Отправлено: 27.03.15 13:00. Заголовок: Второй шанс

Время действия - осень 1833 года

Место действия - Павловка, Владимирская губерния.

Участники - Таисия Елизарова, Алексей Елизаров, Андрей Фролов.

 Отправлено: 08.12.15 14:33. Заголовок: Тася очень вовремя п..

Тася очень вовремя пресекла поток возражений, который впрочем свелся бы к довольно беззлобному ехидству на тему о том, что на Кавказ увы не сообщается содержимое гардероба любимой супруги, и изменения произошедшие в нем за десять лет, поэтому хоть он и кается в своей неосведомленности, но жаждет восполнить сей пробел как можно скорее. Однако этого и не понадобилось. Удивительно. Радость мягким, теплым котенком свернувшись у сердца делала ненужными разговоры. Как же это бывает - чтобы простая улыбка, обычный разговор, взаимные подтрунивания - пусть без малейшего намека на нежность, но вот так, просто, по-дружески - так грели душу? А вот бывает. После казалось целой вечности отчуждения, скрытого яда в ее холодном голосе, несокрушимой казалось бы ледяной брони - какой-нибудь час переменил все. Хотя нет... не час. И переменил не только ее. Но и его тоже. И в этом, надо признать - следовало благодарить маленькую Анну Фролову - за то, что вызвав Алексея на разговор, она словно бы разбила ту скорлупу за которой, в попытке самосохранения, прятался и он сам. Что он, все еще на волне теплого общения с этой девочкой, решился наконец на открытый разговор с Таис, и приняв безропотно несколько вполне заслуженных ножей, оказался вознагражден с лихвой. Фризский жеребец, бежавший за экипажем, нанес второй удар по ледяному панцирю, за что он, и без того страстный любитель лошадей - готов был расцеловать даже его копыта! И остаток пути до дома, протекший в спокойном, умиротворенном молчании, и суета, поднявшаяся при их прибытии, и слова Таси, а еще больше - ее взгляд, грели душу, впервые поселив в ней ощущение, что он действительно дома. Услышав как Макар рассказывает сбежавшейся дворне о вороном, Алексей переглянулся с женой, прыснул со смеху, и открывая дверцу заверил.
- И очень зря. Пойдемте, поглядим на нашего красавца. Предложил бы вам пари на его поведение, да нечестно получится.- он уже не смеялся, но в темных глазах плясали веселые золотинки, словно отражая солнце.
Выпрыгнув наружу и подав жене руку, чтобы помочь ей сойти на землю, он оглянулся назад.
Жеребец, остановившийся возле задка кареты снова обращался недоверчивым и настороженным, готовым защищаться от обступивших его двуногих, от которых не имел оснований ожидать ничего хорошего. Он угрожающе рыл копытами землю, и то и дело встряхивал длинной гривой, воинственно кося глазом, из-под нависшей челки. Челядь таращилась на громадного коня, во все глаза, и только старый Степан, приковылявший из конюшен - смотрел восторженно.
- Не подходите к нему. - предупредил Елизаров, провожая жену в дом.
Дорога до поместья Фролова занимала почти два часа неторопливой езды в экипаже. Итого они провели в дороге почти четыре часа, не считая двух с половиной часов в самих Горках. Почти весь день - немало, как ни крути, и понимая, что молодая женщина должно быть ощутимо устала - он распрощался с ней в холле, посоветовав отдохнуть перед обедом, а сам вернулся во двор. Дворня все еще не желала расходиться, но нимало не озаботившись этим Алексей собственноручно отвязал вороного, и повел его в конюшню. Степан заторопился следом, далее потянулись вездесущие ребятишки, но остальная челядь оглядываясь и перешептываясь вернулась к своим делам.
- Тебя теперь зовут Гладиатор, слышишь, мальчик? А это - твой новый дом. - Алексей разговаривал с жеребцом, как с человеком, заводя его в конюшню. Тот, заволновавшись от запаха других лошадей, и в особенности - кобыл, замер на пороге и заржал. Его голос привлек к половинным дверцам денников несколько лошадиных морд, с любопытством взирающих на пришельца. Алексей только усмехнулся. Ну сейчас начнется выяснение главенства. В том, что вороной красавец фриз займет место альфа-жеребца, потеснив серого в яблоках орловца- он даже и не сомневался. Так и случилось, причем совершенно само собой. Когда он проводил Гладиатора мимо серого - тот не кинулся на дверь, не заржал, и не принялся молотить копытами, как обычно делается, когда хотят сразу поставить на место конкурента - а втянул ноздрями воздух, тряхнул гривой и повернулся задом к дверям.
- Вот и хорошо, хорошо...
Гладиатор мелко дрожал атласно блестящей шкурой, в возбуждении от новой, неизведанной пока обстановки, храпел, но рукам, защитившим его от кнутов повиновался без возражений. Алексей сам завел его в пустой денник, налил воды из принесенного Степаном ведра, самолично засыпал овса в кормушку, и протянул первую горсть на раскрытой ладони. Вороной пофыркал, настороженно обнюхивая лицо, волосы, плечи нового хозяина, обследовал протянутую руку с лакомством, вздрогнул - но не отстранился, когда тот принялся гладить его свободной рукой по защечью, и наконец, опустив голову, смел с ладони лакомство. Вторая горсть, третья... после чего вороной поднял голову, фыркнул еще раз, обдав лицо Алексея теплым воздухом, и уже спокойно принялся за еду. Елизаров запер денник выходя, и наткнулся на Степана, сиявшего как новенький империал.
- Где вы так научились с ними, барин? Ведь ни в жисть же не кормили никого, откель знаете, что надобно делать? Ведь завсегда я этим занимался.
- На Кавказе научился, Степан. - Алексей похлопал старика по плечу.
- Этак он только вас одного признавать и будет. - конюх заглянул в денник, где жеребец хрумкал овсом - Сами в стойло ввели, сами с рук покормили...
- Именно так. И кормить его в ближайшие дни буду только я сам. - подтвердил Алексей. - Вызови шорника, седло новое закажи ему по мерке.
- Ну так как водится, как водится, барин. Вон спина какая широкая, наши-то все малы ему будут. - заторопился конюх, провожая его к выходу. - А проезжать его как?
- Никак пока. Сам объезжу. Пусть отдохнет пару дней, и конюшат к нему не пускай. Стойло чистить - только когда я его выводить буду, пока его внутри нет.
- Слушаюсь, барин.
Слова конюха навели Алексея на воспоминания, вызвавшие невольную улыбку, и во время обеда он развлекал жену рассказами о великолепных конных праздниках у горцев, о том, как живописно разноцветье нарядов на фоне зеленых гор с белыми гребнями, о том, как поют и танцуют горянки, как молодые джигиты выделывают форменные чудеса в седле, состязаясь в искусстве езды, стрельбы и владении кнутом.
О Кавказе он мог рассказывать бесконечно, поскольку - несмотря на тот ад которым стали для него пять последних лет - он успел хорошо узнать и искренне полюбить этот край, с его удивительными красотами, и интересными обычаями, бесконечную глубину неба над сверкающими льдом вершинами, темные ущелья с грохочущими в них реками, изумрудную ширь высокогорных лугов с упоительным ароматом мелких, невзрачных на вид цветов и горьковатым ароматом трав, густые леса и порожистые реки. И, выбрав для рассказа красочные конные фестивали, которые не раз видел в Тарковском шамхалате он рассказывал о них так легко, что яркие, напоенные солнцем, музыкой и запахом костров картины разворачивались перед взором одна за другой, заставляя Тасю то затаить дыхание с широко раскрытыми глазами, то смеяться, то мотать головой с видом "не может этого быть".
Вечер они провели врозь, и Алексей готов был проклясть себя за то, что вспомнив рассказ о портном Гришке, обратился к нему. Изысков моды он не знал, да и не испытывал к ним никакого интереса. С семнадцати лет он не носил толком ничего кроме мундира, и по крайней мере был уверен, что строгий, полувоенный покрой во-первых ему к лицу, а во-вторых перипетиям моды не подвержен. Однако в осуществлении этого простого, казалось бы, намерения - он наткнулся на целый ряд непредвиденных преград.
Чертов крепостной, сшивший в свое время для Елизарова тот гардероб, который привел Алексея в ужас своей вычурностью и разноцветьем, никак не мог понять, почему хозяин даже не взглянул на любовно приготовленные им для демонстрации образцы чудесного василькового, светло-горчичного в мелкий рубчик, и роскошного густо-пурпурного цветов! А вместо этого без раздумий ткнул пальцем в обрезки серого и черного сукна. Оно конечно сукно английское, дорогое - но ведь таких скучных и невыразительных цветов! Пришлось Алексею посоветовать крепостному пустить этот васильковый кошмар на попонку для комнатной собачонки, если найдет такую, а из пурпура понаделать комнатных туфелек для всех крестьянок в деревне.
Григорий сглотнул, с видом рыбины, обнаружившей крючок в приготовленном на ужин червяке, и еще попытался наставить барина на путь истинный, набросав на листе бумаги великолепный фрак с ласточкиным хвостом, сильно зауженной талией, рукавами с буфами, и ничего не мог понять, когда тот мученически возвел глаза к потолку, и заявил, что в случае подобной самодеятельности - велит выкупать его, Гришку в реке, предварительно вырядив его в этот самый "ласточкин хвост с буфами" на голое тело без штанов.
Окончательно растерявшийся от такой перемены вкусов портной, от этой угрозы присмирел, и покорно выслушав распоряжение сшить несколько комплектов однообразно-скучных однотонных строгих сюртучных троек, различавшихся лишь формой воротника, да цветом от светло-серого до черного, и черную бархатную домашнюю куртейку - отправился восвояси. Алексей со смехом проводил его взглядом, пообещав впрочем вознаградить беднягу за разочарование.
Гардероб следовало дополнить еще кучей мелочей, потому что до Кавказа Елизаров отдавал предпочтение помпезным золотым запонкам, ярким шейным платкам и прочему, что возможно и было в духе моды, но так и резало Алексею глаза дурным вкусом. Он раздарил камердинеру и всей дворне весь тот расфуфыренный кошмар, которым был забит гардероб, и вновь отправил Никиту во Владимир с целым списком, куда входило несколько однотонных же шейных платков, две пары простых серебряных запонок, пара стальных булавок, и гладкий портсигар из стали или серебра.
С рубашками, хвала Создателю возиться не пришлось - широкие рукава с тугими манжетами и свободный покрой - изменений не претерпели, и в гардеробе они отыскались во множестве - от простых льньяных до шелковых, да и халат против ожиданий оказался не аляпистым турецким чудовищем, как он уже готов был предположить - а вполне приемлемым, и очень уютным сооружением из дорогого темно-синего индийского кашемира.
Дело оставалось лишь за обувью, и немалым облегчением было то, что размер ее в отличие от одежды- совпадал в точности. При той же ширине плеч Алексей был более сухого и жилистого сложения чем Елизаров, но если разницу в портновских мерках можно было легко списать на изменившуюся за время службы и плена физическую конституцию, то изменившийся размер ноги заставил бы задуматься даже самого не подозрительного сапожника.
Решив наконец вопрос с гардеробом, снова покормив и прогуляв Гладиатора на четверть часа по двору взад-вперед, за вечерним чаем Алексей самым добросовестным образом отчитался в этом жене, расписав в лицах диалог с портняжкой, чем заставил ее снова заулыбаться.
Попрощавшись с ней, он вновь направился в кабинет, и засел за расходные книги прошлых лет, штудируя "свою" жизнь и дела с настойчивостью студента, готовящегося к важному экзамену. Предыдущую ночь он не сомкнул глаз, и в эту - тоже засиделся до трех часов пополуночи, поднявшись наутро еще до рассвета, и после быстрого завтрака уехал в поле.
Так продолжалось и впоследствии. Общение с женой, сломав первый лед, перешло на доброжелательно-нейтральный лад, перекашивавшийся то в сторону неожиданного охлаждения, когда вдруг какие-то его действия или слова, непонятным для него образом словно вновь вызывали прежнее отчуждение, то в сторону таких же неожиданных но приятных теплых улыбок, заслужив каждую из которых он чувствовал себя абсолютно счастливым. Изучая и наблюдая собственное общение, Алексей учился запоминать - какие темы были ей неприятны, и о чем лучше не заговаривать, а штудируя все что отыскивалось в кабинете - книги, записки, мелкие записи сделанные для памяти самим Елизаровым, мало-помалу начинал понимать куда лучше подоплеку их взаимоотношений с женой. И хотя не знал - верно ли избранное им поведение, никакого другого он предпринять и не мог. Ничего - кроме того что уже делал. Быть с ней открытым и терпеливым, не оставлять недомолвок, не бояться неожиданных проблесков холода и... попросту быть собой.
Он не знал - как воспринимает Таис, их изменившееся общение, но надеялся лишь на терпение и время.
По-разному восприняли вернувшегося барина и слуги.
Степан был в восторге от того, что хозяин не только изменил свое отношение к лошадям, но и поднабрался таких сведений и методов, что порой удивлял его самого, сызмальства бывшего при конюшне.
Никита, которому доставалось все то, чем барин не пожелал пользоваться по возвращении тоже был доволен его щедростью донельзя.
Даже новый управляющий, воспринявший неожиданное воскрешение Елизарова с опасливой настороженностью - к своему изумлению обнаружил в нем не напыщенного сноба, а вполне сносного хозяина, который хоть мало-помалу и прибрал к рукам все дела, тем не менее не только со вниманием прислушивался к его, управляющего, мнению, но еще и не гнушался спрашивать совета. И дела вел вполне разумно и рационально.
А вот Степанида и Варвара с каждым днем все больше недоумевали. Барин, прежде охотно воздававший должное кулинарным изыскам Клавдии - стал совершенно неприхотлив в еде, ел очень умеренно, и, что более всего пугало верную служанку, вынянчившую барина с самого детства - почти не спал. Свет в его кабинете по ночам горел подчас до самого утра, пол возле стола и окна к утренней уборке оказывался усыпан сигарным пеплом, а если и отправлялся к себе, то спал не более трех-четырех часов, да и то не каждую ночь.
Причина этому была проста, но никого кроме него самого она не касалась. Там, во сне, его караулил совсем другой Кавказ. И единственным доступным ему средством избежать кошмаров было - спать поменьше, и опускать голову на подушку лишь будучи измотанным настолько, чтобы уж наверняка не видеть снов. Никаких.
К вечеру второго дня по возвращении из Горок, который Алексей провел по большей части в поле и в конторе управляющего, уже распрощавшись было с Таис перед сном, Алексей неожиданно вспомнил, что назавтра, вроде бы, следует вновь отправиться к Фроловым. Эта мысль вызвала целый ворох размышлений, которые прежде снова вогнали бы его в ледяной ступор и жестокое самокопание. Но сейчас он предпочел другое. Раскрыв объятия - рискуешь получить нож. Но закрывась в самосохранении - уж точно не сможешь никого обнять. Цель оправдывала и средства и риск. И поскольку откровенность и была тем единственным, что помогло сломать лед между ними - незачем было вновь запираться в темницу из собственных мыслей, когда можно было просто и открыто поговорить с женой.
Время близилось к полуночи, и спать так рано по своим меркам он еще не собирался, и подойдя к двери ее спальни - не со стороны своей, смежной - а со стороны коридора, он убедился, что под дверью пробивается полоска света, и постучал.
- Таис?! Вы не спите, разрешите вас потревожить?

 Отправлено: 12.12.15 23:29. Заголовок: - Ваша воля, Таисия ..

- Ваша воля, Таисия Николаевна, можете меня после хоть на конюшню выпороть послать, да только все равно скажу: странный он какой-то! Будто и не наш вовсе, а подменный! – довершив долгий и подробный рассказ обо все новых и новых «причудах» барина Алексея Николаевича, что с каждым днем открывались не понимавшей толком, как на них реагировать дворне, Катя упрямо выпятила нижнюю губу, отложила в сторону щетку из конского волоса, которой только что в течение целых двадцати минут расчесывала длинные темные пряди своей хозяйки, доводя их до шелкового блеска и гладкости, подбоченилась и воззрилась на ее отражение в большом тройном зеркале, перед которым, собственно, и происходил этот ритуал – ежевечерний и более похожий на магическое священнодействие. Тася обожала этот момент дня и обычно полностью отдавалась приятным ощущения и заботливым рукам своей горничной, совершенно идеальной во всех отношениях, кроме излишней словоохотливости. Впрочем, иногда Катина болтовня не только развлекала, но была даже и полезна, позволяя мадам Елизаровой лучше понимать, что на самом деле происходит в доме. И что обсуждают между собой слуги, когда уверены, что никто из господ их не слышит. Быть внимательнее к таким вещам в свое время ее учила покойная свекровь. И, пожалуй, это был один из немногих ее уроков, которые Таисия Николаевна до сих пор признавала для себя полезными. Потому и сейчас, пусть и не давая горничной понять этого в открытую, а делая вид, что едва ли не дремлет, убаюканная мерными движениями ее рук, на самом деле, с большим интересом слушала подробный рассказ о том, как Алексей выбирал образцы тканей для будущих сюртуков. Точнее – пересказ подробного рассказа Гришки, который с ошалелым видом вещал об этом, сидя на кухне, куда после разговора с барином дворовые девки затащили его пить чай. Из него выходило, что последние десять лет изменили в лучшую сторону не только манеры Алексея, но и его вкусы в одежде, которые в прежние времена, по правде сказать, казались несколько вычурными даже искренне влюбленной в него супруге.

- Ну и что ж такого странного, скажи на милость? Я тоже люблю темные тона. Да и на мужчинах они смотрятся куда благороднее, чем петушьи расцветки, в которых так любят красоваться столичные щеголи… Хотя, я столько лет не была в столице и потому понятия не имею, что там теперь носят, - вновь открыв глаза, Тася глубоко вздохнула и с удовольствием потянулась. – Надо будет как-нибудь спросить об этом в одном из следующих писем у кузины Таты… Та, верно, сильно удивится! – усмехнулась она еще через мгновение, вставая на ноги и терпеливо дожидаясь, пока Катя расправит аккуратно все до одной кружевные оборки ее пышного неглиже, и вдруг задумчиво прибавила. – А ведь к нему, пожалуй, хорошо пошел бы такой, знаешь, «лорд-байрон»*… К цвету волос – они ведь у него тоже с рыжеватым отливом… Ну, хорошо, а что же еще «не нашего» вы за это время обнаружили в моем муже, позволь узнать?

- Да вы разве и сами-то ничего такого не замечаете, барыня? – явно не собираясь сдавать своих позиций так запросто, Катя долгим взглядом проводила промелькнувшую по губам Таисии Николаевны легкую улыбку. – Опять же конь этот новый! Никому к нему подходить не велел, даже Степану! А ведь тот все на свете про лошадей знает, разве что на ихнем наречии только не говорит!

- А тут-то что особенного? Гладиатор действительно может быть опасен, ты не представляешь, какой он силы, когда разъярен, а я это своими глазами видела. Алексей же его спаситель, так что он ничего дурного ему не сделает.

- Не знаю, не знаю, Таисия Николаевна. Только вместе они, словно… не нашего мира! Вот!

- Разумеется. «Жених-призрак» фактически! – прискучив слушать этот вздор, которому, вероятно, не будет конца, если его собственноручно не остановить, госпожа Елизарова чуть нахмурилась и велела горничной ступать прочь.

