Отправлено: 11.08.18 09:43. Заголовок: После тебя

Время - 1908 год

Место - Москва, Ялта

Участники - Дмитрий Игнатьев, Ольга, Тата и Степан Веригины, НПС

 Отправлено: 09.09.18 03:40. Заголовок: Несмотря на то, что ..

Несмотря на то, что жил отдельно уже много лет, Игнатьев иногда любил на несколько дней возвращаться в дом, где до сих пор, кажется, обитало его совершенно безмятежное и счастливое, несмотря на раннюю потерю отца, детство. Тогда это казалось чем-то естественным, но сейчас, давно уже повзрослевший и лучше знающий жизнь, Дмитрий Кириллович хорошо понимал, чего это, должно быть, стоило его матушке. Не в материальном смысле, разумеется, нет! Сгорев нелепо и быстро – всего за неделю, от крупозной пневмонии в двадцать девять лет, его отец, Кирилл Владимирович, оставил вдове достаточно средств, чтобы вовсе об этом не думать. А вместе с приданым, которое, согласно собственной воле графа, и в браке оставалось исключительно во владении Лидии Николаевны, капитал ее с тех пор и до совершеннолетия сына, унаследовавшего затем основное отцовское состояние, составлял не менее двадцати миллионов золотом. Дело было в другом. Все эти годы мать, совсем еще молодая и очень красивая женщина, признанная светская львица своего времени, ни разу даже не помыслила о том, чтобы вновь попытаться устроить личную жизнь, полностью посвятив ее одному лишь ему. Спросить почему, несмотря на близость их отношений, Игнатьеву было неловко по сию пору. Поэтому оставалось лишь ценить эту жертву, пусть даже и не понимая толком причин ее принесения. И он старался, тем более, как уже было сказано, это не составляло никакого труда. А радость Лидии Николаевне приносило огромную. И всякий раз, когда сын ее, как вчерашним днем, объявлял, что намерен приехать и задержаться, в доме все сразу вновь устраивалось именно так, как бывало, когда тот был мальчишкой и жил здесь постоянно. Особенно чисто убиралась и проветривалась – или, если дело происходило зимой, протапливалась его спальная и прилегающая к ней ванная комнаты, кухарка Дуся, прослужившая у Игнатьевых лет сорок, готовила лишь самые его любимые блюда… Иными словами, разве что обожаемого в детстве английского плюшевого медведя ему в постель по вечерам не клали и колыбельных над ним не пели, как часто смеялся сам граф. Впрочем, абсолютно беззлобно. Ибо даже среди прочих дней его удачной и относительно счастливой жизни такие моменты погружения в собственное прошлое становились все более ценными с каждым годом. Потому как именно с возрастом и начинаешь, как правило, особенно тепло вспоминать детство и все, что с ним связано.

А человеком, при внешней неуязвимости и даже некоторой самоуверенности, Дмитрий Кириллович всегда был, да и теперь оставался, довольно сентиментальным. Хотя вряд ли кому-нибудь в этом бы признался. Кроме матери, которая и так это знала.

Так что половину дня воскресенья, понедельник и даже вторник – потому что вечером накануне Лидия Николаевна вдруг вспомнила, что завтра к одиннадцати ей непременно надобно на Девичье поле, к профессору Крюкову*, и попросила его туда ее отвезти, Игнатьев провел на Басманной. Разумеется, в том, что маменьке вдруг так срочно понадобились новые очки, можно было легко заподозрить некоторый умысел и желание хотя бы вот так подольше задержать подле себя и верно, довольно редко приезжающего теперь к ней сразу на несколько дней сына. Но Дмитрий Кириллович не стал строить на этот счет никаких теорий, а просто согласился – с единственным условием, что поедут вновь на автомобиле, а не экипажем, как наверняка старой графине изначально хотелось. И тут уж было некуда деваться ей. На том и сошлись.

С новыми очками разобрались часа за два. После чего, отвезя матушку домой и еще пообедав там вместе с нею, Игнатьев, наконец, отправился восвояси. А вечер провел в Английском клубе, куда также давненько не захаживал. Вначале в бильярдной, а позже, после официального закрытия, как водится, и за ломберным столом. Ему не слишком-то повезло сегодня в преферансе. Но, отбывая вскоре после полуночи на своем автомобиле от знаменитого здания с колоннами на Тверской, где оставил нынче всего за несколько часов что-то около трех сотен ассигнациями, Дмитрий Кириллович и в этом готов был увидеть добрый знак. Ибо, как известно, невезение в картах непременно обещает успех в иных, не менее важных для мужчины аспектах жизни.

Думать об этом – вернее, не о любви в целом, а только о встрече с особой, так крепко завладевшей его помыслами, он намеренно старался как можно меньше, чтобы не подстегивать и без того не оставлявшее глупое желание как можно быстрее оказаться в полудне завтрашнего дня, на пороге ее дома. Оно, между тем, преследовало буквально с того самого момента, как Ольга Дмитриевна щедро посулила новую встречу. Нечто подобное доводилось испытывать в последний раз, должно быть, еще в детстве, в ожидании Рождества, или, может быть, именин, когда особенно хотелось получить какой-то давно обещанный матушкой подарок. Разница была лишь в том, что подарки Лидии Николаевны обычно всегда приносили радость и удовлетворение. А в этом случае на сто процентов уверенности все-таки не было. То есть Игнатьев был, конечно же, уверен, что увидеть мадам Веригину будет для него большой радостью. И завтра, и послезавтра, и, вероятно, еще много дней после. Вот только что именно она сама ожидает от их свидания… да, теперь, пожалуй, у него уже есть право употребить и такое слово для обозначения завтрашней встречи. Но означает ли это то же самое и для нее?

Неплохо, как ему казалось, понимая женщин, Игнатьев был вполне уверен, что нравится Ольге Дмитриевне. О том говорил и ее вспыхнувший радостным удивлением взгляд в его последний приход, и то, как она мило смущалась его комплиментов в присутствии собственной дочери – это, безусловно, было рискованно, но очень уж хотелось проверить, что они действительно имеют эффект. И то, что потом она уже почти не беспокоясь о мнении родни – той ее части, что имела отношение к покойному супругу, спокойно и открыто принимала его ухаживания. Однако даже при всех этих, несомненных, признаках, обещавших дальнейший успех, в ней по-прежнему ощущался будто бы какой-то внутренний барьер, препятствие, суть которого граф искренне желал поскорее понять, чтобы устранить, наконец, со своего пути. И обрести Ольгу Дмитриевну, так сказать, в ее первозданной сути. Ни как светскую даму, ни как хозяйку дома, радушно привечающую друзей, ни как мать детей, а именно как женщину. Молодую, красивую и готовую не только принимать любовь и восхищение, но и отдавать их. Способную не только внушать, но и испытывать страсть. А в том, что она такова по своей природе, Дмитрий Кириллович также почти не сомневался. Потому как являясь и сам натурой страстной во всех смыслах и значениях этого слова, навряд ли смог бы вытерпеть подле себя «теплохладное», пусть даже очень внешне привлекательное женское существо. Ольга же тянула его к себе, будто магнит. И сила этого притяжения росла с каждым днем даже вне зависимости от того, что они не виделись лично и даже не говорили по телефону, заставляя Игнатьева даже немного нервничать по поводу творящегося с ним легкого безумия. И волноваться – впервые за много лет, об исходе. Настолько, что невольно хотелось верить даже глупым приметам, вроде давешнего картежного проигрыша…

Тем не менее, как бы там ни было, на другой день, ровно в полдень, как и условились, он вновь подъехал к порогу ее дома. На сей раз столпотворения экипажей вокруг не наблюдалось. И это тоже в какой-то мере можно было назвать хорошим предзнаменованием.

Выйдя из авто, Дмитрий Кириллович забрал с заднего сиденья привезенный с собой из Москвы свежий букет для своей дамы. На сей раз это были купленные, как и в прошлую субботу у Ноева, белоснежные каллы в сочетании с сиреневыми и розовыми орхидеями, перевязанные простой атласной лентой. Сам граф во всей этой старомодной чепухе вроде «языка цветов» был не силен, но милая разговорчивая барышня-приказчица за прилавком, составляя композицию, и без дополнительных вопросов успела рассказать, что подобное сочетание говорит «о глубине чувств, символизируют любовь, уважение и привязанность», что его, несомненно, устраивало. Потому оставалось надеяться, что Ольга Дмитриевна оценит не только красоту – а букет, и правда, получился красив, но и прочитает заключенный в нем тайный смысл. Известно ведь, что дамы лучше разбираются в подобных вещах. И в конечном итоге это добавит ему еще сколько-нибудь очков в достижении необходимого и желанного результата… Впрочем, на самом деле, ни о каких подсчетах, теперь, когда с бьющимся сердцем поднимался по ступеням к заветной двери, Игнатьев конечно же не думал. А просто ждал и надеялся, что все сложится удачно. Очень ждал. И очень надеялся.

_______________________________________


* - Адриан Александович Крюков (1849—1908) — выдающийся русский врач-окулист, ординарный профессор и директор глазной клиники Московского университета.

 Отправлено: 17.09.18 01:33. Заголовок: с Дмитрием Кириллови..

*с Дмитрием Кирилловичем*

Глухой звук дверного звонка прокатился по дому. И не успел он стихнуть, как Анна уже распахнула входную дверь перед гостем, который на сей раз явился с вполне традиционным подношением в виде роскошного букета, а затем, привычным уже маршрутом, провела его в маленькую гостиную, предложив немного обождать хозяйку.

А она все еще была не готова. Хотя уже столько времени сидела перед огромным зеркалом трюмо и почти с тоской взирала на свое отражение. Ей не нравилось всё – и прическа, которую уже дважды переделывала, и платье, одно из самых любимых, которое теперь казалось неуместным и совершенно неподходящим. Серебристо-серый шелк выглядел скучным, газовые рукава с широкими манжетами напротив – слишком нарядными. Глядя на всё это, Ольга едва сдерживала готовый сорваться с губ стон отчаянья, в котором может пребывать только женщина, желающая произвести впечатление и не уверенная в том, что желаемый результат будет достигнут.

Все это длилось ровно до тех пор, пока ее сомнения, сама того не ведая, внезапно развеяла горничная.

- Какая же вы сегодня прехорошенькая, Ольга Дмитриевна! – тихо воскликнула она, застыв на пороге. – Всегда восхитительны, но сейчас… И волосы как-то по-новому уложили…

С каким-то сомнением, будто на умалишенную, Оля взглянула на Анну, отражение которой видела в зеркале, после повернулась к ней на стуле, и вдруг… поверила, понимая по восхищенному взгляду, что это не просто дежурный комплимент, а вполне возможно и правда.

- Дмитрий Кириллович дожидается внизу, - между тем, добавила Анна. Едва заметно кивнув ей, Ольга встала, и пошла было к двери, но и там еще секунду помедлила, поправляя длинную аметистовую нитку бус. А затем, уже больше сомневаясь, хотя и испытывая особого рода волнение, будто дебютантка, впервые выходящая в свет, отправилась в гостиную.

Граф ожидал ее появления, стоя, и когда Ольга увидела его лицо, то впервые подумала, что, возможно, и он волнуется не меньше. И от этой мысли вдруг почему-то сделалось совсем легко. Потому следующие несколько шагов навстречу она пошла уже с улыбкой, а потом, уже совсем привычно, протянула Дмитрию Кирилловичу для приветствия руку.

- Нет, что ни говорите, Ольга Дмитриевна, а так дальше не должно продолжаться! Мало того, позволю заметить, что это совершенно бесчеловечно! – воскликнул Игнатьев, едва она приблизилась. И от этих слов улыбка на ее губах сразу как-то поблекла, а во взгляде промелькнуло вопросительное и даже несколько испуганное выражение. – Вот так вот жестоко каждый раз поражать мое несчастное воображение своей красотой! – прибавил он все тем же «ворчливым» тоном, а затем, рассмеялся, сокрушенно покачал головой и, поцеловав протянутую ему кисть, протянул мадам Веригиной свой букет. – Очень хотелось бы послушать, что вы сможете сказать в свое оправдание?

Тоном столь же серьезным, как и прозвучавший за мгновение до этого вопрос, Ольга продолжила начатую игру:

- Только то, что я не люблю оправдываться, - она едва заметно пожала плечами и намеренно на какое-то время сосредоточила все свое внимание на цветах, который в этот раз был подобран совершенно иначе, – Давно ведь известно – ни одной женщине не идет это занятие. Тем более оно бы не подошло к моему нынешнему платью, вам так не кажется? – и вновь подняв глаза на Игнатьева, Ольга вопросительно изогнула брови, продолжая при этом перебирать пальцами шелковистые лепестки подаренных им орхидей.

- Оно – одна из основных улик совершенного вами преступления! Прежде, чем ответить на вопрос, я должен ее как следует изучить, – тихо откликнулся Дмитрий Кириллович, отступая на шаг и медленно окидывая ее с ног до головы и обратно взглядом, в сочетании с которым сказанное приобретало некий дополнительный смысл, право самостоятельно гадать о существовании или отсутствии которого он намеренно оставил своей собеседнице.

Несмотря на всю видимую невинность, этот разговор буквально на глазах все отчетливее становился похож на прогулку по тонкому льду, по которому, к тому же, во все стороны расползаются трещины, грозя увлечь за собой в губительную пучину. Подобным умением обладал, пожалуй, лишь один из известных Ольге прежде мужчин. Воспоминания о нём вряд ли можно было отнести к приятными. Даже сейчас, возникнув на миг, они разом охладили весь ее пыл. Поэтому, оставив комментарий Игнатьева без ответа, Ольга чуть сжала губы и отошла к столику, на котором стояла свободная ваза – якобы исключительно для того, чтобы разместить в ней подаренные цветы. А на деле – еще и желая взять небольшую паузу, нужную, чтобы прогнать прочь некстати явившееся из далекого прошлого наваждение.

