Отправлено: 27.03.15 13:00. Заголовок: Второй шанс

Время действия - осень 1833 года

Место действия - Павловка, Владимирская губерния.

Участники - Таисия Елизарова, Алексей Елизаров, Андрей Фролов.

 Отправлено: 26.10.15 03:35. Заголовок: Алексей едва не взвы..

Алексей едва не взвыл в голос от звуков этого мертвенно-безучастного голоса. В фарфоровых статуэтках, которыми обычно украшают каминные полки, и то было больше жизни, чем в молодой женщине, называвшейся его женой. Хотелось крикнуть, сказать, сделать что-нибудь, что встряхнуло бы ее, сняло бы с ее лица эту безупречную вежливую маску. Но он так и стоял неподвижно, наблюдая за ее перемещением, хотя пальцы сомкнутых в замок за спиной рук побелели от напряжения. В какой-то момент, проследив за ее взглядом, он увидел, что Таис смотрит на ящик с сигарами, и буквально впился глазами в ее лицо в надежде подметить там хоть что-то. Хоть какую-то эмоцию, мысль, малейшее движение души, которое выдало бы хоть тень жизни в этой восковой фигуре, но... ничего не произошло. Ни смятения. Ни даже гнева. Ни-че-го. То же ледяное, безупречно вежливое безразличие, которое окутывало ее как броней с самого момента его приезда. А ведь там, в саду, ему на миг показалось, что эта броня треснула. Она ведь взяла его за руку. "Понял теперь? Это была обычная женская жалость, когда ты неосмотрительно позволил себе прокомментировать вслух часть собственных похождений. Тебя пожалели. Как пожалели бы дворнягу, случайно подвернувшуюся под ямщицкий кнут. Ни на йоту больше".
Она вышла. Слишком поспешно, почти выбежала, бросив напоследок все те же ничегонезначащие слова "вежливой заботы" - "не засиживайтесь допоздна". От звука закрывшейся двери его словно обдало кипятком, Алексей закусил губы, чтобы не взвыть, и развернувшись на месте, с силой впечатал кулак в стену у окна, в кровь расшибая костяшки пальцев. Боль должна бы отрезвить заходившийся в панических воплях рассудок. Но ничего не произошло. Он прижался лбом к стеклу.
- Господи.... что я делаю. Зачем.... зачем я вообще сюда приехал...
Ответ был прост. Там, в раздирающем аду боли, грязи, холода и отчаяния, он спасался грезами о синеглазой женщине, которая ждет... и понемногу, сам того не замечая, хватаясь за чужую жизнь, чужие воспоминания за неимением собственных - мечтая о том, каково это - когда где-то тебя ждут, сам не понял - в какой момент времени случилось так, что выдуманные грезы и утешение пришлись настолько впору, что и приросли к нему, как собственная кожа. В это так хотелось верить. И он и поверил, слушая голос, среди ада рассказывающий об ангеле - он видел этого ангела перед собой, и мечтал о нем, как о своем собственном. Господи, да как же можно было так обмануться? Спасаясь на последнем крае, балансируя над смертью и безумием, отчаянно хватаясь за выдуманное утешение - чужое утешение, за неимением своих - как легко было тогда верить в это. Иллюзорный ангел не смотрел таким пустым, отрешенным взором. Тогда, в ее глазах он почти видел нежность. Ожидание. Надежду. Тепло. И видение протягивало руки, цепляясь за которые он не позволял себе отступать.
"Господи.... каким же я был идиотом.... Какое малодушие.... соорудить себе надежду из чужих грез. Поверить в нее.... поверить, как в свое единственное спасение. Почему это оказалось легче, чем трезво принять, что спасения не существует вовсе. Что та спасительная гавань - о которой ты мечтал - не твоя! Ее нет! Попросту нет. Не для тебя!!!"
Он прикусил губу до крови, чтобы сдержать невольный стон.
"Возмечтал о тепле? О женских руках, что лягут тебе на плечи? О глазах, в которых прочтешь "Как же я тебя ждала"? О жизни рядом с теплом, теплом которого не изведал ни от кого в своей проклятой жизни? Дурак, дура-а-ак ты, друг Алексей. Тебе достанется лишь ледяная статуя. Безразличная, холодная, неживая. В лучшем случае. А в худшем - скоро в ее глазах ты будешь читать ненависть. Она десять лет была одна. Елизаров умер. Умер там, в этих горах, в той проклятой яме. Так зачем было воскрешать его? Чтобы читать в ее глазах "ты мне чужой"? Мертвец должен оставаться мертвым. В мире живых ему нет места. Так кто же я, в таком случае? Воскресший мертвец, и тот, кто его оживил. Монстр и Франкенштейн в одном лице?"
Эта мысль вызвала у него сухой смешок, который в мертвой тишине пустого кабинета прозвучал так призрачно, что заставил снова замолчать.
"Нет тебе здесь места. Нет - и все тут. Разве сможешь ты прожить всю жизнь с женщиной, которой ты противен? С безразличной вежливой маской? В качестве некстати воскресшего мужа, который одним своим видом внушает отторжение? Глупец, несчастный, слепой, непроходимый глупец!"
Алексей вновь обернулся к окну, и распахнул раму, чувствуя, что задыхается. Содрал душивший его платок и рывком распахнул ворот рубашки. Из темноты пахнуло запахом влажной земли и осенних листьев. Ветер затрепал волосы, задергал уголки воротника.
"Мертвецы не должны возвращаться. Я был идиотом, что поверил в иное. "
Часы на каминной полке отзвонили, но он не разобрал - который час.
"Что теперь делать. Продолжать и дальше этот нелепый маскарад? Быть мужем, который не муж, для жены, которая явно не желает быть женой? Найдется ли на свете хоть что-нибудь более бесполезное? Или вновь будешь малодушно убеждать себя, что ей нужно лишь время привыкнуть?"
Он бросил через плечо взгляд на стол, на злосчастный хьюмидор.
"Привыкнуть. К тому, что некстати воскресший муж, отнял у нее возможность быть с человеком, которого она успела себе выбрать? К этому она должна привыкнуть, по-твоему? Или ты настолько наивен, что полагаешь, что узнав тебя поближе, она оттает? Может, чего доброго, и на ответные чувства надеешься? Эх, дурень ты, дурень. Уже голова седеет, а ты все еще веришь в сказки? Видишь же - нет тебе здесь места!"
Алексей протер лоб ладонью, и обеими руками опершись о подоконник, подался вперед всем телом. Темнота. Темнота мирной усадьбы. Запахи близкого дождя и осенних листьев. Отчего же она казалась глубже, чем бездна, на дне которой ревел Аргун, и невидимые в темноте скалы обещали, по крайней мере, покой.
"Мертвецы не должны возвращаться".
Словно заезженный речитатив вращалась в уме эта мысль. "Оставь ее. Возвращайся туда, где ты и должен быть, и оставь ее для той жизни, которую она избрала. Это будет просто. Так просто... Написать дарственную на ее имя, подать прошение о расторжении брака, и вернуться на Кавказ. Елизаров снова растворится в небытии, а ты доживешь свою жизнь, как тебе и полагалось судьбой, которую ты зачем-то пытался изменить. Ну? Тебе достало мужества пройти через ад - неужели же его не хватит на один-единственный правильный поступок?"
Он поднял голову, пытаясь увидеть звезды. В просвете несущихся по небу облаков он увидел одну. Вторую. Третью.
"Три месяца, - с неожиданной ясностью произнес внутри какой-то голос. - Если через три месяца она не оттает, я поставлю точку в этой истории. Три месяца. Срок".
От неизвестно откуда взявшегося решения - четкого и ясного, точно сухое щелканье курка - ему стало легче. Словно взявшаяся из ниоткуда плотина перегородила черный поток горечи, который захлестывал его с головой.
"Три месяца, Алексей. А теперь выброси это все из головы. И работай. Может, за этот срок, ты все же и сумеешь совершить чудо".
Он отошел от окна, и взяв свечу, подошел к стеллажам. В двери робко кто-то поскребся. Василиса пришла спросить - не желает ли барин отужинать. Есть не хотелось совершенно, но, помня просьбу жены, он велел подать прямо сюда , в кабинет - ломоть мясного пирога, полный кофейник с кофе, а заодно и несколько свечей. После чего сел за стол, и открыл первую из них, датированную 1820-м годом. Тогда Елизаров еще не был женат. И жизнь его - не личная, но внешнаяя, отраженная в делах и сделках, была здесь, как на ладони.
Алексей читал всю ночь. Изредка прерываясь, чтобы подойти к окну подышать. Вторая ночь в замкнутом помещении, вторая за долгие годы. Он отвык от этого ощущения, и стены временами начинали давить на него, создавая ощущение клетки и нехватки воздуха. А потом вновь принимался за работу. Свечи истаяли ко второму часу пополуночи, он заменил их, и продолжал читать, то и дело отирая утомленные глаза. Иногда усмехаясь, иногда хмурясь этим страницам, заполненным мелким, убористым почерком. Почерк. Теперь у него почерк другой... но вот форму подписи он постарался запомнить, хоть и не было нужды воспроизводить ее в точности. Некоторые сделки открывали такие стороны характера, что заставляли его морщиться. Чего стоил только обмен трех каурых кобыл детородного возраста на "золотой портсигар с каменьями". А покупка крепостной актрисы за три десятины пахотной земли? А впоследствии продажа ее же за смехотворно малую сумму какому-то Сумарову из Архангельска? Из строк этих книг проступал образ тщеславного и эгоистичного человека, озабоченного лишь собственным внешним лоском. Может, и не стоило винить Таис в безразличии. Наверное, ее стоит поблагодарить за то, что хотя бы не выказывает презрения. А ведь в яме Елизарову пришлось стать куда как попроще...
Вторая партия свечей истаяла незадолго до рассвета. Темнота сменилась серостью, и небо на востоке порозовело. Стукнула где-то дверь, со двора послышался лай. Плеск воды. Голоса. Дом медленно просыпался, и первыми, как водится, поднялись слуги. Алексей расставил книги по местам, и вышел из кабинета. Наткнулся на заспанную служанку, имени которой не знал - но велел передать Клавдии, чтобы напекла пирожных и упаковала их в коробку, а заодно и Степану на конюшню - чтобы закладывали экипаж после завтрака.
В собственную спальню он вошел, когда уже было совсем светло. Поглядел на дверь, соединяющую ее со спальней жены. Мелькнуло искушение повернуть ручку. Посмотреть на нее - во сне, в надежде, что она еще не проснулась. Но не решился, боясь, что обнаружит дверь запертой. Это был бы удар покрепче постоянного безразличия. Вместо этого, обнаружив на умывальнике полный кувшин, он принялся приводить себя в порядок. Умыться, побриться, обтереть торс остатками воды, и переодеться. Переодевание, к слову, оказалось неожиданной проблемой. Мало того, что почти весь гардероб за десять лет изрядно устарел, так еще и подбор костюмов оказался столь помпезным, что от него сводило зубы. Куча разноцветных фраков с присборенными, наподобие женских буфов рукавами, чрезмерно узкие штаны... гардероб ломился от подобных тряпок, хотя Алексей скорее бы предпочел ходить в одной рубашке, нежели наряжаться во что-либо подобное. Придется все же наведаться к пресловутому Гришке. Кое-как откопав в гардеробе каким-то чудом оказавшийся тут темно-серый сюртук почти аскетического - по сравнению с остальными - покроя, он оказался почти доволен. Прежде Елизарову он был наверняка тесноват в талии, потому что сейчас на Алексея он сел как влитой. С запонками тоже возникла проблема, прежде чем он отыскал в предназначенной для них шкатулке пару попроще. Пресловутый портсигар нашелся тут же, на дне шкатулки, и заставил его прыснуть со смеху. Да, возможно эта вещица и стоила трех лошадей, хотя он, будь на то его воля - немедленно пустил бы его в переплавку. Но делать нечего - другого он так и не нашел, а Никита, вернувшийся спозаранку, привез наконец то, что он просил, и пришлось заполнить сигарами этот золотой кошмар, дав себе слово вскоре обзавестись чем-то более приемлемым.
Завтрак прошел почти в полной тишине. Молодая женщина казалась подавленной, и не слишком стремилась завести беседу. Алексей и не пытался, осознавая, сколь натужными и вымученными будут сейчас попытки разговорить ее. Особенно учитывая то, что сидели они, как водится, по разным сторонам стола. Впрочем, его молчание не было угнетающим. Те немногие реплики, которые он произносил - благодарил ли за переданную сахарницу, или комментировал предстоящую дорогу - звучало спокойно, без малейшего намека на холодность или отторжение, либо, напротив, на чрезмерную слащавость, от которой за версту разит неискренностью.
Потом он ждал ее у экипажа с переданной Клавдией коробкой в руках. Неприкрытое удивление в ее глазах заставило его неопределенно пожать плечами.
- На Кавказе не принято приходить в гости "aelibosh"... с пустыми руками то есть. Тем более если в доме есть дети, - только и прокомментировал он, опуская перевязанную бечевкой коробочку с пирожными рядом с ней на сиденье, прежде чем сесть в экипаж самому. - Вам придется простить меня. Я слишком долго пробыл там, и поневоле перенял многое.
Потом была дорога. Долгие два часа, в течение которых они едва ли обменялись несколькими словами. Тася казалась погруженной в свои мысли и почти неотрывно смотрела в окно. Алексей же, прислонившись плечом к стенке экипажа, смотрел чаще на нее, чем на окрестный пейзаж. И пытаясь представить себе - о чем она думает - ощущал временами тяжелую, тупую боль в сердце. Она ведь думает о нем. О том, что едет к нему. Как ездила много раз до того. Но теперь едет - с мужем. Все равно что заключенный с надзирателем. Мысли эти теснились в душе, отравляя своей медленной горечью. И только мысль о назначенном самому себе сроке и спасала, не давая вновь провалиться в ту бездну противоречий, что раздирала его ночью у распахнутого окна кабинета.
Таис, Таис.... - едва уловимая горькая полуулыбка трогала временами уголок губ, и исчезала, не решаясь пробиться сквозь непроницаемый кокон, который, казалось, окружал ее. Такая маленькая. Беззащитная. И такая далекая. Ее хотелось прижать к груди, коснуться губами лба, спрятать в объятиях от всего мира. Только вот не нужны ей больше эти объятия. Не хочет она их... И желает, возможно, спрятаться в кольце совсем других рук...

 Отправлено: 26.10.15 22:37. Заголовок: На смену тревожной н..

На смену тревожной ночи, одну часть которой Таисия Николаевна провела в настороженном ожидании – пока окончательно не поверила, что Алексей не придет к ней и сегодня, а другую – в тягостных раздумьях о своем ближайшем будущем, пришло новое утро. Одно из многих в последовательности, которой ей теперь придется считать собственной жизнью. И сколько же их, таких же однообразных, ждет ее прежде, чем что-либо изменится? Сколько недель, месяцев, лет?

По складу характера Тася и в юности не отличалась избытком оптимизма, была молчалива и несколько замкнута, проживая львиную долю своей жизни как бы внутри себя, а не выплескиваясь наружу – яркими ли эмоциями, пылкими ли речами. Потому и теперь вряд ли смогла бы, даже если бы захотела. Но даже при видимом внешнем спокойствии в душе ее порой бушевали настоящие ураганы, сменявшиеся, впрочем, все чаще долгими периодами горькой апатии. В последние годы, правда, ей казалось, что эта меланхолия наконец-то осталась в прошлом, что Андрею все-таки удалось своим уважением и любовью отогреть ее душу, вырвать ее из цепких когтистых лапок, оставляющих незаметные, но невыносимо долго не заживающие следы. И вот, кажется, все это начиналось заново…

Будучи здравомыслящим человеком, Таисия Николаевна вполне отдавала себе отчет в том, что не сможет вечно отмалчиваться и отводить глаза, встречаясь с супругом. Придется с ним говорить, придется взаимодействовать, подчиняться его воле, наконец. Но как же трудно было заставить себя признать это! Как было трудно смириться ей, нынешней! Куда труднее, чем той девочке, которую из родительского дома, едва ли не прямиком из детской, отдали в руки человеку, который не понимал ее. Привлеченный красивой оболочкой, он, конечно же, тоже ошибся. По привычке ожидая, что найдет под ней то, что видел в тех женщинах, что окружали его прежде – пылкость, страсть, открытые эмоции. Но этого не случилось – Тася любила его, но была слишком юной, слишком неопытной, слишком застенчивой. А тогдашнему Алексею не хватило ни терпения, ни желания этого понять. Отбросив ее в сторону, как неусидчивый и капризный ребенок бросает не поддавшуюся сразу же головоломку, он пошел по жизни дальше – так, как привык. И Тася осталась совсем одна – существенно раньше, чем Алексей надолго, или как тогда казалось, навсегда, покинул ее. И привыкла к этому настолько, что еще долго не могла впустить в свою жизнь другого человека. Теперь же, когда его присутствие в ней опять сделалось невозможным, предстояло учиться заново существовать одной, рядом с другим, ненужным и совершенно тебе чужим. И это представлялось настоящей моральной пыткой: теперь, когда определенно знаешь, что может быть и иначе!

