Отправлено: 06.04.13 22:18. Заголовок: И уверь меня, что я с тобой - одно

Время действия - декабрь 1833 года, канун Рождества.

Место - имение Белый Холм в окрестностях Царского Села.

Участники - Екатерина Вишневская, Павел Погожев.

 Отправлено: 07.04.13 10:49. Заголовок: «Нет совершенно ника..

«Нет совершенно никакой возможности выехать к Рождеству из Петербурга. Не жди нас. Так метёт, что дальше вытянутой руки ничего не видно… Федя шлёт тебе привет и просит передать, чтобы вы с Наташей не скучали. А ему скучать некогда. Они с Владимиром побывали везде, где только можно, и каждый день катаются на коньках… Алёна говорит, что сама напишет тебе и хочет приехать к нам на Пасху. Я сказал, что ты будешь очень рада… Не жди… Нет никакой возможности… Не жди…» - буквы и слова заплясали вместе с задрожавшим вдруг пламенем свечи. Екатерина отложила письмо мужа и поднялась из-за стола. Она получила это письмо неделю назад, и с тех пор каждый вечер, когда дом затихал, перечитывала его. Ей никак не верилось, что это возможно – встретить самый главный семейный праздник порознь. Муж и сын – у брата, в Петербурге, а она с дочерью – здесь, в занесённом снегом имении.
«Зачем только я позволила Фёдору уехать? - снова и снова ругала она себя. – Он совсем ещё маленький. Только бы не простыл… и не ушибся на этих коньках… Мне нужно тогда было быть понастойчивее, и он был бы дома сейчас.»
От стола до окна – всего пять шагов. Екатерина отвела занавеску в сторону, попробовала рассмотреть что-нибудь за окном. Снег, кругом один лишь снег. И сыпется с неба уже который день эта белая крупа, и замела все дороги, по которым мог бы приехать домой её сын… Мысли о сыне плавно сменились мыслями о дочери. Четырёхлетняя Наташа так ждала старшего брата… Екатерина никак не могла сказать ей, что папа и брат не приедут на праздник. Не получалось подобрать правильные слова.
Ей вдруг захотелось увидеть свою дочку. Захватив с собой свечу, Екатерина пошла по тёмному коридору, где по стенам испуганно метались тени, в детскую. В небольшой комнате было тихо и сонно. Слабо горело пламя маленького ночника. Наташа уютно посапывала в своей кроватке. Рядом, на диванчике, ещё крепче спала няня. Катя какое-то время разглядывала личико спящей дочери, и её сердце наполнялось привычным тихим теплом.
Откуда-то издалека донёсся всполошенный лай собак. Екатерина вначале не обратила на него внимания. Но когда лай повторился ещё и ещё, в ней вдруг проснулась робкая и радостная надежда. Она осторожно вышла из детской, прикрыла за собой дверь поплотнее и побежала, всё прислушиваясь к несмолкающему теперь лаю, в кухню.
- Дарья, ставь самовар! – приказала она дремавшей над тестом кухарке, едва только переступила порог кухни.
Сонная Дарья удивлённо посмотрела на хозяйку. Пить чай посреди ночи не входило в привычки Екатерины. Но переспросить кухарка не осмелилась. Хозяйка не терпела, когда её приказы обсуждались, могла и разозлиться. В последние дни Екатерина Алексеевна была очень нервная и раздражённая. Чай – так чай, лишь бы не сердилась.
Перехватив взгляд Дарьи, Катя весело рассмеялась.
- Слышишь – шум какой? Едут Олег с Фёдором домой! «Нет никакой возможности…» Решились, всё-таки. Встречать их надо, замёрзли совсем, наверное.
Дарья добросовестно прислушалась. С минуту тишину кухни нарушало только тиканье старых часов. Где-то – наверное, в трубе – свистел и завывал ветер. Собаки больше не лаяли.
- Это они уже деревню проехали, вот-вот здесь будут! – уверенно сказала Катя.
Дарья занялась самоваром, а хозяйке не сиделось на месте. Она прижалась лицом к окну и всё вглядывалась в ночь, как будто можно было что-то разглядеть в этой снежной круговерти. Вдруг Екатерина приложила к стеклу ладони и слабо вскрикнула. Дарья даже вздрогнула от неожиданности.
- Что там, барыня?
- Едут…
Между деревьями подъездной аллеи, почти сливаясь с ними, двигалось большое тёмное пятно.
- Ивана подними. Пусть встречает. Я сейчас приду. – Кате вдруг захотелось спрятать письмо, лежавшее до сих пор на столе в гостиной.
Она сложила лист в четыре раза, торопливо сунула под скатерть, и вот теперь надо было бы бежать навстречу родным, но Катя всё медлила почему-то.
Иван зашёл неслышно, остановился, кашлянул.
- Не Олег Евгеньевич это… Господин какой-то… Не разобрал я имени… Переночевать просят.
Радостное ожидание, махнув на прощанье своими цветными крылышками, упорхнуло, оставив в душе прохладную пустоту. Екатерина почувствовала себя обманутой и ещё более одинокой, чем раньше. Но потом до неё дошёл смысл сказанных Иваном последних слов.
- Господин? Впусти его, конечно. Сюда проводи…
Екатерина поплотнее закуталась в свою чёрную вязаную шаль.
«Кто бы это мог быть? Кто может в такую погоду отважиться выехать из дома?»

 Отправлено: 07.04.13 23:21. Заголовок: Краткий и сумрачный,..

Краткий и сумрачный, как мимолетное неприятное воспоминание, декабрьский день стремительно сваливался в наползающие со всех сторон синие сумерки, казавшиеся мутными из-за мириадов снежинок, исполнявших свой безумный дикий танец посреди пронизывающего ледяного ветра, когда большой санный экипаж, до того медленно, но настойчиво продиравшийся сквозь всю эту царящую вокруг зимнюю вакханалию, наконец, замер на месте, дернувшись напоследок еще пару раз, словно в последней предсмертной конвульсии. Еще через минуту дверь экипажа распахнулась, и пассажир ее, высунувшись наружу, громко окликнул облаченного в необъятных размеров тулуп возницу, по-прежнему, сгорбившись, восседающего на козлах:

- Что молчишь, Нилыч, приехали мы или нет?!.. Черт! – добавил он несколько тише, спустя мгновение, невольно закрываясь рукавом от пригоршни снежно-ледяной крупы, немедленно брошенной в лицо и не думавшим униматься ветром.

- Дык вы, барин Пал Андреич, меня, когда еще в том прок был, не слушали. А нынче – что говорить? И без того дело ясное, что лошадей погубим и сами ни за что сгинем!

- Что… неужто с дороги сбились?

- Да какая уж там дорога! Одна целина снежная сплошняком, который уж час едем, а все одно перед глазами, - отозвался возница похоронным голосом. - И где мы теперь – один Христос ведает! Что делать, ума не приложу!

Подняв воротник своей шубы, Погожев выкарабкался наружу и тотчас выше колена провалился в рыхлый снег у полоза. Картина, открывшаяся его взору, если быть с собой до конца честным, в самом деле, выглядела далеко не радужной. Лошади завязли в сугробе почти по брюхо и, явно измученные, даже не делали попыток вырваться из сковавшего их плена.

- Сами остановились, сердешные! – кивнул в их сторону Нилыч. – Не, теперь точно сгинем! Не заметет, так волки… «Пятнадцать верст всего! К вечеру доедем!»… Тьфу!

- Да полноте бабиться, Нилыч! – резко одернул возницу Павел Андреевич, до того не придававший особого значения фамильярности тона кучера, полагая ее следствием крайней досады. Но последнее, все же, переполнило его чашу терпения, надо сказать, от природы весьма вместительную. – Выберемся! - добавил он через паузу и вновь ненадолго замолчал, соображая, как быть и пытаясь подавить в душе неприятный холодок, который против воли стал проникать туда после того, как возница вспомнил о возможной встрече с волками. Разумеется, безоружным в неблизкий путь из Петербурга Погожев отправиться бы не решился. На полу внутри экипажа лежал зачехленный, но тщательно заряженный перед отъездом «Мортимер» ¹, а один из карманов шубы оттягивал верный «ригби оверкоут»², но что все это стоит против стаи разъяренных хищников… «К черту панику!»

- Ты вот что, - заговорил он вновь, стараясь, чтобы голос звучал максимально спокойно. – Слезай-ка теперь и бери одну из лошадей под уздцы, а сам я править стану. Больше стоять нельзя, не то и верно, заметет.

Пробираясь сквозь сугроб, возница побрел исполнять приказание барина. Спустя пару минут, с огромным трудом тронулись с места. Сколько времени прошло после, до того момента, как экипаж пошел ровнее, а лошади, вновь ощутив под копытами твердую землю, оживились, Погожев не знал, но показалось, что длилось это бесконечно долго…

- Вынес Господь! – радостно пробасил Нилыч, вновь вырастая рядом с козлами и принимая вожжи у хозяина. – Пересаживайтесь назад, барин! Только бы вновь не сбиться! Авось, деревня какая рядом, или хоть, может, станция?

Отдаленный заливистый вой, который оба путника вначале приняли за волчий, на деле оказался песьим. Лошади, чувствуя жилье, побежали резвее, точно наделенные человеческой способностью соображать, что надобно дотерпеть, выложить последние оставшиеся силы – и добрались-таки до места, где путники надеялись получить теперь уже не просто отдых, но ночлег. Ибо стемнело вокруг окончательно и бесповоротно.

Место, куда привела их нынче судьба – несомненно, счастливая, разве скажешь иначе? – оказалось, судя по всему, даже не деревней, а барской усадьбой. Погожев был несказанно удивлен, когда навстречу им из дому выскочили слуги с зажженными факелами – будто ждали! Но тотчас, озадаченные, замерли перед незнакомым экипажем. Кратко объяснив тому, который показался ему старшим, что произошло, Павел Андреевич попросил передать хозяину его просьбу о приюте на эту ночь, оставшись дожидаться ответа на месте, хотя и был почти уверен в том, что ему не откажут. Да и кто бы отказал в такой ситуации? И верно, спустя какое-то время, слуга, с которым он до того говорил, вернулся, приглашая Павла Андреевича идти следом, одновременно отдавая распоряжения прочим дворовым относительно его экипажа.

Сбросив шубу в передней, Погожев прошел за лакеем через какие-то полутемные комнаты и вскоре оказался в освещенной свечами ярче остальных явно гостиной, где навстречу к нему поднялась из-за стола молодая особа в темном одеянии. «Дочь хозяина? А где же он сам?»

- Доброй, наверное, уже ночи… сударыня! – проговорил он с учтивым поклоном, не зная, как еще к ней обратиться. – Прошу прощения за столь внезапное вторжение, и крайне признателен за то, что согласились принять у себя меня и моего слугу. Постараемся не быть Вам обузой, - добавил Павел Андреевич и улыбнулся, продолжая осторожно изучать взглядом стоящую перед ним даму.

Да, пожалуй, она была несколько старше, чем ему показалось в первый момент, но все же, еще довольно молода. Стало быть, не дочь хозяина, а его супруга? Или вдова? Иначе, отчего в черном…

- Позвольте представиться, меня зовут Павел Андреевич Погожев, я ехал из Петербурга в свое имение, Грачево. Не рискну спрашивать, известно ли Вам такое название, потому что понятия не имею, где теперь нахожусь, - чуть пожав плечами, он вновь усмехнулся и взглянул на свою молчаливую спасительницу. - Разве что Вы сами будете так любезны и поможете мне с рекогносцировкой на местности…


____________________________________


¹ - марка ружья.
² - вид английского карманного пистолета.

 Отправлено: 10.04.13 17:31. Заголовок: То, что гость – двор..

