Отправлено: 27.03.15 13:00. Заголовок: Второй шанс

Время действия - осень 1833 года

Место действия - Павловка, Владимирская губерния.

Участники - Таисия Елизарова, Алексей Елизаров, Андрей Фролов.

 Отправлено: 20.04.15 22:26. Заголовок: Елизаров пожал руку ..

Елизаров пожал руку гостя и сел рядом с супругой, приглашая и Фролова вернуться на занимаемое им место. Этот же маневр позволил ему рассмотреть, что свиток в руках Таисии Николаевны - детский рисунок. Кажется, она говорила, что у Андрея Егоровича есть дочери, вероятно, это от них подарок, подумал про себя Алексей, которому при мысли о детях тотчас же вспомнилось сегодняшнее посещение школы для крестьянских ребятишек. Там его наградили странным и немного забавным, но почему-то все равно согревшим душу прозвищем "муж барыни". И встретили вначале настороженно, однако быстро перестали опасаться, а провожали уже и вовсе с улыбками. По всему было ясно, что самой барыне эти ребята души не чаяли, и почитали больше кого бы то ни было. Ну а Алексей испытывал гордость за супругу и потаенную надежду увидеть ее в окружении уже собственных детей.

Сообразив, что, задумавшись, допустил в разговоре неловкую паузу, и потому все теперь ждут его ответа, а также с трудом заставив себя отвести взгляд от профиля сидящей рядом Таисии Николаевны, на которую тоже залюбовался как-то невольно, Елизаров откашлялся и вновь повернулся к гостю.

- А я вот, Андрей Егорович, невероятным считаю подвиг своей супруги. Хотя, мне известно, что вы немало посодействовали его свершению. И, конечно, отдельное еще спасибо за Никиту Фомича. Я успел с ним нынче пообщаться, и был весьма впечатлен.

Стараясь держаться с Фроловым с неизменной вежливостью, все это время Алексей ловил себя на том, что вынужден подавлять глухое раздражение по отношению к этому человеку из-за постоянной необходимости отмечать и подчеркивать его достижения. Он всегда придавал большое значение собственной интуиции и инстинктам. На войне, и особенно в плену это не раз спасало жизнь, поэтому давно превратилось в часть натуры. Настолько, что теперь даже порой приходилось контролировать себя, чтобы не впадать в избыточную подозрительность. То же относилось и к дружескому расположению, которое к Андрею Егоровичу, кажется, питала его жена.

- По пути в гостиную мне сообщили, что в столовой все готово к обеду. Андрей Егорович, вы не откажетесь разделить с нами трапезу? Мы c супругой будем очень этому рады, верно, Таисия Николаевна?

Получив согласие, Елизаров встал сам и подал руку жене, помогая ей подняться на ноги, а затем жестом пригласил Фролова следовать вместе с ними к столу. Правда, перед этим оба они еще с минуту поджидали, пока Таисия Николаевна отдаст указания прислуге по поводу гостинца, спрятанного в корзинке. Когда же супруга освободилась, Алексей вновь устроил ее руку на сгибе своего локтя и повел из гостиной. По пути, немного пропустив гостя вперёд, он повернулся к Таисии Николаевне, и, понизив голос, спросил:

- Как проходит ваш день, моя дорогая? Вы не слишком утомились? Мне показалось, вы немного бледны. У вас все хорошо?

 Отправлено: 25.04.15 01:07. Заголовок: По стойкому убеждени..

По стойкому убеждению Таисии Николаевны, сосед ее относился к той довольно распространенной среди мужчин породе людей, которые всерьез убеждены, что все в окружающем мире происходит по неким определенным строгим правилам. И если не будешь их нарушать – разумеется, вкупе с добросовестным исполнением всех вверенных тебе обязательств, то непременно добьешься успеха в достижении любой из поставленных в жизни целей. А уж про то, насколько убедителен и настойчив может быть Андрей Егорович там, где по-настоящему желает чего-нибудь добиться, в их округе едва не слагали легенды. Тася и сама была прежде практически на все сто процентов уверена в том, что для Фролова нет ничего недостижимого, нужно лишь время и терпение. Но нынешняя убежденность в способности устранить внезапно возникшую на пути их общего счастья помеху в лице ее несвоевременно воскресшего мужа, несмотря ни на какие просьбы о доверии из его уст, все равно представлялась мадам Елизаровой родом утопии, в которые она никогда не верила. В ее представлении дело выглядело абсолютно безнадежным, а сам Андрей – такой умный и всегда хладнокровно умеющий просчитать любую ситуацию на несколько ходов вперед – наивным мечтателем. Или того хуже – тщеславцем, не желающим признать своего поражения перед неизбежностью. И это сердило Таисию Николаевну, хотя никогда еще Фролов не вызывал у нее столь явных отрицательных эмоций. Поэтому, не желая, чтобы они успели всерьез укорениться в сердце, Тася действительно уже всерьез хотела, чтобы Андрей уехал, не дожидался возвращения Елизарова к обеду, несмотря на то, что всего час тому назад, казалось бы, мечтала о противоположном. Но Фролов предпочел остаться. И Таисия Николаевна, уже сумев вполне совладать с эмоциями, завладевшими ею при его появлении, тем не менее, в сердце своем затаила на гостя некоторую обиду за столь необъяснимую нечуткость. Хоть ни словом, ни жестом не дала ему этого почувствовать. Разве что держась с ним чуть суше обычного, чем все последнее время – да и то, заметить эту разницу было практически невозможно.

Когда же домой, наконец, вернулся Елизаров, ничто в гостиной уже не напоминало о происходившем здесь совсем недавно бурном объяснении. Хозяйка и гость находились друг от друга на самом почтительном расстоянии и вели – на взгляд любого, кто вошел бы в этот миг в комнату, вполне обыкновенную светскую беседу. Которая с его появлением, тем не менее, все равно довольно неловко прекратилась оттого, что, едва обменявшись приветствиями, мужчины тотчас же принялись оценивать и анализировать друг друга. Ощутив себя рядом с ними точно между молотом и наковальней, вновь заволновалась и Тася. Прислушиваясь к диалогу мужа и его тайного соперника, она невольно искала какой-то второй, или даже третий смысл, скрытый в их заурядных репликах, обращенных друг к другу, чувствуя, что вот-вот сойдет с ума… Ну или просто закричит, зажмурив глаза и закрыв ладонями уши.

Сидя рядом с Алексеем, она невольно теребила в руках подарок дочерей Фролова, акварель, наверняка, премилую. Которую, из-за волнения, однако, даже не смогла заставить себя рассмотреть. Потому, спроси у нее кто-то сейчас, что на ней изображено, вряд ли смогла бы толком ответить, думая лишь о том, чтобы выглядеть как можно более естественно. К счастью, слишком увлеченные изучением друг друга, мужчины, кажется, ненадолго забыли об ее присутствии.

Наконец, видимо, удовлетворив первое любопытство – свое и Фролова, Алексей предложил всем переместиться в столовую, где, как он успел выяснить по дороге сюда, уже, оказывается, сервировали обед. Услышав об этом, Тася взглянула на него с некоторым удивлением: приглашать к столу – прерогатива хозяйки. Или он и эту ее обязанность намерен забрать себе, желая «облегчить ее жизнь»? Впрочем, вслух ничего, разумеется, не сказала. Да и вообще – была весьма молчалива. Без слов, одним лишь кивком подтвердила, что «будет рада» пригласить Андрея Егоровича разделить их с мужем трапезу, затем, также молча, позволила Елизарову завладеть своей рукой, которую тот привычным жестом мужа и хозяина расположил на своем локте по пути из гостиной в столовую… Андрей при этом оказался немного впереди шествовавшей за ним супружеской четы. Тася догадывалась, что ему теперь, вероятно, совсем не просто наблюдать их рядом, потому, чуть задержавшись в комнате – якобы для того, чтобы отдать распоряжения горничной, сделала все, чтобы облегчить ему муки ревности. Тем временем, Алексей напрямую обратился к ней с вопросом, и молчать дальше стало уже невозможно:

- Утомилась, я? – первым порывом было ответить нечто, вроде: «Чем же мне теперь утомляться, разве что бездельем?!» – но Тася сдержалась, вместо этого отрицательно качнула головой и чуть пожала плечами с милой улыбкой на устах. – Ничуть. И все благодаря вашей заботе, Алексей Николаевич.

Услышал ли, понял ли Елизаров скрытую в этой невинной фразе нотку язвительной иронии, она не знала. А вот Андрей – скорее всего догадался, мадам Елизарова успела заметить, как едва заметно, будто от легкой ухмылки, дрогнули его плечи. Впрочем, спустя секунду он вполне успешно сумел замаскировать свою несдержанность якобы приступом внезапного першения в горле…

- У меня все хорошо, не волнуйтесь, - прибавила она спустя минуту, а еще через пять они втроем уже располагались за большим обеденным столом. И вся мизансцена с сидящими у противоположных торцов супругами Елизаровыми и их одиноким гостем, которому предложили место посередине, у одной из боковых сторон, выглядела теперь несколько театральной, почти шекспировской. Разговор же, вопреки всему, напротив, за едой сделался более вольным, обращаясь к повседневным делам и событиям, произошедшим за то время, в течение которого Таисия Николаевна и Андрей Егорович не виделись. Елизаров, которому, по понятным причинам, все было ново, вынужден был из-за этого больше слушать и задавать уточняющие вопросы, на которые ему подробно отвечали сразу оба. Но внимательный наблюдатель, верно, заметил бы, что некое единство, которое часто складывается во время доброго застолья, объединяло нынче, пожалуй, лишь две из трех присутствующих в обеденной зале персон – мужчину и женщину. И были это вовсе не супруги Елизаровы.

Тася и сама не понимала, как это у нее сегодня получилось. Прежде такого нельзя было и вообразить. Во всяком домашнем застолье неизменно царил именно Алексей. Но это внезапно открывшееся – возможно, из-за присутствия и молчаливой поддержки Андрея, ощущение свободы, приятно волновало и придавало смелости в стремлении попытаться нащупать, насколько широки – против прежних хорошо известных рамок – стали ее новые границы. Потому, выждав еще немного, Тася, как бы невзначай, завела разговор о дочерях Фролова. О том, какие это талантливые и милые девочки. А еще о тех уроках музыки, которые она, следует признаться откровенно, весьма редко и непоследовательно, давала маленькой Соне. Но теперь намеревалась исправиться. И поэтому, чтобы наверстать упущенное, будет приезжать в Высокие Горки целых два раза в неделю.

- Вы же не станете возражать против этого, верно, Алексей Николаевич? – с невинной улыбкой поинтересовалась она у Елизарова, весьма искусно используя против мужа его же собственную манеру, спрашивая, утверждать за того, к кому он обращается с вопросом.

 Отправлено: 26.04.15 00:26. Заголовок: Своим светским и, ка..

Своим светским и, казалось бы, внешне совершенно невинным вопросом Таисия Николаевна поставила Елизарова перед сложным для каждого мужчины выбором между гордостью и искренностью. Весь этот проклятый обед он и без того чувствовал себя, словно гимназист, вернувшегося на праздники в родной дом, где домашние обсуждают события, о которых он не ведает ни сном, ни духом, и тем лишь усиливают ощущение оторванности и одиночества. Вот и его собственная супруга, о которой Алексей уже успел наслушаться немало мерзких намеков, демонстрировала такую отвратительную сплоченность с Фроловым, что Алексей уже начал уставать находить приличные оправдания подобному единодушию. От этого все его силы сейчас уходили на самоконтроль и сохранение светской доброжелательной отстраненности. Пожалуй, он даже мог бы и дальше делать вид, что его ничего не волнует и не задевает, но не стал. В конце концов, над его гордостью и без того измывались слишком долго и весьма успешно.

