Отправлено: 22.04.21 20:53. Заголовок: Размышлять о том, ка..

Размышлять о том, как бы помириться с Татой, Родион начал, конечно, еще до телефонного разговора с Дмитрием Кирилловичем. Да практически сразу же после их ссоры, дабы поскорее забыть которую, он теперь уже был готов пойти практически на что угодно. Конечно, многое из сказанного Татой тем вечером, глубоко его уязвило. Но разве и не в умении пренебречь порой даже собственной обидой состоит истинное великодушие любви?
Примерно о том же, в общем, сказал и дядя, деликатно намекнув, что если между влюбленными действительно имела место какая-то размолвка, то теперь самое время положить ей конец. Даже если сам он, Родион, в ней не виноват. Мужчинам ведь вообще не следует обижаться на женщин: лучше дождаться, когда они успокоятся, и любить их дальше.
Молча выслушивая разумные доводы старшего родственника, Елагин уже тогда был с ними в целом согласен. И потому сказал графу Игнатьеву, что непременно будет у него дома вновь, как только позволят дела.
А еще чуть позже идея о том, что именно он должен сделать первый шаг к примирению с любимой, сделалась его абсолютной уверенностью. Смущало теперь лишь одно. Что, если после этого Тата вновь заговорит о Париже?
Думая об этом, Елагин каждый раз тяжело вздыхал. Если так будет продолжаться дальше, вскоре он начнет тихо ненавидеть этот город, в котором не раз бывал и которым всегда прежде восхищался. С этой же мыслью были связаны и другие противоречивые чувства, которые порой, казалось, просто раздирали изнутри.
По всем признакам Родиону было ясно, что его любовь к Тане абсолютно взаимна. Но проблема в том, что если ему в этом чувстве изначально всего казалось достаточно, то ей, видно, по-прежнему не хватало чего-то, чтобы ощутить себя полностью счастливой. Предположим, что это действительно её искусство. Но как точно понять, сможет ли она, будучи женщиной, достичь в нём чего-то значительного? Какие-то жалкие двадцать лет назад женщин даже в Императорскую академию художеств не принимали, считая изучение ими анатомии и рисование моделей неприличным занятием! Потому барышни, желавшие заниматься живописью, записывались на вечерние курсы и посещали частные школы. Ну, или действительно, уезжали в Париж, где, к слову, женщину, чье имя Елагин как-то запамятовал, также впервые приняли в союз художников лишь в самом конце прошлого века. Выходит, дело вовсе не в отсталости России. В свой первый визит во французскую столицу Родион, помнится, ходил на выставку Антона фон Вернера. Этот, несомненно, одарённый живописец, яро ненавидел модернизм и тоже отрицал способность женщины быть художником…
Сам Елагин не был настолько уверен, что искусство справедливо разделять на мужское и женское. Но действительно не представлял, как возможно порядочной, а не богемного склада, женщине совмещать серьезное занятие искусством и, например, заботу о муже и детях? Не станет ли она ими пренебрегать, чтобы часами оставаться в мастерской один на один с мольбертом?
Конечно, для них с Татой это пока еще не самый актуальный вопрос. Но даже просто столь длительная разлука сразу после свадьбы – не станет ли она в итоге тем подводным камнем, на который однажды натолкнется их семейный корабль?

Все эти мысли и сомнения не оставляли Елагина даже тогда, когда он входил в дом Игнатьевых с букетом роз в руках утром двадцать третьего января. Но его уверенности в том, что поступает сейчас правильно, это не отменяло. Нужно было лишь найти самые правильные слова, чтобы добиться своего и не разрушить все, что было ему настолько дорого.
– Их сиятельств нет дома, с утра уехали-с, - первым же делом доложил слуга, едва впустив его в холл.
- А что Татьяна Александровна, тоже уехала, со всеми?.. – уточнил Елагин, невольно замирая сердцем. Конечно, дядя говорил ему, что Тата останется дома. Но мало ли, вдруг, ее планы переменились…
- Нет, ваше сиятельство. Барышня остались дома-с. У себя в мастерской изволили рисовать. Велено никому не беспокоить.
- Но ты все же доложи обо мне, голубчик, – настаивал Елагин на своём праве увидеться с Татой. – Передай цветы и спроси, не примет ли?
Прошло несколько томительных минут ожидания, прежде чем лакей вернулся и проводил его к мастерской, где затем с поклоном и оставил, прежде открыв перед ним дверь.
До нынешнего дня Родион никогда еще не бывал в этой таинственной для него комнате. Но лишь мельком оглядев помещение, он сразу же стал искать Тату. Она стояла напротив окна с кистью в руке у мольберта, в простом домашнее платье, поверх которого был повязан длинный фартук. И этого обыкновенного, в общем, зрелища Елагина отчего-то перехватило дыхание.
Постаравшись унять лёгкую дрожь, ограничившись лёгким кивком вместо приветствия, он медленно приблизился к любимой, словно боясь, что может её спугнуть, а потом сразу заговорил, также выбрав самую спокойную и размеренную интонацию.
- Тата, родная… Прошлый раз мы расстались как-то глупо. Ты сердилась, я был обижен, поэтому, боюсь, мне не удалось полностью и правильно донести до тебя своих соображений относительно нашего будущего. Позволь мне сделать это хотя бы сейчас…