Отправлено: 20.12.21 21:54. Заголовок: Её звали Мечтой

Время действия: 17 июня 1916 года

Место действия: Париж

Участники: Татьяна Веригина, Родион Елагин

 Отправлено: 20.12.21 22:00. Заголовок: Он не был в столице ..

Он не был в столице Франции почти четыре года, и, если бы не служебная необходимость, по правде говоря, не приехал бы. С самого начала Великой войны, которую русские между собой называли германской, обстановка в Европе не располагала к путешествиям, но у графа Елагина имелись и другие, сугубо личные, причины, чтобы не приезжать в Париж, о которых он, разумеется, предпочитал не распространяться.
Война наложила на город свой отпечаток: культурная столица мира чуть потускнела, стала настороженнее. Впрочем, парижане приспособились – право же, невозможно перестать жить! В этом они походили на русских. В городе работали магазины и мелкие лавочки, кафе, театры и музеи. Государство взяло на себя контроль над ценами на некоторые виды продовольствия, чтобы облегчить населению тяготы войны. Всё это Родион успел узнать от самих французов за три дня пребывания в Париже.
Во Францию граф прибыл в составе правительственной делегации для участия в Парижской экономической конференции. Русскую делегацию возглавили тайные советники Николай Николаевич Покровский, бывший государственным контролёром, и его заместитель товарищ министра торговли и промышленности Василий Васильевич Прилежаев. Русские на конференции занимали осторожную позицию, не давая союзникам никаких определённых обещаний, а лишь информируя о планах России. На дипломатическом языке это называлось «обмен мнениями».
Вот уже более года Елагин служил в столице в Министерстве торговли и промышленности Российской империи, возглавляемом ныне князем Шаховским, и благодаря этому вошёл в число участников делегации. Протекцию Родиону Михайловичу составил тесть: Павел Афанасьевич Криницкий состоял на службе в Главном интендантском управлении, человеком был сугубо деловым и выгоду искал везде, а с началом германской войны все продовольственные заведения России подчинялись Министру торговли и промышленности. Хорошо бы и там иметь своего человека, здраво рассудил Павел Афанасьевич, и помог зятю.
В Париже русская делегация остановилась неподалеку от Триумфальной арки, в отеле Saint James Paris. Стоял июнь, но первый летний месяц отметился дождями и прохладой. Впрочем, Родион еще помнил о том, что в Париже часто идут дожди. И всё-таки он узнавал и одновременно не узнавал город, в котором прежде бывал не раз. Некоторые улицы сменили название: Берлинская стала Льежской, а авеню д'Аллемань получила имя Жана Жореса. То же и в России: столица империи стала Петроградом, а в Москве отель «Берлин» из верноподданнических чувств переименовали в «Савой».
О войне в Париже напоминали не только беженцы и новобранцы на вокзалах. Проезжая мимо «Гранд-Пале», Елагин узнал, что величественный дворец превращен в военный госпиталь. Еще одна новая черта парижской жизни: женщины водят трамваи. Родион не удержался и позволил себе прокатиться. В Париже члены русской делегации передвигались на автомобилях, а тут старинный трамвай!
Он сошел на остановке в XIV округе и пешком добрался до квартала Монпарнас, облюбованного еще с начала века художниками, литераторами и эмигрантами. В том месте, где перекресток Вавен пересекался с бульваром Рапай, на первом этаже четырехэтажного здания располагалось кафе «Ротонда». Елагин зашел, чтобы выпить кофе и выкурить сигарету, и был приятно удивлён интерьером: вдоль стен стояли обитые кожей сиденья, притягивали взгляд мраморные столешницы, основной зал для посетителей отделён стойкой из богемского стекла. Не похоже на то, что он себе представлял. Посетителей много, даже слишком – Родион едва нашел свободное место. В углу двое мужчин увлеченно играли в шахматы, одетый в поношенный костюм юноша что-то бегло писал в блокнот, отвлекаясь на чашку кофе за десять сантимов и свежевыпеченный багет, за соседним столиком черноволосый красавец с выраженными семитскими чертами водил по бумаге карандашом, пытаясь заработать себе на ужин. За столиками звучала разноязычная речь и, похоже, многие из посетителей бывали здесь ежедневно. Елагин впервые прочувствовал богемную атмосферу, которой славилось это место. Многие из этих людей, что приходили в кафе, вели полуголодную кочевую и беспутную, как ему казалось, жизнь, но определённо выглядели счастливыми и весёлыми. Непостижимо для такого организованного человека, как он.
Елагин расплатился и вышел из кафе. Припустил дождь. Сначала мелкий, оседавший на одежде дождевой пылью, потом хлынул настоящий июньский ливень - от такого под зонтом не спрячешься. Прохожие бросились кто куда. Возвращаться в «Ротонду» не хотелось, до трамвайной остановки идти далеко, и Елагин решил переждать непогоду в маленькой галерее по пути. Как видно, она занимала первый этаж. На вывеске было изящно выведено «Nouvelle peinture». Он вбежал по ступенькам и толкнул дверь. Звякнул колокольчик, но никто не вышел ему навстречу. Потоптавшись у входа, Родион Михайлович прошел по узкому коридору и вскоре оказался в просторной комнате, стены которой были увешаны картинами. Тут были пейзажи, натюрморты, бытовые сценки и портреты. Переходя от одной картины к другой, Родион неспешно рассматривал их, мысленно отмечая те, что понравились. Он не считал себя знатоком современного искусства, а здесь, по всему видно, выставлены работы начинающих и малоизвестных художников. Он уже хотел уйти, когда заметил еще одно полотно, не на стене – на старом мольберте, что было необычно и привлекало внимание. Родион Михайлович подошел почти вплотную и окинул взглядом картину. Это был камерный интимный портрет мужчины в самом расцвете лет. Он был изображён в расслабленной позе спящего на животе человека, и лишь край белоснежной простыни слегка прикрывал его обнажённую фигуру. Картина вдруг показалась Елагину знакомой, словно всё, что на ней изображено – комната, человек - он уже видел где-то. И этот шрам на спине изображённого мужчины – у него самого был такой же… в том же месте…
Родион Михайлович почувствовал, как кровь прихлынула к лицу. Этого не может быть! Он ошибается!
- Хотите купить картину, мсье? – вдруг раздался голос.
Елагин резко обернулся, заслышав французскую речь, и обнаружил позади себя невысокого мужчину средних лет. Он был весьма живописно одет, но черты лица выдавали в нём истинного сына Франции.
- Нет… Вернее, да. Я хотел бы приобрести эту картину, - Родион Михайлович указал на мольберт. – Это возможно?
- Если автор готов её продать – разумеется, - с улыбкой ответили ему. – Вам нужно поговорить с художником. Вернее, художницей.

 Отправлено: 30.12.21 03:21. Заголовок: Дождь, обрушился на ..

Дождь, обрушился на район Монпарнас с таким напором и силой, будто бы в небесах внезапно прорвался какой-то громадный пузырь, в котором до того и хранился запас воды, что бурными потоками растекался теперь вдоль мощеных камнем улиц, не позволяя допустить даже и мысли о том, чтобы, пока всё это светопреставление не завершится, покинуть стены кафе. Того самого, в помещении которого укрылась от разразившейся непогоды тесная компания из трех человек – двух молодых людей и одной девушки. Впрочем, нельзя сказать, чтобы кого-то из них это хоть сколько-нибудь тяготило. Провести еще немного времени здесь было в любом случае лучше, чем вновь бесцельно бродить по опостылевшему залу галереи в ожидании чуда. Вернее, того, что сюда, в не самый популярный квартал, расположенный в глубине района, и на изрядном удалении от других, более популярных, выставочных залов, вдруг забредет некто, кого настолько заинтересует творчество никому не известных молодых художников, чтобы затем сразу же захотеть купить себе что-то из понравившихся работ. Ну, или хотя бы предложить выставляться где-нибудь еще, а не в этой «заднице мира», как порой в сердцах выражался Этьен, один из тех двух молодых людей, вместе с которыми Тата проводила законный получасовой перерыв. Именно столько выделял от щедрот «своим художникам», как ему нравилось выражаться, месье Дюпре – хозяин галереи, где они с друзьями вот уже почти целый месяц выставляли самые удачные работы в надежде, что те привлекут к себе хотя бы чье-то внимание. Но веры в это – во всяком случае, у самой Таты, с каждым днем становилось всё меньше. Как и в то, что однажды у неё всерьез получится добиться большого успеха. Хотя вслух в этом она, разумеется, ни разу никому не признавалась. Молчала и теперь, медленно покручивая на блюдце давно опустевшую кофейную чашку и слегка улыбаясь, слушая, как Патрик – второй её приятель, пространно сетовал по поводу дождливой погоды, которая неизменно навевает на него не вдохновение, а меланхолию.

- И что это только за лето такое?! То жара, как в аду, то ливни, словно из ведра! Верно говорят, что скоро наступит всему конец…

- А еще раньше он наступит непосредственно для тебя – если только не уймешься и не перестанешь, наконец, ныть!

- Какой ты грубый, Этьен! Даже не понимаю, за что я тебя до сих пор люблю!

- Ну, может быть, как раз именно за это?..

- Прекратите, иначе я уйду! – не выдержав, Тата мотнула головой и демонстративно громко вздохнула. – Всякий раз, попадая в ваше общество чуть дольше, чем на пять минут, я неизменно начинаю чувствовать себя третьей лишней! В конце концов, это даже как-то обидно! Иногда мне вообще кажется, что счастливые отношения – да, к тому же, без нелепых, сковывающих по рукам и ногам, обязательств, возможны только у вас, гомосексуалистов!

- Так в чём же проблема, милочка! – едва выслушав ее до конца, Этьен расхохотался в голос. – Присоединяйся к нам! Уверен, ты будешь пользоваться оглушительным успехом у девушек!

- Ну, нет! Я хочу доверять тому, кого полюблю! А среди женщин – если не брать в расчёт родню, у меня такая только одна. И она, к сожалению, тоже абсолютно не интересуется другими женщинами. Так что и здесь не повезло!

- Как это трагично! Бедняжка!

- Ой, Патрик, умоляю, не начинай!

- Ну, вот и ты туда же… А еще подруга!

- Конечно подруга. Не вижу противоречия.

- А я вот вижу!.. А еще вижу, - прибавил он вдруг, слегка вытягивая шею и вглядываясь в окно, лицом к которому все это время располагался – в отличие от Таты и своего возлюбленного, сидевших у противоположной стороны столика, - что сюда стремительно приближается этот противный, толстый мальчишка, сынок Дюпре. Не иначе, тот послал его за нами.

- Немудрено! Мы сидим здесь уже почти час! – пожал плечами Этьен, тоже оборачиваясь к окну. – Да, это Момо. Ну что ж… Подождем, ведь это он торопится к нам, а вовсе не мы к нему! – прибавил он, весело подмигнув своим компаньонам. – Да и пробежаться ему лишний раз всегда полезно…

Обменявшись ироническими ухмылками, все трое вновь уставились в свои чашки, ожидая, пока Момо Дюпре войдет в помещение кофейни.

- Вот вы где! А папа вас там уже заждался! – воскликнул он, едва отдышавшись. – И, между прочим, не один! А с покупателем!

- Неужто кто-то позарился на его жалкую галерею? – склонившись в эту минуту к самому уху Таты, едва слышно прошептал Этьен, заставив её так же тихонько прыснуть. – Не может быть! – повторил он громче уже совсем другим, делано удивленным тоном. – И кому же из нас троих нынче так повезло?

- Тати!

- Мне?! – удивилась Таня, уже потихоньку привыкшая к тому, что здесь, в Париже, её имя, произносимое как «Татиана» - с ударением на последний слог, все сокращают до «Тати́», вроде, и похожего на её домашнее детское прозвище, а всё равно звучащего при этом как-то иначе. Более легкомысленно, что ли?.. «В полном соответствии с выбранным образом существования», – как часто с иронией думала она, пытаясь про себя рассуждать на эту тему.

- Да, тебе! Какой-то господин желает купить ту самую картину, «Спящего»!