Конечно, ей ни на миг не пришло на ум всерьез поверить в Катины россказни про «потустороннее». А содержавшихся в них микроскопических частиц разума хватило лишь на пару минут последующих размышлений обо всем услышанном. После чего мадам Елизарова окончательно оставила эту тему, как совершенно пустую и глупую. И, по привычке решив скоротать остаток времени перед отходом ко сну чтением, забралась под одеяло и взяла с прикроватного столика сборник того самого Вашингтона Ирвинга, название чьей новеллы совсем недавно упоминала вслух и чьи романтические истории так горячо обожала с самой своей юности. Потому и сейчас эти немного странные, с налетом мистики, волшебства и тайны сюжеты, пусть и так много раз прочитанные прежде, вновь мгновенно захватили в плен ее воображение, напрочь вытеснив из головы все остальные мысли. Осторожный стук в дверь и голос мужа, раздавшийся из-за нее, заставили Таисию Николаевну вздрогнуть.

- Да… Да, войдите!

Отложив в сторону книгу, она попыталась быстро выбраться из-под тяжелого стеганного атласного одеяла, не желая, чтобы Алексей увидел ее лежащей в постели, но, как назло, запуталась ногами в нем и своем пышном многослойном одеянии, напоминающем штормовую морскую пену.

- Гадость! – воскликнула она в сердцах, наконец-то выпутавшись, поспешно сунула босые ступни в домашние туфли и, подняв смущенный взгляд на только что подошедшего к ней супруга, выговорила: – Не думайте, я это вовсе не про вас!


___________________________________________


* тёмный коричневый цвет с рыжеватым оттенком

 Отправлено: 13.12.15 11:33. Заголовок: - Уж надеюсь, что не..

- Уж надеюсь, что не про меня. - легко улыбнулся Алексей, входя, и затворяя за собой дверь. Несмотря на поздний час спать он явно не собирался, и хотя скинул и сюртук и жилет в кабинете - узел шейного платка оставался нетронутым, а тугие манжеты белой рубашки по-прежнему были аккуратно застегнуты. Он оглядел спальню от двери, не сразу решившись пройти в это святилище, куда по странному капризу судьбы имел полный доступ - но не решался входить до сих пор. Исключая тот, самый первый день, который прошел для него так, что до сих пор воспринимался как в тумане.
Молодая женщина села на постели, опуская босые ноги в домашние туфли и он замер, едва не задохнувшись от дикого сердцебиения, подступившего к горлу. В белой пене кружев, на широкой кровати со взбитыми подушками и сползшим одним углом до самого пола атласным одеялом, она казалась еще более маленькой и хрупкой чем днем. Такой невероятно близкой, такой соблазнительной, во сто крат красивее чем в любом, самом изысканном туалете. Ее темные волосы, обычно безжалостно сколотые в тугой узел сейчас рассыпались по ее плечам, пробуждая невероятное желание зарыться в них лицом, пропустить между пальцев шелковистые пряди. И хотя ее неглиже даже самый придирчивый критик не назвал бы откровенным - от вида ее тонкой шеи, и трогательно выступающих ямок ключиц, едва прикрытых пышными кружевами у него пересохло в горле.
Что за мучение! Зачем, черт побери, он пришел сюда, неужели не мог подождать до утра и поговорить за завтраком? Зачем было подвергать собственную выдержку такому испытанию, он же не каменный, идиот, идиот, идиот!!!!
Однако бесполезные, отчаянные вопли собственного сознания, как водится, возникли слишком поздно. Алексей медленно выдохнул, и направился через спальню, будучи не в силах отвести глаз от Таси. Протянуть руки сейчас, обхватить за талию, поднять с кровати, прижать к себе, склониться к ее губам.... провести ладонью по ее телу, сминая все эти кружева, и ощутить.....
У него закружилась голова, от ощущения, которое его воображение в один момент нарисовало столь яркими и чувственными красками, что он буквально почувствовал запах ее волос, вкус ее губ, тепло ее дыхания на своих губах, прохладу ее гладкой, шелковистой кожи, восхитительное совершенство ее форм под своей ладонью...
Стоп!
Приди в себя, дурень. Ты все погубишь, если позволишь себе поторопиться!
Неторопливо, чтобы дать себе время опомниться, и понимая, что стоит ему заговорить сейчас, то голос неминуемо выдаст охватившее его волнение, он прошел к глубокому креслу, стоявшему вполоборота к кровати, между нею и окном, и опустился в него, словно в некое убежище, способное защитить его от искушения.
Не помогло. Он не мог оторвать от нее взгляда, в котором против воли светилось восхищение пополам с желанием. Наконец, приложив, почти видимое усилие он заговорил достаточно спокойно, если бы не выдававшая его, неизвестно откуда взявшаяся хрипотца в голосе.
- Простите что побеспокоил, но надо отдать кое-какие распоряжения на утро, а для этого необходимо вначале посоветоваться с вами, Таис. Насколько я помню, завтра - день следующего урока для мадемуазель Софи?

 Отправлено: 24.12.15 23:48. Заголовок: Совместно с Алексеем..

Скрытый текст

Совместно с Алексеем Елизаровым

При всем своем скромном опыте по данной части, Тася, однако, вовсе не была бы женщиной, если бы не поняла, что желанна Алексею. Ведь тот буквально застыл на месте, когда, высвободившись из сковавших движения пут, она выпрямилась и посмотрела ему в лицо, привычным жестом смахивая упавшую на глаза тяжелую прядь. Гладкие и прямые как стрелы волосы, которые, вопреки обычаям, она никогда не заплетала на ночь и уж тем более не прятала под кружевной чепец, давая полную свободу от шпилек и заколок и позволяя свободно ниспадать по спине и плечам, рассыпаться во сне по подушкам, всегда были тайной гордостью мадам Елизаровой. И всегда нравились Алексею, любившему, когда супруга представала перед ним с распущенными волосами. Стало быть, эта прихоть осталась в нем по-прежнему неизменной, как, может быть, и иные, что слишком часто вводили Таисию Николаевну в крайнее смущение, вызывая у мужа вместо понимания и терпения упреки, а порой и унизительную насмешку. Об этом госпожа Елизарова, увы, тоже помнила до сих пор слишком хорошо. Впрочем, страха и неприятия, испытанного в тот вечер, когда Алексей впервые переступил порог этой комнаты, вернувшись после своего многолетнего отсутствия, как ни странно, больше не было. Слова о том, что он не чувствует за собой права обладать ею, накрепко засели в памяти. И потому Тася чувствовала себя защищенной от любых посягательств, хоть и не знала, откуда идет подобная уверенность – ведь и раньше Алексей многое обещал ей, чуть ли не через минуту забывая только что данные обещания…

- Да, в прошлый раз я пообещала, что следующий урок будет завтра, - откликнулась она, украдкой наблюдая, как супруг вначале медленно, точно сомнамбула, бредет в сторону кресла, а потом устраивается в нем, по-прежнему не сводя с нее глаз, в глубине которых все еще заметно было это смутное золотистое мерцание. И опять же – как ни странно, чувствовала, что ей нравится, несмотря на то, что ни о чем больше даже не желала думать. – А что за распоряжения и как они могут на это повлиять?

- Распоряжения относительно часа завтрака, экипажа и прочего, но об этом после, потому как они зависят от итогов нашей беседы, – Алексей тряхнул головой, в попытке избавиться от наваждения, и как-то собрать расползавшиеся мысли. Вот ведь. Почти забыл, о чем собирался с ней говорить. Наваждение, туман. И дивное сочетание темных волос, глубокой синевы глаз и ее белоснежной кожи кружило голову, словно крепчайший самогон, а ведь надо было хоть как-то сохранить ясность рассудка. – Я хотел спросить - не слишком ли вы попеняете мне, если завтра я не буду сопровождать вас в Высокие горки?

- Нет, - ответила Тася, почти не задумываясь, но уже в следующее мгновение упрекнула себя за подобное безрассудство. Сердце в груди будто бы дернулось и забилось в два раза сильнее: глупая, глупая! Как можно было так легко попасться?! Наверняка, это просто какая-то очередная проверка, которую он решил устроить, пользуясь тем, что отношения их в последние дни стали чуточку теплее и потому больше вероятность поймать момент, подобный нынешнему, когда чуть слабее ее внимание или самоконтроль. – Я имею в виду, что это, конечно, не очень правильно, но если ваши дела действительно невозможно отложить хотя бы до момента возвращения, то я поеду одна. Нельзя нарушать обещание, данное ребенку. Вы ведь меня понимаете?

Алексей же вздрогнул от этого быстрого, слишком быстрого ответа, и пояснение, в очередной раз намекающее (в который уже раз), что в Горки она ездит лишь ради девочек, уязвило до глубины души. Ребенку... Где был этот ребенок, когда спустя почти три четверти часа после окончания урока, обе девочки были в саду, а она с Фроловым - в доме, наедине... И потом - каждый раз, когда он упоминал Горки - она вновь и вновь с упорством, достойным лучшего применения, подчеркивала – «ребенок», «Софи», «талантливая».... Только вот к чему это старательное подчеркивание, каждый раз заставляющее его стискивать зубы и отводить взгляд с мыслью о том, что на воре шапка горит? И что, будь эти визиты действительно продиктованы всего лишь необходимостью уроков, ей бы и в голову не пришло так тщательно и старательно акцентироваться на этом в разговоре.

Впрочем, этот укол, который Алексей ощутил всем своим существом, имел и свои плюсы. Удивительное очарование женщины, сидевшей на постели, рассеялось, и желание, хоть и не растворившееся окончательно, тем не менее, теперь не кружило голову, мешая соображать.

- Дело не только в моих делах, хотя вы правы, они тоже имеют место быть, - наконец, отозвался он довольно спокойно, отводя, однако, глаза на кончики собственных, соединенных перед лицом пальцев. Мысль о том, что Таис сможет прочесть по глазам, как его уязвил этот скорый, поспешный ответ, это очередное подчеркивание цели, по идее, не нуждавшейся в подчеркивании... была невыносимой. Что говорить? Сказать, что у него иные причины? Так ее эти причины вроде бы не интересуют, хотя логичным было бы предположить первый вопрос «почему?». – Возьмите завтра с собой вашу Катерину, и, если сможете, извинитесь за меня перед Анной. Я обязательно расскажу ей обещанную сказку при следующей встрече.

- Конечно, - только и кивнула в ответ Таисия Николаевна, от настороженного слуха которой не ускользнуло, что извиниться за свое отсутствие муж попросил ее не перед Андреем, а лишь перед его маленькой дочкой. Однако надо было бы окончательно свихнуться, чтобы пуститься выяснять, почему. – Я даже думаю, что эта встреча вполне могла бы случиться в нашем доме: не все же нам ездить к Фроловым? Может быть, вы не станете возражать, если я завтра приглашу их к нам – всех троих? И, к слову! – внезапно вспомнив, она оживилась. – Помнится, вы опрометчиво пообещали мне новое фортепиано!..

- Разумеется, пригласите, – кивнул Алексей, и прикусил в улыбке губу, прикидывая, стоит ли сказать сейчас, или все же сделать сюрприз? Но, раз уж об этом зашла речь, то... Он чуть склонил голову набок, глядя на жену с лукавым выражением, и выждав небольшую паузу, все же сказал. – Пригласите, да хоть бы и с тем, чтобы провести ваш следующий урок у нас. Потому как одно из дел, ожидающих меня завтра – это проследить за тем, чтобы пресловутое фортепиано, точнее рояль – был бы доставлен и благополучно перенесен в гостиную со всеми подобающими ему почестями.

Рояль работы знаменитой фабрики Шредера, он выписал на второй же день по приезде, вечером после того, как о нем зашла речь за обедом, причем отправил заказ не по почте, а командировал в Петербург Ефима, младшего сына конюха Степана, с достаточным запасом финансов, чтобы пролететь на перекладных лошадях это расстояние вдвое быстрее, чем это сделал бы тяжелый почтовый фургон. Был ли удивлен поставщик императорского двора и самых влиятельных фамилий страны, получив заказ от безвестного нетитулованного дворянина из провинции, где и имя-то Шредера знали далеко не все – осталось неизвестным, однако в том, что тот выполнит заказ с поистине немецкой точностью, Алексей не сомневался ни на йоту.

- Что?! – не поверив своим ушам, воскликнула Тася, на мгновение перед тем, кажется, даже потеряв дар речи. – Но когда же вы успели?! Ведь это совершенно невозможно так быстро: выбрать, заказать, привезти сюда?

Абсолютно потрясенная, она смотрела на супруга, изо всех сил пытающегося спрятать довольную улыбку, широко распахнутыми глазами и… действительно не знала, что ей испытывать по этому поводу. С одной стороны, было, несомненно, приятно, что давнее и, казалось бы, совершенно забытое обещание все-таки было им исполнено. Но с другой… означало окончательную потерю возможности видеться наедине с Андреем. И, стало быть, их завтрашняя встреча – последняя?!

- Право, я не ожидала! – прибавила она, спустя минуту, вспомнив, что молчит уже слишком долго, а это может Алексея и насторожить. – Но, конечно, это… приятно, что вы так заботитесь обо мне.

Выбрать, заказать и привезти... Собственно, выбирать и не приходилось. Шредеровский рояль стоял в гостиной того дома, где прошло его детство. И Алексей навсегда запомнил его глубокое и полное звучание, совершенный резонанс, намеренное укорочение и большую прозрачность звучания, что позволяло варьировать педализацию по собственному усмотрению, не создавая при этом загромождения звуками, мягкое сопротивление клавиш и особый блеск струн, сплав для которых держался в секрете и не был подвержен времени. Однако сказать всего этого было нельзя. Ведь это безымянный бастард светлейшего князя Воронцова великолепно играл на рояле, улавливал даже мимолетную фальшь в исполнении, и мог с закрытыми глазами, на слух отличить звучание шредеровского рояля от творений Дитерихса, Коллардов, Штрунца и многих других. Но вот Елизаров не разбирался в музыке. И потому... потому пусть выбор рояля покажется ей случайным везением.

Алексей не нарушал долгого молчания, воцарившегося после ее слов, хотя вновь почувствовал это странное облачко, набежавшее на только что просиявшее солнце. Ее слова не содержали ничего, что могло бы объяснить это состояние - но отчего-то ему и не хотелось докапываться до причин.

- О ком же мне еще заботиться? – отозвался он просто. – У меня на этой земле нет никого кроме вас.

Помедлив несколько секунд, но, в общем-то, и не ожидая ответа, Алексей оперся о подлокотники, поднялся с кресла и подошел к окну – к тому самому, возле которого стояла она в первую ночь по его приезде. За ним было черным-черно, и со стекла рассеянным взглядом на Алексея посмотрело его собственное бледное отражение. В повисшей тишине гулко ударили часы и двенадцать медленных ударов, казалось, разнеслись далеко по притихшему дому.

- Полночь, – вполголоса произнес он наконец, и обернувшись, посмотрел на молодую женщину. Она была так красива, и выглядела такой трогательной, маленькой, беззащитной в белой кипени одеял и подушек, что защемило сердце. Ну откуда, зачем эта чертова щепетильность, мешавшая сейчас шагнуть к ней, сграбастать в охапку, и...

Алексей отошел от окна, спокойно подошел к кровати и, склонившись к Тасе, легко коснулся губами ее лба, у самой границы роста волос, а выпрямившись, проговорил совсем тихо:

- Уже поздно. Завтра у вас долгая дорога и насыщенный день. Ложитесь-ка спать. А поскольку я уеду еще до рассвета, и за завтраком вас не увижу, то позвольте уже сейчас пожелать вам доброго пути на завтра. Доброй ночи.

И, поклонившись, он направился к выходу.

 Отправлено: 24.12.15 23:58. Заголовок: Когда супруг покинул..

Когда супруг покинул комнату, Таисия Николаевна еще немного времени оставалась, сидя на краю постели, не решаясь сразу же лечь обратно и прислушиваясь к звукам, доносящимся из смежной спальни. Но на сей раз дело было вовсе не в том, что беспокоило ее всякий вечер до этого. Алексей ведь дал слово и не нарушит его. После сегодняшнего разговора, после того, что увидела и почувствовала в нем, Тася уверилась в этом окончательно.

Однако простые и сердечные слова мужа, произнесенные им перед уходом так буднично, словно и не было в том ничего для них двоих необычного, смутили госпожу Елизарову даже больше, чем… его поцелуй. Вернее, осознание того, что ласковое прикосновение его губ, так не похожее на учтивые и, в общем-то, формальные поцелуи рук, было ей совсем не неприятно. А вместе с этим – чувство стыда. Того самого, что впервые смутно зашевелился где-то внутри еще на обратном пути из Высоких Горок, когда Тася впервые подумала о том, что зря так легко согласилась переписать составленное Андреем прошение о разводе. Теперь же, прежде почти неощутимое, оно неумолимо росло и увеличивалось в душе, заполняя ее изнутри и вызывая тем весьма неприятное, давящее и гнетущее чувство вины, от которого все сложнее было отделаться.

На другое утро госпожа Елизарова проснулась несколько раньше обычного. Горничная, явившаяся на зов барыни, была немного удивлена. Обычно именно ей приходилось будить Таисию Николаевну, не любившую вставать ни свет, ни заря и потому почти всегда недовольно ворчавшую и требовавшую себе еще хотя бы несколько минут сна, всякий раз, когда, вихрем влетая в спальню, Катя решительно раздергивала в стороны ночные шторы, впуская внутрь комнаты яркий дневной свет. Впрочем, быстро отыскав для себя объяснение странного поведения барыни в том, что нынче ей предстоит встреча – а почитай, свидание – с Андреем Егоровичем Фроловым, которого Катя, как и все остальные слуги в Павловке еще несколько дней назад почти уже держали за своего нового хозяина, ибо, как известно, что слуги знают все, всегда говорливая и любопытная, девушка не задала Таисии Николаевне ни одного вопроса, кроме обычных: какое платье приготовить к визиту в Высокие Горки и как уложить нынче волосы. Ну и прибавила еще после, как бы невзначай, что Алексей Николаевич уже отзавтракал и убыл из дому по делам:

- Так что встретитесь с ним только вечером. А может, даст бог, и вовсе сегодня без этого обойдется, - прибавила она после с заговорщицким видом, помогая Таисии Николаевне избавиться от ночного одеяния, чтобы принять, по обыкновению, уже приготовленную к утру ванну.

- А почему это, собственно, должно меня так уж обрадовать? – вдруг спросила Тася, поднимая глаза и устремляя на свою камеристку взгляд полный искреннего недоумения и недовольства. – И вообще, я, кажется, уже просила тебя никак не комментировать слов и поступков моего мужа. И если ты не понимаешь дружеской просьбы, то отныне можешь считать, что я это тебе приказала! Потому накажу, если приказ этот выполнен не будет.

Прикусив язык и потупившись, Катя больше не произнесла ни слова до тех пор, пока не пришло время ехать к Фроловым. Да и дорогой лишь изредка обиженно и удивленно поглядывала на барыню, которая, странное дело, не проявляла ни проблеска обычной радости и довольства тем, что вскоре увидит дорогого для себя человека. А вместо этого, почти весь путь до Высоких Горок не отрывала глаз от взятого с собой, недочитанного накануне томика Вашингтона Ирвинга.

Дочери Андрея Егоровича встретили свою любимую гостью, как всегда, с восторгом, сдерживать который на сей раз не было никакой необходимости – ведь нынче «Тасечка Николаевна» не привезла с собой незнакомых новых людей. Впрочем, после того, как все вместе пошли в дом, Аннушка все-таки спросила, у нее, смущаясь, почему в Высокие Горки сегодня не приехал Алексей Николаевич?