То, что гость – дворянин, угадывалось с первого взгляда. Что-то такое неуловимое было в его походке, в том, как он поклонился и поздоровался. И голос… Такой ровный, спокойный и уверенный. Голос человека, привыкшего поступать по-своему. Такие же нотки иногда слышала Катя в голосе своего брата. Поэтому улыбнулась она теплее, чем того требовали приличия, и слегка присела в ответ на его поклон.
- Доброй ночи, сударь. Вы совершенно не стесните нас. – Гостиная вдруг перестала быть тёмной и тихой. Что-то новое и свежее, как весенний ветер, ворвалось в комнату вместе с этим господином. Катя разглядывала его с любопытством – она могла бы с точностью сказать, что никогда не видела этого человека. И это было странно, потому что всех соседей – и ближайших, и далёких, она знала очень даже хорошо. Что-то в его лице задевало её, беспокоило и не давало отвести взгляд, задержавшийся неприлично долго. Осознав это, Катя поспешила опустить глаза.
Имя, которое назвал гость, было совершенно ей незнакомо, равно как и название усадьбы.
- А я - Екатерина Алексеевна Вишневская. Наше имение называется Белый Холм, а про Грачево я никогда не слышала. Возможно, муж знает что-нибудь о нём, но мужа сейчас нет, он в Петербурге, гостит у моего брата… - за дверью гостиной что-то тихонько щёлкнуло. Катя нахмурилась и, не прекращая говорить, неслышно подошла к двери. – Недавно вот прислал письмо, что из-за погоды задержится…
Она замолчала и резко дёрнула ручку. Поза Ивана и его вид не оставляли сомнений в том, что слуга самым наглым образом подслушивал. Иван, застигнутый на месте преступления, тут же принял подобострастный вид и заискивающе сказал:
- Я спросить у Вашей милости хотел, может, сказать Дарье, чтоб самовар несла? Их благородие, должно быть, очень замёрзли.
Катя решила не устраивать сцен перед гостем. Иван получит своё позже. Сейчас и в самом деле следовало отпоить Павла Андреевича чаем, а, может, и чем-нибудь покрепче. На улице ведь такой мороз…
- Да, скажи. И пусть готовит ужин. – Прошипела она, взглядом давая понять наглецу, что его ждёт суровое и неминуемое наказание. Тот в ответ состроил такое покаянное выражение на своём плутоватом лице, что Катя с трудом удержала улыбку. Иван бросился на кухню, а она повернулась к гостю.
- Присаживайтесь, прошу Вас. – Катя указала на одно из кресел, стоявшее рядом с невысоким столиком, который в доме назывался «чайным», и сама села в другое. – Нам сейчас подадут чай, пока готовится ужин. А Вы расскажете мне, что с Вами случилось? Вы, наверное, заблудились?
Ей внезапно стало холодно. Катя почему-то представила себе, как далеко-далеко в заснеженном поле замерзает одинокий путник. Вокруг ничего не видно, только бесконечный снег… Куда идти, где спасение – неизвестно… и лошадь, смирившись, стоит, опустив голову, и потихоньку засыпает… Засыпает и путник, отчаявшись отыскать дорогу. И снег до самой весны будет им саваном… Катя вздрогнула.
- Вы ведь могли насмерть замёрзнуть. Как хорошо, что выбрались! – вдруг вырвалось у неё.

 Отправлено: 10.04.13 20:58. Заголовок: - Душевно рад знаком..

- Душевно рад знакомству, милая Екатерина Алексеевна! – проговорил Погожев, вновь поклонился госпоже Вишневской и тут же замолчал, удивленно приподняв бровь, наблюдая ее, показавшиеся на первый взгляд странными, манипуляции с дверью. Но, спустя мгновение, догадался, в чем дело и едва заметно усмехнулся: похоже, уши в этом замечательном доме есть не только у стен…

- Благодарю Вас, - устраиваясь в предложенном ему кресле, Павел Андреевич, до которого почему-то лишь теперь дошли слова собеседницы, что муж ее нынче в Петербурге, вдруг поймал себя на мысли, что испытывает от этого некоторое чувство досады. Причем, разочаровало вовсе даже не то, что господин Вишневский в отъезде, а что он существует в принципе. Это было совершенно необъяснимо с точки зрения логики, на которую Погожев привык полагаться в течение всей своей жизни.

Однако, рассудив, что думать об этом именно теперь – не место и не время, усилием воли Павел Андреевич отогнал прочь эти мысли, вновь обратив взгляд на Екатерину Алексеевну и согласно кивая в ответ на предложение выпить чаю. Попить чего-нибудь горячего теперь, в самом деле, было бы, весьма кстати. Признаться, после того, как пришлось править лошадьми, выбравшись из относительно теплого нутра экипажа, Погожев, который был одет несколько легче своего кучера, изрядно озяб, так и не согревшись до конца, пока их с Нилычем не позвали в дом. Собственно, и теперь холод, проникший, кажется, в каждую клеточку организма, еще не совсем отпустил его, а ступни в заиндевевших на морозе сапогах, которые Павел Андреевич постарался незаметно расположить поближе к решетке разожженного камина, покалывало будто иголками, весьма неприятно. Но не признаваться же в этом даме? Дело, верно, в том, что за годы, проведенные в теплых странах, он, все же, успел отвыкнуть от родных морозов. Помнится, в прежние времена они его настолько не трогали. Хотя, в прежние времена и лет ему было существенно меньше, чем нынче… Еще одна мысль, которую не стоит высказывать вслух.

Екатерина Алексеевна, тем временем, принялась расспрашивать его о дорожных приключениях. Вполне подходящая тема для общения между двумя людьми, которые едва знакомы между собой.

- Да, именно. От последней станции до моего Грачёва чуть больше пятнадцати верст и обычно хорошая дорога. Поэтому я был столь самонадеян, что велел своему кучеру ехать, несмотря на то, что от этой глупости меня отговаривали все вокруг – и те немногие попутчики, что застряли в пути из-за бурана, и старик-смотритель, и уж конечно, мой Нилыч, - испытывая к госпоже Вишневской глубокую признательность за то, что вот так запросто избавила его от мучения подыскивать предмет для разговора, Погожев с радостью пустился в объяснения. Не заостряя, впрочем, особенного внимания на грозивших им в пути неприятностях. Нескромно, да и даму понапрасну пугать ни к чему, ничего ведь дурного так и не случилось.

– Разумеется, ему бы я ни за что не признался в том, что он был прав, настаивая, чтобы не ехать, а заночевать на станции, - слегка улыбнулся Погожев, в голосе которого в этот момент отчетливо была слышна весьма привычная и свойственная ему самоирония. – Старик служил еще моему отцу, потому уверен, что и мне до сих пор максимум десять… Но ведь с Вами-то я могу быть откровенен? Впрочем, это не совсем относится к теме нашего разговора, - добавил он и замолчал, чувствуя себя несколько смущенным.

Несмотря на то, что Екатерина Алексеевна слушала весьма внимательно и благосклонно, Погожев почему-то не мог отделаться от впечатления, что говорит ей все не о том, о чем должен. И потому милая собеседница вскоре напрочь прискучит этими его бреднями. Трудно ведь назвать интересным того, кто уже много лет не появляется в обществе. Стало быть, и навык быть приятным собеседником им наверняка давно утрачен из-за почти постоянного одиночества – спутника всякого много путешествующего без компаньонов человека. Слава богу, вскоре принесли чай и пауза, которая внезапно возникла в их разговоре, оказалась прервана прежде, чем сделалась неприлично долгой. Госпожа Вишневская засуетилась с приборами, разливая приятно пахнущий напиток в тонкие широкие фарфоровые чашки, Павел Андреевич, окончательно отогревшийся, попытался предложить свою помощь, но, будучи остановлен все тем же, говорящим лучше любых слов, взглядом спокойных темных глаз, тотчас подчинился этой маленькой женщине, которая, кажется, окончательно взяла над ним шефство. Должно быть, это было в ее природе – заботиться о всяком, кто находится рядом, вне зависимости от возраста последнего и степени близости их знакомства. Подчиняясь – с радостью – этому «диктату», Погожев до конца так пока и не мог понять причину, по которой так легко соглашается со всем, что она ему предлагает. Обычно он бывал весьма неуступчив. Возможно, просто все дело в том, что о нем слишком давно никто столь явно не заботился, а может, в том, что карие глаза Екатерины Алексеевны излучают какой-то особый, мягкий и теплый свет, противиться которому – преступление?

- Да, спасибо, крыжовенное варенье я, конечно, отведаю! – принимая из руки женщины хрустальную розетку с янтарного цвета лакомством, Погожев ненароком соприкоснулся с нею кончиками пальцев. Странно остро ощутив этот момент, он мельком взглянул на Екатерину Алексеевну, пытаясь понять, не было ли это заметно со стороны. Кажется, миновало… - Матушка моя, бывало, варила его собственноручно, никого из прислуги не допуская. И в каждую из ягод помещала по кусочку ядра греческого ореха. Трудоемкое занятие, потому варенье это было в нашем доме «праздничным».

Выяснив в ходе дальнейшего разговора, куда именно его занесла судьба – кроме названия имения, которое хозяйка уже называла, Погожев понял, что находится теперь довольно далеко от своей вотчины. Видимо, Нилыч и тут был прав, когда твердил, что они серьезно сбились с пути, а он не верил, утверждая обратное. Хотя, теперь все это было уже неважно…

- Стало быть, у Вас брат живет в Петербурге? – поинтересовался Павел Андреевич, сочтя, что теперь и ему можно проявить некоторое любопытство. – Как его имя? Признаюсь, много лет не был в столице, совсем недавно вернулся туда, но, возможно, мы были знакомы с ним прежде? И, кстати, а почему же Вы не отправились к нему вдвоем с мужем?.. Простите, должно быть, это совсем не мое дело…

 Отправлено: 12.04.13 14:45. Заголовок: «Наверное, в Грачево..

«Наверное, в Грачево есть кто-то, кого ему очень хочется поскорее увидеть. Иначе зачем было так рисковать…» - думала Катя, прислушиваясь к рассказу Павла Андреевича. Она не смогла не улыбнуться, услышав, что такой представительный господин как Погожев может казаться кому-то десятилетним мальчиком. Это прозвучало так неожиданно-доверительно, что Кате захотелось сказать в ответ что-то тёплое и дружеское, но нужные слова почему-то не находились.
В это время Дарья, наконец, принесла чай. Катя занялась привычным ей делом: она всегда любила разливать чай сама. В этом ей виделся некий ритуал, каждый раз подтверждающий её статус хозяйки. Но сейчас она почему-то казалась себе больше девочкой, играющей «в гости», чем важной и солидной замужней дамой.
Если подумать, что такого необычного в лёгком прикосновении? Она просто передавала ему вазочку с вареньем. Это ведь естественно, что их руки на короткий момент соприкоснулись. Столько раз она дотрагивалась до кого-то, даже не замечая этого… В гостях, вот так же передавая что-то… В танце… При встрече, подавая руку для традиционного поцелуя… Но никогда ещё ни одно прикосновение не вызывало в ней такого необъяснимо сильного чувства. Щекам стало жарко. Катя поспешила откинуться на спинку кресла, подальше в тень, чтобы по возможности замаскировать свой неожиданный румянец. Как давно она не краснела…
Павел Андреевич рассказывал самым непринуждённым тоном о том, как варила варенье его матушка, а Катя слушала и не слышала его. «Что это со мной? – думала она. – Разве прилично так реагировать на обычное прикосновение замужней женщине? Раскраснелась, как девчонка. Не хватает ещё томного взгляда и глупого хихиканья».
Поговорив немного из своего укрытия о расположении их имений, Катя смогла взять себя в руки и почувствовала, что её лицо больше не напоминает раскрашенную деревянную игрушку. Неудивительно, что она раньше не слышала об имении Грачево и его хозяевах – оно находилось очень далеко от Белого Холма. Катя снова порадовалась, что господину Погожеву и его кучеру посчастливилось найти дорогу в её имение.
Конечно, выказывать свою радость вслух она не стала. Тем более что Павел Андреевич сменил тему их разговора, спросив её о брате.
- Брата зовут Владимир Алексеевич Куликовский. Он несколько лет живёт в Петербурге. Служит где-то, он называл мне несколько раз, где, но я всё время забываю. Какое-то очень длинное название. Службой своей очень доволен. – Катя виновато улыбнулась. - Наверное, я очень невнимательная сестра. Но я путаюсь в длинных названиях, смысла которых не понимаю… Как получилось, что я осталась здесь… Фёдор – мой сын – очень привязан к брату, и в начале ноября, как только дороги подмёрзли, стал проситься к нему в гости. Брат звал нас к себе в каждом письме. Мы собирались ехать все вместе, но приболела моя младшая дочь. Простуда, ничего серьёзного, но везти в такую даль я её не решилась и отложила поездку. А Фёдор очень переживал – он ведь так мечтал поехать… В общем, я сама не понимаю, как, но муж и сын убедили меня отпустить их одних в Петербург…
Катя замолчала. Она снова видела сейчас перед собой злое и заплаканное лицо своего сына.
- Обманщица! Обманщица! Ты не держишь слово! – кричал он ей в тот день. Катя пробовала объяснить, что Наташа слабенькая, что может серьёзно разболеться, что доктор не разрешил им пока выводить её даже на прогулку, но Фёдор не хотел ничего слышать.
- Всегда Наташа, вечно Наташа, одна только Наташа! А я?! Я хочу поехать – и поеду! – Фёдор топал ногами и кричал на неё. Впервые на неё кричал так. Слова о Наташе лишили Катю последних сил, и она отправилась за помощью к мужу, думая, что Олег сможет повлиять на сына. Но неожиданно муж отчитал её.
- Слово надо держать. Пообещала – выполняй, или нечего было обещать! – сказал он ей, с недовольством отложив в сторону газету. – Ты хочешь вырастить мужчину или тряпку? Он правильно тебе говорит. Он хочет поехать – и поедет. Моя порода. Умеет настоять на своём. Вот вдвоём с ним и поедем. Погостим у Владимира и вернёмся к Рождеству. А вы с Наташей останетесь.
И Катя сдалась. У неё не осталось аргументов против слёз и криков сына и такого явного безразличия к её переживаниям со стороны мужа…
- Барыня! – она так глубоко ушла в себя и свои воспоминания, что даже не заметила, как в гостиной появился Иван. Катя удивлённо посмотрела на него.
- Чего тебе?
- Так Вы сами велели. Ужин. Подавать куда?
Катя провела рукой по лбу, словно снимая невидимую паутинку. Она и забыла совсем про ужин. Какая же она после этого хозяйка?
- Сюда подавай. Здесь теплее, чем в столовой. – она посмотрела на своего гостя с извиняющейся улыбкой. – Вы ведь не против поужинать здесь? В столовой с вечера камин уже остыл, и там теперь будет довольно прохладно.