- Но я ведь уже сто раз говорила месье Дюпре, что эта работа не продаётся! Она не закончена! – в сердцах стукнув ладонью по столу, Тата обвела сердитым взглядом своих друзей, будто искала у них поддержки.

Это, и в самом деле, выглядело каким-то абсурдом! Собственно, она не хотела её даже выставлять! Но, едва увидев эту картину в её мастерской, куда пару месяцев назад зашел, чтобы выбрать то, что хотел бы выставить на продажу в своей галерее, Дюпре сразу же заявил, что, если «мадемуазель Вериги́н» не захочет предоставить ему именно эту свою работу хотя бы в качестве непродаваемого экспоната, то и никаких других он тоже не возьмет. Ни у неё, ни у одного из её друзей, вместе с которыми Тата вот уже год арендовала эту крохотную мансарду в качестве общего места для работы. И как было тогда отказаться, зная, что, в отличие от неё, у которой всегда есть достаточно денег – спасибо родителям и особенно дяде Полю, Этьен и Патрик постоянно перебивались бы с хлеба на воду, если бы она им не помогала…

Вот и теперь оба глядели на неё молча, но при этом с такими выражениями лиц, что отправить Момо обратно к его отцу ни с чем было абсолютно невозможно.

- Ну, хорошо, - произнесла она, наконец, - ступай обратно и скажи месье Дюпре, что я сейчас приду и мы с покупателем лично всё обсудим… Я не стану продавать этот портрет! Даже если он заплатит мне за него миллион! – вновь воскликнула она после того, как мальчик убежал обратно в галерею.

- Но почему, Тати?! Это же глупо! Мы все знаем, что это твоя лучшая работа на сегодняшний день. И возможно, единственный реальный шанс наконец прославиться! – всплеснул руками Патрик. – А что если он – какой-нибудь известный коллекционер, который намеренно ищет картины в расчёте на то, что потом они станут гораздо дороже? Как этот ваш русский с непроизносимой фамилией… как его там? Который открыл Матисса…

- Щукин, - коротко ответила Тата, затем нахмурилась и ненадолго умолкла. – Очень сильно сомневаюсь, что это лично он пришел к месье Дюпре. Но взглянуть на него, и в самом деле, любопытно. Пойдете со мной?

- Ну, нет, дорогуша, это твой личный звездный час! Проживи его не зря! А мы подождем тебя здесь. После придешь и все нам подробно расскажешь.

Спустя десять минут после этого разговора, Тата уже входила в здание, первый этаж которого занимала сама «Nouvelle peinture», а на втором располагалась квартира её владельца.

В зале, где были вывешены картины, никого не оказалось. И, догадавшись, что Дюпре отвел потенциального покупателя в свой рабочий кабинет, где теперь, наверняка, потчует дешевым коньяком и забивает голову пустой болтовней, боясь, что он сорвется с крючка, Тата сразу же направилась туда.

Из-за двери, действительно, доносился приглушенный гул мужских голосов.
Тихо постучавшись, она дождалась приглашения и вошла.

 Отправлено: 01.01.22 20:02. Заголовок: - Вы из России? Здес..

- Вы из России? Здесь очень много ваших соотечественников, месье…- хозяин галереи, представившийся ему как господин Дюпре, вопросительно взглянул на Родиона Михайловича.
- Елагин, - ответил граф и виновато улыбнулся. – Простите, мой французский не так хорош, как раньше: давно не практиковался.
Он огляделся вокруг себя: кабинет месье Дюпре выглядел традиционно и даже несколько старомодно, что совершенно не вязалось с выставленными в его галерее картинами. Книжный шкаф набит книгами, на двухтумбовом письменном столе - стопка бумаг, прижатая тяжёлым пресс-папье, и бронзовая чернильница в виде статуэтки мальчика. Телефон посреди всего этого великолепия выглядел чужеродным предметом, но Родион тут же вспомнил, что завтра он обещал позвонить домой, в Петроград. Мать и Илария станут тревожиться, если он не сделает этого.
- Прошу вас, месье Елагин, устраивайтесь!
Дюпре указал гостю на кресло, а сам достал коньяк и налил себе и Родиону Михайловичу по рюмке. – Это скрасит нам ожидание.
Мужчины выпили, и беседа потекла в нужном хозяину галереи русле.
- Вы знакомы с Мари Васильефф ? – спросил он у Елагина и, получив отрицательный ответ, продолжил: - Художница из России. На Монпарнасе она организовала Свободную русскую академию, и у неё определённо дар собирать вокруг себя перспективных художников. Если вы хотите знать моё мнение о живописных талантах этой дамы, то я назвал бы их спорными. Впрочем, здесь она известна еще и тем, что в своей мастерской организовала столовую для художников - «Cantine des artistes». Время сейчас трудное, месье Елагин. Всем приходится выживать…
- Да, вы правы, - тихо откликнулся Родион. – Война в Европе приобрела затяжной характер. И я совершенно не уверен, что она скоро закончится.
Они выпили еще по рюмке и некоторое время молчали.
- В Париж ежегодно приезжают со всего света учиться живописи, - вновь оживился галерист. – Монпарнас известен Академией Коларосси, самым старым заведением, и Академией де ла Гранд Шомьер, этим оплотом свободного творчества.
- О последней я много наслышан, - кивнул Елагин. - Туда принимают иностранцев и женщин.
Он слушал Дюпре со смешанными чувствами, стараясь понять, видит ли галерист в его лице случайного покупателя или знатока живописи? Ни то, ни другое не соответствовало истине. Коллекция картин в родительском особняке собиралась не одним поколением графов Елагиных и пополнялась новыми полотнами, но основу её составляли портреты членов семьи, заказанные в разные годы модным художникам. Жанровая живопись – совсем другое дело, без предварительной консультации ни одна покупка не совершалась. Вкладывать деньги в искусство нужно с умом.
Месье Дюпре, как видно, думал о том же, потому поинтересовался:
- Вы ведь не коллекционер, месье Елагин. Могу предположить: вы хотите приобрести картину в подарок?
- Не могу же я приехать из Парижа с пустыми руками? Моя жена не поймёт меня, – солгал он и пожал плечами, улыбаясь. – Месье Дюпре, кажется, вы упомянули, что автор картины, которую я хочу приобрести, женщина? Я могу узнать её имя?
- Я не сказал вам? Простите, не знаю, как так вышло! – воскликнул Дюпре. – Её имя - мадемуазель Веригин. Она, кстати, русская, но училась здесь, в Париже. Очень талантливая молодая женщина.
Родион побледнел. Он не ошибся! На картине, выставленной на всеобщее обозрение в этой богом забытой галерее, Тата изобразила его. Он не помнил, чтобы позировал ей. Разумеется, она, как и многие художники, могла сделать наброски по памяти, но почему ни словом не обмолвилась об этом?..
- Мадемуазель Веригин? – переспросил он, с трудом выговаривая Танино имя на французский манер.
- Да-да, - спешно подтвердил Дюпре. – Вообще-то галеристы не любят выставлять работы художниц, особенно молодых. Не поймите меня неправильно, но… Невыгодно. В Париже разве что Берта Вейль поддерживает и продаёт их полотна в «Galerie B. Weill». И не всем суждено стать вровень с Жаклин Марваль и Соней Делоне, которых ныне выставляют наравне с мужчинами. Но должен признать, что в будущем Тати Веригин вполне по силам тягаться талантом с мужчинами.
- Не означает ли это, что в будущем стоимость картины станет выше? – пробормотал Елагин, пытаясь унять волнение и лёгкую дрожь в теле.
Месье Дюпре расхохотался.
- Вы деловой человек, месье Елагин! Должен признать, вы мне нравитесь!
- Благодарю! Думаю, мы сойдемся в цене.
Родион пожал галеристу руку, и в этот момент кто-то постучал в дверь кабинета.
- А вот и мадемуазель Веригин! Войдите! – крикнул он и подмигнул Родиону Михайловичу, чем привёл его в замешательство.
Дверь распахнулась, и до боли знакомый голос произнёс:
- Вы искали меня, месье Дюпре? Момо нашел меня в кафе, и я …
- Я искал вас, Тати, затем, чтобы познакомить с господином, который хочет купить вашу картину!
Родион встал из кресла и, поклонившись, сказал по-русски:
- Татьяна Александровна! Какая неожиданная встреча…

 Отправлено: 07.01.22 16:03. Заголовок: *с неожиданным покуп..

*с неожиданным покупателем*

- Родион… Михайлович? – чуть запнувшись между именем и отчеством, Тата невольно отступила, обратно к двери, и, не глядя, взялась за массивную и основательную бронзовую ручку – такую же, как и вся обстановка этого кабинета в целом. Сердце в груди, совершив странный кульбит, на миг замерло, а потом вновь заколотилось так, что стало трудно дышать. – Как ты… вы… правы, да. Весьма неожиданно вас здесь увидеть.

Родион вновь поклонился и вежливо улыбнулся, старательно скрывая свои истинные чувства, и не желая, чтобы их превратно истолковали и Тата, и месье Дюпре. Хотя с каждой минутой это становилось всё труднее.

- Все дороги ведут если не в Рим, то в Париж точно! – многозначительно заметил он, с трудом отводя взгляд от «мадемуазель Тати».

Она показалась ему ещё красивее, чем прежде. Щеки её пылали румянцем (это от смущения, решил Родион), белокурые слегка завитые по последней моде волосы едва доставали плеч, и вся фигура чуть округлилась, стала женственнее, что не мог скрыть простой и по-французски элегантный наряд.

- Вы знакомы?! – подал удивленный голос месье Дюпре.

Отрицать это было бессмысленно.

- Да, - неожиданно в один голос по-французски ответили Родион с Татой.

И тут же рассмеялись. Напряжение между ними несколько спало.

- Я хотел бы купить вашу картину, Татьяна Александровна, - признался Родион Михайлович, обращаясь к Тате. Собственно, за этим вас и позвал месье Дюпре.

- Зачем? – спросила она вновь по-русски. Потом, быстро покосившись на хозяина галереи, следившего за ними с всё возрастающим любопытством и одновременно недовольством во взгляде, все же решила опять перейти на французский. – Боюсь, что подобное невозможно. Вероятно, месье Дюпре просто забыл сказать вам, что эту картину я не продаю.

Родион вскинул голову и пристально посмотрел на Тату. В его взгляде промелькнуло удивление, тут же сменившееся азартом. Он резко повернулся к Дюпре.

- Вот как? Картина не продается? – переспросил он у галериста. – Готов заплатить любую цену, если вы уговорите мадемуазель Веригин отдать мне её работу. Сделка будет выгодна для вас обоих. Не думаю, что кто-то другой предложит вам больше, чем я. Ну же, месье Дюпре!

- Э-ээ, - протянул тот в нерешительности, вновь попеременно взглянув сперва на чуть нахмурившуюся после этих слов художницу, упорство которой ему было, если честно, абсолютно непонятно из-за его очевидной бессмысленности. А затем и на самого иностранца, в глазах которого, как вдруг показалось, сквозь светскую непроницаемость, промелькнуло нечто, весьма похожее на интерес заядлого картежного игрока. «Может быть, именно на это и попробовать надавить?» - подумалось Дюпре. А заодно станет понятно, сколько в принципе можно смело просить за картины этой девчонки: кто знает, вдруг, со временем найдутся еще и другие, кому они настолько же приглянутся… - Давайте зайдем с другой стороны, месье! – выговорил он, наконец, как можно более дружелюбным и заинтересованным тоном. – С практической, так сказать. Не могли бы вы сообщить вслух, какую именно сумму готовы предложить мадемуазель Веригин за ее работу? Быть может, узнав её, так сказать, более предметно, она изменит своё мнение?

- Мне, разумеется, известно, что обычная цена полотна художника во Франции – 8 тысяч франков, - кашлянув, произнёс Елагин. - Я готов выложить за «Спящего» на десять тысяч больше, то есть восемнадцать тысяч. Полагаю, это достаточная сумма?

- И… у вас она найдется? – потрясенно спросил Дюпре. – Видите ли, мне известно, что после закрытия границ русские банки отказываются переводить деньги во Францию.

- У меня имеется счёт в банке Парижского союза, - признался Родион, - открытый еще до войны.