 Отправлено: 17.09.18 01:35. Заголовок: *совместно* Скорее..

*совместно*

Скорее почувствовав, чем заметив произошедшую перемену, Игнатьев наблюдал за происходящим молча. Гадая при этом, чем именно успел навлечь на себя неудовольствие. Ведь еще всего мгновение тому назад Ольга откровенно с ним флиртовала – и именно по этой причине, а вовсе не по врожденному нахальству, он и сам позволил себе нечто подобное в ответ. А теперь… Теперь все вновь стало чинно, благородно и скучно. Особенно после того, как вновь повернувшись к нему лицом, мадам Веригина чинно предложила присесть на один из диванов, потом дернула шнур сонетки, а сама заговорила о том, какая жаркая нынче установилась погода.
Ответив ей пару слов в том же духе, Игнатьев дождался, пока вошедшая вскоре в гостиную с подносом горничная вновь оставит их наедине. А после, взглянув прямо в глаза Ольге Дмитриевне в тот момент, когда она передавала ему из рук в руки наполненную чаем фарфоровую чашку, совершенно серьезно спросил:

- Сударыня, я вас чем-то расстроил? Умоляю, скажите откровенно, чем? И я тотчас извинюсь. Или же развейте этот внезапный припадок паранойи. Думать о том, что вы мной недовольны, и не понимать, из-за чего, для меня мучение.

Рука Ольги замерла в воздухе, хотя протянутая ею чашка была уже у гостя. Она и представить не могла, что Игнатьев заметит что-то неладное, так как всегда была убеждена, что умеет достаточно хорошо скрывать свои истинные эмоции. Не удавалось это, пожалуй, лишь с Сашей, всегда читавшим ее, словно раскрытую книгу. Но это было давно. И, либо она с тех пор сделалась никудышной актрисой, либо ее нынешний собеседник обладал не меньшей проницательностью, чем покойный муж.

- Вам не в чем передо мной извиняться, - губы Ольги дрогнули в улыбке, и, покачав головой, она сама посмотрела на Игнатьева немного виновато, - Поверьте, мне крайне неловко, что я ввела вас в заблуждение. Просто…

«Просто я сама не понимаю, что со мной творится», - хотелось бы сказать, но вместо этого она вновь улыбнулась, и будто внезапно вспомнив, произнесла совсем другое:

- Ваши пионы все так же хороши. И, кажется, их удастся сохранить их навечно, так как Таня позавчера уже успела сделать пару акварельных набросков, увидев букет у меня на столе.

Убедившись, что на него точно не сердятся, Игнатьев едва заметно перевел дух. А затем, сделав небольшой глоток чаю, осторожно вернул на стол чашку и блюдце и вновь посмотрел на Ольгу Дмитриевну, невольно залюбовавшись необычным, травянисто-зеленым оттенком ее глаз, который именно теперь почему-то только и разглядел, как следует.

- А знаете, я ведь тоже убежден, что хранить стоит не сами предметы, а пережитые эмоции, яркие впечатления, приятные воспоминания. Лишь они вечны и остаются с нами навсегда. Так что ваша дочь права, возможно даже пока этого не понимая и действуя по наитию, она хочет запечатлеть именно то, о чем я говорю. И надеюсь, у нее это получится. Ну а я… я-то уж точно буду хранить в памяти выражение вашего лица в тот момент, когда вы увидели эти пионы, - усмехнулся граф, чуть прищуриваясь, словно и теперь видя перед собой то, о чём рассуждает. – Клянусь, вы были похожи на девочку, которой только что показали волшебный фокус. И я бы много дал, чтобы еще раз увидеть вас такой.

Несмотря на лукавый блеск глаз, в голосе Игнатьева звучала искренность, в которую было очень трудно не поверить. Поэтому вскоре, окончательно успокоившись, Ольга вновь почувствовала легко и свободно. И даже рассмеялась в ответ на последнее замечание, поясняя, затем, что удивить её вообще-то не так уж и просто.

- Одно время мне даже казалось, что я полностью утратила умение удивляться. Зато теперь очевидно, что это не так! И в этом, отчасти, повинны вы, Дмитрий Кириллович!

- Что? А почему же только «отчасти»?! – воскликнул он. – Ну, нет! Это несправедливо! В данном случае я требую полного и абсолютного признания своей вины! Мало того, утверждаю, что ничуть не раскаялся в этом «прегрешении». А намерен еще и продолжать действовать в том же преступном духе, удивляя вас дальше, сколько хватит сил и фантазии! Да вот хотя бы даже и сейчас… Я знаете, что вдруг подумал минуту тому назад? А почему, собственно, мы с вами до сих пор сидим в этой комнате… несомненно красивой, но все равно ведь скучной, если учесть, что за ее окнами сейчас продолжается дивный летний день? Почему не пользуемся тем, что никто из ваших – несомненно, любимых – родных и близких не мешает нам хотя бы ненадолго отсюда сбежать?

 Отправлено: 17.09.18 01:38. Заголовок: Его предложение это ..

*с гостем*

Его предложение это показалось таким заманчивым, что Ольга не раздумывала и минуты прежде, чем с радостью на него согласиться. Тем более для этого, и правда, невозможно было придумать лучшего момента, чем нынешний. Потому, к по-прежнему ожидавшему ее в гостиной Дмитрию Кирилловичу она вернулась всего спустя всего несколько минут, которые потребовались лишь, чтобы надеть шляпку, взять зонт и сумочку, а после еще отдать кое-какие распоряжения прислуге. И сразу после того они вдвоем вышли из дому.

На улице было очень жарко и прямо от двери на них пахнуло уже подсохшими на солнце травами и разогретой землей. С удовольствием вдохнув этот непередаваемый аромат позднего лета, Ольга повернулась к своему спутнику, жмурясь от слишком яркого после затененных комнат света, и поинтересовалась, куда бы ему хотелось пойти в первую очередь?
Улыбнувшись, Дмитрий Кириллович чуть пожал плечами и ответил, что готов следовать за ней куда угодно.

- Может быть, тогда на Круг или к прудам? – немного неуверенно предложила Ольга первое, что пришло в голову. И тут же, тихо прибавила, - Только там, наверное, сейчас целая толпа народу, - невольно выдавая тем сугубое нежелание оказаться у всех на глазах. Не из-за того, что стеснялась общества Игнатьева, а как раз именно потому, что не и хотела его с кем бы то ни было делить.

Нельзя сказать, что граф ожидал решительного отказа, однако легкость, с которой Ольга Дмитриевна согласилась на его, в общем-то, авантюрное предложение, все же заставила удивиться и обрадоваться. Настолько, что дальше он даже из любопытства решил попробовать позволить ей самостоятельно выбрать направление их «побега». И далее едва об этом не пожалел. Ибо предложенный маршрут совсем не впечатлял. Ведь ни пресловутые пруды, ни, тем более, Круг – площадка с выстроенным лет пятнадцать назад в модном тогда нарочитом «старо-русском» стиле Царским павильоном в самом центре Сокольнической рощи, где и днем, и вечером гуляли местные жители и московские дачники, совершенно не соответствовали его представлениям об идеальном месте для совместной прогулки. Но у мадам Веригиной мнение могло быть иным. А он ведь пообещал следовать туда, куда она прикажет. Да к тому же, нарвавшись уже один раз нынче без всякого умысла на ее недовольство, Игнатьев отнюдь не горел желанием повторить этот опыт. Потому готов был согласиться и на это. Но, к счастью, уже в следующей фразе милой спутницы прозвучало столь явное созвучие его мыслям, что и сам Дмитрий Кириллович в конце концов все же отважился предложить ей то, на что втайне и рассчитывал уговорить еще с самого начала.

- А что если бы нам теперь не пойти гулять, а поехать? – поинтересовался он как бы невзначай. – Ходить пешком, несомненно, полезнее, но погода, сами видите, душновата, а при скорой езде это ощущается куда меньше… Разумеется, я не настаиваю. И, если вы, как и моя матушка, не любите «этих жестянок» - так она обычно называет автомобили, то оставим все как есть. И я по-прежнему пойду за вами хоть в самую гущу толпы… хоть на край света, - прибавил граф совсем уж тихо, отводя взор от ее лица и опуская глаза.

- «Жестянка»? Так и называет? Думаю, ваша матушка просто вас дразнит! – улыбнулась Ольга, делая вид, что не обратила внимания на последнюю произнесенную им фразу. Хотя услышала ее довольно отчетливо, и, конечно, заметила то, как граф потупился, когда ее произнес. Его поведение вообще менялось с такой скоростью, что она уже не успевала понимать, где он настоящий. Несколько наигранные, как казалось, эмоции сменялись внезапно столь неприкрытым выражением восхищения ее персоной, что, смущаясь, Ольга не знала, как и реагировать на такие пышные комплименты. А разговоры чуть ли не на грани приличия – совершенно искренним раскаянием и смирением… Складывалось ощущение, что Игнатьев намеренно сбивает ее с толку. Но, чем меньше Ольга понимала, что происходит, тем сильнее становилось ее желание понять, каков он на самом деле. Возможно, и это было частью его игры. Но игры настолько увлекательной, что отказаться от нее просто не было сил.

- Что же, давайте поедем, - сказала она, наконец. И, оживившись еще больше от этих слов, Дмитрий Кириллович тут же повел ее к своему автомобилю, где вначале помог подняться на довольно высокие ступени, а затем усадил на место рядом с водительским. Прежде, из всех известных видов механического транспорта Ольге доводилось перемещаться лишь в поездах, потому сама бы она, конечно, предпочла сейчас ехать на заднем сиденье, там, где сидела графиня Игнатьева, когда они впервые увиделись. Но спорить и возражать было как-то неловко. И поэтому, желая скрыть вполне объяснимое волнение, она начала пристально разглядывать красного дерева панель, к которой прикреплялись руль и еще некие неведомые ей приборы с циферблатами и счетчиками.

 Отправлено: 17.09.18 01:39. Заголовок: *совместно* Игнатье..

*совместно*

Игнатьев не стал интересоваться, ездила ли мадам Веригина когда-нибудь прежде в авто, потому что обратное было очевидно ему и без дополнительных вопросов. Куда интереснее было молча исподволь наблюдать за тем, как она ведет себя в новых, необычных условиях – в такие моменты люди порой неплохо раскрываются. Вот и про Ольгу Дмитриевну тоже кое-что становилось яснее. Например, то, что она не слишком-то любит демонстрировать окружающим свои чувства, предпочитая скрывать их за маской деланого спокойствия. Причем, чем сильнее нервничает, тем упорнее стремится это скрыть… Как будто чувствовать неуверенность или даже робость перед чем-то прежде еще не испытанным есть какой-то порок. Особенно для женщины. Как будто она всегда должна быть невозмутима, точно адмирал на капитанском мостике во время генерального морского сражения…

«Смешная!» - подумав это об Ольге Дмитриевне с неожиданной нежностью, глядя прямо перед собой, граф молча завел мотор, надавил на педали под ногами и тронулся с места. Очень плавно, чтобы ненароком не испугать спутницу, чьи спина и шея и так казались напряжены сверх всякой меры – он видел это даже боковым зрением.

Зашелестев шинами по усыпанной мелким гравием узкой дорожке возле дома, управляемый умелой рукой своего хозяина, «Делоне» слегка сдал назад, затем грациозно развернулся почти что на месте, а дальше, все так же неторопливо, поехал через оживленный центр к мощеному булыжником Сокольническому шоссе, а там – мимо пожарной и полицейской части, чуть подрагивая и, как будто бы недовольно урча от невозможности двигаться быстрее.

Впрочем, уже на выезде из поселка, Игнатьев наконец-то дал себе и своему авто волю, быстро разгоняя его до привычной скорости, от которой у всякого, кто находился в этот момент в открытом салоне «Делоне», начинало слегка свистеть в ушах. Именно в этот момент он впервые и поинтересовался у Ольги Дмитриевны, нравится ли ей их поездка.

Что ни говори, а комфортной эту поездку точно было не назвать. Пусть даже сиденья машины и были подобны лучшему салонному дивану «capitonne» из мягкой стеганой кожи, а высокая спинка и локотник позволяли сидеть, вольготно откинувшись назад, любуясь проносившимися мимо видами. Только вот сам автомобиль при этом потряхивало куда более ощутимо, чем хорошую коляску, в которой кузов качается на упругих рессорах очень мягко, точно детская колыбель. Да и пейзажем полюбоваться довелось лишь вначале, когда скорость езды еще была вполне сопоставима с ходом конного экипажа. Когда же автомобиль стал, будто сам по себе, быстро набирать скорость, у Ольги поначалу даже перехватило дух. А от ветра, дувшего в лицо все настойчивее, в какой-то момент невольно пришлось прихватить шляпку рукой, хотя она была очень надежно приколота к прическе. Впрочем, вскоре Ольге Дмитриевне начало уже казаться, что еще немного и улетит прочь не только ее головной убор, но и сами они с Дмитрием Кирилловичем вот-вот оторвутся прочь от земли прямо вместе с его автомобилем.

При этом сказать, что ей совсем не нравится нынешнее приключение, Ольга тоже не могла. Было что-то чарующее в этом ощущении почти полной свободы ото всего – даже от силы земного притяжения, как порой казалось в моменты, когда их подбрасывало на какой-нибудь слишком крупной кочке. Полностью отдаться ощущению полета, особенно очевидному, если прикрыть глаза, немного мешал лишь рокот мотора.

