Дворянство пушкинской поры

Оффтоп: Моему трехмесячному пребыванию на этом форуме посвящается...

Они возвращались домой после светского приема. Его жена, Идалия Арсеньева, как и прежде, и сейчас, и, несомненно, в будущем, сияла и притягивала к себе восхищенные взгляды. Замкнутый Арсеньев большую часть времени провел в разговорах с высокими чиновниками, и лишь два раза красавице-жене удалось утащить мужа танцевать. В остальное же время ее усердно развлекали разномастные кавалеры, а Дмитрий Васильевич снисходительно наблюдал за этим со стороны. В отличие от своего сокурсника Саши Пушкина, лишенный опасных африканских кровей, Арсеньев успешно не демонстрировал свою ревность, оставаясь уверенным в своей жене. Однако его выдавало порою слишком пристальное наблюдение за Идалией со стороны, тем более, что он всегда старался оказаться рядом, когда собеседник его супруги выходил за рамки приличий. Но закончился и этот сложный вечер, утомившаяся Идалия доверчиво прильнула к плечу мужа в карете и задремала, предоставив тем самым время Арсеньеву успокоиться и взять себя в руки. Митя знал, что и через год после свадьбы, он не осмелится ставить суровые условия своей любимой и лишать ее развлечений. Идалия привыкла к обществу, и выглядела счастливой в этой светской кутерьме – так почему бы ее мужу и не потерпеть? Тем более, что умница-супруга догадывалась о «подвигах» Митьки и умела быть благодарной. Переведя дух по пути к дому, Идалия легко выпорхнула из экипажа, как-то по-особенному ласково оперевшись на подставленную руку мужа, и прямиком отправилась в спальню, уверенная в том, что угадывает потребности «Митеньки»в спокойном отдыхе. И за это тоже Арсеньев был благодарен жене: она успела изучить его за недолгий год их брака, и стремилась применять полученные знания. В их спальню тенью проскользнула служанка, готовая помочь хозяйке снять сложный наряд и переодеться ко сну. Но неожиданно для себя Митя почувствовал, что чаша его терпения переполнилась: и он не может больше видеть чужие руки, касающиеся его Идалии. Немедленно оценив хмурую физиономию Арсеньева, мудрая женщина отослала служанку и, подойдя к мужу, положила ладони на его плечи:

- Любимый, что-то не так?
От ее прикосновения, как и в самый первый раз, по телу мужчины разлилось тепло, быстро гасящее все раздражение. Вертикальная морщинка на его лбу разгладилась, и приглушенно он ответил:

- Я подумал, что слишком давно не говорил вам, Идалия Николаевна, как сильно я вас люблю, - отняв ее ладошки от своих плеч, Арсеньев поочередно поднес их к своим губам, целуя запястья.

- Я хочу, чтобы сегодня ты прибегла к моим услугам при смене туалетов. Ты же не откажешь мне в этой вольности?

Идалия не отказала. Ее глаза неотрывно смотрели в лицо мужу, во взгляде которого отражалось желание, страсть, нетерпение и потребность обладать. К счастью Арсеньева, подобная «смесь» действовала на Идалию очень хорошо, превращая ее на время в очень послушную жену. Он зашел за спину супруги, чтобы было удобнее расстегивать замочек ожерелья, освободив ее тонкую шейку от тяжелого украшения, Арсеньев жадно приник губами к нежной коже. Он лихорадочно покрывал поцелуями ее плечи, ключицы, лопатки, как будто хотел своими губами стереть всякое воспоминание не об его прикосновениях, не об его взглядах. Ида прикрыла глаза и отдалась ощущениям.