- И что же, мадемуазель, что вы скажете теперь? – сказал он через некоторую паузу, опять обращая взгляд на Тату, которая прослушала весь этот диалог молча, да и теперь настолько явно не торопилась в него вступать, что Дюпре почувствовал, как постепенно начинает терять терпение. – Каково ваше решение?

- Прежнее! – коротко откликнулась девушка, обращаясь при этом вовсе не к нему, а к третьему участнику разговора. – Я весьма признательна, месье, что вы настолько глубоко поняли и оценили мой скромный талант, но продолжать этот разговор не имеет смысла.

- А вот у меня, позволю себе заметить, иное мнение! – внезапно воскликнул Дюпре, необычайно резво для своей грузной фигуры выскакивая из-за стола и подходя к графу Елагину. – Месье граф, не могли бы вы ненадолго оставить нас с мадемуазель Тати наедине? Всего лишь на несколько минут!

 Отправлено: 07.01.22 16:09. Заголовок: " с рожденной св..

" с рожденной свободной"

- Хорошо, - согласно кивнул Родион Михайлович. Вид он при этом имел не слишком довольный. – Но вынужден предупредить: нескольких минут вам может не хватить, чтобы сломить упрямство мадемуазель Веригин. Действуйте смелее! Вы же хотите заработать свои комиссионные?
Дюпре в нетерпении замахал руками, что могло означать лишь желание получить деньги.
- С вашего разрешения! – произнес Елагин и, не глядя на Тату, в раздражении покинул кабинет.
- И ради чего это всё, месье Дюпре? Уж не хотите ли вы попытаться заставить меня изменить решение силой?
- Упаси господь, дорогая мадемуазель! Как вы могли подумать! Разве что только словом! Силой, так сказать, убеждения… Но прежде хочу задать вопрос: вы ведь выставляетесь в Париже пока только у меня?
- Да…
- И, вероятно, ваши милые друзья, господа Лефевр и Жюно, тоже? Или я ошибаюсь?
- Насколько мне известно, - суховато кивнула Тата, которую в этот же самый миг мятным холодком из самой глубины души посетила весьма неприятная догадка, коей, впрочем, никак не хотелось сходу поверить. – А какое отношение это имеет к нашему разговору?
-Да вы присядьте, присядьте, милая Тати, что же вы все жметесь там, в углу?! – вместо ответа, внезапно воскликнул Дюпре, жестом указывая на то кресло, которое до ее прихода занимал Родион.
- Благодарю, но здесь мне удобнее. И вы мне не ответили.
- В самом деле? Ах, ну, конечно! Какое имеет отношение… Честно скажу, весьма опосредованное. Пока. Но это вполне может измениться. Видите ли, искренне стараясь поддерживать молодых художников, я все же не должен забывать и о том, что моя галерея – это бизнес, как говорят в Североамериканских Штатах! И она должна приносить прибыль! А это напрямую зависит от того, покупают ли выставленные в ней работы…
- Послушайте, но ведь мы с самого начала договорились, какие из конкретно моих полотен к продаже не предназначены! Вы сказали, что «Спящий» будет выставлен лишь для рекламы.
- Да, но что делать, если те, которые вы как раз хотели бы продать, никому не нужны? Как, впрочем, и те «шедевры» ваших приятелей, которые я, по правде сказать, и взял-то лишь потому, что это вы так настоятельно мне их порекомендовали! И, как все больше это вижу, взял зря! Прошло уже три месяца, а никто ими так и не заинтересовался. Поэтому нет-нет, да и подумаешь уже о том, чтобы вообще отказаться от надежды их кому-нибудь сплавить… - прибавил он вкрадчиво, сопроводив эту речь весьма многозначительным взглядом.
- Так, может, дело не в том, что они так уж плохи, а в том, что это в вашу паршивую лавчонку заглядывает два человека в год? Да и то лишь для того… - запнувшись от разом вспыхнувших в сердце обиды и возмущения, Тата на миг отвернулась и глянула на окно, стекло которого все еще было в непросохших брызгах недавнего ливня,– чтобы укрыться от дождя!
- Что?! – мгновенно покраснев от ярости заорал Дюпре, вновь вскакивая и гневно вращая белками глаз. – Так вот, значит, какова будет твоя благодарность, дрянная ты девчонка?! Да как ты только смеешь?! Я же могу сделать так, что ни одну из твоих жалких писулек в этом городе вообще больше нигде не возьмут! Даже на растопку печей! Не то, что на продажу… Да я…видит Господь, я долго терпел, но хватит и с меня! Пошла отсюда вон! Причем, вместе со своими отвратительными «голубыми» дружками! Их рожи и их бездарную мазню я тоже не желаю здесь более видеть!
- Да и пойду! А вы, старый фарисей, катитесь к чёрту со своей галереей! Желаю вам как можно скорее окончательно разориться! – выкрикнув эту фразу уже после того, как выскочила из кабинета, Тата от души хлопнула тяжелой дверью. Едва не столкнувшись затем на пороге с несколько обескураженным Елагиным, который едва успел отступить, чтобы она прошла. Наверняка, он слышал, что разговор успел перейти на повышенные тона. Но в эту минуту Тате было всё равно, что он по этому поводу думает.
Собравшись вначале молча проскочить мимо, она внезапно изменила решение: резко затормозив, все же обернулась, и, окинув его с головы до ног довольно язвительным взглядом, негромко произнесла по-русски:
- Не знаю, как ты это устроил. Но надеюсь, что теперь ты наконец-то почувствовал себя сполна отмщенным!
Затем отвернулась и торопливо пошла прочь.
- О, месье! Прошу меня извинить! – вновь распахнув дверь, всего через минуту на пороге показался Дюпре. Сокрушенно качая головой, он утирал платком вспотевшую от напряжения лысину. – Получилось крайне неловко. Увы, мне так и не удалось уговорить эту безумную девицу! Но, может, вы захотите еще раз посмотреть всю остальную экспозицию? Кто знает, вдруг в первый раз от вашего драгоценного внимания ускользнуло еще что-нибудь, что может понравиться дорогой мадам Елагин?
- Не думаю, месье Дюпре, - холодно ответил граф. – По правде говоря, меня интересует именно эта картина, и я намерен её получить. Вы же, если дело всё-таки выгорит, получите свои комиссионные. А сейчас позвольте откланяться…
И с этими словами Елагин оставил Дюпре одного размышлять о странностях характера «этих русских».
Он торопливо бросился догонять Тату и надеялся, что она не успела далеко уйти. В ушах всё ещё звучало её презрительное «Не знаю, как ты это устроил…» Но в чём она его обвиняет? В его желании купить картину не было ничего противоестественного или странного. Елагин горько усмехнулся: старая знакомая формула обвинения мадемуазель Веригиной: «Ты! Всегда! Во всём! Виноват!» И что еще она там говорила про месть?.. Чушь какая-то!
Им нужно объясниться.

 Отправлено: 07.01.22 19:54. Заголовок: Пробежав вниз по лес..

Пробежав вниз по лестнице и далее – через весь зал галереи так, словно за нею гнались черти, Тата столь же стремительно выскочила на улицу, где почти сразу заметила приближавшихся с противоположной стороны квартала Патрика и Этьена. Утомившись дожидаться в неведении, те все же решили пойти, и проведать лично, почему их подруга так надолго задержалась.

- Милая моя, да на тебе просто лица нет! Что стряслось? – воскликнул Патрик, всегда отличавшийся большей душевной тонкостью и проницательностью, нежели его возлюбленный, едва все трое поравнялись примерно на середине улицы. – Этьен! Ну, посмотри! А я ведь целых пятнадцать минут убеждал тебя, что мы ей нужны, а ты…

- Не ссорьтесь, пожалуйста, я и сама не могла представить, что там может случиться нечто подобное! – остановила его излияния всё еще тяжело дышавшая от спешки и обуревавших душу волнений Тата.

- О, боже! – вновь тихо ахнул Патрик.

- Да что такое-то, тебя кто-то обидел, Тати?! – вскинулся подле него и Этьен, сразу же грозно нахмурившись.

- Да нет. Всё гораздо хуже, - едва не всхлипнув, ответила девушка и затем вкратце, по-быстрому, пересказала друзьям суть произошедшего.

- Вот же сукин сын! – сжав кулаки, сквозь зубы процедил Этьен, с угрозой косясь в сторону здания «Nouvelle peinture». – Да я за такие слова ща ему так «портрет» подрихтую, что и мамаша родная не узнает! Со всем своим вонючим, якобы отсутствующим талантом! И второму, из-за которого это все вышло, тоже! Пусть не думает, что если у него полно лишних денег, то на них можно купить всё, что он захочет!

- Уймись, ради бога, что ты несёшь?! – зная его горячий нрав, тут же испуганно воскликнула Тата. – Он там вообще не при чем!

- Кто, Дюпре?!

- Да какой еще Дюпре, Родион!

- «Родион»? А что это такое? – вставил свое словечко Патрик.

- Ты совсем глупый? Имя, конечно! Покупателя!.. Господи, ну это практически невозможно объяснить! – замявшись на миг, Тата почти в отчаянии всплеснула руками. – Понимаете, мы с ним знакомы… еще из России. Он мой несостоявшийся жених!

- Тогда его тем более надо как следует поколотить!

- Да нет же, это я его бросила! А теперь он откуда-то взялся здесь, в Париже, и захотел купить «Спящего», потому что… потому что это он сам там и изображен!

- Не, ну, ничего себе! – проговорил Этьен, сразу чуть успокаиваясь и слегка насмешливо вскидывая густые кустистые брови. – А ты, оказывается, полна сюрпризов, сестричка! Ну ладно там еще богатый и щедрый дядюшка… в конечном счете, у кого их в Париже теперь нет, но это…

- Вот только не надо твоего сарказма, ладно?! Я сто раз говорила тебе, что он мне самый настоящий дядя, а вовсе никакой не содержатель! А мои остальные сюрпризы потому лучше и скрывать, что ничего хорошего они в итоге не приносят! Вот и сейчас я все испортила, причем не только себе, но и вам! Мне так неловко!

- Фьюить! Было бы из-за чего горевать! Я давно говорил, что выставляться здесь все равно, что в лесной чаще – столько же шансов, что это кто-нибудь заметит… Кстати, - внезапно осекшись, Патрик взял Таню под руку, указывая при этом многозначительным взглядом куда-то ей за спину. – А это не твой ли месье… Родион сейчас там как раз и вышел из здания галереи? Что, правда?! В самом деле?! Этьен, да ты только взгляни поскорее, какой он, оказывается, у неё красавчик! Причем, не только со спины…

 Отправлено: 07.01.22 23:57. Заголовок: Рассерженный Родион ..

Рассерженный Родион выскочил из «Nouvelle peinture» на улицу. Его тут же окатило водой из лужи проезжающим мимо автомобилем, и ему пришлось задержаться на минуту, чтобы привести себя в порядок. Чертыхаясь и проклиная мысленно парижскую погоду, он отряхнулся. Унять сумасшедшее сердцебиение оказалось тяжелее. Родион сделал глубокий вдох, задержав дыхание несколько секунд, затем медленно выдохнул. Мысли и чувства его всё еще были в смятении, но справиться с ними он мог, лишь объяснившись с Татой. За прошедшие три года он никогда не искал встречи с ней и даже помыслить не мог о том, что они увидятся при таких обстоятельствах. Их разделяли теперь не только границы и война. Родион не знал, осталось ли у каждого из них хоть что-то, связывающее их воедино. Кроме воспоминаний, разумеется. Прошлое может разрушить настоящее, так стоит ли его вспоминать?.. Слишком больно. Он вздохнул.
Елагиным, однако, двигало не только желание выкупить картину: слова Таты его задели, заставили вновь почувствовать вину перед ней. Он не мог понять, как ей удается внушить ему это чувство, а, главное, зачем?
Родион не сразу заметил Тату за спинами двух молодых мужчин, оживлённо беседующих в стороне от галереи. После ливня ему показалось, что все парижане в то же самое время покинули свои укрытия, и вышли на улицу, спеша продолжить свои дела до наступления комендантского часа. Он выждал, пока она выговорится, выплеснет эмоции и немного успокоится.
Тата не осталась в Париже без поддержки семьи, в этом Елагин был уверен. Жить в столице Франции была дорогим удовольствием для большинства художников, наводнивших город. Признанные мэтры салонного искусства селились рядом с домами буржуа, а представители нового искусства искали себе квартиры на Монмартре и здесь, на Монпарнасе. Они вели, как писали в газетах, богемный образ жизни. И Родион с сожалением думал, что и Тата примкнула к ним, хотя средства родителей позволяли ей вести совершенно другой образ жизни. Она стремилась к свободе личности. Свободе женщины от власти мужчины. Свободе творчества.
Но заработать себе состояние живописью могут только те художники, что получили общественное признание, а с ним и богатых клиентов. Таня же выставляется в маленькой и ничем не примечательной галерее, значит, дела у неё идут вовсе не блестяще. Так почему же отказалась продать свою картину ему?
Родион поднял голову и вновь взглянул на живописную троицу на противоположном тротуаре, затем, по-прежнему в раздумьях, невольно сделал несколько шагов в их сторону, остановился вновь – и вдруг, встрепенувшись, крикнул через всю улицу по-русски:
- Тата! Ответь мне только на один вопрос: почему?!