- Право... я, наверное, изрядно подзабыл правила хорошего тона, - покаянным тоном заметил он, не глядя ни на соседа, ни на жену. - Но мне отчего-то казалось, что замужней женщине не подобает одной ездить в дом неженатого мужчины. Не смешно ли, я совершенно одичал среди горцев! - Алексей поднял глаза на Фролова с самым невинным видом. – Я рад, что ваши девочки, Андрей Николаевич, обрели столь достойную наставницу. Кстати, Таисия Николаевна - мне бы тоже не помешали некоторые уроки. Я, похоже, стал путать не только поощряемое с нежелательным, но и позабыл добрую половину наших соседей. - он бросил быстрый взгляд на жену. - Сможете ли вы как-нибудь уделить мне внимание, рассказав о них?
Елизаров был по-настоящему зол в этот момент, хотя тон, коим было высказано его пожелание, был ровным и мягким. Достаточно мягким, чтобы у супруги не возникло ощущение, что это приказ, который не подлежит обсуждению, но все же, довольно настойчивым.
Понимая, что подобные размышления не доведут до добра, Алексей усилием воли переключил внимание на другое. А именно – вспомнил короткий разговор с женою по дороге в столовую. Тася была на него за что-то обижена – ему вполне хватало чутья это понять. Но вот за что – с этим было уже труднее. Ведь он и в мыслях не имел доставить ей какие-то неприятности. Но с другой стороны, обида была в чем-то предпочтительнее того же страха. Ведь у ее истоков точно есть решаемая проблема, и Елизаров искренне стремился узнать, в чем она состоит и как можно быстрее устранить, пребывая в уверенности, что запаса его терпения, подкрепляемого восхищением и нежностью к супруге, вполне для этого хватит. Ревнивую же мысль о том, что у Таси и Фролова могли быть какие-то близкие отношения, Алексей и вовсе решил считать недостойной, предпочитая думать, что если и были какие-то поползновения на этот счет, то исключительно со стороны самого их соседа. Но Таисия Николаевна при этом осталась верна своему брачному обету, как и полагается добродетельной жене, достойной всяческого доверия. А от Фролова принимала лишь помощь и поддержку в делах, которые, и верно, были ей необходимы. Впрочем, все это было уже в прошлом, за которое он, Алексей, считал себя не вправе ее судить – после стольких-то лет своего отсутствия. И на него все равно уже никак не повлиять. В отличие от будущего, которое, как раз, полностью в его руках.
- Впрочем, - после затянувшей паузы, порожденной его словами, продолжил Елизаров, - мы могли бы найти удобный для всех компромисс, если бы Андрей Егорович согласился перенести уроки своей дочери из Высоких Горок к нам, в Павловку. Тогда были бы соблюдены интересы абсолютно всех сторон.

Теперь оставалось надеяться, что Таисия Николаевна, несмотря на причиненную им обиду, согласится. И Алексей пообещал себе, что если это случится, он больше не станет сегодня касаться в разговоре ни одной щекотливой темы. Тем более что хватало и вполне себе отвлеченных. Например, обсудить с Фроловым состояние дел на суконных и полотняных фабриках. Он слышал, что во Владимире есть несколько таких производств, и был бы не против узнать мнение о них из уст предводителя местного дворянства.

 Отправлено: 02.05.15 19:04. Заголовок: От слов Елизарова у ..

От слов Елизарова у Таси на миг перехватило дыхание. Коротко, украдкой взглянув на Фролова, который все это время молча слушал их диалог, она увидела, что тот также впечатлен коварством своего соперника, пусть и держит себя в руках во сто крат лучше. Что же, может быть, хотя бы теперь он понял, насколько хитер и даже опасен может быть Алексей, когда начинает чувствовать даже малейшую угрозу собственным интересам или имуществу. Да, горько подумала Тася про себя в тот момент, опуская голову еще ниже и делая вид, что внимательно рассматривает что-то в своей тарелке, именно своим имуществом всегда и почитал ее благоверный. Пусть приобретенным по случаю и не очень нужным, но рачительный хозяин всему находит применение в хозяйстве – не теперь, так позже. И уж точно не позволит забрать у себя что-либо без спросу…

- Как прикажете, Алексей Николаевич, - его интонация не была приказной, но Тася все равно знала, что выбора у нее нет. И начать спорить означало лишь укрепить Елизарова в подозрениях, которые, возможно, и заставляют его устраивать ей вот такие незаметные «проверки». Кроме того, следовало учитывать присутствие рядом Андрея, который при всей своей выдержке, все равно не сможет долго оставаться безучастным, если едва наметившийся спор вдруг перейдет в открытое противостояние. И тогда… страшно представить, что может случиться тогда. Ведь даже от одной только мысли об этом по спине бежит холодок.

- Если Андрей Егорович согласится привозить Соню в Павловку дважды в неделю, я буду заниматься с нею здесь, - продолжила она через минуту, не желая сдаваться и принимать абсолютное поражение. Конечно, это не то, чего бы им – с Андреем – хотелось, но хотя бы что-то… - Однако в связи с этим возникает одно затруднение. Мое фортепиано. Вы, наверное, уже не помните, но еще тогда, давно, я просила приобрести новый инструмент – имеющийся здесь слишком старый и боюсь, его уже нельзя будет привести в должное состояние даже, если вызвать настройщика.

Еще до замужества, в Петербурге, Тася брала уроки музыки у самого господина Комстадиуса, известного сочинителя и блестящего пианиста. И после с успехом выступала не только на домашних посиделках, но даже перед более широкой аудиторией. На одном из таких импровизированных концертов, на вечере в доме Таты Искрицкой, ее, помнится, и увидел Алексей – впервые после того, как барышня Родионова повзрослела настолько, чтобы выезжать в свет.

После переезда в Павловку ей пришлось забыть о многих столичных развлечениях и привычках, игра на фортепиано была одной из них. Не потому, что этого не хотела сама Тася, вернее – не только поэтому. Музицирование считала пустым и бесцельным занятием ее свекровь, вечно жаловавшаяся то на мигрени, то на больные нервы, по которым сноха, по собственным словам пожилой дамы, «безжалостно колотила» своими упражнениями, коими вначале еще пыталась поддерживать прежнюю форму. Но быстро прекратила. Инструмент оставлял желать лучшего, а робкая просьба купить новый вызвала у Анны Сергеевны, упорно требовавшей от Таси зачем-то называть ее «маменькой», а она не могла, полагая, что маменька у человека может быть лишь одна, и ее собственная – дома, в Петербурге, целую истерику. Чтобы прекратить которую, Алексей сказал, что тоже считает игру на пианино пустой забавой, и что молодой даме, едва вышедшей замуж, можно найти себе гораздо больше приятных занятий, нежели с необъяснимым упорством часами колошматить по клавишам. Больше нового инструмента Тася не просила. Да и после, когда Алексей сгинул на Кавказе, а свекровь умерла, крайне редко поднимала черную лакированную крышку над пожелтевшей от времени клавиатурой из слоновой кости – не было ни времени, ни желания играть. Со временем мастерство почти полностью ушло. И лишь Андрею однажды вновь удалось упросить ее сыграть для него. Тася выбрала самое простое из того, что еще помнила – что-то из «Хорошо темперированного клавира» Баха. И неподдельное восхищение, с которым он ее слушал, как и комплименты, которые говорил после, смутили и тронули ее настолько, что это, возможно, и стало первым шагом к их сближению. А после Андрей попросил ее заниматься с Соней…

- Так что полагаю, нам все равно понадобится новый – если вы опять не станете возражать, конечно. А пока его доставят, боюсь, мне все же придется ездить в Высокие Горки. Думаю, что я вполне смогу совместить это с той помощью, которая вам от меня нужна, Алексей Николаевич. Это ведь совсем ненадолго!

 Отправлено: 14.05.15 02:27. Заголовок: Всего несколькими фр..

Что за проблемы с фортепиано? "Если вы опять не станете возражать". Как это понять - стало быть, раньше я возражал? Не дозволил жене поменять инструмент? И почему, хотелось бы знать? Ох, Елизаров-Елизаров... сколько еще ты глупостей наворотил? Алексей неожиданно пожалел о резкости своего предыдущего ответа. Хоть он и пресек болтовню Степаниды и прочих слуг - самым решительным образом, но сейчас, глядя на напряженную безразличность жены и безупречную вежливость соседа - волей-неволей да вспоминались сбивчивые и нелепые слова старой экономки и смущенные намеки конюха. "Есть ли под ними какая-то почва? Если б знать наверняка... Давала уроки его дочери. Собственный инструмент не годится, стало быть ездила к нему. Интересно... одна ли? Дурак ты, Елизаров. Столько лет на Кавказе, а ничему не научился? Что толку в твоей попытке спрятать жену? "Мое-никому-не дам". Она твоя жена, и оттого, что ты упрячешь ее в чулан и запретишь ей заниматься чем-то, что ей по вкусу симпатий к тебе не прибавится. Это лишь демонстрация твоей собственной слабости, и ничего больше. Высоченные дувалы с гвоздями наверху - кому они мешали воровать горских девушек? То-то и оно..."
Однако, поймав на себе выжидающий взгляд жены и вежливо-сдержанную улыбку Фролова, Алексей вдруг сообразил, что молчит слишком долго, и что на фразу жены надо все-таки отвечать
- Нет. Разумеется не возражаю. Простите, душа моя. То, что я сказал, было чересчур эгоистично с моей стороны, - произнес он наконец и повернулся к Фролову. - Вы должны извинить меня, Андрей Егорович. Я слишком долго пробыл вдали от дома, и сейчас, даже короткая разлука с женой кажется катастрофой. Все кажется, что если я перестану ее видеть рядом - то она попросту исчезнет, и все окажется сном, а я вновь проснусь в ..... - он осекся, сообразив, что неаппетитные подробности не к месту упоминать за столом и вообще, его беды Фролова не касаются. И поправившись, докончил кратким и индифферентным, - в плену. Бывали дни, когда лишь надежда когда-нибудь вырваться и увидеть Тасю и удерживала меня над бездной.
Бывали дни, когда эта бездна над ним и смыкалась. Так, что даже далекий призрак незнакомой красавицы и тихой гавани, в которую когда-нибудь, пройдя этот ад, можно будет попасть - переставали спасать. Но об этом им обоим незачем было знать. Довольно и того, что сам он не забудет.
Он хотел быть с ней. Хотел быть ей настоящим мужем - опорой и защитой. Другом. Возлюбленным. Только вот, для начала, надо было хотя бы заслужить ее доверие, и растопить этот непонятный холодок, это состояние натянутой струны, в котором она пребывала. А прежде всего - быть любезным с соседом, имя которого упоминалось чуть ли не через слово в разговорах и слуг, и самой Таси. " Друг он ей? Соперник ли мне? Надо видеть - чтобы понять. Спрятав голову в песок и отгородившись, я ничего не узнаю."
- Я буду рад видеть у нас и ваших дочерей, Андрей Егорович, и, разумеется вас. Да и не только для уроков, но и попросту в гости, по-соседски. "А ведь он так и зашел сегодня. Без приглашения," - мелькнуло в голове неожиданным холодком, "- Как к старой доброй знакомой? По дружбе? Или?" - За долгие годы войны и плена я мог отвыкнуть от мирных дел. Учитывая, что вы сделали для нашего имения, думаю мне многому следует у вас научиться. - он слегка пригубил вина и, поставив бокал на стол, договорил. - И, ручаюсь, я исправлю свой прежний промах. У моей супруги будет достойный инструмент, и надеюсь, ваши девочки останутся довольны.

 Отправлено: 19.05.15 23:49. Заголовок: Собственное впечатле..