И на фоне всего происходящего вокруг тем удивительнее казалось, как легко и просто с этим мощным стальным «зверем» управляется его хозяин. Сидя рядом, Ольга уже не раз успела со странным внутренним трепетом украдкой искоса взглянуть на его облаченные в тонкие лайковые перчатки руки, которые совершенно свободно и даже, казалось, расслабленно лежали на рулевом колесе. Но при этом едва заметными и скупыми движениями всегда заставляли тяжелый автомобиль двигаться в нужную сторону без малейшего видимого усилия.

Об этом, похвалив первым делом его шоферские навыки, она и сказала, когда чуть обернувшись, Дмитрий Кириллович задал ей свой вопрос. Не вдаваясь, естественно, в излишние эмоциональные подробности.

Комплимент, которым его одарили, не содержал в себе прямого ответа. И Игнатьев, конечно, не мог этого не заметить. Как и того, что Ольга Дмитриевна по-прежнему нервничает. Интересно, из-за чего?! Более надежную и безопасную конструкцию авто, нежели «Делоне-Бельвиль», было невозможно себе и представить. Недаром ведь сразу несколько машин этой марки держит в своем гараже Государь, недаром именно ей – если верить виденной недавно газетной фотографии, доверяет жизнь своих детей и супруги. Ну и, конечно, да, многое зависит от шофера. Однако в этом смысле Игнатьев был уверен в себе абсолютно. Автомобили и все, что с ними связано, увлекали его с тех пор, как превратились из потешной забавы для чудаков, тех самых «самобеглых колясок», которые обычно поминала маменька, в солидное и мощное, а главное – современное средство передвижения. В юности граф много занимался конной выездкой и был отличным наездником. Однако ощущения от управления всего лишь одной, пусть даже и самой норовистой и капризной лошадью, навеки потеряли свое очарование восемь лет назад, когда он впервые сел за руль своего личного авто, мотор которого содержал в себе силу целых тридцати пяти лошадей и мог развивать скорость до семидесяти пяти километров в час… Тогда это казалось чем-то немыслимым, а сам «Мерседес 35С» – вершиной германской инженерной мысли. Однако всего через пять лет сердце Игнатьева окончательно похитили французы – известные мастера делать надежное еще и красивым. Его нынешний «Ландоле» был уже вторым авто марки «Делоне-Бельвиль», после «Тройного фаэтона», и Дмитрий Кириллович до сих пор не мог нарадоваться этой покупке, наслаждаясь ее мощью, удобством и комфортом. А еще умением практически летать со скоростью более ста километров в час… Разумеется, подобные рекорды ему лично случалось ставить нечасто, да и не на дорогах Отчизны, а в Европе. Иначе точно не сносить бы головы и не дожить до нынешних лет. Собственно, он и теперь на самых ровных участках ехал не быстрее вполне умеренных семидесяти. Просто в открытом салоне скорость ощущается совсем иначе. Точно так же, как и сила ветра на высоте. Видимо, поэтому Ольга Дмитриевна так и волнуется, решил граф, и в конце концов, пусть и нехотя, слегка сбавил обороты. Так как главным намерением имел все же доставить своей спутнице удовольствие от автомобильной прогулки, а не напугать ее до смерти головокружительной скоростью. После этого она, и верно, немного успокоилась, и даже перестала судорожно хвататься пальцами за край стеганого кожаного подлокотника, одновременно удерживая другой рукой на голове свою диковинной красоты и сложности декора шляпу. Повернувшись и вновь взглянув на нее, широко улыбнулся и Дмитрий Кириллович. А затем, припомнив давний совет Андрея Николаевича Елагина, дяди Андрэ, который во многом заменил ему отца и чаще всего был источником тех знаний и умений, которые мальчик может и должен получить именно от близкого ему в детстве мужчины, принялся максимально просто и доступно объяснять Ольге Дмитриевне, как и что в его автомобиле устроено. Ведь и дядя всегда говорил, что лучший способ победить страх – это знание.

- Слушайте, я вот что внезапно подумал… а не хотите ли попробовать сесть за руль самостоятельно? Клянусь, в этом нет ничего сверхъестественно трудного. Да вы ведь теперь и сами видите!

 Отправлено: 17.09.18 01:40. Заголовок: при содействии Шумах..

*при содействии Шумахера*

- Дмитрий Кириллович, что вы! Нет! У меня ни за что не получится, - запротестовала Ольга. Хотя идея Дмитрия Кирилловича показалась ей поначалу заманчивой – ровно на одну секунду, пока против нее не восстал рассудок и здравый смысл. – Это ровно так же, как если бы я вам сейчас предложила вышивать шелком – там ведь тоже сложного ничего нет! Просто воткнуть в ткань в нужном месте иголку и продеть нитку, - уже смеясь, прибавила она.

Но граф возразил, что во всем нужна практика, а учиться вообще никогда не поздно. Так что, возможно, всего пара уроков рукоделия – и он уже вполне сможет исполнить незамысловатый узор. Не согласиться с этим было невозможно. И после еще нескольких столь же убедительных аргументов «за», Ольга все-таки решилась попробовать. И начался урок. Поменявшись с нею местами, Дмитрий Кириллович первым делом вновь детально объяснил, для чего нужен каждый из имеющихся рычагов и педалей, затем сказал, в какой именно последовательности их следует нажимать и поворачивать, показал, как удобнее держать руль – и еще многие другие премудрости. От всего этого у Ольги сразу же пошла кругом голова и пропали те минимальные задатки уверенности, которые Игнатьеву все же удалось ей внушить. Его же самого, казалось, ничто не смущает. Закончив «теоретическую» часть их занятия и не обращая внимания на растерянный вид своей ученицы, он спокойно облокотился на спинку ее сиденья и, перегнувшись на Ольгину сторону, сам помог ей запустить двигатель. Затем еще раз напомнил про последовательность нажатия педалей – безропотно подчиняясь, она все именно так и сделала… И вот, резковато дернувшись, словно удивившись непривычной руке водителя, «Делоне» все же сдвинулся с места и поехал.

С чем было сравнить это необыкновенное чувство? Разве, может быть, с впечатлением ребенка, который только что сделал свой первый в жизни шаг? Конечно, сама Ольга не могла помнить момент, когда научилась ходить. Зато бережно хранила воспоминания о том, как это произошло с Санькой, которая безумно удивлялась и радовалась, когда ей впервые удались несколько самостоятельных шагов. Вот и сама она теперь, точно так же, широко раскрыв глаза, только без счастливого хохота, всей душой переживала свой первый восторг. При этом, правда, не забывала и слушать подсказки, которые по-прежнему негромко давал со своей стороны Дмитрий Кириллович. И если бы сейчас у нее достало сил и на то, чтобы говорить, то Ольга бы непременно прибавила к своему давешнему комплименту о том, что Игнатьев – прекрасный шофер, еще и второй – что он отменный учитель. А так получалось лишь молча кивать, и сосредоточенно уцепившись за руль, смотреть строго вперед. А впереди, между тем, внезапно оказался очень крутой поворот.

Что именно случилось дальше, она так и не поняла – делала ровным счетом все то же, что и до этого: нажала на педаль, повернула руль… Однако автомобиль, внезапно резко ускорившись, поехал не туда, куда Ольга его желала направить, а куда-то вбок, да еще и юзом! Ужасно испугавшись и не зная, что делать дальше, после этого ей только и осталось, что испуганно вскрикнуть и крепко-накрепко зажмуриться…

 Отправлено: 17.09.18 01:41. Заголовок: Скорее всего, как ре..

Скорее всего, как решил после для себя Игнатьев, с непривычки она просто перепутала педали и нажала на газ вместо тормоза, еще сильнее разгоняя тяжелый автомобиль перед крутым поворотом направо, черт знает, откуда взявшимся здесь, посреди довольно широкой и до этого абсолютно прямой просеки в сосновом бору, по которому они, собственно, теперь и ехали. Но и оно было бы ничего, если бы вскрикнув горестно, словно чайка над штормовым морем, Ольга Дмитриевна не бросила бы при этом руль, и не откинулась назад, закрывая лицо ладонями. Отчего «Делоне», на минуту полностью потерявший управление, еще сильнее повело вправо. Как раз к стоявшим по обеим сторонам обочины просеки высоченным двухсотлетним соснам. И несдобровать бы им нынче совсем, если бы Игнатьев, крепко сжав зубы, чтобы наружу невольно не вырвалось вербальное выражение всех испытываемых им в этот миг непростых эмоций, не успел как-то со своей стороны ухватиться за руль и, вывернув его резко влево, выровнять – насколько это теперь было возможно, передние колеса. Отчего автомобиль поехал не направо, а прямо. И вскоре оказался бы на противоположной стороне – и перед стоящими уже там соснами, если бы, резко оттеснив Ольгу куда-то в самый угол ее сиденья, Игнатьев не передвинулся – тоже сколько мог, на правую сторону и, будучи уже вполне в состоянии это сделать, не нажал, наконец, на педаль тормоза, заставив «Делоне» изрядно потерять скорость. Однако избежать встречи с одним из кустарников подлеска им все-таки не удалось, пусть даже и относительно мягко. Дёрнувшись в последний раз, автомобиль заглох, уткнувшись круглым, бочкообразным «носом» в его ветки. А Игнатьева и Ольгу Дмитриевну сила инерции бросила сначала вперед, а затем – вновь назад, заставив откинуться на спинку сиденья.

Посидев несколько секунд молча, глядя прямо перед собой, граф медленно повернулся к бедной своей ученице, основательно притиснутой им к правому углу сиденья. И вдруг хмыкнул, не в силах сдержаться при виде того, как постепенно и последовательно она отгибает от закрытого ладонями лица один за другим закрывающие его пальцы, настороженно глядя на него в образовывающиеся между ними прорехи. Словно провинившийся и уверенный в том, что сейчас его ждет грандиозная взбучка, ребенок – внезапно подумалось ему.

Ругаться-то, конечно, ему, может, и было, за что. Только вот гораздо сильнее вдруг захотелось совершенно иного.

Потому, по-прежнему, ни слова не говоря, Игнатьев сам протянул руку к ее лицу и, бережно убрал от него все еще крепко прижатые к щекам ладони, наклоняясь затем чуть ближе и глядя прямо в глаза, в которых испуг в это же мгновение сменился каким-то смятением, отчетливо читавшимся в расширенных черных зрачках.

- Можешь после этого думать обо мне все, что угодно, но я… не могу больше ждать, - прошептал он еле слышно и мягко коснулся губами ее губ. А потом, чуть отодвинувшись, прибавил. – Ну вот. Лиха беда начало.

И сам не зная, к чему же это относится: к Ольгиному шоферскому эксперименту или, всё-таки, к их поцелую…

 Отправлено: 17.09.18 01:42. Заголовок: те же, там же Все э..

*те же, там же*

Все это происшествие длилось от силы несколько минут, но для Ольги они показались длиннее, чем ее собственная жизнь. А вообще, те, кто говорят, что в такие минуты она целиком проносится перед глазами, явно преувеличивают. Перед тем, как зажмурилась, Ольга успела увидеть только темные стволы деревьев, а дальше и без того подвижный мир будто вовсе сошел с ума и кубарем завертелся вокруг. Поэтому думать, а уж тем более вспоминать, было совершенно невозможно. Да она едва успела прошептать «Господи, помилуй!», прежде чем вокруг вновь внезапно настали покой и тишина! Настолько оглушительная, что поначалу Ольге даже всерьез показалось, что она лишилась слуха, но после до нее все же донеслись шум и поскрипывание ветвей деревьев. И тогда, выдохнув с облегчением, хотя все-таки еще не веря до конца, что все закончилось благополучно, она осмелилась совсем чуть-чуть приоткрыть глаза.

Мир вокруг нисколько не изменился. Земля была все еще внизу, а небо – над головой. И в него по-прежнему устремлялись вершинами двухсотлетние сосны. А где-то еще выше щебетали птицы.
Осторожно скосив взгляд в сторону, Ольга увидела и Игнатьева, который тоже был вроде бы цел и сидел теперь не просто рядом, а невозможно близко. Только выглядел при этом таким напряженным и мрачным, что ей, еще даже не понимающей до конца, что натворила, немедленно захотелось провалиться сквозь землю от стыда.

Когда же граф и сам, наконец, к ней повернулся, то неловкость у Ольги немедленно сменилась растерянностью – ведь в глазах его, вместо вполне заслуженного ею гнева и осуждения, почему-то читалась нежность. Или это только померещилось от неожиданности, когда он вдруг сам, своими руками отвел ее ладони? Но времени поразмыслить об этом у неё не осталось.

Он ее поцеловал.

Хотя, в общем-то, назвать всерьез поцелуем это лёгкое соприкосновение губ было почти невозможно – столь невинно оно было. Только и его хватило для Ольги, пережившей за последние минуты слишком много разных эмоций. Поэтому, в ответ на произнесенные Дмитрием Кирилловичем после этого слова – тоже какие-то странные и нелогичные сейчас, она лишь судорожно вздохнула, а потом вновь закрыла ладонями лицо и заплакала. На сей раз, испытывая невероятное облегчение.

- Ну что ты, что ты?! – воскликнул Игнатьев, брови которого невольно удивленно поползли вверх при виде такой, совершенно необъяснимой реакции на поцелуй – не будучи телепатом, он представить не мог, что именно происходит сейчас в ее голове, поэтому рассудил все единственно доступным логике способом. – Прости, я идиот! Я… – начал он было фразу о том, что не хотел и не будет больше, да, к счастью, вовремя укусил себя за язык и осёкся: врать женщине без веской причины нехорошо даже тогда, когда она, как Ольга в эту минуту, вряд ли способна адекватно воспринимать реальность. – Я просто испугал тебя, да?