 Отправлено: 13.04.13 21:51. Заголовок: - Нет, увы, не припо..

- Нет, увы, не припоминаю. Верно, мы не встречались, - проговорил он после кратковременной заминки, думая, меж тем, совершенно об ином. О том, что это удивительно и быть не может, чтобы такая хрупкая, тоненькая девочка оказалась матерью двоих детей, один из которых, при этом, настолько подрос, чтобы осмысленно высказывать собственные пожелания…

«Девочка… Дама, несомненно, взрослая дама! Жена и мать». Мысленно исправившись, Павел Андреевич принялся вновь рассматривать танцующие над поленьями языки пламени, усилием воли подавляя желание взглянуть на госпожу Вишневскую еще раз более внимательно. Удостовериться, что все эти внутренние необъяснимые оговорки – лишь какое-то наваждение, просто-напросто игра теней в неровном свете, исходящем от камина и нескольких зажженных в гостиной свечей.

- Уверен, что Ваша вынужденная разлука с ними скоро закончится. Не может ведь такого случиться, чтобы эта вьюга никогда не улеглась, - в тоне голоса Екатерины Алексеевны Погожев вдруг будто бы почувствовал затаенную горечь. Что же, и это вполне естественно, она давно не виделась с супругом и сыном, вот и тоскует…

- Конечно же, нет, мне это совершенно все равно, - улыбнулся он, когда госпожа Вишневская предложила обедать прямо здесь. – К тому же, у Вас очень уютная гостиная, которую мне совсем не хочется покидать, - добавил он и тут же пожалел об этом: прозвучавшая фраза могла показаться ей несколько двусмысленной. Бред… ничего такого ей, конечно, вовсе не покажется, а все эти измышления – лишь плод его собственного больного воображения. Не в меру отчего-то разыгравшегося этим вечером.

Ужин, который молчаливая девушка из домашней прислуги, сервировала для них на небольшом столе – его, а также два стула незадолго до того приволок в гостиную Иван, показался Погожеву очень вкусным. Несмотря на то, что Екатерина Алексеевна и тут принялась было извиняться, что он слишком скромен – «не ждали гостей», да к тому же, совсем без мяса. Последнее объяснялось предрождественским Филипповым постом. Но об этом Павел Андреевич вспомнил далеко не сразу – опять же, по той причине, что слишком давно не был в России. Да и вообще, однажды, еще в молодости, всерьез разочаровавшись в религии, вряд ли и теперь мог называть себя истым христианином. А кем бы мог – и сам не знал. Впрочем, в последние годы он находил все больше для себя близкого в верованиях жителей Сиама или того же Тибета, вот только буддизм и религией-то в полном смысле этого слова назвать нельзя, скорее уж, философским учением…

- Да это неважно, что без мяса! Я, к слову, его почти и не ем, отвык. В тех краях, где мне приходилось жить, многие питаются в основном растительной пищей и дарами моря. Хотя, конечно, в наших суровых краях подобный рацион вряд ли можно назвать правильным… Ах, ну да! – воскликнул он, слегка хлопнув себя по лбу, заметив во взгляде собеседницы тень любопытства, смешанного с некоторым недоумением. – Упомянув, что долго отсутствовал в Петербурге, я забыл пояснить, что все это время провел, путешествуя по дальним странам. Весьма, надо сказать, дальним, - усмехнулся он и замолчал, давая госпоже Вишневской возможность самой поинтересоваться, где именно они находятся. Если сочтет это необходимым, разумеется.

 Отправлено: 15.04.13 19:52. Заголовок: Привычная комната ст..

Привычная комната стала сегодня вечером какой-то особенной. Наверное, из-за метели, разбушевавшейся за окнами, здесь казалось уютнее обычного. Каждая вещь, даже самая маленькая статуэтка на каминной полке, вдруг обзавелась каким-то своим тайным и важным смыслом. Катя подумала, что метель эта могла бы продлиться и подольше как раз в тот момент, когда Павел Андреевич выразил надежду, что непогода не будет продолжаться вечно. Катя машинально кивнула в ответ, посмотрела в окно, и вдруг пожелала в душе, чтобы снегопад продлился как можно дольше. Что-то странное происходило с ней сегодня вечером. Прошлые мысли и желания стали совершенно незначительными, неважными, какими-то ненастоящими. Единственным настоящим вдруг стал вот этот вечер, отблески свечей на затянутых морозными узорами окнах, лёгкое потрескивание дров в камине и внимательный, как будто всё понимающий взгляд сидящего напротив неё человека. И Катя неожиданно осознала, что ей больше не хочется, чтобы муж непременно приехал домой к Рождеству.
«Рождество ведь совсем уже скоро… Павел Андреевич и сам не успеет приехать домой к празднику, если хотя бы один день на улице ещё будет так мести… Он мог бы остаться с нами… Если бы только метель не перестала… Боже, о чём это я думаю?»
И вдруг эти слова… Почему он так сказал? Совсем не хочется покидать… Почему же ей так хочется, чтобы господин Погожев остался здесь до Рождества?
Катя украдкой разглядывала его и старалась ответить себе честно. С Павлом Андреевичем ей почему-то было легко. С ним хотелось разговаривать. А ещё хотелось узнать как можно больше о нём. Спросить, есть ли у него семья и дети, но почему-то она никак не могла решиться задать этот вполне простой и обычный вопрос.

А вот ужинать так поздно Катя давно уже отвыкла. Она медленно перемешивала вилкой какие-то овощи в тарелке, которые положила себе исключительно из желания составить компанию своему гостю. Когда хозяйка сама ничего не ест при гостях, это выглядит странно и некрасиво. Как будто ждёт, чтобы гости поскорее поели и разъехались. Так, по крайней мере, всегда казалось Кате. Поэтому она продолжала терзать содержимое своей тарелки, не испытывая при этом совершенно никакого желания проглотить хоть кусочек.
Когда Павел Андреевич сказал, что почти не ест мяса, Катя очень удивилась. Она уже как-то привыкла, что все знакомые ей мужчины едят очень много, особенно по вечерам, и в основном жирные мясные блюда, что очень даже заметно отражалось на их грушеподобных плотных туловищах. Катя поймала себя на том, что рассматривает фигуру господина Погожева и не находит ни намёка на ту полноту, которая стала уже как бы неотъемлемой отличительной чертой местного дворянства.
«А ведь он красивый… » - от этой мысли Катя снова покраснела. Впервые со времени своего замужества она позволила себе подумать о другом мужчине таким вот образом. Может, во всём виноват этот странно необычный вечер? Эта поющая за окнами вьюга, которая и привела Павла Андреевича к ней в дом?
Как же вовремя он заговорил о своих дальних путешествиях! Катя ухватилась за эту тему, как утопающий за соломинку.
- Пожалуйста, расскажите про свои путешествия, – попросила она. – В каких странах Вы были? Вы долго отсутствовали – а насколько долго? Вы путешествовали один? А почему Вы поехали именно туда?

 Отправлено: 15.04.13 22:40. Заголовок: Боже милосердный, ст..

Боже милосердный, столько вопросов сразу! Устраивая маленькую провокацию любопытству Екатерины Алексеевны, Погожев, признаться, не ожидал, что оно обрушится на его бедную голову таким бурным водопадом. Тем не менее, ни досады, ни раздражения – чувств, которые испытывал почти всегда, когда малознакомые люди, узнавая о том, что он много путешествовал, начинали задавать свои нелепые, а порой и бестактные вопросы относительно нравов и обычаев иных народов, на этот раз совершенно не ощущал. Напротив, делиться впечатлениями с госпожой Вишневской было особенно приятно уже хотя бы из-за того, что так у Погожева появлялась возможность еще раз увидеть на лице собеседницы то самое выражение неподдельного, совсем детского интереса и удивления, которое так ему нравилось. Рассказывая, он мог почти безнаказанно им любоваться…

- Путешествия с самого детства были моей мечтой. Однако со временем высказывать ее вслух сделалось как бы и неловко, - усмехнулся он, прищуриваясь и переводя задумчивый взгляд на пламя камина. – Мечтать ведь, Екатерина Алексеевна, вообще с определенного возраста у нас, взрослых людей, считается едва ли не зазорным занятием. Но затем в моей жизни случились… определенные события. И я понял, что нужно что-то в ней изменить. Не думал, правда, что путешествие получится столь долгим, но так уж вышло – оно продолжалось семь лет. Я провел их в Азии: Сиам, Тибет, Север Китая, Монголия…

Сказав об этом, Погожев на некоторое время замолчал. Почему-то именно сейчас он будто бы впервые осознал эту цифру – семь лет его жизни. Сколько событий они успели в себя вместить – и сколько не успели, потраченные совсем на иное, нежели могли бы, невозвратные.

- Почему именно туда? – очнувшись от несвоевременно нахлынувшей задумчивости, Павел Андреевич заговорил вновь: вряд ли его сегодняшней спасительнице будет интересно наблюдать, как он молча пялится на ее камин. – Не знаю, может, оттого что тогда мне более всего хотелось оказаться на краю света, а эти страны казались прямым воплощением данного понятия. Но должен сказать сразу – я ошибся, это, в самом деле, другой мир, но вовсе не дремучий и не отсталый, каким мы, европейцы, привыкли его полагать. У них отличные от наших идеалы и совсем иное понимание жизни. Пожалуй, вот главный урок, который я вынес из собственных странствий: ни о ком не судить по себе. А еще то, что жизнь и мир, оказывается, пугающе велики, но хорошего в них все же больше, чем плохого.

Ужин, о котором за оживленным разговором, казалось, напрочь забыли, давно остыл в тарелках, за окнами по-прежнему бесновалась вьюга, не только не собираясь успокаиваться, но, напротив, сделавшаяся в ночи еще сильнее и безнадежнее. Но двоим, присутствующим в полутемной гостиной, словно бы не было до всего этого дела. Погожев не мог и припомнить, когда и где последний раз говорил так много. А Екатерина Алексеевна задавала все новые и новые вопросы, касающиеся того, о чем именно он рассказывал. Некоторые из них вызывали затруднение. Как объяснить человеку, который никогда этого не видел, красоту заката на тропическом острове, когда огромное алое солнце резко сползает за линию горизонта и вдруг наступает ночь – темная и густая, точно патока, со столь же сладким, влажным и тягучим воздухом, напоенным ароматами экзотических растений. Как описать гигантские океанские волны, приливы и отливы, после которых по белому мелкому песку ползают миллионы маленьких крабов, какими словами рассказать о невероятных по красоте и насыщенности красок нарядах местных красавиц… Впрочем, кое-что объяснить было в его силах. И потому Погожев вновь и вновь терпеливо возвращался к непонятным для госпожи Вишневской словам, растолковывая их смысл и нисколько этим не тяготясь.