Собственное впечатление о Елизарове у Андрея сложилось весьма скоро. Первые минуты трапезы прошли с должным уважением к стараниям кухарки, а дальше потекла беседа. Правда, текла она не как полноводная река – мерно и спокойно, а скорее, как весенний ручеек – то и дело натыкаясь на преграды. То из-за случайно невпопад сделанного замечания Елизарова повиснет неловкое молчание, то ему окажутся непонятны слова Таисии Николаевны и Андрея Егоровича. Впрочем, они совершенно не стремились как-то нарочно его задеть или обидеть. Потому всякий раз, едва возникала подобная ситуация, Фролов сам лично брался разъяснить соседу, что имелось в виду, и о ком из здешних помещиков только что зашла речь.

Гораздо – просто-таки чертовски труднее было изображать из себя доброго соседа, которого не слишком заботят личные отношения супругов. Но Андрей Егорович мастерски справлялся и с этим. Тем более, в эти короткие мгновения можно было наблюдать и делать выводы. Жесты Елизарова, его взгляды и слова, обращенные к супруге, были немного нервными, даже в незначительных репликах чувствовалось скрытое напряжение – словно думал об одном, а говорить его вынуждали иное. Но не было в этом ничего удивительного, если размышлять здраво. Человек возник из неоткуда и попал в мир, из которого его давно уже вычеркнули – в мир живых из мира забвения.

«Интересно, любит ли Алексей Николаевич охоту? Можно попросить Трофимова устроить травлю в честь соседа.»

- Это превосходное предложение, Алексей Николаевич! Превосходное! С удовольствием буду приезжать с дочерями к вам! Думаю, нам непременно найдется, о чем поговорить, пока Таисия Николаевна будет заниматься с Соней!

хотя про себя Фролов подумал, что охотнее оставался бы наедине с женой соседа, а муж пусть катиться ко всем чертям. И тем не менее, Елизаров старался показать себя и приветливым, и понимающим. И сложно было найти в его словах хоть что-то, что оттолкнуло бы нового знакомого или привело его в замешательство. Поддерживать беседу с Елизаровым было просто и даже немного приятно. Впрочем, отказать себе в попытке спровоцировать его, Фролову было сложно.

- А пока нет нового инструмента, смею надеяться, что вы все же позволите супруге навещать моих дочерей у нас. Занятия музыкой требуют систематических упражнений, а я, увы, не способен в этом поддержать свою дочь. И уж, конечно, разумеется, сударь, жду я у себя и вас! Так сказать – ответный визит.

 Отправлено: 14.10.15 12:26. Заголовок: - Разумеется, Андрей..

- Разумеется, Андрей Егорович, - негромко согласился Елизаров, коротко склонив голову. - И благодарю за приглашение, почту за честь.
Он бросил на жену быстрый, пронзительный взгляд, но тем и ограничился. И дальнейший обед прошел вполне мирно. Сосед действительно обладал неистощимым запасом сведений о губернии и новых производствах, Алексей слушал внимательно и задавал уточняющие вопросы - вполне простительные для того, кого не было дома целых десять лет. За краткий срок ему следовало овладеть многим из того, что было ему внове. Это впрочем его не пугало. Он обладал быстрым, цепким умом, и сметливостью, которая позволяла приноравливаться почти к любым обстоятельствам. Образование, полученное еще в отцовском доме, касалось и ведения дел, которое, хоть и оставалось сугубо теоретическим, тем не менее базировалось не только на скупых уроках, но и на собственных наблюдениях за жизнью и бытом крестьян. А кроме того - привычка улавливать любую информацию и выцеплять из нее наиболее полезные моменты была неотъемлема от него, как собственная кожа. А еще был Кавказ. Кавказ с его суровой школой и долгим путем до офицерских эполет. Игра стоила свеч. Следовало лишь изучить ее правила.
Великолепные французские пирожные и поздняя земляника во взбитых сливках на десерт заставили пожалеть о том, что Фролов не привез с собой детей. Мысль о детях навела на школу для крестьянских ребятишек, которая была новшеством, обнаруженным им лишь сегодня, при разборе дел. Обстоятельные расспросы затянулись, и когда сосед, наконец, откланялся было уже около шести часов пополудни. Елизаров стоял у окна, пока слуги собирали со стола под присмотром хозяйки, и смотрел на одевающийся в золото и багрянец сад. До темноты оставалось еще часа два, и неожиданно ему стало чертовски душно в столовой, в которой, казалось, так и витало что-то странно давящее. Рука поневоле потянулась к горлу, ослабляя слишком туго затянутый шейный платок.
- Таисия Николаевна, - обратился он к жене после долгого молчания, - Взгляните. Сад просто великолепен сегодня. Не откажетесь ли прогуляться со мною?

 Отправлено: 14.10.15 20:35. Заголовок: Держать себя в рука..

Держать себя в руках было настоящее испытание. Но результат того стоил: Тасе все-таки удалось добиться своего. Алексей разрешил ей ездить в Высокие Горки. А стало быть, она вновь одержала маленькую победу, добившись от него уступки там, где прежде никогда не решилась бы настаивать. Победу пусть и не полную, вновь более похожую на отсрочку неизбежного. Но… в их с Андреем нынешнем положении выбирать приходится между плохим и очень плохим, так что следовало радоваться даже этому. И Тася радовалась. Как всегда, тихо и практически не проявляя эмоций. Но довольной улыбки – короткой, мимолетной, сдержать все же не смогла. Должно быть, именно ее и успел поймать своим цепким и внимательным взглядом супруг, заставив госпожу Елизарову вспомнить о том, что за годы отсутствия переменилась не только она, но и Алексей, прежде почти не обращавший на нее внимания. Вновь опустив взгляд, она замерла, проклиная свою неосторожность. И более практически не принимала участия в разговоре, который, благополучно удалившись от опасных тем, к счастью, вскоре перетек в самое обыкновенное, повседневное русло. Мужчины спокойно беседовали между собой на хозяйственные темы, словно бы забыв об ее присутствии. Похоже, Алексей и здесь успел уже догадаться, кому ему следует быть признательным за благополучие, что нынче царило в его владениях, что бы при этом не говорилось вслух о главной роли в исполнении этой сложной задачи самой Таисии Николаевны. Но здесь – редкий случай – она была с супругом совершенно солидарна, потому нисколько не обижалась за подобное небрежение к своей персоне, полагая, что Андрей все расскажет гораздо лучше и подробнее.

По случаю приезда гостя, которого в Павловке, впрочем, даже многие слуги уже давно полагали своим, почти что родней, а потому знали вкусы и предпочтения, Клавдия расстаралась, приготовив его любимые эклеры. Выяснив как-то случайно, что Андрей, оказывается, большой сладкоежка, Тася не раз шутила после, что и жениться на ней он, верно, хочет лишь потому, что уж лишь таким способом сможет заполучить в собственное распоряжение ее кухарку. А тот в ответ, смеясь, говорил, что она раскрыла его коварный план… «План, которому, увы, так и не суждено будет осуществиться», - мелькнула горькая мысль, и Таисия Николаевна тихонько вздохнула, вновь украдкой взглянув на Фролова, который, казалось, все так же беззаботно наслаждается десертом и обстоятельно отвечает на вопросы Алексея. С чего бы такая увлеченность? Раньше он никогда особенно не интересовался делами имения, отчего и привел его едва ли не к полному краху. Поток любопытства мужа уже всерьез начал казаться Таисии Николаевне, которой, по правде сказать, в конце концов, изрядно прискучило изображать из себя молчаливое изваяние, неизбывным и превышающим любые рамки вежливости и гостеприимства – Алексей что же, намерен держать его здесь до полуночи? Но нет, видно, опомнившись, Елизаров все-таки прекратил свой допрос и Андрей Егорович получил возможность удалиться восвояси. А Тася вновь осталась в гостиной, ярко освещенной красноватым светом длинных широких и косых лучей заходящего солнца, наедине с супругом, мучительно пытаясь изобрести повод побыстрее избавиться от его общества и удалиться восвояси в надежде, что более его сегодня не увидит. Однако уйти сразу вслед за покинувшим комнату гостем было немыслимо, поэтому пришлось задержаться еще на какое-то время, часть которого удачно удалось «убить», отдавая прислуге, убирающей со стола, распоряжения, касающиеся завтрашнего дня. Алексей, тем временем, с задумчивым видом примостился у окна, рассматривая что-то, а может, тоже тяготясь ее обществом… Изредка поворачиваясь в ту сторону, Тася несколько раз поймала себя на том, что невольно задерживает взгляд на его волосах: льющийся через оконные стекла вечерний свет делал их светлыми и будто бы слегка рыжеватыми. Странно… сколько помнится, раньше она никогда не замечала у него такого оттенка. Впрочем, прошло столько лет, что уповать в этом на зрительную память было просто глупо. Седых волос десять лет назад у него ведь тоже определенно не было, зато теперь есть, и не один…

- Что? – слегка вздрогнув – отчего-то не ждала, что Алексей надумает вдруг с нею заговорить, Тася поспешно отвела взгляд от его волос и улыбнулась, смущенно, словно бы застигнутая врасплох. – Простите, я задумалась…

Послушно подойдя к окну, она стала рядом с Елизаровым и посмотрела туда, куда он указывал. Вечер, в самом деле, был великолепный и, кажется, даже теплый. Такой же тёплый, как обращенный на нее взгляд супруга. Впрочем, может быть, просто показалось? А убедиться в своей догадке – вновь взглянув ему в лицо, Таисия Николаевна не решилась. Равно как и ответить отказом на его приглашение к прогулке.

- Нет, отчего же? Я совсем не против. Позвольте мне только подняться к себе – взять шаль, скоро стемнеет и станет прохладнее.

 Отправлено: 14.10.15 21:19. Заголовок: - Я подожду вас в хо..