Зарыдав еще горше, она замотала головой и, сквозь прижатые к лицу ладони стала, вперемешку со всхлипами, уверять, что дело вовсе не в этом. А в том, что по её вине пострадал автомобиль, и сами они чуть не убились, и еще какую-то чепуху в том же духе, от которой Дмитрий Кириллович, когда перевел дух и сам чуть успокоился, уже готов был вновь рассмеяться. Удерживала от этого лишь убежденность, что поступи он вдруг подобным образом, Ольга окончательно сочтет его сумасшедшим – после всего случившегося за последние несколько минут. Потому, дождавшись более-менее продолжительной паузы между очередными судорожными вздохами, граф осторожно взял ее за плечи, развернул к себе и мягко, но настойчиво велел посмотреть на него.

- Пожалуйста, я очень тебя об этом прошу!

А оказывается – это приятно, быть слабой и нуждающейся в чьей-то защите. Нет, разумеется, приятным было не то, что из глаз нескончаемыми потоками текли слезы, хотя Ольга всеми силами старалась их унять, да еще вдобавок, как следствие первого, время от времени приходилось шмыгать носом. Но как же хорошо было вновь оказаться под чьей-то защитой, когда мужская забота позволяет наконец расслабиться и отрешиться от всех проблем!

Моргнув несколько раз, чтобы прогнать оставшиеся в глазах слезы, Ольга посмотрела в глаза Игнатьеву, который так настойчиво об этом упрашивал. Не смущало даже то, что выглядит она, должно быть, весьма непривлекательно. Ведь это только актрисы умеют плакать красиво, а Ольга знала наверняка, что сейчас и кончик носа у нее покраснел, и глаза припухли. Так что назвать ее лицо хоть сколько-нибудь привлекательной вряд ли возможно. Только вот в том и дело, что смотрел Дмитрий Кириллович сейчас не на лицо, а прямо в глаза. А взглядом проникал еще глубже. Так, что Ольга даже и слов-то толком не слышала, а реагировала скорее интонацию его тихого и уверенного голоса, внимая ей словно под гипнозом.

 Отправлено: 17.09.18 01:44. Заголовок: * с будущей звездой ..

* с будущей звездой автогонок*

Не сразу, но, в конце концов, она все же послушалась. И тогда, глядя прямо ей в глаза, Игнатьев продолжил:

- Никогда, слышишь, никогда не смей даже думать, что я могу рассердиться на тебя за такую ерунду! Это все железки – да тьфу на них! Главное – для нас все кончилось благополучно. А в том, что это вообще случилось, я даже больше виноват! Увидел, как у тебя хорошо получается – и это с первого раза, после пяти минут объяснений, даже удивился! И сразу, дурак, успокоился, а надо было следить лучше!

Тихо усмехнувшись, он стянул одну перчатку и ласково коснулся Ольгиного виска, одновременно осторожно отирая подушечкой большого пальца с ее щеки остатки влаги от непросохших до конца слез. Потом опять склонился к ее лицу, медленно скользнул взглядом от глаз к губам, и замер, точно раздумывая об еще одном поцелуе. Однако сдержался, прищурился, вновь едва слышно хмыкнул – и решительно отодвинулся на свою сторону. На сей раз окончательно.

- Уверен, из вас, Ольга Дмитриевна, еще получится отменная автомобилистка! – и это было сказано уже вполне обычным, светским, без всякого оттенка интимности, тоном. А вновь переходя на более официальное «вы», Игнатьев еще и словно бы дополнительно подчеркнул вновь разделившую их дистанцию. – Особенно после сегодняшнего случая. Потому что теперь вы точно знаете про возможную опасность и будете осторожнее… Хотя, на сегодня, думаю, упражнения в вождении мы все же закончим. Лучше проверим, сможем ли вообще отсюда уехать, – прибавил граф уже чуть тише. Затем соскочил с подножки машины прямо в густую придорожную растительность, посреди которой его «Делоне» смотрелся, точно залегший в засаде во время охоты крупный диковинный зверь. И принялся обламывать и отгибать торчащие во все стороны ветви преградившего им путь кустарника, чтобы хоть примерно оценить нанесенный столкновением с ним ущерб.

Когда её кожи коснулась рука Дмитрия Кирилловича, дыхание у Ольги и вовсе перехватило. Но, в отличие от прошлого раза, когда все действительно было слишком внезапно, теперь она уже ждала его нового поцелуя – чуть подавшись вперед и опустив ресницы. Но каково же было удивление, и даже разочарование, когда вместо этого граф простым будничным тоном принялся рассуждать об ее навыках автовождения! На какой-то момент Ольге показалось даже, что возбужденное воображение сыграло с нею по этому поводу какую-то злую шутку!

- Ну вот, погнули одно крыло, да краску на капоте ободрали! Всего-то и разговоров! Значит, добираться обратно в Москву по старинке, на извозчике мне, похоже, все же не придется… – радостно сообщил он Ольге, спустя пару минут. – Так что, в принципе, можно даже еще немного покататься, если хотите!

 Отправлено: 17.09.18 01:44. Заголовок: с Дмитрием Кириллови..

*с Дмитрием Кирилловичем*

Вновь открывая глаза, она недоверчиво посмотрела на Игнатьева, который тем временем уже, как ни в чем не бывало, внимательно осматривал автомобиль снаружи – он, что, и правда сказал всё это всерьёз?!

Однако по всему выходило, что так и есть. Потому, воздержавшись от пространных возражений, Ольга, чувствуя себя по-прежнему немного озадаченной, тем не менее, почти спокойно – в тон собеседнику, ответила:

- Пожалуй, в другой раз, Дмитрий Кириллович. Думаю, на сегодня с нас довольно приключений.

Затем пересела на пассажирское сиденье и, пока граф занимался изучением повреждений, нанесенных автомобилю, извлекла из ридикюля маленькое зеркальце, платок, и принялась аккуратно вытирать щеки и промокать слипшиеся от влаги ресницы, устраняя урон, причиненный ее собственной красоте недавними слезами. Так что через минуту о них уже ничего не напоминало. Конечно, только внешне. Внутри же – и в мыслях, и в сердце, которым было не так просто прийти в состояние обычного покоя, отголоски испытанного смятения по-прежнему то и дело напоминая о себе смутным волнением, которое Ольга не могла окончательно унять после того, как Дмитрий Кириллович, убедившись, что с его машиной все достаточно благополучно, вернулся за руль и вновь оказался подле нее. Пусть уже и без всякого намека на какую-либо романтику.

Домой ехали не спеша. Ольга не знала, с чем это связано. Возможно, таким образом граф щадил ее чувства, опасаясь вновь напугать головокружительной скоростью, или же заботился более о себе, желая чуть дольше побыть с нею наедине. А может, дело и вовсе было в простом желании поберечь пострадавший автомобиль? Как бы там ни было, Ольга была этим довольна. Уже хотя бы потому, что неторопливая поездка не мешала нормальному разговору. И потому, кроме всяких разностей, которые приходило в голову обсуждать, на обратной дороге поговорили и о новой встрече – той, что в субботу, решив собраться всем вместе прямо у дома купца Морозова, куда Ольга с детьми собиралась приехать к полудню.

- Вы останетесь обедать? – спросила она, когда «Делоне» Игнатьева уже свернул на ведущую к ее дому подъездную аллею.

Предложение выглядело крайне заманчивым. И граф, который, несмотря на то, что всю обратную дорогу Ольга Дмитриевна была мила и любезна и никак не выказывала за нынешнее их, прямо сказать, нетривиальное свидание обиды, все же слегка этого опасался, на какой-то момент даже подумал его принять. Но давно приучив себя в важных делах отказываться от сиюминутных желаний ради достижения цели в будущем, и на этот раз подчинил сердце рассудку, понимая, что самый надежный способ поддерживать к себе интерес – это чуть-чуть «недокармливать» своим обществом. Тем более, сегодня и без того «еды» было предостаточно.

- Благодарю покорно, но нет! – чуть качнув головой, Дмитрий Кириллович остановил автомобиль напротив порога, заглушил двигатель. Затем, легко соскочив с подножки «Делоне», обошел вокруг его длинного капота на противоположную сторону и протянул руку мадам Веригиной, чтобы помочь спуститься уже и ей. – В другой раз, Ольга Дмитриевна! – прибавил он с улыбкой, ласково сжимая ее кисть и поднося затем на мгновение к своим губам. – Пора возвращаться в Москву. А вам тут и без меня хлопот предостаточно с гостями и семейством! Встретимся лучше в субботу, в полдень, я буду этого очень ждать. А до той поры, прошу, позвольте вам изредка телефонировать?

 Отправлено: 17.09.18 16:14. Заголовок: Все утро Степа думал..

Все утро Степа думал о том, что наверняка есть причина для того, чтобы матушка их отправила к бабушке. Нет, он не подозревал об истинном умысле ее и в силу своей юношеской наивности и предположить бы такое не смог. Но обычно к бабушке Анне она ездила вместе с ними, а тут отправляет его с сестрами одних, и ни в какую не соглашается ехать. Степа раза три с утра успел заглянуть к ней с этим вопросом, явно досаждая ей, потому как в конце концов она ему так прямо и сказала, что просто желает остаться одна дома, чтобы отдохнуть от суеты и шума последних дней. На том и закончился их разговор.

Степа, правда, у бабушки побыл недолго. Завез сестер, выпил положенного чая, а после отпросился к друзьям в город. Он уже давно собирался с Жоркой и Петькой Требушинским сходить в зоосад, и после того. Как они рассмотрели медвежатник, посмеялись над ужимками макак, один из которых был ну вылитый Федор Ермолаевич, учитель географии из гимназии, над которым они столько лет потешались, юноши еще долго шатались по жарким, раскаленным солнцем улица, зашли в аптеку выпить лимонад, а когда настало время возвращаться обедать к бабушке, Степа вдруг подумал: побыть одной и отдохнуть от суеты – это одно дело, но обедать в одиночестве – совсем иное. И направился не к бабушке, а домой, намереваясь позвонить Анне Сафоновне и все объяснить уже из дому.

Дверь ему открыла Аня, которой он вручил сорванный по дороге еще ярко желтый одуванчик. Та засмеялась ему вслед, а Степа, не останавливаясь для того, чтобы узнать, в которой из комнат сейчас мама, просто зашагал по анфиладе комнат первого этажа. Матери он там не нашел, зато ему навстречу поднялся Монти.

- Ну привет, Чудище, - почесывая его за ушами, поприветствовал пса молодой хозяин. Прозвище это Степка дал псу несколько лет назад, когда впервые прочел новый роман об известном английском сыщике. Они тогда с Танькой даже вымазали ему морду белой и зеленой красками. Ох и рассердилась тогда на них матушка!

– И где же она теперь? – поинтересовался у пса Степан и уже сам знал ответ. В компании с собакой они поднялись на второй этаж – к любимому убежищу Ольги Дмитриевны. Степа тихонько поскребся в дверь, не получив ответа, повернул ручку и оказался в совершенно пустой комнате.

- Вот тебе и раз! И куда же она пропала? – спросил он вновь Монти, а тот, будто тоже этого не понимая, смотрел на Степу, поворачивая голову из стороны в сторону.

Скорее всего матушка прилегла, решил для себя Степа и так как до обеда было еще много времени, его можно и нужно было потратить с пользой. Поэтому, первым делом, Степан умылся, переоделся в свежее, позвонил бабушке и еще минут пятнадцать болтал по телефону с Санькой, которой очень нравилось это занятие. А потом решил почитать в гостиной.

Он устроился там на диване, забравшись на него с ногами и листая книжку, которую уже прочел, но отдельные моменты ему так понравились, что он то и дело их перечитывал. Потом, взглянув на часы, которые только что отзвонили два часа, он подумал – не подняться ли к матери и не разбудить ее? Может она заболела, раз так долго спит?! Но взгляд его внезапно остановился на букете цветов, которые стояли на столике у камина. И хотя Степа не отличался такой наблюдательностью как его сестра, он, к примеру, неделю мог не замечать, что в доме что-то переставили местами, тут он мог поклясться, что букета этого утром в комнате не было. И как будто можно было узнать откуда он взялся только взглянув на него поближе, Степа встал с дивана и не обуваясь, подошел к вазе. Можно было, конечно, позвать Аню и все узнать сразу, но сделать этого Степа не успел. Послышался шум подъезжающего автомобиля и обернувшись к окну, из которого как раз открывался вид на дорогу, Степа увидел уже хорошо ему знакомый «Делоне», кативший к их дому. На водительском сидение, как и полагалось, сидел граф Игнатьев, а вот рядом с ним – тут глаза Степы округлились и она даже присвистнул от удивления – сидела матушка, нарядная и веселая. Стараясь быть незамеченным с улицы, он чуть приблизился к окну и встал как раз за плотной портьерой, выглядывая из-за нее. Подглядывать, подслушивать и прочее было, конечно же, нехорошо, но что можно было сделать с естественным любопытством?!

Глядя на сцену, что разыгрывалась на улице, Степа окончательно понял теперь, почему мама так настойчиво всех выпроваживала из дому. И, Степа чуть качнул головой, сердиться на нее за это почему-то было невозможно, хотя вот ему она и могла бы сказать! Все-таки, он старший сын! Степа стоял и раздумывал, что делать дальше.

Тем временем, Ольга Дмитриевна простилась с графом. Он вновь сел в машину, но не завел двигатель до тех пор, пока она не скрылась в доме, и только тогда его автомобиль отъехал от крыльца.

 Отправлено: 17.09.18 18:05. Заголовок: *с любимым сынулей* ..