- Последователи Будды, действительно, понимают идею бесконечности жизни довольно странно для любого христианина, - говорил Павел Андреевич, объясняя новое для нее понятие «сансары». – В их учении перерождение не есть переселение души в новое тело. Ваш, или скажем, мой собственный мир есть не что иное, как временное сочетание безначальных и бесконечных составных частей, как бы лента, сотканная на известном протяжении безначальных и бесконечных нитей. Когда подступает то, что мы называем смертью, ткань с определенным узором как бы распутывается, но те же самые необрывающиеся нити соединяются вновь, из них составляется новая лента, с новым узором. Со всем этим неразрывно связано понятие «кармы» - это что-то, вроде нашей «судьбы», но опять же, не в полной мере соответствующее… Но об этом мы поговорим, наверное, уже в другой раз, - добавил он вдруг с едва заметной улыбкой, когда услышал, как за спиной, в одном из окутанных полумраком углов гостиной напольные часы пробили полночь, перед тем тихонько захрипев, будто деликатно покашливая, чтобы напомнить двум засидевшимся собеседникам о том, что уже слишком поздно и пора расходиться. – Если у нас еще будет такая возможность. А теперь пора спать. Я, верно, совсем Вас заболтал, Екатерина Алексеевна, а Вы слишком деликатны, чтобы мне об этом намекнуть.

 Отправлено: 16.04.13 02:41. Заголовок: Пауза, возникшая пос..

Пауза, возникшая после того, как Павел Андреевич перечислил страны, в которых побывал, дала Кате возможность подумать. Но не обилие экзотических названий поразило её. А то, как он сказал про мечту. Ведь сколько раз она обрывала себя, не позволяла даже наедине с собой ни о чём мечтать, кроме счастья и благополучия своих детей… А мечты ведь оказались хитрее её – они только сделали вид, что исчезли. И вот сейчас, пока собеседник задумчиво смотрел в огонь и молчал, её казалось бы навсегда изгнанные мечты вернулись и суматошно закружились над головой. Она, оказывается, тоже когда-то умела мечтать… Только её мечты были проще, гораздо проще... И ведь был момент, когда казалось, что всё сбылось, что счастье далось в руки, и теперь нужно только его оберегать – и оно будет светить до конца жизни.
А сколько разочарования потом, когда изменить что-то уже невозможно… Что-то случилось подобное и с Павлом Андреевичем, она почему-то была в этом сейчас уверена. Просто так не уезжают из дома на целых семь лет… Но мужчинам, как бы там ни было, всегда проще. Они могут уйти или уехать. Вот если бы ей вздумалось путешествовать, или просто съездить в другой город и пожить там одной, про неё бы уже говорили, что она – падшая женщина.
Катя вздохнула и тоже посмотрела на огонь. «А как было бы хорошо просто взять и уехать, бросить всё – и уехать… Нет, нельзя. Как же дети без меня? Фёдор бы ещё, может, и рад был бы, но Наташа… Она без меня не смогла бы… Она ведь маленькая ещё… Какая я плохая мать, как я могла такое захотеть – уехать? »
И снова его голос… И слова, которые она, казалось, только что подумала: «… хотелось оказаться на краю света».
А потом… Стены и потолок небольшой гостиной раздвинулись и исчезли. Вместо них расцвели яркими красками удивительные, необычные растения; совсем близко, у порога, вздохнуло море; невероятные закаты и рассветы вспыхивали вместо огня в камине… Катя полностью ушла в новый, захватывающий мир, в который он вдруг разрешил ей заглянуть. Забывшись, Катя наклонилась вперёд, положила локти на стол (ох, и отругала бы её за такое мама…), уткнулась подбородком в переплетённые пальцы и слушала, слушала… Задавала вопросы, и снова слушала… Её привычные понятия перестали быть правильными. Все основы оказались нарушены, все рамки разлетелись. Но до чего же ей было интересно!.. Она как будто долго-долго спала, а потом проснулась. Мир оказался намного больше, чем она привыкла думать.
Катя и не заметила, как пролетело время. Раньше она больше всего боялась вот этих вечерних и ночных часов, когда время тянется так, что каждую прожитую секунду словно бы ощущаешь всем своим существом. Какие они были раньше бесконечные, унылые… Иногда выручала хорошая книга, иногда – рукоделие… Чаще же всего она старалась лечь спать пораньше. Днём для тех беспокойных мыслей, что одолевали её по вечерам, просто не оставалось времени.
Бой часов, этих гадких старых предателей, прозвучал как будто с укором: при живом-то муже сидишь за полночь с почти незнакомым мужчиной, слушаешь его рассказы и наслаждаешься его обществом… А вот сейчас пробьём двенадцать, будешь знать…
Кате захотелось запустить в часы соусником. Хоть раз за столько лет часы могли бы и промолчать.
Хотя, нельзя же, в самом деле, настолько позабыть все правила поведения, чтобы утомлять своим обществом гостя, который долго ехал по морозу и теперь наверняка хочет только одного: лечь спать, а не разговаривать до утра… Кате стало стыдно.
- Ну что Вы, мне очень интересно было с Вами поговорить. Но Вы правы, уже поздно… - Катя с сожалением поднялась из-за стола и позвонила в небольшой колокольчик. Прождав несколько минут, она убедилась, что Иван окончательно разбаловался во время долгого отсутствия хозяина.
- Извините меня, я на минуту… - Катя постаралась, чтобы в её голосе не было слышно нарастающего в ней раздражения. Она прихватила с собой свечу со стола, и, заслоняя её ладонью, быстро прошла в лакейскую. И хоть Иван вскочил натренированно при звуке её шагов, Катя сразу догадалась по его мятому лицу, что он самым бессовестным образом спал.
- Что комната для гостя? Готова? – как можно строже спросила она.
- Всё давно готово, Ваша милость, Дарья вот тоже помогала, да извольте убедиться сами! – определённо, Иван наглел день ото дня. И почему у неё никогда не хватает духа окончательно рассердиться и отослать его на конюшню? Только то, что мужу такое самоуправство может не понравиться. Катя ограничилась ледяным взглядом и приказом:
- Со мной сейчас пойдёшь. Проводишь господина Погожева в его комнату. Спросишь, не нужно ли чего. И если только я узнаю, что снова спал… - Катя не договорила и выразительно помахала перед носом слуги сжатой в кулак рукой.
Перед тем как вернуться в гостиную, Катя всё-таки заглянула в комнату для гостей. Конечно, это Дарья постаралась, была заметна её рука. И камин пылал, как положено пылать камину в такую морозную ночь, и на мебели не было заметно ни пылинки, и кровать была застелена чистыми хрустящими простынями.
«Так не хочется ложиться спать… Так хочется поговорить ещё хоть немножко…» - думала Катя, открывая дверь гостиной.
- Павел Андреевич, Иван проводит Вас в Вашу комнату. Спокойной ночи. – вежливо улыбнувшись, сказала она правильные, но не искренние слова. «Давайте ещё поговорим. Мне столько ещё хочется спросить у Вас!» - эти слова были правильными и честными. Вот только сказать их было нельзя.

 Отправлено: 16.04.13 22:19. Заголовок: - Ну что Вы, Екатер..

- Ну что Вы, Екатерина Алексеевна, для чего комната? Уверяю, я бы вполне… - поднявшись на ноги, он открыл рот, желая сказать, что мог устроиться на ночлег и здесь, в кресле, но остановился, замолчал, вновь безропотно ей подчиняясь, – да, душевно Вам признателен, сударыня. Спасибо за этот вечер, он никаким иным способом не мог бы сложиться для меня лучше. И – покойной ночи! – добавил он тихо, с едва заметным отблеском грусти во взгляде наблюдая, как госпожа Вишневская покидает гостиную, оставляя их вдвоем со слугой. И почему же все хорошее так быстро заканчивается?

Напомнив о своем присутствии деликатным покашливанием, Иван, спустя минуту, предложил Погожеву следовать в опочивальню. И он пошел, поинтересовавшись за одно дорогой, как и где приютили старика Нилыча, о котором все равно тревожился, хоть и сетовал порою на ворчливый и склочный нрав последнего. Впрочем, узнав, что кучер его накормлен и давно уж спит в лакейской, успокоился, распорядившись после того, как дошли до места, принести для себя горячей воды, мыла и полотенец. А еще его дорожный несессер с бритвенными принадлежностями и небольшой кофр со сменой одежды, упакованный отдельно от всех прочих вещей. Иван, взглянул на странного барина с нескрываемым удивлением: в ночи, что ли, мыться-бриться надумал, но вслух ничего высказать не посмел. А Павел Андреевич, казалось, даже и не заметил этого, с интересом осматриваясь в комнате, развязывая при этом шейный платок и одновременно расстегивая другой свободной рукой пуговицы сюртука. Когда же все требуемое ему доставили, Погожев был уже раздет по пояс, и языки пламени камина отбрасывали на его раскрытые плечи и спину, еще не утратившие бронзоватого оттенка, подаренного горячим южным солнцем, оранжевые отблески.

- Ну-ка, братец, полей! – склонившись над умывальным тазом, что стоял на столике в углу, Павел Андреевич, обращаясь к Ивану, кивнул на принесенный им кувшин, мысленно ухмыльнувшись, когда заметил, с каким неподдельным любопытством тот пялится на небольшую татуировку-янт, нанесенную в виде треугольника чуть выше сгиба локтя на его левом плече. Далее он тщательно намылился, а потом потребовал еще раз окатить себя водой – привычка содержать тело в исключительной чистоте, особенно важная в условиях путешествия, где всякая даже незначительная ранка, попади в нее грязь, может стоить большой беды, давно стала частью его натуры. А бриться на ночь он предпочитал смолоду. Но эту процедуру Погожев проделал уже в одиночестве, отослав лакея прочь. И лишь после всего, аккуратно промыв и уложив на место свой «золлинген» и прочие принадлежности, переоделся в чистое и с наслаждением растянулся среди накрахмаленных до хруста, пахнущих морозной свежестью и немного лавандой простыней. Блаженно закрыв глаза, полежал так немного, прислушиваясь к завыванию вьюги за окном, а после вновь ненадолго сел в постели, чтобы задуть оставленную на прикроватной тумбе одинокую свечу, оказавшись в темноте, разбавляемой лишь светом догорающих поленьев камина. Только теперь, окончательно расслабившись, он чувствовал, насколько устал от этой бесконечной дороги, от неудобной тесной кабины экипажа, от всепроникающего холода… устал. Но уснуть сразу же при этом все равно вряд ли сможет. Мозг, утратив ставшие за прошедшие несколько лет привычными ориентиры времени суток, мстил бессонницей по ночам и неодолимой порой сонливостью днем. Но, зная, что это явление временное и скоро все должно прийти в норму, Погожев не волновался. В конце концов, просто спокойно полежать в тишине, тепле и уюте с закрытыми глазами – уже отдых. И если бы при этом только удалось полностью отрешиться от событий дня и сосредоточиться на нынешнем состоянии покоя и неги… Но как это сделать, если перед мысленным взором вновь и вновь отчего-то возникает нежное лицо с легким румянцем и безмятежными темными глазами, в глубине которых – он видел! – иногда, однако, зажигаются едва заметные золотистые искорки… А когда она улыбается, то на ее левой щеке появляется маленькая, совсем детская ямка… но почему-то лишь только одна. Еще у нее узкие, изящные кисти рук... И, должно быть, превосходной формы грудь, оценить которую до конца мешает скромное декольте строгого темного платья… И все-таки, весьма странно, что она, такая молодая и привлекательная, носит эти темные, «старушечьи» цвета. Почему муж позволяет ей это? Почему держит в глуши и взаперти цветок, которым следовало бы открыто гордиться? А, впрочем, его ли, Погожева, это дело?! Глубоко вздохнув и потерев лицо руками, Павел Андреевич перевернулся на другой бок и мысленно приказал себе прекратить думать обо всякой ерунде. Нужно уснуть. Скорее всего, завтра они расстанутся навсегда, к чему все эти пустые размышления и вопросы без ответов…

Когда он вновь открыл глаза, за окном уже рассвело. Но тусклый свет декабрьского утра с трудом пробивался сквозь сплошной серебристый узор инея на стеклах, так что разглядеть за ним хотя бы что-то не представлялось возможным. Впрочем, внимание Павла Андреевича теперь было приковано вовсе не к окну, а темноволосой кудрявой малышке в длинной белой сорочке с кружевным воротничком, которая стояла неподалеку от кровати и разглядывала его с неподдельным интересом. Собственно, от этого пристального внимания к своей скромной персоне он, должно быть, и проснулся. Проснулся, да только не знал теперь, что сказать или сделать, чтобы ненароком ее не напугать. И потому, замерев, и делая вид, что по-прежнему спит, ожидал, чтобы дочка Екатерины Алексеевны – разумеется, это была она, заговорила первой, поглядывая на девочку сквозь полуопущенные ресницы.