 Отправлено: 22.03.22 22:22. Заголовок: - «Почему» – что?! –..

- «Почему» – что?! – освободившись от Патрика, сделав пару шагов в сторону, и, не обращая внимания на то, что оказалась в результате на проезжей части, Тата в недоумении развела руками. – Почему не продала?! Или почему не вышла за тебя замуж? А сам ты этого понять всё еще не в силах?

- Интересно, о чём они? – с не меньшим удивлением, но гораздо тише, поинтересовался, тем временем, Этьен у Патрика. – И, может, мне всё-таки лучше врезать разок этому франту, чтобы отстал от нашей Тати?

- Не лезь! – сквозь зубы пробормотал в ответ Патрик, хватая за руку теперь уже его. – Я тоже не понимаю ни слова, но, похоже, им есть, о чём поговорить!

- Почему ты… - повторил Родион и резко осёкся, увидев, как из-за поворота за её спиной внезапно выскочил автомобиль, приближения которого почему-то не слышит ни сама Тата, ни её тихо переговаривающиеся тем же самым временем между собой друзья.

Одну целую бесконечно-долгую секунду после этого, он лихорадочно соображал, что делать. Но уже в следующую оказался на противоположной стороне улицы, где одним мощным рывком дернул Тату обратно с дороги на тротуар. И после замер на его краю, крепко прижимая её к себе спиной под визг и скрежет тормозов, смешанный с истерическими гудками клаксона и отборными французскими проклятиями, слетавшими вместе с брызгами слюны с перекошенных губ шофёра, высунувшегося из бокового оконца.

- Ты что делаешь?! – совсем чуть-чуть отстраняясь, но, всё еще крепко держа её за плечи, и тяжело дыша, крикнул Родион после того, как, убравшись обратно, и резко дав по газам, тот укатил дальше по своим делам, а они с Татой остались вдвоем. – Едва ведь под колёсами не оказалась! Сумасшедшая! – повторил он уже чуть тише, разворачивая её к себе лицом.

И от этого они вдруг оказались так близко, что слышали дыхание друг друга и все учащающиеся удары сердца. Длилось это, впрочем, тоже вряд ли больше минуты. А потом, видимо, оправившись от первого потрясения, Тата слегка дернулась в его руках, попытавшись выскользнуть из непрошеных объятий.

 Отправлено: 22.03.22 22:26. Заголовок: - Что, снова пытаешь..

- Что, снова пытаешься сбежать?– с горькой усмешкой произнёс Родион, не сводя взгляда с её лица. – Как всегда? Или боишься, что обижу? Только разве я хоть когда-нибудь это мог, Тата?.. Да и твои верные рыцари здесь, - кивнул он в сторону напряженно наблюдающих за ним, стоя неподалёку, парней, – в любую минуту готовы на помощь броситься!
- Не болтай ерунды, никуда я не бегу, ты просто слишком сильно сжал мне плечо… больно, - откликнулась Тата, вновь чуть пошевелившись под его вмиг ослабившей после этого хватку рукой. – Я, правда, не слышала, как он приблизился, - продолжила она, имея в виду едва не сбивший её автомобиль. – Спасибо, что спас и прости за то, что я тебе только что наговорила! И за то, что накинулась у Дюпре. Глупо было предположить, что ты затеял все это специально. Даже не знаю, что на меня там нашло.
Вздохнув, она опустила глаза, а когда вновь подняла, то увидела, как лицо Родиона, до того разом суровое и напуганное, обретает выражение недоумения.
- Ну…всю эту историю с картиной, я имею в виду. А Дюпре лишь играет там роль «злого жандарма». Впрочем, это теперь неважно…
- Да пусти ты меня уже, наконец! – раздавшийся поблизости возглас заставил Тату и Родиона вновь оторвать друг от друга взоры, чтобы почти одновременно повернуться туда, откуда он доносился – и увидеть, как, слегка оттолкнув в сторону своего спутника, к ним направляется Этьен. – Месье, я просто обязан это сказать! Вы настоящий герой! Позвольте пожать вашу мужественную руку! – проговорил он, оказавшись в непосредственной близости от Родиона. – Если бы не ваша ошеломительная реакция… - исказившись на миг лицом, молодой человек помотал головой, и затем вежливо поклонился. – Позвольте представиться: ЭтьенЛефевр! А это – Патрик Жюно, - прибавил он, слегка кивнув в его, подошедшего следом, сторону. – Мы оба – друзья Тати и были бы весьма рады с вами познакомиться!
- Родион Елагин, - окинув изучающим взглядом приятелей Таты, представился граф и несколько натянуто улыбнулся. – Так вы друзья Тати?.. Надеюсь, добрые, - иронично пробормотал он, стараясь не смотреть на их подругу.
От господ Лефевра и Жюно веяло живым обаянием бесшабашной юности, и выглядели они столь же живописно, как и те молодые люди, которых Родион пару часов назад встретил в «Ротонде». Если не сказать более. Он вообще был твёрдо уверен, что у каждого француза, будь он богат или беден, имеются особенные предпочтения в одежде, еде и музыке. «И в женщинах, - мысленно прибавил граф. – Хотя тут, возможно, и иной случай».
- Полагаю, вы оба тоже художники? – спросил Елагин.
- Да! Правда, мне дано создавать картины лишь на холсте или бумаге, а вот Патрик еще немного и скульптор, - кивнул Этьен, с гордостью взглянув на своего друга. – Ему отлично удаются композиции из глины…
- Ай, да брось ты! – тотчас же смущенно перебил его тот. – Не вводи человека в заблуждение! Прекрасно ведь знаешь, что это – баловство, я даже никому их и не показываю… да и не обо мне сейчас речь. Расскажите лучше о вас, месье Елагин! Должно быть, вы тоже человек искусства? Простите, но я тут успел заметить… у вас такие красивые руки! Вы, верно, музыкант?
- Чиновник, - не вдаваясь в подробности, опроверг его предположение Елагин и вежливо улыбнулся. – Моё занятие покажется вам скучным, молодые люди, но ни одно государство не может функционировать без нас. И, увы, я не играю ни на одном музыкальном инструменте, не пою и не пишу картины. С точки зрения искусства я малоинтересная личность, - он снова улыбнулся, на этот раз широко и открыто, - а в Париже нахожусь не для пополнения коллекции живописи, а в составе русской делегации экономического форума.
- О, напрасно вы так говорите! – столь же открыто улыбнулся ему в ответ Патрик. – В каждом из нас живет артист – в широком смысле. Уверен, что и в вас тоже, месье! Нужен лишь тот, кто поможет его найти!
- Уж не себя ли ты видишь в этой роли?! – язвительно заметил Этьен. – Не слушайте его, месье Елагин! Дело в том, что, помимо артиста – «в самом широком смысле», в нашем Патрике с самого момента его рождения живет и наизнатнейший болтун, который способен буквально любому забить голову своими странными теориями.
- Ну и пускай! Это гораздо лучше, чем тот жуткий зануда, который живет внутри тебя!
- Ребята, ну хватит! – видя, что шутливая пикировка вот-вот грозит обернуться настоящей ссорой, в их диалог вмешалась Тата, которая до того наблюдала за происходящим со стороны.

 Отправлено: 22.03.22 22:27. Заголовок: Маленькая передышка,..

Маленькая передышка, неожиданно выпавшая на её долю усилиями обоих незадачливых приятелей, явно изо всех сил пытавшихся произвести хорошее впечатление на своего нового знакомого, оказалась очень кстати. Захлестнувший душу после столь неожиданной встречи с прошлым эмоциональный шторм, конечно же, не улёгся полностью. Но теперь его можно было хотя бы контролировать. Достаточно, чтобы не допустить срыва, подобного тому, что Тата устроила в галерее. Хотя, увы, и слишком мало, чтобы спокойно реагировать на знакомые до боли взгляды, улыбки, жесты… черты лица. И принимать в то же самое время, что все они – почти неуловимо, изменившиеся за прошедшие два года – теперь для неё чужие.

- Полагаю, месье Елагину не слишком нужны все эти подробности! К тому же, нам уже пора идти, – позволив себе еще всего лишь один короткий взгляд на Родиона, Тата многозначительно кивнула в сторону галереи.

- Ой, да не волнуйся, Тати! Поверь, мы вдвоём прекрасно сможем забрать оттуда и твои картины тоже! И потом отнесем их в нашу мастерскую. А то ты, наверное, хотела бы еще немного поговорить со своим старым другом наедине, а мы, действительно, лишь забиваем вам мозг своей болтовнёй и отнимаем время, верно я говорю, Патрик?

- Конечно! – кивнул тот в ответ – как показалось Тане, не без некоторого сожаления, но и не прекословя. – Всё возьмём и отнесем!

- Да нет, я абсолютно не поэтому! – воскликнула она, немного смешавшись. Потому что, и в самом деле, не имела в виду подобного продолжения. – Да и сам месье Елагин, наверное, спешит?

- Вовсе нет! – запротестовал Родион Михайлович. – У русской делегации сегодня оказалось немного свободного времени. А я так давно не был в Париже, что не мог отказать себе в удовольствии прогуляться по городу.

- Тем более что в это время года наш город особенно хорош! – закивал Патрик. – Жаль только, что погода вас нынче немного подвела! Этот внезапный ливень!.. – прибавил он, взмахнув рукой. – Но с другой стороны, если бы не он, то мы тут все и не встретились!

- Верно! Как и то, что он, кажется, на сегодня еще и не последний! – заметил Этьен, указывая взглядом на небо, которое так и не очистилось до конца, обещая скорее пасмурный, чем ясный и солнечный вечер. – Так что если мы не хотим в результате тащить наши шедевры обратно в мастерскую под дождём – да еще и с угрозой нанести им ущерб, следует, пожалуй, поторопиться!

- Похоже, ты прав! – подняв голову за ним следом, с тревогой согласилась Тата. – Нам действительно нужно идти.

- Кому «нам», Тати?! Я же сказал, что мы с Патриком справимся вдвоем. А ты, если хочешь, поболтай еще с месье Елагиным!

- Но я не уверена… - «…хочет ли того же он сам». Таким должно было быть продолжение этой фразы, если бы её можно было полностью произнести вслух. Но позволить себе ничего подобного Тата, разумеется, не могла. Поэтому предпочла просто умолкнуть на полуслове. Предоставив каждому право лично домыслить, каким оно могло бы оказаться.

 Отправлено: 22.03.22 22:31. Заголовок: - А я вот вполне! – ..