*с любимым сынулей*

Дверь она открыла сама и сразу же поднялась в свою комнату, на ходу вытягивая длинные булавки из шляпы, которую тут же, войдя в спальню, бросила на кровать, а сама подошла к трюмо. Не спеша она размотала нитку бус, вытащила шпильки из прически и все вместе опустила в плетеную корзиночку для разных безделушек, которая стояла среди всяких баночек и флаконов, щеток и прочих дамских штучек здесь же. На столешнице трюмо. А затем, уселась сама на низкую банкетку, поставила локти на край столешницы и подперла сложенными в замок руками подбородок. Из зеркала на нее смотрела та же женщина, что и утром, только вот все равно она была какая-то иная. Ольга усмехнулась своему отражению и в каким-то особенным внимание поглядела на собственные губы, словно отыскивая на них видимый след, оставшийся от того, почти не существовавшего поцелуя. Затем, прикрыла глаза и позволила себе не думать, а просто отдаться ощущениям внутри себя.

Конечно, все что сейчас с ней происходило, было для нее не ново. Странным было лишь то, что, оказывается, она могла опять переживать подобные чувства с той первозданной остротой, будто это происходило с ней впервые. Ей думалось, что с годами, даже если подобное повторяется, человек утрачивает возможность ощущать всю гамму этих переживаний. А уж тем более, после Саши Ольга никогда не думала, что еще способна опять влюбиться или хотя бы увлечься кем-то так, чтобы лишь от одной мысли о Дмитрии Кирилловиче у нее начинала кружиться голова.

Правда, и сейчас ее начинали одолевать сомнения, чем все же на самом деле являются ее чувства – зарождающейся влюбленностью или же это просто притяжение к красивому и весьма обаятельному мужчине, который умеет увлечь женщину. Но до конца развить эту мысль сейчас ей не удалось, так как размышления ее были прерваны появлением Анны.

- Хорошо ли вы погуляли, Ольга Дмитриевна?

- Да, очень хорошо, - отозвалась она и принялась расчесывать волосы. Горничная помогла ей снять платье, подала домашний наряд и только тогда сообщила, что Степан Александрович уже как час дома.

- Степа тут?! – удивленно воскликнула Оля и тут же испугалась, не приключилось ли чего у Анны Сафоновны. Но если бы действительно такое приключилось, он бы уже был у нее в комнате.

- Да, приехал час назад и ждет вас обедать.

Почему-то, Оле вдруг стало неловко. Ее мальчик был далеко не глуп, а если он был здесь уже к моменту ее возвращения с прогулки, то значит…

Вздохнув, Ольга пошла его искать. Он по-прежнему лежал на диване с книгой. Правда не читал, и даже не листал ее, а просто ждал, когда матушка спуститься вниз. И тоже размышлял о графе. Естественно, не о его привлекательности или прочей чепухе, которая интересна женщинам. Он пытался из тех немногих своих знаний и наблюдений представить его себе как человека, которому можно доверить матушку и, возможно, если это общение будет приобретать все более серьезный характер, то и сестер. А знал о нем не так уж и много. Хотя в день именин, наверное, не меньше других, наблюдал и слушал с вниманием все, что говорил Игнатьев. Когда же на следующий день мама и Танька предложили ему составить им компанию в субботу в поездке к Морозову, Степа неопределённо пожал плечами, сообщив, что еще подумает над этим. И теперь он точно решил ехать, потому что страсть как интересно было еще раз поближе пообщаться с этим человеком. Тем более, что личное общение с ним ограничилось лишь парой общих фраз.

Увлекшись своими мыслями, Степа умудрился проворонить мамин приход. И когда она наклонилась к нему из-за спинки дивана, он от неожиданности даже книжку уронил.

- А я-то думала, он бабушку развлекает! – приглаживая его вечно непослушно вьющуюся прядь, произнесла Ольга и поцеловала сына в лоб. Он ухмыльнулся, потупил глаза и в тон ей ответил:

- А я-то думал, что ты тут одна грустишь! Хотел составить тебе компанию за обедом! – тут же добавил он к первой фразе, чтобы матушка его не сочла совершенным наглецом.

- Ну так и составь, - Ольга посмотрела на него внимательно и возможно впервые увидела по-настоящему, что этот юноша уже давно перестал быть маленьким мальчиком, превратившись в настоящего мужчину, - Аня уже накрывает на стол.

- Погоди! – воскликнул Степан, вскакивая с дивана и судорожно вдевая ноги в башмаки, один из которых как назло забился под диван. Затем оправил брюки и жилетку, вытянулся по струнке и важно шагая, обошел диван, подставляя матери локоть. Та, весело смеясь, положила свою руку поверх его, и они отправились обедать.

За обедом, в самом начале, Оля расспрашивала сына про бабушку, про то, как Степа погулял в зоопарке и про всякое такое малозначительное, но вдруг неожиданно для нее, он сам задал ей вопрос.

- А ты хорошо провела время? Я видел, как ты вернулась.

- Да, мне было интересно, - после недолгой паузы ответила ему мать и голос Ольги Дмитриевны при этом звучал тише обычного, а сама она при этом смотрела не на сына, а ложку в собственной руке.

- Он тебе нравится? – неожиданно и для себя, и уж тем более для Ольги, которая такой прямоты от сына не ожидала, задал свой вопрос Степа, и в голосе его прозвучала настороженность.

Не скрывая своего удивления, Оля посмотрела на сына, приподняв брови. После вздохнула, на мгновение отвела глаза, размышляя над тем, что можно сказать сыну, и затем, чуть нагнувшись вперед, чтобы дотянуться до его руки, положила свою ладонь поверх его.

- Я думаю, он хороший человек и да, он мне нравится, - она сжала его руку и робко улыбнулась, - Но я…, - Ольга не успела закончить свою мысль, так как Степа, кивнув ей, отложил свою ложку в сторону, откинулся на спинку стула и с каким-то особенно серьезным выражением на лице, безумно напомнившим ей сейчас Сашу, вынес свой вердикт:

- Он мне тоже нравится, но нужно узнать его получше. Поэтому, я поеду с тобой и Таней смотреть этого Ван Гога.

Больше они об этом не заговаривали. Степа же, даже без просьбы матери, ни слова не сказал никому о том, что в этот день она встречалась с Дмитрием Кирилловичем.

 Отправлено: 18.09.18 00:00. Заголовок: Отправившись еще поу..

Отправившись еще поутру в четверг на Большую Дмитровку* – в автомастерскую, к услугам которой обычно прибегал, если в том вдруг возникала необходимость, Игнатьев узнал для себя сразу две новости. Первая – хорошая, состояла в том, что и после более тщательного осмотра тамошними механиками подтвердилось его вчерашнее предположение, что никаких серьезных повреждений «Делоне» в результате аварии не получил, а слегка погнутое крыло не составит труда быстро привести в исходное состояние. Что и было вскоре проделано. Вторая же новость оказалась похуже, хотя тоже, в общем-то, не катастрофична, а скорее досадна. Выяснилось, что краска, которой закрашивают царапины, пусть даже и имеется сейчас в нужном Игнатьеву оттенке бордового, да только времени, чтобы полностью высохнуть, ей нужно не меньше, чем неделю. А слоя при этом надобно нанести целых три! И все это время на предыдущий ни в коем случае не должна попадать грязь и дорожная пыль.

Иными словами – предполагается, что далее почти целый месяц придется провести без возможности передвигаться привычным и удобным способом. И это при том, что как давнему, чуть ли ни со дня основания, члену Московского клуба автомобилистов и обыкновенно весьма щедрому на вознаграждение за труды клиенту, Дмитрию Кирилловичу еще были оказаны определенные преференции. Так, за покраску его авто обещались взяться хоть сегодня же. Хотя, из-за сильно выросшего в городе после успешнейшей майской автовыставки количества машин – и как следствие, увеличившегося спроса на услуги по их ремонту, ожидание очереди в хороших мастерских растягивалось порой и на несколько дней. Однако Игнатьева не устраивало и такое предложение, поэтому с двумя этими царапинами он вознамерился разобраться как-нибудь позже, уж коли они не мешают нормальной езде. Узнав об этом, ремонтник долго сокрушался, цокал языком и говорил о том, что надо успеть хотя бы до затяжных осенних дождей во избежание коррозии. Это Дмитрий Кириллович ему с легкостью пообещал. А пока, заплатив за уже сделанный ремонт, вновь сел за руль, да и укатил прочь по другим делам, с иронией размышляя о том, что нынешние царапины на «физиономии» его «Делоне» чем-то сродни шрамам на лицах некоторых его германских приятелей, полученным в пресловутых мензурных дуэлях еще в годы их студенчества. А значит, по сути своей – весьма почётны и не нуждаются в том, чтобы их как можно скорее устранить или замаскировать.

Во второй половине этого дня ничего важного запланировано у него не было. Потому, отобедав в «Эрмитаже», Игнатьев ненадолго заехал домой, переоделся и снова отправился в Сокольники. Однако не в то место, к которому сегодня уже не раз устремлялся помыслами, пытаясь вообразить, как там проводит свой день Ольга Дмитриевна, чем занимается и вспоминает ли о нём, а на Стромынку, где всяким летом, ежели оставался в Москве, играл в лаун-теннис на великолепных кортах местного спортивного клуба. Вернулся оттуда едва не затемно, после того, как поужинал в местном же кафе, чувствуя себя преотлично, как всегда после подобного времяпровождения, с удовольствием отмечая тот факт, что прожитым годам пока все еще не удалось наложить заметный отпечаток на его физическое состояние. И в нынешнем возрасте он ощущает себя не менее бодро, нежели, скажем, лет пять-семь лет тому назад. Как в спорте, так и во всем остальном.

Остаток вечера, однако же, захотелось провести дома. За разбором поднакопившейся за последние дни корреспонденции, а потом и за чтением – как думалось первоначально. Однако, едва лишь оказавшись у себя в кабинете и собрав ворохом все эти разной величины и формы конверты с разноязыкими подписями, Дмитрий Кириллович отчего-то вновь задумался, вспомнил вчерашний день, проведенный вместе с Ольгой Дмитриевной, а конкретно – то, что, прощаясь, она все же разрешила ему ей позвонить. И попытался представить, насколько уместным будет сделать этот звонок сейчас, почти в девять часов вечера? Во сколько, интересно, она вообще обычно ложится спать и что любит делать по вечерам? Странное дело: вчера они говорили об уйме разных вещей, но ни разу о чём-то, что касается их самих. Их привычек, вкусов, странностей… А ведь именно это на самом деле, больше всего и любопытно, если действительно стремишься узнать человека поближе? Отведя взгляд от кучи писем, Игнатьев еще раз взглянул на часы, потом покосился на телефонный аппарат, все еще раздумывая и борясь с собой, а потом усмехнулся, покачал головой и все же снял с рычага трубку, попросив телефонную барышню соединить его с домом Ольги Дмитриевны Веригиной.

_______________________________


*самая «автомобильная» улица Москвы того времени. Именно на ней размещалось больше всего специальных магазинов, автомастерских, представительств.

 Отправлено: 18.09.18 17:59. Заголовок: Четверг у Ольги выда..

Четверг у Ольги выдался суматошным днем. После завтрака вернулись Прозоровы и так как на следующий день был намечен их отъезд в Астрахань, то Ольга помогала Элен собирать вещи, упаковывать оставшиеся подарки и попутно слушала рассказ Ивана Максимовича о смотринах. Тот, будучи всегда великолепным рассказчиком, во всех красках живописал невесту сына – ее характер и красоту. Описывал и родителей невесты, людей не дворянского происхождения, но весьма умных, порядочных и состоятельных.

- Ну, Максимка и не выбрал бы абы какую. Хороша, очень хороша!

Свадьба была намечена на конец октября, после которой молодые должны будут отправиться в путешествие в Европу, а после уже переберутся окончательно в Астрахань, где Максиму предстояло занять место в адвокатской конторе. Родители же его в качестве свадебного подарка, готовили им квартиру возле Красного моста, для которой Элен с Ольгой выбирали по каталогу фабриканта Серёгина спальный гарнитур.

Обедали, так сказать малым кругом – только Веригины и Прозоровы, но уже после обеда и до самого вечера у Ольги в гостях были Гнездовы, приехавшие провести последний вечер с друзьями. Пока Ольга перемещалась по дому, давая то одно указание, то другое, сама занимаясь разными делами, Иван Максимович, наблюдавший все со стороны, шутил, что она сейчас похожа на многорукую индийскую богиню. Ольге же, напротив, казалось, что ни рук, ни тем более головы ее уже ни на что не хватит.

И все же, время от времени, мысли ее уносились во вчерашний день, а проходя мимо букета, что теперь стоял на главном столе, она то и дело на мгновение останавливалась с мечтательной улыбкой. Впрочем, размышлять, а уж тем более придаваться мечтам времени у нее не было.

Перед ужином дети наконец разыграли свои живые картины. Ирина выступала в качестве режиссера и главной актрисы, Таня исполнила великолепные декорации и так же сыграла пару незначительных ролей, Степка был главным героем, а остальные дети на подхвате. Самым запоминающимся образом стал Максим Прозоров, явившейся укутанным в простыни, с мочалом на подбородке и двумя тростями, обмотанными золотой бумагой, как бы символизирующие молнии великого Зевса. Взрослым же предстояло угадывать в этих живых картинах не только сюжеты, но и общее зашифрованное послание.

В перерывах между сценками Иван Максимович вздыхал и с ностальгией вспоминал, как и они когда-то тоже вот так разыгрывали на публике разное.

- Эх, милая Оленька, до сих пор забыть не могу нашу оперу! Жаль, уже не повторить того триумфа! Но ведь это нам не помешает сегодня спеть на пару?

И уже в конце вечера, после ужина, Ольга и Прозоров пели, как в старые добрые времена.