За завтраком они с Алексеем вновь почти все время молчали – если не считать каких-то безличных и обыденных фраз. Причем даже не столько оттого, что Тасе хотелось как-либо выказать ему свое неудовольствие – следовало признать откровенно, с момента возвращения муж еще ни разу не подал к этому настоящего повода. Просто говорить было не о чем. Рассказав за два дня Алексею практически все, чем могла с ним открыто поделиться, Таисия Николаевна просто исчерпала возможный набор тем, а новых событий, которые можно было бы обсудить, еще не случилось – ни хороших, ни, к счастью, плохих. Впрочем, перед отъездом в Высокие Горки Алексей ее все-таки немного удивил – тем, что вспомнил о гостинце для дочерей Фролова. И смутил – тем, что погрузившись в собственные треволнения, она совершенно забыла подумать об этом сама.

- Отчего же извиняться? Хорошие традиции перенимать вовсе не грех! – взглянув вначале на коробку с пирожными, а после, одобрительно, на мужа, Таисия Николаевна улыбнулась. Кажется, впервые за все сегодняшнее утро. – Аннушка и Соня будут очень рады. Ведь они такие же сластены, как и… прочие дети, - запнувшись, прибавила она. И после чуть заметно прикусила от смущения губы, с которых едва предательски не сорвалось очередное упоминание об Андрее. Совершенно теперь не нужное.

Заметил ли это муж, догадался ли, о ком она на самом деле подумала – Таисия Николаевна так и не поняла. Да, признаться, и не слишком хотела выяснять, тем более, что скоро появилась очередная – и еще какая! – причина смущаться. Всю дорогу до Высоких Горок Алексей почти не сводил с нее глаз. В его взгляде не было ничего обидного или осуждающего. И Тася вдруг поймала себя на том, что если бы увидела подобный взгляд на супругу у какого-то другого мужчины, то верно, решила бы, что он ею любуется. Что ж в этом противоестественного? Но дело в том, что это были они, а не кто-то другой. И оттого под пристальным, хоть и вполне доброжелательным взглядом супруга Тася чувствовала себя так, словно сидела перед ним не в платье из плотной красно-сине-зеленой «шотландки» с неизменным высоким, под горло, кружевным воротничком, а в дезабилье. И от мыслей этих становилось ей еще больше неловко и будто бы тесно в просторном и новом английском экипаже, что плавно ехал по деревенским ухабам, почти не укачивая своих ездоков. Потому, боясь встретиться с Алексеем глазами – и выдать ему свое смятение, Тася в течение двух часов либо делала вид, что дремлет, либо усердно разглядывала тысячу раз виденные прежде скучные придорожные пейзажи, проклиная про себя Макара, их кучера, за его извечную неторопливость. Но вот, наконец, впереди показалась знакомая роща, за которой, на довольно высоком холме, оправдывающим название всего имения, белел колоннами внушительный барский особняк.

Их приезда ждали с нетерпением. Едва экипаж Елизаровых замер у парадного подъезда, как массивные двери распахнулись, и на крыльцо сразу же выскочили две девочки, похожие между собой настолько, насколько сходны две горошины из одного стручка. «Ссыпавшись» наперегонки вниз по лестнице, они с радостными возгласами подлетели к дверям кареты, успев даже раньше, нежели торопившийся следом лакей успел отворить ее дверь и выпустить гостей наружу. И в нетерпении, как два маленьких игривых щенка, подпрыгивали теперь в ожидании. Выглядело это так забавно и мило, что Таисия Николаевна не смогла сдержать улыбки. Улыбались и девочки – но ровно до той поры, как навстречу к ним, вместо обожаемой «Таисечки Николаевны» вдруг вышел какой-то незнакомый мужчина. Растерянно переглянувшись между собой, Аннушка и Софи невольно оглянулись затем назад – на лестницу, вниз по которой к гостям уже шел их отец, а следом гувернантка, сокрушенно качающая головой и сетующая Андрею Егоровичу по-французски на непослушание воспитанниц.

- Они меня совсем не уважают, месье!

Тем временем, супруг помог выйти из экипажа Таисии Николаевне, которая первым же делом, еще до того, как начались приветствия, затем сама шагнула навстречу близнецам и порывисто прижала к себе сразу обеих, поочередно целуя их теплые макушки:

- Девочки мои дорогие, как же я по вас соскучилась!

 Отправлено: 28.10.15 12:45. Заголовок: Алексей бросил быстр..

Алексей бросил быстрый взгляд на дом, выходя из экипажа. Внушительный белокаменный особняк с колоннами выглядел добротным и ухоженным, как и подъездная аллея, и широкий двор, в глубине которого виднелись службы. Было видно, что хозяйство тут поставлено в высшей степени разумно и широко, но без излишнего расточительства. Вид сбежавших по лестнице девочек - одинаковых, точно две горошинки из одного стручка, заставил его невольно улыбнуться, впрочем, он тут же спрятал улыбку, отворачиваясь, чтобы подать руку супруге, и помочь ей выйти из экипажа. Оробевшие было дети кинулись к ней с визгом, и неподдельная радость и теплота в ее восклицании, в том, как она прижала девочек к себе - заставила его прикусить губу, подавляя вздох. Вот, оказывается, где тепло ее души. Здесь. Не там, не в их большом доме, где она больше походила на восковую куклу. А здесь, где от нее словно бы волнами расходились сейчас тепло и радость.
После первых объятий одна из девочек все же вынырнула из пены юбок молодой женщины, в которых они было совершенно утонули и поглядела на него с недоумением и любопытством. Вежливость обязывала их приветствовать гостя, хоть и незнакомого, но приехавшего со столь любимой ими Тасей. Алексей молча и церемонно поклонился каждой - словно приветствовал не семилетних девочек, а девушек лет на десять старше - пока супруга представляла его Анне и Софье. Ему пришлось изрядно напрячь память, чтобы вспомнить - как это делается и отвесить подобающий вежливый поклон, а не ограничиться коротким и резким наклоном головы на военный манер, как делал это добрую половину своей жизни. Вежливость была обоюдной, девочки одинаковым движением сделали книксен, и почтя на этом ритуал приветствия оконченным, снова прижались к "Тасечке Николаевне", с бесцеремонностью детей - к хорошо знакомому и любимому ими человеку - они тянули ее, каждая в свою сторону, и засыпали последними новостями, перебивая друг друга повторяющимися словами и смехом.
Алексей, поглядев на это странным, долгим взглядом, поднял глаза, наблюдая, как Фролов спускается с последних ступенек.
- Доброго дня, Андрей Егорович. Позвольте заметить, что у вас очаровательные дочери.
Он заговорил первым и коротко склонил голову при этих словах - как гостю ему подобало первым приветствовать хозяина дома, но было интересно - подаст ли Фролов ему руку. Хоть разница в возрасте между ними была совершенно незначительной - тот все же был года на два или три старше. Мысли, мучившие его со вчерашнего вечера, с усилием отогнанные в сторону, все же поселили в Алексее некое мрачное любопытство - как же будет вести себя этот человек. С Таис, с ним самим?

 Отправлено: 02.11.15 17:11. Заголовок: Вернувшись тем вечер..

Вернувшись тем вечером от Трофимовых в смешанных чувствах, Андрей к удивлению своему застал дочерей бодрствующими. На вопрос, почему девочки до сих пор не в кроватках, гувернантка, которую в Высоких Горках все на русский манер называли Валерией Александровной, принялась с виноватым видом лепетать, что они ни в какую не хотели идти спать, пока папенька не пожелает им доброй ночи. Но Андрей Егорович все не ехал. Оправдания показались Фролову неубедительными, потому, испытывая крайнее недовольство, он едва сдержался, чтобы тотчас же не высказать его вслух. Остановило, как всегда, присутствие дочерей, при которых Андрей старался обычно держать себя в руках. Впрочем, те, как все дети прекрасно умеющие чувствовать настроение окружающих их близких, все равно догадались, что папенька нынче не в духе. Ведь даже на вопросы о Тасечке Николаевне он отвечал как-то странно и нехотя.
О том же, что домой после долгого отсутствия вернулся ее муж, Андрей с девочками заговорить, конечно же, не решился. Да и вообще постарался как можно быстрее свернуть беседу, сославшись на то, что у него разболелась голова. После чего Анюта и Соня, наконец-то, были отправлены в свою спальню вместе с гувернанткой, а сам Фролов получил возможность побыть в одиночестве и подумать. Так, в размышлениях, он и скоротал остаток этого вечера, все еще временами сомневаясь – против всякой логики и здравого смысла, в реальности случившегося сегодня события. Также, разумеется, думал и о том, что делать дальше. Тут все вспоминался разговор с Трофимовым, который был посвящен в его планы относительно желания найти способ к получению Таисией Николаевной развода. Филип Юрьевич поддерживал его в этом стремлении и советовал не отступать, довести задуманное до конца. Тем более что и повод вполне законный имеется. Андрей и сам отступать не думал, но за долгие месяцы переписки со своими столичными знакомыми, сведущими в этом непростом вопросе, выяснил, что иногда даже долгое безвестное отсутствие супруга не могло гарантировать женщине ее вроде бы имеющегося на бумаге права на свободу. Этому могла воспрепятствовать Церковь, но страшнее ее были чиновники, с которыми нужно было согласовать столько бумаг, что Фролову порой казалось, что их хватит на то, чтобы выстелить всю дорогу от Владимира до Петербурга. Но, как говорится, нет ничего невозможного, особенно для человека упорного, каким Андрей себя считал вполне справедливо. Правда, из-за возникшего откуда-то так некстати Елизарова эта и без того трудная задача становилась еще затруднительнее…

Возник перед ним Алексей Николаевич и назавтра. Но теперь уже в прямом, а не фигуральном смысле, когда выбрался из подъехавшего к крыльцу усадьбы экипажа. Тася появилась следом – тихая и будто замерзшая. И при виде ее напряженной спины, несмелой улыбки и вновь сделавшегося осторожным взора у Андрея болезненно сжалось сердце. Уж слишком похожей она выглядела на ту женщину, которую он когда-то – целую вечность назад, увидел перед собой впервые. Тень несчастного супружества тогда неотступно преследовала ее, и Тася будто бы боялась впустить свет в свою жизнь. Скольких же усилий стоило отогреть ее, вновь зажечь искру жизни в ее печальных глазах! И теперь позволить этому негодяю, ее муженьку, вновь ее затоптать?! Да ни за что он этого не допустит!

Между тем, дочери, как это свойственно детям, вначале не замечая постороннего, бросились к Таисии, которая только в ту минуту и улыбнулась своей настоящей, живой, улыбкой. Но потом, увидели второго гостя и оробели. Тася же все не торопилась познакомить с ними Алексея Николаевича, будто не смела вслух назвать его своим мужем. И тогда Фролов неспешно спустился с крыльца, стараясь ни взглядом, ни жестом не показать своих истинных чувств. Улыбнулся гостям, пожал протянутую Елизаровым руку и отозвал Анюту и Софью к себе.

- Это моя гордость, Алексей Николаевич, - ответил он на его комплимент и погладил по голове одну из девочек, на личике которой тотчас мелькнуло удовольствие, но главным выражением по-прежнему оставалось любопытство – кого это изволила с собой привезти к ним Тасечка Николаевна?

- Я вас прошу в дом пройти, мы как раз чай пить собирались. Валерия Александровна, пойдите, распорядитесь принести еще приборы – для гостей.

После этого пошли в дом – Тася чуть впереди, следом ее супруг, сам Андрей замыкал это шествие, крепко держа в своих руках ладошки дочерей. Так крепко, что Соня даже не выдержала:

- Папочка, ты мне руку сейчас раздавишь! – пискнула она, и Андрей тотчас испуганно разжал ладонь. – Папочка, а кто этот господин? – шепотом спросила она через мгновение, хватая его за рукав сюртука.

- Алексей Николаевич Елизаров, - сухо откликнулся Фролов.

- Он родственник Таисии Николаевны?

- К сожалению, да, - буркнул он себе под нос и сразу же чуть громче, уже для дочери, добавил, - Это ее муж, милые. И пожалуйста, никаких вопросов за столом. Я расскажу вам обо всем чуть позже.

 Отправлено: 07.11.15 02:57. Заголовок: Уроки музыки, которы..

Уроки музыки, которые Таисия Николаевна начала давать Сонечке Фроловой около двух лет тому назад, изначально задуманные ее отцом скорее как благовидный повод для встреч с «учительницей» – более частых, нежели это предписывают правила этикета и благоразумное стремление не возбуждать у соседей чрезмерного любопытства, довольно быстро по-настоящему и всерьез увлекли госпожу Елизарову. Ведь дочка Андрея оказалась без преувеличения талантливой ученицей. Собственно, артистические наклонности были присущи и Ане, проявляясь, однако, больше на художественной ниве. Но в рисовании Таисия Николаевна разбиралась значительно хуже, чем в музыке, потому не считала возможным давать ее отцу каких-либо рекомендаций. А вот про Соню, напротив, уже несколько раз говорила Андрею, что видит в ней задатки серьезного пианиста, которые следует развивать уже не ее – любительскими, в общем-то, педагогическими потугами, а с серьезным преподавателем. Таким, какой был когда-то давно у нее самой. Хотя, вспоминая себя в нынешнем возрасте Сонечки, Тася откровенно признавала, что вовсе не имела способностей и усидчивости, присущих девочке, талант которой рос и развивался так быстро, что это не могло не вызывать восторга – совершенно родительского, ибо обеих дочек Фролова Таисия Николаевна давно уже любила как своих собственных. И что уж теперь греха таить, можно сказать, что поняла это существенно раньше, чем осознала в себе сердечную привязанность к их отцу. Вот и сейчас, стоя возле прекрасного пианино, недавно выписанного Андреем аж из Германии, за которым Сонечка, почти по-взрослому вдохновенно и без единой ошибки, исполняла сложнейший второй этюд из «Ступеней к Парнасу»¹, и тихонько отстукивая ладонью по сверкающему черным лаком корпусу инструмента мерный, но головокружительно-скорый ритм, от ощущения своей законной педагогической гордости Тася даже ненадолго забыла обо всех проблемах и горестях.

- Прекрасно! Просто замечательно, браво! – едва затихли последние звуки этюда, не сдержавшись, она немного поаплодировала юной пианистке, и та тотчас же порозовела от удовольствия, а после расплылась в улыбке, чрезвычайно довольная похвалой наставницы. – Вижу, ты много занималась после нашего прошлого урока.

- Каждый день по пять часов! – кивнула Соня. – Я бы и больше занималась, но папа сказал, что так много нельзя, могут перетрудиться руки, и тогда вообще играть не смогу… неужели это правда, Таисечка Николаевна?

В голосе девочки прозвучал неподдельный ужас, однако Тася, готовая уж было уверить, что такое вряд ли может случиться, внезапно осеклась и умолкла, не зная, что ей ответить. Ведь всего несколько дней тому назад, когда речь вновь зашла о том, что Соне надо нанять нового учителя и больше заниматься, Андрей вдруг шутливо скорчил страдальческую мину и, молитвенно сложив на груди руки, смущенно посетовал, что боится, еще большего дочкиного усердия они с домашними просто не снесут. Потому что с тех пор, как Таисия Николаевна неосмотрительно пообещала, что напишет знаменитому господину Комстадиусу об успехах своей ученицы и с просьбой послушать ее игру – будущей весной, в столице, куда, Тася думала взять с собой Соню, надеясь-таки добраться тогда в гости к Тате Искрицкой, дочь и так сутки напролет готова проводить за инструментом. А нервы у них, увы, не стальные канаты…

- Правда, - честно глядя в глаза не сводящей с нее напряженного взгляда Сони, откликнулась Тася, решив, что, в конце концов, гораздо хуже пошатнуть непререкаемый авторитет отца, чем немного преувеличить опасность. Тем более что Андрей не так уж и наврал – ей тоже прежде доводилось слышать о недуге, который, иногда поражает музыкантов, чрезмерно усердствующих в упражнении, действительно заставляя их навсегда отказываться от обожаемого занятия. – Так что, поверь, пяти часов в день будет вполне достаточно! Особенно такой талантливой девочке, как ты, - быстро прибавила она с улыбкой и погладила Соню по туго сплетенным в прихотливые косы русым волосам.

- Только мы же ведь теперь вряд ли сможем поехать с вами весною в Петербург, да?

- Почему? – удивилась Тася.

- Из-за вашего мужа, - вздохнула Соня и потупилась, разглядывая сложенные на коленях руки. – Он ведь вас туда не отпустит?

- Да почему же не отпустит?! – воскликнула госпожа Елизарова, чувствуя, как вместе с напоминанием об Алексее, на нее вновь наваливаются тревоги, ненадолго отошедшее было на задний план. – Отпустит, конечно же, что ты! И мы обязательно поедем в столицу. Втроем: Анюта, ты и я, - проговорила она, стараясь сохранить в голосе прежний уверенный и спокойный тон. Вот только получилось ли?

На минуту отвернувшись от Сони, она еле слышно вздохнула, быстро посмотрев на маленькие золотые часы, приколотые к корсажу платья. Урок продолжается уже почти час. Все это время где-то в остальных комнатах дома Андрей проводит тет-а-тет с ее драгоценным супругом – о чем-то они теперь говорят, что делают?