- А ты не спис, я все вижу! – внезапно проговорило юное создание, и Погожев, поняв, что полностью разоблачен, открыл глаза и сел в кровати.

- Не сплю, - подтвердил он и улыбнулся. – Ты, я вижу, тоже.

- А я Мурку потеряла! – горестно вздохнув, девочка совершенно спокойно подошла и, с трудом вскарабкавшись на кровать, уселась рядом с ним, болтая босыми ногами. – Она от меня убежала!

- Ну надо же! – сочувственно покивал в ответ Погожев. – Думаешь, именно в эту комнату?

- Не знаю… А я Натаса! – вероятно, решив, что теперь самое время, дитя, наконец-то, решило познакомиться.

- Погож… дядя Павел, - вовремя сообразив, что представляться «по всей форме» вряд ли будет уместно, с усмешкой добавил он.

- Наталья Олеговна! Барышня! Ах, вот вы где, проказница! – молодая нянька, верно, услышав ее голосок, с разбегу влетела в комнату, распахивая дверь, да так и замерла на пороге. – Ой! Простите, барин!

- Да ничего страшного, мы как раз дошли до взаимных представлений, - покачал головой Погожев и девушка, поняв, что он не сердится за это вторжение, смущенно хихикнула в ответ, украдкой окинув его заинтересованным взглядом.

- Представляете, ведь только на минуточку ее оставила, - посетовала она. – За кашей на кухню отошла, а она, вон, чего учудила! Пойдем, беглянка! – последнее относилось уже, разумеется, к девочке, которая, впрочем, безропотно подчинилась, позволяя увести себя прочь без капризов и являя хорошее воспитание.

Вновь оставшись наедине с собой, Павел Андреевич поднялся на ноги и прошел по комнате до окна. Отогрев дыханием участок стекла, он увидел, что метель за ночь не улеглась, а значит… Сердце в груди застучало быстрее, а на губах вновь мелькнула улыбка. На сей раз довольная и совершенно счастливая...

 Отправлено: 18.04.13 03:55. Заголовок: Оставив Павла Андрее..

Оставив Павла Андреевича вместе с Иваном в гостиной, Катя поднялась в свою комнату, подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу. Казалось невозможным сейчас лечь в кровать и уснуть: слишком уж часто и громко билось сердце, и в ушах всё ещё продолжал звучать его голос, рассказывающий ей удивительные вещи…
От окна довольно ощутимо повеяло холодом, и Катя поспешно отошла от него к камину. Она уселась в кресло, уютно закуталась в свою шаль и стала смотреть на танцующий огонь… В доме было очень тихо, тишину эту нарушало только завывание вьюги где-то там, снаружи…
- Ну, что же Вы? Пойдём со мной… - сказал ей вдруг Павел Андреевич.
- Куда? – шепнула она, даже не удивившись, что он вышел только что из-за камина в её спальне и смотрит, улыбаясь этой своей особенной улыбкой, которая так понравилась ей сегодня вечером.
- Туда, - указал он ей взглядом на камин.
- Мы ведь там сгорим… - испугалась Катя.
- Пойдём со мной, пойдём же, барыня! – его голос вдруг изменился, стал тоньше и выше. И кто-то вдруг стал трясти её за плечо.
- Барыня, что ж Вы в кресле-то спите? Пойдёмте, я уложу Вас… До кровати – два шага а Вы вон где заснули! Может, заболели?
Катя с усилием открыла глаза. Аня, её горничная, зевая во весь рот, одной рукой потирала заспанные глаза, а другой осторожно тормошила Катю. Конечно, никто к ней в комнату не приходил, это был всего лишь сон… Как же так получилось, что она незаметно для себя заснула?
«Какой странный сон, - думала Катя, пока Аня расплетала и расчёсывала её волосы. – Я стала слишком впечатлительной. Только что познакомилась с человеком - и он сразу же мне привиделся... Нужно было раньше лечь...»
Катя не хотела признаваться себе даже в мыслях, что думала о Павле Андреевиче намного больше, чем положено думать порядочной хозяйке о своём неожиданном госте.
Наконец, горничная справилась со своими обязанностями и оставила хозяйку одну. Катя свернулась в комочек под мягким и тёплым одеялом. На этот раз она заснула без всяких сновидений.
Утро выдалось очень хлопотным. Сперва Кате вдруг захотелось надеть что-нибудь яркое и светлое сегодня. Она обшарила весь гардероб, и очень удивилась, словно видела свои платья впервые: светлых платьев было совсем немного, и все они были летними. Проведя много времени в поисках, Катя сдалась и выбрала себе тёмно-синее, почти чёрное, платье. Когда горничная, ни о чём не спрашивая, стала собирать её волосы в привычный узел, Катя хотела ей сказать, что хочет себе сегодня какую-нибудь причёску поинтереснее, но почему-то не решилась. Катю вдруг стало очень беспокоить то, как она выглядит. Придирчиво разглядывая себя в зеркало, она осталась недовольна.
«Цвет совершенно не мой… И причёска мне не идёт… И вообще, я стала ужасно бесцветной…»

Долго заниматься самобичеванием по поводу своего унылого внешнего вида ей не пришлось. В коридоре раздался быстрый топот маленьких ножек и крик:
«Мурка! Подожди!» - Наташа снова устроила охоту на их домашнюю кошку. Интересно, как же девочке удалось убежать от няни на этот раз? Кате вдруг очень захотелось обнять свою дочку, поцеловать в пахнущую молоком щёку… Она выглянула в коридор, но Наташи уже и след простыл.
Катя пошла на кухню. Дарья священнодействовала над какими-то особыми пирожками, и Катя решила её не трогать. Только быстро отдала все распоряжения насчёт завтрака и хотела уже уйти, как в кухне появился Иван с огромной охапкой еловых веток. Сразу запахло летом, лесом и немножко – смолой.
- Вот, привезли, как Вы и приказывали… Куда цеплять прикажете, Ваша милость? – спросил он, отряхивая с себя снег. Но Катя вместо ответа спросила у него:
- Что там с погодой, Иван?
- Заметает, Ваша милость…. Теперь это надолго… Надо же, под самый праздник – и такая метель…
Иван сокрушался из-за суровой погоды, а Катя тихо радовалась почему-то…
- Оставь их пока, - сказала она Ивану про ветки. - После завтрака я попрошу господина Погожева помочь нам украсить дом.
Выйдя из кухни, Катя увидела забавную процессию: впереди шла няня дочери с тарелкой в руке, за ней семенила Наташа, а за Наташей довольно бодро бежала Мурка.
- Вот, барыня, - сообщила няня, демонстрируя Кате практически не тронутую кашу. – Остыла, пока я за Натальей Олеговной по всему дому бегала. Идём теперь греть.
Катя еле сдержалась, чтобы не фыркнуть весело.
- Да-да, идите, конечно..
Настроение у Кати необъяснимым образом стало самым праздничным. Вернулось детское ощущение радостного ожидания. Она вошла, что-то напевая себе под нос, в столовую, придирчиво осмотрела накрытый стол, потом вытащила из стопки на невысоком столике первую попавшуюся газету и уселась с ней в кресло. Читать её она не собиралась. Ей хотелось как-то замаскироваться, чтобы никто не понял, что она с нетерпением ждёт, когда проснётся и выйдет к завтраку Павел Андреевич.

 Отправлено: 18.04.13 21:35. Заголовок: Постояв еще немного ..

Постояв еще немного у окна после того, как маленькая гостья вместе с дуэньей покинула его комнату, Павел Андреевич вернулся в постель, успев до того предварительно бросить взгляд на циферблат своего брегета, оставленного накануне на прикроватной тумбе. Стрелки показывали четверть десятого. Но Екатерина Алексеевна вчера, кажется, забыла предупредить, в котором часу в их доме принято выходить к завтраку, так что Погожев не знал, поздно это или рано. Поэтому и решил полежать еще некоторое время, подсунув для удобства под голову согнутую в локте руку и прикрывая глаза, полагая, что, в конце концов, кто-нибудь из слуг все равно придет его разбудить. Впрочем, спать он и не собирался, вместо этого следовало спокойно подумать, что делать дальше. Ведь после того как схлынула первая, немотивированная и почти мальчишеская радость, что есть повод задержаться в этом теплом доме еще на какое-то время, в голове почти сразу возникли и другие, гораздо более трезвые и здравые мысли. А именно, не создаст ли он своим здесь присутствием трудностей его гостеприимной хозяйке? Вчера, так долго оставаясь с нею наедине, он даже не подумал об этом и теперь мысленно попрекал себя за подобную вольность: кто знает, как отнесется супруг Екатерины Алексеевны, когда узнает обо всем? А в том, что это так и случится, даже сомневаться не приходится. Иными словами, как бы не хотелось побыть здесь еще, лучше всего будет сразу же после завтрака от всей души поблагодарить эту милую женщину, да и ехать прочь своею дорогой… «Если, конечно, удастся с нее снова не сбиться», - мысленно усмехнулся Павел Андреевич и вздохнул, пытаясь убедить себя еще и в том, что поступит так, как только что задумал, исключительно по причинам соблюдения светских приличий, а вовсе не потому, что все еще слишком отчетливо помнит свой короткий сон перед самым пробуждением, в котором сжимал Екатерину Алексеевну в отнюдь не дружеских объятиях, а она при этом нежно касалась его губ своими тонкими прохладными пальчиками…

- Доброго утречка, барин! – резко подхватившись в постели, Погожев часто заморгал, пытаясь понять, что происходит. «Заснул, все-таки, черт…» Иван стоял посреди комнаты с кувшином и полотенцем, перекинутым через плечо. – Вставать пора, а то Екатерина Алексеевна уж давно в столовой Вас дожидается.

- Да, конечно, я сейчас… быстро, - окончательно «вписавшись» в действительность, он поднялся на ноги и побрел умываться. От помощи в одевании, предложенной лакеем, отказался, так как давно привык обходиться и в этом собственными силами. И тем, верно, окончательно уверил Ивана в собственной странности. – Я много путешествую. Один, - пояснил он зачем-то, начиная испытывать раздражение оттого, что тот все время на него пялится. – Ступай теперь к барыне и передай, что я скоро приду.

Оставшись в одиночестве, Павел Андреевич, не теряя более ни минуты, оделся, повязал на шее платок, причесался – действительно, очень быстро, точно военный по команде тревоги. Затем, мельком взглянув на свое отражение в зеркале и вполне удовлетворившись увиденным, отправился в столовую.

- Доброе утро, сударыня, простите, что заставил себя так долго дожидаться, - сказал он, немного виновато улыбаясь и пожимая плечами, когда вошел в комнату. Госпожа Вишневская сидела в кресле с газетой в руках и при появлении Погожева немедленно отложила ее в сторону, но тот успел заметить, что название «Губернские ведомости» на обращенном к нему внешнем листе издания почему-то перевернуто вверх ногами и находится внизу, а не на положенном месте…

- Увы, вчера забыл у Вас выяснить по рассеянности, в котором часу мне следует вставать, - добавил он следом тотчас, чтобы ей вдруг не вздумалось обвинять себя даже в этом пустяковом промахе. – Вы прелестно выглядите сегодня, Екатерина Алексеевна, - а вот это было уже чистой правдой.

Теперь, когда они переместились за стол, и мягкий утренний свет от окна, расположенного как раз напротив того места, где сидела госпожа Вишневская, деликатно освещал ее лицо, Погожев окончательно убедился в том, что его вчерашнее очарование ее внешностью – вовсе не наваждение и не игра воображения. В своей жизни он видел и знал многих женщин и давно пришел к мысли, что откровенно некрасивых среди них – сугубое меньшинство. Иные поражают совершенством черт, другие не столь классически красивые, могут обладать отдельными достоинствами, делающими их облик привлекательным… Верно, и Екатерина Алексеевна не являлась красавицей по всем классическим канонам, но была при этом восхитительна! А это сочетание строгого наряда и прически и мягкого теплого сияния ее карих глаз…

Чувствуя, что теряет концентрацию, Погожев вздохнул – немного резко и поспешно перевел взгляд на содержимое своей тарелки. И далее, в течение всего завтрака, намеренно старался избегать надолго задерживать взгляд на лице собеседницы, потому что все это уже начинало всерьез его беспокоить. В самом деле, следует уехать как можно скорее… не к добру это все.