Затем гости стали расходиться. Уехали Максим и Гнездовы, которые завтра вечером тоже обещались быть на вокзале. Потом, посидев еще немного, ушли спать и Прозоровы, чтобы набраться сил перед дальней дорогой. Ольгины дети поднялись к себе, и она сама тоже собралась было подняться в спальню, но прежде прошлась по комнатам, которые окутала внезапно густая тишина. Ноги ее сами привели в гостиную, туда, где стоял букет орхидей. И отодвинув стул, она села возле него и стала воображать себе, чем может заниматься сейчас их даритель. В эту минуту как раз и раздался телефонный звонок. Пока она вышла в холл, Аня уже сняла трубку. Ольга Дмитриевна полагала, что звонить может сейчас только Натали, желавшая сообщить, что они благополучно добрались до дома, но горничная как-то особенно торжественно сообщила в трубку, что сейчас вот проверит, не спит ли еще Ольга Дмитриевна и повернувшись к хозяйке, одними губами произнесла: «Дмитрий Кириллович».

И этого было достаточно, чтобы Оля поняла – она ждала этого звонка целый день, ей хотелось услышать его голос. Сердце радостно затрепетало в груди и чуть кивнув горничной, отпуская ее, Оля взяла трубку – очень бережно, словно это была драгоценность, и приложила к уху, выждав пару секунд, прежде чем произнести:

- Я вас слушаю…

И она услышала этот уже такой знакомый ей голос, чуть приглушенный телефонной мембраной. Она видела его лицо, могла даже вообразить, как меняется выражение его, когда она ему пересказывала забавные моменты из разыгранных картин. Слушала, как прошел его день и удивлялась, насколько это естественно – вот так говорить с ним.

 Отправлено: 19.09.18 00:09. Заголовок: В свое время Игнатье..

В свое время Игнатьев прилежно учился в гимназии, оттого, естественно, имел основные представления о принципах, на которых построена работа телефонной связи. А первый телефонный аппарат появился в доме матушки лет двадцать тому назад. Однако и по сию пору его все еще иногда накрывало ощущение нереальности, даже волшебства этой потрясающей возможности – услышать голос другого человека на столь удаленном расстоянии так, будто он находится сейчас с тобой рядом. Не последнее значение, впрочем, имело то, с кем именно происходил разговор, и насколько сильно хотелось в тот момент подле него оказаться.

Мадам Веригина – Ольга Дмитриевна, которую, меж тем, все сложнее становилось именовать в размышлениях о ней полным именем, а не как-то иначе, более ласково и даже интимно, на данный момент, несомненно, была для графа главным объектом такого желания. И потому убедить ее подольше оставаться с ним хотя бы вот так – голосом, обертона которого, даже будучи искаженными несовершенством звукопередачи, внушали всему естеству романтический трепет, пусть сами по себе произносимые слова и не несли ничего особенно приватного, было для Игнатьева необычайно важно. И, кажется, это вполне получалось. В тот, первый раз они проговорили, должно быть, больше часа – и не было момента, чтобы пауза в этой беседе затянулась больше, чем на мгновение. Ольга Дмитриевна рассказывала о своих домашних новостях, граф в ответ, столь же подробно, делился своими, пусть и не самыми важными – рассказал даже о поездке в мастерскую, после чего вместе они немало посмеялись, вспоминая своё вчерашнее автоприключение в сосновом бору. Да, теперь, отойдя от давешнего шока, Ольга Дмитриевна, как оказалось, уже вполне могла веселиться над ним – и даже над собственным поведением в тот момент. Чем еще более пленила Игнатьева, которому крайне редко встречались дамы, которые легко и спокойно способны были подшучивать не только над другими, но и над собой… Вернее, до сей поры своей жизни он знал такую лишь одну. И уже почти не верил, что когда-нибудь повстречает другую… А вот поди ж ты!

Об этом Дмитрий Кириллович, правда, ничего своей собеседнице не сказал. Несмотря на то, что других комплиментов, по традиции, в её адрес и нынче произнес немало – по-другому просто не мог. Потому как понимал, что, будучи произнесенным вслух, эта похвала скорее всего повлечет дополнительные вопросы: все женщины по природе своей любопытны – даже такие совершенные, как Ольга Дмитриевна. И тогда придется объясняться. А говорить об Эсме с кем бы то ни было, пожалуй, кроме матери, да и то – не всегда и не обо всём, по-прежнему оставалось для Дмитрия Кирилловича чем-то, вроде табу. Хотя, именно в последние несколько дней он с удивлением и заметил, что впервые за долгие годы не сравнивает, как прежде бывало всегда, свое нынешнее сердечное увлечение с единственной до сей поры за всю его жизнь, горячо и по-настоящему любимой женщиной. Но вовсе не от понимания, что Ольга Дмитриевна обязательно проиграет в этом сравнении, а потому, что просто не хочет. Не считает необходимым.

На данную тему, правда, довелось подумать уже позже. После того, как, пожелав мадам Веригиной доброй ночи, он и сам отправился в постель. Не самое подходящее, конечно же, место для долгих философских размышлений, но сон, явно спугнутый эмоциональным возбуждением от продолжительного разговора, все равно не шел. И, лежа в темноте с открытыми глазами, Дмитрий Кириллович пытался от нечего делать анализировать, чем же именно так зацепила его эта женщина, которая, кроме того, что была редкой красавицей, в остальном ничем не походила на тот тип дам, который он всегда считал для себя привлекательным. Ведь не было в ней ни игривой легкости, ни особенной открытости, ни, казалось, даже и самого желания нравиться. Скорее наоборот – все первое время их знакомства Ольга Дмитриевна, будто намеренно подавала себя ему холодноватой и даже надменной особой. Одной из тех, внимания которых Игнатьев не искал сроду, потому как не чувствовал в себе достаточного желания за него бороться. Да и зачем, если вокруг все еще полным-полно тех, кто рад ему, как говорится, sans regrets? Это ведь лишь теперь понятно, какова она на самом деле! Так почему же он не сдался еще в самом начале тернистого пути к ее сердцу? Да и прошел ли уже, по правде сказать, его до конца?

Ответов, во всяком случае, определенных, на эти вопросы у него на данный момент, впрочем, так и не нашлось. И, наконец, благополучно заснув этой ночью, Дмитрий Кириллович провел следующий день немногим иначе, чем предыдущий. За исключением нескольких деловых встреч – в том числе со своим представителем на Петербургской бирже, прибывшем в Москву с отчетом о состоянии дел с торгуемыми там принадлежащими графу ценными бумагами. Потом его навестил Сергей Аркадьевич Гнездов с очередными проектными вопросами – от него, изрядно торопившегося, Игнатьев узнал, что сегодня вечером провожают обратно в Астрахань Прозоровых. Потому прямиком отсюда он едет на Павелецкий вокзал.

Это была ценная информация, потому что, зная ее, граф намеренно выждал время вечером и вновь позвонил Ольге Дмитриевне позже. После того, как сам приехал из «Яра», где уже много лет проводил один, давно условленный вечер пятницы вместе со старинными, еще с детства друзьями. Когда-то такие вечеринки, бывало, затягивались и до утра, заканчиваясь в самых неожиданных местах. Потом они взрослели, становились серьезнее, обзаводились семьями – во всяком случае, на какое-то время… Теперь запал был, конечно, уже не тот. Но общение все равно оставалось приятным, а настроение после него – хорошим. Чему способствовало и выпитое в немалом количестве шампанское, без которого этот легендарный ресторан, как и без поющих там самых знаменитых цыганских ансамблей, было просто невозможно представить.

На этот раз Ольга ответила на звонок сама. «Будто ждала!» - подумалось Игнатьеву не без удовольствия. Говорили вновь долго, хотя и не так, как вчера: поздний час, к тому же ее голос звучал явно более утомленно. Так и не признавшись своей милой собеседнице в том, как эгоистично рад сегодняшнему отъезду ее гостей, Дмитрий Кириллович отпустил ее спать. Выразив надежду, что завтра, когда они увидятся, от ее усталости не останется и следа. А сам, чувствуя еще достаточно сил и терпения, на сон грядущий, все-таки занялся, наконец, сортировкой и просмотром отложенных накануне в сторону писем…

 Отправлено: 19.09.18 18:21. Заголовок: Ночь поднялся сильны..

Ночь поднялся сильный ветер. Дул он с такой силой, что в рамах жалобно дребезжали стекла. Этот же ветер нагнал со всех сторон на небо тучи, нависшие низко над землей и наполненные водой, от чего казались почти осязаемыми, готовыми в любой момент пролиться обильным дождем после стольких жарких дней. Когда Таня утром выглянула в окно, она пришла в отчаянье от этого вида, хотя и вполне красивого с точки зрения художника. Но она вполне закономерно полагала, что мама может не захотеть в такую погоду куда-то отправляться – ради одной какой-то там картины! Только вот девочке было не известно то, что мама ждала этой поездки едва ли не больше дочери. Впрочем, именно Таня проявляла больше беспокойства. За завтраком она почти не ела, но то и дело бросала на Ольгу долгие взгляды, после него, когда все пошли переодеваться, она быстрее всех привела себя в порядок и пришла в комнату Ольги. Устроившись у нее на постели, девочка принялась гипнотизировать отражение Ольги Дмитриевны в зеркале, наблюдая за тем, как мама неспешно заканчивает туалет, подбирая пряди волос с боков, закалывает их мелкими шпильками. Тана заерзала на постели и Ольга, заметив это, наконец не выдержала и рассмеялась:

- Никуда твой Ван Гог не денется!

Прошла еще одна четверть часа и наконец Ольга со своими детьми все же спустилась вниз. Саньку брали с собой, но не на выставку. По дороге Ольга собиралась заехать к Таше, которая всегда готова была с радостью принять у себя младшую племянницу, и уж только после этого предстояло ехать на Пречистенку. Стёпа нес подмышкой три больших зонта, которые Ольга предусмотрительно решила взять с собой на случай непогоды. А Василий тем временем готовил экипаж, поднимая от ветра капюшоны коляски и убирая под сидения кожаные чехлы на случай, если дождь все же решиться пролиться.

Дорога до города была почти пуста и добрались они до Москвы быстро, но стоило проехать ближе к центру и со всех сторон их окружили экипажи, телеги и машины, водители которых особенно были торопливы и всячески гудками клаксонов подгоняли вяло плетущихся старых кляч. Когда же Ольгин экипаж добрался до Никольской, то оказалось, что ехать сколько-нибудь быстро не получиться и хотя выехали они с большим запасом времени, теперь оно стремительно сокращалось. Тата заерзала на сидение и видно, чтобы успокоиться, начала рассказывать историю жизни и злоключений Ван Гога.

«В пятый раз, кажется! Скоро я сам могу так же рассказывать про него, будто истинный знаток!» - беззлобно, но с иронией подумал Степка и тут же кивнул сестре на ее традиционное: «Ну только представь себе…».

Ольга тоже слушала дочь, но больше глядела по сторонам. Мысли ее были далеки от художественного интереса, а ее внимание особенно привлекал шум проезжающих мимо автомобилей. Каждый раз она неизменно поворачивала голову в ту сторону, откуда раздавался шум мотора, будто надеясь увидеть знакомый «Делоне» и его водителя. Хотя, конечно же, это было более чем невероятно. Она даже и не знала в какой части города живет Дмитрий Кириллович, чтобы предположить с какой стороны ждать его появление.

Когда же до цели их поездки осталось совсем немного, Таня вдруг замолчала, погрузившись в мечтательное настроение. Ольга тоже молчала, а уголки ее губ то и дело подрагивали в едва заметной улыбке, полностью поглощенная своими мыслями.

А Степа в этот момент думал о том, насколько же они сейчас обе похожи друг на дружку – о чем-то думают, улыбаясь только им известным мыслям, и не видят ничего вокруг. Это было отчасти даже хорошо, потому как вовсе не мешало ему их разглядывать и наблюдать за матушкой и сестрой. А делать ему это было очень даже удобно, ведь сидел он напротив них. Чуть откинувшись на сидении, положив одну ногу поверх другой и скрестив руки на груди, с ироничной ухмылкой Стёпка разглядывал их, а они на него не обращали внимание.

И вот наконец показался фасад красного цвета с белеными колонами. Возле, немного, на вкус Ольги, вычурного, хоть и классического особняка, стоял автомобиль и его владелец уже ждал их приезда. Мельком глянув на часы, Ольга отметила что они не опоздали, а лишь на пять минут задержались и это значило, что Дмитрию Кирилловичу не долго пришлось их ждать. Она на это, по крайней мере, надеялась.

Василий остановился и спустившись с козел помог выйти Ольге Дмитриевне, в то время как Степка подал руку сестре, а затем они все вместе – дети на шаг позади Ольги – направились навстречу Дмитрию Кирилловичу.

 Отправлено: 20.09.18 20:12. Заголовок: Изменившись совершен..

Изменившись совершенно всего лишь за сутки, погода нынче впервые напомнила москвичам о скором приближении осени. Пускай пока еще и не холодом. Хотя, после стоявшей до этого духоты столбик термометра за несколько часов рухнул сразу на добрый десяток градусов, словно бы не устояв под порывами ветра, поднявшегося накануне вечером как-то незаметно и бушевавшего затем всю ночь, тем не менее, пока так и не принеся за собой дождя, которого, казалось бы, следовало ожидать. Но плотно затянувшие небо тяжелые облака уже почти не оставляли сомнений в том, что рано или поздно сегодня ливень все-таки прольется. Потому, еще с утра, едва поднявшись с постели, побрившись и наскоро позавтракав, Игнатьев первым делом отправился на задний двор, где для жителей дома, владеющих собственными экипажами, были выстроены каретные сараи и конюшни, на смену которым, все решительнее вытесняя их на периферию, постепенно приходили гаражи для личных авто. Один из них, служивший надежным укрытием для его «Делано», принадлежал и Дмитрию Кирилловичу. Именно туда, покручивая на пальце ключ от замка и поглядывая с тревогой на сумрачное, тяжелое небо, он и направлялся, намереваясь развернуть над кабиной автомобиля тент, который на время хорошей погоды обычно держал опущенным, предпочитая использовать ее как кабриолет. Беспокоился, впрочем, не о самой этой манипуляции, пусть и требовавшей некоторой сноровки и физического усилия. А о том, что ежели ненастье все-таки разразится до полудня, то Ольга Дмитриевна наверняка отменит встречу, про которую граф упорно внушал себе целое утро мысль, что она – вовсе никакое и не свидание, так как рядом все это время будут дети. А значит, снова придется вести себя максимально нейтрально. Хотя, после двух дней разлуки, скрашенной лишь телефонными разговорами, это, вероятно, будет весьма сложно. Оставалось утешаться лишь тем, что это все равно лучше, чем не видеться вовсе, а заодно уже теперь, заранее выдумать новый повод встретиться. «Вот только где и когда?» – размышлял граф, занимаясь с машиной и удивляясь тому, как, оказывается, непросто порой бывает двум взрослым и вполне независимым людям найти возможность скрыться хотя бы на время от всевозможных условностей. Пригласить ее в театр, в концерт, в ресторацию? Но, во-первых, там тоже полно людей, а во-вторых, что, если она вообще не любит эти виды развлечений?