- Но теперь все равно еще слишком рано всерьез планировать эту поездку – впереди целых полгода. И их лучше всего посвятить не разговорам, а занятиям – если мы действительно хотим предстать перед Владимиром Теодоровичем во всем нашем великолепии, не правда ли?


____________________________________________


¹ - имеется в виду сборник этюдов М. Клименти для фортепиано «Gradus ad parnassum»

 Отправлено: 07.11.15 12:55. Заголовок: Разговор за чаем под..

Разговор за чаем поддерживали в основном девочки, наперебой рассказывавшие Тасечке Николаевне все свои немудреные новости. То в один голос, то перебивая друг друга, смеясь, и то и дело вовлекая в разговор отца. Алексей в основном молчал, слушая их. Звонкие детские голоса, амосфера тепла и уюта - а более всего - глаза Таис, в которых словно растаяла та корка отчуждения, что неизменно сковывала ее наедине с ним самим. Вот сейчас она и была тем теплым синеглазым ангелом, о котором он мечтал в сырой яме, где ноги по щиколотки утопали в мокрой, холодной грязи, и жгучий, обжигающий холод горных ночей, казалось, вымораживал насквозь истерзанное тело. Этот холод, вкупе с отвратительно пахнущей тухлыми яйцами водой, которой его то и дело окатывали, был, на самом деле, тем, что глушило боль - а ему казалось, что ее отстраняют лишь мысли и мечты. О ней. И какова ирония, что этот ангел, распространяющий живительное тепло, возникал лишь здесь. С этими детьми, рядом с этим человеком. В этом доме, где сам он чувствовал себя нелепо и неуместно, как фигура из театра теней, неожиданно решившая возникнуть посреди совершенно не предназначенной для нее пьесы. Он смотрел на жену с едва уловимой грустноватой улыбкой, отсвечивавшей, скорее, в глазах - нежели проявлявшейся на губах. Покачивал в пальцах чашку с давно остывшим чаем, и неожиданно поймал себя на том, что не притронулся ни к чему из угощения, и, хоть и подносил чашку к губам - не сделал ни одного глотка. Он с облегчением поднялся из-за стола, когда Таис увела одну из девочек из столовой, за другой пришла гувернантка, а хозяин дома предложил гостю скоротать время за беседой в его кабинете.
Наедине оказалось немного проще. Навязчивые мысли о нем и Таис слегка отступили. Андрей Егорович был весьма интересным собеседником, одним из тех, кого предпочтительнее слушать, нежели что-то говорить самому. И хотя разговор вертелся вокруг совершенно обыденных вещей - об увлечении его дочерей, об уборочной которая полным ходом шла на полях, о последних губернских новостях - Алексей больше слушал, чем говорил. Впрочем, менее чем через полчаса, несмотря на безукоризненную вежливость хозяина, он стал ощущать себя не в своей тарелке, потому что мысли Фролова явно не имели отношения к тому, о чем шла речь. Казалось, он думает о чем-то совершенно ином, хотя ни разу не сбился с рассказа и не ответил невпопад. И Алексей ловил себя на том, что пытается прочесть по глазам своего собеседника - о чем же он на самом деле думает. О дочери, чьи быстрые пассажи были слышны даже здесь? Или... или о Таис? О том, что раньше она приезжала сюда одна, и без сомнения проводила долгие часы с этими детьми, которых так явно любила... и... с ним? В этом доме она казалась уместнее, чем в собственном, идеально вписываясь в недостающую нишу хозяйки, так может, она и была ею, пусть не номинально - но по факту? Свершившемуся ли?
А теперь вот, приехала с мужем... как с надзирателем... или цепным псом, возникшим из ниоткуда.
Эти мысли жгли душу, отравляли ее тем медленным ядом, когда ревность, не смея еще оформиться в слова, расползается в сердце ядовитым, горячим, распирающим облаком, настолько, что ему становится тесно и неуютно в груди. Хотелось вскочить, сделать что-нибудь, что угодно, совершить любое безумство, лишь бы вырвать это мерзкое чувство, заглушить этот неумолчный шепот в собственной душе.
Тогда, в плену, оказывается было не в пример легче. Боль тогда была лишь снаружи, он глушил стоны бранью и насмешками, а что же было делать сейчас, когда медленная и неопределенная, она была где-то глубоко внутри, а надо было сохранять маску спокойного доброжелательства?
Алексей сам не заметил, как все глубже погружаясь в это липкое, засасывающее ощущение, он стал сбиваться, теряя порой нить разговора и отвечая невпопад. Фролов, оказывается, умел владеть собой не в пример лучше. "Или, может, это не самообладание, а просто ему действительно нечего скрывать, и все это - лишь то, что я додумал самостоятельно, и ничего такого, кроме дружбы между ними и вправду нет? Что здесь? Его выдержка или мое больное воображение?"
Тем временем, Фролов легко перебил собственный рассказ о новом губернаторе, раскрыл, и подвинул по столу коробку с сигарами, предложив закурить. Первосортные "Cabanas Maduro". Только вот сам Елизаров вздрогнул, увидев эту коробку. "Спокойно, спокойно, Алексей. Все сигары одной фирмы похожи друг на друга, не будь параноиком...." Он все еще искал для себя отговорки, искал более приемлемые объяснения, нежели то, что первым пришло в голову накануне вечером, в собственном кабинете. Как же ему хотелось их найти! Поверить, что Таис сама купила ту коробку, чтобы почтить гостя, которому столь многим была обязана. Хоть мерзкими поползновениями снова и снова возникало "там? в хозяйском кабинете? Не в конторе, не в библиотеке, не в гостиной?"
- Благодарю, - услышал он со стороны свой спокойный голос. - Между прочим, можете мне посочувствовать - пять лет обходиться без табака, можете себе представить?
Он еще пытался шутить. Затем, потянувшись к коробке, как и подобает ценителю, осмотрел сигары, махнул над ними ладонью, чтобы почувствовать аромат, и прикрыл крышку, чтобы взглянуть на клеймо марки.
Если бы в коробке оказалась змея, и ужалила бы его сейчас - это не произвело бы большего впечатления.
Диагональная полоса в левом нижнем углу крышки. С двумя точками в справа от черты.
Метка партии, которую ставят каленым железом на каждый большой единовременный заказ.
Такая же, как та, что он заметил на крышке того хьюмидора, который обнаружил на собственном столе.
Оба ящичка были из одного заказа. Заказаны одной партией - и видимо, довольно объемной. Заказаны, и оплачены одним человеком. Тем самым, что и принес свои сигары в его дом.
Теперь в этом не оставалось никакого сомнения
Алексей медленно поставил хьюмидор на стол, не взяв из него ни одной сигары. Должно быть, он довольно сильно переменился в лице, потому что Фролов поглядел на него и едва заметно нахмурился.
Ну и что сейчас следовало делать? Ведь, казалось бы, найти чужие сигары в своем кабинете - это ведь почти то же самое, что обнаружить чужую бритву на своем умывальнике. И когда знаешь точно - чьи это сигары - то и вопросов оставаться не должно! Поговорить с ним начистоту и сделать вызов.
Так и следовало поступить - без тени сомнений, с человеком, который воспользовавшись отсутствием мужа - пробрался в дом, быт и сердце его жены.
Его жены.
Елизаров должен был так поступить. А он? Имел ли он на это право?
Самозванец!
Фактическое - несомненно. А моральное?
Рука потянулась к горлу, ослабляя узел шейного платка. Медленный жар затапливал его изнутри, так, что казалось вокруг не осталось воздуха. Тяжелые удары сердца гулом отдавались в ушах. Вопросительно-хмурое выражение на лице Фролова сменилось настороженным
Алексей встал. Надо было уйти отсюда. Сейчас, немедленно. Осмыслить все это, и понять, как быть дальше. Но не здесь. Не под его взглядом.
Если Фролов и удивился странной просьбе гостя - дозволить ему прогуляться по саду - то виду не подал. К тому же, похоже, Елизарову, и вправду, позарез требовалось глотнуть свежего воздуха.
Фролов в свою очередь тоже поднялся с кресла, поскольку долг хозяина дома предписывал бы сопровождать гостя, но Алексей жестом попросил его остаться:
- Нет-нет, не трудитесь, прошу вас. Мне совестно занимать ваше время подобными пустяками.
У него так и готово было слететь с языка ироническое: "Уверен, у вас есть в доме более интересные дела", - но он удержался и, коротко поклонившись хозяину, вышел из кабинета так стремительно, как только позволяла ему искалеченная нога. Лишь оказавшись в саду, под золотым пологом осенних листьев, Алексей вдохнул - глубоко, до боли - и сжал ладонью лоб. О многом следовало подумать. И многое для себя решить.

 Отправлено: 09.11.15 21:34. Заголовок: Фролов изо всех сил ..

Фролов изо всех сил старался быть приветливым и учтивым хозяином, хотя приезд Елизаровых уже на следующий день после его собственного визита, признаться, стал для Андрея Егоровича сюрпризом – приятным и неприятным одновременно. Он был счастлив видеть Тасю, счастлив сидеть с ней за столом и, как и прежде, по-семейному болтать о пустяках с нею и дочерями. Но горькой пилюлей было присутствие здесь же ее мужа, который, как будто могильный тлен, распространял вокруг себя холод и напряжение. Он почти не говорил, лишь время от времени вставлял короткие фразы, чаще соглашаясь со всем, о чем его спрашивали остальные. Да и позже, в кабинете, Фролов понял, что ему снова придется солировать, хоть Елизаров и старался быть ему собеседником. Что тоже было довольно странно: Трофимов вчера рассказывал о своем соседе многое, в том числе и то, что Алексей Николаевич, вроде бы, никогда в карман за словом не лез… Еще Филипп Юрьевич говорил, что Елизаров нередко бывал в своих суждениях чересчур резок, что нередко приводило к серьезным ссорам с соседями. Теперь же Андрей видел перед собой человека сдержанного, молчаливого и будто бы замкнутого внутри собственной скорлупы – и был не в силах представить, что когда-то он мог быть иным.

«Ему пришлось немало испытать и пережить, – напоминал он себе, пытаясь, как обычно, найти рациональное объяснение всем этим несовпадениям. – Многих пережитые им тяготы и вовсе бы сломили». Елизаров же выстоял, но сделался ли, пройдя через ад, добрее и мягче? Смог ли настолько изменить свой буйный нрав, чтобы не вернуться к прежним привычкам, после того, как пройдет еще немного времени и острые – сейчас – воспоминания о нем начнут постепенно угасать? Но даже если и смог, это вовсе не повод позволять ему, так некстати «воскресшему», мешать его – Андрея, собственному счастью, которого он так долго добивался, в конце концов, решил для себя Фролов после некоторых раздумий. Впрочем, ничем не выдав их своему собеседнику – ни жестом, ни интонацией. Вместо этого улыбался и рассказывал все, что могло быть интересно человеку, давно не бывавшему в родных местах. И в то же самое время – про себя, проклинал его, храня на губах улыбку, за то, что не может быть сейчас рядом с женщиной, которую ему хочется обнять и прижать к своей груди. Утешить и обнадежить.

А спустя еще некоторое время, совершенно без задней мысли, Андрей предложил Елизарову закурить. Да и сам с удовольствием раскурил ароматную сигару, положив ее прежде ненадолго на серебряную подставочку «подышать». Когда же вновь взял ее в руки, то заметил и странную, внезапную бледность, и желваки, заходившие на скулах Алексея Николаевича, тотчас догадавшись о причинах его бешенства. Вначале этого года он действительно оставил в доме у Тасеньки свои сигары, и конечно же, муж ее должен был обнаружить их там вчера, если был достаточно внимателен. Что же, он не станет мешать ему выстраивать логическую цепочку причин и следствий, и даже готов при необходимости ответить на любые возникшие вопросы – однако же, сам! Хотелось надеяться, что Елизарову еще не пришло в голову задавать их Тасе. Чуть прикрыв глаза и будто наслаждаясь минутами покоя и тишины, Андрей Егорович внимательно наблюдал за гостем, ожидая его реакции. Но Елизаров и тут смог его удивить. Отставив в сторону предложенные сигары, после секундного замешательства, он вдруг изъявил желание погулять в одиночестве по саду. Препятствовать ему в этом Фролов, конечно, не стал, даже пояснил, что и где там можно увидеть особенно интересного, но взглядом проводил довольно долгим. Впрочем, стоило Алексею Николаевичу исчезнуть из поля зрения, как мысли о нем тотчас оставили Фролова. Выбросив недокуренную сигару в камин, он встал и быстрым шагом направился прямиком в музыкальный класс, откуда до сих пор еще были слышны обрывки Сонечкиных экзерсисов.

- Мои прелестные барышни, как всегда, божественно музыкальны!

Стоило лишь только увидеть их вместе, как настроение Андрея Егоровича, казалось бы, основательно подпорченное, само по себе вновь сделалось замечательным.

 Отправлено: 15.11.15 01:03. Заголовок: Соне все никак не уд..

Соне все никак не удавался трудный пассаж из десятой до-мажорной сонаты Моцарта, выбранной ими с Таисией Николаевной в качестве второго произведения для будущей демонстрации столичному учителю. И, чтобы показать, как это должно звучать, госпожа Елизарова, в конце концов, сама села за инструмент, и теперь уже маленькая ученица, словно зачарованная, внимательно наблюдала за тем, как плавно порхают над клавиатурой ее тонкие пальцы, извлекая из недр черного лакированного красавца-фортепиано торжественные и немного печальные звуки Andante cantabile. Так что шаги Андрея Егоровича, к тому же приглушенные мягким ковром, расстеленным на полу, не привлекли внимания пианисток, полностью поглощенных своим занятием. Должно быть, Фролов и сам некоторое время слушал музыку, тихо пройдя в комнату и остановившись рядом с дверью – услышав его реплику, Тася от неожиданности резко оборвала игру и растерянно обернулась, словно бы застигнутая врасплох. Обернулась, нахмурившись, и Соня, обычно недовольная, если кто-то мешает ей заниматься любимым делом:

- А ты, папочка, нам, как всегда помешал! – характер у мадемуазель Фроловой, условно считавшейся из двух близняшек старшей, был весьма бойкий, несмотря на нежный возраст. А вот Аня была совсем другой: робкой и тихой. Наблюдая за тем, как она рисует, Тася не раз замечала, как та порой надолго откладывает в сторону кисть, и полностью отдается мечтам, верно, уносящим ее куда-то в пространства собственноручно создаваемых на бумаге при помощи ярких красок миров.

- Соня! Нельзя так говорить! – сдержать улыбку при виде этого праведного возмущения по поводу прерванного урока было довольно трудно, но Таисия Николаевна, тем не менее, вначале строго посмотрела на ученицу. – Тебе нужно извиниться перед батюшкой, он ведь сделал комплимент твоей игре!

- Но ведь играла не я, а вы! Я так пока еще не могу! – с досадливым вздохом соскользнув с табурета, Соня послушно пошла извиняться. И, разумеется, была Фроловым – также, кажется, усердно прячущим в глубине темных глаз искры смеха, тотчас же прощена.

- Вот скажи мне, пожалуйста, как два совершенно одинаковых внешне человечка могут обладать настолько разными характерами? – спросила Тася, улыбаясь уже в открытую, когда проводила глазами Соню, которой после окончания занятия было велено одеться потеплее и идти погулять вместе с сестрой и гувернанткой, чтобы немного отдохнуть от музыки.

Но уже буквально через минуту, не дожидаясь ответа на свой вопрос, скорее риторический, госпожа Елизарова вновь сделалась серьезной и тревожно смотрела в лицо Андрею Егоровичу. А тот, пользуясь минутой уединения, тотчас подошел и нежно забрал в свои руки ее ладони, затем быстро по очереди примая их к губам. Он и теперь еще крепко держал их, не отпускал, хотя это и было чистой воды безрассудством, весьма удивительным для такого разумного и рассудительного человека.

– Где он? – Выяснив, что супруг ее внезапно изъявил желание совершить уединенную прогулку, Тася удивилась еще сильнее: – Что это значит, о чем вы говорили наедине? Господи… Андрюша, боюсь, я этого не вынесу!

Высвободив руки, она на миг поднесла их к лицу, а затем с протяжным вздохом прижалась щекой к груди Фролова, словно ища защиты и утешения.

- Просто с ума сойду от постоянного напряжения, если все не закончится в ближайшее же время!

 Отправлено: 16.11.15 22:21. Заголовок: В этот миг Тася прин..

В этот миг Тася принадлежала только ему, и не важно, что где-то там, в саду, бродит тенью ее муж. Держать ее руки в своих, стать ей надежной защитой от всех ужасов этого мира – чего еще можно желать?

- Не бойся ничего, милая! Этому человеку придется признать очевидное – его возращение стало помехой для счастья других. Нет! Не бойся, ни о чем таком я с ним не говорил, и говорить не собираюсь. Пока. Однако и от намерения стать тебе законным мужем я не оступлюсь! Конечно, если твое желание осталось прежним? – Тася подняла взгляд, и в нем, кроме тоски, Фролов заметил укор, - Прости! Прости, я просто сам не свой с того момента, как увидел его! Не могу представить, что испытала ты, но в моей душе нет теперь покоя. Надеюсь, он не посмел причинить тебе никакого вреда с момента возращения? Если это случится – клянусь, он пожалеет, что не остался в своем аду!