Из-за скованности, все сильнее завладевавшей им, говорили за трапезой на этот раз существенно меньше, чем накануне вечером. Какие-то общие, ничего не обозначающие и округлые фразы. И это совсем не нравилось Погожеву, не хотелось, чтобы госпожа Вишневская перестала думать о нем как о более-менее приятном собеседнике. Но иного не получалось. Павел Андреевич злился на себя за эту неловкость, один раз обронил на пол вилку, затем едва не расплескал горячий чай на скатерть…

- Екатерина Алексеевна, я хотел бы спросить у Вас одну вещь, если позволите, - проговорил он, наконец, собравшись и решив про себя, что дальше так продолжаться не должно. – Поймите меня верно, но, может, мое нынешнее присутствие здесь как-то осложнит Вашу жизнь после того, как я отсюда уеду? Вы были так добры ко мне и потому я нее хотел бы создавать Вам… трудностей – с супругом и вообще… Но там все еще метель, - сделав неопределенный жест в сторону окна, Павел Андреевич умоляюще заглянул ей в лицо. – Тем не менее, может, мне будет лучше покинуть Ваш дом сегодня же? Только скажите правду, прошу!

 Отправлено: 19.04.13 04:12. Заголовок: Спрятавшись от появл..

Спрятавшись от появлявшихся время от времени в столовой слуг за своей газетой, Катя, наконец-то, смогла спокойно подумать о Павле Андреевиче. Было совершенно ясно, что в такую погоду ему придётся остаться здесь, и она очень радовалась этому обстоятельству. Ей представлялось, как они снова сядут в сумрачной гостиной, и он будет рассказывать, и у неё снова возникнут вопросы, и он снова будет терпеливо и подробно ей отвечать… А до вечера их ещё ждёт длинный день, весь в предпраздничных хлопотах, но они будут вместе…
Катя вздрогнула, заметив, что уже начала думать о себе и о Павле Андреевиче как о чём-то одном. А ведь она не знает даже, женат ли он. Скорее всего, женат. И даже, может быть, есть дети.
«Что за мысли?… Я – замужем, он –что скорее всего, женат. Нам просто интересно вместе поговорить, вот и всё. И радуюсь я только потому, что мне было очень скучно тут одной, а сейчас появился такой приятный собеседник… » - кое-как успокоив свою совесть, Катя снова принялась мечтать о предстоящем вечере.
Время шло, но Павел Андреевич всё не появлялся. Каждый раз, когда открывалась с лёгким скрипом дверь, Катя надеялась, что наконец-то это он, но входила Дарья с какими-то вопросами, и Катя привычно что-то отвечала, стараясь скрыть разочарованный вздох.
В очередной раз открылась дверь – это уже Иван вошёл и с видом крайней озабоченности принялся вытирать несуществующую пыль с буфета. Катя рассеянно следила за ним, потом взгляд её упал на часы – уже была половина одиннадцатого.
«Так долго спит… Я, наверное, утомила его вчера своими расспросами. Он ведь и так был уже уставший… Такая тяжёлая дорога… Нельзя было засиживаться вчера. А вдруг он посчитал меня назойливой? Это ведь он первый сказал, что уже поздно. Вечером нужно будет самой следить за временем… Но ведь сегодня праздник, и можно будет долго не ложиться спать… Ну где же он? Да ведь я же вчера не сказала, во сколько у нас завтрак!» - Катя резко встала с кресла и подошла к Ивану.
- Ступай к господину Погожеву. Если он уже проснулся, спроси, не нужно ли ему чего-нибудь и скажи, что я жду его завтракать.
- Хорошо, барыня. – Иван поклонился и вышел, а Катя на цыпочках подкралась к двери, приоткрыла её и стала прислушиваться. В доме было довольно шумно, из кухни доносился стук ножей и какой-то звон – там уже шли приготовления к праздничному ужину. Из детской слышались испуганные вскрики няни и смех Наташи. Позавтракав, Наташа объявила матери, что закроется в комнате и будет очень занята. Няня «по секрету» сообщила Кате, что для неё готовится подарок. Оставалось только надеяться, что подарком на этот раз будет не раскрашенная чернилами и постриженная Мурка, как в прошлом году, а что-нибудь поспокойнее… Картинка какая-нибудь, например.
Шаги Ивана глухо прозвучали на лестнице, потом заскрипел пол на втором этаже. Катя представила: вот он идёт по коридору, подходит к двери, открывает её… Сердце почему-то забилось сильнее, и задышалось чаще, словно она только что поднялась на высокую гору. Катя прижалась к дверному косяку и постаралась выровнять дыхание. Приложила холодные ладони к щекам и поняла, что они опять раскраснелись – что-то в последнее время она краснеет слишком часто…
Услышав, что Иван возвращается, Катя поспешно прикрыла дверь и ринулась к своему креслу. Она едва успела расправить платье и сделать вид, что сидит здесь уже очень давно, как вошёл Иван и важно доложил, что Павел Андреевич сейчас спустится. Катя как можно равнодушнее кивнула ему и небрежным жестом взяла в руки свою газету… Когда Павел Андреевич войдёт, она будет читать с очень большим интересом, и даже не сразу заметит, что он появился в столовой.
Она прислушивалась очень внимательно, но всё-таки не услышала, как он вошёл. И если бы не скрипнувшая дверь, Катя, сосредоточенная сейчас на том, чтобы выглядеть как можно более естественно, пропустила бы появление в столовой Павла Андреевича.
Тихая радость затопила Катино сердце. Она ласково улыбнулась в ответ на его приветствие, и не смогла не заметить, как благородно он объяснил своё опоздание своей же рассеянностью, хотя это была целиком и полностью её вина. И последующий комплимент она восприняла тоже как свидетельство его благородства и врождённого такта. Как можно хорошо выглядеть в этом мрачном платье да ещё с такой невыразительной причёской?
Кате было удобно в этих мрачных и тусклых цветах до сих пор. Они были не маркие, позволяли спокойно заниматься ведением хозяйства, были очень практичные. Как жалко, что она не догадалась сшить себе хотя бы парочку ярких платьев… Тогда было бы что надеть к празднику. А так придётся снова, как и в прошлые годы, разгуливать в «весёлом» чёрном бархатном платье. Оно, конечно, было дорогое и нарядное, но чёрное…
Завтрак начался, и Катя уже предвкушала повторение вчерашнего вечера, долгого и захватывающего разговора, и даже вспомнила несколько вопросов, которые не успела задать ему вчера… Но господин Погожев сегодня явно не был расположен к разговору. Катя ничего не понимала. Как будто они вчера не разговаривали, а встретились только сегодня, и уже успели изрядно надоесть друг другу. Она попробовала было задать свой вопрос, но слова не выговаривались, и Катя оборвала себя на полуслове, загородившись очередной светской пустой фразой. К тому же она заметила, что он стал избегать смотреть на неё. Взгляд Павла Андреевича был устремлён в основном в тарелку, или в сторону, но на её лице не задерживался.
«Я так и знала, - думала Катя чуть не плача и чувствуя, как светлое ощущение беспричинного счастья неотвратимо покидает её сегодняшний день. – Я была надоедливой вчера. И он больше не хочет мне ничего рассказывать. И выгляжу, наверное, как пугало. Ему даже смотреть на меня неприятно. Иначе он не отводил бы так свой взгляд… Нужно было предложить подать завтрак прямо в его комнату, чтобы не портить человеку аппетит своим мрачным видом».
Первая тоненькая иголочка предостерегающе вонзилась в правый висок, напоминая о приближающейся мигрени. Катя потёрла его пальцами, надеясь, что голова не разболится в самый неподходящий момент. Было довольно неуютно сидеть за столом и делать вид, что она совершенно не замечает перемены в поведении Павла Андреевича. Катя так ждала этого завтрака, а теперь не могла дождаться, чтобы он поскорее закончился. Атмосфера в столовой была довольно напряжённой и натянутой.
И вдруг Павел Андреевич задал вопрос, такой искренний, с такой заботой о ней, и с той же, «вчерашней», доверительной интонацией. Катино сердце сорвалось куда-то вниз и нехотя вернулось на своё место, учащённо постукивая.
- Я никуда не отпущу Вас, - мягко улыбнувшись, ответила она, радуясь, что можно снова заглянуть в его лицо, что он не прячет больше свои глаза. – Я никогда себе не прощу, если с Вами что-то случится. Посмотрите, какая там метель… Пожалуйста, оставайтесь в моём доме, пока она не прекратится. Ехать куда-то в такую погоду – а тем более так далеко – это же настоящее самоубийство! И никаких трудностей Вы мне не создадите, откуда такие мысли? С супругом у нас полное взаимопонимание…
Катя едва не скривилась, произнеся последнее предложение. Да понимал ли её муж хоть когда-нибудь? Интересовался ли ей как личностью, а не как своей собственностью? Разговаривал ли с ней о чём-нибудь, кроме хозяйственных дел и здоровья детей? Все эти годы они существовали вместе – но не жили. И взаимопонимания не было совершенно никакого. Они просто существовали в одном доме, по возможности стараясь не мешать друг другу.
В глубине Катиной души вдруг зашевелилось что-то, похожее на протест. Сколько можно говорить приличными обкатанными фразами? Может быть, хоть раз в жизни можно сказать всё, как есть?
- Сказать Вам правду? - Катя слегка подалась вперёд, чтобы близко увидеть, какое выражение появится на его лице в ответ на её слова. – Я не хочу, чтобы Вы уезжали. Мне с Вами очень интересно. И я хотела бы, чтобы Вы встретили с нами Рождество – со мной и с моей дочкой. Но я не могу Вас удерживать. Вам ведь наверняка есть к кому ехать и с кем встречать этот праздник.
Катя на мгновение опустила ресницы – потому что осознала, что не сможет скрыть появившуюся в глазах грусть. Справившись с собой, она продолжила:
- И всё-таки, я бы просила Вас не рисковать и остаться. Пожалуйста, - её голос сбился на шёпот. – Я ведь буду очень волноваться за Вас…

 Отправлено: 19.04.13 22:17. Заголовок: «Почему?» На какую-т..

«Почему?» На какую-то долю мгновения решив, что ненароком задал этот короткий вопрос вслух, а не произнес его про себя, Погожев похолодел изнутри. Испрашивая откровенности госпожи Вишневской, он и без того волновался, что она сочтет ее неуместной при столь поверхностном знакомстве, потому был заранее готов попытаться перевести все в шутку, извиниться… что там еще говорят и делают в подобных неловких ситуациях. Однако, как оказалось, совершенно не ожидал того, что, в конечном счете, прозвучало из ее уст. Не хочет, чтобы он уезжал, будет о нем волноваться… почему?!

Если бы она смотрела в это мгновение на него, Погожев рискнул бы попытаться угадать ответы по выражению ее глаз. Но пушистые темные полукружия опущенных ресниц Екатерины Алексеевны надежно укрывали от него истинный ход ее мыслей и чувства, которые она при этом испытывает, потому Павлу Андреевичу ничего не оставалось, как поверить словам, кои он истолковал на свой манер. Итак, он интересен ей всего лишь как новый человек, волей случая оказавшийся рядом в момент, когда ей довелось скучать в одиночестве. А после, когда вернется супруг, с которым, как известно, «полное взаимопонимание», Екатерина Алексеевна благополучно забудет о его, Погожева, существовании. Ну, или не забудет, а станет изредка вспоминать, как однажды проявила подлинное христианское милосердие, предоставив сбившемуся с дороги путнику кров и ночлег, не позволив ему погибнуть мучительной смертью…

Что-то здесь не сходилось. Четкие, логические объяснения, которыми он, будто стеной, только что попытался отгородиться от интуитивного понимания их ошибочности, вернее, надуманности, на глазах рассыпались в прах. К черту все! Она хочет, чтобы он остался. И он останется. Уже хотя бы потому, что сам желает этого так страстно, как давным-давно ничего не желал в своей жизни.

- Я никак не могу этого допустить, - это он сказал уже точно вслух. Но тоже почему-то почти шепотом. Екатерина Алексеевна вскинула глаза и их взгляды ненадолго пересеклись. – Заставить Вас волноваться было бы черной неблагодарностью за проявленное ко мне великодушие.

Погожев мягко улыбнулся, но в глазах его в этот момент уже мелькали лукавые мальчишеские искры, всегда означавшие лишь одно: у него появилась некая идея, которую он намерен воплотить в жизнь любыми доступными средствами.