Дилемма казалась неразрешимой до тех пор, пока Игнатьев не вспомнил, что матушка вроде бы тоже загорелась желанием поскорее видеть у себя Ольгу Дмитриевну после того, как с нею познакомилась. А ведь по вторникам, у нее, кажется, с незапамятных времен всегда собираются гости. Ну что же, вот и возможность! Уж там-то повод хотя бы на какое-то время увести ее прочь от всех под благовидным предлогом – да хотя бы для того, чтобы показать гостье отчий дом, он всегда найдет!.. Только вот приглашение лучше бы исходило не от него, а лично от матушки. Это будет правильно. Так его хотя бы не сочтут слишком навязчивым. Да вероятность, что Ольга Дмитриевна откажет ей, тоже гораздо меньше. Только позаботиться об осуществлении этой затеи лучше прямо сегодня же.

Покончив со своей работой, изрядно повеселевший Игнатьев переставил машину из гаража к парадному подъезду и, насвистывая, пошел к себе в апартаменты. А там, прямо от входной двери первым же делом направился к телефонному аппарату. Маменька, к счастью, оказалась дома. И после недолгих расспросов о том, как и у кого нынче дела и самочувствие, Дмитрий Кириллович тут же завел речь на интересующую тему. Как думалось – осторожно и ненавязчиво. Но Лидия Николаевна, которой, как сын, всегда подозревал, неплохо бы удалась, если б такое было возможно, карьера судебного дознавателя, внезапно оборвала на полуслове его рассуждения и несколько взволнованно осведомилась, чего он, собственно, от нее добивается? И тогда, рассмеявшись в ответ, Игнатьеву не оставалось более ничего, как во всем перед нею покаяться.

- Да господи, Митя! Вот этак ты меня с ума однажды и сведешь! – тут же откликнулся привычными ласково-ворчливыми нотками голос на другом конце телефонного провода. – Слушала тебя, слушала, и даже испугалась грешным делом, все ли с тобой благополучно: мало того, что звонишь в кои-то веки сам…

В этом месте Дмитрий Кириллович попытался возразить, что графиня несправедлива, и что звонит он ей практически ежедневно, да только кто же его слушал!

- Да-да, именно, «в кои-то веки», и не перебивай, пожалуйста, свою мать!.. Так вот, мало того, что звонишь сам и в такую рань, так еще просишь позволения присоединиться к обществу, от которого усердно бегаешь последние полтора десятка лет!.. Как будто нельзя было просто сказать: пригласи к себе Ольгу Дмитриевну! Разве же я против? Сама ведь собиралась это сделать!

- А я просто решил напомнить об этом твоем намерении. Только слов сразу не подобрал нужных, - празднуя победу, Дмитрий Кириллович, однако, «сокрушенно» вздохнул в трубку, чтобы маменька порадовалась своей проницательности и тому, как ловко по сей день способна решать все его проблемы.

- Ну, уж это на тебя совсем не похоже!

- И тем не менее…

- Ладно, об этом после. Стало быть, нынче же пошлю твоей любезной докторше записку, что буду ждать ее у себя во вторник… Тебе-то самому, полагаю, после этого дополнительное напоминание не потребуется?

- Маменька... да я еще с утра в таком случае приеду!

Усмехнувшись в ответ, маменька ласково обозвала его подлизой и наглецом, каких свет не видывал. И далее они еще немного поговорили – при этом Игнатьев рассказал даже про сегодняшний поход к Морозову, чем сразу заслужил от родительницы дополнительную похвалу: расположить к себе детей понравившейся дамы – очень мудрый шаг, сказала она. Тем временем, часы на каминной полке мелодично пробили половину одиннадцатого. И, объяснив, что должен теперь начать собираться, чтобы не опоздать на Пречистенку к назначенному времени, Дмитрий Кириллович распрощался со старой графиней, успевшей, однако, взять с него слово, что этим же вечером он вновь позвонит и подробно расскажет, как все прошло у Морозовых.

- Считай это платой за оказанную тебе услугу!

Дальнейшие сборы были, впрочем, недолгими. Переменив домашнюю сорочку на новую, с жестким итальянским воротником, облачившись в темный костюм-тройку с серым атласным жилетом, граф брызнул на ладони немного любимого древесно-пряного «Tabarome», похлопал по шее и щекам, и с тщательно выверенной небрежностью повязал узкий галстук-эскот, узел которого скрепила после небольшая жемчужная булавка. Затем, прибавив ко всему этому сдержанному великолепию весьма модного фасона шляпу «хомбург», взглянул на себя в зеркало, и вполне довольный увиденным, вышел из квартиры. Игнорируя лифт, он стремительно спустился по лестнице, и, через пару минут уже ехал в сторону Пречистенки. На месте оказался, как и думал, немного раньше полудня. И, дожидаясь этого времени, так и остался сидеть в машине, в нетерпении постукивая пальцами по рулевому колесу и внимательно вглядываясь в каждый выворачивающий из-за перекрестка экипаж, надеясь увидеть в нем тех, кого так ждал. Но до двенадцати Ольга так и не появилась, а уже через минуту Игнатьеву вдруг стало мерещиться, что она все же передумала. Хотя умом он прекрасно отдавал себе отчет, что подобное просто немыслимо. И если бы планы каким-либо образом изменились, то она бы непременно позвонила.

Слава богу, терзания эти были недолгими. Всего через пять минут – граф точно это заметил, потому что после того, как обе стрелки его часов встретились на заветных единице и двойке, смотрел на циферблат уже практически постоянно, ему все же удалось разглядеть среди многих знакомый ландо и везшую его по булыжной мостовой лошадку, которую он в прошлый раз так напугал клаксоном своего автомобиля. Так что на этот раз повторять эксперимент и привлекать к себе вновь внимание звуковым сигналом граф не решился. Тем более его, кажется, и так заметили.

Когда Ольга Дмитриевна приблизилась, Игнатьев, как уже успело войти между ними в обычай, сразу же поцеловал ее руку. Затем чуть поклонился барышне Татьяне Александровне – едва ответив на его приветствие книксеном, она, похоже, была готова тут же бежать дальше; обменялся рукопожатием со Степаном, который с высоты своего роста посматривал на сестру с некоторой иронией и, казалось, потешался над столь явным ее нетерпением. Хотя на словах его никак и не демонстрировал.

Не видя никакой причины и дальше мучить бедную барышню, Дмитрий Кириллович тут же предложил всем идти в дом, который при внешней обыденности, буквально с первого взгляда поражал своим внутренним убранством – элегантным и одновременно роскошным. При последней, недавней, перестройке, с потолков и стен анфиладных комнат по желанию Ивана Абрамовича была безжалостно удалена лепнина, которой так увлекалось барокко, а стены обиты полотном жемчужно-зеленого цвета, что придало залам строгий и элегантный вид. Сами комнаты значительно расширились, а после снятия антресолей высота их стала так велика, что они превратились в настоящие выставочные залы. Как в лучших европейских галереях, в крышу дополнительно встроили высокий стеклянный фонарь, через который внутрь помещения проникал естественный дневной свет, позволяя без искажения оценить красоту вывешенных на стенах полотен.

Поднявшись по главной мраморной лестнице, они ступили в самый первый из анфилады залов, где к этому времени уже собралось немало любителей живописи, медленно бродивших от одной картины к другой. Помимо обещанного Ван Гога, выставленного в главном, Белом зале, никто ведь не запрещал насладиться и другими представленными в доме шедеврами. Видно, признав нечто знакомое, Татьяна тут же тихонько пискнула от восторга и, не спрашивая у матери разрешения, едва не бегом устремилась к одному из вывешенных на стене полотен. При том, она буквально поволокла за собой брата, крепко схватив того за руку и оставив мадам Веригину вместе с ее спутником стоять вдвоем возле самого входа.

- Похоже, наша юная ценительница искусств попала в свой персональный рай, - с улыбкой глядя ей вслед, негромко заметил Дмитрий Кириллович, а потом, склоняясь ближе к Ольге, прибавил, - а я вновь обрел свой собственный – рядом с вами. Все эти долгие два дня я чертовски скучал без вас, душа моя! Ну а вы? Хоть немножко думали обо мне кроме тех моментов, когда мы говорили по телефону?

 Отправлено: 22.10.18 22:52. Заголовок: Еще перед парадной л..

Еще перед парадной лестницей Морозовского особняка, Дмитрий Кириллович предложил Ольге опереться на свою руку. И, сразу же устроив ладонь на его предплечье, дальше она, кажется, более уже ни на мгновение ее не убирала, радуясь возможности продлить даже такую, почти формальную близость. Вероятно, нечто подобное испытывал и сам Игнатьев, поскольку абсолютно против этого не возражал. Ольга же, как и несколько дней тому назад, вновь тайно наслаждалась ощущением исходящей от него силы и спокойной уверенности, дарившей те же самые чувство и ей.

Впрочем, в один из моментов, скорее всего, и сам того не подозревая, Дмитрий Кириллович ее все-таки немного смутил – когда назвал Таню «юной ценительницей искусств», как-то так легко и запросто присовокупив к этому определению местоимение «наша», что у Ольги даже слегка заалели щеки. Настолько естественной, почти отеческой показалась в этот миг его интонация. Ну а потом разговор зашел снова о ней самой. И от сказанных графом едва слышным шепотом слов, у Ольги голова вовсе пошла кругом. Настолько, что пришлось даже затаить дыхание, чтобы справиться с завладевшим сердцем буквально в один миг почти девичьим восторгом, которому, как всегда пытались оппонировать здравый смысл и жизненный опыт: немыслимо ведь в их лета столь открыто демонстрировать чувства! Вот так, при всех – без какой-то особой причины и тайного умысла!

Но, отважившись, наконец, взглянуть на своего собеседника, Ольга Дмитриевна не обнаружила в его глазах ничего, кроме скорейшего желания поскорее получить ответ. И все сомнения вновь отступили. А сама она, уже не тая улыбки, чуть кивнула головой, в которой в этот миг как раз звучала строчка любимого романса, удивительно подходящая к их нынешнему разговору, и тихо произнесла:

- Я думала о вас.

Мгновенно угадав цитату, Игнатьев тоже кивнул и усмехнулся. Очень хотелось бы в продолжение этого разговора прямо теперь узнать, что именно и в каком контексте. Но навстречу к ним, видимо, заметив его приход в обществе прелестной незнакомки, уже шел хозяин дома. И далее Дмитрию Кирилловичу пришлось прервать очередную волнующую игру на полутонах и намёках, в которую, кажется, неизменно была обречена превращаться каждая их с Ольгой Дмитриевной встреча «на глазах у всех». А других, по сути, толком еще и не было – если не считать той прогулки в автомобиле. И теперь Игнатьев ощущал это особенно остро – вместе с разочарованием от того, что вновь придется делиться с кем-то редкими минутами их общения. Но ничего не поделаешь. Такова была, видимо, их доля. И дальше граф, вновь натянув маску светской любезности, исправно исполнил свою роль, представляя Ивана Абрамовича мадам Веригиной и наоборот.

- Очень, очень рад, сударыня, нашему знакомству! – поклонившись, импозантный и обходительный Морозов склонился к ее руке, и Дмитрий Кириллович внезапно испытал к нему острый приступ личной неприязни, обусловленный, естественно, ревностью. Совершенно немотивированной – потому что, во-первых, как и многие в их кругу, конечно же, знал, что сердце своё Иван Абрамович уже давно отдал – а недавно, как сказывают, прибавил к нему в набор еще и руку, очаровательной мадемуазель Лозиной. А во-вторых, собственно, и права-то такого пока не имел – ревновать Ольгу к кому бы то ни было. Ведь их отношения, в отличие от несколько скандальной, но все равно счастливой связи Морозова с его Досей, были слишком неопределёнными. И то, как непривычно долго это длится, уже начинало Игнатьева немного нервировать. Досадовал, впрочем, не на Ольгу, а больше на себя. За необъяснимую нерешительность и даже какую-то робость в присутствии этой женщины. Вот и теперь, сгорает от нелепой ревности, а всё же ничего не делает, стоит себе молча, истуканом. А все потому, что не хочет, чтобы она хоть на мгновение почувствовала в нем эту неуверенность…

- Стало быть, интересуетесь искусством? – тем временем, как ни в чем не бывало, продолжал беседу Иван Абрамович, даже не подозревающий, какие страсти бушуют в непосредственной от него близости.

Морозова Ольга почему-то представляла себе другим – этаким суровым нелюдимом. А он неожиданно оказался приятным мужчиной, даже интересным внешне, несмотря на свою корпулентность. И с очень выразительным взглядом, который задержался на мадам Веригиной несколько дольше, чем позволительно в первую минуту знакомства – будто бы и ее тоже оценивали, словно некое произведение искусства. Ольга же, ничуть не смутившись подобного внимания, в свою очередь тоже успела спокойно рассмотреть и тонкой английской шерсти костюм Ивана Абрамовича, и огромную белоснежную гвоздику в петлице, и даже то, что из нагрудного кармана его пиджака чуть выглядывает золотая оправа очков.