Усадив Тасю на диван, что стоял у дальней стены музыкального класса, Андрей вернулся к двери и закрыл ее, чтобы наверняка исключить вероятность быть услышанным кем бы то ни было. Нужно так много сказать и рассказать ей, но в первую очередь, заручиться поддержкой и одобрением. Поэтому весь свой вчерашний разговор с Филиппом Юрьевичем он намеренно предал Тасе почти слово в слово, объясняя, что Трофимов готов свидетельствовать против Елизарова и даже письменно подтвердить, что тот всегда отличался дурным нравом. Да к тому же частенько участвовал в различных азартных развлечениях, которые заканчивались скандальными историями, чудом не переходившие грань допустимого. Также, Трофимов пообещал заручиться поддержкой еще нескольких соседей, помнивших Алексея Николаевича до Кавказа и тоже никогда к нему теплых чувств не питавших.

- Раньше подать на развод нам, конечно, было проще, когда не знали – жив ли он, или мертв. Доказать последнее, впрочем, в любом случае весьма сложно, но имея поддержку, а я уже говорил, что у меня есть в столице хороший знакомый, можно было бы добиться расторжения вашего брака. Теперь все гораздо сложнее устроить, но не невозможно. У вас нет детей. И его собственный моральный облик никогда не был идеальным – поддержка соседей позволит доказать, что он не был тебе верен, уж прости за столь горькие и откровенные слова. Церковный суд, однако, строг и может оказаться, что наше дело будет тянуться долго, но я приложу все силы для достижения цели.

На самом деле, рассуждая об этом с уверенностью в голосе, в душе своей Фролов испытывал немалые сомнения. Закон, как назло, написан не слишком подробно. И потому может статься, что суд потребует предъявить не только заочные показания знавших о прелюбодеянии одного из супругов, но и самих свидетелей сего преступления. Что за давностью лет может вызвать у судьи сомнения, но Фролов знал, что даже невозможно иногда удается совершить. И способов для этого существует множество, самым действенным из которых во все времена были деньги.

Порядочный и считающий, что все и всегда должно вершиться согласно букве Закона, Андрей Егорович готов был здесь наступить на горло даже своей пресловутой порядочности. Да и не был он, собственно, уже давно романтическим юнцом, глядящим на мир сквозь розовые очки, давно знал, что справедливость порой бывает слаба и от этого ей нужна поддержка.

- Тася, у меня есть только одна просьба, высказать которую очень сложно, - Фролов замялся и вынужден был подняться, чтобы несколько упорядочить свою мысль, - Ты его жена по закону и он вправе требовать от тебя… ты не должна его допускать до себя, Тася. Прости за такую откровенность.

Мысль об этом терзала его постоянно все последнее время. Стоило лишь представить, как Елизаров пытается притязать на свое право обладать Тасей, и кулаки невольно сжимались, будто сдавливая шею этого типа.

Сейчас Тася, впрочем, была рядом. Она тихо сидела на диване, но по всему было видно, насколько смутил ее этот разговор, точнее монолог, который Андрей вел последнюю четверть часа. Но он знал, что без ее поддержки и помощи, а также ее любви и желания быть с ним – им не одолеть этого демона преисподней.

 Отправлено: 19.11.15 21:01. Заголовок: Наедине, вдалеке от ..

Наедине, вдалеке от посторонних глаз, можно было, наконец, сбросить успевшие опостылеть даже за этот короткий срок маски равнодушного спокойствия и хотя бы немного вновь побыть самими собой. Наполненный живым теплом, любовью и состраданием взгляд Андрея, его ласковые объятия и увещевания согревали душу, но Тася, конечно же, чувствовала, что он по-настоящему мучается из-за отсутствия возможности все исправить прямо теперь. И потому было где-то даже жестоко продолжать терзать его мужское самолюбие, бесконечно жалуясь и демонстрируя собственную усталость. Без того ведь очевидно, что будет сделано все, что только возможно. И нелепо вести себя, словно маленькая капризная девочка, которая со слезами требует, чтобы следующее Рождество наступило сразу после прошедшего, не желая понять, что это невозможно. Надо набраться терпения и ждать.

Но как ждать, если даже теперь, спустя всего пару дней, на это почти не осталось сил?! А ведь в их случае еще даже неизвестно, наступит ли оно, это «рождество», вовсе…

Чувствуя себя невыносимой эгоисткой, Тася сидела, низко опустив голову, и лишь изредка поднимала взгляд на Андрея, чтобы коротко ответить на те или иные обращенные к ней вопросы. Нет, муж ничем пока ей не навредил и даже ведет себя весьма великодушно… да, шансы на развод у них в любом случае, конечно же, остаются… Жаль только, что уверенности в осуществлении этих шансов все меньше. Впрочем, последнее Тася лишь подумала, а вот вслух сказала совсем другое – то, что Андрей от нее теперь, наверное, более всего ожидал услышать:

- Ради нас с тобой, ради наших девочек, я буду ждать. Не важно, сколько времени это займет. И еще я, конечно, готова сделать все, что ты сочтешь необходимым.

Сказала, впрочем, вовсе не из желания солгать, а скорее для того, чтобы дать уверенность; Андрей – сильный и мужественный человек, он в любом случае станет бороться до конца, но ведь и ему не помешает хотя бы немного поддержки? И, кажется, попала своими словами в самую точку, потому что именно после последней фразы в его взгляде промелькнуло нечто, вроде облегчения. Словно бы было что-то еще, о чем он никак не решался заговорить, и теперь еще не до конца уверен. Заметив это, Тася вновь коснулась руки Андрея, безмолвно поощряя к искренности, прежде чем тот порывисто встал и отошел на пару шагов.
Однако ж такой ее меры, тем не менее, все равно не ожидала.

В первую минуту, чувствуя, как мучительно краснеет, она была вынуждена низко опустить лицо, хотя неотрывно следивший за ее реакцией Андрей все равно бы обо всем догадался. Прежде они никогда еще не обсуждали столь интимных тем. Ведь отношения их, даже сделавшись в последний год очень близкими, так и не перешли заветной грани. Хотя, сказать прямо, и шансов, и возможностей для этого было немало – столько времени проведено наедине. И как могло бы показаться теперь – потеряно даром. Но в том-то и суть, что на самом деле, Тася никогда не была до конца уверена, надо ли до этого доходить. А Андрей был слишком рыцарь, чтобы настаивать, хотя только ему одному и ведомо оставалось, чего стоит подобное благородство. Теперь же, когда неведомый и казавшийся почти побежденным соперник внезапно вновь обрел плоть и кровь – вкупе с правами, которых у него не было никогда, можно только догадываться о том, какие демоны терзают его душу. Равно как и о том, сколь похожи они на тех, которые обуревают саму Тасю, когда лежа в собственной постели вечерами, она напряженно прислушивается, пока не уснет, не скрипнет ли, отворяясь в темноте, дверь, разделяющая их с Алексеем спальные комнаты.

- Нет, не проси прощения. Не нужно, ты имеешь право знать. С тех пор, как вернулся, он еще ни разу не… притязал, – говорить об этом было невыносимо неловко, но Тася чувствовала, что обязана это сказать. Пусть его не тревожит хотя бы это. – А если попытается, то я, конечно, приложу все усилия… Какое-то время могу даже сказаться больной, но как долго? – подняв лицо, с которого, наконец, немного схлынул проклятый румянец, Тася мрачно и требовательно посмотрела прямо в глаза Фролову. – Андрей, позволь теперь и мне быть предельно откровенной. То, что говорилось сейчас – это, мне кажется, лишь попытка утешить, общие слова. Ты наверняка уже придумал что-то более конкретное, но что? Умоляю, скажи! Повторяю, ради того, чтобы вновь получить свободу, я сделаю что угодно.

 Отправлено: 21.11.15 15:49. Заголовок: Золотой покров еще н..

Золотой покров еще не успевшего облететь сада едва слышно шептал что-то над головой. Алексей брел по тропинке, заложив руки за спину и тяжело подволакивая левую ногу. Он ведь был один, и напрягаться, чтобы пытаться приуменьшить или скрыть хромоту, было незачем. Фролов что-то говорил о том, что можно посмотреть в его саду, но осмотр местных красот интересовал Алексея в последнюю очередь. Надо было подумать, на свободе, в стороне от посторонних глаз. И выдохнуть это тяжелое облако, вползшее в грудь и сдавившее сердце от открытия, подтвердившего все его вечерние опасения.
Итак. Все это правда. Фролов был не просто другом и поддержкой для Таис. Он стал ей по-настоящему близким человеком. Он чувствовал себя в ее доме как дома. Как хозяин, судя по полупустой коробке сигар на столе в хозяйском кабинете. И они, без сомнения, проводили там много времени наедине. Сигара - это не махорочная самокрутка, что сгорает в несколько минут. Это - целый ритуал. Не говоря уже о том, что для того, чтобы курить наедине с женщиной, нужно ощущать себя рядом с ней... своим. Близким. Насколько же зашла эта близость? Дальше обычной дружбы - определенно. Теплый свет, заплескавшийся в синих глазах молодой женщины при виде Фролова и его девочек, говорил об этом яснее любых сплетен прислуги, которые уже пытались передавать хозяину, и которых он не пожелал слушать. И от этого не получилось отмахнуться так же легко, как он отмахивался от намеков Серафимы. Расспросить ее, чтобы узнать? При одной мысли об этом Алексея передернуло. Расспрашивать прислугу, выяснять, копаться в потаенном белье... какая низость. Надо понять все самому.
Она любит Фролова? Они - любовники?
Два вопроса, ответы на которые должны были изменить все. Либо дать ему надежду, либо же разрушить ее окончательно. Может, попросту спросить ее об этом? Поговорить откровенно - что может быть проще?
Алексей вспомнил каменную, отстраненную маску, которая почти физически ощущалась на лице молодой женщины. Вспомнил ее ровный, ничего не выражающий голос "Конечно же, я вам рада". Таким тоном хозяйка говорит позднему гостю обязательные вежливые слова, хотя при этом про себя может молиться, чтобы он поскорее провалился в тартарары.
Даже если между ними что-то есть - она не скажет правды. А ее вежливую ложь будет слушать больнее чем откровенное признание.
Что же тогда. Поговорить с Фроловым? Тот, как человек чести, разумеется, ответит. Что же тогда, если он скажет: "Да, ваша жена - моя любовница"? Тогда - дуэль.
На секунду эта мысль согрела ему душу, но лишь на секунду, и Алексей скривился. Он не сомневался, что случись между ними дуэль - шансов у Фролова не будет. Никаких. Штатский чиновник, упражнявшийся в фехтовании разве что с нанятым учителем, и стрелявший разве что по мишеням, тарелкам или дичи на охоте... Возможно, он и хорош, но для боевого офицера, полжизни проведшего в армии, и пять лет отвоевывавшего едва ли не каждый ее день при помощи стали и свинца, как минимум неравный противник. "Единственным его шансом была бы дуэль по жребию, в которой ему бы достался первый выстрел. Да и то, если он уложит меня на месте. В ином же случае... " Алексей поднял голову, глядя на кроваво-красный убор огромного клена, под которым проходил, и остановился. Лист, сорвавшийся с дерева, опадал, кружась в воздухе черенком вниз, и он следил за его полетом с каким-то отрешенным вниманием. "Убить человека, которого любит женщина - плохой способ завоевать ее сердце. К тому же... - Он вспомнил лица девочек, гордость и бесконечное счастье в детстких глазах в тот момент, когда отцовская ладонь гладила одну из близняшек по волосам. - Девочки... Ведь эти девочки останутся круглыми сиротами!"
Представив эти детские глаза полными слез, непонимания и бесконечного горя, Алексей содрогнулся и сжал рукой лоб, словно пытаясь вырвать из головы эту мысль.
Нет. Этого допускать нельзя. Нельзя ни в коем случае!!!
Он слишком хорошо знал, что означает лишиться единственного близкого человека. И остаться одному.
- Мademoiselle Annеtte! Retournez immediatement au du chevalet!* - окрик где-то между деревьями заставил Алексея вздрогнуть и оглянуться. Он так глубоко ушел в свои мысли, что не заметил, что тут уже не один. У поворота тропинки за его спиной стояла девочка, с любопытством разглядывавшая застывшего под кленом мужчину с опущенной головой и сложенными за спиной руками. Сообразив, что окрик гувернантки выдал ее с головой, девочка ойкнула, смущенно прыснула в кулачок, и, оглянувшись на голос, прижала палец к губам, требуя не выдавать ее.
Грустноватая улыбка тронула уголки его губ, и он кивнул. Девочка исчезла за раскидистым кустом, и, спустя лишь несколько секунд, из-за поворота выбежала запыхавшаяся гувернантка, придерживая шляпку и тяжело дыша. Обнаружив, что едва не наскочила на неведомо как оказавшегося здесь гостя, она отпрянула.
- Excusez-moi, monsieur, je ne savais pas que dans le jardin il ya quelqu'un....** - и, с явным усилием перейдя на русский, спросила с очаровательным картавым акцентом. - Вы не видели здесь мадемуазель Аннетт?
Немудреные игры. Вечные игры. Шалости, бегство от взрослых, как легко в них играется в детстве, и как весело детям, когда они видят, как их ищут, сбиваются с ног... Не представляя, как при этом переживают взрослые. Хорошо, когда есть, кому искать тебя, когда ты прячешься. И есть, кому за тебя переживать. Едва заметная горечь этой мысли растаяла в принятом решении. Окончательном и однозначном, как гранитное надгробие.
Что бы ни случилось - дуэли с Фроловым не будет. Никогда. Даже если они действительно любовники. Даже если Елизаров прослывет рохлей и трусом за бездействие. Все лучше, чем отнимать у детей отца, а у женщины - любимого мужчину, лишь ради удовлетворения собственной гордости. Проще уж исчезнуть самому.
- Desolee mademoiselle. Je ne l'ai pas vu,*** - ответил Алексей, чтобы избавить гувернантку от необходимости говорить на чужом языке. Та вздохнула, поглядела в оба конца тропинки и свернула в сторону противоположную той, откуда пришла. Мужчина молча смотрел ей вслед, не двигаясь с места, пока слева не зашуршали кусты и оттуда не выбралась девочка, отряхиваясь от листьев, сияющая и довольная
- Спасибо, что не выдали, сударь, - зашептала она, вытягивая шею, чтобы убедиться, что гувернантка действительно ушла. - Она меня заставляет рисовать какие-то скучные вазы. А они неинтересные!
- А что вам интересно рисовать, мадемуазель...- также вполголоса поинтересовался Алексей, невольно втягиваясь в разговор.
- Анна, - девочка сделала книксен, и поглядела на него со смесью смущения и любопытства. Расспрашивать незнакомца, наверное, признак дурного тона, но отец все обещает "после", да "после"... а тут такой случай... Любопытство пересилило, и она выпалила:
- А вы - супруг Тасечки Николаевны? А почему она раньше никогда про вас не рассказывала?
Неудивительно, что не рассказывала.
- Ну, я был на войне, потом в плену, уже очень много лет. Наверное, она думала, что меня уже на свете нет, - отозвался он мягко.
- На войне? - глаза девочки расширились - Где?
- На Кавказе.
В ее глазах полыхнул неприкрытый восторг, и от смущения не осталось и следа.
- На Кавказе? А правда, что там так красиво, как пишут в стихах? Горы, они белые или зеленые? А Эльбрус вы видели? Почему во всех стихах он "двуглавый"? У него что - правда две вершины?
- Правда. - Алексей улыбнулся. Рядом с этим живым, непосредственным, теплым существом и в его окоченевшую душу пробирались крохи тепла, и не хотелось обрывать разговор. К тому же, в горячем любопытстве девочки сквозил интерес не просто любопытного ребенка - но интерес маленькой художницы, впитывающей красоту окружающего мира во всех ее проявлениях. Окрик гувернантки раздался где-то вновь, и девочка скорчила гримаску.
- Может, вам стоит вернуться к мольберту, как будто вы и не отлучались? - предложил он заговорщически. - Поищет-вернется, обнаружит вас на своем месте, и бранить вас будет не за что.
- Верно! - Девочка поддержала идею с энтузиазмом. - Я как раз хотела рисовать горы. Нам мадемуазель вчера читала сказку про Руслана и Людмилу, и там так красиво... Вчера начала и... Хотите посмотреть? Идемте-идемте!
Девочка заторопилась обратно, пока ее не нашли, и приглашающе махнула рукой. Алексей молча кивнул, и неторопливо пошел с ней, чуть позади, шурша опавшими листьями.

---

* Мадемуазель Аннетт! Немедленно вернитесь к мольберту!
** Простите мсье, я не знала, что в саду кто-то есть.
*** Извините, мадемуазель. Я ее не видел.

 Отправлено: 24.11.15 18:19. Заголовок: Разве мог бы поверит..