- У него просто очень много дел, дорогая! – с мягкой улыбкой пояснила Тася, поправляя на макушке девочки слегка сбившийся набок бант и чувствуя себя при этом почему-то неловко, словно обманщица, хотя говорила чистую правду. – Но он просил передать тебе свои личные извинения за то, что не смог быть здесь. А также приглашение посетить в ближайшее время нашу Павловку. Вместе с папой, Сонечкой и мадемуазель Валери, конечно же!.. К слову, Соня, ты сможешь опробовать там наш новый рояль – Алексей Николаевич сказал мне вчера, что сегодня его как раз привезут к нам в дом. Это его мне подарок!

- Ура! – воскликнула вторая из близняшек, шедшая вприпрыжку с другого боку, в нетерпении дожидаясь шанса как можно быстрее утащить Таисию Николаевну в музыкальный класс. – А к чему подарок? Разве у вас именины?

- Соня, ну ты что, совсем глупенькая?! – внезапно воскликнула Аня со своей стороны. – Не понимаешь разве, что подарки дарят не только к именинам и на Рождество, а и просто так, когда кого-нибудь сильно любят?!

- Да сама ты глупая!

- А я говорю, что это ты… - обидевшись, Соня даже показала сестре язык, скорчив при этом препротивную гримасу.

- Девочки! – нахмурившись, Таисия Николаевна наградила их по очереди строгими взглядами и приказала прекратить ссору. Однако слова маленькой Ани никак не выходили из головы. И, чтобы побыстрее переключиться на другое, она спросила, почему не видно Андрея Егоровича. Было, и в самом деле, странно, что он не вышел ее встречать.

- Monsieur Andre est allé à la commune le matin…* - тихо произнесла гувернантка, все это время шедшая за ними следом и не решавшаяся, как и почти всегда, в присутствии госпожи Елизаровой, вставить в разговор лишнего слова.

- Mais pourquoi?!** – удивилась Тася.

- Je ne sais pas, madame. Mais il a promis de revenir pour le dîner. ***

- Eh bien ... Il est bon****, - пожала плечами госпожа Елизарова. – Мы как раз успеем закончить наш с Соней сегодняшний урок.


__________________________________________


*- Месье Андре уехал по утру в уезд. (здесь и далее фр.)

** - Но зачем?!

*** - Не знаю, мадам. Но он обещал вернуться к обеду.

**** - Что же... хорошо.

 Отправлено: 27.12.15 13:07. Заголовок: Не зря Алексей выеха..

Не зря Алексей выехал из дома чуть ли не на рассвете. Таис не спросила его о целях поездки, и это казалось весьма на руку, поскольку встречать фургон на почте и препровождать его домой было совершенно необязательно, он мог бы с тем же успехом дождаться доставки и дома. Инструмент, он, конечно же, встретит, раз так удачно собрался в уезд именно сегодня, но основной смысл поездки был в другом.
Контора Романа Ипполитовича Шанского, который был поверенным еще у Елизарова-старшего, открывалась в восемь утра, поэтому Алексей проездил по улицам уездного городка взад-вперед добрых полчаса, зато поспел к открытию первым и был принят без проволочек. Шанский - сухонький, сморщенный, человечек, казавшийся таким же потертым и пыльным, как тяжеленные папки и фолианты в его конторе, был, однако, вовсе не так стар, как казался. Глубоко запавшие глаза смотрели из-под кустистых седых бровей остро и цепко. И хотя по виду обладатель их сам казался совершенной развалиной - сновал между своих шкафов он ловко и быстро. Елизарова он тоже узнал сразу же, и, выслушав просьбу, с которой тот явился, довольно закивал.
- Значит, завещание хотите составить? Похвально, похвально, что вы, наконец, об этом вспомнили, Алексей Николаевич. Хотя, если по уму, вам бы раньше опомниться. Уезжали на войну, а ну как не вернулись бы?
Алексей развел руками. Действительно, непредусмотрительность Елизарова была феноменальной, но с другой стороны, совершенно в его духе. Он попросту не представлял себе, что может погибнуть. А если и представлял, то, видимо либо думал, что все произойдет само собой, либо попросту не заботился о том, что станет с Тасей. Либо, что более вероятно, просто боялся думать о смерти, и предпринимать шаги, которые способны напугать человека суеверного или слабодушного.
- Знаю, Роман Ипполитович. Что поделать, молодой был, легкомысленный. Не подумал.
- Можно подумать вы сейчас не молодой, - фыркнул Шанский, доставая папку, и сдувая с нее пыль. Алексей закашлялся, а поверенный даже носа не наморщил. - Ну-сс, милостивый государь, приступим. Извольте написать волеизъявление вначале на черновике, а после мы перепишем его на гербовой бумаге.
Алексей замялся.
- Не могу ли я только продиктовать его, а записал чтобы кто-то из ваших писцов?
- А в чем дело? – Шанский, уже успевший усесться за свой стол, и развязывающий теперь тесемки папки, поднял голову:
- Ранения у меня, Роман Ипполитович, застарелые. Мне тяжело писать.
- Вот как? - поверенный задумался, постучал пальцем по папке, и протянул ему лист бумаги. - Ну-ка, напишите что-нибудь.
Елизаров скрипнул зубами, но делать было нечего. Он взялся за перо, с неловкостью тут же провернувшееся в его руке. Затем поправил его левой рукой в пальцах правой, придав правильное положение, обмакнул в чернильницу, и начал писать. Медленно, с усилием выводя крупные, угловатые буквы, словно бы писал не пером по бумаге, а высекал зубилом по камню. Удерживать перо было трудно, неспособные к тонким движениям пальцы так и норовили его упустить. Оно проворачивалось, скользило, а когда Алексей пытался приложить усилие - то нажим, которого он не мог дозировать, оказывался слишком силен, и кончик пера прорывал бумагу.
- Да-а, батенька, так не пойдет, - резюмировал Шанский, глядя на то, как его клиент в течение доброй минуты выводил два слова. - У вас и почерк изменился. И подпись тоже наверняка, да?
- Увы, да.
- Но так не годится. Вы должны заверить у меня вашу изменившуюся подпись, если хотите, чтобы и впредь счета или расписки за вашим автографом принимались за истинные. Иначе вас могут обвинить в подделке и мошенничестве.
- Я слышал о таком, но, признаться, не знаю, как это делается, - Алексей отложил перо.
- Необходимы несколько свидетелей, которые подтвердят вашу личность официальным образом. А потом заверят вашу подпись, которую вы повторите несколько раз в их присутствии, подтверждая таким образом, что так подписываетесь действительно вы, Алексей Николаевич Елизаров, и отныне вашу подпись следует считать именно такой.
Алексей, собственно, знал об этой процедуре, хоть и без деталей. И заранее зная, что рано или поздно понадобятся люди, способные засвидетельствовать его личность, а слуги и члены семьи для этого не годились, он, тщательно штудируя все документы которые только смог найти в архивах конторы и в кабинете, запоминал имена и должности людей, которые там упоминались. И теперь, делая вид, что раздумывает, наморщил лоб.
- Свидетелей... и кого бы мне позвать...
- Врача перво-наперво, если то, что мешает вам - есть результат ранений, - флегматично посоветовал поверенный.
- Никита Сергеевич! - моментально вспомнил Алексей врача, счета за оплату услуг которого были внесены в расходные книги пятнадцатилетней давности. - Прокофьев. Он еще практикует?
- Какое там. Стар он уже, разве что изредка. Но в свидетели годится, верно, он еще и батюшку вашего, Николая Алексеевича пользовал, помнится, и вас с детства знает.
- Зверев, заседатель суда?
- Помер он, давно. Годков восемь тому. Сердце, говорят, лопнуло. А по мне - так жрать меньше надо было. Вы ж его помните - он в собственное кресло с трудом помещался.
Алексей в задумчивости откинулся на спинку стула.
- Рындин Иван Яковлевич, канцелярист Земского собрания, Авдотьев Гавриил Макарович, землемер, Лихоимцев Валерий Павлович, секретарь банковский?
- Довольно, - Шанский, записывавший имена на клочках бумаги, остановил его движением пера. - Авдотьев на каторге второй год. Супругу свою с полюбовником застукал, порешил обоих, теперь вот Сибирь меряет. И навряд ли скоро вернется, Сибирь - она большая. Лихоимцев в отставке, свечки каждый день в церкви ставит за то, что его в тридцатом году за лихоимство не упекли, на волосок от того был. Хороша фамилия, да? А вот Рындин как был канцеляристом, так и остался, - он обернулся, подзывая писца и протягивая ему бумагу. - Афроний Степаныч. Вот этих троих извести-ка, голубчик – нужны как свидетели. Да передай, что буду очень благодарен, если не откажутся, и поторопятся.
- Роман Ипполитович... может, за Прохоровым мне самому сходить? - Алексей поглядел на уходившего писца. - Невежливо как-то. Почтенный человек, в годах уже немалых, а его вот так, без объяснений, с посыльным записочкой вызывать.
- Не положено! - значительно проговорил Шанский, водружая на нос пенсне, и глядя на Елизарова поверх круглых стекол, - Он нам не как знакомый нужен, а как свидетель. По закону освидетельствуемый, то есть вы, со свидетелями видеться может лишь в присутствии должностного лица, то есть меня. Порядок есть порядок, хотя, может, вам это и покажется нелепым.
- Понимаю, - Алексей не пытался настаивать, и стал ждать. Меньше чем через час все трое были в сборе, причем старый доктор прослезился, увидев Елизарова живым, а Лихоимцев поглядывал на него крысьими глазками и отводил взгляд. Шанский, прекрасно знавший всех троих, тем не менее, напустил на себя неприступный вид полицейского следователя при исполнении, вызвал в качестве уполномоченных своего писца и еще какого-то деятеля, которого не удосужился представить, и устроил снятие свидетельских показаний по всей форме. Алексей не знал - смеяться ему или негодовать, но, тем не менее, был в глубине души бесконечно благодарен Шанскому за его въедливость и предусмотрительность. После такого подтверждения личности, которое вроде бы всего лишь предшествовало подтверждению подписи, он мог бы ощущать себя в полнейшей безопасности.
Когда "подтверждение личности" было завершено, врач, по просьбе Шанского, более походившей на приказ, попросил его показать руки. Алексей скинул сюртук, закатал до локтей рукава рубашки, и разнообразие выражений на шести лицах едва не заставило его усмехнуться. Старый поверенный и бровью не повел, только вглядывался весьма внимательно, врач широко раскрыл глаза, Рындин отвернулся и перекрестился, а выражение ужаса и отвращения на трех других было таким красочным - хоть сейчас картины пиши. Прохоров все же добросовестно осмотрел обе руки, прощупал сухожилия на предплечьях, заставил согнуть и разогнуть пальцы, потом подержать то один, то другой предмет, от массивного пресс-папье до зубочистки, причем все это зачем-то велел проделывать с закрытыми глазами. И наконец, взявшись за дело всерьез, обследовал правую кисть с каким-то странным приспособлением, похожим на кусок каучука из которого торчал вплавленный в него треугольный шип.
- Что скажете, доктор? - тоном судебного заседателя осведомился Шанский.
- Скажу, что почерк и подпись, разумеется, должны сильно измениться.
- Вы вполне уверены? Может, есть необходимость заручиться еще одним мнением? - со свойственной ему въедливостью осведомился поверенный. Старый врач возвел глаза к потолку:
- Да зовите хоть самого Арендта. Он вам скажет, как и я - чудо, что Алексей Николаевич вообще умудряется удерживать в пальцах такой тонкий предмет, как перо, не говоря уже о том, чтобы писать им.
На этот раз даже Шанский был удовлетворен. Далее последовало еще одна муторная и долгая процедура, в течение которой Елизарову пришлось расписаться на нескольких гербовых бумагах, а свидетели заверяли их по очереди, старательно выписывая диктуемые писцом формулировки. В конце концов, и это было закончено, свидетели удалились, а поверенный с клиентом, наконец, занялись делом, из-за которого тот, собственно, и пришел. Шанский оказался приятно удивлен. Елизаров, который на его памяти не отличался педантичностью, сейчас весьма придирчиво отнесся к формулировкам, напрочь вычеркнул пункт, который предусматривал волю завещателя на случай, если смерть наследника последует раньше, чем завещание вступит в силу. А также удивил поверенного тем, что, называя жену своей единственной наследницей, оговорил еще и пункт о том, что завещание должно вступить в силу не только в случае его смерти, но и в случае безвестного исчезновения сроком более года. А на удивление Шанского ответил тем, что возможно вынужден будет снова вернуться на Кавказ, где все может произойти. Закон в этом случае предусматривает счесть без вести пропавшего – погибшим, лишь спустя десять лет, но здесь ведь и сам завещатель имеет право распорядиться, как сочтет нужным? Против этого возразить было нечего, хотя поверенный понятия не имел, откуда Елизаров поднабрался таких сведений.
Когда, после всего, Алексей выбрался из пыльной конторы на свежий воздух и яркий солнечный свет, то казался самому себе таким же затхлым и пропыленным, как папки на полках у Шанского. И долго щурился, привыкая к солнцу, звукам и уличной суете. В конце концов, он зашел на почтовую станцию, уплатил за пересмену лошадей для ожидаемого им фургона и велел тотчас же по приезде перенаправить его в Павловку. Затем, еще немного поразмыслив, отправился в ювелирную лавку, рассудив, что рояль не явится для Таис неожиданностью, раз уж она узнала о нем заранее, а ему хотелось порадовать ее настоящим сюрпризом.

 Отправлено: 27.12.15 13:34. Заголовок: Совместно с Андреем ..

Скрытый текст

Совместно с Андреем Фроловым

Все же ювелирная лавка в уездном городке - это не Пятигорск, где предоставленный ассортимент мог удовлетворить даже самый взыскательный вкус. Великосветское общество, собирающееся там на водах каждый сезон, имело такой спрос на разного рода украшения, что ювелирам не приходилось жаловаться. Здесь же Алексей решительно не мог найти что-либо соответствующее своему вкусу - большинство предоставляемых украшений годились разве что для услаждения вкусов каких-нибудь мещанок. Кольцо для себя он, впрочем, приобрел легко - благо простой золотой обруч безо всяких изысков можно было отыскать в любой лавке. А вот подарок для Таис.... В конце концов, ему попался на глаза кулон - каплевидный сапфир, темно-синий, как ее глаза, в тонкой филигранной оправе из серебра. Приказчик заторопился, видя, что покупатель не собирается торговаться, заявил, что у него имеются еще и изумительно подходящие к этому кулону серьги и исчез в задней комнате. Алексей лишь хмыкнул, и оперся локтем о прилавок, зная, что это ожидание может продлиться довольно долго

Фролов с самого утра выехал в город, чтобы встретиться с одним знакомым судейским, который вполне разбирался в вопросах, интересных Андрею Егоровичу. За неторопливой беседой он провел там добрых два часа. И уже думал, что и не выберется на свою беду из цепких лап Георгия Прохоровича, когда в кабинет его вдруг явился секретарь и жалобно проблеял, что господина поверенного ожидают в приемной целым семейством по срочному спорному делу. И так как дело и впрямь было спорное, по этому поводу, прямо за дверью кабинета Георгия Прохоровича уже успела вспыхнуть серьезная перебранка.
- Видать, наследники. Тут купчиха одна померла, капитал немалый, а прямых наследников нет, вот теперь все прочие и грызут друг другу глотки. Один аж из Первопрестольной заявился!
- Ну, тогда не стану более занимать вас своими проблемами, и так уж довольно на меня времени потратили. Весьма признателен за оказанную помощь. И непременно напишу в Петербург по вашему совету.
Выйдя на улицу, Фролов вытащил «брегет» и, взглянув на время, понял, что еще успеет зайти к приказчику в ювелирную лавку, а после неспешно до обеда вернуться в имение. Тася к тому времени как раз окончит занятие с Соней. Каково же было его удивление, когда переступив порог маленького магазинчика, он сразу же наткнулся взглядом на спину человека, которого никак не ожидал увидеть именно здесь и сейчас!

Когда за спиной открылась дверь, Алексей машинально оглянулся и вскинул бровь, не в силах скрыть удивления.
- Андрей Егорович? Рад вас видеть, хотя, признаюсь - неожиданно.
Он шагнул навстречу Фролову, протягивая ему руку.
- Какими судьбами?

- Доброго дня, Алексей Николаевич, - Фролов вежливо поклонился, пожал протянутую руку и, совладав наконец-то со своим замешательством, прошел к одной из витрин, где лежали брелоки и булавки для галстуков, - Да вот, по делам имения был в городе. И решил заглянуть сюда – часы почистить.
Он вновь достал свой «Breguet», хотя чистить его отдавал лишь в прошлом месяце.
- Стали отставать, а это неприлично для подобных часов, - из-за занавески выплыл круглолицый приказчик, и Фролов, желая опередить его словоохотливость, сразу же объявил о цели своего визита. Сам же продолжил внимательно разглядывать булавки – одну с янтарной головкой, другую с малахитовой. Однако успел попутно отметить взглядом и кулон на бархатной подложке, и маленькие сапфировые капли, что держал в руках ювелир, - А вы себе или супруге что-то выбираете? - будто нехотя спросил он.

- И то, и другое, - Алексей пожал плечами, снова опираясь о прилавок. - Зашел за подарком для Таис, заодно и вспомнил, что раз я больше не в плену - то надо купить и отнести отцу Герману новое обручальное кольцо для освящения. Горцы ведь не оставили на мне не то что кольца - но даже и креста. Хотя, право, среди всех формальностей, необходимых после возвращения, это - самая малая.

- Ну, что вы! Для христианина – это важно, - Фролов пожал плечами и повернулся к Алексею Николаевичу, разглядывая того более внимательно. Странным образом, сейчас, когда Таси не было рядом, и ее близость не сбивала ход его мыслей, он мог трезво смотреть на своего оппонента. Елизаров либо был хорошим актером, либо и вправду переменился. Конечно, ощущалась некоторая настороженность по отношению к нему и не случайно – не дурак же Елизаров, чтобы не понимать, что могло происходить между ними с Тасей, но открытой враждебности или надменности, о которой так часто упоминал Филиппов, не было, - Но ведь не только это вас привело сюда? Полагаю, с момента вашего возращения дел и хлопот навалилось на вас немало?

- Более чем, - фыркнул Алексей. - Я приехал к своему поверенному, к Шанскому - знаете такого? Составить завещание. Десять лет назад по молодости или по легкомыслию, отправляясь на Кавказ, я об этом и не подумал. А когда разбирал свои дела - наткнулся на отцовское завещание и ужаснулся. Оно составлено таким образом, что в случае моей смерти, при отсутствии кровного наследника на родовое поместье у младшего брата отца прав будет куда больше, чем у Таис, можете себе представить? Казалось бы - дело на каких-нибудь полчаса, а мне пришлось провозиться все три, потому что еще следовало найти людей, подтверждающих мою личность и врача, а также пройти скучнейшую процедуру по заверению подписи. Почерк-то у меня изрядно изменился. Впрочем, благодарен его дотошности, иначе я, пожалуй, легко бы попал впросак, подписывая счета, их, чего доброго, никто не принял бы.

- Вот как?! В таком случае, ваш дядюшка проявил либо мало знания, либо много такта: мне неизвестно, чтобы Таисия Николаевна испытывала с его стороны какие-либо притеснения. Впрочем, о вашей смерти и не заявляли открыто. И завещания не оглашали, а все-таки – не каждый добрый родственник будет ждать, когда тело усопшего остынет, - заметил Фролов, невольно вспомнив толпу наследников покойной купчихи в приемной судейского.
- Шанского я, конечно же, знаю. Приходилось с ним иметь дела, когда я в городе состоял на службе. Он и вправду, человек совестливый – дело ведет свое весьма споро и не пропускает мелочей, чтобы уж ему никто не мог предъявить претензии. Но простите мое любопытство. Как это у вас мог вдруг перемениться почерк?
Фролову, конечно, доводилось слышать, что некоторые люди теряли возможность совладать с пером, например, пережив апоплексический удар. Но ему вдруг сделалось любопытно узнать, что послужило к тому причиной у Елизарова. Ведь, несмотря на то, что, судя по заметной хромоте, тот перенес немало испытаний в плену, руки его были на вид вполне здоровы. А сейчас даже и ухожены.