- Я подожду вас в холле, - Елизаров склонил голову, и когда молодая женщина вышла - направился в холл. Переодеваться ему не было надобности - сюртук из плотной ткани для такой погоды был достаточно теплым, да к тому же он давно сделался равно нечувствительным к холоду или жаре. В глубокой сырой яме под открытым небом - в любую погоду, днем и ночью, зимой и летом....
Он передернул плечами, сбрасывая неуместное воспоминание. Еще сегодня утром он отправил человека во Владимир с кое-какими заказами, и тот должен был вернуться лишь завтра. И в числе прочего привезти и пару ящиков сигар. За десять лет все бывшие у него некогда запасы наверняка испортились и отсырели, а курить хотелось невероятно. Он невольно усмехнулся, вспомнив "куропаточную травку", которую тайком от тюремщиков иногда курили пленные. Крутили самокрутки из случайных обрывков, иногда даже пытались пожертвовать на обертку полоски своих лохмотьев, но получались такие цигарки просто отвратительными. Впрочем, были в ауле и доброхоты, которые изредка бросали в яму к русским или яблоко или инжирины... или мусор. В котором среди прочего иногда и удавалось отыскать пресловутые бумажные обрывки.
Стоя у распахнутых дверей, Елизаров смотрел на широкий двор, по которому Степан со своими помощниками выводил лошадей на вечернюю проездку. Сколько же раз он твердил себе о том, что сейчас - у него новая жизнь, что надо смотреть лишь вперед. Почему же Кавказ так цепко держит его в своих руках? Десять лет жизни... Война и плен.... А до того?
Об этом даже вспоминать не хотелось.
Задумавшись, он не услышал легких шагов на лестнице, и вздрогнул от неожиданности, когда она подошла и стала рядом. Он окинул ее взглядом, повернувшись к ней, мягким движением поправил шаль на ее плечах и также, молча, предложив ей руку - повел вниз, по широким ступеням крыльца.
В сад можно было пройти либо через заднюю дверь, либо через парадную - но в этом случае надо было пересечь мощеный двор по диагонали и углубиться в сад, окружавший дом с трех сторон наподобие подковы.
Конюхи придержали лошадей, пропуская хозяев, и вскоре под ногами зашуршала опадающая листва, а за спинами сомкнулся желто-оранжевый полог листвы, отгородив их обоих от дома и слуг.
Алексей медленно, чтобы скрыть хромоту, вел молодую женщину по тропинкам, под деревьями, под золотом и багрянцем листвы. Упоительный аромат осени - влажный, теплый запах земли, и терпкий запах осенних листьев, неуловимый запах приближающегося дождя. Тихий вечер. Тишина. Удивительная женщина рядом. Казалось бы - чего же больше для счастья!
А вместе с тем в душу закрадывалась какая-то странная печаль. Виной ли этому была осенняя магия, которой он был лишен десять лет? Золотой багрянец листвы на ветвях, торжественный осенний убор деревьев - пронзительная красота, обреченная на скорую гибель в грязи и лужах, на земле... Или же виноватым было то непонятное чувство, что свербило в душе? Заткнуть рты слугам было легко. Запретить самому думать что-либо - труднее, но возможно. Но вот этот обед... странное единодушие жены и Фролова.... Неудивительно - он так долго был ей подмогой и поддержкой. А он сам? Вернулся лишь два дня назад, в мир, который прекрасно обходился и без него. С чего он решил, что покорить этот мир можно будет вот так, с наскока? Какое ребячество. А ведь казалось бы, давно мог бы перестать верить в сказки.
Мерно похрустывали под ногами мелкие опавшие веточки и только-только начинавшие опадать листья. Алексей молчал и лишь временами поворачивал голову, глядя сверху вниз на тонкий профиль жены, на ее гладкие, стянутые в узел волосы... Только вот длинные ресницы над глубокими, синими как небо Кавказа глазами - были опущены, и он раз за разом отводил взгляд.
Показалась ли ему эта улыбка, которую он перехватил в столовой?
Они прошли по одной аллее, углубились в другую, и только тогда Алексей, наконец, нарушил молчание, и заговорил вполголоса:
- Вы были правы, Таис. - Намеренно или случайно он опустил это обращение по имени-отчеству, немилосердно раздиравшее ему уши? - Андрей Егорович действительно прекрасный человек. Много делает и много знает... и несомненно, очень любит своих дочерей. Давно ли он переехал в наши края? Судя по всему, немалое успел сделать для всего уезда. Вы говорили он вдовец... Отчего скончалась его супруга? Мне показалось нетактичным задавать подобный вопрос ему самому.

 Отправлено: 14.10.15 23:56. Заголовок: Конечно, можно было ..

Конечно, можно было бы кликнуть кого-нибудь из слуг, и шаль, за которой Тася устремилась вверх по лестнице с необъяснимой для нее самой поспешностью, тотчас принесли бы прямиком в столовую. Но ей действительно нужна была эта пауза. Небольшая передышка, чтобы отогнать от себя прочь мимолетное наваждение, что вдруг нахлынуло на нее там, у окна, когда вдруг на мгновение показалось, что Алексей в кои-то веки увидел в ней не просто вещь, предмет привычной обстановки, но человека, с которым он мог бы захотеть хоть что-нибудь разделить. Пусть даже это и будет всего-то лишь одна только эмоция – восторг перед красотой красок осеннего сада. Нет, это действительно всего лишь наваждение, просто показалось. Кому, как ни ей, прожившей с этим человеком пусть совсем недолго, но вполне достаточно, чтобы как следует изведать, так вот: кому как ни ей знать, что Алексей в своем бесконечном эгоизме абсолютно не способен к сопереживанию. Просто от природы не наделен такой способностью! Зато прекрасно умеет это изображать! Так хорошо, что однажды она уже попалась на эту удочку. Однажды. Второго раза не будет. Ибо это означало бы разрушить не только то, что ныне связывает их с Андреем, но и предать саму себя. Ту, за которую так долго боролась, целых десять лет восстанавливая буквально по крупинкам в единое целое то, что разрушил человек, который вновь теперь пытается не просто войти в ее жизнь, но и вторгнуться в душу.

- Барыня, голубушка, что это вы, а? Вам дурно, никак? – Катя, увидевшая пару минут назад, как Таисия Николаевна едва ли не бегом устремилась в сторону будуара, оставила свои дела и пошла за нею следом. И испугалась еще сильнее, когда увидела, как хозяйка стоит у зеркала, прижимаясь лбом к его холодному стеклу. – Обидел он вас, ирод, что ли, опять?

- Нет… нет, с чего ты взяла, боже мой? Все хорошо, просто душно что-то стало… Подай мне что-нибудь одеться, я пойду нынче гулять в сад. С мужем, - прибавила она, предварив уже написанный в глазах горничной удивлённый вопрос. Молча кивнув, девушка протянула ей любимую пеструю персидскую шаль, подарок Андрея к прошлым именинам. Укутавшись в нее, будто в его надежные и спокойные объятия, Тася тоже немного успокоилась. И, спустя еще пять минут, вышла на крыльцо, где ее уже дожидался Алексей. Потом они спускались по высоким ступеням и медленно шли вдвоем через двор, направляясь к саду – и Тася вновь не могла сдержать в сердце сострадания, глядя на то, как супруг ее, прежде легкий и стремительный, старается, чтобы его нынешняя хромота была не так ей заметна… Может быть, все-таки не показалось? И перенесенные телесные страдания хотя бы немного изменили также его душу, смягчили ее?

- Недавно, несколько лет, после того, как его супруга скончалась от родильной горячки, - ответила она на вопрос Елизарова, не поднимая на него глаз. Его необычное обращение немного удивило ее. Прежде на людях Алексей обыкновенно звал ее по имени-отчеству, а лично – Тасенькой. Но в этом ей слышалась почему-то не нежность, а пренебрежительное снисхождение. «Таис» же звучало по-античному гордо и очень госпоже Елизаровой понравилось. – Я тоже не решалась спрашивать, но, говорят, он очень страдал от ее потери. Ребенок тоже вскоре умер. И тогда Андрей Егорович решил оставить тот несчастливый для себя дом и переехал вместе с дочками в Высокие Горки, хотя для этого пришлось отказаться и от успешной карьеры… Но порой нужно от многого отказаться, чтобы суметь начать новую жизнь.

Выскользнув из-под его руки, Тася на миг остановилась и присела, чтобы подобрать с земли особенно приглянувшийся ей своей пестрой раскраской лапчатый кленовый лист. Затем встала и, наконец, посмотрела в лицо супругу:

- А могу я тоже задать один вопрос? Ваша рана… - проговорила она, указывая взглядом на поврежденную ногу Елизарова. – Как же вам удалось бежать от черкесов, когда трудно даже быстро ходить? Простите, если он показался вам бестактным, но это ведь просто чудо… До сих пор до конца не могу поверить, - прибавила Таисия Николаевна чуть тише. И это была чистая правда.

 Отправлено: 15.10.15 02:54. Заголовок: Несколько лет. Это н..

Несколько лет. Это не удивило, но и уязвило. Выходит, их.... дружба? имеет за плечами не один год. Как ни старался Алексей уверить себя, что ничего плохого тут нет, что еще оставалось делать молодой женщине, оставшейся безо всякой поддержки, одной, при огромном хозяйстве - все равно - странное, не поддающееся ни логике ни рациональному осмыслению чувство, царапало душу, словно крошка, закравшаяся под одеяло.
Да ты никак ревнуешь, Алексей? - попытался было он мысленно поиронизировать сам над собой. - В роль вжился? Тебе-то что с этого?
Но вот даже самоирония не помогла. Несколько лет... Маловероятно, чтобы между ними не дошло до большего. Одинокая молодая женщина, растерянная и нуждающаяся в поддержке.... Мужчина - идеальный во всех отношениях... Добрый, отзывчивый, который помогал во всем. Почти наверняка не раз подчеркивал, что не требует ничего взамен - долгой беседы хватило, чтобы понять, к какому роду людей принадлежит сосед. Да еще и вдовец, воспитывающий дочек. В мужчине который трепетно относится к своим детям - всегда таится для женщин непреоборимая притягательность. А мужчина к тому же еще и свободный. Умен, добр, обходителен, довольно хорош собой...
Настолько вошел в ее жизнь, что за два дня он и шагу не мог ступить в любом разговоре, чтобы не наткнуться на восторженные и почтительные отзывы - что от нее, что от управляющего, что слуг.
И действительно помог. Не пустыми словами, а делом. Расходные книги за последние десять лет отчетливо показывали, как скатывалось по наклонной их хозяйство после смерти мамаши-Елизаровой и как оно пошло в гору.
Выходит, правда? Такой вывод напрашивался сам собой, особенно учитывая намеки и недомолвки слуг, которых он отбривал не давая договорить. Между ними что-то более дружбы и признательности? Или до этого все же не дошло?
Да чего гадать.... не проще ли спросить об этом прямо? Чем искать долгие обходные пути - что может быть проще и яснее, чем разведка боем?
Но не успел он задуматься над крутившимся на языке вопросом - жена оставила его руку, и он остановился, выжидая, пока она поднимет листок.
Взгляд поневоле снова обежал ее с головы до ног, и когда она подняла на него свои пронзительно -синие глаза - от сердца словно отхлынула вся кровь. Она же почти не смотрела ему в лицо - с того самого первого мгновения. Мысли о Фролове улетучились сами собой, и сердце защемило от какой-то странной, болезненной нежности.
Как же она красива... маленькая, мужественная девочка... сколько же ей пришлось вынести.... одиночество, неизвестность, многие и многие годы пустоты... но вот старается не показывать, и не признается наверное, даже если спрошу... кто бы мог подумать, что в этой маленькой, хрупкой женщине - больше силы духа, чем в ее муже, а ведь так и есть...
Маленькая, храбрая девочка... Примешь ли ты меня когда-нибудь....
Вопрос прозвучал обухом по голове. В первый момент, он даже не понял - верно ли расслышал вопрос, выдравший его из затопивших его горько-сладких ощущений, как рыбу из воды на крючке.
Он даже решил, что ослышался, но взгляд ее был вполне недвусмысленным, а значит незачем было пенять на собственный слух.
Смуглое, обветренное лицо Елизарова потемнело, и он отвел глаза. Выходит скрыть -таки не удалось. Он заложил руки за спину.
Заметила.... Впрочем, кого я обманываю? Надо было наверное быть слепой, чтобы не заметить. Дурак ты, друг Алексей.
- Вы можете спрашивать о чем угодно, - ответил он совершенно спокойно. Только невольная хрипотца в голосе, выдавливаемом сквозь непонятно почему сжавшееся горло - выдавала охватившее его жгучее чувство стыда. Алексей глубоко вдохнул, чтобы избавиться от этого ощущения. - Я отвечу вам на любой вопрос, - он едва заметно акцентировал слово "любой" и вновь посмотрел на жену. Лоб у переносья пересекла тонкая поперечная морщинка, уголок рта чуть дрогнул в странной полуулыбке, когда он добавил совсем тихо. - Хотя, право, не думал, что мои похождения хоть сколько-нибудь вам интересны.
Это вырвалось совершенно невольно. Полноте, да любила ли она вообще собственного мужа? Или, как это водится в дворянских семьях - был брак по сговору, где желанию молодых уделяется меньше внимания, чем разговорам о приданом? Других объяснений ее непонятному отчуждению он не находил. Любящая жена, не нашедшая в себе ни малейшей искры тепла, чтобы хотя бы обнять мужа? Но нет. Ни тепла, ни сопереживания, ни даже ужаса. Только это ее холодное "вам пришлось нелегко", сказанное в первый день. Обязательная и безэмоциональная фраза, дань пустой вежливости, как чужому человеку в светской беседе, была подобна ведру ледяной воды на голову, сразу поставившему меж ними некую границу. Почему, зачем... если б мог знать. А может, попросту - не любила, да и отвыкла за много лет, и ей попросту действительно безразлично. Но тогда к чему этот вопрос сейчас?
Однако... вопрос задан - надо отвечать. Обещал ответить ей на любой вопрос - что же молчишь?
- Глупо пытаться хромому убежать от верховых, это я понял во вторую же свою попытку. - негромкий, спокойный голос был как-то безжалостно ясен, словно говорил он вовсе не о себе. Да, хромому, черт побери. Может, перестанешь врать самому себе и ломать комедию, пытаясь скрыть это? Не будь мальчишкой, в конце-то концов. - Были попытки и украсть лошадь, и сделать подкоп, добыть оружие, задушить цепью часового... были поджоги и надежда исчезнуть в суматохе. Много чего перепробовал. Иногда мне даже позволяли уйти достаточно далеко - несколько человек там любили поохотиться на двуногую дичь. С собаками или без - в зависимости от настроения. Но в последний раз я не пытался бежать. Я хотел умереть.