- А я вот вполне! – внимательно, чуть искоса, взглянув на неё, усмехнулся Родион. – Только предложил бы не стоять на месте, а пройтись по Монпарнасу. Вдвоём – раз уж у господ Жюно и Лефевра есть неотложное дело.
- Да, можно… - негромко откликнулась Тата. Сама толком не понимая, соглашается ли на это по собственному желанию, или просто оттого, что так складываются обстоятельства.
Распрощавшись с Этьеном и Патриком, они медленно побрели по брусчатке в противоположную от них сторону, старательно избегая первым начать разговор.
-Милые у тебя приятели, - наконец, заметил Елагин, мимолетно обернувшись. – Мне показалось, они не шутили, когда говорили, что заберут свои картины из галереи. И твои тоже. Но почему?
- Потому что они больше не будут там выставляться.
- То есть?! – Родион остановился и серьезно посмотрел на Тату. – В этом виноват месье Дюпре?.. Он нагрубил тебе? Из-за «Спящего»?..
- Нет, скорее, это я ему нагрубила, - улыбнулась Тата. – И не из-за «Спящего», а из-за Этьена и Патрика, которых он незаслуженно оскорбил… Хотя, и из-за «Спящего» в какой-то мере тоже… Впрочем, нет разницы! Что случилось, то случилось, - беззаботно пожав плечами, она взглянула на Елагина и вновь неторопливо двинулась в путь. – В любом случае, я об этом не жалею.
- Я не хотел, чтобы так вышло, поверь, - догнав Тату, миролюбиво произнес Родион. На лице его появилась виноватая улыбка. – И готов загладить свою вину тотчас же!
Он зашагал рядом, заложив руки за спину и продолжая смотреть на Таню.
- А я возьму и соглашусь! – живо откликнулась она. – Можешь сводить меня в кафе и накормить обедом в качестве примирительного жеста.
- Хорошо! И всё же мне кажется, ты несколько продешевила,– Родион тихо рассмеялся, и продолжил: – Вся жизнь на Монпарнасе перетекает из одного кафе в другое, именно там она бьет ключом, верно? Художники, поэты и их многочисленные модели и музы…
Его проникновенная речь, адресованная Тате, была внезапно прервана появлением маленькой собачки породы папийон. Глупое создание вырвалось из рук хозяйки и, яростно лая, кинулось им под ноги.
- О, простите, мадемуазель, месье, - воскликнула дама, - не знаю, что на неё нашло! Ми-ми, успокойся немедленно! Ми-ми! Ах! Куда ты! Стой!
Но собака, взвизгнув, кинулась бежать, и несчастной хозяйке ничего не оставалось, как броситься по бульвару вслед своей питомице. Родион проследил глазами за ними, потом обернулся к Тате.
- Кажется, пришли! – он кивнул на вывеску на доме номер 171. - Кафе «Closeriedes Lilas», - прочитал он по-французски и тут же перевел на русский: - «Сиреневый Хутор»!
- Весьма странное название для центра Парижа, правда? – проследив за его взглядом, с улыбкой заметила Тата, останавливаясь и пытаясь рассмотреть прямо с тротуара интерьер за стеклянной витриной. – Тем более, когда на несколько кварталов вокруг – кажется, ни единого сиреневого куста… Но выглядит неплохо. Удивишься, я сто раз проходила мимо, но ни разу еще не удосужилась сюда зайти.
- Тогда есть прекрасный повод! Отметим нашу встречу сытным обедом и бокалом вина, – он улыбнулся в ответ и подал ей руку. – Прошу!
Они вошли в помещение. Кафе больше походило на типичную французскую брассери с бумажными скатертями на столиках и меню на грифельных досках, но даже этом, довольно простом, оформлении все равно чувствовался определённый налет личной фантазии владельца. Поднявшись вдвоем с Татой по лестнице на второй этаж, Елагин оглянулся в поисках свободного столика и, обнаружив таковой непосредственно у окна, предложил своей спутнице занять именно его.
- Что будешь есть? – спросил он, прежде усадив её напротив себя.

 Отправлено: 22.03.22 22:32. Заголовок: - Не знаю, - пожала ..

- Не знаю, - пожала плечами Тата и вдруг прибавила, чуть усмехнувшись, - чаю с малиновым вареньем нам здесь все равно ведь не подадут, поэтому выбери мне что-нибудь по своему вкусу.

- С радостью, - глядя на нее, согласился Родион и жестом подозвал гарсона. - Стейк в горчичном соусе с картофелем, бульон и рисовый пудинг. Всё на две персоны. И два бокала вина, лучшего, что у вас имеется, – прибавил он под конец заказа и, когда их снова оставили вдвоем, повернулся к Тате. – Придётся немного подождать. Кстати, здесь уютно, хотя и совершенно просто! А что чая с вареньем нет, это очень жалко… Я бы не отказался.

Елагин произнес последние слова тихо и с особенной интонацией, не сводя глаз с Таниного лица. Они не виделись три года, и если бы не случай, приведшей его в Париж, всё оставалось бы по-прежнему. Ведь даже сейчас, сидя в кафе за столиком друг напротив друга, они говорили о сущих пустяках, будто бы боясь переступить разделявшую их невидимую черту. Казалось странным, что никогда ранее Родион не представлял себе встречу с собственным прошлым. Хотя, может, именно так было легче избегать новых разочарований в жизни? Но сейчас он с изумлением чувствовал, как вместо волнения к нему вернулось хорошее расположение духа.

- Ничего. Я отнюдь не умираю от голода. Просто… хотела тебя немного задержать. Маленькая хитрость. Считай, что ты на неё попался, - улыбнулась в ответ Тата. От того, что, прочитав её намёк, Родион не замкнулся, а напротив, будто даже повеселел, на душе сразу же стало теплее и радостнее. Но развивать эту тему дальше, пожалуй, не стоило. – А тебе идет! Вот так! – проговорила она вдруг, мимолетно коснувшись кончиком указательного пальца его верхней губы, которую прежде неизменно украшала тонкая полоска усов. – Выглядишь даже моложе!

- Я думал, мужчину украшают шрамы и возраст, - шутливо парировал Елагин, непроизвольно дотронувшись рукой туда же, где минутой раньше прошелся Танин палец, ощущая, как внутри медленно тает лёд отчуждения. От внешних уголков глаз лучами побежали лёгкие морщинки, а на губах на миг появилась та самая открытая улыбка, которая обычно безотказно действовала на любого из его собеседников. - А вот ты стала еще красивее, Тата, выглядишь настоящей парижанкой, - уже серьезно добавил Родион и смущенно опустил глаза, принимаясь разглядывать узор на солонке и постукивать пальцами по краю стола.

- То есть?! – сию же минуту нахмурившись, возмутилась Тата. – Уж не хотите ли вы, сударь, сказать, что прежде я была хуже, чем теперь?! – вновь вскинув на неё взор, Родион попытался было возразить, что ничего такого и близко не подразумевал, но, весело рассмеявшись над его внезапным смущением, девушка лишь покачала головой. – Знаю, знаю! Как и то, что это совсем неправда. Я никогда не была настоящей красавицей и никогда ею не стану. А ты просто пристрастен. Был и, видимо, почему-то остаёшься… о! – обрывая себя на полуслове, воскликнула она вдруг, кивая за его спину. – Кажется, несут наше вино! – и умолкла, дожидаясь, пока подошедший гарсон расставит и наполнит бокалы, потом коротко улыбнулась. - Merci, monsieur!.. – и вновь посмотрела на Елагина. – Ну что же, полагаю, самое время выпить за нашу неожиданную встречу? Как бы ни было вначале, поверь, сейчас я ей уже от души рада.

- В таком случае - на брудершафт? Или у французов принято чокаться как у русских?.. Впрочем, можем обойтись без традиций. Хорошее вино не только настраивает на еду, но и помогает направить беседу в нужное русло, - заметил он, поднимая бокал за длинную ножку и салютуя Тате.
Она сделала то же вслед за ним, и они умолкли, чтоб насладиться ароматом и вкусом вина.

- Не Noilly Prat, но должен признать, весьма приличный apéros, - похвалил Родион вино. – Говорят, Франция – отечество вкуса, а аперитив — это вечерняя молитва французов. В России сейчас с трудом можно найти хорошее вино, – посетовал он. - В Петрограде и Москве с осени четырнадцатого года сухой закон, винные лавки закрыты, и народ пьет самогон и одеколон. Не знаю, зачем я тебе это рассказываю, Тата…Ты прости меня.

- Надеюсь, ты до этого не дошел? – с притворным ужасом воскликнула она в ответ на рассказ о странных алкогольных вкусах соотечественников. – Не понимаю, зачем пить одеколон? Лучше уж воду… Ничего, не извиняйся. Всегда немного трудно найти общие темы после долгой разлуки. Хотя… может, расскажешь, как там твои? Родители здоровы? Сестра? Ты еще не дядя? А то вот Санька, представь себе, уже готовится нас со Стёпкой вот-вот осчастливить племянником или племянницей… И Митьку с Володей заодно!

- Александра?! – изумился Елагин и покачал головой. – Я помню её совсем девочкой, а она, оказывается, уже замужняя дама! Подумать только, как время летит, - вздохнул он и продолжил: - Марго… как бы это сказать… словом, она последние полгода увлечена медициной. Родители здоровы, maman нянчится с Клементиной… Я служу в столице в Министерстве торговли и промышленности.

- Мы и сами были поражены тем, как быстро все произошло! Но факт остается фактом. И наша маленькая Санька теперь графиня. Ее муж – французский дипломат, служит в Петрограде, в их посольстве … А Клементина – это, прости?… - Тата чуть нахмурилась, пытаясь сообразить, о ком идет речь. – Дочь Марго?

 Отправлено: 04.04.22 20:49. Заголовок: - Александра сделала..

- Александра сделала блестящую партию! Полагаю, Ольга Дмитриевна и Дмитрий Кириллович с нетерпением ожидают первого внука? – спросил Елагин, и уголки его губ чуть дрогнули. – Помнится, дядюшка уверял всех, что дедом ему кажется быть не менее увлекательно, чем отцом. Будет теперь о чем поговорить с кузеном Мишелем! Но ты ошиблась. - Он вдруг тихо рассмеялся, и лицо его приобрело сентиментальное выражение. - Клементина – моя дочь, а не Марго.
- Ну, конечно! Мне следовало догадаться, - Тата кивнула и улыбнулась. – Очень красивое имя. И необычное. Это ты его придумал?
- Нет. Моя супруга, Илария Павловна, - ответил Елагин и пожал плечами. – Представь, у них в семье, оказывается, имя Клементина передается через поколение. Лара мне что-то рассказывала об этом, но, признаться, подробностей я не помню. Достаточно того, что оно мне нравится.
- Похоже, страсть к необычным именам – это их семейное увлечение, - усмехнулась Тата, затем вновь взяла в руку свой бокал. – Хочу выпить за здоровье твоих дам! Приятно, что в твоей жизни все сложилось наилучшим образом.
- За моих девочек и за тебя, Татьяна! – понизив голос, ответил Родион.
Он потянулся к Тане. Их бокалы мелодично звякнули, соприкоснувшись на мгновение краями, и капельки вина выплеснулись и смешались, словно их переполняла радость от встречи двух людей, сидящих друг напротив друга в парижском кафе. Некоторое время Родион зачарованно наблюдал за тем, как тонкая струйка медленно стекала по чаше его бокала, но затем взял салфетку и аккуратно промокнул его. И только после этого неторопливо сделал несколько глотков и отставил вино в сторону.
Затем они с Татой вновь перекинулись взглядами, и Родиона вдруг посетило странное чувство, что в эту минуту он смотрит на свою жизнь как сторонний наблюдатель. С тихой грустью человека, пережившего боль утраты, и ныне умиротворённого земными заботами. Не имеет смысла упрекать друг друга за пережитые однажды разочарования и надежды.
Им, наконец, подали обед, и Родион прервал свои размышления и вслед за Таней приступил к еде. Они начали с чашки горячего бульона, потом перешли к стейку с картофелем.
- Мы вчера ужинали у Фурнье, - признался Елагин. – Ты была там? Это недалеко от Большого бульвара и его театров.
- Это тот, что на рю де Фобур? С красивыми разноцветными витражами на потолке? – тут же оживилась Тата, чувствуя к Родиону сейчас нечто вроде благодарности за то, что он – намеренно или нет – вновь увел их разговор в более общую, «безопасную», тему. Обсуждать с ним личное – даже вот так, вскользь, оказалось почему-то неприятно. – Очень милое место! Мы обедали там вместе с дядей Полем и одним из его здешних товарищей, когда он в последний раз приезжал в Париж… Слушай, я, кажется, совсем забыла спросить! А ты-то сам здесь надолго? – спросила она вдруг.
- Завтра вечером уезжаю. Остальные представители русской делегации пробудут в Париже до конца недели, моя же скромная миссия почти закончена. М-да…– Елагин вздохнул. – Обратная дорога будет такой же выматывающий, как и путь во Францию. «Норд экспресс», как ты знаешь, с началом войны не ходит, приходится добираться другими маршрутами.
- Как жаль! – откликнулась Тата, со вздохом опуская взгляд в свою тарелку.
А Родион, которому чрезвычайно хотелось уточнить, к чему именно относится её сожаление – к его будущим неизбежным дорожным тяготам, или, все же, к самому факту столь скорого отъезда, посмотрел в свою. И обнаружил, что она совершенно пуста. Увлекшись разговором, он съел всю порцию и даже толком этого не заметил. Тата же, напротив, все ещё вяло ковырялась вилкой, пытаясь подцепить последний ломтик картофеля. Но вот, наконец, и она положила прибор на тарелку.
- Еще вина? – спросил Родион.
- Нет, спасибо! Кажется, я вполне сыта. И если ты тоже, то, думаю, самое время попросить счет.
Елагин кивнул ей в ответ и подозвал гарсона.