Вместо ответа Елизаров расстегнул запонку на правом манжете и, оттянув кверху рукав и сюртука, и рубашки, повернул к нему правое предплечье, располосованное от запястья до локтя бугристыми шрамами в большой палец толщиной, явно оставленными каленым железом. Само же запястье охватывал широкий "браслет" от кандалов, стерших плоть до самых костей, а еще чуть повыше темнел жуткий воронкообразный рубец, от чего-то массивного, пробившего руку насквозь, и глубоко втянувшего между костями предплечья не только часть мышц, но и кожу.
- Сухожилия перебиты, - коротко пояснил он. - С ножом, вилкой, да хоть с пистолетом справиться-то могу, а вот удерживать в пальцах перо - тяжкий труд. Я пишу сейчас не лучше пятилетнего ребенка, с тем же трудом и так же неловко. Впрочем, это не самая интересная тема, - он опустил рукав и, застегивая запонку, с интересом поглядел на Фролова. - А могу ли я побыть несколько бестактным и полюбопытствовать - какие дела привели в город вас?
Видеть его здесь было удивительным облегчением. Ведь это означало, что Фролов, который, несомненно, знал, что Таис сегодня приедет к нему, вовсе не дожидался ее, как следовало бы любовнику, а попросту занимался своими делами! Похоже было на то, и Алексей ощущал себя так, словно у него камень с плеч свалился, и беседовал с ним так легко и по-дружески, словно не было этих жутких, тягостных колебаний и размышлений, отравлявших ему первое время пребывания дома.

- Что же, простите меня еще раз за нескромное любопытство, - ответ и демонстрация более чем удовлетворили Фролова, а вот несчастный приказчик, который все еще стоял молча с оборотной стороны витрины, отчаянно изображая, что вовсе не интересуется беседой своих визитеров, побледнел, и нижняя губа его растеряно отвисла, обнажая ряд мелких желтых зубов, - Наверное мучают боли при смене погоды? Конечно, не могу сравнивать, но у самого перелом руки еще с детских лет зимой напоминает о себе отвратительнейшим образом. Но доктор Иванов, который три года как стал здесь уездным хирургом, придумал мне неплохую мазь. Обратитесь к нему, он кудесник. Живет здесь недалеко, через три улицы.
На самом деле, этот пространный монолог нужен был Фролову в первую очередь, чтобы придумать достойный и правдоподобный ответ на вопрос Елизарова. Ведь, хотя в самом начале беседы он и упомянул о делах имения, теперь требовалось найти более емкое объяснение.
- Собираюсь строить ткацкую мастерскую и заказывал станки, - и это было правдой. Только станки были выписаны еще месяц назад. А строительство начнется уже через пару недель, когда из Москвы прибудет архитектор для консультации по поводу проекта здания, предложенного одним из его крестьян, которого сам Фролов давно выделял как умного и смекалистого, и даже отправлял за границу учиться.

– Будет интерес, приезжайте – покажу, что задумал, – прибавил он с любезной улыбкой, а сам, будто в записную книжицу, занес в память обязательное, в ближайшее же время, посещение Шанского и того доктора, что осматривал Елизарова.

- Любопытно, хотя интерес скорее умозрительный, чем практический, - отозвался Алексей. - Вы же знаете, на моих землях не выращивают лен, а закупать сырье со стороны, чтобы ткать у себя - не слишком оправданно. Я бы скорее расширил сахароварню, от свеклы в этом году деваться некуда, а на следующий будет еще больше, если погода позволит.
Он никак не прокомментировал замечание Фролова о враче, лишь кивнув в благодарность. Перебитое бедро, которое так долго оставалось не вправленным и так скверно срослось, конечно, болело, и не только при перемене погоды, но это было наименьшее из зол. А что до всего остального... не все ли равно, худшей боли, чем была все эти пять лет, все равно не будет, а значи, вполне можно перетерпеть, и стоит ли возиться?
Приказчик тем временем робко поставил на прилавок коробочку и подтолкнул ее вперед - с одной стороны не решаясь прервать разговор клиентов, а с другой - опасаясь, как бы заболтавшись, один из них не позабыл о сделке.
- Что? Ах да... - Елизаров открыл коробочку, одобрительно кивнул и, спросив цену, заплатил не торгуясь. После чего обернулся к Фролову. - Что ж, я рад был видеть вас, Андрей Николаевич. Мне пора, да и у вас дела. Надеюсь увидеть вас с дочерьми через пару дней на нашем вечере.

Андрей посторонился, пропуская Елизарова к выходу, дотронулся пальцами до тульи шляпы, которую так и не снял до сих пор, и кивнул в ответ на приглашение, еще раз подтверждая, что непременно будет. Оставшись в лавке один на один, он еще некоторое время молча размышлял над случившимся. Разговор с мужем Таси в его душе оставил странный след . Беседуя о пустяках, он все же успел составить некоторое представление об этом человеке. Нейтральная территория, думал Фролов, и верно, позволяет беспристрастно взглянуть на человека. Впрочем, его-то интерес к Елизарову, как раз, носил характер вполне корыстный...
- Андрей Егорович, позвольте ваши часы. Сейчас все проверим. Право слово, не думал, что они так быстро могут засориться! Честное слово, возможно, вы их неловко тряхнули?!
- Не беспокойтесь, я не из-за часов. Они в полном порядке.
Приказчик понимающе кивнул и сразу же переменился в лице. Конечно же, клиент имеет право на конфиденциальность, не только на приеме у врача, но и у ювелира. Тем более, если дело касается дамы.
- Я позволил себе достать для вас небольшой альбом, где представлены образцы – эскизы, так сказать. Можно выбрать и выполнить похожее или же на ваш вкус соединить детали, - пару недель назад Андрей Егорович пожелал приобрести кольцо для дамы, но подходящего случаю изделия не нашел. Тогда-то приказчик и пообещал выписать ему из столицы каталог лучших Петербургских ювелиров, чтобы после уже оттуда сделать заказ в соответствии с пожеланиями, получив при этом собственный процент. А уж то, что Фролов – клиент щедрый выгодный, сомнений не имелось.
- Хорошо, позвольте, я возьму его с собой. А сейчас бы приобрел у вас вот эту булавку с малахитом, да запонки в дополнение к ним.
Кольцо, которое Андрей Егорович надеялся преподнести Тасе к Рождеству, теперь выглядело несколько несвоевременным даром. Хотя отказываться от его изготовления он и не собирался. Пусть не теперь, а чуть погодя, но украшение это непременно будет преподнесено его возлюбленной. А Елизаров…

 Отправлено: 29.12.15 19:31. Заголовок: Путь из Владимира до..

Путь из Владимира до имения был долгий, и лишь благодаря тому, что осень выдалась сухой, а потому дорога не раскисла и не превратилась в непроходимое грязевое болото, дома Фролов оказался всего через два часа после того, как вышел из ювелирной лавки. Тем не менее, когда он очутился в передней, звуков музыки было уже не слышно.

- Закончили заниматься, - важно и будто снисходительно заметил Степан, который принимал у барина верхнюю одежду, цилиндр и различные свертки, - В дальней гостиной они, там теплее. Таисия Николаевна вас еще ждет.

- Ну, тогда вели, чтобы обед скорее подавали, - распорядился Фролов на ходу, направляясь прямо в комнату, откуда уже хорошо были слышны детские голоса и женский смех. Он замер на пороге, разглядывая с удовольствием и щемящим чувством тоски эту абсолютную семейную идиллию. Тася и девочки расположились на пушистом ковре у камина и играли, гувернантка сидела в дальнем углу и занималась вышиванием. Поленья в камине потрескивали от жара, часы тикали, и все это было правильно. На какую-то долю секунды Андрей даже поверил, что случившееся с ними в последнее время – всего лишь какое-то наваждение. И что нет никакого Елизарова, а сам он давно уже женат на Тасеньке, и вот вся его семья ныне перед ним. Все же, это огромная несправедливость, что вышло по-другому! Впрочем, нескольких часов счастья – прямо сейчас, у него уж точно никто не отнимет.

- Papa! Vous n'y étiez pas trop longtemps!* Как хорошо, что ты уже вернулся! – Соня и Аня повскакивали на ноги и бросились приветствовать отца, обнимая его и по очереди подставляя ему для поцелуя свои щеки, - А Тасечка Николаевна чуть было уже домой не засобиралась, ведь ты обещался быть к обеду!

- Ну, и напрасно бы это сделала наша Тасечка Николаевна! Ведь у нас сегодня на обед вкусный суп из гороха, жаркое с французским соусом, но самое главное… – девочки замерли, глядя на отца, который по одному загибал свои пальцы, - Главное, что из города, от месье Фурне, я привез клубничные пирожные!

- Ох! Слышите, Тасечка Николаевна! Вы чуть не пропустили настоящий пир! У вас ведь дома нет пирожных?!

Тася, между тем, уже поднялась с пола, оправила платье и подошла чуть ближе к Фролову. И тот, едва высвободившись из цепких объятий дочек и отправив их вместе с гувернанткой умываться перед обедом, наконец-то смог сделать то, о чем мечтал всю дорогу из Владимира до дома: заключил ее в объятия и принялся покрывать быстрыми поцелуями губы и щеки. Чем, кажется, немало удивил и даже смутил ее, не привыкшую видеть его столь дерзким и порывистым в проявлении нежных чувств.

- Как же я скучал по тебе! Кажется, всего ничего прошло с нашего последнего свидания, но такая мука быть от тебя вдали! Ну, да после! Все потом. Пойдем. Обед уже на столе.

Взяв руку женщины и удобно расположив ее на своем локте, Андрей повел ее в столовую, как бывало это и раньше множество раз. Только вот что-то было не так сегодня, и он ощутил это ровно в тот же самый момент. Тася улыбалась ему, как всегда, но мысли ее явно были где-то далеко. И можно было даже не сомневаться, что как минимум одна из них, тревожащих ее душу, уж точно была о Елизарове. Вернее о том, что своим нынешним поведением они вновь нарушают законы и правила как Божьи, так и людские. То же продолжилось и во время обеда. И, чтобы узнать, наконец, что именно ее так гнетет, сразу из столовой Андрей позвал ее в свой кабинет. Впрочем, не только за этим, не терпелось рассказать и о работе, проделанной им за эти дни ради их общего будущего, услышать ее одобрение.

---

*Тебя не было слишком долго!

 Отправлено: 30.12.15 22:43. Заголовок: Сразу после окончани..

Сразу после окончания урока, вновь собравшиеся вместе девочки, успевшие молниеносно, впрочем, как и всегда, помириться после произошедшей между ними, казалось бы, совсем недавно размолвки, упросили Тасю поиграть с ними в «охлопок». Этой простой и вместе с тем, веселой игре мадам Елизарову когда-то в детстве научили крестьянские ребятишки, а она, в свою очередь, однажды показала ее Ане и Соне, приведя их в совершенный восторг. С тех пор близняшки усердно собирали и хранили в коробках вместе с остальными своими детскими «драгоценностями» еще и вылезавшие изредка из нутра подушек тонкие пёрышки – те самые охлопки, которые во время игры всеми силами следовало поддерживать на лету собственным дыханием, не давая опуститься на землю прямо подле себя. Это означало проигрыш и необходимость уплатить остальным игрокам какой-нибудь фант – по их желанию. Игра, при всей немудрености правил, весьма подвижная и азартная. И поначалу Тася даже засомневалась, стоит ли «разгуливать» девочек перед все еще обязательным для них после обеда дневным сном. Но после, рассудив, что до этого еще полным-полно времени, согласилась. И следующий час – до того момента, как в гостиной появился Андрей, ненадолго замерший на пороге, с улыбкой наблюдая за царящим в комнате весельем, все трое провели совершенно замечательно. Трое – это потому, что мадемуазель Валери, в душе не одобрявшая «jeux de paysans sauvages»*, но не смевшая выражать неудовольствия вслух при мадам Таисии, отказалась от участия, сославшись на то, что недостаточно ловка, а проигрывать постоянно не хочет. В таких случаях Аннушка, от природы более мягкая и склонная к сопереживанию, чем Соня, обыкновенно предлагала выбрать другую игру, в которой могли бы участвовать все. Но, видимо, в этот раз азарт и в ней оказался сильнее сочувствия к бедной «неловкой» мадемуазель, так что дальше француженке пришлось довольствоваться в течение целого часа лишь вышиванием. И надеяться на то, что месье Андре вскоре вернется и «singeries»**, наконец, прекратятся.

Собственно, так оно и вышло. Стоило Андрею Егоровичу войти, как пушинка, которой до того довольно долго не давали упасть, а теперь – никому более не интересная, грустно опустилась прямиком на подол Тасиного платья. Но этого уже никто не заметил. Непостоянные и переменчивые, как все дети, забыв обо всем прочем на свете, близняшки с обожанием, как на волшебника, взирали снизу вверх на своего дорогого «papa», ожидая, какой гостинец тот привез им на этот раз из далекого города.

- Нет! Таких пирожных у нас дома определенно нет, - аккуратно смахнув с платья перышко, она встала на ноги и с улыбкой взглянула на Андрея и облепивших его по бокам девочек. Все-таки, удивительно, как хорошо ему удается с ними ладить! Часто думая об этом, Тася, сколько ни силилась, не могла припомнить, чтобы ее собственного отца сколь-нибудь занимала судьба дочери, до тех пор, пока не пришло время думать о ее замужестве. К чему это привело – известно. «Уж Андрей-то точно такого для Ани и Сонечки не допустит!» - подумалось Тасе. Отчего-то – с легкой грустью, что, верно, немедленно отразилось и во взоре, до того веселом и вполне безмятежном. Потому, было замечено Фроловым и истолковано по-своему. Так что стоило им вновь остаться вдвоем, как сразу после неожиданно пылких поцелуев и объятий, смутивших Тасю некоторой несвоевременностью – в комнату в любой момент могли вернуться дочери или их гувернантка, да даже и просто кто-то из слуг, тот немедленно принялся объяснять, что ведет себя так лишь потому, что сильно соскучился.

- Да-да, я тоже очень по тебе скучала, - ответила она тогда, и в тот же момент с еще более усилившимся чувством неловкости вдруг поняла, что сказала это скорее машинально, чем искренне. Потому что, как ни странно, в прошедшие дни если и вспоминала об Андрее, то в связи с чем угодно, только не с радостным предвкушением новой с ним встречи… Отделаться от этой странной мысли оказалось не так-то просто. Поэтому и во время застолья Таисия Николаевна была менее оживленной, чем до того, как она впервые возникла. Хоть изо всех сил и старалась этого не показать. Но дети, да и не только они, все равно что-то чувствовали. Так что обед, несмотря на действительно вкусные блюда и восхитительный десерт имени месье Фурне, прошел не так свободно и весело, как хотелось. Сразу после чая гувернантка увела девочек в их комнаты. А Таисия Николаевна пошла вместе с хозяином дома в его кабинет. Однако беседа почему-то не стала более непринужденной и там. Говоря о каких-то общих вещах, вроде погоды, они никак не могли перейти на уже ставший для них двоих обычным сердечный тон. И разделявшее их небольшое расстояние – Андрей по привычке сразу сел в свое кресло за столом, а Тася устроилась напротив, все никак не желало сокращаться. Ни в прямом, ни в переносном смысле. Потому что ни Фролов, ни тем более сама Таисия Николаевна ничего для этого не делали. Будто по молчаливому сговору. Когда же, видно первым утратив терпение, Андрей, наконец, спросил у нее, в чем все-таки дело, то помолчав еще немного, Тася вдруг подняла на него виноватый взор и тихо проговорила:

- Умоляю, ты только пойми меня правильно, я нисколько тебя не осуждаю... Скорей себя. Потому что мне кажется, мы… поступили как-то нехорошо, написав это прошение о разводе тайно, словно воры какие-то. Словно… обманом! Не знаю, Андрей. Твоя воля, но сама я никак вот уже несколько дней не могу заставить себя прекратить об этом думать. Это меня и гнетет… не дает покоя душе. И ничего не могу с собой поделать!


_____________________________________________



* «игры диких крестьян»( здесь и далее - фр.)

** шалости

 Отправлено: 05.01.16 00:06. Заголовок: Еще с самого первого..

Еще с самого первого момента их сегодняшней встречи Тася казалась Андрею холодной и чужой. То же продолжалось и теперь, в кабинете, где рядом с ним как будто бы сидела лишь ее телесная оболочка, в то время как душа пребывала совсем в ином месте. Что это было за место и почему оно ее так влекло? Ответа у Андрея не было, ведь все его попытки проникнуть за эту туманную завесу оказались тщетны. Что-то прояснилось лишь пару минут спустя, когда после всяких бессмысленных фраз, Тася вдруг призналась, что ей стыдно за то, что они тайно написали прошение о разводе. И это оказалось для него весьма неожиданным, хотя следовало признать, что в чем-то она была права. Поступок этот и ему самому казался не слишком благородным. Но был ли он неправильным? Ведь они бы все равно, так или иначе, отослали это прошение! И если бы Елизаров немного задержался в пути и вернулся домой парой недель позже – то отослали бы даже вовсе без него. Так какая, в конечном счете, разница?! Рассуждая подобным образом, в глубине души Фролов, тем не менее, понимал, что все это – лишь отчаянное желание оправдаться перед собственной совестью. Однако и Тасино необъяснимое малодушие вызывало немало вопросов. Что означают ее сегодняшние слова? А может, ей вовсе не хочется развода? Может, уже не интересен ей вовсе он сам и их будущая жизнь? От этих мыслей в глазах Фролова промелькнул темный, предостерегающий огонь, который возникал крайне редко, и лишь в те минуты, когда он действительно бывал сердит или чем-то раздосадован. Впрочем, злился он не на Тасю, а скорее на Елизарова, который всего за несколько дней каким-то неведомым образом вновь сумел посеять в душе этой милой, но такой покорной женщины, семена смуты.

И при этом, вспоминая их сегодняшнюю встречу в городе, Андрей никак не мог отделаться от мысли, что будь Алексей Николаевич просто посторонним и не имеющим к ней никакого отношения, то вполне вероятно, он мог бы даже показаться ему… приятным. Все случайно узнанное им сегодня невольно заставляло взглянуть на этого человека несколько под другим углом – составленное завещание, как попытка позаботиться о будущем супруги и даже подарок, который он собирался приобрести для нее без особого повода, тоже говорили скорее в его пользу, чем против.