- Скажите, сударыня, а в Вашей семье принято как-то особенно отмечать этот праздник? Помнится, еще до моего отъезда, в Петербурге, некоторые особенно увлеченные всем европейским горожане начали перенимать своеобразный обычай жителей Немецкой слободы, которые на Рождество приносят в дом живую ель, украшая ее стеклянными и самодельными игрушками, сладостями и гирляндами, а на макушку надевают звезду, символизирующую Вифлеемскую… Нет-нет, я не призываю Вас последовать этому странному примеру, - поспешно добавил он, заметив, что госпожа Вишневская будто бы хочет что-то возразить ему. – Но, может, и нам здесь устроить что-нибудь в таком духе? Например, как-то украсить гостиную… будет здорово, не находите?

Готовый приложить весь свой дар убеждения, чтобы Екатерина Алексеевна согласилась устроить в своем доме нечто подобное, Павел Андреевич внимательно изучал выражение ее лица.

- Видите ли, много лет проведя вдали от России – от Европы вообще, я, оказывается, соскучился по нашим праздникам... Да даже хотя бы по тому, что новый год у нас приходит нормально - в середине зимы! Знаете, сиамцы ведь отмечают его весной, в апреле! И на то у них есть даже специальная, все объясняющая легенда. Но для неподготовленного слушателя она может показаться несколько жутковатой, поэтому я не рискну ее рассказывать. Разве что, Вы не боитесь страшных историй и специально меня об этом попросите…

 Отправлено: 20.04.13 00:12. Заголовок: Оказывается, говори..

Оказывается, говорить то, что думаешь на самом деле, необычайно приятно. Катя нисколько не жалела о том, что честно призналась Павлу Андреевичу в своём желании, чтобы он остался. Оставалось только дождаться его ответа. Несколько секунд - или минут? - проведённых в напряжённом молчании, заставили всё-таки её поволноваться.
"Сейчас скажет, что его ждут, что он не может... Поднимется и уйдёт навсегда..." - подумала она и услышала его ответ, который сперва окончательно лишил её надежды. Катя взглянула на Павла Андреевича и перехватила его взгляд. И уже до того, как он продолжил говорить, поняла, что - остаётся. Там, в самой глубине его глаз, полыхнуло что-то, и лицо его перестало быть чужим. "Остаётся!" - какая-то детская, чистая радость снова вливалась в её душу, от мрачных мыслей, только что волновавших её, не осталось и следа.
Катя снова поспешила отвести глаза, на этот раз чтобы он не заметил их ликующего выражения. Но улыбку спрятать не удалось, как ни старалась Катя сдержаться.
- Я рада, что Вы остаётесь, – попробовала она как-то объяснить свою реакцию. – Я бы очень переживала за Вас, если бы Вы уехали в метель… Знаете, я столько наслушалась страшных историй о тех, кто замёрз всего в двух шагах от дома – вот так же, зимой, в метель…
Катя говорила что-то, сама едва понимая, что. Ей нужно было поскорее набросать слов и спрятаться за ними. Она слишком сейчас раскрылась, все её чувства были обострены до предела. Это было новое, непривычное ощущение. Она словно спала, долго-долго спала, пусть жила, ходила, говорила, что-то делала, растила детей, ездила в гости, вела домашнее хозяйство – но всё равно при этом спала. И вот проснулась. И увидела, какой необыкновенный мир вокруг неё. И пусть внешне в этом мире ничего не поменялось – она изменилась сама. Как это произошло, она не понимала, даже не до конца ещё осознала в себе эти перемены, но это уже было с ней. В ней…

Павел Андреевич рассказывал что-то про ель, Катя слушала его и недоумевала про себя – что за странные люди эти немцы, зачем тащить в дом целую ель, да ещё навешивать что-то на неё? Но потом, убедившись, что он вовсе не предлагает ей следовать их примеру, а просто хочет поучаствовать в украшении дома, обрадовано кивнула:
- Знаете, а я ведь уже распорядилась, чтобы в дом принесли побольше еловых веток. Мы обычно украшаем комнаты этими ветками. Мне нравится, как от них пахнет. А ещё Наташа наверняка накрутит вместе с няней бумажных цветов. Они, конечно, будут похожи на что угодно, только не на цветы, но мы их повесим на самое видное место. И скажем, что они очень красивые. – Катя посмотрела на Павла Андреевича. - Может быть, мы прямо сейчас и начнём? Я только распоряжусь, чтобы ветки принесли в гостиную.
Катя поднялась из-за стола и позвонила. На этот раз Иван, очевидно, бдительно дежуривший под дверью, появился перед хозяйкой без промедления.
- Звали, барыня?
- Принеси еловые ветки в гостиную.
- А куда прикажете…
- Просто принеси и можешь быть свободен. Мы с Павлом Андреевичем сами всё сделаем. А ты лучше спроси у Дарьи, не нужно ли ей помочь.
Иван молча поклонился, без обыкновенного своего: «слушаюсь, барыня» - и вышел.
«Разозлился, что я его на кухню отправила, - догадалась Катя. – Ничего, меньше будет подслушивать»
Когда Катя вместе с Павлом Андреевичем вошла в гостиную, то увидела, что еловые «лапки» ворохом лежат на низеньком столе. Ивана в комнате уже не было.
Катя подошла к веткам, взяла одну в руки, но тихо ойкнула и выпустила её. Ветка с тихим шорохом упала на пол. Утренняя лёгкая боль в правом виске вдруг стала совсем не лёгкой. Катя сжала голову руками и виновато посмотрела на господина Погожева.
- Извините меня, пожалуйста. Так неожиданно голова заболела… Наверное, это из-за погоды.

 Отправлено: 20.04.13 07:04. Заголовок: - О, можете даже не ..

- О, можете даже не сомневаться! На что бы они ни оказались похожи, я готов восхищаться с утра до ночи в самых превосходных степенях и изысканных выражениях!

Освободившись от гнетущих его сомнений – неважно, мнимых или истинных, Павел Андреевич почувствовал себя так, будто сбросил с плеч некий тяжкий груз, потому и настроение его заметно улучшилось, что немедленно отразилось также и на способности к общению.

- Конечно, зачем тянуть? Прямо теперь этим и займемся, - предложение Екатерины Алексеевны, и в самом деле, казалось весьма разумным. – Уверен, что вдвоем мы управимся достаточно быстро, и потом у Вас еще останется время отдохнуть перед вечером и…

А дальше Погожев резко замолчал, едва не укусив себя за язык. Слава богу, вовремя. Иначе следом с его губ слетели бы слова, которые мадам Вишневская, скорее всего, расценила бы как чудовищную бестактность. «Отдохнуть перед вечером и привести себя в порядок», - вот, как должна была звучать целиком фраза, в которую он, впрочем, не вкладывал никакого оскорбительного для Екатерины Алексеевны смысла, ибо по-прежнему был уверен, что выглядит она настолько прелестно, насколько это вообще возможно здесь и сейчас. Однако попробуй это потом объясни женщине, разобиженной на тебя в пух и прах! Успев за пару секунд, пока напряженно ждал ее уточняющего вопроса, всячески изругать себя последними словами сразу на нескольких известных ему языках, Павел Андреевич одновременно старался сообразить, как выкрутиться из ловушки, в которую, идиот несчастный, сам себя благополучно загнал, но в этот момент судьба, должно быть, решила над ним сжалиться. Отвлекшись на разговор с Иваном, Екатерина Алексеевна не обратила внимания на то, как странно оборвалась его последняя реплика. А потом, после того как выяснилось, что свежесрубленные еловые ветки уже дожидаются их в гостиной, они и вовсе, кажется, забыли весь свой предыдущий разговор, направившись туда вдвоем и оживленно обсуждая, как именно все там устроить наилучшим образом.

При свете дня гостиная показалась Павлу Андреевичу несколько более просторной, чем накануне вечером. И он, конечно, не мог не отметить про себя вкус и изящество, с которым она декорирована. Ничего лишнего, но в то же время – есть все, что нужно. А еще как-то особенно уютно и... да, тепло. После возвращения домой, в Петербург, он уже несколько раз ловил себя на мысли, что отчего-то начал тяготиться стилем этого города, который прежде так восхищал его своим строгим совершенством. Только, верно, что-то неуловимо переменилось в его представлениях о красоте с тех пор, как он увидел иные ее проявления. Петербург подавлял его, будто бы вымораживал изнутри своим холодом. Не потому ли он так торопился поскорее уехать оттуда вновь, хотя торопиться, собственно, было совсем и некуда?

Тихий стон, с которым Екатерина Алексеевна выпустила из рук смолистую и пахучую еловую ветку, отвлек его от размышлений. Встревожено взглянув на нее, Погожев вначале решил, что госпожа Вишневская поранилась об мелкие, но весьма острые иглы, которыми те, словно в отместку за то, что были сорваны, ощетинились во все стороны. Но уже через минуту стало ясно, что дело совсем в ином.

- Зачем извиняться? Разве в этом есть Ваша вина? – проговорил он с искренним сочувствием. – Может быть, в таком случае, Вам лучше пойти полежать… поспать? А я уж тут как-то сам попытаюсь управиться? – но она отказалась, уверяя, что это ничего и скоро само пройдет. Так что не стоит обращать внимания. Однако следовать этой рекомендации у него не получалось. Украдкой наблюдая, как Екатерина Алексеевна из всех сил старается не показать вида, насколько ей больно, Погожев чувствовал себя неловко. Если бы его здесь сейчас не было, у нее вряд ли имелась бы теперь причина без необходимости демонстрировать стоицизм и умение переносить страдания.

- Сударыня, послушайте! Ну это, право, никуда не годится! – с некоторой укоризной тихо проговорил он, когда, обернувшись за очередной веткой, которые подавала ему госпожа Вишневская, вдруг увидел, как она на мгновение закрыла глаза и закусила от боли губы. – Не хотите оставлять меня одного, хотя бы просто посидите в кресле. Но еще лучше, если… Знаете ли, врачи на Востоке практикуют одну интересную методику. Она сложна и многообразна и надобно долго учиться, чтобы овладеть ею всерьез. Но самые простые приемы в состоянии усвоить всякий, вот и я тоже кое-чему научился. Суть в том, что на теле человека есть множество разных точек, воздействуя на которые, можно принести как пользу, так и вред здоровью. Разумеется, второе нас не интересует… В любом случае, если бы Вы позволили, я мог бы попытаться Вам помочь. Не беспокойтесь, это совсем не больно и вполне прилично! - усмехнулся он, заметив во взгляде собеседницы легкую тень тщательно скрываемого замешательства.

 Отправлено: 20.04.13 20:48. Заголовок: Как можно было уйти..

Как можно было уйти сейчас – сейчас, когда странное и необъяснимое непонимание, возникшее было за завтраком, полностью исчезло? Эта мигрень оказалась так некстати… Всё ведь так удачно получалось – такое хорошее предпраздничное настроение, они вдвоём в гостиной, вместе украшают её к самому, наверное, волшебному празднику в году. Сейчас бы тихо радоваться этим счастливым минутам, но радоваться уже не получалось.
Внезапные головные боли мучили её вот уже несколько лет. Предугадать их появление было невозможно. Просто вдруг, ни с того, ни с сего, появлялась в виске сперва маленькая беспокойная иголочка. И если сразу улечься в постель с ледяным компрессом на голове на полдня, боль могла больше не вернуться. Но если проигнорировать это предупреждение, боль возвращалась, только усилившись в несколько раз. И тогда уже все компрессы были бесполезны.
В юности Катя всегда с полупрезрительной улыбкой провожала глазами дам, которые, сославшись на головную боль, покидали гостей и удалялись в свою комнату. Ей казалось, они притворяются. Интересничают, пытаются привлечь к себе внимание или же малодушно сбегают от скучного разговора. И вот теперь она наказана за своё высокомерие сполна. Боль сегодня решила поиграть с ней, как Мурка с бумажным бантиком. Дав о себе знать первым и довольно ощутимым уколом, она затаилась. И Катя даже смогла какое-то время не думать о ней. Но вот неосторожное движение – слишком резко повернулась за очередной веткой – и в висок словно воткнули раскалённый штырь. Однако Кате удалось на этот раз сдержаться и ничем себя не выдать. Она ни в коем случае не хотела уходить и оставлять Павла Андреевича одного. А что, если он подумает о ней так же, как она сама когда-то думала о тех дамах? Что, если он решит, будто ей скучно или просто не хочется быть с ним рядом? Или он опять придёт к выводу, что ему необходимо уехать, чтобы не причинять ей неудобство? Нет, она никак не могла сейчас поддаться этой боли и улечься на целый день в кровать. Сцепив зубы, Катя перетерпела очередную атаку невидимого штыря и даже нашла в себе силы улыбнуться Павлу Андреевичу, встретившись ним взглядом.
У часов, оказывается, такой невыносимо противный стук… Каждый звук теперь словно превратился в орудие пытки. Наигравшись, боль проявилась в полную силу. Как ни скрывала это Катя, Павел Андреевич всё-таки заметил, что ей плохо.
Но то, что он предложил, казалось недопустимым. Точки на теле человека… На теле… Это означало, что ему нужно будет до неё дотронуться?
Только бы он не заметил, как участилось её дыхание при этой мысли…
Катя отступила на несколько шагов – где-то там, за спиной, должно было быть кресло. Осторожно, стараясь не делать больше резких движений, она обернулась, убедилась, что кресло так и стоит там, где всегда стояло, - и опустилась в него. Не выдержала – застонала. Штырь превратился уже в зубастого зверя, который яростно вгрызался в её череп.
«Позволить до себя дотронуться… Это невозможно… Но он говорит, это прилично… Что же делать?»
Катя боялась не того, прилично или неприлично будет выглядеть его лечение. Она боялась собственной реакции на его прикосновения. Секунды уходили, одна за другой, стекались ручейками в целые минуты, а она всё сидела, сдавив голову руками и не зная, что ему ответить. А боль тем временем становилась всё нестерпимее. Наконец, Катя решилась. Она подняла глаза и встретилась с его внимательным и сочувствующим взглядом.
- Хорошо, Павел Андреевич, я буду очень признательна Вам, если Вы мне поможете…

 Отправлено: 21.04.13 01:53. Заголовок: Наблюдая сомнения, в..