- Ты почти ничего не рассказала о себе, Тата, - с лёгкой укоризной в голосе произнёс он, когда они вышли из кафе и неспешно направились в сторону Rue de la Grande. – Как успехи на ниве искусства? Увы, из твоих последних работ я видел лишь «Спящего», - он бросил быстрый взгляд на Таню, и заметил, как она слегка нахмурилась при упоминании картины, - но в разговоре со мной месье Дюпре назвал тебя «очень талантливой молодой женщиной», а я склонен верить французскому маршану. Впрочем, если мой вопрос тебе неприятен, можешь не отвечать.

 Отправлено: 04.04.22 21:17. Заголовок: - Да нет, ничего не..

- Да нет, ничего неприятного. Просто я не знаю, как на него ответить. Скажу без ложной скромности, отдельные мои работы хвалит не только Дюпре, но и учителя в Академии – а их мнение я ценю гораздо выше. Впрочем, на коммерческий успех всё это, как видишь, совершенно не влияет!.. Что же, ничего страшного, возможно, я прославлюсь после смерти. Как Ван Гог или Гоген, – вновь искоса взглянув на серьезно и сочувственно внимающего ей Родиона, Тата рассмеялась, беря его под руку. – Ну! Не воспринимай все так серьезно! Я пошутила! Тем более, в отличие от них, мне всегда есть, куда вернуться, сообщив родителям, что они были правы и моя бездарная мазня действительно ничего не стоит.

- Уверен, что отсутствие как ты выразилась, «коммерческого успеха», явление временное, вызванное событиями германской войны, - заверил он Таню, невольно любуясь её улыбкой, - но когда всё закончится, твои картины будут выставляться по всей Европе, а не только в Париже. А лучшие петроградские музеи и коллекционеры живописи будут биться на аукционах за право приобрести твои полотна. Обещай, что сделаешь мне скидку по старой дружбе, – прибавил он и легонько сжал Танину руку.

- О чем речь! Тем более что ты к тому времени наверняка станешь министром в правительстве и все вокруг только и будут твердить о твоём скором назначении на Премьерский пост! — весело кивнула она в ответ, неторопливо вышагивая рядом с ним по узкому — не чета Петроградским проспектам, тротуару, невольно заставляющему идущих не по-одиночке пешеходов, дабы не попасть под колеса очередному пролетающему мимо экипажу, авто или даже велосипедисту, коих также изрядно сновало туда-сюда по обочинам проезжей части, льнуть друг к другу поближе. То же самое приходилось делать и им с Родионом. Но сей факт ничуть не вызывал у Таты неловкости. Вернее, поступая подобным образом, она не замечала, что делает, а потому попросту об этом не задумывалась. — Смотри! А вот это и есть наша Академия! — проговорила она, указывая спутнику на малоприметное трехэтажное здание, с которым они вскоре поравнялись. — Правда, неожиданно? Ведь, когда слышишь столь громкое название, сразу представляется что-то величественное и торжественное. А тут совсем обычный дом со скромной табличкой. В первый приход сюда меня это, помню, здорово удивило…

- В самом деле, - с деланным разочарованием в голосе заметил Родион, оглядывая здание, - для Академии больше подошел бы роскошный особняк герцогини де Роган на бульваре Инвалидов! Граф Чернышев, твой дядя, наверняка там бывал: в литературном салоне мадам Эрмины собирался цвет парижской аристократии! Слышал, ныне там госпиталь для раненых... Впрочем, они теперь повсюду. Даже в Зимнем дворце.

- Да, Саша мне об этом писала. А ещё о том, что многие светские дамы Петрограда теперь поступают в них на добровольных началах сёстрами милосердия, считая это своим долгом… Кстати, она была в числе первых. Но когда стало известно о её деликатном положении, Адальбер — её муж, попросил оставить работу. Так что карьера вышла недолгой. Александра, помнится, весьма негодовала по этому поводу, но, признаться, здесь я на стороне зятя! И, кстати, на стороне Степки, который искренне убеждён, что женщинам в медицине делать нечего!

- Что ж, в данном конкретном случае, кажется, и я готов со всеми вами согласиться. Ибо, конечно, тоже не позволил бы своей беременной жене подобных нагрузок. Но в принципе… есть ведь дамы, которые имеют к этому талант и склонность! Однако неважно. Скажи лучше, чем занят сам твой брат? — спросил Родион, который прекрасно помнил, сколь близки между собой были Степан и Тата. Словно близнецы, несмотря на пусть и небольшую, но все же существующую разницу в возрасте. — Он ведь должен был уже завершить университетской курс, верно? Работает в какой-то больнице или, может, сразу начал частную практику?

- Степа на фронте. Военно-полевым хирургом. Ещё с осени четырнадцатого. Последний раз мы виделись больше года назад на Санькиной свадьбе. Я тогда приезжала в Россию впервые с тех пор, как мы с тобой… — чуть запнувшись, Тата умолкла и некоторое время шла молча глядя себе под ноги.

Но затем, почувствовав, как на лицо почти одновременно плюхнулись сразу несколько крупных водяных капель, вновь вскинула взор, настороженно глянув вначале на Родиона, а затем на небо, которое, пока они обедали и гуляли, успело вновь полностью затянуться плотными серыми облаками.

- Что это?! Неужто опять?

- Боюсь, что так и есть! — посмотрев наверх следом за ней, кивнул Елагин, оглядываясь затем по сторонам в поисках возможного убежища, но вокруг, как назло, не было ни навеса, ни даже мало-мальски серьёзного дерева, под которым можно было бы укрыться вдвоём.

Тем временем, дождь припустил вовсю. Воздух вновь пропитался влагой, вокруг запахло сырым камнем, мощёный тротуар под ногами, намокнув, потемнел и заблестел от воды. Прохожие вокруг поспешно раскрыли зонты и ускорили шаг. Те же, кто, подобно Тате и Родиону, осмелились беспечно покинуть дома без защиты, кинулись врассыпную, спасаясь от разразившегося ливня где придётся.
Поняв, что иного выхода нет, Родион сдернул с себя пиджак и накинул им с Таней на головы. И ровно в этот момент ему вдруг стало отчего-то безудержно весело — словно в беззаботные годы юности.

- Бежим! – смеясь, крикнул он, одной рукой прижимая к себе девушку, а другой удерживая над ними свой импровизированный зонт. – Нужно где-то переждать дождь, пока мы не вымокли до нитки!

- Бежим! — отозвалась Тата, ещё даже толком не понимая, куда именно, а просто подчиняясь порыву. — Нет, погоди! Я, кажется, придумала! Давай сюда! — высунувшись на миг из-под закрывавшего их головы пиджачного «купола», она указала в ближайший переулок. — Там совсем рядом наша с ребятами мастерская! У меня есть ключи!

Когда, спустя несколько минут безудержного бега по превратившемуся в сплошную лужу тротуару, они, по Татиной команде, одновременно смеясь и задыхаясь, остановились перед одним из домов, дождь ещё и не думал униматься.

Высвободившись из объятий Родиона, Таня принялась судорожно рыться в собственной сумочке, выискивая ключи от двери парадного. А Елагин, стоя рядом, все ещё держал над ней насквозь уже промокший пиджак.

Наконец, путь в убежище был открыт. Заскочив за украшенную искусной ковкой дверь, Тата махнула рукой, приглашая спутника за собой, и направилась прямиком к узкой и высокой лестнице.

- Извини, лифта здесь нет! — оглянувшись, бросила она через плечо, поднимаясь по ступеням. — Нам на самый верх, в мансарду!

 Отправлено: 04.04.22 21:20. Заголовок: - За старика меня пр..

- За старика меня принимаешь? – усмехнулся Родион и, с лёгкостью перемахнув несколько ступенек, бодро зашагал рядом с Татой, с любопытством разглядывая парадную дома, приютившего мастерскую молодых художников.
Мокрый пиджак, свисающий с его руки, оставлял за собой на чисто вымытой лестнице настоящую «дорожку слёз», которая протянулась снизу до самого последнего этажа, и скрылась за дверью, в которую спустя минуту он вошёл вместе с Таней.
К удивлению Родиона, ожидавшего увидеть творческий хаос, помещение выглядело довольно аккуратным, хотя и небольшим – всего лишь с одним окном, из которого, если подойти ближе, открывался чудесный вид на крыши Монпарнаса.
- Высоко забрались, мадемуазель Тати, - шутливо произнёс он, обращаясь к Татьяне, и принялся разглядывать холсты, которые занимали почти всё доступное пространство: прислоненные к стенам, оставленные лежать на полу, замершие на мольбертах, разной степени готовности, – они были повсюду! Потому, перемещаясь по комнате, приходилось лавировать между ними, словно яхта по небольшой, но скалистой бухте. По той же причине в итоге их оказалось невозможно толком и разглядеть. Так что, оставив это бессмысленное занятие, Родион вернулся на единственный относительно свободный пятачок, на котором «царил» потрёпанного вида диван, небрежно прикрытый вишнёвого цвета бархатным покрывалом. «Вероятно, ложе для натурщиков», - подумал Елагин. Но вслух свою мысль не высказал, продолжая почему-то ощущать чувство неловкости, что случается, когда порой нечаянно, без спросу, вторгнешься в чужую приватность, не оставлявшее его буквально с первой минуты присутствия в этом месте.
- Высоко, - согласилась Тата, которая, покуда он осматривался по сторонам, успела отколоть от волос намокшую – и, видимо, окончательно погибшую, соломенную шляпку, а также стянуть с себя мокрый жакет. – Но, зато какой вид! – прибавила она, указывая на окно с такой гордостью, будто то, что находилось за ним, было ею же и нарисовано. – К тому же, совсем рядом Академия. Очень удобно. И этюдник таскать недалеко. Помнишь еще, какой он бывает тяжелый?
Улыбнувшись, Тата вновь подошла к Родиону.
- Давай свой пиджак, его нужно просушить. У нас тут есть чугунная печка и с зимы, кажется, еще где-то завалялась пара поленьев. Сейчас разведем огонь, и все мгновенно высохнет. Правда, с обувью, боюсь, этот фокус не выйдет! – вздохнула она, кивнув вначале на собственные насквозь промокшие туфли, а затем на его потемневшие от воды ботинки.
- Увы… — откликнулся Родион, послушно отдавая требуемое, и опуская взор на свою, действительно, изрядно пострадавшую от дождя обувь. С тех пор, как Таня сняла строгий жакет, оставшись лишь в юбке и тонкой летней блузке, он вообще старался смотреть на неё как можно меньше, если в этом не было прямой необходимости.
Чтобы не думать лишний раз о том, что в таком виде она кажется ещё более хрупкой, юной и… очаровательной.
Внезапно его осенило.
- Послушай ,а не найдётся здесь вместе с дровами ещё и каких-нибудь старых газет? Набьем ими нашу обувь — бумага быстро впитает большую часть влаги и можно будет скоро вновь ею воспользоваться без угрозы мгновенно подхватить насморк… Мы иногда так даже на фронте делали! Верный способ! Ну что ты смеёшься?