- Послушай, - заговорил он, наконец, спустя несколько долгих минут весьма тягостного молчания, в течение которых постарался полностью успокоиться, не желая демонстрировать своей досады. Тася подняла на него глаза и в ее взоре привиделось ему что-то похожее на надежду, которую испытывает утопающий, вдруг заметивший тонкий прутик, свисающий с края песчаного берега, - ведь теперь уже ничего не изменишь и остается лишь дождаться ответа, который будет здесь через месяц, больше – через полтора. И уж тем более глупо корить себя, ведь прошение это мы могли отправить гораздо раньше, чтобы тогда ты испытывала? А уж теперь, за этот срок, что нам остался, ты сумеешь подготовить супруга к неожиданному для него известию. Не думаю, что он станет слишком противиться…

Впрочем, в последнем Андрей теперь уже не был так уж уверен. Еще не слишком хорошо узнав Алексея Николаевича лично, он, однако же, успел убедиться, что соперник его не лишен определенных достоинств. А теперь, к тому же, явно в лучшую сторону переменился в своих привычках, да еще и овеян героическим ореолом. Об этом с самим Фроловым не далее как сегодня утром в городе заговорила одна помещица, также случайно оказавшаяся во Владимире по делам. И хотя с визитами к Елизаровым пока еще никто не ездил, кажется, уже вся губерния жаждала собственными глазами увидеть вернувшегося с Кавказа живым храбреца. Помнил Фролов еще и о том, что прежде Елизаров слыл дамским угодником. Верно, и теперь не утратил умения прекрасно манипулировать женскими чувствами. Следовательно, вполне еще может, если зачем-либо поставит перед собой такую цель, вновь попытаться привязать к себе Тасю. На его стороне в этом время и возможность постоянно быть с нею рядом – все то, чего отныне почти полностью лишен сам Андрей. И это означает, что отныне ему придется прикладывать еще больше усилий, чтобы не позволить коварным чарам соперника вновь затуманить разум его возлюбленной. Но как же трудна эта задача! «Трудна, но не неисполнима!» - напомнил себе Фролов и вновь посмотрел на Тасю:

- Ты сетуешь, что мы поступили неправильно? Может, и так. Но ты лучше меня знаешь этого человека. И потому просто ответь себе на вопрос: а стал бы он сам честно играть по правилам, если бы узнал обо всем заранее? Позволил ли бы тебе решать свою судьбу?.. Или, может быть, ты сомневаешься вовсе не из-за того, что мы вынуждены держать все в тайне?

 Отправлено: 06.01.16 03:02. Заголовок: Рассуждения Андрея,..

Рассуждения Андрея, необычно – для него – многословные, и потому кажущиеся гораздо менее убедительными, чем всегда, вместо того, чтобы успокоить, только усилили сомнения Таси. А последняя реплика и вовсе её по-настоящему рассердила.

Значит, «месяца-полутора» непременно должно хватить, чтобы подготовить Алексея к известию о совершенном у него за спиной… да что уж тут и говорить, предательстве? И единоличное право осуществить эту «подготовку» Андрей, стало быть, от щедрот своих отдает ей? Прекрасно! Просто замечательно! Интересно лишь одно: как именно он себе это представляет?

Глубоко, с усилием вздохнув, чтобы сдержать рвущийся наружу гнев – весьма непривычное для нее чувство, Таисия Николаевна отодвинулась от стола. И, нервно сцепив в крепкий замок пальцы рук, сконцентрировала все внимание на висящем на стене за спиной у Фролова пейзаже, неизвестный ей автор которого, как мог, изобразил закат над маленькой, затерянной в горах, сицилийской деревушкой, надеясь хотя бы оттуда почерпнуть недостающего в последнее время душе и сердцу умиротворения. Но тщетно. В голову все равно упорно продолжали лезть обиженные и недовольные мысли, которых прежде в отношении Андрея сроду не возникало. Уже хотя бы потому, что основной их сутью было то, что все мужчины на свете одинаково эгоистичны и бесчувственны, поэтому просто не могут по-настоящему понять женских переживаний. А ведь чуть ли не с первого дня их знакомства Тася была убеждена, что уж Фролов-то точно не таков! И все остальное время он лишь укреплял ее в этой счастливой уверенности. «До тех пор, пока не возникла первая, по-настоящему трудная ситуация, в которой нужны не просто рассуждения, но четкий ответ, способный разрешить внутренние сомнения, а вовсе их не умножить!»

Почувствовав, что за ней наблюдают, Тася оторвалась от изучения сельской идиллии и вновь взглянула в лицо Фролову. Он явно ждал от нее какой-то реакции на свои слова. И просто для того, чтобы прервать эту становящуюся уже неприлично долгой паузу, госпожа Елизарова кивнула и сказала:

- Хорошо, я попытаюсь.

Должно быть, именно сухая сдержанность этого ответа, подвигла Фролова искать более убедительные доводы. Прекратив апеллировать к неким абстрактным представлениям, он попытался обратиться непосредственно к ее, Тасиному, опыту жизни и общения с тем, по поводу кого ей сейчас вдруг вздумалось сожалеть. И это был сильный ход: тот Алексей, которого она знала десять лет назад, и верно, не отличался благородством и приверженностью принципам. И потому, может быть, заслуживал и ответного вероломства. Но нынешний… Пусть в мелочах, пусть пока и не в чем-то важном и значительном, но разве не демонстрирует он нынче к ней уважения, достойного хотя бы простой вежливой благодарности?

Желая в очередной раз попытаться донести все это до Фролова, Тася открыла рот и приготовилась, было, заговорить, но тут же осеклась и нахмурилась:

- Прости, Андрей, но вот сейчас я что-то совсем не понимаю, на что конкретно ты намекаешь? Или, возможно, и вовсе хочешь упрекнуть?

 Отправлено: 09.01.16 01:34. Заголовок: Впервые с момента зн..

Впервые с момента знакомства они с Тасей находились на грани ссоры – настоящей, с теми самыми глупыми обидами и надуманными обвинениями. И, даже понимая это каким-то внутренним чувством, остановить себя или её Андрей никак не мог. Нахмурившись в ответ на слова возлюбленной, он чуть оперся ладонью о столешницу и приготовился сказать, что ей не подобает думать о нем так дурно! Но как-то вовремя сумел удержаться на тонкой грани и вновь заговорил спокойным голосом, чуть с обидой поглядывая на рассерженную гостью.

- Тася! Ни в коем случае я бы не стал тебя упрекать! Ты даже мысли такой не допускай, родная. Просто пойми, как тяжело мне думать о нас, когда ты на таком отдалении от меня.

«И не одна!» - мысленно докончил он фразу и угадал, что она подумала о том же, так как взор ее стал еще более хмурым.

- Я хорошо узнал тебя за эти годы. Ты отличаешься особым душевным складом – почти ангельским состраданием и способностью сопереживать. И вполне допускаю, что при сложившихся обстоятельствах тебе хочется быть по-человечески доброй к своему мужу, но ты не можешь не понимать, как он отнесется к этой «доброте»!

Фролову хотелось развивать эту тему дальше, он даже встал из-за стола и, заложив руки за спину, принялся было шагать по кабинету, и уже дошел до его дверей, но вдруг из коридора донеслись детские голоса. Его дочери, видно тайком покинули детскую, намереваясь отыскать отца и Тасечку Николаевну. Привыкнув видеться с ней почти каждый день, теперь они просто не понимали причин изменения этого, казалось бы, уже нерушимого правила. Замерев у двери, Фролов дождался, когда шепот девочек и шорох их платьиц утихнет, а затем вдруг быстро ее отворил. При виде отца, близнецы в один голос изумленно пискнули, залились краской, но после дружно рассмеялись, и смело проскользнули в кабинет.

- Мы сбежали от мадемуазель Валери! – с видом заговорщицы сообщила Аня мадам Елизаровой, - Она хорошая, только порой жутко скучная! Но папа грозится, что если мы будем плохо слушаться, он отошлет ее из имения, а вместо нее сюда приедет страшная ведьма! Лучше уж вы к нам приезжайте вместо нее!

Соня, стоявшая рядом молча, согласно кивала. И Фролов как ни был раздосадован, что их с Тасей разговор столь внезапно прервался, равно как и тем, что Валерия Александровна вновь не справилась со своей работой, все равно не мог расценить это вторжение иначе, чем знак свыше. Ведь один Бог знает, до чего они могли бы договориться, если бы не оно!

А вскоре и часы пробили половину пятого, что означало для Таси необходимость возвращения домой. К мужу, который, несомненно, уже ее заждался, и которому не терпится вручить ей подарок.

Желая полностью изгладить из ее памяти неприятные воспоминания, в холле Фролов сам помог возлюбленной надеть накидку, а после, как обычно, вместе с дочерьми вышел провожать ее на крыльцо. И уже в самый последний миг, прижимая на прощание к губам ее прохладные ладони, шепнул:

- Прости.

Ну а позже, тягостные томления ревности и неопределенность набросились на него с новой силой. И, рассчитывая, по привычке, унять их делом, Андрей на весь остаток этого вечера закрылся в кабинете, намереваясь еще раз обдумать, как следует, план своих дальнейших действий.

 Отправлено: 09.01.16 14:51. Заголовок: Наведавшись после юв..

Наведавшись после ювелирной лавки на почту, Алексей узнал, что ожидаемый им фургон уже прибыл, сменил по его указанию лошадей, и направился по дороге в Павловку. Он вернулся к лошади и, поднявшись в седло, пустился по той же дороге.
Он не любил экипажи и не привык к ним. Всю свою сознательную жизнь предпочитал ездить верхом, а на Кавказе так и вовсе провел в седле в сумме больше времени, чем на своих двоих. Поэтому и в уезд направился верхом, и вернулся так же, сэкономив вдвое больше времени, чем потерял бы, медленно трясясь в экипаже. А помимо преимущества скорости - было еще и удовольствие. Невероятное, неописуемое удовольствие, нестись наперегонки с ветром, ощущая мощь и силу лошади, как свои собственные, давать коню полную волю, глотать воздух и едва ли не кричать от восторга. Даже когда галоп приходилось менять на рысь, а рысь на шаг, чтобы не переутомлять коня - все равно, сам факт нахождения в седле бодрил и подстегивал, а живительное тепло, которое шло от лошади, тепло, которое невозможно описать, словно наливало все тело удивительной, радостной силой, бьющей через край, как шампанское. Сегодня Алексей взял серого жеребца - поскольку Гладиатора под седло еще не ставили, и было бы неразумно в первую же проездку отправляться на нем в такую дорогу. Но, несмотря на то, что серый был далеко не самым быстрым коньком, которого доводилось видеть, он нагнал фургон едва ли не на четверти дороги, убедился, что рояль закреплен там на совесть, и, по крайней мере на вид, хорошо выдержал долгую дорогу от Петербурга, дал возчикам по целковому, и предоставив им и дальше ехать в том же неспешном темпе, пустился домой галопом.
В Павловку Алексей приехал до обеда. Сдал серого Степану, прошел в дом. Таис еще не вернулась. Он поглядел на часы, припоминая, сколько времени длился урок в прошлый раз. Они тогда вернулись почти как он сейчас. Может, разве что на полчаса-час позже? Но определенно, они были дома еще до обеда. А сейчас?
Она едет медленно? Или задерживается? Алексей прошелся по гостиной, покусывая губы и размышляя.
«Может, я зря сделал, что отпустил ее одну? Нет. Не зря. Во-первых... когда бы я еще съездил к Шанскому? А во-вторых... я должен был дать им шанс, если они действительно близки. Но... но ведь Фролов в уезде был! - он вскинул голову, и эта мысль прошлась по душе живительным бальзамом. – Да. Фролов в уезде, Таис с девочками. Проводит урок, общается, может, и на обед у них останется, почему бы и нет, девочкам одним скучно. Интересно, а долго ли пробудет Фролов в уезде? Может, он уже отправился домой? А может, останется там до вечера? В любом случае, он там был! А не сидел дома, в ожидании Таис! А значит... значит...»
Несмотря на все попытки сдержаться, и злое «а не рано ли радуешься», Алексей сиял, как новенький империал. Даже не стал отказываться от обеда, когда Варвара пришла спросить, подавать ли уже или нет – раз барыня пока так и не вернулась, а у Клавдии все готово, и безбожно стынет.
Пообедал он, впрочем, наскоро. Едва притронувшись к супу, с грехом пополам, торопясь, кое-как осилил второе, и вовсе проигнорировал десерт, услышав такой ожидаемый грохот колес фургона по подъездной аллее.
Теперь пора была сзывать слуг и перетаскивать тяжелый инструмент. В гостиной освободили место в углу у окна. Рояль, несмотря на свои габариты и внушительный вес, казался легким и воздушным благодаря сверкающей белой лакировке и ажурному пюпитру. Алексей выставил всех из гостиной, когда инструмент был установлен, сам поднял и установил деку, ставшую похожей на взметнувшееся для полета крыло, и с невольным трепетом поднял крышку. Чистая, нетронутая слоновая кость клавиш так и манила дотронуться до них, блестящие медные педали были расположены именно так, как он помнил, резные ножки словно бы не доставали до пола, как будто вся громада инструмента парила в нескольких сантиметрах над паркетом. А на откинутой крышке красовалась золотая надпись, знакомая ему с детства: «C. M. Schröder».
Алексей не смог отказать себе в удовольствии коснуться клавиш. Играть он не мог, точно так же, как с трудом мог писать, поэтому просто прошелся по клавишам первой октавы вверх-вниз, проверяя звучание. Оно было глубоким, полным, совершенным, рояль оказался идеально настроен, и так хорошо укреплен в фургоне, что при перевозке не разболтался, и не требовалось даже вызывать настройщика. Весьма кстати, поскольку он понятия не имел, где такового можно найти. Немного подумав, Елизаров улыбнулся своим мыслям, вынул из кармана коробочку с подарком, положил ее на клавиши и закрыл крышку.
Взгляд на часы подтвердил, что если Таис и осталась на обед в Горках, то время обеда уже час, как прошло. Возможно, она скоро приедет. Хотя «скоро» могло растянуться надолго. Выедет ли она сразу после обеда с девочками? Или... или Фролов все же успел вернуться в свое имение, и они....
Он тряхнул головой, не желая об этом думать. Она приедет. Обязательно приедет. И встречать ее с постной миной незачем, особенно, учитывая, что сам хотел отпустить ее одну. «Только вот ты не полагал, что она там задержится на весь день», - ехидно подсказала ревность. Алексей тихонько зарычал, раздражаясь на собственные мысли. Надо заняться делом, пока вновь не нахлынули все эти тягостные чувства, которые, как ему казалось, выстраивали стену между ним и Таис. В контору съездить, что ли? Нет... там есть, чем заняться с самого утра, а сейчас уже вторая половина дня. Туда завтра. А сейчас....
Он бросил взгляд в окно. Погода стояла прохладная, но сухая, солнечная, несмотря на то, что стоит уже конец сентября. Неожиданно поняв, чем сейчас лучше всего заняться, Алексей торопливо направился вон из гостиной. Клавдия была весьма удивлена просьбой барина выдать ему пару морковок, яблоко и горсть колотого сахара. Мало того, что подобный набор показался ей совершенно диким, так еще и тон, которым была выражена эта просьба – именно просьба (!) – доброжелательный, почти веселый, ошарашил кухарку настолько, что та едва не упустила ложку в приготавливаемый на плите соус.

Степан, перемешивавший у входа в конюшню овес с ячменем и пшеничной мякиной, тщательно вывешивая здоровенным черпаком и бормоча себе под нос, чтобы не сбиться в долях, в которых следовало смешать три компонента корма, отвлекся от своего занятия и расплылся в улыбке:
- Опять вороного водить будете? Вот это хорошее дело, денник почистить надо.
- Не водить, Степан, - Алексей, взбудораженный предстоящим делом, хлопнул старого конюха по плечу. - Седлать.
Степан выронил черпак в мешок с овсом.
- Батюшка... Алексей Николаич, так ведь зашибет же! Ведь еще и недели не пробыл...
- С тем же успехом и месяц держать можно. С домом освоился, теперь пора начинать дружить.
- Так он же уже... вроде... дружит, кажись... - старый конюх как-то неуверенно поглядел на вороного, который, словно почуяв, что речь идет о нем, горделиво тряхнул гривой и выпрямился, демонстрируя себя поверх половинной дверцы денника во всей красе. - Ведь недоуздок только вам одеть на себя позволяет, да и гулять...
- Гулять – еще мало, - Алексей прошел по конюшне, открыл денник, ступая внутрь, и принялся оглаживать жеребца. Тот, пофыркивая, мотал хвостом, и то и дело изгибал шею, делая вид, что хочет укусить. Елизаров с тихим смехом отдергивал голову, потом протянул кусок сахара на ладони. Шелковистые губы мягко сняли угощение, и он погладил жеребца по морде, а потом обнял, прижавшись щекой к атласно поблескивающей шкуре. Гладиатор всхрапнул, переступил с ноги на ногу, но противиться этой ласке не стал.
- Седло готово?
- Готово, барин, готово! - Степан заторопился в кладовую. Алексей, тем временем, снял с крючка узду, впервые прикрепив к ней мундштук - мягко изогнутый, с уплощением на грызле. Вороной попятился, почуяв запах железа, поднесенного к ноздрям, но Елизаров удержал его. Старый конюх, притащивший широкое, сделанное по мерке громадного жеребца седло, не мог не умилиться, глядя на то, как барин, который раньше на любую лошадь смотрел как на средство передвижения, у которого один конец кусается, второй лягается, а посередине – строптивость, лишь хлысту подверженная, разговаривает с жеребцом как с человеком, мягко, но настойчиво. Так, что тот, наконец, принял мундштук и позволил взнуздать себя честь по чести, хотя напрягшаяся шея и косившие из-под длинной челки глаза свидетельствовали о том, что он готов в любой момент взбунтоваться. Алексея это не слишком волновало. Мундштук сам по себе, особенно такой щадящий, ничего не значил, если им не дергать, и пользоваться уздой умело. Он не раз с благодарностью вспоминал берейтора в отцовском имении, который безжалостно лупил его, мальчишку, шамбарьером по рукам за любое неосторожное ими движение. Это часто оказывало после добрую службу, поскольку в кавалерии приходилось иметь дело с самыми разными лошадьми, и сейчас, во всяком случае, он мог быть уверен, что не причинит Гладиатору боли, которая могла бы спровоцировать бунт.
- Алексей Николаич, а может, все-таки рано еще? - спросил Степан, наблюдая, как хозяин расправляет на широкой спине вороного новенький потник, и подавая ему седло. - Боязно мне за вас. Может, вначале я?
- Нет, Степан. - Елизаров опустил седло и принялся застегивать подпругу. - Раз уж так получилось, что он только ко мне привык, то пусть и дальше так будет. Не бойся, объезжать сегодня не стану. Погуляю его немного у реки, но в полной сбруе, чтобы привык к седлу. И ко мне заодно.
И в подтверждение своих слов, отстегнул стремена, чем более или менее успокоил старика.
Гладиатор, все больше настораживаясь, вытерпел и эту процедуру, и когда Алексей, взяв его под уздцы, повел во двор – тоже не стал сопротивляться. Конюх вышел следом, провожая хозяина взглядом, пока тот шел по двору до ворот. Заскрипели литые створки, выпуская Елизарова с вороным в поводу, и Степан, охая, и качая головой, вернулся к своим занятиям. Ох, не хотелось ему отпускать барина одного с этим черным дьяволом, который хоть и приуспокоился, но все равно способен был выкинуть любой фокус! Однако возражать не посмел.

Алексей же неторопливо провел жеребца по длинной подъездной аллее вниз, к дороге, что шла вдоль берега реки, пересек ее и спустился на широкий низкий песчаный берег. Гладиатор, вначале настороженный, и готовый сопротивляться при малейшей попытке насилия, понемногу успокоился, и шел, спокойно помахивая хвостом. Елизаров, выйдя на берег, отпустил коня, и тот первым делом подошел к воде, опустил голову и сделал несколько долгих глотков. Алексей выждал несколько минут, а потом, отойдя на несколько шагов, вынул из кармана морковку и негромко позвал:
- Гладиатор! Иди сюда, мальчик. Иди.
Фриз, тряхнув длинной гривой, подошел, откусил добрую половину, аппетитно захрумкал, и сообразительно потянулся за продолжением, но Елизаров с улыбкой завел руки за спину. Вороной фыркнул, ткнулся головой вначале в одно его плечо, потом в другое, требуя добавки. Алексей тихонько засмеялся, и отошел на несколько шагов:
- Хочешь еще? Иди. Возьми.
Новый фырк носил явственный оттенок возмущения, и Гладиатор снова придвинулся поближе. Алексей повернулся на месте, все еще пряча огрызок за спиной, вынуждая развернуться и коня. Тот издал тихое ржание, в котором звучало нетерпение, но без всякой злости, поскольку ни улыбка, ни мягкие движения человека не провоцировали ярости, а казалось, напротив, приглашают к игре. С ним еще никто не играл, и такое восхитительное, интуитивное для всех лошадей занятие, которому они с удовольствием предаются друг с другом на воле, сейчас навязывал ему... человек? Это было ново, непонятно, но вместе с тем, в руках у этого человека было лакомство, а главное - непреоборимая уверенность, и странная, свойственная лишь этому двуногому, мягкая властность... хозяина. Старшего. Вожака. Который, тем не менее, никогда не причинял боли, приносил еду, заботился, а теперь вот и играть затеял! Все еще настороженный, Гладиатор вопросительно всхрапнул, ткнувшись носом в лоб человеку, на что опять услышал смех, и вновь был вознагражден морковкой.