Разве мог бы поверить Андрей, если бы ему пару лет назад сказали, что после смерти Настеньки в его помыслах и сердце станет так крепко держаться образ другой женщины? И странное дело, он не ощущал себя предателем по отношению к памяти первой супруги, а напротив – будто исполнял какой-то долг перед ней, вроде того, что дочери их должны знать любовь и заботу обоих родителей, а сам он должен иметь верного друга и помощника в своих делах. И в связи с этим, так радостно было слышать, что Тася ему всецело доверяет, а если и сомневается – то его долгом является эти сомнения развеять.

Конечно же, сомнения эти были справедливы, Фролов и сам теперь корил себя в том, что еще в начале лета можно было получить желанный документ о расторжении Тасиного брака. Ведь именно тогда пришел ответ от его друга, который обещал поспособствовать ускорению бракоразводного процесса, тогда представлявшегося совершенным пустяком и формальностью. А вот теперь придется действовать безотлагательно и куда более решительно.

- Обожди меня здесь, Тася, я вернусь через мгновение.

С этим словами Фролов направился обратно в кабинет, где в верхнем ящике стола хранился зеленого цвета сафьяновый бювар. Там уже несколько месяцев, дожидаясь подходящего случая, лежал черновик составленного им от имени Таси прошения о разводе. Андрей уже несколько раз его переписывал, выверяя каждое слово, чтобы у самого унылого крючкотвора-чиновника затем не могло бы возникнуть к содержанию никаких претензий. С этой папкой в руках он и вернулся обратно в класс. Положил на стол чистый лист писчей бумаги, открыл крышку маленькой чернильницы и предложил Тасе подойти ближе.

- Вот. Этот документ ты должна будешь сейчас написать от своего имени, и я отправлю его срочным курьером в столицу. Мой знакомый посодействует быстрому рассмотрению этого дела, и очень скоро мы получим нужный ответ.

Тася взяла исписанный мелким почерком листок за самые краешки, будто опасную гадину. Но, прочитав, тотчас же села к столу и без споров начала переписывать набело. Все это время Фролов внимательно следил за ней, любуясь не только изящным профилем и тем, как едва заметно шевелится легкий пушок на ее висках от дуновения сквозняка, но и скорой манерой письма, из-за которой буквы выходили немного крупноватыми. Любовался даже тем, как она беззвучно шевелит губами при письме, будто диктуя самой себе нужные слова. При этом Андрей не переставал размышлять еще над одной вещью. Вчера вечером Трофимов посоветовал разузнать побольше про Елизарова – чем тот занимался во время службы на Кавказе, навести справки о его тогдашних друзьях и недругах. И если он вдруг потом не захочет миром дать супруге развод, а такого, учитывая его былое упрямство и подлость, тоже было никак нельзя исключить, то, возможно, найдись там что-нибудь нелицеприятное, это тоже можно было бы как-нибудь использовать в целях наилучшего убеждения. Для выяснения необходимых фактов Андрею Егоровичу также нужно было написать в Петербург несколько писем, которые уже были составлены в уме и завтра же, вместе с прошением о разводе, будут отправлены в Петербург.

Меж тем, окончив писать, Тася протянула ему свой лист, будто выполненное задание на проверку учителю. Пробежав текст еще раз глазами, Андрей кивнул, присыпал непросохшие до конца чернила песком, стряхнул его в миску и убрал письмо обратно в бювар. После чего сразу же снова унес в кабинет.

- Ну, а теперь, милая Тасечка Николаевна, - передразнив имя любимой на манер дочерей, Фролов подал ей руку, - с делами покончено и не помешало бы нам тоже немного прогуляться.

Но прежде чем выйти из комнаты, не сдержавшись, он еще раз все-таки крепко прижал ладони женщины к своим губам, вдыхая их запах, стараясь надолго – до следующего раза, запомнить их теплоту и мягкость.

- Трофимов обещается охоту устроить в скором времени, и думается мне, твоего мужа тоже туда позовет.

 Отправлено: 25.11.15 23:41. Заголовок: Готовность, а главно..

Готовность, а главное - быстрота, с которой Фролов откликнулся на ее слова, внезапно пробудили в душе Таисии Николаевны весьма противоречивые чувства. Они в полной мере овладели ею в тот момент, когда в руках оказался черновик прошения о разводе, написанного не просто от ее имени, но и, выходит, заранее? С одной стороны, в этом можно было увидеть лишь новое проявление любви, стремление освободить от любых причин и поводов для волнения. Но с другой… с другой, в подобной заботе при желании просматривалось и уже менее приятное для самолюбия и даже настораживающее. А именно – очень мягкое и деликатное, но все-таки желание продиктовать уже готовое, собственное, решение задачи, ответ для которой – в тот момент, когда письмо писалось, Тася еще для себя не нашла… И как же давно, все-таки, Андрей его составил? Сколько времени прошло с тех пор, как он сделался настолько уверен, что знает ход абсолютно всех ее мыслей?

Впрочем, сомнение это было весьма недолгим. Можно было даже сказать мимолетным. И потому Таисия Николаевна предпочла тотчас же прогнать его подальше. Если Андрей что-либо и заставляет ее теперь сделать, так это, наконец, покончить с неопределенностью. Ведь нерешительность – это, и верно, ее извечный грех, недостаток, с которым нужно постоянно бороться, искореняя его в себе каждый божий день. И если бы Господь не посылал для этого ей в помощь таких людей, как Андрей, то, несомненно, вся жизнь ее вряд ли сложилась бы так удачно, как в последние годы.

- Можешь считать меня отныне ужасной эгоисткой, но я бы лучше осталась еще ненадолго здесь, с одним лишь тобой.

Дождавшись возвращения Фролова в музыкальный класс, Тася подошла к нему вплотную, доверчиво заглянула в глаза и легко провела по гладкой после бриться щеке вначале кончиками пальцев, а следом повторила этот путь уже столь же легкими и нежными поцелуями, заставив буквально замершего на месте мужчину выдохнуть несколько судорожным образом. Обычно она довольно редко позволяла себе подобные проявления чувств – даже наедине. Но теперь, когда возможности такой почти не осталось, приходилось пользоваться каждым мгновением. Да ведь и хотелось же и его ответной нежности тоже…

- Только ты прав: нужно идти. Девочки, наверняка, уже заскучали в саду. Да и он тоже, увидев, что занятие уже закончено, может что-нибудь заподозрить.

Отказавшись опереться на локоть Андрея так, как это предписывает светский этикет, Тася просто взяла его за руку. Здесь, в доме, пока никто не видит. И, вдвоем, они очень медленно, словно стараясь еще хотя бы немного оттянуть миг, когда снова придется надеть на себя проклятые личины, пошли через комнаты, намеренно и, не сговариваясь, выбирая для этого самый длинный путь.

К моменту, когда ступили на порог крыльца, от которого практически сразу начиналась широкая тропа, почти аллея, ведущая в сад, уже ничто не выдавало в двух идущих под руку спокойных и степенных персонах людей, испытывающих друг к другу что-либо большее, чем глубокое уважение и дружескую приязнь. Впрочем, завидев в конце тропы Алексея Николаевича в компании сразу обеих дочерей Фролова и их гувернантки, они вновь ненадолго утратили свою невозмутимость и переглянулись, безмолвно спрашивая друг друга, что это может означать? И тут же Таисия Николаевна вспомнила, что ничего и не сказала там, дома, по поводу будущей охоты у Трофимовых. Хотя слова Андрея о возможности приглашения Елизарова к соседям, которые прежде едва сдерживали при встречах с ним свою неприязнь, удивили ее не меньше, чем нынешняя, открывшаяся взгляду картина свободного и явно приятного всем участвующим сторонам, общения Алексея с детьми и молодой француженкой, которая – как было заметно даже издали, вообще едва ли с ним не кокетничала! Однако теперь об этом говорить уже было поздно – их могли услышать. Поэтому, спрятав в очередной раз поглубже свое любопытство, Тася просто широко улыбнулась и вновь раскрыла объятия девочкам, которые, первыми завидев приближение отца и своей любимицы, тотчас вновь бросились к ней навстречу.

- И что же это у нас здесь происходит, милые барышни? Неужели настоящий вернисаж? – поинтересовалась она, заметив мольберт и еще несколько эскизов в кожаной папке, что была оставлена раскрытой прямо на желтом ковре из опавшей листвы.

- Я показывала ему, как вижу в своем воображении горы Кавказа, и он сказал, что вышло очень похоже, представляете? – с гордостью воскликнула Анечка и тотчас смущенно потупилась, решительно одернутая гувернанткой, сказавшей, что невежливо говорить о присутствующем человеке в третьем лице. – Но как же мне тогда говорить? – растерянно пробормотала она.

- Ничего страшного, дорогая. Мне кажется, Алексей Николаевич совсем на тебя не обиделся, не правда ли? - погладив девочку по голове, Тася посмотрела на супруга, ища его поддержки. – Рада, что вы нашли себе занятие по душе, пока мы с Софи разучивали скучные гаммы, а Андрей Егорович занимался не менее скучными хозяйственными делами. Только отчего же вы решили гулять один?

 Отправлено: 26.11.15 11:06. Заголовок: Общество девочки, ка..

Общество девочки, как ни странно, неплохо отвлекло от навязчивых мыслей. Неподдельное внимание, с которым Алексей рассматривал и комментировал ее рисунки, удивительно объемные и глубокие для ее возраста польстило девочке безмерно, и она, забыв о смущении буквально засыпала его вопросами, пополам с собственными заключениями о том, что вооон на этой горе непременно должен жить какой-нибудь волшебник, а вот тут у края расселины наверняка когда-то росло кривое дерево, только неизвестно что с ним потом стало. Он смотрел на отраженные на рисунках горы - и отрываясь мыслями от дня сегодняшнего снова видел как пылают под заходящим солнцем одетые в вечные снега вершины, тогда как подножие уже окутывается мраком, слышал грохот быстрых порожистых рек в глубине темных, глубоких ущелий - и казалось с этих листов, рисунков нарисованных по-детски еще не профессиональной рукой ребенка, на него вновь смотрел Кавказ. Самое прекрасное и самое жестокое место на земле...
- Vous y êtes! Mademoiselle, si vous s'il vous plaît expliquer où vous avez été? * - голос гувернантки заставил Анну подпрыгнуть от неожиданности. Алексей обернулся, увидев торопившуюся по аллее молодую француженку, поправлявшую сбившуюся от беготни шляпку. Девочка как-то затравленно поглядела на него с явной мольбой о защите во взгляде, и он улыбнувшись обратился к подбежавшей девушке
- Je vous demande pardon, Mademoiselle Valérie. Il est entièrement de ma faute. Je ai rencontré cette jeune peintre, et ma curiosité à son insu son distrait des leçons. **
- Oh, bien. - гувернантка перевела подозрительно-вопросительный взгляд с мужчины на девочку и обратно, и неколько растерянно протянула. - Bon alors, une autre chose ***
Анна, воспрянув духом от этой в общем-то неожиданной, но оказавшейся весьма кстати поддержки, вынула из папки еще один рисунок, тогда как на аллее раздались торопливые шажки, из-за поворота вылетела другая девочка, раскрасневшаяся и довольная, метнувшись к сестре схватила ее за руки, закружилась с ней, и принялась что-то жарко шептать ей на ухо. Алексей с полуулыбкой заложил руки за спину, глядя на них, гувернантка же пришла в ужас и принялась одергивать девочек, путая от смущения русские слова с французскими, о том, что такое поведение не приличествует перед посторонними, что шептаться в присутствии гостя неприлично - но эффекта это произвело мало, девочки ответили лишь взрывом веселого смеха, да и гость невольно улыбался, глядя на их возню.
А ведь занятие закончилось. Девочка уже здесь. А Таис еще там, в доме. И Фролов - тоже.
Мысль кольнула сознание как иглой. Что они там делают? Беседуют, или.... и как долго пробудут наедине? Он, конечно пошел к ней, возможно даже не дожидаясь окончания урока. Не потому ли так быстро и закончился этот урок, что она отослала девочку? И сейчас..
Его окатило жаром. Он не сразу понял, что гувернантка, стоящая рядом второй раз повторяет какой-то вопрос, и рассеянно попросив ее повторить он слушал вполуха и отвечал, вновь и вновь возвращась к картине невольно представлявшейся перед глазами.
Довольно, хватит! - одернул он себя наконец. - Ты уже все решил, ведь верно? Вот и не препятствуй им. Если они любовники - твой единственный шанс узнать это наверняка - это если они сами себя выдадут. А люди чаще выдают себя когда ощущают себя в безопасности, а не ощущая над собой жесткого надзора. Да и права им мешать у тебя нет. Добиваться ее расположения будешь сам, если сумеешь. А не сумеешь так не унижай себя, стоя на ее пути.
- Как прошел ваш урок, мадемуазель Софи? Я слышал как вы играли, позвольте поздравить, этюды Муцио Клименти не самый легкий репертуар, однако исполнение было выше всяких похвал. - обратился он к девочке, которая наконец-таки оторвалась от сестры, вспомнив, что они тут не одни. Девочка польщенно вспыхнула, ответив заученной было фразой что умения ученика суть есть заслуга его учителя, но почти тут же, отбросив с детской непосредственностью условности, и окрыленная двойной похвалой - обожаемой учительницы и отца - тут же принялась рассказывать о Тасечке Николаевне, о том, как она считает ее талантливой и даже собирается показать самому маэстро Комстадиусу. Анна было надулась, что сестра отвлекла на себя внимание неожиданно объявившегося поклонника ее рисунков, но быстро сообразила как поправить дело, и вновь вернув внимание Алексея к прерванному было разговору, спросила а не нарисует ли Алексей Николаевич ей ту самую двойную вершину...
От веселой болтовни девочек кругом шла голова, и Алексей охотно комментировал их реплики и отвечал на вопросы, лишь время от времени бросая взгляд на часы, приколотые к рукаву гувернантки, которая, перестав наконец одергивать своих воспитанниц, тоже приняла участие в разговоре.
Когда наконец в дальнем конце аллеи показалась Таис под руку с хозяином дома - обе девочки устремились бегом к ней, и к отцу. Алексей не сдвинулся с места, провожая их едва заметной полуулыбкой и, привычно заложив руки за спину, ожидал когда они подойдут. Торопливые слова Анны выложившей свою новость прежде сестры, чтобы перехватить у нее внимание Тасечки Николаевны заставили его улыбнуться уже по- настоящему, равно как и скандализованное восклицание гувернантки, а на слова супруги он лишь отвесил короткий полупоклон в сторону девочек.
- Как видите, друг мой, я недолго оставался в одиночестве. В обществе столь очаровательных созданий время летит с невероятной быстротой.
Он ушел от ответа о причине своей непонятной, казалось бы, причуды, и, обратившись к Фролову заметил
- Ваши девочки не только очаровательны, но и удивительно талантливы. Примите мое искреннее восхищение, Андрей Егорович.
И дождавшись, пока тот ответит подобающей вежливой фразой - посмотрел на Таис
- Полагаю, вы позволите теперь украсть вас, и увезти домой?
- Но как же! Ой, нет! - на два голоса запротестовали девочки, со смехом повисшие на молодой женщине, а Анна заявила укоризненно
- А вы не рассказали сказку, которую обещали! Про Эльбрус и его дочерей!
- Ах, простите великодушно, Анна Андреевна. - Алексей со смехом поклонился. - Я обещаю исправиться в следующий раз, а пока - сыграю роль большого злого волка и утащу Тасечку Николаевну в свое логово, если она, конечно не возражает.
- А в следующий раз - это когда? - немедленно потребовала ответа Софи
- После вашего следующего урока, полагаю. Или когда вы почтите наш дом своим посещением. - Алексей выпрямился, глядя на Фролова с самым безмятежным видом
- Андрей Егорович, не знаю, успела ли Таисия Николаевна сказать о вечере, который мы планируем дать.... вот не знаю когда. Через неделю, или две, верно? - он вопросительно поглядел на Тасю, словно прося ее подтвердить дату, и вновь вернул взгляд к хозяину дома - Пока не знаю, что моя супруга пожелает - маленький домашний бал, или же музыкальный вечер для близких - но в любом случае, позвольте пригласить вас, вместе с дочерьми, разделить наш праздник.
----------
* Вот вы где! Мадемуазель, извольте объяснить где вы пропадали!
** Прошу прощения, мадемуазель Валери. Это всецело моя вина. Я встретил эту юную художницу, и мое любопытство невольно отвлекло ее от занятий.
***Ах так.. ну тогда другое дело.

 Отправлено: 01.12.15 01:06. Заголовок: Ревность – она напом..

Ревность – она напоминает клубок змей, которые гнездятся в груди и едва их потревожит неосторожным движением человек, тут же высовывают свои раздвоенные жала из пастей с шипением, извиваются и сжимают своими холодными кольцами сердце и легкие. И если еще мгновение назад от присутствия возлюбленной рядом на сердце Фролова было тепло и радостно, то едва он заметил своего соперника, да еще так весело проводящего время с его дочерьми! – как настроение Андрея Егоровича резко переменилось. Быстро же этот субъект втерся в доверие к его девочкам, и как мило они щебечут, что-то наперебой рассказывая ему! Разумеется, ни Соне, ни Ане не известно, что за человек перед ними и как и положено, они стараются быть вежливыми и внимательными к гостю. Но вот Валерия Александровна должна бы понимать, что проявлять особой любезности к человеку, который явно хозяину не может доставить радости своим появлением, не стоит. Ведь не секрет для домочадцев Фролова, что в отношении Таисии Николаевны у него самые серьезные намерения. Так чему радуется эта дура французская?!