На его вопрос она тоже ответила без смущения и честно, сказав, что сама не слишком разбирается в новом искусстве, а пришла сюда скорее ради восхищенной им дочери. Но когда Иван Абрамович предложил лично показать ей основу своей коллекции – то, с чего когда-то начинал, и попытаться заодно объяснить, в чем прелесть собранных в неё полотен, отказываться не стала, с улыбкой согласилась на эту экскурсию. Но прежде, чем на какое-то время покинуть этот зал, конечно, стала озираться, привычно отыскивая взглядом детей. Стёпа и Таня нашлись вдвоем перед какой-то весьма яркой на вид картиной. Видимо, ее и обсуждая, они оживленно переговаривались между собой. И Ольга решила не мешать их беседе. Так что осматривать дом и другие выставленные в нем картины отправились только втроем: Ольга, граф Игнатьев и сам Иван Абрамович.

Увлеченные люди способны порой бесконечно долго рассуждать о предмете своего интереса, и иногда это бывает даже утомительно. Однако рассказ Морозова Ольга слушала с удовольствием, на какое-то время даже позабыв о том, ради чего – вернее, кого, сюда приехала. Когда же, вспомнив, обернулась к нему, желая поделиться восхищением от нежной туманной работы Моне, возле которой они в этот момент задержались, то была немного удивлена, обнаружив, что, судя по выражению его лица, Дмитрий Кириллович ею не то, чтобы уж очень-то и впечатлен. Или, может, просто недоволен, что она слишком увлеклась беседой с Морозовым? Возможность проверить эту, в общем-то, лестную для любой женщины догадку появилась довольно скоро. Когда, показав все, что счел нужным, Иван Абрамович, предложив Ольге прежде запросто бывать здесь тогда, когда ей и ее дочери того захочется, откланялся, сославшись на то, что обязан уделить внимание и другим гостям. И, проводив его восхищенным взглядом, она вновь повернулась к своему кавалеру, шепнув ему:

- Кажется, я только что невольно отняла у дочери часть радости, не пригласив ее пойти вместе с нами… Какой удивительный человек! Впервые в жизни мне было по-настоящему интересно обо всем этом слушать. Я так благодарна вам за возможность с ним познакомиться, Дмитрий Кириллович! Но ведь сами-то вы здесь уже не в первый раз? И наверняка есть картина, которая вам самому нравится более других?

 Отправлено: 22.10.18 22:57. Заголовок: - Нет, просто повери..

*с любимой зазнайкой*

- Нет, просто поверить не могу, что ты серьезно! За это платят такие деньги?! – обращаясь к сестре, Степа с удивлением взирал на висящую перед ними картину. Уже третью на этом вернисаже, на которую, в надежде просветить его серый и прозаический ум, указала Таня.

Не выходило. Степан упорно не понимал, почему эти, прости господи, «шедевры» причисляют к высокому искусству. Но еще меньше понимал, отчего Таня с восхищенным придыханием говорит, что мечтает хотя бы когда-нибудь научиться рисовать так же, как намалевавшие их «художники»?

Взять вот хотя бы ту, к которой его поволокли в первую очередь, под названием «Арлекин и его подружка». Автор ее уже настолько известен, что имя его – Пикассо, показалось знакомым даже Степану, который прежде либо слышал его все от той же Таты, либо просто что-то о нем читал. Однако неважно. Сегодня он впервые видел его работу собственными глазами. И где-то даже готов был согласиться, что этому испанцу неплохо удалось передать – причем, одним лишь только цветом, общее настроение тоски своих персонажей. Но вот только что, черт возьми, у них с руками?! И почему, спрашивается, они выглядят так, словно вылеплены из пластилина и напрочь лишены при этом костей и суставов?

На второй картине, неприятно яркой, вообще какие-то дохлые попугаи на белой скатерти. А рядом с ними сорванные цветы, фляга-тыква и еще почему-то восточный божок. Когда же Степан с сарказмом спросил у сестры, что может означать сия странная композиция, та совершенно серьезно принялась объяснять, что всё это есть не что иное, как метафора бренности сущего на земле, в том числе и красоты. С самой этой мыслью юноша был полностью согласен. А вот с тем, как она оказалась выражена на холсте… То ли дело знаменитые «memento mori» голландских или немецких художников! Вот, где талант мастера по-настоящему очевиден, причем, без всяких долгих объяснений. А все, даже самые мелкие детали прописаны так, что каждый сантиметр картины хочется разглядывать чуть ли не под лупой, чтобы чего-нибудь не упустить.

Все эти его рассуждения, будучи высказанными вслух, в свою очередь, совершенно не впечатлили Тату. Фыркнув чуть ли не презрительно, она лишь заметила, что не нужно особенного таланта, чтобы слепо скопировать на холсте то, что создано природой. Для этого достаточно лишь хорошей техники рисования. А вот донести до зрителя суть изображаемого объекта – это подлинный дар и невероятное художественное мастерство.

- Допустим, - кивнул он. – Однако же и техника, выходит, все-таки не менее важна? Если ей не владеть достаточно, то и суть толком не донесёшь, согласна? – вкрадчиво поинтересовался Степан возле третьей из предложенных его особому вниманию картин, на которой с огромным трудом – прищурившись, только и можно было разглядеть входящий в выписанную яркими разноцветными точками морскую гавань блеклый и размытый парусник.

- Что за глупый вопрос? – не понимая, к чему он клонит, тут же горячо вскинулась в ответ Тата.

Признаться откровенно, она уже немного жалела, что решила поиграть в благородство, давая маме и ее кавалеру возможность побыть немного вдвоем, а себе еще один шанс хотя бы немного развеять Стёпкино невежество в том, что касается современного искусства. Стыдно ведь, в самом деле, во всем остальном блестяще образованному молодому человеку быть в этом таким упёртым ретроградом!

- Разве я утверждала где-нибудь обратное?

- Нет, конечно нет! – тут же уверил ее Степан. – Только почему тогда, при взгляде вот на это, - вновь выразительно кивая в сторону последней из нарядных картинок, продолжил он, - меня не оставляет навязчивое желание немедленно бежать к окулисту, чтобы проверить, все ли в порядке с моим зрением?

- Да потому что ты у нас и правда, наверное, слепой от рождения, если не можешь увидеть таких очевидных вещей! – не выдержав, наконец, взорвалась Тата. – Только не глазами, а душой! Потому никакой окулист тебе в этом не поможет.

За всю их еще не слишком долгую жизнь Степа с Таней ссорились – ну вот так, чтобы потом долго-долго обижаться друг на друга, столько раз, что для того, чтобы их сосчитать, вполне хватило бы и пальцев одной руки. Но сейчас, стоя рядом с сестрой перед этой розово-лиловой мазней, он готов был рассердиться всерьез. Особенно после таких слов, когда, вроде бы и не оскорбив, напрямую, его все равно как-то умудрились представить круглым ослом, который, к тому же, в принципе не способен понимать и ценить искусство. Тем не менее, уже открыв рот, чтобы дать своей обидчице достойный отпор, Стёпа вдруг вспомнил, что как бы там ни было, и что бы Татке не вздумалось болтать, старший – а значит и более умный, из них двоих все-таки он. Поэтому ему же и надлежит первым прекратить их нелепую ссору, возникшую буквально на пустом месте, а вовсе не усугублять ее ответной колкостью, так и вертевшейся на кончике языка. И проще всего это сделать в прямом смысле уйдя прочь. Так молодой человек, в конечном счете и поступил. Но прежде еще раз смерил картину и ее защитницу ироничным взглядом и пожал плечами с демонстративным равнодушием – впрочем, деланным. Потому что в сердце продолжала бурлить обида, которую не сразу удалось умерить даже тогда, когда Степан уже вошел в другой зал и, обнаружив в его углу удобную оттоманку за огромной кадкой с фикусом, устроился там, намереваясь просто посидеть и понаблюдать за публикой, пока не представится возможность, наконец, сбежать из этого «храма искусств». Сидеть пришлось долго. И за это время перед его глазами успело последовать немало ценителей живописи, медленно перемещавшихся от одной картины к другой. Вели они себя по-разному.

Кто-то, подойдя к очередному «шедевру» затем надолго, молча, перед ним замирал, изредка склоняя голову то к одному, то к другому плечу – словно их Монти, когда с ним говоришь. Другие, напротив, горячо обсуждали достоинства и манеру живописцев между собой. Но, кажется, для всех, кроме самого Стёпы, художественная ценность этих полотен была вполне очевидна. Он же по-прежнему ничего не понимал, как ни старался.

«Ну и ладно!» - решил он, в конце концов, примиряясь с мыслью о том, что современная живопись – не его стихия. То ли дело книги, сюжеты которых бывают раз в сто интереснее всех собранных на этой выставке картин! Взять хотя бы вот ту, которую он как раз недавно начал читать… Эх, жаль вот, что не пришло в голову захватить ее с собой и сюда: провел бы время с настоящим удовольствием. А так – приходится довольствоваться, чем есть. Подумав об этом, Степан тяжело вздохнул. Затем переменил позу на более удобную, и вновь тоскливо уставился на блуждающих по комнате гостей господина Морозова.

 Отправлено: 22.10.18 23:02. Заголовок: Среди публики, что п..

Среди публики, что перемещалась по залам Морозовского особняка, встречались не только истинные ценители современного искусства и иные завсегдатаи подобного рода мероприятий, вроде студентов художественных училищ, всеми правдами и неправдами добивавшиеся обычно дозволения бывать в доме у Ивана Абрамовича, а также те, кто был вынужден составлять кому-либо компанию. Но и тот род светских персонажей, что лишь стремится прослыть в кругу своих знакомых культурным и образованным человеком широких взглядов. Чтобы после, например, где-нибудь к месту упомянуть о посещенной недавно выставке в музее или частном собрании – в России или за границей. И таким образом подчеркнуть не только свой ум, но и общественное положение.

Барон Баумгартнер не относил себя ни к одному из представленных типов. В широте его взглядов и интеллекте никто и никогда не сомневался. Положение в обществе подтверждения также не требовало. Да и прохаживаясь от картины к картине, увлечен он был не столько живописью, сколько наблюдением за окружающими. Словно опытного натуралиста, изучающего повадки животных, его занимали эмоции и поведение человеческих особей, которых Евгений Францевич уже давно делил для себя на множество различных «видов» и «подвидов».

К примеру, хозяина этого дома, гостем в котором, к слову, бывал довольно часто – и не только как посетитель галереи, но и как участник званых вечеров, барон, хотя, разумеется, никоим образом в личном общении этого не показывал, относил к людям сорта невысокого. Последнее, впрочем, совсем не означало, что он не признавал образованности Ивана Абрамовича или его деловой хватки и смекалки. Дело было именно в «качестве», которое Баумгартнер определял по одному лишь ему очевидным признакам. Вот и сегодня, обсуждая с Морозовым прелести живописи Бонара, у которого тот недавно заказал для своей музыкальной гостиной серию полотен на сюжет истории Амура и Психеи, и обещая быть в эту пятницу в «Яре» на устраиваемом им обеде, Евгений Францевич был с ним вежлив и дружелюбен – как с добрым приятелем. А про себя, меж тем, потешался над этим увальнем-купцом, возомнившим, должно быть, что имеющийся в его распоряжении огромный капитал дает ему право общаться на равных с природным дворянином. Продолжалось это, правда, недолго. И, расставшись с Морозовым, барон, избавленный от дальнейшей необходимости лицемерить, вновь смог полностью отдаться любимому занятию, возобновив свою прогулку по залам галереи. И тут, наконец, увидел Её.

Первой же ассоциацией, что сама собой немедленно возникла в сознании при виде этой барышни, был… бутон белой розы. Еще не распустившийся, с влажными от росы лепестками, он источает свой аромат пока едва-едва заметно. И ощутить его возможно, лишь поднеся цветок совсем близко к лицу, согрев его прежде своим дыханием. Банально, но попробуйте выдумать лучше, обнаружив перед собой очаровательное создание, в облике которого всё ново, прекрасно и невинно. И ее светлые волосы, что в свете газовых ламп переливаются перламутровыми всполохами, и влажные глаза, вспыхивающие огнем неподдельной страсти, стоит ей только заговорить. Даже рот – чуть крупноватый, с яркими губами, которые юная прелестница то и дело недовольно кривит и сжимает, явно о чем-то горячо споря со своим спутником. И именно это – присутствие в непосредственной близости долговязого хорька, смеющего смотреть на нее со снисходительной иронией, заметно портит исходящее от нее чистое очарование.

Подслушивать или тем более влезать в чужой разговор – совершенный моветон. Но, подойдя к молодым людям достаточно близко, барон, крайне заинтересованный его темой, и без этого расслышал последние фразы. И когда долговязый отошел, оставив к тому же, бедняжку совсем одну посреди зала – что окончательно уронило его в глазах Евгения Францевича, тому показалось, что теперь самое время, чтобы с ней заговорить. Выждав ради приличия, впрочем, еще минуту, в течение которой продолжал делать вид, что по-прежнему внимательно разглядывает соседнюю картину, Баумгартнер наконец повернулся к белокурому цветку и проговорил со сдержанной улыбкой:

- Прошу простить мою наглость, но, случайно подслушав часть вашего спора, я просто не в силах сдержаться и чувствую себя буквально обязанным выразить вслух восхищение тем, насколько тонко вы, да еще в столь юные годы, способны почувствовать самую суть искусства живописи! В отличие от вашего кавалера…