Алексей был в восторге. Ему не раз доводилось видеть горцев, джигитов, те чудеса, которые они вытворяли в седле, и удивительную покорность, с которой подчинялись их лошади. Расспрашивая, он слушал, наблюдал и видел, видел много раз, как завязывались эти удивительные отношения, когда лошадь подчинялась человеку не под воздействием железа, шпор и хлыста, а сознательно признавая товарищество, и главное - превосходство человека. Превосходство не угнетателя, но друга, старшего товарища, в простом понимании табунного животного - вожака стаи. И теперь неторопливо, мягко, день за днем подводил своего Гладиатора к осознанию того, что конь, кажется, сейчас начинал принимать. Или - уже принял?

Алексей отходил все дальше, звал все настойчивее, и жеребец подбегал раз за разом, вначале за подачками, потом - за ласковым поглаживанием по ноздрям. Время от времени подныривая под его шею и выглядывая с другой стороны, и уже расслабившись сам - смеясь в голос, подначивая вороного к более активной игре, Елизаров чувствовал, как былая настороженность, сменившаяся удивлением, и выжидательным недоверием, сменяется удовольствием, азартом, и наконец.... доверием и весельем.

Пригибаясь, делая вид, что хочет метнуться вправо, а потом влево, он нарочито обманывал своего четвероногого партнера. А тот, всхрапывая, поднимался на полупессаду, с силой ударяя обоими передними копытами по земле, повторяя его движения. И игра, начавшаяся так незаметно и осторожно, мало-помалу стала набирать обороты. Алексей, прихрамывая, отбегал на несколько шагов и резко сворачивал вбок, а вороной догонял, вначале шагом, потом быстрее.

Широкий берег реки оглашали веселые окрики, храп и ржание. Отбегая и отпрыгивая из стороны в сторону, он дразнил жеребца, подбадривал, подзуживал, до тех пор, пока стало непонятно, кто из двоих за кем гоняется. То вороной наскакивал на человека, поднимаясь на дыбы и нависая над его головой всем своим телом и поджатыми к груди мощными копытами, а Елизаров, уворачиваясь в сторону, с силой хлопал по лоснящемуся вороному крупу, и хватал за хвост, подзадоривая еще больше веселыми окриками. То уже он сам, подволакивая ногу, пробегал несколько шагов, делал вид, что хочет с наскока опереться руками о его спину и взлететь в седло, а вороной отпрыгивал в сторону, словно на шарнирах, и уносился прочь, взмахивая густой гривой. Но лишь для того, чтобы вновь после подняться на задние ноги, развернуться на них, точно геральдический единорог, и вновь с веселым ржанием кинуться на хозяина, который, пробегая несколько шагов ему навстречу, нырял под его голову и выскакивал около бока, пропуская мощное животное в какой-нибудь пяди от себя. Все быстрее и быстрее, так близко, что казалось, пятисоткилограммовый жеребец в любую секунду сшибет его словно муху.
Вскоре Алексею стало жарко, он скинул и сюртук и жилет на сухую корягу, валявшуюся у кромки воды. Гладиатор заржал, недовольный этим перерывом в игре, и помчался на него, развевая длинной гривой, точно черный смерч. Мужчина со смехом припал к коряге. И вороной, легко взвившись в воздух, перенесся через него, как на крыльях, влетел прямо в воду, подняв тучу брызг, что явно понравилось. И тогда он принялся носиться взад-вперед по кромке воды, разбрызгивая воду, словно мифический конь Посейдона, оглашая воздух заливистым ржанием, шалея от распиравшей его силы, собственной мощи и озорства, которому никогда не находилось выхода.
- Сюда! Давай, мальчик, иди сюда, бегом! Быстрей, быстрей, вот так! - возглас перешел в смех, когда Гладиатор вылетел из реки, и помчался по взрытому его же копытами песку, задорно храпя, и то и дело рыская из стороны в сторону, чтобы не дать себя обойти. Алексей метнулся в сторону, и жеребец пронесся мимо, взвился на дыбы, развернулся, и кинулся обратно...
От этой беготни снова ожила боль в ноге, отметаемая поначалу бурлившим в крови возбуждением и весельем, но Елизарову не хотелось прекращать игру, да и жеребец разыгрался так, что, казалось, его уже не остановить. Удивительная, захватывающая, и со стороны казавшаяся невероятно опасной, игра опьяняла обоих. Еще один пробег мимо, еще... не раз Алексей оступался и падал, не сумев сохранить равновесие на подкашивающемся от боли колене. И Гладиатор, со свойственной всем лошадям сверхъестественной чувствительностью, либо перепрыгивал через него, либо в последний момент срывался в сторону, и внимательно следил за попытками хозяина подняться, а потом все начиналось заново. За этой игрой они не услышали ни стука колес экипажа по дороге, ни удивленного возгласа, продолжая свой удивительный танец, в котором мощный вороной конь играл с человеком, словно беспечный жеребенок, а человек, хохоча и выкрикивая какие-то слова, словно светился бесконечной радостью.

Наконец, споткнувшись в очередной раз, Алексей не сумел встать, и, смеясь, поднялся на колени, запрокинув голову. Гладиатор победно заржал, поднялся над ним всем своим весом, балансируя на задних ногах, опустился вновь на все четыре ноги справа от человека, словно забавы ради подставлявшего себя под копыта, взвился опять, опустился слева, снова и снова затем перескакивая через него передними ногами и оглашая тишину берега осенней реки веселым ржанием. В его движениях угадывался четкий ритм, огромный жеребец словно танцевал под музыку, которую выбивали по земле его копыта. Потом, не то устав, не то, поняв, что игра закончена, он захрапел и, склонив голову, ткнул хозяина в лоб, дунув в его лицо горячим воздухом из ноздрей. А тот со смехом обхватил вороного за ушами, обнимая за голову, и Гладиатор, с силой выпрямив шею, легко оторвал его от земли и вновь взвился на дыбы, поднимая человека в воздух, словно тряпичную куклу. И, помотав головой вправо и влево, опустился, наконец, на землю с довольным храпом. Алексей же, тяжело переступив на больной ноге, подался вперед, и, обхватив лоснящуюся шею жеребца, припал к ней лицом в благодарном объятии:
- Молодец. Молодец мальчик. Спасибо... - шептал он, лишь сейчас ощутив, насколько вымотала его эта игра, но, тем не менее, ничуть не сожалея ни об усталости, ни о грызущей боли в ноге, переполняемый удивительным теплом, и счастьем, от осознания того, что все получилось. И этот вороной красавец, гордый, мощный, своевольный - признал его своим. Не только хозяином, но и другом.

 Отправлено: 15.01.16 03:07. Заголовок: Внезапное появление ..

Внезапное появление девочек вынудило прервать их с Андреем разговор. Что с одной стороны было хорошо, так как не позволило, в конечном итоге, произойти настоящей ссоре. Но с другой… было в этом что-то еще сродни ощущению, какое иногда возникает посреди знойного лета. Когда, вроде бы уже совершенно собравшиеся пролиться сильным дождем и разразиться грозой свинцовые тучи внезапно проходят мимо, оставляя лишь тягостное разочарование. Нечто подобное испытывала и Таисия Николаевна, молча наблюдая за тем, как Андрей спокойно интересуется у дочек, как и зачем они здесь оказались. Должно быть, испытывая нечто похожее на то же самое, что и она сама. Но будучи при этом явно лучшим лицедеем, ибо внешне это совершенно не было заметно. В то время как Тася, как ни старалась, видимо, не смогла сохранить на лице обычной безмятежности. И потому Аннушка, всегда чуть более проницательная, чем ее сестра, почувствовав что-то неладное, по-своему, по-детски, тотчас же пустилась устранять возникший в их уютном и привычном уже мирке «непорядок».

- Ну что ты, дорогая! Папа никогда так с вами не поступит! – воскликнула в ответ мадам Елизарова с невольной улыбкой, которая возникла, стоило лишь представить себе гипотетическую «страшную ведьму». Интересно, и кто из них двоих такое выдумал?! – Однако расстроится, если вы не будете вести себя, как подобает хорошо воспитанным барышням, - ища поддержки, она перевела взгляд на Фролова, который согласно кивнул. – А вместе с ним расстроюсь и я, конечно. Разве вы этого хотели бы?

- Нет, нет! – воскликнули в один голос расстроенные близняшки, теперь уже совершенно убежденные, что поступок, который до того казался им лишь веселой проказой, на самом деле очень некрасив.

- Кроме того, негоже отзываться в подобном тоне о мадемуазель Валери, все действия которой суть единственно забота о вашем благе! Поэтому пообещайте нам с papa непременно извиниться перед ней за свою сегодняшнюю проделку.

Кажется, еще никогда прежде она не была с девочками столь строга, и уж тем более не позволяла себе их отчитывать – прекрасно отдавая себе отчет уже хотя бы в том, что просто не имеет на это права. Для того, в конце концов, существует их собственный отец. Тасе, впрочем, и раньше иногда казалось, что временами Андрей позволяет им больше, чем нужно. Но она ни разу не допустила на этот счет никаких комментариев. Промолчала бы, возможно, и сейчас, но была слишком огорчена, чтобы сдержаться. В отличие от Фролова. Который, кажется, был удивлен не меньше своих дочек, растерянно взиравших на обычно такую добрую и ласковую Тасечку Николаевну, которая их никогда и ни за что еще не бранила. Однако сумел заставить себя и здесь сделать вид, что ничего особенного не произошло. Что же, если он всерьез считает ее ангелом, то самое время начать показывать, что на самом деле она – человек. Самый обычный, обладающий чувствами и страстями, не всегда и не одними лишь романтическими. И если уж он действительно мечтает связать с ней свою жизнь, то должен это, наконец, понять.

И по всему выходило, что все-таки понял. Услышав перед отъездом его слова, Тася испытала радость… победительницы. Хотя, в общем-то, уже и не сердилась. Потому в ответ слегка качнула головой и, улыбнувшись, мимолетно и ласково погладила Андрея по щеке – словно бы смахнув с нее невидимую паутинку. Лишь только этим и обозначив для него, что просьба о прощении сполна удовлетворена.

А после была дорога в Павловку. И уже вскоре после того, как подъездная аллея, ведущая к барскому особняку в Высоких Горках, скрылась из виду, мысли Таисии Николаевны, как и полагается, обладающие значительно большей скоростью перемещения, нежели любое физическое тело, естественным образом устремились вперед, к дому. И к тому, что там сейчас происходит. Она понимала, что пробыла у Фроловых сегодня, пожалуй, слишком долго. Потому Алексей вполне может спросить – что именно ее задержало? И стоило бы заранее придумать подходящий ответ, пока для этого еще есть достаточно времени. Но все дело было в том, что Таисия Николаевна не хотела ничего придумывать! Привычка лгать была чужда ее сущности, а необходимость изворачиваться – постоянной причиной внутреннего напряжения, весьма мучительной и уже порядком утомившей даже за это, совсем еще короткое время. Лишь слегка притихая под действием доводов Андрея – когда они встречались и разговаривали лично, неприятные эти чувства затем наваливались на Тасю с двойной силой, будто в отместку. То же происходило с ней и теперь, когда, сидя в экипаже и прикрыв глаза, она думала лишь о том, что просто очень устала от всего. Уже теперь. А то ли еще будет дальше?

Где-то посередине пути, укачанная мерной ездой, она, должно быть, ненадолго задремала, провалившись в сон на удивление резко. Затем – точно так же резко проснулась, растерянно выпрямила спину и выглянула в оконце, чтобы посмотреть, где они теперь проезжают. Оказалось, что уже довольно близко к дому, в том месте, где дорога проходит над высоким берегом местной речки, которая дальше, ниже по течению, служила естественной границей, оделяющей земли семьи Елизаровых от соседских. Тысячу раз виденный и привычный, пейзаж этот вряд ли бы и сегодня надолго задержал внимание Таисии Николаевны, если бы в какой-то момент, вильнув чуть в сторону, дорога не открыла бы ее взгляду удивительное представление, смысла и сути которого она в первую секунду даже не смогла и понять. Но уже в следующую, сообразив, кто является его непосредственными участниками, принялась изо всех сил стучать по стенке кареты, чтобы привлечь внимание кучера, которому затем приказала остановиться. Веление ее было немедленно исполнено, однако после того, как экипаж замер на месте, Тася даже не подумала выйти наружу, по-прежнему наблюдая за происходящим на песчаном берегу реки через окно.

У нее уже была возможность убедиться в том, что Алексей – а это был конечно же он, обладает почти сверхъестественным талантом обращения с лошадями. Но даже после этого его нынешняя игра с Гладиатором, которая временами становилась более похожей то на танец, то на род какого-то соревнования в ловкости и быстроте, казалась чем-то удивительным и волшебным. Увлеченные ею, они не видели и не слышали никого вокруг. Принадлежали лишь друг другу. И Тася просто не могла заставить себя решиться прервать эту необычную идиллию. А еще она много лет не видела Алексея таким счастливым и настоящим. И это удивляло и завораживало даже больше всего остального. Именно теперь, в эти минуты, Тася словно бы опять посмотрела на своего мужа глазами той юной девочки, которая много лет тому назад, буквально в один миг, отдала ему свое сердце. Как тогда казалось – навсегда. Слишком легко и чрезвычайно опрометчиво.

Будто бы окончательно проснувшись, молодая женщина моргнула и покачала головой, точно отгоняя непрошеное воспоминание, которому отныне не должно быть места даже в самом дальнем уголке ее памяти. Алексей по-прежнему не замечал, что за ним наблюдают. И потому примерно с минуту она раздумывала над тем, не лучше ли ей будет уехать, так и не обнаружив для него своего присутствия? Да и захотел ли бы он, чтобы его видели таким? Бывают ведь в нашей жизни минуты, которые не хочется делить ни с кем, даже с близкими людьми. А ведь они даже никогда не были особенно близки…

- Ну что, барыня, что делать-то будем? Окликнуть-то, что ль, Алексей Николаевича? А то, поди, и не видит он нас! – спрыгнув на землю с высоких козел, почтительно пробасил кучер, сгибаясь и заглядывая затем внутрь экипажа. – А опосля вместе и домой, может, поедем?

- Не знаю… нет! – ответила Тася и, тихонько вздохнув, прибавила вдруг с улыбкой заговорщицы, - Не стоит. Поехали домой, Семёныч, давай не будем им мешать!

 Отправлено: 17.01.16 14:02. Заголовок: - Однако...- с трудо..

- Однако...- с трудом переводя дыхание, и оглаживая красивую умную голову жеребца, посмеивался Алексей. - Я становлюсь стар для подобных забав. Ты не находишь, дружище?
Вороной фыркнул, обдав его лицо теплым воздухом. Мощное животное не испытывало никаких признаков усталости, бока его ходили ровно, глаза блестели, и он явно был бы не прочь продолжать игру. Человеку же явно было достаточно. Он, тяжело подволакивая ногу добрел до коряги, подобрав сюртук и жилет перебросил их через спину жеребца, который последовал за ним, словно на привязи, и оценив взглядом расстояние до дома со вздохом почесал бровь.
- Долго домой идти. Черт бы побрал эту ногу... надо было захватить с собой что-то вроде трости, но... - он с улыбкой потрепал густую длинную гриву. - Я и не надеялся, что получится все так здорово. Тебе придется помочь мне дойти до дома.
Елизаров конечно не принадлежал к числу тех восторженных идеалистов, которые считают, что лошади понимают каждое сказанное вслух слово. Мышление их было простым и конкретным, зато сверхъестественный инстинкт позволял им и многим животным определять настроение человека, улавливать его страх, или же наоборот - уверенность, агрессивность или беззащитность. И ощущать боль, подобно тому, как кошки инстинктивно укладываются на больное место, чтобы согреть его своим теплом. Вот и Гладиатор сейчас видел хромоту, и безошибочно ощущал очаг боли по неуловимой для человека, но явственной для животных разнице температур. Он наклонил голову едва ли не до колен, сочувственно всхрапнул, и Алексей огладив его по шее задумчиво поглядел на вороного. Рискнуть или нет? С одной стороны он знал, что если жеребец начнет артачиться, то после такой беготни с разгоравшейся в ноге болью ему на нем не усидеть. А с другой... Мало ли он видел даже самых бешеных, на которых горцы с легким сердцем усаживали детей, едва научившихся ходить? Он своими глазами видел жеребца, который не терпя ни хлыста ни шпор штабс-капитана Никеева почитался безнадежным, потому как совершенно взбесился, бил крупом, лягался, кусался и бросался на спину при попытке сесть на него верхом. Газалит, вот как его звали. Никеев после очередного падения решил было пристрелить беднягу, но один из местных чуть ли не со слезами упросил не губить красавца, и предложил купить его, хоть и мог предложить лишь гроши. Штабс-капитан, впрочем, согласился, полагая что продает строптивое животное на мясо. Каким же было изумление всей Вознесенской крепости, почти сразу же после покупки горец позвал свою пятилетнюю дочь, и посадил ее в седло. И весь гарнизон, высыпавший на плац, с открытыми ртами наблюдал за тем, как жеребец, только час назад расшвыривавший солдат и офицеров словно городошные фигурки - спокойно и бережно несет на себе черноволосую девчушку, не достававшую ногами до стремян, и сидевшую в седле, словно на гимнастическом шпагате. Алексей тогда долго расспрашивал горца. И этого. И многих других, потому как за время своих поездок навидался много интересного и удивительного. Поэтому теперь, пытался прикинуть - что перевесит больше? Былая ненависть к шпорам, хлысту и трензелю, или же образ спокойного, уверенного и ласкового человека рядом пересилит образ других людей, причинявших животному боль.
Результат в конце концов, стоил риска.
- Довези меня, дружок. Пожалуйста. - спокойно попросил он вороного, словно бы тот мог понимать, и ухватившись руками за луки, поднялся в седло, против положенных правил - не с левого а с правого бока лошади. Просто потому что опираться о стремя больной ногой и переносить на нее вес всего тела было мягко говоря не слишком приятно.
Жеребец переступил с ноги на ногу, всхрапнул, встряхивая гривой....
И двинулся с места спокойным, мерным шагом, повинуясь не узде, которая неподвижно лежала в в руках всадника, пропущенная между тремя пальцами каждой руки, а побуждающему движению колена, и впервые услышанной команде, понятой им совершенно инстинктивно, как понимают любые лошади, даже непривычные к ней - тихому прищелкиванию языком, имитирующему цокот копыт. Подобно тому как люди всего мира, вне зависимости от того, на каких языках они говорят - понимают слово "идти" при виде двух пальцев изображающий шагающего человечка.