 Отправлено: 04.04.22 21:23. Заголовок: - Ничего! — мотнув г..

- Ничего! — мотнув головой, ответила Тата, пытаясь сдержать улыбку. — Просто живо представила себе эту картину.

- Там и не такое бывало! — улыбнувшись за нею вслед, Елагин пожал плечами. Вспоминать ту свою единственную войну он не любил. Да и не было на ней, в общем, ничего такого, о чем было бы приятно вспомнить. Но у Таты, — он и прежде это часто замечал, получалось иногда озарять своим светом самые тёмные закоулки его души, с легкостью разгоняя таящиеся там призраки и тени.
Правда, именно ей же, как никому другому, удавалось погрузить его и в самую бездну отчаяния…
Но сейчас об этом тоже было лучше не думать.

Вновь усмехнувшись, Родион вздохнул и перевёл взгляд на окно, рассматривая колоритные парижские крыши.

Таня же, тем временем, сосредоточенно копалась в ящике, содержимое которого предназначалось у них исключительно на растопку печи, хотя было весьма разнообразным: использованная тканевая ветошь, всякие ненужные деревяшки и щепки, старые, уже негодные кисти… какие-то неудачные эскизы и этюды, которые, будучи в сердцах скомканными, попадали чаще всего сюда же до того, как оказаться преданными огню и забвению их недовольными создателями…

- Нет, к сожалению, газеты у нас в дефиците. Да я и не помню, когда последний раз их покупала, если сказать по правде, — проговорила Тата, оставляя бесплодные поиски. — Разве что использовать бумагу для рисования. Но она слишком плотная. Так что насморка, видимо, не избежать! Хотя… кажется, у меня тоже есть идея!

Переместившись из одного угла веранды в другой — вернее, протиснувшись между холстов, она заглянула в настенный шкафчик, извлекла наполненную больше, чем на треть, замысловатой формы бутылку. И, обернувшись к Родиону, с торжествующим видом провозгласила:

- Коньяк! Оказывается, ребята его ещё не выпили! Это подарок одного моего заказчика. Помимо оплаты. Я рисовала портрет его дочери к её совершеннолетию, им очень понравилось… берусь иногда и за такое, ага! Не все же время у родителей и дяди христорадничать, — не без иронии поясняла она, выискивая попутно ёмкости, пригодные для питья, и протирая их затем чистой салфеткой. Хотя, Родион, странно молчаливый все последние минуты, об этом вовсе и не просил. — Вот! Какой-то… «Courvoisier»… Надеюсь, не совсем паршивый? Я ничего в этом не понимаю. Нальешь нам?

- Что? Курвуазье?! Поверить не могу! Любимый коньяк Бонапарта! – Родион отвинтил пробку и с видом знатока принюхался. – Бог мой, Тата, в Петрограде давно не найти его даже в лучших магазинах города. Вынужден признать, твой заказчик – кем бы он ни был, обладает прекрасным вкусом! Один из лучших коньяков, который я пил в своей жизни. Тебе понравится, - заверил он, взяв рюмки и разливая в них светло-древесный напиток с чуть резким от долгого хранения ароматом.
Тата приняла из его рук наполненную на треть рюмку и поднесла ко рту, намереваясь тут же выпить, но Родион мягко остановил её.

- Коньяк лучше пить маленькими глотками, медленно перекатывая по языку… Постарайся получить удовольствие от всей его вкусовой палитры. Наслаждайся. Как от поцелуя любимого мужчины…

Последние слова он проговорил едва слышно. Потом чуть коснулся рюмкой края той, которую держала в своих руках Таня, и поступил ровно так, как до этого ей рекомендовал: отпил самую малость, задержал во рту и лишь затем проглотил, блаженно сощурившись, кивком и улыбкой поощряя внимательно наблюдавшую за ним девушку последовать своему примеру.

И Тата, которая, на самом деле, следила вовсе не за процессом дегустации, а за тем, как на щеках его мгновенно, как по команде, возникают совершенно детские, счастливые, ямочки, тут же это сделала.

Вначале ей показалось, что она случайно поймала ртом крохотную шаровую молнию, которая, если не взорвётся немедленно, то уж точно прожжет насквозь и горло, и пищевод — если вдруг туда попадёт. Потому, тотчас замерев, она уставилась на Родиона широко распахнутыми глазами, будто спрашивая, что делать дальше.

Добродушно усмехаясь, тот вновь одобрительно кивнул. И тогда Тата всё-таки решилась на безумие пропустить эту огненную жидкость дальше в свой организм. Физически ощутив при этом, как она скатывается в желудок, разливается в нем — и внезапно, почти мгновенно, впрыскивается в кровь всем своим жаром. Однако не страшным, обжигающим, а просто тёплым и весьма приятным.

- Ну как, понравилось? — спросил Родион, глядя все так же весело и чуточку лукаво.

- А, знаешь, вполне! — подумав секунду, откликнулись Тата. — Вот только на поцелуй не слишком-то похоже. Хотя, может, я просто успела уже подзабыть, как… он ощущается, — прибавила она, глядя при этом прямо ему в глаза.

Родион, не моргнув, выдержал её взгляд, ощущая лишь, как внутри него вдруг бешено заструилась по венам смешанная с коньяком кровь.

- Это легко исправить, – заметил он всё с той же улыбкой на лице, невольно включаясь в игру и становясь опасным противником. – Выпьем еще - коньяк хорошо освежает память, насколько я знаю…

Он заново наполнил им рюмки, налив себе на этот раз чуть больше чем Тате. Содержимое бутылки уменьшилось на глазах.

- Твои милые друзья простят нас, надеюсь, - Родион протянул девушке рюмку. - За то, что мы пьем «Courvoisier» без них…

- Переживут! — коротко ответила Тата, принимая от него следующую порцию и почти сразу же, не дожидаясь тоста, сделала новый глоток. На этот раз коньяк, как ни странно, уже не показался таким жгучим. Кроме того, будто бы очнувшись от первоначального шока, обонятельные и вкусовые рецепторы вдруг донесли до мозга целый букет ароматов и оттенков: дуб, абрикос, чёрная смородина… и даже, кажется, жасмин! Пытаясь понять и прочувствовать буквально каждую из нот, Тата на мгновение прикрыла ресницы. А когда снова их подняла, сразу же встретилась глазами с Родионом. — Почему ты так на меня смотришь? — выговорила она едва слышно, прочитав вдруг в темной мерцающей глубине его зрачков то, чего ужасно боялась и одновременно безумно ждала с самой первой минуты их нынешней встречи.

 Отправлено: 04.04.22 21:26. Заголовок: Елагин так и не донё..

Елагин так и не донёс рюмку до рта. Ему доставляло невыразимое удовольствие смотреть, как Танины щеки медленно покрываются нежным румянцем, а чуть подрагивающие губы блестят от пахнущих абрикосом и черной смородиной капель благородного алкоголя.
«Один поцелуй, - вспышкой пронеслось в голове, - а потом… потом мы притворимся, что ничего не было…Господи, кого я обманываю…».
Выпив залпом остатки своего коньяка, Родион отставил рюмку на край ближайшего мольберта. Таня поступила так же. Теперь она просто стояла напротив – совсем рядом – ничего не говоря. И вскоре единственными звуками во всей этой, сделавшейся вдруг оглушительной, тишине, остались лишь те, что они издавали при дыхании. Сбивчивое, чуть рваное – его собственное. И спокойное, равномерное – её.
– Потому что ты стала просто возмутительно красива, Татка! – признался Родион с нескрываемым восхищением, не сводя глаз с её лица. – Прошу, не спорь со мной хотя бы в эту минуту… - прибавил он, ощущая, как жар его собственных желаний становится нестерпимым настолько, что больше нет сил ему сопротивляться.
Да и не хочется, в общем-то, больше, подумалось ему вдруг как-то на удивление легко – будто бы само собой. И потому, признав, наконец, очевидное, а потому – неизбежное, Елагин просто бережно сжал Тату за плечи, притянул к себе и поцеловал.
«Мы не должны этого делать!» - такой была последняя разумная мысль, посетившая её голову в тот миг, когда губы Родиона нежно, и одновременно требовательно, прижались к её губам. Еще через мгновение она рассыпалась вдребезги, складываясь затем уже в совершенно разных последовательностях и узорах, словно разноцветные стекла при каждом новом повороте тубуса калейдоскопа: «этого делать мы не должны», «не должны мы этого делать», «мы этого делать не должны»… Последнее неожиданно вышло с откровенно вопросительной интонацией. «Не должны?» - вновь задав себе этот вопрос, Тата искренне не увидела на него ответа. Почему? Почему они не должны делать того, чего оба столь страстно сейчас желают? По какому закону или, может быть, праву?...
Рубашка на его плечах, и даже атласная спинка жилета, по которой беспорядочно метались её ладони, не желающие обрести покой, были сырыми на ощупь. Влажными были и его волосы, которые Тата беспощадно взлохматила пальцами, как только до них добралась. Все это время они с Родионом почти не размыкали уст, хотя и по-прежнему не сдвинулись ни на сантиметр с того места, где их настиг этот страстный порыв. Словно бы понимая, что, как только этот рубеж будет сдан, остановиться будет уже невозможно.
Они оба были уязвимы в этот момент, хотя и не осознавали этого: одна «здравая» мысль, посетившая голову, одно неосторожное слово, высказанное вслух, или даже просто нетерпеливый жест могли разрушить то, что между ними происходило.
И, прежде, чем выпустить, наконец, Тату из своих объятий и дать ей возможность дышать полной грудью, Родион со всей очевидностью понял, что притвориться, будто ничего не было, у него не получится. Как и перестать думать о том, чтобы сорвать с себя и Тани одежду и предаться самым греховным ласкам на старом диване посреди мастерской. Ему показалось, что сам воздух в комнате стал тягучим, наполнившись чувственным ароматом. И эта иллюзия еще сильнее подпитывала без того острое желание и задвигала неясные сомнения в глубины его разума. Тем более, что — он видел и чувствовал — Тата, прекрасная в своей расцветшей женственности, свободная от некоторых условностей мира, не отвергала его, а, напротив, испытывала то же самое. Их взгляды снова встретились, и пути назад были отрезаны.
Родион легко, как пушинку, подхватил Тату на руки и перенёс на диван, осторожно уложив на вишнёвый бархат. Промокшие туфельки со стуком соскользнули с её ног на пол, и стало видно, что чулки тоже пропитались влагой.
- Сейчас согреем, - шепнул Родион, принимаясь аккуратно стягивать тонкий шелк. Затем, столь же осторожно перекинув чулки поверх ближайшего к дивану холста с изображением парижской улочки, принялся растирать ладонями холодные Танины ступни, согревая их при этом своим дыханием. А после перецеловал ей каждый пальчик.
– Продолжать?.. – спросил он хрипловатым голосом с той улыбкой, от которой женщины обычно замирали.
- Щекотно, - сказала Таня и засмеялась, откинувшись на спинку дивана. – Ай!
И тут же повелительным тоном прибавила:
- Продолжай!
Родиона бросило в жар. «Вот чертовка!»
- Непременно! Но сначала ты поможешь мне раздеться, - проговорил он вслух, поднимаясь на ноги и становясь напротив неё со сложенными на груди руками.
- Что?! – опешила Тата, успевшая разомлеть от его ласк.
- Ты слышала, - коротко повторил Елагин, не сводя с неё взгляда. – А затем сними всё с себя.
- А иначе… - понижая голос, поинтересовалась Таня, спокойно вставая и вновь подходя ближе.
- Иначе не гарантирую, что твой элегантный наряд не превратится вскоре в костюм парижского клошара, - Родион чуть улыбнулся и спокойно опустил руки вдоль тела.

 Отправлено: 04.04.22 21:27. Заголовок: - Неужели? – усмехну..