 Отправлено: 15.10.15 21:31. Заголовок: - Неужели, вас трави..

- Неужели, вас травили собаками?! Словно… лесного зверя? – от ужаса, неподдельного, холодком пробежавшего по спине и заставившего вздрогнуть всем телом, хоть ее шаль была не только красивой, но и очень теплой вещью, Таисия Николаевна на минуту прикрыла губы ладонью и вновь взглянула на мужа. – Боже мой, да разве это люди?! Разве люди могут делать такое с другими людьми? – тихонько воскликнула она, но тотчас осеклась от внезапного воспоминания годичной, должно быть, давности.

Андрей тогда, как обычно, приехал к ней в гости к обеду, и Тася сразу заметила, что он чем-то удручен или озабочен. После долгих уговоров ей все же удалось выяснить, в чем дело. Однако Фролов долго не хотел рассказывать, да и рассказав, вряд ли открыл ей все обстоятельства, впрочем, хватило и этого. Речь шла о суде, в котором он как предводитель, выступал истцом от имени всего их уездного дворянства. Ответчиком же был помещик Савватеев, про которого в округе ходили такие жуткие разговоры, что крестьяне пугали им своих детей, а прочие владельцы имений всерьез полагали сумасшедшим и тоже старались держаться как можно дальше. Ведь говорили, что в имении своем он погряз в разврате, столь гнусном, в сравнении с которым даже Древний Рим времен упадка покажется райским городом. А еще - что устраивает ради забавы охоту на людей, и что ему ничего не стоит собственноручно забить плетьми за малейшую провинность даже ребенка. И продолжалось это много лет, но никто не мог найти на самодура управы лишь на том основании, что дурно обращался тот исключительно со своими крепостными, а те – всего лишь собственность. Потому как хозяин он имеет право поступать с нею по своему же усмотрению. И лишь новый предводитель Фролов сумел-таки найти на злодея окорот, сыскав в законах какую-то лазейку, которую до него никто никогда не замечал. Савватеева официально объявили душевнобольным и принудительно отправили в лечебницу, а на имение наложили государственную опеку. Сей суд, а вернее его приговор, имел резонанс в масштабах всей империи, и Андрей Егорович стал притчей во языцех. В основном его поддерживали. Но находились сторонники и у Савватеева, считавшие, что право господина превыше закона. С одним из таких людей и схлестнулся он в споре во дворянском собрании в тот день, когда Тася пригласила его в гости… И все это происходило здесь, в самом центре России, среди цивилизованных людей. Что уж говорить тогда о диких горцах, издевавшихся над несчастным пленником?!

Но все-таки ужас Таисии Николаевны был вызван не столько самим фактом подобных истязаний, сколько тем, что переживший их человек рассказывал ей о своих страданиях так равнодушно и спокойно, будто речь шла вовсе и не о нем самом. И от этого лишь больнее становилось смотреть в его глаза, взгляд которых казался Тасе отсутствующим. Будто мыслями своими Алексей сейчас опять был там, на Кавказе. А может быть – и не только сейчас…

- Да, вам пришлось нелегко, - вновь поднявшись на ноги, произнесла она фразу, которую говорила уже, верно, не один десяток раз. Не только самому Елизарову, но и другим, обсуждая с ними его возвращение домой. Однако кажется, впервые в жизни произнесла это по-настоящему искренне, а не из вежливости. Или потому, что должна была так говорить. Кому и почему должна – Тася и сама не знала. Зато она точно знала, что значит хотеть умереть от тоски и безысходности. И пусть причиной и виновником тех давних грешных мыслей был он же – стоящий здесь, рядом, с мрачным и задумчивым лицом мужчина, некогда имевший над ее сердцем такую власть, что предательство его казалось страшнейшим из мучений, Таисия Николаевна с удивлением чувствовала, что готова если и не простить причиненную им боль, то хотя бы попытаться понять его нынешнего, также пережившего многое. Еще всего несколько часов тому назад казавшегося ей непреодолимо чужим и враждебным.

- Какое же счастье, что вам, в конце концов, удалось оттуда бежать! – горячо воскликнула она и вдруг, поддавшись новому непонятному и необъяснимому порыву, взяла в свои руки худую ладонь мужа, легонько сжав своими, тоненькими и слабыми, его крепкие пальцы. Хотя с самого дня возвращения Елизарова домой всеми способами избегала с ним любых телесных соприкосновений, кроме тех, которых избежать просто невозможно. – Полно об этом, Алексей Николаевич! Вы нынче в безопасности, все кончено. Все пройдет и забудется, как дурной сон… Давайте лучше поговорим про то, что еще впереди. Вы ведь давеча так и не рассказали мне, как хотели бы отметить свое возвращение? Кого конкретно из наших соседей желали бы здесь видеть? Какой именно праздник устроить – простой пикник, а может быть, настоящий бал, как в прежние времена?

 Отправлено: 16.10.15 00:48. Заголовок: Что-то дрогнуло в не..

Что-то дрогнуло в неподвижном, словно окаменевшем лице Алексея. От ее неподдельного ужаса ему стало не по себе. Идиот. Ну кто тебя тянул за язык? Впрочем, молодая женщина не стала развивать эту тему, и он вздохнул посвободнее. Собаки... да, были и собаки. Наименьшее из зол. Хоть и жутким было ощущение рвущегося в легких воздуха, хлещущих по лицу веток и собачьего лая за спиной. Только вот потом, после того как они его все-таки догнали, весь ужас куда-то пропал. Свора окружила его как кабана, тявкая и огрызаясь, но наброситься не посмел ни один пес. Хотя любой из этих здоровенных псов был вполне в состоянии опрокинуть и перегрызть глотку изможденному голодом, и постоянными истязаниями человеку. Могли бы. Но не посмели - потому что не чувствовали страха в своей дичи.
Правда подъехавшие охотники вели себя иначе.....
Об этом не стоило вспоминать, как и о многом другом. Удалось бежать... да.. удалось
Грозовая ночь. Дождь. Раскисшая под ногами грязь. Вонь. Вспышка за вспышкой. Крики позади. Это часового нашли. Ругань, выстрелы. Налетающая лошадь опрокидывает в грязь. Всадники налетевшие и закружившие вокруг. Щелканье бичей, жгучая боль, вспарывающая и без того уже располосованное шрамами тело. Хохот.... ну же, еще немного, совсем близко.... Вот она! Спасительная граница - крутой скалистый обрыв в темноту. Где-то там, далеко внизу, ревет Аргун как голодный зверь. Ну же... ну же еще несколько шагов.
Распяленные в крике и хохоте лица - словно замершие в белесой вспышке молнии. И вот он - момент истины. Удар. Удар которого не ждали, вой, поток грязной брани, несколько секунд свободы и туда, к краю, к благословенной и желанной свободе... к обрыву в двадцать пять саженей глубиной, в темноту над острыми скалами. Дождь секущий глаза. Вопль донесшийся в спину, выстрел... поздно. Рывок.... падение в бездну. В страшный удар и темноту. В смерть, что не пожелала принять и в этот раз.
От прикосновения ее руки он вздрогнул, словно очнувшись, и посмотрел в ее глаза. Синие, встревоженные... теплые? Показалось?
Алексей перевел взгляд на ее руки, державшие его загрубевшую ладонь. Не мерещится ли. Осторожно, словно пытаясь погладить чешуйки на крыльях бабочки, он провел большим пальцем по ее кисти, медленно, едва касаясь и очерчивая ее тонкие, нежные пальцы.
Все пройдет? Забудется? Никогда. Выжжено и по телу и по душе каленым железом, до конца жизни останутся в памяти те годы. Каждый день. Каждый час. Но смущать этими воспоминаниями покой этой удивительной женщины?
Нет....
От неожиданной теплоты в ее голосе у него чуть сжалось сердце.
Что это. Почему? Она это.. из жалости? Или нет?
Он совершенно запутался в собственных мыслях. Надо было что-то ответить, но что?
Алексей не знал. Он лишь медленно склонился и поднес ее кисть к своим губам. Мягкое, осторожное прикосновение - только вот прохлада ее кожи словно бы ожгла прикосновением. Вот... ведь бывает и так.
Он прикусил губу, чтобы не вздохнуть. Незачем ей видеть это. Незачем!
Тема, предложенная ею, оказалась настоящим спасением по сравнению с той трясиной, куда он, казалось, начинал проваливаться в круговороте мыслей Жалость или нет?
- Отметить... не знаю, Таис. - медленно ответил он вслух
Отмечать... что отмечать, если все это время - до теперешней секунды я видел что ты, ты мне не рада!!! Но вот ты... ты, маленькая, храбрая, упорная, все эти годы тащившая слишком тяжелый для тебя воз! Ты, только ты заслуживаешь праздника! Но что будет ей по вкусу? Елизаров привез жену из Петербурга. Из гущи светской жизни. Наверное она должна любить балы, тем более что Бал как в прежние времена.. - значит балы были у них часто?
- Я бы хотел, чтобы было то, чего хотелось бы вам самой. Бал... вы ведь так давно не танцевали, верно? Ну или действительно небольшой пикник. Никого лишнего. Разве что..., - имя царапнуло в горле, и Алексей так его и не произнес. Что за напасть - даже тут он всплывает то и дело, - нашего соседа с его дочерьми. Детям было бы весело. Или небольшой музыкальный вечер, когда нам доставят новое фортепиано... Чего хотелось бы вам?

 Отправлено: 17.10.15 01:06. Заголовок: Как уже упоминалось,..

Как уже упоминалось, Трофимов жил как раз по соседству с Елизаровыми, потому и обратный путь Фролова также пролегал через его земли. Только вот от радости, что еще утром наполняла сердце Андрея Егоровича при поездке через эти места, ни осталось и следа. Зато горечи и желчи с каждой верстой прибавлялось, и теперь он просто не мог воротиться домой, переполненный всей этой заразой. Нужно было с кем-то поделиться, и кто, как не Филипп Юрьевич для этого подходил лучше? Коляска Фролова подкатила к крыльцу Трофимова, и из дверей встречать гостя вышла румяная и полная женщина, светлые с сединой волосы которой были уложены на лучший столичный манер, да и платье, не по-деревенски нарядное, также отвечало последнему слову моды. Хозяйка этого дома, а этот была именно она, даже живя с мужем в деревне, считала невозможным запустить себя. И хоть была она уже не молода, и редко куда сама выезжала, но загляни в дом Трофимовых случайный путник в любое время дня и ночи, и он застал бы хозяйку великолепно убранной и готовой к лучшему светскому рауту.