Степан, уже закончивший возиться со смешиванием кормов, и теперь наблюдавший за тем, как двое конюшат двенадцати и четырнадцати лет чистят попоны, разложенные во дворе перед конюшней - вскрикнул от изумления, увидев Елизарова въехавшего во двор верхом на том самом вороном, который, еще недавно, казалось скорее позволит сломать себе хребет, нежели примет на спину человека. Гладиатор, при этом, выглядел вполне спокойным и довольным. Атласная шкура антрацитово поблескивала при свете уже опускающегося солнца, не замаранная ни единым клочком пены, а ни в руках, ни в сапоге у всадника не имелось ничего похожего на хлыст.
- Алексей Николаич! - восторженно прошептал старый конюх, когда подъехав к конюшне Алексей выпорстал ноги из стремян и придерживаясь за луку седла соскользнул на землю с правого бока, чтобы не ударить своим весом по разболевшейся ноге. - Неужта принял?
- Принял, Степан, принял. - Алексей выглядел уставшим, но невероятно довольным. - Денник-то вычистить успели?
- Конечно успели, батюшка, как же не успеть, вас почитай часа два не было. - конюх поймал вороного под уздцы, но тот захрапел и попятился, кося агатово-черным глазом, - Ух, а чего это он?
- Тшшш, спокойно, дружок, спокойно... - Елизаров отвел руку конюха, и взял жеребца под уздцы сам. - Мы с ним подружились, значит мне его и обхаживать.
Он повел фриза в конюшню, заметив по пути как третий конюшонок чистит гнедую кобылу Марту.
- Таисия Николаевна уже вернулась? - спросил он мимоходом, заводя Гладиатора в денник.
- Вернулась, барин. В доме уже.
Алексей, расстегивая пряжку подпруги, невольно прикинул время. Да.... Долго она сегодня там пробыла.
Но отчего-то сегодня это не вызвало в нем ни тягучего подозрения, ни тяжелого, мучительного осадка. Была ли тому причиной его встреча с Фроловым в лавке, или то, что Гладиатор словно магнит вытянул из него все темное и мрачное, что могло бы крутиться в мыслях, и переполнил душу спокойным удовлетворением - но он лишь кивнул, принимая это к сведению, вооружился скребком и щеткой, и принялся чистить вороного, который, после мерной прогулки шагом казался спокойным и довольным. Стоял, лишь изредка перебирая ногами, и изредка всхрапывал, когда рука с щеткой прохаживаясь по чувствительным местам массировала ему мышцы.
В доме его встретила Василиса, которая вытаращила на него глаза, увидев хозяина хромающим более обыкновенного, растрепанным как мальчишка и весьма довольным, хоть и перемазанным с ног до головы. Он небрежно бросил ей сюртук, который нес на сгибе локтя.
- Где Таисия Николаевна?
- У себя, барин. Отдыхать изволят.
- После такого дня отдохнуть не грех, это верно. - Елизаров направился к лестнице - Пришли-ка ко мне Никиту, да вели воды пару ведер мне. Выкупаться надо.
- Хорошо, барин... Но горячей-то нет, греть надо..
- Незачем греть. У Клавдии всегда кипяток есть - пусть холодной разведет, мне и теплой хватит. Лишь бы побыстрее.
Девица проводила его взглядом, и бегом кинулась выполнять поручение.
Алексей же, поднявшись к себе скинул выпачканнуюю землей одежду, и с наслаждением подставил голову и торс Никите, поливавшему ему чуть теплой водой из ковша, после чего завернулся в халат, опустился в кресло, укутав ногу выше колена шерстяным шарфом, и чувствуя во всем теле приятную усталость, и давно позабытое чувство удовлетворения, погрузился в утонченный, мудрый и спокойно-иронический мир Рубайата, от страниц которого словно пахло сандаловым деревом и виноградом.

Он не заметил как Никита, двигавшийся чуть ли не на цыпочках, зажег свечи, когда в комнате стемнело, и закрыл книгу, лишь когда услышал сквозь тонкую переборку некое движение в соседней спальне. Это могло означать что Таис переодевалась к ужину, или что-то иное, но в том и другом случае, это было не так уж существенно. Она не спит, а значит можно к ней и зайти. Алексей, никогда не тративший слишком много времени на одевание уже через пять минут облачился в свежую рубашку, строгую темно-серую тройку, заколол шелковый светло-серый шейный платок стрелообразной булавкой из вороненой стали, и постучался в дверь, соединяющую обе комнаты.
- Таис, вы не спите? - и дождавшись позволения вошел, со спокойным удовлетворением окидывая жену взглядом. - Доброго вам вечера. Надеюсь вы хоть немного отдохнули после утомительного дня. Составите мне компанию за ужином?

 Отправлено: 27.01.16 14:26. Заголовок: Вернувшись в имение,..

Вернувшись в имение, Таисия Николаевна едва ли не на пороге узнала от своей горничной сразу две новости. Одна из них, как видно казавшаяся Кате особенно приятной, и потому сообщенная первой, заключалась в том, что Алексей Николаевич нынче не дома, собственно, для Таси новостью уже не была. Вторая же касалась обещанного Елизаровым еще накануне подарка. Как выяснилось, пока она была у Фроловых, в Павловку успели доставить новый рояль. И даже установили его в музыкальной гостиной.

- Сам из себя белого дерева, а бока лакированы – блестят! – стоя перед барыней, у которой только что приняла теплую дорожную накидку, шляпку и перчатки, рассказывая ей о сегодняшнем приобретении хозяина, Катя едва сдерживала восторг. – А огроменный-то какой, Таисия Николаевна!

- Да неужели? – в голосе госпожи Елизаровой звучала ирония, но восхищенный рассказ горничной, признаться, основательно разжег ее любопытство.

- Да! Вот вам крест, барыня! Сроду такого не видала! Я, правда, близко не подходила, но девки из горничных, которым пыль дорожную отирать велено было, сказывали, что и написано что-то не по-нашему… Ой, а уж как Алексей Николаевич за ними следил, пока терли-то! Глаз не спустил! Видать, дорогущая штуковина! А после всех выгнал из салону, и сам там что-то еще над ним колдовал – уж и не знаю, что! И потом строго-настрого запретил прикасаться до его прихода!

- Вот как? – тихонько откликнулась Тася, чувствуя себя еще более заинтригованной. – Чудно…

- Да он, барин-то наш, вообще-то чудноват, пора бы уж и привыкнуть, матушка! – хихикнула было Катя, но тут же была осажена строгим взглядом хозяйки. – Запретил-запретил, ага! Да только к вам же не относится запрет, коли для вас и подарок, не хотите ли взглянуть, пока не вернулся-то?

- Нет! – произнесла в ответ госпожа Елизарова так поспешно и так твердо, что горничная невольно окинула ее удивленным взглядом. – Это будет дурно, Катя! Если Алексей Николаевич хотел показать мне свой подарок сам, что же… я вполне могу потерпеть и дождаться этого, не маленькая девочка!

- Ну как знаете, барыня! – пожав плечами, девушка продолжала на нее недоуменно таращиться. И тогда Таисия Николаевна, нахмурив брови, велела ей не стоять истуканом посреди комнаты, а отнести, наконец, на место вещи. А после доставить в будуар чаю и всю накопившуюся за неделю корреспонденцию. Не чувствуя себя уставшей с дороги, Тася решила, что до прихода Алексея у нее наверняка достанет времени написать ответы на пару-тройку писем, а уже после переодеться к обеду. Однако то ли чрезмерно увлеклась эпистолярными упражнениями и потому уделила им внимания больше, чем задумала, то ли это просто Алексей вернулся раньше, чем она ожидала… Тихий стук в дверь, разделявшую спальни супругов, не испугал ее, скорее удивил. Подняв голову от очередного листа, наполовину испещренного ее аккуратным, почти ученическим почерком, Таисия Николаевна отложила в сторону перо и взглянула на часы. Неужели уже почти шесть?! И кто, а главное – когда, успел зажечь в комнате свечи?! А ведь она так и не переоделась с дороги!

Между тем, стук повторился, сделавшись более настойчивым. Еще через мгновение Алексей спросил, не спит ли она. Поспешно ответив, что нет, Тася, наконец, позволила супругу войти. И когда он возник в дверном проеме, отчего-то вдруг тоже вскочила и потупилась, словно провинившаяся гимназистка. Но, к счастью, быстро опомнилась и, сумев в кои-то веки не покраснеть, даже взглянула с приветливой улыбкой, невольно отметив при этом, как ладно сидит на широких плечах мужа серый сюртук. Явно один из новых, а не тех, что остались в гардеробе от прежней жизни. А еще – уже второй раз за этот день, что Алексей стал и в целом выглядеть как-то иначе… Словно бы чуточку счастливее, чем прежде.

- Доброго! – откликнулась она и снова села. – Нет, поверите ли, сегодня я почему-то совершенно не устала дорогой. Потому и отдыхать не захотела, решив вместо этого ответить на письма, да что-то увлеклась сверх меры.

С этими словами Тася кивнула на кипу бумаг, заполонивших маленький письменный стол, специально установленный в спальне, где госпожа Елизарова любила проводить большую часть дня, чураясь даже своего роскошного будуара.

– Разумеется, мы поужинаем вместе, но, боюсь, для этого вам придется… еще немного подождать свою жену-копушу. Нужно же все-таки когда-нибудь переодеться с дороги! – разведя руки по сторонам, она с чуть виноватой улыбкой продемонстрировала Елизарову так и не перемененный с момента возвращения из Высоких Горок наряд и вдруг прибавила: – А вот вы, в отличие от меня, выглядите великолепно! Нам определенно нужно дополнительно наградить Гришку за проявленное старание! Вам невероятно к лицу этот сюртук!

 Отправлено: 30.01.16 22:07. Заголовок: От этой похвалы Алек..

Скрытый текст

Совместный отыгрыш

От этой похвалы Алексей просиял, словно школьник, и шагнув вперед взял ладошки жены в свои, и поцеловал их одну за другой.
- Скромничаете, мой друг. Вы очаровательны в любом наряде, и слишком хорошо это знаете! Впрочем я готов ждать вас целую вечность. - он немного замялся и поглядев на нее исподлобья с прикушенной в улыбке губой поинтересовался шутливо - Мне уйти? Или позволите остаться? Могу дать честное слово что закрою глаза, дабы не подсматривать! Но, право, ритуал вашего одевания это такое таинство, к которому даже отдаленно приобщиться было бы величайшей наградой!
***
– Так вот, значит, какого вы обо мне мнения, любезный супруг? – воскликнула Тася и, подбоченясь, хмуро покосилась на мужа с притворной обидой. – Нет, пожалуй, вечность – это все-таки слишком много даже для такой медлительной и неповоротливой особы! А уж если я немножечко потороплюсь, чтобы не слишком томить вас голодом, думаю, мне и вовсе хватит пары-тройки… сотен лет! – на этом слове «гневная» складка между бровями молодой женщины исчезла, а сама госпожа Елизарова весело рассмеялась. Но уже через мгновение веселье ее вновь сменилось легким замешательством. И виновником его был все тот же Алексей, чья последняя реплика прозвучала весьма двусмысленно. Приняв на веру слова о том, что он ни за что не станет притязать на свои супружеские права против ее воли, Тася совершенно успокоилась на этот счет и потому совершенно не ждала в этом смысле никакого подвоха. Собственно, и теперь – метнув на мужа лишь один короткий взгляд из-под ресниц, она понимала, что все это не всерьез. И Алексей теперь просто пытается, может быть, даже неосознанно, нащупать границы, в которых ему позволено подле нее существовать.
- Таинство потому так и зовется, что должно остаться лишь между теми, кто принимает в нем непосредственное участие, - произнесла она, наконец, придумав, как показалось, не обидный, но в то же самое время, вполне определенный ответ. – К тому же, боюсь, что моя горничная будет чувствовать себя неловко в присутствии барина, стоящего посреди комнаты с зажмуренными глазами!

***
- Ах! - с утрированным отчаянием, которое безнадежно портила то и дело норовившая проскользнуть на губах совершенно мальчишеская улыбка, Алексей нарочито пошатнулся и схватился за сердце - Я так и предполагал! Я так и знал, что вы, мадам, принесете меня в жертву спокойствию вашей горничной! Жестокосердная красавица, и вам не совестно? - впрочем он так и не доиграл сей гротескной роли, прыснул в кулак, по-видимому совершенно не смущенный ее ответом. Напротив, глядя на нее он посмеивался с таким довольным и действительно мальчишеским видом, что складывалось ощущение, будто он нарочно задал просьбу на которую она должна была отказать, чтобы разыграть перед ней эту легкомысленную и забавную эскападу.
- Ну вот же, черт, не доиграл. - постовал он, пожимая плечами. - Не выйдет из меня трагика. А ведь старался. - Алексей легко коснулся губами ее лба, и уже с совсем другой улыбкой, спокойной, и безмятежной, закончил просто - Разумеется, я подожду вас, Таис. Только не у себя, а в коридоре.
И он покинул спальню жены через вторую дверь, сообщавшуюся не с его спальней а с коридором, куда выходили двери еще нескольких комнат, и в торцевой части - было огромное окно, за которым сейчас почти окончательно сгустилась темнота.
***
Провожая взглядом уходящего супруга до двери, Таисия Николаевна покачала головой и чуть снисходительно улыбнулась: ну право же, ведет себя сегодня, точно ребенок! Впрочем, почему – сегодня? Умение казаться очаровательным собеседником, даже некий шарм, были присуще ему с юности. И когда Алексей давал себе труд пускать его в ход, устоять было практически невозможно… Не устояла и Тася, приняв по неопытности за истинное лицо искусную маску – и горько за это поплатившись. Со временем, правда, стало казаться, что ничего этого и не было, что Алексей всегда был тем неуравновешенным и подозрительным ревнивцем, которым она узнала его вскоре после женитьбы. А следующие десять лет разлуки вкупе с обидой и разочарованием, окончательно вытеснили из памяти Таси те немногие добрые воспоминания о супруге, которые каким-то чудом сумели там еще удержаться, оставив лишь самое неприятное. Потому, когда усталый, издерганный и напряженный, Алексей только вернулся домой, его нынешний образ удивительно легко совместился в сознании жены с привычным образом «злого гения» ее жизни. Но стоило тому лишь немного – самую малость отдохнуть и почувствовать себя лучше, как немедленно начали одно за другим проявляться несовпадения с ним, которых не могла не замечать даже Тася. Она априори не ожидала от супруга хорошего, но всегда была слишком честна с собой, чтобы продолжать делать вид, что не видит, как он старается. Хотя по-прежнему не понимала – ради чего. И потому продолжала держаться настороже, хотя уже и не так неусыпно, как прежде.
Явившаяся на звон колокольчика Катя была немало озадачена, когда барыня сказала переодеть ее к ужину в светлое и легкое домашнее платье, которое, по мнению горничной, куда более подходило для утра. Но, переспросив, верно ли все поняла, услышала, как Таисия Николаевна не допускающим возражений тоном вновь сказала, что намерена надеть только это. И никакое иное. Чуть заметно пожав плечами, Катя удалилась в гардеробную. И вскоре вернулась, неся на вытянутых руках молочного цвета муслиновый наряд, и в самом деле, несколько неподходящий для осеннего вечера. Но, дополнив его затем тонким канзу в тон, Тася все равно почувствовала, что очень довольна тем, как нынче выглядит. Легкий, без излишних затей, образ казался словно бы продолжением той простоты и легкости, что сегодня сама собой откуда-то возникла между ней и Алексеем. Тасе не хотелось ее терять.
- Я готова, – тихо, с улыбкой проговорила она, выходя из спальни в коридор и обращаясь к мужу. – Надеюсь, не слишком измучила вас ожиданием?

***
Алексей, стоявший в коридоре, прислонившись к стене, точно статуя - отлип от нее, едва только повернулась дверная ручка, и окинув взглядом молодую женщину, словно бы осветился изнутри. Ему и в голову не пришло озаботиться странным выбором платья, хотя и мелькнуло что-то инстинктивно - не кроется ли за этим выбором что-то потаенное, не связано ли с этим платьем что-то из прошлого супругов Елизаровых, чего он не знает. Но эта мысль пропала так же, как и появилась. Он поклонился, поднося к губам ее руку
- Если я скажу что готов ждать вас всю оставшуюся жизнь - вы решите что это пошлая и избитая патетика. Только вот что я могу сделать если это, к тому же, еще и самая банальнейшая правда? Вы не просто красивы, Таис. Вы очаровательны!
Он предложил жене руку, и повел ее вниз.
В столовой их ждал накрытый стол. Подведя Тасю к ее месту он подвинул ей стул, дождался пока она сядет, потом прошел к своему месту, и расправляя салфетку посмотрел на жену через стол, с самым спокойным и умиротворенным видом.
- Как прошел сегодня ваш день?

 Отправлено: 17.02.16 20:59. Заголовок: Совместный отыгрыш ..

Скрытый текст

Совместный отыгрыш

Слова о том, что Алексей готов ждать, повторенные за последний час уже дважды, не остались незамеченными. Изменился – с «вечности» на «всю жизнь» – лишь срок ожидания. Услышав это, Тася даже захотела было сделать супругу по этому поводу шутливое замечание. Но… отчего-то передумала. Не стала комментировать и прочие комплименты, которые, и верно, не отличались оригинальностью. Хотя менее приятными от этого совершенно не становились. Недлинный путь от верхних комнат до столовой супруги проделали молча. Но даже молчать вдвоем с Алексеем Тасе сегодня казалось приятным. Вопрос его, заданный обычным тоном, тем не менее, привычно заставил госпожу Елизарову насторожиться – почему спрашивает? Просто так, или следует ждать какой-нибудь подвох? Но, быстро взглянув на мужа сквозь ресницы, Тася решительно одернула не в меру разыгравшуюся подозрительность:

- Благодарю вас.

Она кивнула, желая прибавить затем что-то столь же нейтральное, но потом снов внимательно посмотрела на Алексея и вдруг заговорила про другое. Про то, что ее волновало и по-настоящему занимало мысли в течение дня, о котором он спрашивал.

– А знаете, я очень довольна успехами Сонечки Фроловой! Очень. Она такая талантливая девочка, и… я уже не раз говорила Андрею Егоровичу, что ей нужно заниматься с настоящим педагогом, а не с дилетантом, вроде меня. Иногда кажется, что я дала ей уже все, что могла… Но если бы вы знали, как же так трудно объяснить это человеку, который никогда не учился музыке всерьез! – с глубоким вздохом посетовала Тася, даже не думая о том, что супруг ее тоже никогда музыкой не занимался, потому вряд ли сможет понять и посочувствовать.

- Думаю, вы изрядно скромничаете, называя себя дилетантом, но отчасти я вас понимаю... - задумчиво произнес Алексей, чуть отклоняясь вправо, чтобы Варвара, подававшая в этот момент, его не задела. – Но поймите и вы Андрея Егоровича. Навряд ли он найдет в наших краях настолько талантливого педагога. И, чтобы обеспечить дочери приличное музыкальное образование, придется везти ее в столицу. Тогда как все его интересы и огромная занятость сосредоточены именно в нашем уезде, на благо которого Андрей Егорович уже столько сделал, и, не сомневаюсь, сделает еще. Будь у девочки мать, он мог бы отправить ее с нею, но поскольку он у дочерей один.... - он благодарно кивнул Варваре и продолжил, - впрочем... если у него есть намерение продолжить образование девочек в институте, когда те достигнут нужного возраста, то там их способности сумеют получить должное развитие. Ведь и Анна талантлива. Я и не представлял, что ребенок ее возраста может с такой глубиной отражать объем пространства на листе бумаги.