Впрочем, лицо его как и прежде, выражало крайнюю любезность. И когда Елизаров сообщил ему о приеме в их доме, то лишь поблагодарил и заверил, что непременно будет и за счастье почтет принять приглашение. На том и расстались. Фролов проводил гостей до коляски, постоял некоторое время на крыльце, глядя за исчезающим вдалеке экипажем и вернулся в дом, где в гостиной его уже дожидались и дочери, и Валерия Александровна. Молодая женщина читала книгу, но при появление хозяина отложила ее в сторону и встала, да так и замерла под грозным его взором.

- Что-то случилось, Андрей Егорович? – прожив долгое время в России и уже пять лет в его доме, она так и не научилась верно произносить его отчество, от чего в ее устах оно звучало забавно и Фролов всегда поправлял ее в шутку, но не в этот раз.

- В ваши обязанности входит следить за девочками и учить их, а не кокетничать с соседскими помещиками! Тем более – при детях. Что за дурной тон, мадемуазель!

Глаза француженки сначала округлились, после она стала быстро-быстро моргать и вдруг, ни с того, ни с сего бросилась вон из комнаты. Соня удивленно посмотрела на отца.

- Papa, кажется, ты расстроил мадемуазель.

Сам Фролов уже раскаивался, что с горяча сорвался на гувернантке, но не идти же ему за ней с извинениями.

- Не говори ерунды, малышка. С чего ей расстраиваться?

- Ты тоже будто чем-то огорчен, - уже Аня, подойдя к отцу и ухватившись своими ладошками за его большую руку, произнесла и с умильной гримасой поглядела на отца.

- Как я могу огорчаться, если у меня две такие принцессы?

***
Тем же вечером Фролов составил несколько запросов и вместе с Тасиным прошением о разводе со срочным курьером отправил всю корреспонденцию утренней почтой, молясь о скорейшем разрешение их проблем. А сам, отыскав в саду гулявшую в одиночестве мадемуазель Аркур, присоединился к ней.

- Вы сердитесь на меня, Валерия Александровна? Простите сердечно за вчерашние, но мне было весьма неприятно наблюдать, как мои дочери разговаривали с этим господином так весело, а вы были в таком же радушном к нему настроение. Я думаю, вы понимаете – от чего.

- Понимаю, месье, - Валерия Александровна быстро взглянула на своего нанимателя и даже не улыбнулась, - Но он действительно был мил и старался всячески быть интересным собеседником для Анны, что было бы крайне неловко отвечать ему нелюбезностью. Он ведь неплохой человек.

- Откуда вам знать, плохой или хороший он человек? – несколько иронично заметил Фролов и наблюдая за мадемуазель, отметил, что она сегодня явно бледнее обычного – видно, все же расстроил он ее своей несдержанностью вчера сильнее, чем мог представить. Нужно сделать ей какой-нибудь приятный подарок – она любит конфеты с малиновым кремом.

- По глазам понятно, хороший человек или плохой. Вот у господина Елизарова глаза хорошие, хоть и какие-то по-звериному – затравленные. Знаете, когда щенка хозяин обидит, а потом ласкает – щенок смотрит на хозяина, а сам боится.

- Ну и выдумщица вы, Валерия Александровна! А у меня, тогда, глаза какие?

Но вместо ответа она только покраснела и пожала плечами.

 Отправлено: 01.12.15 20:30. Заголовок: Совместно с Алексеем..

Скрытый текст

Совместно с Алексеем Елизаровым

В ответ на слова Алексея, полные лицемерия и имитации заботливого внимания, Тася лишь молча качнула головой и улыбнулась – не размыкая уст, чтобы с них ненароком не слетел так и крутившийся на языке ответный вопрос, полный грустного сарказма: «А если бы даже и возразила, неужто, позволили бы остаться?». Сказать такое, конечно, было бы весьма эффектным, даже скандальным поступком. Да вот только скандалы им с Андреем теперь были нужны меньше всего на свете. Но дело было не только в этом. После того, как он унес к себе переписанное ею прошение о разводе, что-то изменилось. Что-то стало иначе – вот только что? Тася пока не знала, не знала даже, как к этому отнестись, однако в глубине души и сама была не прочь как можно быстрее покинуть Высокие Горки и уехать, наконец, домой. Хотя бы затем, чтобы обдумать, что же это с нею происходит?

- Знаете, Таис, теперь я понимаю, почему мысль о том, что с моим возвращением посещения Высоких Горок прекратятся, так вас огорчила, - заметил Алексей, когда экипаж медленно съехал с холма, на котором располагался дом Фролова, и покатился по дороге. Ощущение от этого посещения у него остались двоякие, но беседа с девочками как-то странно отогрела его, и теперь он заговорил с женой, не ощущая той натянутости, что сжимала его в кулак, по дороге сюда.

- Вы, должно быть, имеете в виду дочерей Андрея Егоровича? – отвернувшись от окна, с которого до того почти не сводила глаз, Таисия Николаевна посмотрела на супруга. – Да, я действительно успела очень привязаться к этим девочкам. Да и они, кажется, тоже… Мысль о том, что придется искать причины, чтобы объяснить, почему я больше не могу уделять им столько же внимания, сколько прежде, мучает меня все эти дни, Алексей Николаевич. Они ведь всего лишь дети. Им трудно будет понять, что это только лишь необходимость, а не… предательство, - тяжело вздохнув, она вновь опустила глаза, разглядывая сложенные на коленях руки.

Алексей вздрогнул. Вот так вот как можно – дать пощечину и даже не заметить этого? Оказывается можно.

- Искать причины.... - медленно повторил он и усмехнулся с неожиданной горечью, глядя на нее. – Ах, Таис.... Возвращение супруга, разумеется, недостаточная причина, чтобы уделять ему время, раз вам потребуется искать какие-то иные, более убедительные. Хотя, конечно же - они видят вас скорее членом своей семьи, чем гостьей... - как ни странно, в его голосе не было яда. Какая-то отстраненная, почти усталая констатация факта. Алексей перевел взгляд за окно. Несколько мгновений он молчал, а потом спросил вполголоса. – Как часто вы ездили к ним? Полагаю, часто и надолго? Софья делает большие успехи, вы немало потрудились над ней. До сих пор я думал, что эти этюды не для детского возраста.

И без того свойственное Тасе по природе постоянное напряжение, в присутствии супруга всякий раз многократно усиливалось. Словно бы кто-то недобрый еще больше сжимал внутри нее какую-то невидимую пружину, и без того натуго скрученную. Теперь же, после всего, что было сделано, пока ни о чем не подозревавший Алексей гулял в саду вместе с дочками Фролова, к нему – против логики и здравого смысла – все отчетливее примешивалось смутное ощущение вины. Хотя умом Тася прекрасно понимала, что сделала ровно то, что должна была сделать давно. Вот только способ… Будто удар в спину, исподтишка…

- Да, часто. Особенно последний год, когда стало окончательно ясно, что у Софи выдающиеся способности, - говоря об этом, она постаралась еще раз незаметно подчеркнуть цель этих визитов, потому что в вопросе мужа вновь будто бы послышался какой-то скрытый подтекст. – А касательно этюдов… Вот уж не думала, Алексей Николаевич, что вы такой знаток! Прежде вам удавалось достаточно успешно скрывать от меня свою любовь к музыке!

«Тревога!» – Тихим-тихим звоночком прозвенело в сознании предостережение, на грани того темного и неизведанного, что начиналось для него за этим "прежде" – зыбким болотом без вех, зарифленным проливом без лоцмана, канатом над пропастью, на котором в любой момент можно было оступиться.

- Пять лет в яме заставляют переосмыслить многое, - медленно отозвался он вслух, от души молясь, чтобы она сочла это достаточным обоснованием. Вот как. Елизаров не любил музыку. Что ж, пусть полагают, что плен переменил его вкусы. Он смотрел на нее, вновь такую холодную и отстраненную, снова запертую на сотни замков. Но ведь теперь-то он знал, что бывает и по-другому. Видел эти глаза наполненными теплом, и видеть, как она вновь превращается в вежливую ледяную статую, было невыносимо. Ну как, как растопить ее?! Особенно если, боясь разоблачения, запираешься и сам. Невозможно. Открыв кому-то объятия, рискуешь получить в грудь нож, это верно, но... опасаясь этого ножа и держа руки скрещенными, ты никогда не почувствуешь тепла у собственного сердца. Шансы на удачу были так невелики – особенно после сделанных сегодня открытий. Но... они стоили риска.

Алексей резко выдохнул, так, что это прозвучало почти как стон, и, подавшись вперед, взял руки молодой женщины в свои.

- Послушайте, Таис... У меня ощущение, будто мы играем с вами в какую-то странную игру. Говорим друг другу правильные и вежливые слова, безупречно носим маски, но... не пора ли нам поговорить откровенно? Поймите... я не жду откровенности от вас, и признаю, что, наверное, не имею на нее права. Но... по крайней мере, можете ли вы выслушать меня? И постараться понять правильно...

Порывистый жест Алексея показался таким неожиданным, что Тася вздрогнула и едва не отпрянула назад. Но, к счастью, сумела сдержаться – ни в коем случае нельзя было показать свой страх. Хотя, пожалуй, страхом – в прямом смысле этого слова, назвать чувство, которое Таисия Николаевна испытывала к супругу, было бы неверно. Скорее, уж отчуждением, нежеланием откровенности – в том числе и с его стороны. Потому призыв, прозвучавший из уст Елизарова, выглядел для нее почти что вызовом: «И верно, какое он имеет право – после всего?!»

Потому самой первой и естественной реакцией было разозлиться. Слишком уже давно мадам Елизарова привыкла ощущать себя жертвой тирана, которому нет дела ни до ее чувств, ни до желаний. И тут вдруг «тиран» неожиданно сам ее о чем-то попросил. А в том, что это действительно просьба – смиренная, даже робкая, сомневаться не приходилось. Достаточно лишь было увидеть выражение его глаз, ощутить деликатное пожатие рук… Тася даже не сразу поняла, что до сих пор не высвободила их из его ладоней, и окончательно растерялась:

- Хотите поговорить откровенно, но при этом не ждете того же от меня? – темно-синие глаза смотрели беспомощно и немного по-детски. – Но ведь так нечестно? Зачем вам?

«Затем, что если ты скажешь мне: "Уходи, я люблю другого", мне придется подчиниться! А я не готов уйти, не сразившись за тебя!» - едва не ответил он, но подавил этот порыв и с медленным выдохом произнес вслух:

- Потому, что десять лет разлуки сделали меня для вас совсем чужим. Я имею на вас все права, которые только может дать закон божеский и человеческий. Право на ваше время, на ваше общество, на ваше ложе..... Но в душе я за собой такого права не ощущаю, потому что вижу, что я чужой вам. Я бы мог предположить, что десять лет искалечили вас так же, как и меня, что превратили вас в ту ледяную статую, которую я встретил дома. Но сегодня я видел, что это не так. Я видел, как ваши глаза наполняются теплом, как даже ваш голос, ваши жесты становятся другими. Там, в Горках. А сейчас вас снова окутывает льдом и отчуждением. Стало быть, эту отчужденность вы ощущаете лишь наедине со мной. С чужим человеком, возникшим неизвестно откуда, в жизни, в которой все уже давно научились обходиться без него. Я ведь не слепой, Таис... - он поднял глаза от ее рук и попытался улыбнуться, но улыбка вышла какой-то горько-виноватой. – Может быть, я зря вернулся... Мертвому следует оставаться в могиле, а не влезать в жизнь живых, в которой ему не осталось места. По крайней мере, сейчас я ощущаю себя именно так. Чуть ли не виноватым в том, что выжил. И теперь мое присутствие навязывает вам общество того, кого вы не желаете, и лишает общества тех, кто вам дорог. Поистине, пытка не легче тех, что могли измыслить горцы! – она сделала движение, и он чуть сжал ее руки, боясь, что не сумеет договорить до конца:

- Нет-нет... не надо возражать, и говорить, что это не так. Ваше вежливое: "Нет, что вы, я вам рада" до сих пор режет мне слух. Вежливое и холодное. Так хозяйка встречает нежеланного гостя, потому как воспитание и вежливость запрещают ей сказать: "А не провалились бы вы в преисподнюю". Воспитание, вежливость и долг обязывают и вас быть со мной предупредительной, корректной... и не более. Я.... Я понимаю. Понимаю, что нельзя явиться из ниоткуда, чужим человеком, и рассчитывать на то, что тебе будут рады. Это глупо и по-детски, а я, увы, давно перестал быть ребенком. Я не имею права требовать от вас чего-либо. Тепла... внимания... искренности... Не имею права чего-либо ожидать... Могу лишь попросить... - Алексей осторожно, будто хрустальные, поднес к губам кисти Таис и, легко коснувшись губами вначале одной, потом другой, приложил ее левую ладошку к своей щеке и прикрыл сверху своей, глядя снизу вверх – без тени улыбки, не в силах скрыть какого-то беспокойного, глубоко затаенного волнения, сквозившего во взгляде. – Могу лишь попросить... и прошу. Дайте и мне шанс заслужить ваше расположение. Искренне, без предубеждения, не отгораживаясь вашей ледяной учтивостью. Клянусь, я ни в малейшей мере не позволю себе ничего, что могло бы уязвить или обидеть вас.

- Вы говорите ужасные вещи! – рассуждения Алексея, и верно, вызвали у Таси вначале приступ панического страха: «Выходит, он все это знает, чувствует, видит?», но вскоре на смену ему вновь пришло негодование, но теперь уже совсем другого рода:

– Ужасные и несправедливые! Видит бог, я никогда не желала вашей смерти, даже тогда, когда… - «Что же, хочет услышать искренние слова, так пусть слышит!» – когда вы пренебрегали мной и измывались всеми возможными способами! Тогда я порой хотела умереть сама! Но вам зла не желала. И теперь сочувствую пережитым вами страданиям – искренне! Однако не просите того, чего я дать… не могу! Я простила вас, Алексей Николаевич. Но просить у меня большего вы не смеете!

 Отправлено: 02.12.15 10:32. Заголовок: Что? Алексею показал..