- А, Андрей Егорович! Как приятно, что вы нас не забываете! Проходите в дом! Мой-то сейчас где-то по болотам бродит. Но вы не бойтесь, скоро вернется уже. Как же он чай вечерний пропустит! – улыбнулась мадам Трофимова и, взяв под локоток гостя, увлекла в дом. Только там в гостиной она вдруг заметила, что Фролов необычно мрачен. А так как для нее, да и для всей округи не было секретом, что предводитель неровно дышит к вдове Елизаровой, то тут же вообразила, что между ними случилась размолвка. Но, как бы ни было сильно любопытство Марьи Тимофеевны, заговорить об этом сразу же ей показалось неделикатным. Вместо этого Фролова заняли разговором о старшей дочери Трофимовых, которая на прошлой неделе разрешилась третьим мальчиком.

А через четверть часа, наконец, послышались где-то на подходах к гостиной тяжелые шаги хозяина дома. И вот уже он сам возник на ее пороге в том самом одеянии, в котором только что охотился – в заляпанных грязью сапожищах, старой бархатной куртейке и огромном шарфе, обмотанном вокруг шеи в несколько колец.

- Ба, Фролов! Какими судьбами к нам? Ты прости, что не при параде. Да что хмурый такой, неужто жена моя чего наговорила лишнего? – воскликнул он громогласно и, бросив на Марью Тимофеевну притворно-суровый взгляд, тут же подошел к гостю, чтобы, по заведенной у него привычке, обнять его и облобызать.

- Вот ты бы сначала костюм переменил, а после гостя тревожил! – воскликнула хозяйка и тут же добавила, что пойдет, отдаст распоряжения насчет чаю.

- Ну, а мы до чаю наливочки с Андреем Егоровичем пригубим, верно?

- Лучше бы вашего бренди, Филипп Юрьевич, - тихо ответил Фролов, и тучи в его взоре стали еще темнее.

- Вот так новость! Ты ведь как бы и не любишь его за крепость? Что случилось-то, не тяни!

- Случилось, - Фролов встал и прошелся по комнате, чувствуя на себе любопытный взгляд хозяина. Потом, когда тот протянул ему бокал, выпил залпом терпкую жидкость, чем привел бы в негодование любого ценителя этого напитка. А после, выдохнув наконец, вывалил из себя разом весь накопившийся в сердце тягостный груз:

- Я сегодня ездил к Таисии… Николаевне, - запнувшись, добавил он отчество своей возлюбленной, - А там радость нежданная, негаданная! Муж ее живой и здоровый празднует свое возвращение с того света!

Трофимов сдвинул брови и растерянно глядел на Фролова минуты две. Так и стояли, молча, пока Филипп Юрьевич не опомнился:

- Чей муж? Ее муж? Да откуда он взялся?!

- С того света, я же говорю. А точнее, из плена спасся и вот – долгим путем, воротился к любимой жене.

- Неисповедимы пути… И что же теперь будет?

- А что должно быть? – Фролов поморщился, будто от зубной боли. Этот вопрос – что теперь будет? – он задавал себе с той минуты, как только уехал из Павловки. Трофимов смотрел на него с ожиданием, и Андрей знал, какой вопрос жжет язык старика, - Я так не сдамся! Она его не любит, он ее никогда не любил – сами мне говорили – и не уважал никогда! Зачем она ему теперь?! Нет, я не отступлюсь. Но что делать?! Ума не приложу!

- Для начала – не падать духом. Расскажи-ка мне все по порядку.

Позже, уже за чаем, Фролов продолжал изливать душу супругам Трофимовым. Марья Тимофеевна ему всячески сочувствовала, утешала и горько сетовала на судьбу. Вспоминала и молодого Елизарова, говоря, что горбатого только могила исправит, а значит, бедной Тасеньке теперь вновь придется бороться, почитай, за свою жизнь.

- И дал же Бог такого мужа!

А Трофимов, человек пожилой, умудренный годами, выдумывал всякие советы и предложения, и хоть они казались нелепыми и понятно было, что воспользоваться ими невозможно, но вселяли в душу Андрея надежду. Он окончательно решил бороться и не отпускать их с Тасей счастья, и сумеет своего добиться. И первым его ходом должно стать то, что Тася так долго откладывала – ее развод с Елизаровым. Теперь это становилось сложным делом, но не нерешаемым.

 Отправлено: 18.10.15 01:31. Заголовок: «Дети?! Но что же им..

«Дети?! Но что же им будет делать на взрослом балу?» - удивленный вопрос едва не сорвался с уст Таисии Николаевны. Но еще удивительнее показалось, что Алексей вдруг подумал о чужих ребятишках, это было для него довольно необычно. Причем, мало того, что подумал, но даже и озаботился их развлечением. А прежде вроде бы никогда не удавалось уличать его в особенном чадолюбии… Впрочем, в тогдашнем возрасте Алексея, тут же подумала Тася, озадаченно взирая на супруга и пытаясь, по привычке, найти всему логичное объяснение, лишь немногие мужчины сознательно желают иметь детей. Да даже и после часто вспоминают об их существовании лишь, когда приходит время выдавать замуж дочь или определять будущее профессиональное поприще сына. Есть, конечно, и исключения – тот же Андрей, который так трогательно обожает своих девочек, а те, в свою очередь, без ума от него, хоть и вьют из отца порой веревки толщиной с корабельный канат…

Напомнив ей о Фролове, Алексей, сам того не подозревая, вернул мысли жены в привычное русло. Словно очнувшись от внезапного припадка сострадания к нему, сумев-таки стряхнуть с себя это обеспокоившее ее наваждение, она вновь стала собою обычной. Да и напоминание о прежних балах тоже не способствовало продолжению витания в эмпиреях. Таисия Николаевна не любила этих воспоминаний. Ведь они – всегда одно и то же – упорно возвращали ее во время, которое очень хотелось забыть. Но еще больше хотелось забыть свои тогдашние ощущения: эту перманентную неуверенность и главное – унизительное ожидание очередного обмана. Алексей ведь совсем недолго давал себе труд всерьез таить от жены свои амурные похождения. Хотя. Нужно отдать ему должное, и не акцентировал. Тем не менее, всякий раз, когда в их имении устраивался очередной бал со столичным размахом – о, да, пустить пыль в глаза хозяин Павловки любил и никогда не отказывал себе в этом удовольствии даже несмотря на то, что это быстро стало Елизаровым не по средствам, Тася не могла отделаться от мысли, что возможно, где-то рядом с нею, среди гостей, находится очередная пассия мужа, наблюдает за нею исподтишка. Смеется над ее робостью и скованностью на людях, избавиться от которой Таисии Николаевне удалось позже, много позже! Лишь тогда, когда рядом, наконец, появился мужчина, в глазах которого всегда можно было прочесть восхищение и тотчас забыть любые сомнения. А в то время она, помнится, едва не обзавелась родом мании, пытаясь понять, которая же из них – этих красивых, уверенных в себе и холеных женщин, ее тайная соперница?! Ад – настоящий, а не какой-то там мифический, которым принято пугать грешников. Иногда Тасе казалось, что она провела в нем немало времени. И даже почти привыкла. Но нынче – достаточно!

- Вам действительно интересно мое мнение? – стараясь смягчить невольный сарказм этой невинной, но лишь для непосвященного уха, реплике, госпожа Елизарова улыбнулась мужу. За последние мгновения что-то неуловимо изменилось в ней – и даже не в выражении лица, не во взгляде. Возможно, в осанке, в развороте плеч. Но тот, кто стоял нынче рядом с нею, вряд ли должен был это заметить, хоть и изо всех сил зачем-то пытается выказывать свое расположение. Будто это может что-нибудь для них изменить…

- Что ж, в таком случае, я не хотела бы большого бала. Вы правы, Алексей Николаевич. Пусть это будет домашний праздник, на который позовем лишь самых близких соседей и друзей. Андрей Егорович с его девочками, да пожалуй, еще Трофимовы… Вы ведь, конечно же, помните Филиппа Юрьевича и его милую супругу, Алену Игоревну?

Никто из перечисленных ею людей не относился к Алексею благосклонно, пусть знал его в разное время и потому имел к своей неприязни совершенно разные поводы. И, окружая себя ими, Таисия Николаевна заботилась, конечно, главным образом о собственном комфорте, что тоже было весьма ново и необычно для прежней госпожи Елизаровой, не имевшей на то ни душевных сил, ни смелости. Но если ее драгоценный супруг действительно намерен хоть как-то налаживать их отношения – пусть привыкает и к таким, не слишком приятным для себя, должно быть, переменам.

 Отправлено: 18.10.15 11:10. Заголовок: Алексей, однако, зам..

Алексей, однако, заметил. Хоть и не понял причины. Только вот словно похолодал относительно теплый вечер. Хотя, нет. Все оставалось по-прежнему. И меркнущее солнце продолжало окрашивать золотящиеся кроны деревьев алым светом, и мягкий запах начинавших опадать листьев дразнил своим печальным, и, вместе с тем, упоительным ароматом. Холодом повеяло лишь от женщины, стоявшей рядом. Он был в чем-то неуловимом, не в словах, и даже не в интонации, снова ставшей привычной уже за эти два дня - спокойной, безупречно вежливой, формальной и.... неживой. Нет. Он был... в глазах. Во взгляде, ставшем вдруг отрешенным и прохладным, и теплое синее море ее глаз стало похожим на синий блеск холодных кабардинских озер. Почему?
Его слишком долго не было - напомнил в который раз себе Алексей, стараясь поверить самому себе.
Упомянутых ею соседей он знал. Елизаров часто вспоминал об охотах, которые устраивал сосед Трофимов. Правда ни имени-отчества его, ни тем более имени-отчества его супруги не упоминал, и Алексей был глубоко признателен случаю, который позволил ему узнать их, не выдав при этом своей неосведомленности. Ну что ж, Трофимовы так Трофимовы. Елизарова никогда особенно не заботило - как именно относятся к нему люди. Про соседа он рассказывал, что тот - настоящий медведь, простак и увалень, страстный охотник, который дай ему волю - и ночевал бы в своих лесах и болотах. И более ничего. Что ж, пусть так, какая, в сущности, разница?
- Значит, так и сделаем. Если вам хочется их пригласить - буду рад их обществу,- ответил он вслух, и вновь подав молодой женщине руку, повел ее дальше. Только вот охоты гулять долго - как хотелось поначалу - больше не было. Привычное уже ее отчуждение и вежливо-холодное безразличие показались особенно ощутимыми после неожиданной, но такой короткой вспышки тепла. "Значит, показалось. Это была просто жалость, когда ты, дурень, неосмотрительно позволил ей заметить собственное увечье. Что ж, остается лишь благодарить судьбу, что она не видит остальных. Жалость. Понял? Не пытайся обмануть себя иллюзиями."
Эта мысль должна была, возможно, успокоить и охладить, но принесла лишь странный привкус горечи во рту, и ничего более.
Они дошли до крыльца, молча поднялись в холл. Елизаров, так же молча, помог жене снять шаль, отдал ее горничной, ожидавшей тут же их возвращения, с каким-то странным, встревоженным выражением на лице. И почему у нее такой вид, словно мы не по саду гуляли, а по меньшей мере на медведя охотиться ходили по старым порядкам? Впрочем, кто ее разберет.
Алексей поднес руку жены к губам, и пожелав ей доброго вечера, направился в кабинет.
К себе.
Вот так надо будет думать впредь. Только вот пока еще он к этому не привык. Прикрыв за собой дверь, он остановился, оглядывая комнату. Он был тут вчера, но не замечал и не видел ничего, кроме женщины, поднявшейся ему навстречу. А сегодня провел весь день вне дома, и вернулся лишь к обеду. Теперь... Теперь ему предстояло освоиться в этой комнате. И в собственной спальне. По вещам и книгам, записям и картинам - узнавать собственное прошлое, привычки и предпочтения. Хотя последнее его не волновало. Десять лет, из которых половина в плену, могли изменить любые предпочтения и вкусы.
Но начинать было надо. И чем скорее - тем лучше.
Впрочем. Здесь наверняка мало что осталось от него. Спальня будет гораздо информативнее. Но тут были книги, содержимое которых было для него жизненно важно. А значит....
Он медленно прошел через кабинет, и остановился у широкого окна в противоположной стене, заложив руки за спину. Темнело.