- Вы правы, Аннушка великолепно рисует! Но в этом я понимаю меньше, чем в музыке, поэтому вряд ли могу судить. А вот Софи… Вы, верно, не помните. Или даже не знали вовсе. До замужества у меня был прекрасный учитель. Говорят, он до сих пор преподает, и я бы хотела показать ему Соню. Даже обещала девочке, что сама повезу ее в Петербург. А пожить мы могли бы Таты… Кстати, забыла сказать: она вчера прислала письмо. Узнав от меня про ваше возвращение, передавала вам огромный привет и велела сказать, что все еще хранит у себя подарок, который вы сделали ей десять лет назад. В благодарность за знакомство со мной…

По губам молодой женщины скользнула легкая усмешка. Столичная кузина, была, пожалуй, единственной из всей её родни, исключая разве что отца, кому всегда нравился – и взаимно – Елизаров. Впрочем, Тася, стесняясь, никогда не рассказывала ей ничего о собственной жизни в браке…

- Кстати, а что это был за подарок? – вдруг спросила она, вновь поднимая глаза на мужа. – Я много раз пыталась спрашивать, но она не признается!

Алексей едва заметно вздрогнул и устремил на молодую женщину пронизывающий взгляд. Вот как... обещала повезти в Петербург... Одна? Интересно, как бы это выглядело: одинокая молодая женщина едет с чужим ребенком... Учитывая, что ездить куда-либо без сопровождения родственника-мужчины, или хотя бы компаньонки, по меньшей мере, неосмотрительно. И когда, любопытно знать, было дано такое обещание, до его возвращения или после? Или может быть.... если между ней и Фроловым действительно было что-то серьезное, то... уж, не в качестве ли мачехи она собиралась с ней ехать? В таком случае женщина с дочерью, разумеется, никак не нарушает норм приличия....

От этой мысли Алексея передернуло, так, что даже вопрос, который в другое время поверг бы его в замешательство, прошелся как-то вскользь. Алексей качнул головой:

- Прошло десять лет, Таис.... не самых легких лет. Одни воспоминания обострились, другие затерлись, поэтому простите меня, надеюсь, за то, что я не помню? – А потом, не удержавшись, все же добавил очень тихо, словно мысля вслух. – Вы собирались ехать с Софи в Петербург...

И подавился окончанием фразы, так и не спросив: «В качестве кого? Одна ли? Или... »

Заговорив о прошлом, Алексей вновь помрачнел и напрягся. И Тася в тот же момент почувствовала себя глупой и бестактной особой, хотя он, конечно же, вряд ли к этому стремился.

- Нет-нет, лучше вы меня простите! Было крайне жестоко с моей стороны – заставить вас, пусть и не специально, вспоминать все пережитое…

Умолкнув, она опустила глаза в свою тарелку, пытаясь придумать, как выйти из этого неловкого момента. Но, к счастью, Алексей сам подсказал возможность для перемены темы их разговора.

- Да собиралась! Разумеется, не только с ней, и не только ради нее – меня много лет звала в гости кузина, но вначале, после вашей… после того, как вы попали в плен, мне было не до того. Затем – постоянные дела в поместье, до тех пор, пока я не научилась во всем хотя бы немного разбираться, не оставляли, ни времени ни сил. И вот, наконец, теперь, когда все более-менее наладилось, я подумала, что можно. Я ведь больше шести лет не виделась с родителями, Алексей! Матушка с отцом приезжали сюда лишь однажды, а теперь они уже в том возрасте, когда тяжело пускаться в столь дальний путь, поэтому если уж ехать, то именно мне… Но, конечно, если вы станете возражать, то я не поеду, - прибавила Тася со вздохом и снова умолкла.

Алексей вскинул на нее взгляд, когда она упомянула родителей и назвала его по имени. Господи... а ведь он об этом не подумал. Ни разу! Даже не знал - живы ли ее родители! Елизаров никогда не вспоминал о них, не рассказывал, а сам он в старых архивах нашел лишь имена. Его бросило в жар от одной мысли о том - насколько тонка грань, по которой он ходит, и сколько всего еще не знает, рискуя ежеминутно выдать себя.

Он медленно выдохнул, лишь сейчас ощутив, что до сих пор были напряжены плечи и руки, словно в ожидании удара.

- Простите, Таис. Я эгоистичный болван. Совершенно не подумал о них, а между тем - ведь вы правы... совершенно правы. Только разумно ли отправляться в столь дальний путь одной, да еще с чужим ребенком? Я понимаю, что Андрей Егорович доверяет вам больше, чем любой близкой родственнице, а для девочек вы - самый близкий человек, - Алексей сам поразился тому, насколько сама собой, без горечи сказалась эта фраза. Обычная констатация факта. Еще несколько дней назад она окунула бы его в целый омут подозрений, почему же сейчас сказалась само собой разумеющейся, безо всякой подоплеки? Непонятно! - Но ведь до Петербурга почти девять сотен верст. Это много дней пути и остановок на ночь. Такой путь небезопасен. Пока я... не мог сопровождать вас, у вас не было выбора, но сейчас - ведь вам нет нужды ехать одной! – он чуть помедлил и взгляд его на секунду снова стал напряженным. Одна ли она собиралась ехать? Может... с Фроловым? На ну, что за бред... сама же только что говорила... ты бредишь, друг Алексей! – Он тряхнул головой и уже спокойно докончил: - Иными словами, я не против вашей поездки, но не хочу, чтобы вы ехали одна. Если пожелаете, сопровождать вас буду я сам, но если вам предпочтительнее без меня, то я настаиваю, чтобы с вами поехал не только кучер, но и двое лакеев. Слуги вас не стеснят, но будут достаточно внушительным сопровождением, чтобы избавить от возможных неприятностей в пути.

- Неужели вы считаете меня настолько легкомысленной, чтобы пуститься в подобное путешествие без достаточного сопровождения? Или – если уж я действительно такова, то полагаете, что Андрей Егорович отпустил бы со мной своих дочерей, не обеспечив нам должной защиты? – против желания, в голосе Таси прозвучало не только удивление, но и обида.
Хорошего же Алексей про нее мнения, если так думает! Впрочем, раздувать из пустяковой обиды, Тасе не хотелось.

- Если желаем, поедем вместе! Почему же мне быть против? Однако ехать в Петербург я думала весной, после Пасхи, когда уже будет тепло и сухо. А теперь еще даже не зима. Думаю, будет правильнее обсудить это подробнее позже, - проговорила она через минуту. – А сейчас, может быть, лучше расскажете мне, как прошел ваш день, если уж мы так долго и подробно обсудили до того мой?

- Таис... - с мягким, почти ласковым укором поглядел на нее Алексей, от которого не укрылась легкая обида в ее голосе. – Ну как вы могли подумать, что я считаю вас легкомысленной. Конечно, я так не думал. Просто... Наверное, слишком глупо было то, что я сказал, но лишь оттого что беспокоюсь о вас. Вы ведь простите меня?

Он отложил вилку с ножом, пригубил вино и, услышав ее вопрос, тихо рассмеялся, откидываясь на спинку стула.

- О-о, мой день это одновременно и скука и комедия! – мелькнула мысль: рассказать ли об эпизоде у Шанского? Но с другой стороны, какая в этом тайна? Ведь, живя с ним бок-о-бок, Таис не сможет не заметить, как изменился его почерк, да и вообще сам факт того, что он с трудом удерживает в руках перо. Он с ножом-то и вилкой сейчас управлялся с усилием, хоть и не слишком заметным со стороны. Уж лучше рассказать заранее, чем потом отвечать на недоуменные вопросы.

- Представьте, среди прочих мелких дел, мне пришлось потерять три часа в конторе у поверенного. Я получил кое-какие повреждения в плену, из-за которых у меня существенно переменился почерк. Поэтому пришлось заново заверить мою подпись, и представляете....

Он рассказал о произведенной процедуре, в лицах описывая дотошность поверенного, изнывающих от скуки приказчиков, свидетелей, обремененных сознанием собственной важности, и закончил рассказ словами:

- А потом еще встретил Андрея Егоровича в лавке одной. Воистину бесценный для уезда человек, не зря избран предводителем дворянства. Помимо прочих усовершенствований, он собирается у себя и ткацкую мастерскую организовать.

- Да он мне как-то рассказывал, - как-то рассеянно кивнула Тася, которую эта тема и в устах Андрея не слишком интересовала. Теперь же, когда муж рассказал о своей поездке к поверенному, вернее, о причинах, по которым состоялась эта встреча, она думала – и никак не могла заставить себя перестать, лишь об этом. А вовсе не о каких-то там дурацких ткацких фабриках. Разумеется, Тася и до этого понимала, что после пережитых тягот и лишений, Алексей уже не тот, что прежде – в физическом смысле. Хоть и старается изо всех сил этого не показывать. И, конечно, ей было жаль его. Но почему-то, пока он не заговорил об этом сам, не придавала всему этому особого значения. Не задумывалась о том, каково ему приходится даже в обычной, повседневной жизни. И сколько труда стоит приспособиться к ней. А возможно, не только труда, но физических неудобств.

- Значит, в конце концов, они все-таки поверили, что вы – это вы? – спросила она с возмущением и горечью, не сводя глаз с искалеченных рук супруга, и словно впервые замечая, как чуть неловко держит он в них столовые приборы. – Что же, я рада, что для этой цели им не потребовалось еще каких-нибудь испытаний… Господи, какая нелепость, Алексей! Как вы вообще могли согласиться на подобное унижение, неужели недостаточно было бы, например, простого подтверждения со стороны тех, кто знал вас прежде? Например, моего? Кто может знать мужа лучше его жены?

- Они и так верили, - легко отозвался Алексей. - Свидетелями-то были люди, которые меня знали. Доктор Прохоров, помните его? Лихоимцев, Рындин... сам Шанский, в конце концов, и его приказчики. И удостоверяли не личность, а подпись. Потому что... - он сделал еще глоток вина. – Посудите сами. Подписываю я, к примеру, счет на продажу.. ну скажем, той же патоки из нашей сахароварни. Отправляется этот счет к покупателю, который у нас эту патоку закупает уже двенадцать лет. А он, у себя в Твери – не видит меня в лицо, но видит совершенно изменившуюся подпись. Обращается в банк, начинает паниковать... а таких счетов в неделю приходится подписывать несколько штук, за всякое - разное. Увы, без бумажек в наше время совсем никуда.

Он поставил бокал на стол и улыбнулся. Не хотелось, чтобы Таис расспрашивала дальше, не хотелось упоминать о том, что собственно и привело его к поверенному, о завещании, чтобы в этот удивительный, теплый, легкий вечер у нее в уме мелькнуло слово, даже отдаленно связанное со смертью. Поэтому Елизаров предпочел сменить тему.

- Зато вот с оплатой вашего рояля проблем не возникло, потому что на фабрику Шредера я уж точно никогда раньше не писал, и сравнивать до и после им было не с чем. Вы уже его видели?

- Нет, пока я только узнала, что его привезли и установили в доме! – откликнулась Тася, покачав головой. – Конечно, было очень интересно сразу же взглянуть и опробовать, но горничная успела прежде шепнуть, что уходя, вы велели никому к нему не подходить. И я решила, что это также относится и ко мне!

Улыбнувшись, она сделала поспешный жест, упреждая попытку Алексея возразить, что это совсем не так:

- Я просто пошутила! На самом деле, я хотела дождаться вас. В конце концов, это будет просто правильно и справедливо, если именно вы покажете мне свой подарок!.. Однако советую с этим не тянуть! Терпение мое велико, но не безгранично, и если не хотите в скором времени овдоветь – если я вдруг умру от любопытства, то пойдемте в музыкальную гостиную прямо сейчас же!

- Тогда чего же мы ждем?! - Алексей бросил салфетку, и моментально встал, словно бы ее слова нажали на какую-то волшебную пружину. Он обошел стол, и подал ей руку, желая помочь встать, и повел в гостиную, пытаясь загадывать про себя на ее реакцию. «Если понравится - то все у нас будет хорошо?»... Нет, глупо... Может... если понравится кулон? Черт нет, нет.... Ах да, вот... Если она сыграет.... Бетховена... или нет... Гайдна... Да! «Прощальную» симфонию... «Господи, Алексей, ну не идиот ли ты!» Благо до гостиной было недалеко, иначе он бы совсем извелся, пытаясь придумать какой-нибудь зарок поблагоприятнее, но который бы не выглядел «поддельным».

Распахнув перед молодой женщиной обе створки двери, как делают это на торжественных шествиях перед особами императорской крови, Алексей довел ее под руку до рояля - ничего не говоря, только не слишком умело пряча любопытство и довольную улыбку. И вот только тут оставил ее руку и отступил вбок, словно бы желая скрыться за поднятой декой. На самом же деле ему было интересно увидеть ее лицо, и Елизаров не собирался отказывать себе даже в минуте такого удовольствия, только вот чтобы его жадный интерес при этом не бросался в глаза и не смущал ее.

А кроме того...

Под крышкой рояля было кое-что еще, реакция на которое вызывала у него не меньший интерес.

 Отправлено: 17.02.16 21:08. Заголовок: В теплом свете многи..

В теплом свете многих свечей, зажженных слугами в музыкальной гостиной к тому моменту, как чета Елизаровых переместилась туда из столовой, купленный Алексеем рояль казался каким-то фантастическим зверем, в мирной полудреме дожидающимся своей новой хозяйки. Вопреки рассказам Кати, он оказался вовсе не таким уж огромным – в юности, в столичных салонах Таисия Николаевна видала инструменты куда больших размеров. Но этот казался просто идеальным для их сравнительно небольшой гостиной. И еще – он сразу же показался Тасе самым красивым из всех, которые доводилось прежде видеть.

Иметь свой собственный рояль с детства было ее потаённой мечтой, исполнению которой постоянно мешали какие-нибудь обстоятельства. В доме ее родителей стояло прекрасное пианино. И потому попросить для себя еще и новый рояль Тасе казалось неловко – семейство Родионовых не бедствовало, но особенных излишков средств, которые можно было бы беззаботно потратить на капризы младшей дочери, никогда не было. И Тася, совестливая от природы, прекрасно это понимала. После того же, как она вышла замуж за Елизарова, речь о музыкальных занятиях всерьез и вовсе больше не заходила. Да и не до музыки ей было. И вот – давнее желание удивительным образом исполнилось, будто бы само собой. Тогда, когда она уже почти о нем забыла.

- Боже мой, Алексей! – воскликнула Тася, с трудом отврывая сияющий восхищением взгляд от поблескивающего новеньким лаком корпуса рояля, к которому в первый момент едва смогла заставить себя благоговейно прикоснуться кончиками пальцев, тотчас ощутив кожей его прохладную гладкость, и глядя в лицо мужу. – Он прекрасен! Вы не представляете… я всегда хотела… да-да! Именно о таком инструменте я всегда мечтала! Спасибо вам!

На минуту оставив свой подарок, она быстро подошла к мужу и, приподнявшись на цыпочки, в порыве благодарности вдруг легко коснулась губами его щеки. Но затем – сразу же вернулась обратно и, присев на скамью перед клавиатурой – пока еще закрытой крышкой, сохраняющей последнюю тайну, с чуть виноватой улыбкой – словно бы извиняясь за столь сдержанную благодарность, прибавила:

- Я очень хочу побыстрее узнать, как он звучит!

С этими словами Тася открыла клавиатуру – и вновь удивленно замерла, обнаружив оставленный – явно намеренно, прямо на ней узкий сафьяновый футляр. Сердце, на мгновение замерев, вновь радостно подпрыгнуло:

- Это… тоже мне?! – Алексей с улыбкой кивнул и сделал поощрительный жест, предлагая, наконец, открыть коробочку и взглянуть, что в ней. И когда Тася это сделала, из груди ее невольно вырвался восхищенный вздох. Дело в том, что она никогда особенно не любила золотых ювелирных украшений, отдавая предпочтение именно серебру, хотя многим, включая ее собственную матушку, это казалось странным. Ведь золото – куда респектабельнее! И куда более подходит замужней даме, желающей подчеркнуть свою красоту изящной работой ювелира и сиянием драгоценных камней. Однако можно было не сомневаться, что этот гарнитур даже мадам Родионова бы нашла абсолютно восхитительным. А сапфиры, которые были заключены внутри филигранной работы оправ, наверняка заставили бы рыдать от зависти самых взыскательных столичных щеголих. Но дело было вовсе даже не в них. Подарок Алексея в первый же миг, едва только его рассмотрела, сразу показался Тасе слишком… личным. У нее не было никаких этому доказательств, кроме ощущения, но уверенность, что супруг долго и всерьез выбирал его именно для нее, а не просто – купил первое, что попалось на глаза в лавке у ювелира, хлынула в душу теплой волной благодарности, мгновенно наполняя ее до самых краев.

- Вы слишком меня балуете!.. В жизни бы не поверила прежде, что когда-нибудь смогу произнести подобное вслух! – тихо проговорила она, розовея от смущения и не смея поднять на мужа глаз. – Но разве у нас есть какой-то особенный повод? И я ведь еще даже пока не знаю, как отблагодарить вас за новый инструмент, а еще это…

 Отправлено: 18.02.16 11:04. Заголовок: Теплую волну накрывш..

Теплую волну накрывшую с головой, от этого, первого за все время ее жеста навстречу, было не с чем даже сравнить. Алексей даже приложил к щеке пальцы, чтобы удержать хоть лишнее мгновение это мимолетное ощущение от прикосновения ее губ. Ее искренняя, неподдельная радость заполнила его таким счастьем, равного которого ему еще не доводилось испытывать никогда в своей взрослой жизни. А удивление и радость от второго подарка и вовсе заставили прикусить губы, в безуспешной попытке скрыть счастливую улыбку. Вот она. Та, о которой он мечтал в холодной яме, примеряя на себя рассказываемые голосом Елизарова истории о чудесной синеглазой женщине, дожидавшейся его в далеком доме.
Только сейчас - от вида ее потеплевших глаз, от ее искренней улыбки, от ее детской радости - дом этот наполнился теплом и светом. И стал - домом. Его домом. Настоящим, единственным...
Которого никогда не было. Заимствованное, краденное, чужое - стало своим. Единственно возможным. Настолько, что теперь даже сам он ощущал себя так, что вернулся домой по-настоящему. Тем счастьем которого настоящий Елизаров не в состоянии был понять за всю свою жизнь, и понял лишь перед смертью.
На секунду ему захотелось, чтобы Таис, как это водится, предложила ему надеть на нее подаренное украшение. И хотя он не представлял - как его пальцы справятся с такой тонкой и маленькой вещью как замочек на цепочке, но при мысли о том, что застегивая ее он может коснуться ее шеи, оказаться так близко чтобы почувствовать вновь запах ее волос - сердце заполнялось жаром, заставляя одновремено и смущаться и посмеиваясь над собой досадовать - "да что же с тобой, ты тебе уже давно не семнадцать лет!"
- Разве нужен какой-то особенный повод, чтобы порадовать любимую женщину? - мягко отозвался он вслух, не в силах оторвать от нее глаз. Говорил ли Елизаров своей жене подобные слова? Не воспримет ли она их в свете ее недавнего "Вы измывались надо мной всеми возможными способами" за насмешку? Вот сейчас он не пытался ни рассуждать, ни соответствовать образу Елизарова. Он отошел от рояля передвинул кресло так, чтобы сидя чуть позади нее видеть одновременно и ее лицо вполоборота, и пока еще никем не тронутые кроме заводского настройщика клавиши.
- Сыграйте мне, Таис... - тихо попросил он, садясь. Так хотелось попросить Бетховена... или Гайдна... так любимых им в юности, и которых он не слышал уже больше десятка лет. Но... Елизарову не полагалось разбираться в музыке. - Сыграйте, как для себя самой. Как будто меня здесь нет. Прошу вас.