- Неужели? – усмехнулась Тата, чувствуя себя, однако, так, словно у неё только что вероломно выхватили меч и приставили острым клинком к её же груди. Прежде ей не то, чтобы нравилось верховодить в их любовных играх. Поэтому «ведущим» в них чаще всего оставался Родион, даже если делал вид, что подчиняется лишь её воле и её желаниям. Сейчас же всё было ровно наоборот. Улыбка на его губах и во взгляде, практически демонстративное бездействие – и столь же открытые нотки приказа в голосе. Весьма странный, непонятный коктейль. Но при этом – будоражащий кровь и чрезвычайно возбуждающий. – Ну что же, если именно так и угодно месье…

Первой жертвой Таниных рук предсказуемо «пал» модный шелковый галстук Елагина. Расслабив жесткий воротничок рубашки, она сразу же отметила это легким поцелуем, прижавшись на мгновение губами к теплой ямке между ключиц. Затем чуть отстранилась и подняла взгляд, словно спрашивая, верно ли поступила.

Дальше, впрочем, всё пошло гораздо быстрее. Проворно расстегнув пуговицы жилета, то же самое Тата проделала и с теми, что удерживали вместе полы сорочки. После чего стянула с плеч Родиона оба одеяния сразу, одним рывком – рукава рубашки при этом остались не расстегнутыми, поэтому теперь всё вместе это превратилось в своеобразные путы, высвободиться из которых без посторонней помощи было не так-то просто. Собственно, именно в этом и состояла главная часть её коварного плана. Убедившись, что пленник связан – во всяком случае, на какое-то время, Тата вновь обняла Елагина за плечи, а потом, не обращая ни малейшего внимания на протесты и возражения, вдруг развернула спиной к дивану и, резко толкнув, заставила рухнуть на него практически навзничь.

После чего принялась раздеваться сама – молча, нарочито неторопливо и аккуратно, будто и не было в непосредственной близости мужчины, пожирающего её вожделеющим взором.

- Ну и что? Так тебе нравится больше? – наконец, проговорила она, возвращаясь уже полностью обнаженной. – Или, может, лучше даже так? – улыбнулась Тата, располагаясь у Елагина на коленях, и прижимаясь ничем более не защищенной нежной плотью к его всё еще заточённым в брюки, напряженным до предела чреслам.

- Вполне, – кивнул Родион, который, тем временем, ни на миг не оставлял попыток вырваться из сковывающих его пут, чувствуя себя при этом то ли великим Гарри Гудини, то ли, напротив, жалким неудачником из комедийной киноленты, попавшим в нелепое положение там, где подобного не может произойти с другими. По всей видимости, Тата считала его как раз вторым.
Причём, не только здесь и сейчас.

- Хотя и не совсем! — проговорил он через мгновение, когда смог, наконец, высвободить руки. А потом вновь крепко взял Тату за плечи, ловко повернул ее, укладывая спиной на диван, тут же сам оказался сверху, прибавив шёпотом: — Лучше всего вот так!

И приник к её губам отнюдь не ласковым поцелуем.

Мир перевернулся в одно мгновение. Ещё в то, которое его предваряло, Тата казалась себе едва ли не гордой амазонкой, покорившей — даже поработившей наивно доверившегося ей мужчину. Она была его госпожой и властительницей. Но вот все вновь внезапно стало иначе.

Его руки удерживали мягко, но крепко — не убежать и не вырваться. Даже если бы Тата этого вдруг захотела.

Он не был груб. Но в то же время в нынешних ласках и поцелуях не было уже и той трепетной нежности, которую помнила, похоже, каждая клеточка её тела.

Он стал другим. Но ведь и она тоже изменилась за прошедшее время. И никто не мог бы сказать, пошли ли им на пользу эти изменения. Но здесь и сейчас, друг у друга в объятиях, забыв обо всем — и обо всех — они были снова едины. Они были счастливы. И они были прекрасны.

- Кажется, ты отдавил мне плечо, — едва слышно хмыкнув, Тата попыталась пошевелиться. Но вовсе не для того, чтобы высвободиться. Напротив, едва добившись некоторой вольности движения, только крепче обняла рукою голову распластавшегося поверх неё Родиона, ласково зарываясь пальцами в его тёмные волосы. — Господи, как же я, оказывается, по тебе скучала!

 Отправлено: 31.05.22 22:43. Заголовок: - И за все это время..

- И за все это время – ни строчки письма…- Елагин вздохнул. - Не нужно, не отвечай… Не хочу всё испортить: я ведь тоже, оказывается, скучал по тебе!
Он провел пальцем по её губам, и они снова принялись целоваться, чтобы после, закутавшись в покрывало и тесно прижавшись друг к другу, молча сидеть на диване, наслаждаясь моментом абсолютного единения.
- Ты не против, если я закурю? – в тишине комнаты вопрос Родиона прозвучал неожиданно громко.
Тата кивнула. Он принялся искать глазами свой пиджак, в кармане которого лежали сигареты, и, обнаружив, что тот висит на стуле у раскрытого окна, поднялся с дивана и сделал несколько шагов в ту сторону. Таня осталась на диване и проводила взглядом, любуясь его атлетически сложенной фигурой.
Ткань пиджака была ещё влажной после дождя. Сигареты слегка отсырели даже в портсигаре, но, к счастью, не все, и Родион, наконец, затянулся.
- Ты куришь? – спросил он у Таты, и получив утвердительный ответ, продолжил: – Представь, Марго тоже стала заядлой курильщицей…
- Не может быть! — она недоверчиво улыбнулась, затем тоже встала, подошла к Елагину и с благодарным кивком приняла у него протянутую, а прежде любезно раскуренную для неё сигарету. — Не могу представить. Курение — это, ведь, так… богемно! Несколько легкомысленно даже! А твоя младшая сестра всегда казалась той, кем мне никогда не стать: настоящей светской персоной и образцом здравого смысла… Такой же, как, например, и моя собственная мать. Хотя… помнится, в детстве мы со Степкой однажды из шалости тайком забрались в её секретер и тоже нашли там изящный дамский портсигар… — вновь затянувшись дымом и тут же выдохнув, Тата усмехнулась. — У всех есть свои маленькие тайны, верно?
- Верно… — задумчиво кивнул в ответ Родион, который как раз в этот момент особенно отчетливо понял, что и у него тоже стало на одну тайну больше. Не только от Иларии. Даже Марго он не сможет рассказать о том, что виделся с Таней в Париже. Не потому, что сестры нет в Петрограде, но и оттого, что ему просто не хочется этого делать. То, что он был с Таней, любил её на старом диване в парижской мастерской, целовал в губы, в тугой узел пупка и вжимал своим телом в вишневый бархат покрывала, — никого не касается.
Родион выпустил вверх облачко дыма и посмотрел в окно – дождь в очередной раз кончился, и снова выглянуло солнце, ярко освещавшее ещё мокрые крыши соседних домов. Внезапно из окна мансарды напротив показалась чья-то курчавая голова и с удивлением воззрилась на Елагина.
- Добрый день, месье! Хорошая погода! – по-французски произнес Родион.
- Ты с кем разговариваешь? – удивилась Тата, высунувшись из-за его спины.
- Не знаю, - Елагин пожал плечами,- но, кажется, он был очень удивлен.
- В этом районе Парижа? — спросила Тата, иронические на него покосившись. — О, нет, я тебя умоляю! Поверь, обитатели здешних мансард видывали куда более пикантные картины, нежели голых мужчину и женщину, курящих перед раскрытым окном. Потому этот месье вряд ли удивился. Разве только позавидовал!
Негромко рассмеявшись, она обняла его сзади и, прижимаясь всем телом, положила голову на плечо.
- Вообще, это была бы неплохая идея для новой картины… Хотя, нет. Слишком банально и прямолинейно.
- А что не банально? Люди как предметы? Раскрытый портсигар на измятом покрывале, блюдце, полное окурков, и мокрые следы босых ног на полу?..
Родион затушил сигарету и развернулся лицом к Тате. В висках у него стучало.
- Покажи мне свои работы, - неожиданно попросил он и ласково погладил её по волосам. – Пожалуйста.

 Отправлено: 31.05.22 22:45. Заголовок: * с ценителем искусс..

* с ценителем искусств*

- Хорошо, - без раздумий откликнулась Таня, ластясь к его ладони, словно котёнок. – Но сначала давай хотя бы всё же разведем огонь в том очаге, который сегодня есть у нас в распоряжении, - улыбнулась она, указывая Родиону взглядом на печку. – Не то, чтобы я здесь мерзну, но нам всё-таки нужно высушить одежду и обувь. Справишься?

- Обижаешь! – воскликнул Елагин, отправляясь исполнять данное ему задание. Но прежде решил всё-таки одеться: ходить нагишом по мастерской – пусть даже и наедине с одной лишь Татой, было как-то неловко.

Самой же ей это, кажется, было совершенно всё равно. Затушив и выбросив окурок, по-прежнему без всего, она неторопливо переместилась в тот угол мастерской, где одно к другому, плотно теснились уже завершенные полотна, чтобы выбрать среди них именно те, которые было бы не стыдно показать столь важному зрителю. В результате первым на свет божий был извлечен натюрморт – каллы в круглой стеклянной вазе, что своей нарочитой простотой будто подчеркивала утонченное аристократическое изящество длинных белоснежных цветов. Вторым, подумав еще немного, Тата выбрала портрет своего младшего брата с игрушечным медвежонком в руке. А далее вытащила еще один – тот, который написала в прошлом году по памяти и по фотографиям в подарок для Липы – в честь ее двадцатипятилетия. Однако из-за войны возможности вручить его лично пока, к сожалению, не представилось.

- Вот. Мне кажется, что эти три наиболее удачны, - проговорила она, вновь оборачиваясь к закончившему с растопкой печи и подошедшему к ней Елагину.

- А! – воскликнул он с улыбкой, первым делом обращая внимание именно на детский портрет. – Это ведь твой брат Митя, верно? Он похож на своего отца. И ты крайне удачно передала их внешнее сходство, хотя, признаюсь, я почти уже совсем не помню, как дядюшка выглядит без своей бороды.

- Ну, а я так и вовсе не представляю! Потому что даже не видела, – рассмеялась Тата. – Но они, и правда, порой до смешного похожи. И я рада, если ты считаешь, что мне удалось показать это достаточно точно.

- А кто эта дама в красном платье? – спросил Елагин, принимаясь рассматривать второй из портретов. – Твоя здешняя знакомая, или обычная натурщица? Тоже весьма выразительное лицо, хотя и манерное.

- Боюсь, что вот за этот последний – весьма сомнительный – комплимент она бы навсегда подвергла тебя остракизму! Её имя – графиня фон Альтенау. И она моя близкая подруга.

- Ничего, я как-нибудь переживу, если меня подвергнет остракизму женщина, которая носит немецкую фамилию, - съязвил Родион. – К тому же она не в моем вкусе.

- Полагаю, в последнем вы бы с нею точно сошлись, — также не без сарказма заметила Тата, которой стало чуточку обидно за Липу из-за столь мало скрываемого пренебрежения, послышавшегося в его словах.

Сам же Елагин, тем временем, кажется, даже и не почуяв подвоха, уже рассматривал третью картину, натюрморт с лилиями.

- Тебе замечательно удалось передать нежность цветов и прозрачность вазы… И, знаешь, вот это как раз то, что я бы у тебя приобрёл. Раз уж ты не хочешь продавать мне «Спящего».

- «Лыко да мочало, начинай сначала»?

- Что? — отводя взгляд от картины, Родион нахмурился, искренне недоумевая, о чем это она, и тут же поразился внезапной перемене выражения её лица. — Прости… я что-то не так сказал? Или, может быть, сделал?

- Всё, — неожиданно произнесла Таня. В голосе её послышалось откровенное разочарование. — Ты все сделал «не так», Родион… И я, кажется, тоже.

Горько усмехнувшись, она кивнула в ответ на его продолжающееся недоумение. Отходя прочь, подхватила с пола свою нижнюю рубашку, оделась. Затем, постояв ещё мгновение посреди комнаты, вновь обернулась к Елагину и тихо, но очень отчётливо произнесла:

- Я хочу, чтобы ты немедленно ушёл.