Что? Алексею показалось что он ослышался. Но нет. Теперь ее глаза не были холодными и пустыми - в них, казалось пылал настоящий гнев, и.... ненависть. Его пробрало холодом.
Господи, Елизаров, что ты делал со своей женой?! Истязал? Бил? Насиловал? Морил голодом? Держал на цепи? Что означает это "измывался всеми возможными способами"? он во мгновение ока увидел его перед собой. Человек как человек. Не самый лучший, но и не худший из тех, кого доводилось встречать. Тщеславный, самодовольный, склонный к бахвальству - впрочем в яме эти его свойства прорывались разве что изредка, да и то, в основном лишь в рассказах о прошлом и о себе, в которых наверное сам Бог велел бы привирать для красного словца, скрашивающего дни. Не храбрец, но и не трус, что не раз подтверждалось на деле. Но... черт побери, выходит, что....
Он молча выпустил ее руки и откинулся на спинку сиденья, призывая на помощь всю свою выдержку, чтобы не выдать охватившего его смятения. Жестокий укор. "Просить у меня большего вы не смеете..." не смеете.... Жестокий и незаслуженный.... Хотя... с чего это он решил, что заняв его место - он получит лишь те блага о которых мечтал? Раз уж решил влезть в чужую шкуру... то придется отвечать и за его грехи тоже. Господи.... знать бы что еще он наворотил...
Алексей провел по лицу ладонью, словно смахивая паутину, пытаясь этим нехитрым жестом вернуть себе самообладание настолько, чтобы его чувства не отразились в голосе. Не получилось.
- Вы не умеете лгать, мадам. - очень тихо произнес он наконец, и несмотря на все усилия в голосе отчетливо прозвучала горечь. - Ваше "я простила" - звучит столь же фальшиво как и "я вам рада". Если уж вы решили ответить мне откровенностью на откровенность - говорите уж начистоту. Я не слеп, не глух и надеюсь не глуп. Вы не рады мне. И вы меня не простили. Будьте честны в этом хотя бы сама с собой. Я просил у вас всего лишь шанса постараться вновь заслужить ваше расположение. И слова "Вы не смеете просить меня о чем-либо"в ответ на такую просьбу... это не слова прощения, Таис. Это слова... ненависти. Впрочем, - он попытался улыбнуться но по губам пробежала лишь судорога, - ничего большего я и не заслужил. Благодарю вас за честность, хоть и непреднамеренную.
Неизвестно что бы она могла ответить. Возмутиться? Согласиться? Разрыдаться? Рассмеяться? Обидеться? Влепить пощечину? Он этого так и не узнал, потому что в этот момент снаружи послышалось дикое ржание, топот, крики, перепуганный окрик Макара. Экипаж повело в сторону, и он остановился, так резко, что Алексея, сидевшего спиной к направлению движения едва не швырнуло на противоположное сиденье. Он непонимающе переглянулся с женой, и ничего не говоря, распахнул дверцу и выпрыгнул наружу.
- Ах ты тварь, бесово отродье, травяной мешок! - ругался слезая с козел кучер Макар. Ему на разные голоса вторило несколько незнакомых Алексею людей, один из которых, судя по его одежде - был из помещиков, а остальные походили на дворовых. Помещик, поднимаясь с земли при помощи одного из мужиков бранился на чем свет стоит, остальные же...
- Что тут происходит? - непонимающе спросил Алексей у кучера, проходя к лошадям, чтобы увидеть что делается на дороге и почти тут же все понял сам. Невдалеке - трое здоровенных мужиков едва удерживали в поводу великолепного фризского жеребца. Рослого, черного как смоль, с метелками прикрывающими широкие копыта. У Алексея вырвался восхищенный вздох. Ему еще не доводилось видеть более великолепного животного. Жеребец то и дело взвивался на дыбы, отчего двое, повисшие на узде отрывались от земли как тряпичные куклы, оглашал воздух возмущенным ржанием, и бил крупом так, что третий - только что отлетевший от него вбок, боялся подняться на ноги.
- Животина буянит. - пояснил Макар. - Иван Игнатыча, соседа нашего, едва не покалечил, басурман. Видите, что творит-то, барин...
Иван Игнатыч..... где-то это имя ему встречалось. Алексей зажмурился и вспомнил! Ведь только сегодня он всю ночь напролет штудировал расходные книги, и классифицировал одну сделку как особо дурацкую - обмен трех кобыл на пресловутый "золотой портсигар с каменьями" который сейчас и оттягивал ему карман за неимением другого. А совершителем этой сделки был Иван Игнатыч Зыков. Помещик. В книге даже указывалось название поместья, но этого он уже не запомнил. Собственно, и имени не запомнил бы, если бы не эта возмутительная и смешная в своей нелепости сделка, кстати добавившая к образу Елизарова немало неприятных штрихов.
Помещик как раз поднялся на ноги, охал и ахал на все лады, костерил жеребца на чем свет стоит, да и своих людей бранить не забывал. Алексей торопливо направился к нему.
- Вы не пострадали, Иван Игнатьевич? Могу вам чем-либо помочь?
- А? - тот обернулся и оторопел. Это был низенький, едва-едва по плечо Елизарову, седеющий человечек с изрядным брюшком и красными прожилками на дряблых щеках, - Алексей Николаевич! А я уж думал басни это, что от поместья к поместью сарафанные дуры разносят! С возвращением вас.
- Благодарю. Но - что тут у вас происходит?
- Да вот... - Зыков в сердцах выругался и сплюнул на дорогу. - Как чувствовал что объезжать этого гада по первости нужно не перед домом, а поодаль, чтобы жена не видела. Сбросил меня, скотина! В который раз! Да копытом наподдал. Никого к себе не подпускает, тварь бешеная. у-у-у волчья сыть!
Снова раздалось новое ржание, еще более яростный новый взрыв ругани - на этот раз совсем грязной, а потом раздался звук от которого у Алексея кровь застыла в жилах. Сухое щелканье кнутов.
Нет......
Смрадная вонь нечистот, холод, жгучая боль по спине, груди и рукам.... удушающая хватка на горле....
Он поднял глаза от Зыкова туда, где раздавался звук и побелел как смерть. Трое мужиков охаживали вороного кнутами, лупя по чему попало. Жеребец бился, кричал, силился убежать, но куда бы он не метался - длинные кнутовища арапников доставали его по всюду, нещадно хлеща по голове, по ногам, по шее, крупу, спине....
- Нет.... - одними губами выговорил помертвевший Алексей, и в следующее мгновение выкрикнув в голос, - Нет!!! - метнулся к бесновавшемуся животному, не разбирая дороги. Налетел по пути на кого-то из мужиков, отшвырнул его в сторону. Бич в руках другого сослепу хлестнул уже не по жеребцу а по нему, вспоров на плече и спине плотную ткань сюртука будто шелковую. Он отмахнулся не глядя, наудачу, поймал кнутовище и резким, каким-то машинальным, до боли привычным жестом в два оборота намотав его вокруг своей кисти, сильным рывком выдернул кнут из руки оторопевшего крепостного. Третий, перепугавшись, сам опустил свой арапник, а Алексей не обращая никакого внимания на молотившие по воздуху и по земле копыта, на дико выкаченные глаза и вздутую буграми мышц, судорожно выгнутую спину - буквально повис на вороном, обхватив его шею руками.
- Тихо, тихо..... Тшшшш..... все-все-все..... спокойно спокойно мальчик, никто тебя не тронет....
Вороной взвился на дыбы, поднимая на себе человека легко, как муху, резко опустился на землю, стукнув обеими копытами так, что во все стороны полетела засохшая грязь, а на дороге остались глубокие выбоины, снова заржал, но странная настойчивость, и главное - живое тепло прижавшегося к нему тела, и тихий, очень спокойный, без тени агрессии или страха голос понемногу делали свое дело. Жеребец храпел, косил глазом, рыл землю передними копытами, но по крайней мере стоял на месте.
Макар, замерший как соляной столп при виде этой сцены, с белым как молоко лицом, наконец выдохнул, видя как Елизаров, неловко качнувшись на левой ноге, отступает на шаг, и все похлопывает и похлопывает настороженное, еще не до конца успокоившееся животное по шее и холке.
Зыков, стоявший с разинутым ртом, вытаращил глаза и мгновенная тишина наступившая было вслед за бешеным ржанием коня и щелканием бичей какофонии была вновь нарушена - на этот раз хором человеческих голосов
- Дурьи головы! - орал Макар на мужиков - Едва барина мого не зашибли арапниками, обормоты!
- Да вы ополоумели барин, куда лезете? - гудел один из мужиков
- Такого уговору не было - возмущенно вопил другой
- Да вы никак ума решились Алексей Николаич! - добавил к общему хору Зыков, возмущенно таращась на самодеятельность соседа. - Чего удумали?!
- Воля ваша, Иван Игнатьевич, нельзя же так с живой-то тварью!
- задыхаясь, словно от бега бросил повернувшийся к нему Елизаров, словно бы боявшийся отойти от жеребца.
- Да ему сколько не всыпь, все мало! - зло буркнул помещик. - Он не в первый раз такие фортеля выкидывает!
- Бесполезно это, Иван Игнатыч. - сворачивая арапник заявил один из мужиков. - Бешеная тварь. Разве что на колбасу годен.
- Ничего, и на старуху найдется проруха. - Зыков злобно покосился на все еще храпевшего, и нервно встряхивающего длинной черной гривой жеребца. - Коновала, сегодня же! Присмиреет как миленький.
- Побойтесь Бога, Иван Игнатьевич! - воскликнул Елизаров, не веря своим ушам. - Как же так, холостить такого красавца! Не дает ездить - оставьте как производителя...
- Да не годен он как производитель! - заорал помещик, в бешенстве швыряя на землю протянутый кем-то из мужиков кнут. - Ни гроша ни стоит, надули меня! Порочный он, как кобыла не видите что ли?
Алексей не присматривался, потому что густая длинная челка закрывавшая почти весь лоб жеребца не давала ничего рассмотреть, особенно учитывая как тот мотал головой.
- Ну-ка покажись.... - он провел рукой по лоснящейся черной шее и чуть надавил на затылок, не желая тянуть за узду. Жеребец зафыркал, попытался вырваться, но он уже поймал свободной рукой опущенную голову и принялся гладить шелковые ноздри, невзирая на то, что одним укусом жеребец был способен отхватить человеку пальцы. - Тише, тише.... все хорошо... - гладившая рука поднялась повыше, по голове, между глаз, отбросила назад челку и Алексей удивленно поглядел на белое пятно. Маленькая звезда во лбу допускалась по требованиям породы лишь у кобыл, тогда как на жеребцах не должно было быть ни единой отметины иного цвета кроме черного. Но... чтобы жеребец таких статей был смеской? Он машинально пощупал пятно, и под густой гладкой шерстью кончики его пальцев наткнулись на грубый, массивный рубец
- Он не порочный, Иван Игнатьевич... он просто меченый. Тут рубец, а на месте шрамов часто вырастают белые волосы и у коней и у людей.
- А мне что за дело? Покупателям поди объясни! - насупился помещик, и махнул своим людям - Берите его. Довольно времени потеряли.
Неожиданно, то ли под воздействием ласки, то ли со сверхъестественной чувствительностью свойственной лошадям ощутив, что этот человек пытается его защитить - вороной опустил голову и уже не по-злобному, а как-то совсем по-другому фыркнул, обдав теплым воздухом его ладонь. У Алексея защемило сердце от этой безмолвной просьбы и он обернулся к Зыкову.
- Иван Игнатьевич, продайте его мне.
- Вам? - Зыков вытаращился на него не веря своим глазам. - Он же ущербный, да еще и бешеный, гроша на нем не заработаете, зачем он вам в таком разе?
Цены на лошадей Алексей когда-то знал хорошо - но за пять лет его плена они вполне могли измениться. Впрочем... Его осенило и он едва не рассмеялся от того, насколько уместной оказалась идея. Он полез в карман, и подбросил на ладони тяжелый золотой портсигар Елизарова с выложенным бриллиантами и изумрудами помпезным двуглавым орлом на крышке.
- Помните, Иван Игнатьевич?
Зыков расхохотался
- Конечно помню! За трех кобыл вам сам же вам его и отдал, и до сих пор думаю что продешевил.
- Ну так, берите его назад. В обмен на него одного.
- Ну, Алексей Николаич, вы видать на этом своем Кавказе совсем хватку потеряли. Но согласен, согласен, грех такую сделку упускать! - Зыков просиял, и выхватил из протянутой руки портсигар, едва удерживаясь от смеха. Не прошло и двух минут, как он уже отправился восвояси, распрощавшись с Елизаровым, забрав с собой своих людей и не забыв напоследок посоветовать настелить соломку повсюду по Павловке.
Макар, смотревший на все происходившее круглыми от изумления глазами поглядел на Елизарова почти с испугом
- Барин.... вы никак спятили. Эта скотина же из вас дух вышибет и не поморщится.
- Не вышибет.... - Вороной отчаянно мотал головой, пока Елизаров притянув его голову пониже возился с уздой, отстегивая мундштук - Полегче, полегче мальчик, видишь - я всего лишь... Боже правый.... - возмущенно выдохнул он, когда изогнутая полоска металла выскользнув изо рта лошади легла в его ладонь. Прямой, жесткий трензель с шипом на грызле. Алексей с отвращением сжал варварское приспособление в кулаке, и прихрамывая чуть сильнее обычного, повел жеребца к экипажу. Тот, освобожденный от боли, причиняемой жестким железом фыркнул, опустил голову, словно бы враз почувствовав усталость и позволил вести себя за недоуздок.
- Но барин... - попытался снова протестовать Макар, но Елизаров лишь кивнул ему на козлы, привязывая жеребца к задку экипажа.
- Полезай. Нам уже давно пора быть дома.
Кучер скорбно кивнул, и полез на козлы, а Алексей отряхнув сюртук взобрался в экипаж, захлопнул дверцу, и бросил трензель на пол. Он был так возмущен, что не мог промолчать и не поделиться, даже зная что жене, скорее всего отвратителен самый звук его голоса.
- Нет, ну какое варварство! Немыслимо!

 Отправлено: 05.12.15 22:52. Заголовок: Врать она, может быт..

Врать она, может быть, и не умела. Зато уж искусством владеть собой – держаться в узких рамках, не позволять эмоциям выплеснуться наружу, не подавать виду о том, что на самом деле сейчас испытываешь или думаешь, всегда владела в совершенстве. Так что вспышки, подобные той, которая произошла минуту тому назад, случались с Таисией Николаевной действительно крайне редко, буквально считанное количество раз в течение всей ее жизни. Потому и производили на любого, кто знал ее до этого как даму несколько замкнутую, но неизменно любезную и доброжелательную, эффект, сходный с взрывом не пойми, откуда соткавшейся вдруг прямо перед глазами шаровой молнии. Впрочем, пугало подобное и ее – как нечто непонятное и неизведанное, что вдруг внезапно обнаруживаешь внутри себя, и после не знаешь, что делать с этой «находкой».

«Думайте, что сочтете нужным!» - хотелось бы ответить ей на слова супруга, но прежде – успокоиться. Унять стучащее где-то высоко в горле сердце, дождаться, пока в ушах пройдет похожий на шум прибрежной волны гул, а в глазах перестанут мелькать странные беловатые всполохи, которые, наверное, и есть те самые «икры ярости», о которых так часто пишут романисты, описывая взор своего героя в минуту гнева. Все вместе это казалось на редкость отвратительным коктейлем. И больше всего Таисия Николаевна мечтала теперь, чтобы ее оставили в покое. Просто забыли бы ненадолго об ее существовании. Но столь быстрого исполнения своего желания она, признаться, не ожидала…

- Господи, что это?! – беззвучно прошептала она одними губами, вновь вскинув взгляд на Алексея, который на сей раз понимал, кажется, ничуть не больше ее самой. Потому оставил вопрос без ответа, что можно было бы счесть невниманием, если бы у кого-то хоть на миг возникла сейчас мысль о правилах приличия. А дальше Таисия Николаевна окончательно превратилась из участника в зрителя. И могла лишь наблюдать, как после коротких переговоров Елизаров вдруг ринулся к беснующемуся посреди дороги огромному черному жеребцу, разметавшему до того, словно марионетки, здоровых мужиков из зыковской челяди и выглядевшему в представлении Таси именно так, как полагается выглядеть коню одного из всадников Апокалипсиса.

- Не надо! Он же вас убьет! – в ужасе выкрикнула она из окна кареты, обращаясь к мужу, но в общем шуме и суматохе никто даже не обернулся на ее голос. – Зачем?!

Накрыв трясущимися ладонями рот, она зажмурилась. И в наступившей после этого как-то слишком быстро полной тишине еще долго не могла заставить себя вновь открыть глаза, боясь увидеть именно то неизбежное, что уже рисовало ее воображение: «Господи…нет, только не это! Я ведь вовсе не этого хотела, Господи! Зачем?..»

К горлу опять подкатило что-то неприятное, а шум в ушах внезапно вновь превратился из прибрежного плеска волн в ревущий шторм – и Тася вдруг почувствовала, что сейчас, должно быть, лишится сознания. Но в самый последний момент – слава извечной железной выдержке, все-таки каким-то чудом смогла заставить себя остановиться на тонкой грани. Открыть глаза. И глубоко вздохнуть, увидев, что ничего страшного все-таки не произошло.

Медленно откинувшись на спинку сиденья, она молча смотрела перед собой, даже не прислушиваясь больше к тому, что происходит за стенами экипажа, вновь « включившись» в реальность лишь тогда, когда услышала глухой лязг брошенного мужем на пол металлического предмета, назначение которого ей, горожанке до мозга костей, ничуть не разбирающейся в лошадях и с детства смертельно их боявшейся, было совершенно неизвестно.

- Так нельзя! – сказала она тихо, обращаясь к Тому, кто только что решил, видимо, преподать ей весьма жестокий урок, показав, куда порой могут привести наши мысли и намерения. Но Алексей, естественно, мог воспринять это всего лишь как ответ на свое замечание. – Нельзя так! – повторила Тася еще раз – жалобно, словно несправедливо обиженный ребенок. И вдруг, громко всхлипнув, заплакала.

 Отправлено: 06.12.15 01:21. Заголовок: - Конечно нельзя! - ..