Наблюдая сомнения, все еще терзавшие Екатерину Алексеевну, Погожев терпеливо ждал, пока она сможет их в себе побороть, хотя и не до конца понимал их суть. Хотя, нет – с последним все как раз было яснее ясного. Он – чужой для нее человек, да к тому же мужчина. И раз уж она стеснялась до сего момента демонстрировать ему свое нездоровье, то, наверняка, смущается также принять и помощь, несмотря на все уверения в том, что приличия будут соблюдены. Ведь как бы ни пытался спрятаться за иронией, Павел Андреевич и сам чувствовал немалое волнение, которое, уж конечно, только усилится, если Екатерина Алексеевна все же согласится... При этой мысли память, как назло, немедленно подкинула еще совсем свежее воспоминание о том, как вчера вечером они случайно соприкоснулись руками, а также о том, что он при этом ощутил…

Пожалуй, она права, что не соглашается. А он явно заигрался, изображая лишь дружеское участие там, где - следовало, наконец, признать это хотя бы перед самим собой - чувствует влечение совсем иного рода. Влечение, которому не смеет давать волю именно в отношении данной конкретной женщины уже хотя бы потому, что она в своей чистоте не ощущает грозящей ей опасности…

- Вот и хорошо. Только будет удобнее, если Вы сядете ко мне спиной – да вот хотя бы на тот стул, - он действительно это только что сказал?! Сказал… И лучше бы теперь хотя бы ненадолго забыть о том, о чем только что так глубокомысленно рассуждал про себя. Совестью доугрызается как-нибудь после, теперь уж не к чему.

- Китайцы называют эти точки «воротами сознания», - проговорил Погожев как можно более нейтральным тоном, стараясь не смотреть, как Екатерина Алексеевна по его просьбе расстегивает несколько мелких пуговок у горловины платья, и опускает его высокий узкий воротничок, чуть наклоняя голову вперед, чтобы Павлу Андреевичу было удобнее до них добраться. – Они почему-то почти всему, что их окружает, склонны давать необычайно цветистые названия. Даже не знаю, с чем это связано, - добавил он, упреждая закономерный вопрос, ибо действительно не знал, как на него ответить.

Освобожденная из плена плотной ткани кожа ниже уровня линии роста волос, которую он ощущал под большими пальцами обеих рук, аккуратно, но довольно крепко надавливая их подушечками сразу с двух сторон, казалась горячей и по-детски гладкой. Пару раз невесомые темные пряди, выбившиеся сзади из-под строгого узла, попадались ему под пальцы и тогда он, склоняясь, легонько сдувал их, чтобы не мешали.

- Говорят также, что воздействие на эти точки уменьшает раздражительность. Но вряд ли Вам это необходимо… А еще китайцы уверены, что головные боли сигнализируют не только о плохом физическом состоянии организма, но и об эмоциональных неурядицах личности. Впрочем, это ведь, тоже к Вам не относится, - перемещаясь к следующим известным ему точкам, Павел Андреевич намеренно старался объяснять все как можно более подробно. И, верно, Екатерина Алексеевна настолько устала от его болтовни, что, в конце концов, перестала задавать даже те краткие вопросы, на которые решалась до того, подчиняясь отныне безропотно всем его просьбам повернуться так или эдак. Решив не мучить ее своим неукротимым красноречием далее, замолчал и Погожев, заговорив вновь лишь тогда, когда посчитал свою врачебную миссию на сегодня завершенной.

- Все, - тихо произнес он, убирая прочь руки, и вновь внимательно заглядывая госпоже Вишневской в глаза. – Как Вы теперь себя чувствуете?

 Отправлено: 21.04.13 17:44. Заголовок: Она так и не поняла,..

Она так и не поняла, почему согласилась. Да, голова сильно болела, да, от этой боли хотелось как можно скорее избавиться... Но это было не важным, второстепенным, это была причина, которую она повторяла про себя, чтобы заглушить свою совесть.
«Он просто будет меня лечить. Как доктор. Никто ведь не стесняется принимать лекарство… Неубедительно. Какие лживые, лицемерные, трусливые мысли. Я так хочу, чтобы он… Нет, нельзя, ни в коем случае нельзя даже в мыслях такое допускать, как же я могла, как посмела согласиться?!.. Но поздно передумывать, поздно…»
Катя послушно подошла и села на стул, даже расстегнула платье, наклонила голову. Её сердце заколотилось так сильно, ей даже показалось, что этот стук услышит Павел Андреевич …
«Хорошо, что он не видит сейчас моего лица. Представляю, на кого я похожа… Мама всегда говорила мне, что по моему лицу можно читать, как по раскрытой книге…»
И вот она почувствовала - ей даже не нужно было оглядываться - что он приблизился. И дотронулся, даже не дотронулся, а надавил двумя пальцами куда-то в основание шеи. И, словно по волшебству, Катино волнение стало спадать. Движения его рук были уверенные и сосредоточенные, голос – ровный и спокойный; он рассказывал, пояснял, отвечал на редкие Катины вопросы…
Действительно, абсолютно ничего неприличного в этом необычном лечении не было. Кроме, разве что, её тщательно скрываемой дрожи в ответ на каждое его прикосновение. Теперь Катя могла с уверенностью сказать, что никогда раньше ей не приходилось испытывать таких сильных чувств.
Даже когда до неё дотрагивался её собственный муж – это было так, словно она была любимой… вещью. Игрушкой, без которой и уснуть как-то не получается. Или утренней газетой, с которой он привычно начинал свой день. Если вдруг газеты по какой-то причине не оказывалось на месте, он сердился, но через пять минут уже забывал о ней и раскрывал какую-нибудь книгу. Если Катя заболевала, он так же недовольно хмурился, как и при отсутствии газеты, и говорил ей что-то вроде: «Вот, я так и знал, нечего было у раскрытого окна прохлаждаться». И преспокойно уезжал к кому-нибудь в гости.
И никогда не делал ни малейшей попытки облегчить состояние жены. Её лечением всегда занималась Дарья. «Да она и переживала за меня всегда гораздо больше, чем Олег!» - чуть не выкрикнула Катя вслух неожиданно осенившую её мысль.
Но образ мужа, так ярко представившийся ей на несколько коротких мгновений, побледнел и растворился без следа. Ненадолго отвлекшись на собственные мысли, сейчас она ещё ярче ощущала руки Павла Андреевича на своей коже. Катя закрыла глаза. Это было похоже на колдовство: его голос обволакивал, заполнял всё её сознание, лишал воли и способности здраво мыслить. Она уже с трудом могла понимать значение произносимых им слов. Единственное, на что она была сейчас способна – это молчать и слушать его...
Но вот он убрал руки...
«Неужели всё уже закончилось? Так быстро?» - Катя еле удержала вздох сожаления. Открыла глаза и увидела совсем близко его тёплый взгляд, проникающий, как ей показалось, в самые тайные её мысли. Как она себя чувствует? А почему он спрашивает? Ах, да, у неё ведь болела голова…
Никакой боли, ни малейшего намёка, ни одной, даже самой маленькой иголочки больше не осталось. Они исчезли. Совсем. Её голова, казалось, была наполнена пушинками, какие бывают на одуванчиках в середине лета. Кате было так хорошо, как, наверное, ещё никогда не было.
- Вы – волшебник, Павел Андреевич, признавайтесь!– улыбнулась она ему. – Я больше не чувствую никакой боли. Спасибо Вам…

 Отправлено: 21.04.13 22:39. Заголовок: Не чувствует боли… Н..

Не чувствует боли… На миг ему отчего-то послышался в этих словах некий скрытый, иной подтекст, заставивший пристальнее посмотреть ей в глаза, чтобы за доли минуты до того, как она станет собой, прежней, успеть поймать в их глубине то необычное, слегка рассеянное выражение, которое умеет читать в женском взгляде всякий взрослый мужчина, зная, что именно оно может означать. И увидев его, почти испугаться своему открытию, потому что нельзя… невозможно. Потому что, если сам он еще сможет это в себе перебороть, то в противном случае – его собственные силы ведь тоже не беспредельны... И зачем только он все это затеял!

- Какое там волшебство, Екатерина Алексеевна, право, мне не в чем признаваться, - чувствуя себя лжецом, Погожев тихо усмехнулся и опустил глаза, отступая на пару шагов, стоять так близко больше не было причины. Но, главное, так было легче ему самому: не чувствовать слишком явно тепла ее тела, не ощущать едва заметного аромата ее духов, исходящего от волос, к которым с некоторых пор так мучительно хотелось притронуться еще хотя бы один раз…

- Это самые простые знания, которыми владеет любой ребенок, достаточно разумный, чтобы понимать то, что он делает, поверьте! Вы и сами теперь сможете избавляться от мигрени подобным образом. Однако я очень рад, что смог помочь сегодня – пусть это будет хотя бы минимальной благодарностью за ту доброту, которую проявили ко мне Вы.

Следовало дать ей возможность привести в порядок свой внешний вид, потому, чтобы не смущать Екатерину Алексеевну, он отвернулся к окну, за которым по-прежнему безнадежно мело.

- Скажите, а Вам здесь нравится? В этой местности, я имею в виду, до замужества Вы ведь, наверное, жили где-то еще?

Пытаясь найти для продолжения их разговора тему поспокойнее, Павел Андреевич подумал, что таким образом сможет заодно узнать больше и о самой госпоже Вишневской. Зачем ему это было надо, он и сам не понимал, однако удержаться от вопроса, который все равно мог показаться несколько двусмысленным, он не смог. Но что было делать, если магнетическое напряжение, внезапно возникшее между ними, сообщало иные смыслы любым произнесенным словам и совершенным действиям? Ведь, если просто молчать, все будет только хуже?

Застегнувшись и пригладив волосы – по понятным причинам, Погожев не видел, но явственно представлял, как госпожа Вишневская это проделала, она вновь вернулась к столику с все еще остававшимися там еловыми ветвями, которые пока не были использованы. Он тоже подошел, попутно оглядываясь по сторонам, думая, куда еще можно приладить их в качестве рождественского украшения.

Наконец, взгляд его задержался на стоящем в углу комнаты, поблескивая лаком, старинном фортепиано из черного дерева.

- Может быть, еще туда букет? – предложил Павел Андреевич, указывая на инструмент. – Будет красиво… Кстати, скажите, а кто на нем обычно играет? – поинтересовался он, как бы невзначай, спустя секунду, понимая, что это, скорее всего, сама Екатерина Алексеевна и втайне надеясь упросить ее после немного помузицировать. Что, во-первых, вполне невинное занятие, которое поможет им скоротать время наедине без ненужного волнения, а во-вторых, будет действительно приятно, потому что музыка издавна была одним из его самых любимых удовольствий.