 Отправлено: 19.10.15 12:26. Заголовок: Окна кабинета выходи..

Окна кабинета выходили на парадный фасад здания, и, когда было светло, наверняка из окон было видно и реку, и дорогу, и густой лес на другом берегу. Дом Елизаровых стоял на пригорке, окруженный с трех сторон садом, а перед фасадом лежал широкий, мощеный каменными плитами двор. Подъездная аллея, обсаженная липами, за ажурным литьем ворот спускалась вниз к дороге, что уходила вдаль по берегу реки. Все угодья - поля, рощи и деревенька располагались позади хозяйской усадьбы. Как далеко расстилались эти владения - ему еще предстояло узнать.
За пять лет ада узники Аргунского ущелья в те редкие часы, что их оставляли в покое, и когда были способны говорить - вспоминали и дом, и своих родных. Говорили вслух, рассказывали и делились памятными мелочами. Это был единственный способ не сойти с ума, потому что даже молитва и истовая религиозность, в которую иногда ударялись некоторые - не спасала. Скорее уж наоборот - отрывала от мира и быстро уносила в такие веси, откуда нет возврата.
Елизаров в плену часто вспоминал дом. Своих домашних, мать, жену, даже слуг. В мелочах воспроизводил в памяти и описывал даже детали обстановки, мелкие детали, за которые цеплялся разум, чтобы не утонуть в отчаянии. Экономка и бывшая его нянька Стеша, старый конюх Степан, горничная Варвара, камердинер Никита, кухарка Клавдия, управляющий Епифаныч, староста Ипат, сапожник Моисей... он вспоминал о каждом, и, случалось, пол-ночи мог рассказывать о том, как старый конюх учил его в детстве ездить верхом, и какие пироги печет Клавдия, как портной Гришка за два дня однажды сшил ему костюм, в котором не стыдно было даже на аудиенцию к Государю идти, и как старый, полуслепой кузнец Иван, подковывая лошадь, сослепу перебил ей путовую кость. Он вспоминал дом, темно-зеленые портьеры в своем кабинете и удобное кожаное кресло, стертую медную ручку на двери гостиной, которую так и не удосужился поменять, отколотый край ступеньки на черной лестнице, об который постоянно спотыкался. Мелочи и события, важные и ничегонезначащие, они были для него множеством нитей, привязывающих его к собственному рассудку.
Алексей помнил все, что было сказано. Но многое, слишком многое осталось и неизвестным. Отправляясь сюда, он и не представлял - насколько. Невозможно рассказать всю жизнь целиком. О том, как называется деревенька, и сколько у него душ - Елизаров говорил, но зачем же было вспоминать, где границы его владений. Как зовут дочь старосты, которая сегодня вынесла ему воды? Где находится кузня, и какому святому посвящена церквушка? Он знал многое, достаточное для того, чтобы ни у кого не вызвать сомнений, но гораздо больше было "белых пятен". Их следовало заполнять, причем заполнять так, чтобы никто не заподозрил его неосведомленности. А для этого слушать, слушать во все уши, ловить каждый звук, каждое имя, каждую путеводную ниточку. И читать. В гроссбухах было почти все, что могло бы пригодиться по хозяйству. Имена поставщиков, у которых делали закупки, покупателей, которым продавали, подрядчиков, нанимаемых на те или иные работы, которые не могли сделать крепостные. Сегодня, после беседы с новым управляющим, Алексей несколько часов просидел в конторе, изучая книги, но еще больше оставалось здесь, в хозяйском кабинете, и следовало приниматься за работу.
Он нащупал в кармане коробку уокеровских спичек, наощупь вытащил одну, и зажег свечи в трехлапом канделябре на столе. Из темноты выступили стены, и привыкнув к перемене освещения, Алексей оглядел кабинет, словно впервые его видел. Портьеры и вправду были те, о которых вспоминал Елизаров в плену. Тяжелые, темно-зеленые, с витыми шнурами золотисто-коричневого шелка, которыми можно было прихватывать их по желанию. Массивный стол из мореного дуба в простенке между двумя окнами, тяжелое кресло с высокой спинкой за ним. Роскошный ковер цвета темного меда, устилающий пол от стены до стены... либо точно такой же, либо за ним ухаживали так, что он почти не истекся за прошедшие годы. Камин у левой стены, рядом с ним два кресла поменьше, с такой же, как и портьеры, темно-зеленой обивкой. Гнутые подлокотники, изогнутые спинки, и маленький столик между ними свидетельствовали о том, что в этом кабинете можно было не только работать, но и принимать гостей, не заботясь о том, что случайно пролитый кофе зальет бумаги на рабочем столе. Открытый стеллаж вдоль правой стены - с книгами и папками. На нижнем его ярусе стояло несколько ящичков, и в одном из них, он это знал - хранились реликвии матери Елизарова. В другом - переписка и семейный архив. Что было в остальных - он не знал. Стены в полумраке казались черными, но он знал, что они оклеены теплыми, золотисто-коричневыми обоями. Здесь царили два цвета - темно-зеленый и золотисто-коричневый, исключая лишь хозяйское черное кресло. Не было ни портретов, ни картин, хотя стена над камином так и требовала, чтобы туда что-то повесили. И судя по едва заметному светлому следу на обоях, там некогда и висело что-то, чего сейчас не было. Что там могло быть, что жена, не менявшая почти ничего в доме - сочла возможным снять, избавившись от свекрови, которая - без сомнений - не позволила бы выбросить даже гнутую шпильку?
Он не задумался об этом. Это было. Прошло.
Здесь было хорошо. Уютно. И хватило нескольких минут, чтобы почувствовать себя в своей тарелке. Тут витал привычный, такой приятный после долгих лет плена - запах табака. Массивный стол в полумраке казался каким-то большим, уснувшим животным, и в тишине, казалось, было слышно тиканье часов на каминной полке. Алексей, стоявший у угла стола, провел ладонью по столешнице, поднял глаза, и наткнулся взглядом на стоявший рядом с письменными приборами плоский хьюмидор. Это не могли быть его собственные сигары - даже самая преданная жена не стала бы хранить сигары мужа на его письменном столе спустя столько лет после его смерти. В распечатанном ящике они хранятся долго, но не бесконечно, за десять лет они бы испортились и начали гнить.
Неужели Никита уже привез новые? А я ждал его не раньше чем завтра утром.
Все еще не садясь, он машинально откинул крышку и вздрогнул. Ящичек был полупустым. Он медленно поднял глаза к огонькам трех свечей, пытаясь понять, что это обозначает. И тут на него волной обрушилось понимание. В кабинете пахло табаком! В кабинете, в котором десять лет не было хозяина! Выходит, тут все же бывал мужчина. И бывал так часто, что аромат крепких "Cabanas" впитался в обивку кресел, и портьеры.
Это были не сигары хозяина дома. Они предназначались другому. Тому, кто проводил тут долгие часы. Тут! Не в конторе управляющего, как подобало бы доброжелательному соседу, по доброте душевной помогающему молодой вдове. Не в гостиной или библиотеке, где хозяйка могла по долгу гостеприимства предложить гостю, соседу и другу - кофе или бренди с сигарами. Тут. В хозяйском кабинете, который десять лет был ее вотчиной, ее личным пространством, местом работы и убежища. Тут! И он не просто бывал здесь. Он был допущен в это самое личное пространство Таис! Сидел в этом кресле, курил, просматривая какие-то бумаги, пил с ней кофе, обсуждал какие-то дела. По-хозяйски...
Мысль ожгла, словно каленым железом. Картина, нарисованная воображением, была так спокойна, ярка и достоверна, что он ни минуты не усомнился, что так оно и было. В этом кабинете БЫЛ хозяин. И это был Фролов. Да. И выходит, они проводили тут много часов. Наедине.
Он словно бы увидел Фролова в этом кресле, с какими-то бумагами в руках. Сигару, дымящуюся в пальцах, чашку с недопитым кофе. Увидел, как молодая женщина в утреннем светлом платье подходит к нему, с улыбкой и заглядывает через его плечо, перегибаясь вперед так, что ее волосы соскальзывая вперед щекочут ему ухо. Что-то спрашивает. А он отвечает, поднимая голову, и откладывая сигару в пепельницу. Вот в эту пепельницу. Тяжелая бронзовая пепельница стояла тут же, истертыми до блеска широкими желобками свидетельствуя о том, что ею часто пользовались. Он что-то говорит, она смеется, снимает руку с плеча... а он ловит ее за руку, притягивает к себе, усаживая на широкий подлокотник кресла. Обвивает рукой за талию...
Алексей резко захлопнул крышку ящичка. Черного, с золотым тиснением и вензелем в центре, знакомым всем ценителям хороших сигар вензелем "CABS". Метка партии, которую ставили каленым железом на каждый большой единовременный заказ, здесь была диагональной полосой в левом нижнем углу крышки, с двумя точками в справа от черты.
Он был тут хозяином. Фролов.
Как ни хотелось Алексею курить весь сегодняшний день - от вида этих сигар его замутило, и даже мысли о том, чтобы взять одну из них - не пришло в голову.
Он снова отвернулся к окну. В кабинете как будто стало душно, и Алексей распахнул окно, подставив посвежевшему к ночи ветерку запылавший лоб.
Странное ощущение. Ревности и... стыда.
Он заглянул туда, где ему не было места. В маленький потаенный уголок, где эти двое возможно...
Нет, нельзя об этом думать. Это лишь больное воображение, мало ли как хозяйка понимает долг гостеприимства, и мало ли, как далеко простиралась готовность Фролова помочь ей. Упрекать ее в том, что она всего лишь держала сигары для того, кто помогал ей и был частым гостем в доме? Бессмысленно и глупо. Ведь это бессознательное "Здесь! В этом кабинете!" логическим доводом не назовешь. Равно как и привидевшиеся ему картины.
И ощущение, что ему здесь не было места. А он приехал.
Ветер трепал его волосы, Алексей прислонился виском к распахнутой раме, глядя в темноту.
Паранойя? Или правда? Господи, если б знать. Знать наверняка...

 Отправлено: 21.10.15 21:36. Заголовок: Еще на обратном пути..

Еще на обратном пути, продолжая обсуждать сегодняшний день, они с Алексеем обнаружили, что не успели толком проголодаться для того, чтобы желать полноценного ужина. Нынешний обед вместе с гостем затянулся настолько, что из-за стола поднялись, почитай, уже вечером. Потому решили обойтись без новых посиделок в трапезной. Хотя кухарка Клавдия – ярая поборница того, чтобы в барском доме было «все как у людей», конечно, будет этим весьма недовольна. Отродясь не обладая богатырским аппетитом, Таисия Николаевна довольно часто нарушала почти священный ритуал приема пищи, заведенный в Павловке испокон века, с тех пор, как стала здесь единоличной хозяйкой. А недовольной кухарке обыкновенно говорила, что просто не видит смысла устраивать из завтраков, обедов и ужинов целые представления, когда нет достаточного количества зрителей, способных оценить их великолепие. С возвращением барина Алексея Николаевича в сердце Клавдии вновь ожила надежда на возрождение прежних, «правильных» порядков, но по всему выходило – зря. И, не без иронии рассказывая об этом мужу, Таисия Николаевна отдельно попросила его не расстраивать их домашнего Вателя и позже велеть приготовить и подать ему хотя бы что-нибудь легкое. Для себя же решила, что вполне обойдется на ночь лишь стаканом теплого молока и печеньем.