Скрытый текст

Совместно с Таисией Елизаровой

- Конечно нельзя! - Алексей бросил негодующий взгляд на валяющуюся на полу полоску железа. - Я думал подобной гадостью перестали пользоваться с петровских времен, а тут...
Неожиданный всхлип заставил его поднять глаза и он опешил.
- Господи.... - вот уж чего он не ожидал, так это слез. Не просто слез. ЕЕ слез... Неожиданно это ожгло так, словно каждая ее слезинка жидким пламенем прожигала до самых костей. Он соскользнул с сиденья на колени перед ней и, совершенно позабыв о сделанном так недавно выводе, о том, что она ненавидит его, ненавидит застарелой, не подающейся времени, непонятной ему ненавистью - накрыл ладонью ее кисть и неожиданно мягко для его загрубевших костистых пальцев жестом провел ладонью по ее щеке, одновременно стирая с нее слезы и поворачивая ее лицом к себе. - Таис... Тасенька.... Господи, не надо плакать, пожалуйста.... - торопливые, неумелые, непривычные слова... когда ему в последний раз доводилось успокаивать плачущую женщину? Давно. В прошлой жизни
- Я не хотела, не хотела этого, понимаешь?! Зачем ты?! - оттолкнув его руки от своего лица, Тася вновь сердито всхлипнула и принялась вытирать мокрые от слез щеки собственными запястьями, даже сама не замечая, что впервые с того момента, как Алексей вернулся домой, обращается к нему не по имени-отчеству, а на «ты». – Я очень испугалась!
- Тшшш, не надо злиться, пожалуйста. - тихонько, словно обращаясь к перепуганному ребенку, попросил Алексей, не пытаясь вторично навязываться с ласками, а вместо этого вынул из кармана чистый платок, и протянул ей. Все так же, стоя на коленях у ее ног, и глядя снизу вверх в ее заплаканные, одновременно сердитые и испуганные, залитые слезами глаза он вдруг ощутил как у него радостно екнуло сердце. Испугалась. Испугалась - за него?! На этом фоне даже ее непонятное "Я не хотела" - не имело ровно никакого смысла, хотя если вдуматься - может и нетрудно понять, что она имела в виду. Но ему было не до методичных размышлений. - Ну? Ну как это - зачем? Ты же видела, что они с ним делали. Думаешь я мог спокойно смотреть?
Приняв из его рук платок, Тася глубоко вздохнула и, глядя вверх, поочередно прижала его край к ресницам, в которых, словно капли росы в паутине, запутались несколько прозрачных слезинок.
- Извини, что устроила эту отвратительную истерику, ладно? – аккуратно, уголок к уголку, сложив белоснежный, слегка пахнущий табаком и одеколоном кусок тонкого батиста, она протянула его мужу. – Вот, возьми! Спасибо. Я больше так не буду. Ты совершенно прав, Алёша: это чудовищно – так издеваться над бедным животным… Только что же мы теперь будем с ним делать? – повернувшись, она на мгновение выглянула в окно, пытаясь рассмотреть их новое «совместное приобретение». Первое с незапамятных времен.
"Алеша... " - у него кругом пошла голова. Это казалось каким-то сном, и он боялся вздохнуть, чтобы не спугнуть ее, словно хрупкую удивительную бабочку, по какому-то странному капризу опустившуюся на ладонь. Нельзя, нельзя было показывать своей радости, своего удивления, своего невероятного, неожиданного счастья от того что так внезапно, с таким хрустом сломался этот лед вокруг нее. Он конечно мог возникнуть снова - как тогда, когда после разговора в саду она вновь заледенела придя к нему в кабинет вечером. Но сейчас, эти мгновения - надо было ощущать, впивать всем своим существом, жить в них! И отвечать так, как будто такая близость была самой естественной вещью на свете
- Будет теперь жить у нас. - он улыбнулся по-прежнему глядя на нее снизу вверх, и не глядя засовывая платок в карман. - Уж что-что а ни кнуты ни коновал ему больше не грозят. Может даже подругу себе найдет в нашей конюшне. Сильно подозреваю, что станет моим любимцем. Хотя для его спины придется заказывать специальное седло, чтобы ему не было больно.
- Только не надо его сразу под седло! Пусть хоть немного заживут раны! – взмолилась Тася, хватая Алексея, все еще так неловко в тесноте экипажа стоящего перед нею на коленях, за плечо. И вдруг замечая, в каком плачевном состоянии находится ткань его сюртука. – Боже мой? Это что же? И тебе, выходит, тоже кнутом досталось?.. Позволь, я взгляну?
- Разумеется не сразу. С ним надо будет еще подружиться, прежде чем он позволит кому-то на себя сесть. - Алексей с едва заметной улыбкой накрыл ладонью ее пальцы на своем плече, а от ее восклицания непонимающе вскинул брови и изогнулся, пытаясь заглянуть себе за плечо. Досталось? А он даже не почувствовал удара. Но вот сейчас - горячая волна затопила душу, сжала сердце упоительным, щемящим чувством радости, такой радости, что он и не надеялся почувствовать. И даже предостерегающий звоночек - далеко-далеко "не радуйся. Это всего лишь обычное женское сочувствие, жалость, как тогда, в саду" - прошел словно бы мимо сознания. - Да не стоит внимания, просто сюртук порвался. Не болит совсем.
Он лукавил - спину начинало жечь, но далеко не так сильно как это бывало ТАМ. Но зачем было об этом вообще знать Тасе и уж тем более беспокоиться из-за такой ерунды..Впрочем сопротивляться ее пальчикам не стал, боясь, что если она расценит это как пренебрежение ее заботой - то вновь разом обратится ледяной статуей
- И все-таки дома обязательно нужно посмотреть, что там. И, если кожа повреждена, промыть – бог знает, где они держали эти свои арапники! – проговорила она назидательно и вновь отвернулась, чтобы посмотреть в окно. – А почему мы, кстати, до сих пор не едем? С экипажем все в порядке?
- Слушаюсь, мой генерал! - рассмеялся Алексей, отсалютовав ей двумя пальцами от виска, и проследовав за ее взглядом поглядел в окно. Действительно. - Странно.... схожу погляжу что там такое..... - он вновь открыл дверцу, но не стал выходить - а лишь выступив на подножку поглядел на кучера поверх крыши - Макар? Почему стоим?
- Сейчас поедем, барин. - кучер кряхтя взбирался на козлы, и усевшись подобрал вожжи - У Марты-то моей подперсье лопнуло, ремень до копыт провис, отрезать пришлось. Вона как девочек-то дернуло с перепугу, когда этот ваш бес начал свои фортеля выкидывать. Н-но, пошли родимые.
Пара гнедых лошадок тронулась с места, Алексей нырнул обратно, захлопывая дверцу, и экипаж вновь неторопливо покатил по дороге.
- Один из упряжных ремней порвался, Макар его поправлял, вот и стояли. - пояснил он жене, снова опускаясь на прежнее место. Хотя.... как же было хорошо там, у ее ног.... - Обозвал нашего вороного бесом. Кстати - как мы его назовем? Выбери ему имя.

 Отправлено: 07.12.15 22:27. Заголовок: - Я?! – опешив от у..

Скрытый текст

Совместно с Алексеем Елизаровым

- Я?! – опешив от удивления, Тася уставилась на мужа широко раскрытыми глазами. – Но я понятия не имею, как нужно называть лошадей! Я никогда этого не делала. Наверное, должны быть какие-то правила?

Но Алексей молчал, словно давая время решить и подумать самостоятельно, без его участия.

Двигаясь к дому, их экипаж медленно раскачивался на мощных рессорах. И, устроившись поудобнее на сиденье, Тася задумалась, прикусив губу и подперев кулаком подбородок. Вначале на ум упорно приходили какие-то дурацкие клички, более подходящие домашней собачке, чем гордому красавцу, резво бегущему следом за их каретой на длинной привязи, почти не обременяющей его вновь обретенной свободы, которой жеребец радовался почти по-человечески. Посматривая на него в окошко, вначале с опаской, Тася ловила себя на том, что ей все труднее отвести взгляд от блестящей шкуры, переливающейся на свету, словно антрацит… Интересно, а какая она на ощупь? Гладкая, или, напротив, колючая и жесткая?

- Я, правда, не знаю! – жалобно воскликнула она, снова поворачиваясь к Елизарову, который все это время наблюдал за нею с улыбкой, хоть и по-прежнему не говорил ни слова. – Хотя… знаешь, - внезапно в голову пришла мысль, показавшаяся вполне разумной. – Давай назовем его Гладиатором? Я вдруг подумала, что он ведь и вправду, словно гладиатор, которому Цезарь за храбрость даровал свободу. Ты – его Цезарь!

- Ну, скажешь тоже, цезарь! - Алексей рассмеялся, откидываясь на спинку сиденья. Впервые. Впервые со дня своего приезда он ощущал себя так легко. Тепло. По-настоящему живым. Дома. Его темные глаза поблескивали какими-то золотинками в самой глубине, словно в них плескалось отражение смеха. - А имя замечательное, пусть так и будет. Прокатишься на нем, когда мы с ним подружимся? Ручаюсь, этот бунтарь, которого сегодня не могли одолеть трое мужиков с кнутами, будет нести тебя на своей спине осторожно, как хрустальную.

- С ума сошел? Да я в жизни на него не сяду! Неужто забыл, что я к лошадям с детства подходить боюсь, я же рассказывала!

«Осторожно, - вновь привычно прозвенело в мозгу. - Боится. Почему боится? С детства... ее кто-то напугал страшными историями? Или видела, как кто-то упал и расшибся? Или... - ему вспомнился ее страх при недавней сцене, - или она видела, как лошадь кого-то зашибла? Осторожно-осторожно....» Сейчас как никогда он мог выдать себя, свое незнание... а сколько их еще будет - таких моментов....

- Помню, конечно.... - мягко выговорил Алексей, наконец. - Но... неужели не хочется научиться? Пусть не на нем, а на ком-нибудь посмирнее? Обещаю, все получится, как нельзя лучше. Таис... лошади - удивительные создания. Гораздо мудрее и великодушнее большинства людей. Ни одна лошадь никогда не причинит вреда человеку по доброй воле, если тот не спровоцирует ее первым, а люди, увы, к ним относятся чересчур жестоко. Вот это, например... - он наклонился, подбирая трензель, и подняв его на ладони, попробовал пальцем острие шипа, торчавшего на середине грызла. - Видишь шип? Когда эта штуковина была у него во рту - то эта железяка при любом движении впивалась снизу ему в нёбо. А они еще удивлялись, что он бесился...

- Но зачем? Ведь можно же обойтись и без этого? – Тася с отвращением посмотрела на гнусное приспособление, не решаясь к нему даже прикоснуться. Придумать такое лишь для того, чтобы постоянно причинять боль. Напоминать о подчиненном и униженном положении… «Весьма знакомое ощущение», - внезапно мелькнувшая эта мысль была полна горькой самоиронии, и госпожа Елизарова едва заметно усмехнулась.

Не стоило Алексею говорить об этом. Впрочем, разве мог он предположить, куда и в какую сторону направятся помыслы жены под действием его совершенно обыденных рассуждений?

Словно бы очнувшись от приятного сна, в котором пребывала в течение нескольких последних минут, Таисия Николаевна вновь выпрямила спину и взглянула на супруга уже без улыбки.

- Вы правы. Лошади – как и остальные животные, никому не причиняют вреда без причины. В отличие от нас, самонадеянных глупцов, считающих себя венцами творения.

«Вы правы» ... Он чуть вздрогнул, и устремил на молодую женщину внимательный взгляд. Снова «вы». Странно. Вроде бы не изменился тон, и вроде бы слова были вполне обычными. Да только ощущение было странным. Словно бы ясным солнечным днем солнце, только что сиявшее ярким светом, снова зашло за облака. Почему? «Измывались всеми возможными способами», – ни в этом ли причина? «Лошади, как и остальные животные...». Медленный холод пополз по венам. «Уж не соотносит ли она себя с таким вот конем, который имеет все причины бунтовать против угнетателя... меня...»

- Я не думаю, что это хорошая идея – учить меня верховой езде. Не понимаю, для чего это может понадобиться? Прогулки мне приятнее совершать в экипаже… Если только на охоте – но я не люблю охоты… Кстати, - упомянув об этом, Таисия Николаевна невольно вспомнила свой сегодняшний разговор с Фроловым, где также заходила речь об этом виде досуга, - Андрей Егорович успел рассказать мне наедине, что Филипп Юрьевич намерен устроить у себя охоту и хочет позвать нас… Странно. Прежде он вас, помнится, не жаловал. Признаться, я удивилась…

- Жест вежливости, долг соседа, мало ли... - Алексей пожал плечами при известии об этом приглашении. - А что до лошадей... общение с ними - не только езда, даже просто общение - огромное удовольствие. Но, если не испытываешь к ним интереса, то разумеется не стоит. - Он машинально сжал пальцы одной руки в ладони другой и, подняв глаза на жену, попытался улыбнуться и произнес очень спокойно и грустно, не то спрашивая, не то констатируя факт. Факт, который ему причинял боль, но спорить с которым было бессмысленно. – Таис, снова «вы»?

«Попытку побега» следовало признать неудачной – ее заметили. Снова «вы» - потому что таким образом она выказывает ему уважение? Снова «вы» - потому что не хочет приближаться и приближать? Снова «вы» - потому что… Любой из приходящих на ум вариантов смотрелся или неискренне, или обидно, или нелепо. Алексей – не тот, прежний, а нынешний, не заслуживал такого. Она готова была это признать, но пока не понимала, что делать с подобным открытием.

Едва слышно переводя дух, Тася потупилась и пару мгновений молча рассматривала свои руки, не зная, что сказать в ответ на вопрос, который вроде бы и не требовал ответа, а все-таки… нуждался в объяснении.

- Алексей Николаевич, поймите меня правильно, - произнесла она, наконец, - дело не в вас! Можете смело говорить мне «ты», если хотите, это ничуть меня не заденет. Но я… Мне это неловко!

Неловко? Алексей на секунду прикрыл глаза, отводя взгляд, и чуть прикусил все еще сложенные в грустноватой улыбке губы. Поглядел в окно со своей стороны, за которым уже проплывал широкий и пологий берег реки и, подавив вздох, вновь посмотрел на молодую женщину, сидевшую напротив.

«Не спеши.... К тому же - ты не знаешь, как она обращалась к мужу раньше. Навряд ли по имени, и на «ты» - они же и года вместе не прожили! А может, и нет... в любом случае - не спеши».

- Пусть так, - мягко выговорил он. - Но… я был бы очень благодарен, если бы вы называли меня хотя бы по имени. Я так отвык от величания по отчеству, что теперь, слыша из ваших уст «Алексей Николаевич», чувствую себя совсем стариком! Впору Степаниду вызвать и попросить выколотить меня как старый ковер. Представляете, сколько будет пыли?

- Это я, пожалуй, смогу вам пообещать, - кивнула мадам Елизарова, голос ее вновь прозвучал теплее, а во взгляде отчетливо читалась благодарность. – Нет-нет! – прибавила она через мгновение, и улыбнулась: - Я не про Степаниду с колотушкой. Хотя, выколотить пыль – только не из вас, а из этого сюртука, нам бы не помешало! А лучше бы совсем выбросить.

Грустноватая ирония, написанная на лице Елизарова, сменилась чем-то, вроде недоумения. И Таисия Николаевна поспешила пояснить свою мысль:

- Алексей, я знаю, что мужчины смотрят на эти вещи иначе, чем мы. Кроме того, за всеми навалившимися делами у вас, скорее всего, просто не было времени, но… Мы должны что-то обязательно сделать с вашим гардеробом! И желательно побыстрее – до бала. Если, разумеется, не собираемся устраивать там маскарад на тему мод минувших времен.

Вновь улыбнувшись – робко и немного смущенно, Тася слегка коснулась его руки:

- Пожалуйста, только не обижайтесь!

Алексей рассмеялся, закинув голову, беззвучно, но от души, представив себе Степаниду с колотушкой, выколачивающую пыль из него вместе с сюртуком.

- Господи! Вот это было бы зрелище! - все еще посмеиваясь и отирая уголки глаз костяшками пальцев, он поднес другой рукой к губам ее кисть и, выпрямившись, продолжил. - Вы абсолютно правы! Как раз сегодня жду портного Гришку, надеюсь, он не разучился шить так же быстро, как и раньше. И кстати, хоть ваш гардероб в отличие от моего и не отстал на десяток лет, может, вы позволите и вас побаловать обновкой к балу?

«Что?!» - выбор между обидой и желанием рассмеяться, однако, совершенно без злости, над немного неловким комплиментом мужа, был сделан практически молниеносно – в пользу второго варианта.

- Уж не хотите ли вы сказать, дорогой супруг, что у меня в гардеробе недостаточно красивых платьев даже для деревенского бала?! – чуть нахмурившись, Тася посмотрела на него исподлобья, но уже спустя мгновение, отбросила эту мину и рассмеялась сама: совершенно искренне. – Ладно-ладно! Я верю, что ничего такого вы даже и не думали! – выставив вперед руки, она поспешила остановить неизбежный поток извинений и объяснений, которые были совершенно лишними. – Вообще-то, я уже написала своей модистке. И та ответила, что будет у нас послезавтра. Тогда же выберем фасон и ткань, а еще через несколько дней она пришлет в Павловку готовое платье… Немного долго, но в противном случае мне не останется более ничего, как вместе с вами обратиться к нашему Гришке. А он вряд ли сможет сшить такое платье, чтобы вам было приятно меня в нем увидеть…

Внезапно сообразив, что… кокетничает с Алексеем – неосознанно и не специально, разумеется, Тася осеклась и прикусила губу, чувствуя, что краснеет. Что это? И как могло случиться то, что происходило с ними теперь? Почему, проведя наедине почти два дня, и ничуть не сблизившись, а напротив, ощутив себя чужими окончательно и, казалось, бесповоротно, всего за какой-то час с небольшим они смогли и поговорить, и посмеяться? И даже помолчать, как сейчас – не напряженно, не зло, а так, как это бывает тогда, когда и говорить ничего не нужно?

Впрочем, заговорить вновь им все-таки вскоре пришлось – вывернув с почтового тракта на узкий проселок, спустя еще несколько минут, их экипаж медленно катился к парадному крыльцу Павловского особняка.

- Вот и дома! – сказала Тася просто, когда, последний раз качнувшись, он замер на месте и стало слышно, как Макар, спрыгнув на землю, уже в подробностях рассказывает выскочившим навстречу лакеям про новое приобретение Алексей Николаевича, советуя, меж тем, пока к нему не приближаться.

- Бешеный, чертяка! Едва трех зыковских мужиков до смерти не зашиб! Если б не наш барин, так точно бы дух из них вытряс, окаянный!

- Ну вот. Прекрасно! Теперь, кажется, я и сама боюсь туда выходить, - шепотом призналась Тася и смущенно посмотрела на мужа.