- Моя… любимая, - сомкнув руки на ее талии, Арсеньев прижался к ее спине, размеренно вдыхая аромат духов жены. Однако тяжелое платье, в которое все модницы сейчас заковывали свои бедные тела, мешало радоваться пребыванию его красавицы в его руках. Чтобы разобраться с хитроумными узлами на шнуровке платья, Митя опустился на колени. Маясь от нетерпения, он был вынужден помочь себе зубами, и вышел победителем из этой борьбы с платьем. Струящийся шелк упал к ногам Идалии. Поднявшись с колен и протянув жене руки, Арсеньев помог ей выйти из лежащей на полу одежды. Он привлек супругу к своей груди и уже наощупь развязал пояса нижних юбок. Ободы, соединенные тканью так же оказались у щиколоток женщины, но та даже не взглянула на них. Арсеньеву будто удалось ее загипнотизировать, и Идалия, не отрываясь, следила за красноречиво меняющимися выражениями глаз мужа. Чуть наклонившись к ее виску, Арсеньев шепнул:

- Я люблю тебя, - и принялся за завязки корсета. Наконец было покончено и с ними, и Идалия, в одной тонкой нижней сорочке оказалась на руках у мужа.

Он уложил ее поперек кровати и выпрямился, заворожено разглядывая свою женщину сквозь полупрозрачную ткань. Каждая ее округлость, каждый изгиб ее тела манил его прикоснуться, погладить, поцеловать. Он смотрел на нее, жадно пожирая глазами, и резко неаккуратно, полагаясь исключительно на выработанные рефлексы, сдирал с себя одежду. Царапать ее нежную кожу грубой тканью костюма – никогда!

Идалия тоже наблюдала за ним. Когда все предметы туалета были сброшены на пол, она протянула к нему руки, и Арсеньев лег рядом с ней кровать, немедленно протискивая руку под ее спиной и притягивая к себе еще ближе. Свободной рукой ласкающими движениями он поднимал вверх полы сорочки, оголяя ее ножки. Отвлекал он свою жену в этот момент поцелуем. Недаром в начале их отношений он так много думал о султане и Роксолане, эти образы так и остались в его воображении, и нередко теперь его жена испытывала на себе по-хозяйски властные поцелуи, когда Арсеньев движениями своих губ и языка заставлял ее следовать за собой, отвечать, но не давать ни единого шанса для того, чтобы перехватить инициативу. Их поцелуй продолжался до тех пор, пока они не были вынуждены оторваться друг от друга, чтобы Арсеньев сумел стянуть через голову с Идалии сорочку. Чувствуя, как их кожа соприкасается, он растерял все благие намерения, с которыми укладывал свою любимую на кровать. Его губы не вернулись к ее лицу, как он думал ранее, а спустились к шее. Оттуда вниз, лаская грудь, сжимая губами соски, а языком дразня их. Арсеньев сползал все ниже и ниже, вылизывая, прихватывая зубами, целуя кожу ее живота. Он гладил ее бедра, колени, лодыжки, опустившись на самый край постели. Путь его рук повторили губы. Целуя внутреннюю сторону ее бедер, дразня ее, боящуюся щекотки, ласкал языком под коленом, слушал ее дыхание, неровное, необычно глубокое. Когда он вернулся к низу ее живота и поцеловал каждый миллиметр ее кожи там, то услышал первое немного капризное:
- Иди сюда.

Он проигнорировал этот призыв, и лишь с большим энтузиазмом продолжил расточать свои ласки. Он мучил ее ожиданием до тех пор, пока среди требовательного тона не услышал умоляющие нотки. Арсеньев накрыл своим телом Идалию, прижимая ее к кровати, приник к ее губам в жаждущем поцелуе, сходя с ума уже от тех движений бедрами, каждое из которых отдавалось в его теле.

Ну вот, сейчас, он войдет, получит полное обладание над этой бесконечно любимой, иногда строптивой и такой прекрасной женщиной…

***

Арсеньев резко сел в кровати и раскрыл глаза. Он находился в комнате в полном одиночестве, и лишь утреннее солнце по-хозяйски заглядывало в щель между плотными шторами.

- Сон… Всего лишь сон, Митька, - грустно проговорил он сам себе и поплелся умываться.