Когда супруги вновь вернулись в дом, Алексей, коротко попрощавшись, без лишних слов удалился, оставив Тасю вдвоем с ее горничной. Все выглядело так, словно он намеренно стремился дать понять, что и сегодня не будет нарушать её уединения. Или же, может быть, это просто только показалось. Но в любом из двух вариантов Таисия Николаевна была ему за то признательна. В который уже раз за нынешний день с удивлением обнаруживая в себе это необычное – лишь по отношению к супругу, разумеется, чувство. Дождавшись, пока шаги его затихнут в смежных комнатах, а после – едва слышно стукнет, закрываясь за спиной хозяина, тяжелая дверь кабинета, госпожа Елизарова и сама устремилась прочь из уже довольно темного от ранних осенних сумерек холла, жестом приказав горничной идти следом, сказав прежде, что намерена собираться ко сну. Чем вновь изрядно озадачила Катю, знавшую, что барыня ее спать обычно ложится довольно поздно. Но на сей раз, опасаясь напроситься на недовольство хозяйки, девушка предпочла промолчать, лишь кивнула, покорно следуя за Таисией Николаевной в ее комнаты, неся в руках переданную барином – после того, как тот снял ее с плеч супруги, шаль. После этого в будуаре некоторое время занималась приготовлением всего необходимого – носили ведрами нагретую воду, полотенца, простыни и прочее. Таисия Николаевна же по-прежнему не могла отделаться от мыслей о событиях этого такого долгого, хотя теперь почти минувшего дня, все перебирая их, уже нанизанные на нить времени, словно бусины янтарных четок, которые зачем-то издавна постоянно носила в кармане платья, хотя никогда не отличалась избытком религиозного чувства. Вот перед взором памяти вновь проплыли картины утренней встречи с Андреем, его растерянное лицо в ответ на слова о возвращении мужа, затем попытки утешить и обещание найти выход, затем – появление самого Елизарова и вновь мучительная необходимость прятать свои истинные чувства и мысли, его слова, полные, как порой казалось, какого-то скрытого смысла… Внезапно – и отчего-то лишь сейчас, вспомнила Таисия Николаевна и его скрытый укор относительно ее прежних частых визитов в Высокие Горки. Будто бы у нее были тогда иные варианты, подумалось ей с обидой, в которой, впрочем, имелась и примесь смущения. В сущности, муж был прав. И где-нибудь в Петербурге на столь частые визиты в дом нестарого еще мужчины молодой дамы, да к тому же с весьма неопределенным статусом то ли вдовы, то ли все-таки жены – чужой, вряд ли посмотрели бы сквозь пальцы так спокойно, как здесь, в деревенской глуши. И наверняка уже пошли бы всякие дурные разговоры, так что здесь можно сказать – повезло. Но что будет дальше? Ведь намек Алексея недвусмысленно указывал на то, что после своего возвращения подобное он терпеть не станет. И кто бы терпел на его месте? Да вот хотя бы завтра…

- Барыня, ванна готова, изволите прямо сейчас принимать, или чуть опосля? – голос Кати, будто бы откуда-то издалека, донесся из-за ширмы, куда обычно ставили большую, начищенную до яркого блеска медную лохань для купания хозяйки, заставив Таисию Николаевну встрепенуться. – А то тогда я скажу, чтоб еще воду грели – вдруг эта остынет?

- Пусть греют! – коротко откликнулась госпожа Елизарова и, поднявшись из кресла, в котором все это время провела в ожидании, вдруг решительным шагом направилась к двери.

- А вы это далеко ли, Таисечка Николаевна? – только и успела промолвить вослед удаляющейся прочь из комнаты хозяйке Катя, после чего, так и не получив ответа, вздохнула и присела прямо на высокий край лохани, прижимая к себе аккуратно сложенную льняную простыню.

Тася, тем временем, уже спускалась по лестнице на первый этаж дома, а после, проследовав через несколько смежных нижних комнат, направилась в сторону мужнина кабинета, надеясь, что Алексей все еще там и не придется поэтому идти к нему в спальню. Тонкий желтоватый клинышек света из-под двери свидетельствовал, что удача пока все еще оставалась на ее стороне. Тихо постучав в дверь и дождавшись разрешения, Таисия Николаевна вошла в комнату, застав мужа стоящим рядом с распахнутым в ночь окном. Его высокая, худая фигура отчетливым контуром выделялась на фоне белой газовой занавески, которую заметно колыхал поднявшийся после заката прохладный ветерок. Кажется, Алексей был удивлен визиту, но вида стремился не подавать. Стоял, ждал, чтобы она заговорила первой. И Тася не стала долго испытывать его терпение. Но начать с того, ради чего, собственно, и пришла, сразу не решилась.

- Не нужно стоять на сквозняке – вы теперь привыкли к более теплому климату, да и порядком измучены. А у нас осенние ночи уже холодны. Простудитесь! – пройдя несколько шагов от двери до окна, она затворила рамы, даже не спрашивая, желает ли этого супруг. Всего лишь обычный жест заботы о ближнем своем. Или же все-таки – о близком?

- Алексей Николаевич, простите, что побеспокоила вас. Но, кажется, мы забыли обсудить одно завтрашнее дело. Точнее – визит, - помолчав мгновение, пока поправляла сбившуюся занавеску, Тася продолжила, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно более обыденно. – В Высокие Горки, помните, мы за обедом обсуждали это вместе с Андреем Егоровичем? Я хотела узнать, в котором часу вам будет удобно меня туда сопровождать, чтобы успеть к этому времени приготовить все необходимое и собраться самой?

 Отправлено: 22.10.15 00:15. Заголовок: Алексей не знал, ско..

Алексей не знал, сколько прошло времени. Несколько минут? Час? Больше? Все планы, которые он строил на этот вечер, отошли куда-то в сторону. Странное состояние прострации, полного безмыслия, когда завершив долгий, изнурительный путь вдруг обнаруживаешь, что перед тобою вновь дорога, дорога без конца и края. Время вне бытия и вне реальности, прежде чем эта самая реальность не вынудит вновь вернуться к себе, и снова надо будет двигаться, говорить и думать.
Реальность была милостива. Она позволила ему отрешиться даже от собственных мыслей. Но, по-видимому решив, что на первый раз - достаточно, тряхнула за шиворот и вернула из пустоты обратно на землю. Тихим стуком в дверь.
- Открыто, - отозвался он, даже не думая - кто там мог прийти. Легкие шаги и шелест платья заставили его обернуться, и он так и остался у окна с заложенными за спину руками, глядя на жену. Наверное, надо было спросить что-то вроде: "Чем могу служить, мадам?" или сказать: "Как же я рад тебе, Тасенька". Но в результате он не сказал ничего, и когда она подошла к окну, оказавшись так близко от него - он почувствовал едва заметный аромат от ее платья и волос. Казалось бы - что естественнее? Протянуть руку, привлечь ее к себе... приобнять за плечи, коснуться губами волос... Она ведь твоя жена, верно?
Но он не смел. И поступил верно. В ее голосе не было ничего, что могло бы хоть отдаленно сойти за тепло, и рекомендация избегать сквозняков могла бы с той же интонацией быть обращена к любому. Гостю. Ребенку. Врагу. Чужому. Вежливость.... Будь она проклята, эта вежливость...
- В горах, даже летом - ночи холодны, - вполголоса выговорил он, не делая, однако, попыток помешать ей закрыть ставни. А вот ее следующий вопрос заставил его стиснуть в замок пальцы заведенных за спину рук. Горки. Фролов. Разговор за обедом. "Ну разумеется, как я мог забыть."
- Я не осведомлен о распорядке дня обитателей Горок. Поэтому не мне назначать время для визита, который может оказаться вовсе не к месту, - произнес он, наконец. - Однако, если я понял верно, это будет далеко не первое ваше посещение. Так что, полагаю, не вам следует подлаживаться под мое расписание, а мне под ваше. В какое время обычно проходят ваши занятия с мадемуазель Софьей?
Она расправляла занавеску и не смотрела ему в глаза. О чем она думает? Досадует ли на то, что он, фактически, навязал ей свое общество? Возможно...предпочитала бы поехать одна? Алексей едва удержался, чтобы не выдать своей иронии хлестким вопросом: "А вы не захотели воспользоваться моим извинением за столом в качестве перманентного разрешения на посещение Горок в одиночестве?"
А ведь она могла бы. Если бы все зашло настолько далеко... Выходит, не зашло? Или она просто чертовски хорошо владеет собой? Правила хорошего тона - это целая наука лицемерия... Похоже, я изрядно подзабыл эту кухню.

 Отправлено: 25.10.15 16:54. Заголовок: - Мы с Андреем Егоро..

- Мы с Андреем Егоровичем никогда не оговаривали время специально – девочки целый день дома, так что в этом прежде не было никакой необходимости, - тихо откликнулась Тася, все так же не глядя на Алексея, стоящего рядом с нею.

Вот так это отныне и будет происходить – он всегда будет рядом, неотступно и постоянно. Победа, которой она успела порадоваться совсем немного, оказалась пирровой. Как же глупо – и наивно было предположить, что Алексей вдруг позволит ей бывать Фроловых одной. Даст этим хотя бы немного пространства и свободы. Почему она вообще вдруг подумала, что это возможно? Нет, он никуда теперь ее от себя не отпустит – осознание этого пришло именно сейчас и накрыло, будто огромным прозрачным куполом, с головой, оглушая и лишая способности сопротивляться неизбежности. Все было напрасно, и потому сразу сделалось совершенно безразлично: какой смысл в этих поездках, если увидеться – и главное, поговорить с Андреем все равно будет нельзя?!

Отойдя от окна – а на самом деле, от Алексея, близость которого вновь сделалась невыносимо тягостной, Тася задержалась рядом со столом, с противоположной от мужа стороны, словно бы защищаясь и отгораживаясь от него этой обширной и массивной столешницей, затянутой темно-зеленым сукном. На какой-то миг ей действительно стало чуть свободнее. Но лишь до того, как взгляд, без особой цели медленно скользящий по знакомым предметам обстановки, вдруг не наткнулся на оставленный тут же, на столе, большой плоский ящик с сигарами, которые обыкновенно курил, бывая здесь по делу или просто так, Андрей. Предмет, столь же привычный для взора, что и все прочие, потому за два дня, минувшие после возвращения Елизарова, Тасе даже не пришло в голову убрать его подальше от его глаз! Теперь же, похолодев изнутри, она неотрывно смотрела на проклятый хьюмидор сама, и думала лишь о том, пришло ли уже Алексею в голову заглянуть под его крышку? И еще мог ли он обратить внимание – и главное, уже запомнить, что сосед из соседнего имения предпочитает именно тот сорт сигар, штабеля которых были аккуратно, все до одной, уложены маленькими малиновыми ярлычками кверху… Она сама всегда поправляла их, остававшиеся в ящике после того, как Андрей брал и закуривал очередную. И он смеялся над этой нелепой привычкой, называя ее в шутку родом обсцессии. Тася не спорила, возможно, он и прав. Ведь стремление систематизировать и приводить в идеальный порядок мир вокруг себя осталась у нее с прежних, замужних времен – отчего-то казалось, что так немного легче было переносить беспрестанный хаос, владевший душой и сердцем… А все-таки – заметил или нет? А если вдруг заметил, то почему ничего не спросит? Чувствуя, как внутри вновь разрастается тревога, Тася покрепче вцепилась пальцами в край столешницы, оторвала, наконец, взгляд от проклятого ящика с сигарами и продолжила свою мысль, стараясь при этом выглядеть как можно более безучастной:

- Так что если вам это, и верно, все равно, то давайте поедем сразу же после завтрака. А теперь – я пойду спать, если не возражаете. Не засиживайтесь допоздна и вы, Алексей Николаевич, доброй ночи!

А затем сразу же вышла прочь, не дожидаясь ответных слов. Это было похоже на бегство и выглядело со стороны, должно быть, весьма странно. Но оставаться здесь – наедине с мужем, еще хотя бы минуту, она не могла. Не было сил.